- А кто я? - Он словно бы весь затвердел. - Что за ерунда...
- Кто вы - этого я пока не знаю.
- Да нет же, - как-то жалобно проговорил он, - я и есть Храмов.
- Первое сомнение вы во мне заронили, когда сказали, что не знаете Семена Евдокимовича Синицу. А знать-то его вы должны!
Инженер смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
- Далее. Вы сказали, что ваша матушка родилась пятнадцатого февраля тысяча восемьсот девяносто шестого года. А между тем она родилась в другой день. На сей счет у меня есть вполне официальный документ, Сергей Николаевич, - заключение экспертизы.
Он молчал, не сводя с меня глаз. Не было в его взгляде ни злобы, ни ненависти, ни ожесточения. А таилось нечто обреченное и тоскливое.
- И, наконец, - продолжал я, - вы не знаете - ровным счетом ничего не знаете! - когда родился и умер ваш отец. Согласитесь, это более чем странно для сына. А знаете, почему вы ничего не смогли мне сказать о вашем отце?.. Потому что сведения о нем вы почерпнули из того же источника, что и мы. И вот он, этот источник, Сергей Николаевич!
С этими словами я вынул из портфеля "кладбищенский журнал" и протянул ему.
- На вашу беду, угол странички в этом журнале, где были записаны сведения о Николае Ивановиче Храмове, увы, оторван. Выходит, Сергей Николаевич, он уже тогда был оторван, этот уголок, когда и вы рассматривали регистрационный журнал...
Моя рука с протянутым журналом повисла в воздухе. Инженер никак не среагировал. Он замер,
- Конечно, - я положил журнал на столик, за которым мы сидели, - когда живешь под чужой биографией, всего ведь не учтешь... Ну, к примеру, что кто-то вдруг заинтересуется твоими родителями!..
- Все это ложь! - Он вскочил на ноги. Лицо его пошло пятнами - Все это ложь!..
- Зачем же нервничать? - пожал я плечами. - Если ложь, то опровергните меня.
- Я не собираюсь вас опровергать! - почти высокомерно заявил Храмов.
- Напрасно, Сергей Николаевич. По-моему, вы еще не до конца поняли ситуацию. Для вас очень многое отныне осложняется. Если раньше мы искали одно, то теперь нам предстоит выяснять еще и другое! Вы умный человек, Сергей Николаевич, и вы должны понять: если у нас зародилось подозрение, что вы живете под чужими документами, мы обязательно все узнаем. Рано или поздно. И ваше поведение, ваше молчание сейчас работают не на вас, а против вас, Сергей Николаевич...
- Я все сказал, - неожиданно твердо ответил он. И, резко повернувшись, пошел к двери.
Я задумчиво смотрел ему вслед.
Выйдя из НИИ автоматики, я отправился в горотдел милиции, чтобы оттуда позвонить генералу Хазарову. События неожиданно приняли такой оборот, что необходимо было поставить в известность обо всем Кирилла Борисовича.
- Хорошо, - сказал он, выслушав меня, - дождись Максимова, сейчас крайне важно, что он привезет после встречи с этим Синицей, и возвращайтесь в Волжанск. Я сегодня же поставлю в известность о Храмове областное управление Комитета государственной безопасности, А ты обеспечь в Старогорове наблюдение за инженером, чтобы он какого-нибудь фокуса не выкинул.
- Понятно, Кирилл Борисович.
- А ты молодец, Вениамин... Но пока у нас лишь одни подозрения. А нужны проверенные факты.
...Вечером приехал Максимов. Лицо у него осунулось, глаза запали, веки покраснели. Он не спешил начинать разговора. Я не торопил: уж больно усталый вид был у человека! Пусть, как говорится, отдышится.
- Вот, Вениамин Александрович, - печально произнес он, - приехал я.
- Вижу, что приехали, Иван Иванович, - улыбнулся я. - Как съездили? Удачно?
- По-разному, Вениамин Александрович. Но я вам все по порядку, если разрешите. Познакомился я с Семеном Евдокимовичем Синицей, с учителем бывшим из Яблоневской школы.
- Был у него такой ученик - Сергей Храмов?
- Был. Как же, говорит, прекрасно помню. Ну, я засомневался: все-таки более тридцати лет минуло, шутка ли сказать. А потом поверил, что мог он запомнить. Дело в том, что в тридцать восьмом году Яблоневская школа давала первый выпуск десятого класса, в котором Синица был классным руководителем. Какой же учитель забудет свой первый выпуск! Он мне наизусть всех учеников по фамилии и имени назвал. Всех - тридцать шесть человек... Ну, а Сергея Храмоаа запомнил еще и потому, что тот был парнишкой заметным голубятником и драчуном. И, главное, еле-еле тянулся по математике, которую преподавал Синица.
- Вот как!..
- Да, - кивнул Максимов, - говорит, что удивительная неспособность была у Храмова к математике. После окончания школы Храмов остался в селе, устроился работать в колхозном клубе киномехаником. Здорово он разболтался на этом деле. Мать приходила к Синице, просила повлиять на сына. Тот разговаривал с Храмовым, советовал, убеждал. А перед самой войной Храмов уехал в Харьков, решил в вуз поступать. Собственно, Синица и помог, договорился с председателем колхоза, что отпустят парня в город. Тогда ведь из колхоза не просто было уйти...
- Минуточку, Иван Иванович, - перебил я. - Значит, Храмов уехал из Яблоневки в сорок первом году?
- Да, - кивнул Максимов, - весной. А с тридцать восьмого по сорок первый работал в Яблоневке.
В анкете инженер написал, что в эти годы он работал на предприятиях Харькова. А на каких конкретно - не указал. Понятно, почему не указал: просто не знал!.. Больше у меня не было сомнений, что инженер Храмов - это не инженер Храмов. Но мои сомнения будут иметь цену лишь в том случае, если удостоверятся фактами...
- Но самое главное, Вениамин Александрович, не в этом, - продолжал Максимов. - Учитель Синица не опознал в фотографии, предъявленной мною ему, своего бывшего ученика. Сказал, что ничего общего между Сергеем Храмовым и человеком, изображенным на фотографии, нет. И показал мне фотографию выпускного класса Яблоневской школы. Вот она, Вениамин Александрович...
Максимов раскрыл папку и взял оттуда большую фотографию. Это был групповой снимок: вверху - в кружочках - директор школы и учителя, внизу рядами - парни и девчата.
- Вот этот человек, - ткнул пальцем Максимов, - ч есть Семен Евдокимович Синица.
И тяжело вздохнул. Но меня сейчас его вздохи мало волновали. В моих руках был ценнейший факт.
- А где Храмов? - нетерпеливо спросил я.
- Он четвертый слева, в первом ряду. Я список составил, они у меня все под номерами, кто есть кто...
- Прекрасно, Иван Иванович!
Он опять вздохнул, но ничего но сказал. Парень, на которого Максимов указал как на Сергея Храмова, совсем не походил на сегодняшнего инженера Храмова. За тридцать с лишним лет внешность человека, разумеется, существенно меняется, Но, однако же, не настолько, чтобы ничего общего не осталось между восемнадцатилетним юношей и пятидесятилетним мужчиной. С фотографии на меня смотрел совершенно другой человек. Эти хитроватые, с прищуром глаза не могли быть глазами Сергея Николаевича Храмова. И это полное, круглое лицо - что оно имело общего с "лошадиным" лицом инженера? И нос, лихо задранный вверх, ни капельки не напоминал длинный крупный нос Сергея Николаевича... Безусловно, последнее слово за экспертами, но, ей-богу, тут не нужно быть опытным физиономистом: лицо выпускника Яблоневской средней школы Сергея Храмова, запечатленное на фотографии, и лицо инженера Сергея Николаевича Храмова - во всяком случае, человека, известного нам под этим именем, - не могли быть лицом одного и того же человека. Даже со скидкой на возрастные изменения.
- Спасибо, Иван Иванович! - с чувством сказал я. - Вы проделали очень большую и серьезную работу!
- Да ничего я и не сделал, товарищ подполковник! - вдруг выкрикнул Максимов.
Я уставился на него, ничего не понимая.
- Когда учитель-то сказал, что наш Храмов - это не его Храмов, горячо и быстро заговорил Максимов, - я же сразу сообразил - значит, лицо, выдающее себя за Храмова, живет по подложным документам. Таким образом, надо возбуждать в отношении его уголовное дело по признакам части III статьи 196 Уголовного кодекса - использование заведомо подложных документов...
- Все верно! - кивнул я, - Поэтому не совсем понятно, почему вы бьете себя в грудь и каетесь, Иван Иванович.
- Сейчас поймете, Вениамин Александрович, - тоскливо произнес Максимов. - Можно возбудить уголовное дело по этой статье без письменных показаний Синицы? Нельзя, правильно? А у меня их нет!..
- Как это нет? - опешил я. - А где же они, Иван Иванович?
- Нет их и не будет! - бросил Максимов. - Умер Синица! Сегодня умер, понимаете... У него, оказывается, уже два инфаркта было. Я же не знал... А во время нашего разговора ему вдруг стало плохо. Он из Краснодара-то на самолете летел, а ему летать противопоказано было. Ну, стало ему плохо. Он говорит: давайте, мол, завтра встретимся, дескать, немного отлежусь, приду в себя. Завтра, значит, все и закончим... Ему ведь семьдесят пять лет недавно исполнилось... Ну, я и ушел. Потом решил позвонить к ним, поинтересоваться у жены, как он себя чувствует. А она плачет в трубку, отвечает: "Семена Евдокимовича забрала "неотложка", но не довезли до больницы. Умер он по дороге. И ничего сделать не могли, чтобы спасти его..." Я как это услышал... А вы говорите - уголовное дело возбуждать... Вот...
Это был чистый нокаут. В наших руках оказались сейчас, по существу, только оперативные материалы. Как бы мы ни были уверены, что инженер Храмов не является тем, за кого себя выдает, доказательства этого полностью отсутствуют. И, следовательно, нельзя возбудить уголовное дело, нельзя начать официальное расследование. Вот такой заколдованный круг!..
- Вы свободны, Иван Иванович, - сказал я. - Идите, отдыхайте! Завтра утром мы возвращаемся в Волжанск. Не расстраивайтесь. И не казните себя. Вы сделали все, что могли. И не ваша вина, что так получилось.
Он ушел, опустив голову.
Оставшись один, я решил позвонить домой, Ирине, узнать, как она там. Но потом передумал: вдруг уже спит и мой звонок ее разбудит. Странное дело, стоит мне подумать о телефоне, как он обязательно начинает звонить.
- Алло, слушаю... Вы?.. Нет, я еще не ложился... Ну что ж, приезжайте... Ах, вы уже внизу... Ладно, заходите!
Звонил инженер. Я себя поймал на том, что не могу называть его больше Храмовым. Потом я подумал, что мне не стоило бы с ним сейчас встречаться. А с другой стороны, чем черт не шутит!
...Видимо, Храмов собрал всю свою волю в кулак. Он был спокоен. И когда я пригласил его пройти в комнату и сесть, он кивнул, обронив: "Благодарю вас!"
- Вениамин Александрович, - заговорил он, усевшись в кресло, - наш разговор в институте, как вы понимаете, не мог оставить меня равнодушным. Если вы намерены завтра уехать, то нам сегодня все-таки необходимо еще раз поговорить.
- Я тоже так считаю, Сергей Николаевич, - ответил я, - и рад, что вы пришли к этому выводу.
- Что вы имеете против меня, Вениамин Александрович?
- Простите, в каком смысле? - не понял я. - С точки зрения фактов?
- При чем здесь факты! - отмахнулся он. - С точки зрения человеческой! Очевидно, я вам очень неприятен?
- А вот это уж действительно ни при чем, - пожал я плечами. - Я должностное лицо, и вы меня интересуете...
- Да, да, - перебил он меня, - это вы хорошо сказали: "Должностное лицо..." Вот именно, вот именно!..
- Не тот у нас разговор начинается, Сергей Николаевич, - устало заметил я, - не тот... Ну, хорошо... Когда я разговаривал с вами в холле НИИ, у меня еще не было той информации, которой я располагаю сейчас, о том, что вы вовсе не Храмов, а кто-то другой.
- Мы с вами разговаривали всего лишь несколько часов назад...
- Правильно! Но в моей профессии иногда минуты играют решающую роль, Сергей Николаевич.
- В жизни и судьбе другого человека? - горько усмехнулся он.
- Да, - развел я руками. - Ничего не поделаешь. Я предлагаю вам еще раз вместе со мной проанализировать некоторые факты, касающиеся вас...
Да, разумеется, если бы старший лейтенант Максимов привез показания, подписанные учителем Синицей, этого разговора бы у нас сейчас не было. Я ушел бы от него. А так... Я надеялся на признание инженера.
- Помните, Сергей Николаевич, я спросил вас о Семене Евдокимовиче Синице? Вы ответили, что не знаете такого человека. А ведь это классный руководитель вашего выпускного класса в Яблоневской школе. Кстати, он преподавал математику. Вы когда-то говорили своей жене, да и мне тоже, что были в школе первым учеником по этому предмету. Между тем Синица сказал нашему сотруднику, что вы еле-еле тянулись по его предмету. Получается, что вы лгали? Нет. Вы, вероятнее всего, и в самом деле прекрасно успевали по математике. Вы, а не Сережа Храмов из Яблоневки! И скрыть от жены свои отличные математические способности, конечно же, не сумели. Да и зачем вам было их скрывать? Вы и думать, разумеется, не могли, что через десятки лет возникнет необходимость у кого-то проверять, как занимался в школе по математике.мальчик Сережа Храмов. Но, чтобы уличить вас в одной большой лжи, мы вынуждены ловить вас на многих несоответствиях. Искать маленькие неправды или полуправды, умолчания, ошибки в вашем рассказе.
Храмов молчал. Он просто молчал. Я достал фотографию, которую привез Максимов.
- Взгляните, пожалуйста, на этот снимок...
Инженер поднял глаза, безразлично посмотрел на карточку.
- Вот он, Синица! А где же Сережа Храмов? Не подскажете?
Он долго рассматривал фотографию, потом откинулся назад на спинку кресла, закрыл глаза и ответил:
- Меня здесь нет!
- Правильно. Вас на этой фотографии действительно нет. А Сергей Храмов - вот он, взгляните, пожалуйста.
В нем проснулся интерес, когда он рассматривал изображение курносого паренька. Однако он ничего не сказал в ответ.
- Может быть, - продолжал я, - вы сможете назвать хотя бы одного из тех, кто изображен на этой фотографии?.. Молчите? Ну-ну... Хорошо, тогда скажите, в каком году и где вы работали киномехаником?
- У вас есть закурить? - вдруг хрипло произнес инженер.
- Да ради бога!
У него ломались спички. Наконец прикурил. Сделал две глубокие затяжки и сильно закашлялся,
- Не надо, Сергей Николаевич. Вы же никогда не курили!
- Откуда вы знаете?
- Догадался.
- Я очень волнуюсь...
- Сергей Николаевич, это только начало проверки.
- Спасибо... За такое начало... С почином вас... Что же вы думаете, что я шпион какой-нибудь? - с горькой иронией бросил он.
- Вряд ли... Шпионов обычно крепко готовят. Профессионально. В их легенде трудно найти изъяны. А в вашей их так много!
- Глупости! - внезапно твердо и упрямо сказал он. - Я - Храмов! И вы ничего мне не доказали и не докажете! Журнал, фотография - все это чушь!..
- Нет, это серьезные материалы. Для суда.
- Для суда? Уже суд?! Ах, так!.. Что ж, у меня есть более серьезные документы, - в ярости выдохнул он. - И они перекроют ваши!
- Интересно, какие же?
А вот этого я вам и не скажу. Я - Сергей Николаевич Храмов. И на этом буду стоять. Запомните!
- Да, да, - закивал я, - будете стоять. До тех пор, пока у меня не окажется железных доказательств, что вы совершенно другой человек, пока мы не назовем вашу подлинную фамилию и настоящее имя, пока я не расследую вашу истинную биографию, пока не прослежу жизнь, прожитую вами, вы останетесь Сергеем Николаевичем Храмовым! Запомните - пока!
- Вы уверены, что добудете эти доказательства? - Он буравил меня взглядом.
- Да, - ответил я. - Потому что за нашей спиной - государство. Организации и архивы. Люди, наконец. И лично я очень постараюсь узнать, кто вы... - Я выдержал паузу и медленно произнес, не спуская с него глаз: - А также, Сергей Николаевич, мы постараемся выяснить судьбу настоящего Храмова. Вы понимаете, что нам это совсем не безразлично: что с ним, где он, жив ли? А если умер, то какой смертью? Как его документы оказались в ваших руках? И так далее, и так далее. Обратите внимание, сколько вопросов сразу возникает!.. Вы не боитесь этих вопросов?
Он сидел, съежившись в кресле. Мне показалось, что и ростом он стал меньше.
- А вы не допускаете мысли, - пробормотал он, - что у человека могут оказаться чужие документы случайно? И чтобы получить их, ему вовсе не было надобности убивать кого-то? Ведь в те годы документы можно было просто-напросто купить на "черном рынке", на "толкучке". Скажем, в Одессе... - Храмов произнес это, не глядя на меня.
- Вы хотите сказать, - вцепился я в его слова, - что документы Храмова оказались у вас случайно и что вы никого не убивали? Или же вы купили их у кого-то? А?
- Это просто предположение, - буркнул он.
Я встал, подошел к нему; инженер хотел подняться, но я положил руку ему на плечо и сказал:
- Сергей Николаевич, я вам мог бы ничего и не говорить. Даже обязан был не говорить. Но...
- Что же "но"? - Губы его слегка дрожали.
- Но мне не позволила этого сделать моя совесть. И знаете почему?
- Почему?..
- Потому что я вас в глубине души уважаю. И мне жалко вас, Сергей Николаевич.
- Как вам будет угодно...
- Сначала там, в гостинице, я посчитал вас элементарным трусом. Потом решил, что вы хитрец и недурной актер. Однако я ошибся. Теперь я уверен, что вы прежде всего несчастный человек, скрывающий какую-то серьезную, быть может, ужасную тайну. И, безусловно, талантливый и сильный человек. Мне будет искренне жаль, если я докажу, что вы преступник!.. Мой вам совет...
- Какой совет?
- Не предпринимайте ничего, что может ухудшить ваше положение. Не скрывайтесь из Старогорова. Вам все равно не убежать. Вы меня понимаете?
- Я не собираюсь убегать... К тому же наверняка теперь за мной будут следить. Вы думаете, я не понимаю? А вы не боитесь, что я просто покончу с собой? - вдруг спросил он.
- Нет, - покачал я головой. - Вы это не сделаете. Я пожил на свете и научился разбираться в людях. Вы отец и муж. Семья для вас - святыня.
- Ах, что вы понимаете... - с невыразимой мукой откликнулся он. Господи, да как раз из-за семьи я и готов...
- Нет, - твердо перебил я, - ради такой семьи, Сергей Николаевич, как у вас, жить надо!.. Послушайте меня. Завтра утром я уеду вместе с группой из Старогорова, но мы еще встретимся. Я обещаю вам, что мы будем действовать так, чтобы не мешать вам работать. Мы вели себя тихо?
- Да.
- Сегодня я говорю с вами неофициально. И не веду протокола... Расскажите все о себе! Без утайки!
- Вы действительно хотите мне помочь?
- В рамках закона - да, я готов вам помочь! Подумайте...
Храмов молчал.
Я встал, как бы заканчивая разговор.
Лицо инженера исказила гримаса.
- Подождите!..
Я смотрел на него и ждал, что он скажет дальше.
-...Вы когда-нибудь видели, как бежит по дороге заяц, попавший под свет автомобильных фар? Как он скачет, не в силах вырваться из цепкого этого луча... Вот я и есть этот заяц... Послушайте, подполковник Бизин, я вам верю... Верю потому, что знаю: при желании вы уже могли бы меня посадить. Я бы сидел под замком, за решеткой, а вы бы неспешно расследовали меня. Да, вероятно, так вы и должны были поступить. И, наверное, у вас и в самом деле будут из-за меня неприятности по службе. Потому что любая служба - это в чем-то механизм, автомат, запрограммированный, выверенный, продуманный до мельчайших деталей. Тот, кто - пусть даже и непреднамеренно! - попытается нарушить ритм отдельных частей этого механизма, должен быть раздавлен. Я рассуждаю сейчас как инженер. Какие могут быть на службе эмоции, благородство? И прочее... А вы тем не менее не сажаете меня в машину, не увозите с собой. Вы благородны по отношению ко мне. Помните, у Виктора Гюго? Жавер и Жан Вальжан? Кошка и мышка. Сначала один был кошкой, а другой - мышкой. Потом они поменялись ролями. И Жавер сломался, повергнутый в прах благородством Жана Вальжана. В нем сломалась машина... Ах, боже мой, что я несу, что?.. Но я сейчас вам скажу одну вещь, это очень важно, очень. Сейчас, я только сформулирую... Вы ведь и в самом деле, вероятно, хотите мне помочь? Вы можете мне помочь! Можете, можете, я знаю. И для этого вовсе не обязательно кому-то быть Жавером, а кому-то Жаном Вальжаном. Другое время, другие отношения. Какой между нами может быть антагонизм... Мы оба работаем на благо одного общества... Нет, не то! Но сейчас я скажу... - Он шептал то громче, то тише. Это походило на бред. Нет, нет, - он словно догадался, о чем я думаю, - я не сошел с ума. Что вы! Не бес покойтесь. Просто я попал в капкан, из которого не могу вырваться. Вы можете мне помочь. Да, да... Знаете, каким образом?
- Каким же?
- Не занимайтесь моим делом! Да, именно, так! Я прошу вас, Вениамин Александрович!
- Как это? - Я был ошарашен его словами.
- Вот так! Это просто! Вы можете мне помочь! Человеку! Все, что вы сказали, - правда. Я не Храмов. Но я никого не убивал. Наверное, я был преступником. Нет, не наверное, а точно, определенно - был. По закону. Но это было так давно... За сроком давности... Вряд ли меня сейчас накажут... Но что мне суд государства, если моя семья меня осудит?.. Сам себя я давно приговорил, ибо всегда думал об искуплении и не находил его. Я слишком много лет жил под чужим именем, чтобы сейчас сказать своей жене: "Я не тот, за кого ты меня приняла, принимала, принимаешь!" Моя жена - она святая. А мои дети? Что я скажу своим детям? Мое разоблачение равносильно моей смерти. Но ведь и смерть разная. Иная с цветами, венками, речами, оркестром. А бывает, зароют, как собаку, где-нибудь под забором. Мои дети Храмовы... Они-то уже Храмовы... Послушайте, Вениамин Александрович, я старше вас на много лет... Ответьте мне: неужели двадцать пять лет честной, полезной обществу, людям жизни могут быть зачеркнуты несколькими несчастными, изломанными годами?! Где же тогда справедливость людей? Общества? Значит, главное - это месть? Месть?! Да, это в меня стреляли! И я знаю, кто это сделал. И почему. Наверное, он имел право - свое, личное право - стрелять в меня. Хотя у меня было большее право - убить его. Вы ничего не поймете, потому что я не могу вам сказать глазного: кто и почему попал в Сурина, целясь в меня. Вот такая нелепая ситуация сложилась: я должен всеми правдами и неправдами покрывать этого убийцу... Господи, чего в жизни не бывает? Да если хотите знать, лучше бы мне погибнуть тогда, в гостинице. Я бы погиб, но остался в памяти жены, детей - мужем и отцом. А так?.. Нет, ничего я не скажу! Но умоляю вас, детьми своими заклинаю - не расследуйте меня! Неужели в вашей жизни добавится чуть больше счастья, если вы сделаете несчастными сразу четырех человек, трое из которых безвинны? Я знаю, что вы скорее всего докопаетесь до конца. Вернее - до начала... У вас для этого есть возможности и силы. Целое государство, и какое... Но прошу вас... хотите, на колени встану? Не делайте этого!.. Прошу вас... Как человек человека! Никому ведь хуже от этого не будет. Я уже наказан. Всеми годами, когда каждый день боялся вот этого мига... Я ждал вас. И вот вы приходите и говорите: "Ты не Храмов!.." Боже мой, если бы вы знали, какая это пытка - так жить... Прошу вас, прошу...
И он, закрыв лицо руками, заплакал. Страшное зрелище...
Я молча смотрел на него и не знал, что сказать.
- Знаете, Вениамин Александрович, - бормотал Храмов, давясь слезами, я ничего вам не скажу. Я все буду отрицать. Я состою на учете, в диспансере. После контузии. Нет, нет, это не подлог. Это моя собственная, настоящая контузия. Летчик Храмов был контужен в голову. Но я, который не Храмов, я тоже был контужен в голову. После этого у меня наступили провалы в памяти. Что-то помнил, что-то забывал... Потом это прошло. Сейчас ничего подобного нет. Но я солгу! Я скажу, что есть. И никакая экспертиза не опровергнет меня, потому что я знаю, как доказать, что у меня наступил провал памяти... И я буду упорно цепляться за это... И все отрицать. Но какое все это имеет значение?! Ведь для жены, для своих детей я все равно буду конченым человеком! И тогда я гюрешу с собой. Поверьте, это не шантаж. Какая идиотская ситуация... Мне ничего не останется сделать, как пойти на это... Неужели вам так хочется моего позора, моей смерти? Физической и нравственной? Как хорошо сложилось бы: вы возвращаетесь в Волжанск и докладываете начальству, что версия не нашла подтверждения. А?... Поверьте, перед законом я теперь чист! Убить хотели бывшего меня.
- Это месть? - спросил я.
- Да, - чуть слышно ответил он.
- Поймите и вы меня, - заговорил я. - Узнав это, я тем более должен узнать все. А решать, как поступать с вами дальше, буду не я. Это решит суд. Государство.
- Ну вот... - Плечи у него. опустились. - На миг мне показалось, что сейчас говорили просто два человека. Теперь я понимаю, что вы не можете быть просто человеком. Я не имею права вас осуждать за это. А могу лишь горевать. Что ж, Вениамин Александрович, узнавайте. Но я в этом вам не помощник...
- Вы надеетесь, что мне и моим коллегам все-таки не удастся раскрыть вашу тайну?
- Да, я надеюсь. - Он попытался улыбнуться. Но улыбка не получилась. Это все, что мне остается...
13
Вернувшись в Волжанск, я сначала заехал домой: хотелось увидеть жену.
До начала рабочего дня оставалось еще два часа.
Не успел повернуть ключ в замке, как дверь открылась, Ирина!..
Обнявшись, мы так и стояли в дверях.
На своей щеке я почувствовал ее слезы.
- Прости меня, Венечка, - услышал жалобный шепот. - Это сейчас, сейчас пройдет. Просто я знала, я почувствовала, что ты сегодня вернешься. Нет, нет, никто не говорил! Я сама почувствовала. Я уже полтора часа сижу в прихожей и жду тебя.
Бог мой, до чего же я люблю эту женщину! Мы прошли в комнату, взявшись за руки.
- Как ты себя чувствуешь, Ириша?
- Все хорошо, - радостно-смущенно ответила она. - Ты очень устал, Венечка?
- Да что ты! - рассмеялся я. - Командировка легкой оказалась - так, пустяки. Давай, родная, посидим, а? Вот, располагайся здесь, а я придвину кресло к дивану. Ты и вправду хорошо себя чувствуешь, Иришенька?
Жена, деловито устраиваясь на диване, вдруг стыдливо прикрыла руками свой живот и чуть слышно сказала:
- Наверно, это будет скоро! Я чувствую, Венечка!..
Я думаю, большинство мужчин одинаково ведут себя в подобной ситуации: хлопают глазами и молчат, не зная, что сказать.
- Когда? - пробормотал я наконец.
- Ну кто же может знать точно, дурачок? - тихонько рассмеялась Ирина. - Скоро. Понимаешь? Может быть, завтра. Или послезавтра... Извини, Венечка, я пойду лягу?
- Ну, конечно, конечно! - Я вскочил с кресла, бестолково засуетился. Ты не должна была так долго сидеть в прихожей, что за новости, честное слово!..
- Не сердись! - Она прижалась ко мне. - Я очень скучала без тебя. Мне так страшно...
- Не волнуйся, милая, все будет хорошо!
- Да нет, Венечка, ты не понял меня. Я не о себе. Я так боюсь, когда ты уезжаешь куда-нибудь...
Она впервые сказала о своем постоянном страхе, связанном с моей профессией. Ирина думала уже не обо мне и не о себе - но о нем, третьем. Сама она могла вынести все - и неизвестность ожидания, и затвердевший в сердце страх, и бессонные ночи. Ему - ребенку! - она хотела мира. Мира спокойствия и благополучия. Мира - ровного и каждодневного...
Я проводил Ирину в спальню.
На кухне плотно притворил дверь и распахнул окно.
Надо подготовиться к разговору с Хазаровым. Разговор будет нелегким: ситуация, прямо скажем, сложилась неожиданная. И где только выход из нее?
Инженер... В нем, в его прошлом надо искать выход из этого лабиринта. Инженер... Ничего не могу с собой поделать, но после нашего почти откровенного разговора не могу даже мысленно назвать его Сергеем Николаевичем Храмовым. "Самозванец" - вот кто он для меня теперь. А если я разгадаю его тайну, то и все узнают, что он самозванец, - его сослуживцы и знакомые. И дети. И жена... И это, конечно, будет крахом для него.
Вот так, уважаемый Вениамин Александрович! А что тебе остается делать? Ты сделал свое дело - взял след! Иди по нему, гони - иного пути нет. В жизни так бывает: двое идут след в след. Только один убегает, а другой догоняет... Тебе выпало - догонять.
Сев за стол, я придвинул лист бумаги и стал набрасывать примерную схему ситуации.
Итак...
В ночь с тринадцатого на четырнадцатое августа 1970 года в гостинице "Заря" выстрелом из пистолета "ТТ" был тяжело ранен командированный из Краснодальска Дмитрий Петрович Сурин. Но преступник целил в Сергея Николаевича Храмова, инженера из Старогорова.
Основание для подобного вывода - признание самого инженера: "Да, это стреляли в меня. Я знаю, кто и почему это сделал".
Инженер Храмов - действительно инженер, но не Храмов. Мы имеем благодаря рассказу учителя Синицы ряд серьезных фактов, подтверждающих этот вывод, К сожалению, официальные показания учителя получить не удалось в связи с его скоропостижной смертью. Иначе у следствия были бы бесспорные правовые основания для возбуждения в отношении "Храмова" уголовного дела. А так как пользоваться чужими документами, судя по всему, он начал в военные годы, возникает резонный вопрос, не скрывается ли под личиной "инженера Храмова" военный преступник. Это, кстати сказать, уже прерогатива Комитета государственной безопасности. Может быть, нам предстоит работать совместно. По словам инженера, больше всего он боится, что о его "самозванстве" станет известно жене и детям. Он - опять же по его словам! - не страшится наказания, суда. Ибо уже осудил и наказал себя сам - в душе.
Инженер назвал себя преступником, но в прошлом. И сказал, что человек, стрелявший в него, мстит ему. За что? Кто этот человек? Что связывает их? Последние двадцать с лишним лет "Храмов" чист. Вероятно, их связывает прошлое. Следовательно, врагу инженера сейчас примерно столько же лет, около пятидесяти, или чуть больше, чуть меньше. Кто он, враг "Храмова"?..
А где же настоящий Храмов? Что с ним? Каким образом его документы попали в руки инженера?
Сейчас у инженера все чисто. И у нас - ни одной ниточки из его прошлого. Впрочем, одна тоненькая есть: Аграфена Меркурьевна Попова. Родная сестра боевого друга "Храмова". А может быть, боевого друга настоящего Храмова? Не исключено ведь, что инженер, присвоив себе биографию Храмова, оставил в ней и его друзей. По-моему, это стоящая идея...
Далековато живет Аграфена Меркурьевна - в Сибири. Поселок Костерский, севернее Енисейска...
Уверен, что Хазаров уже распорядился дать запрос в Москву по отпечаткам пальцев "Храмова". На предмет идентификации. Если инженер был в прошлом преступником, возможно, имеются его "пальцы". И тогда задача решается просто: "пальцы" принадлежат такому-то имярек. И нет проблем! А пока - ребус!..
Мы сидим вчетвером в просторном кабинете Хазарова: Кирилл Борисович, полковник Зорин, следователь прокуратуры Роман Николаевич Горюнов и я.
Пока я рассказывал, никто меня не перебивал. Лишь однажды Кирилл Борисович переспросил: "Попова живет в поселке Костерском, за Енисейском? Ага, ясно. Продолжайте, пожалуйста".
Когда я закончил, полковник Зорин вдруг сердито бросил:
- Слушай, Вениамин Александрович, а не очень ли ты, извини, вольно повел себя с этим инженером? Козырей у тебя на руках было в общем-то немного, а ты их взял и сразу выложил!
- Возможно, вы и правы, товарищ полковник, - ответил я.
- Тем более, - продолжал Зорин, - когда тебе стало известно, что Храмов вовсе и не Храмов, ты же понимал, что это уже дело Комитета госбезопасности...
- Я переговорил с начальником областного УКГБ, - вмешался Хазаров, они с нынешнего дня начали проверку инженера, но не возражают, чтобы мы продолжали работать по "Храмову".
- Я с вами, Евгений Алексеевич, - проговорил Горюнов, - не могу согласиться. Мне кажется, подполковник Бизин в целом поступил верно. Психологическая атака ведь достигла цели: инженер признал, что он не Храмов! Теперь предстоит лишь подтвердить это формально. Вернее сказать, и фактически и формально.
- Понимаете, товарищи... - Я внезапно замялся, подыскивая подходящие слова. - Не проводил я никакой атаки. Скорее все вышло экспромтом... Честное слово, инженер для меня - загадка. Загадка! Я знаю, что экспромт в нашем деле - вещь рисковая. Но как пошел наш разговор, так все и получилось.
- Здорово вы, Вениамин Александрович, изъясняться научились, усмехнулся Хазаров. - Должен вам заметить, что хорош тот экспромт, который заранее организован. В нашем деле, во всяком случае.
- Безусловно, - кивнул я. - Но я-то ничего не организовывал. Знаю только одно: двадцать пять лет этот человек работает на совесть, приносит пользу государству. Люди его уважают, ценят. Двадцать пять лет осознанно полезной жизни...
- Ну и что? - резко перебил меня Зорин. - А какова судьба того человека, под документами которого живет твой инженер? О той жизни ты не подумал?
- Да понимаю я все! - раздраженно ответил я, - Сам об этом всю ночь думал. Но...
- Не надо никаких "но", Вениамин Александрович! Если инженер воспользовался документами человека, предположим, убитого четверть века назад, он, что же, по-твоему, безвинный ангелочек, да?
Нет, ничего нового для меня полковник Зорин не говорил, я и сам размышлял несколько часов назад таким же образом. Однако как и собственные рассуждения не устроили меня, так и эти слова Зорина. Я сознавал, что скорее всего прав-то Зорин, а не я, и, однако же, стоял на своем.
- "Предположим" - видите, какое выражение, Евгений Алексеевич, вы употребили? С оглядкой! Не отвергая других вариантов. А если рассмотреть их - другие варианты? Если четверть века назад он купил или даже украл документы? Бесспорно, криминал уже в том, что живет не под своим именем, Но ведь криминал совсем другого порядка! И как живет? Как честный человек...
- Здесь я с вами, Вениамин Александрович, - возразил Горюнов, согласиться не могу. Вы служитель закона!
- Правильно, - поддержал следователя Хазаров, - служитель, товарищ Бизин, а не толкователь! И не ваше дело, извините, переосмысливать закон. Хотя бы из самых лучших, гуманных побуждений. Если у вас есть на этот счет какие-либо соображения, направьте их в соответствующие организации. Но все мы обязаны неукоснительно выполнять те законы, которые существуют!..
- Слушай, Вениамин Александрович, - вдруг хихикнул Зорин, - а ты в этом Старогорове никак раскис? Случаем, накануне поездки "Преступление и наказание" Достоевского не перечитывал?
- Нет, - усмехнулся я, - не перечитывал. Рекомендуете, Евгений Алексеевич?
- Рекомендую! - неожиданно резко отчеканил Зорин. - Настоятельно рекомендую перечитать Федора Михайловича! Особенно те места, где Порфирий Петрович дожимает Раскольникова. Очень четко он это проделал. Профессионально!
- Я не следователь, а работник уголовного розыска. Мое дело - розыск. Инженер сказал то, что счел нужным мне сказать! И у меня не было оснований, опираясь лишь на устные показания учителя Синицы, задерживать инженера. Это было бы явным нарушением закона, о котором мы сегодня так много говорим.
- Ну что ж, - произнес Хазаров, как бы подытоживая, - будем заниматься "храмовским делом" последовательно и не поспешая. Начать розыск настоящего Храмова целесообразно, думаю, с сорок первого года, с войны. Постараемся отыскать его там, где он "потерялся". Конечно, много лет прошло, но Сергей Храмов был в жизни - и его следы в ней должны остаться. Какие будут предложения?
- Кирилл Борисович, считаю необходимым побывать в поселке Костерском и встретиться с Аграфеной Меркурьевной Поповой.
- Хорошая идея, - поддержал меня Горюнов.
- Не возражаю, - буркнул Зорин.
- Решено! - кивнул Хазаров.
Горюнов, попрощавшись, ушел.
Кирилл Борисович некоторое время молчал.
- Переживаете, анализируете, - жестко заговорил он. - Все в мысли, в чувства погружены... А конкретные дела отодвинули в ящик? Вы будете в конце концов это дело с Ковалевой закрывать? Мне из обкома партии уже даже не звонят. А ведь письмо Ковалевой - там на контроле! Не сегодня-завтра пригласят вежливо и.напомнят...
Зорин откровенно и протяжно вздохнул.
- Что вздыхаете, товарищ начальник отдела? Скучно?
- Черт его знает с этим делом, Кирилл Борисович!.. Картотеку вверх дном перевернули, аналоги смотрим, сортируем... Н-да... Если бы они еще следок посвежее оставили, тогда...
- Убили бы, к примеру, кого, да?! Вот тогда-то вы бы себя, молодцы, показали!.. От вас, Евгений Алексеевич, извините, таких слов никак не ожидал!
- Кирилл Борисович...
- Ладно вам! Что нового с Пахомовым и Родиным?
- Все то же. К тому, что говорили, ничего нового не добавили. Вчера беседовал со следователем прокуратуры, ведущим их дело. Говорит, что с делом Пахомова и Родина все ясно. Драка. Нанесение телесных повреждений.
- А мне все-таки не очень ясно, почему они подрались! - возразил Хазаров.
- Может, и вправду пьяные были, не помнят ничего... Вообще-то мы свое дело сделали...
- Понятно, - насмешливо заметил Хазаров. - Вы же - розыск! А тут и искать никого не потребовалось. Вот они, голубчики. И тот, кто пырнул ножом, есть. И тот, кого пырнули, валяется. И с розыска, получается, взятки гладки. Теперь, мол, за все в ответе следователь. Между прочим, и он, и вы, и я - все мы одно дело делаем. Может, и были они пьяные, как вы говорите, эти подростки. А вдруг боятся кого-нибудь? Покрывают? Об этом варианте вы не подумали? Так-то вот, товарищ полковник.. Ну, хорошо, вы, Евгений Алексеевич, свободны. А ты, Вениамин, задержись-ка на несколько минут.
Зорин вышел, откровенно расстроенный.
- Вениамин, - Хазаров подошел ко мне вплотную, - ты сказал, что Аграфена Меркурьевна Попова проживает в поселке Костерском, верно?
- Да.
- А ты знаешь, что поселок Костерский - это бывшая деревня Варваровка? Та самая, где ты когда-то, друг мой, родился.
- Серьезно?
- Вполне, - улыбнулся Кирилл Борисович. - Я же до самого начала войны в тех местах работал. Вместе с твоим отцом... Но ты-то был совсем маленьким, уже не помнишь... Ну так вот, еще при мне Варваровка поселком стала, когда там начали строить лесопильный завод. А назвали так его в память о чекисте - Костерском Леонтии Федотовиче. Он погиб в тридцать девятом при задержании двух вооруженных грабителей. Одного он застрелил, другого ранил. И сам был смертельно ранен... Если, как ты говоришь, эта Попова была женой кузнеца, то очень даже может статься,.что она твоя кормилица!..
Иной раз в жизни такой пасьянс раскладывается, что только диву даешься. Еще недавно я думал: как было бы хорошо разыскать женщину, спасшую меня, прийти к ней и сказать: "Здравствуйте, я Веня Бизин, тот самый, кого вы вскормили своим молоком в тридцать пятом году!.." И вот выясняется, что Аграфена Меркурьевна Попова, связанная какими-то нитями с инженером "Храмовым", возможно, и есть моя кормилица...
Очевидно, на моем лице было написано неподдельное изумление, потому что Кирилл Борисович рассмеялся:
- Поражен? Ничего, всякое бывает!.. Закончишь все срочные дела, а после слетаешь в Костерский. Все равно ведь надо выходить на Попову в связи с "Храмовым", в этом ты, конечно, прав.
Собственно, мы уже обо всем поговорили. Но я по-прежнему не поднимался со стула. Хазаров вопрошающе посмотрел на меня.
- Кирилл Борисович, вот вы Зорину сказали, что вам не ясно, почему молчит Пахомов, пострадавший...
- Ну? - насторожился Хазаров. - А тебе ясно?
- Да нет, и мне не очень ясно, хотя я могу и допустить, почему он не хочет подробно рассказывать. Они же с Родиным дружки, оба этого не отрицают. Теперь, может быть, Пахомов просто жалеет Родина. Или боится... Но меня другое занимает; почему Герард Казаков не хочет быть откровенным с нами? Не верю я, чтобы он абсолютно никого не приметил, тем более, что сказал: напали на него трое парней. Трусит, что ли?
- Все возможно, - пожал плечами Хазаров. - Быть может, понятие ложного мученичества. Дескать, меня избили, я пострадал, а все равно ничего не скажу. Или решил сам посчитаться с обидчиками. Психология подростков сложный мир, Вениамин...
- К Казакову уже ходили наши сотрудники. Но я сам хочу с ним встретиться.
- Что ж, ты человек цепкий, внимательный. Пойди!..
14
К Герарду Казакову я решил отправиться после обеда. Григорьев сказал мне, что Гера целыми днями сидит дома под опекой мамаши.
Я позвонил Ирине, попросил ее ничем по дому не заниматься и - упаси боже! - не поднимать тяжести. Она пообещала, хотя уверенности в ее голосе не чувствовалось.
...Я стоял перед дверью квартиры номер двенадцать. Нажал кнопку.
Шаги за дверью. И настороженный женский голос:
- Кто там?
- Откройте, пожалуйста. Из милиции.
Опять пауза. Наконец послышались бряцание и позвякивание - это снимали цепочку, поворачивали ключ в замке и отодвигали, видимо, засов. Сурово живут... Отъединенно.
Дверь открылась. На пороге стояла высокая женщина в таком ярком, цветастом халате, что у меня зарябило в глазах.
- Здравствуйте! - поздоровался я. - Подполковник Бизин. Из уголовного розыска.
- Да? - совсем недоброжелательно проговорила женщина. - И что же?
Судя по вопросу и тону, каким он был задан, она явно не была расположена к беседе со мной.
- Я по поводу Герарда...
- Уже поняла, - властно перебила женщина. Кажется, она не собиралась предложить пройти в квартиру.
- Вы не боитесь сквозняка? - улыбнулся я.
Она молча сделала шаг назад. Ну что ж, начать разговор можно и в прихожей. Мы люди не гордые.
- Так в чем дело?
- А вы не очень-то любезны, - заметил я. - Простите, вы кто?
- Я - мама Геры. Нина Павловна. А с какой стати, позвольте вас спросить, я должна быть с вами любезна?
- Хотя бы уже потому, что я занимаюсь расследованием того, что случилось с вашим сыном...
- А вы лучше заботьтесь о безопасности наших детей! - резко возразила Нина Павловна. - Тогда не придется заниматься расследованием!
- Я хочу поговорить с вашим сыном. - Продолжать разговор в таком ключе не имело смысла.
- Сначала вам все же придется поговорить со мной! - категорично, не терпящим возражения тоном заявила Нина Павловна, сверля меня темно-карими глазами.
- С удовольствием.
- Уж не знаю, - пожала она плечами, - доставит ли вам этот разговор удовольствие... Прошу сюда!
Мы прошли в большую столовую, обставленную дорогой мебелью. Натертый паркет так сверкал, что было страшно ступать на него. Внезапно подумалось, что Нина Павловна сейчас непременно скажет: "Снимите обувь!.." Это ведь нынче модно - понуждать гостей снимать обувь в прихожей и заставлять надевать чужие стоптанные тапочки.
- Садитесь! - повелительно приказала Нина Павловна. - Вот сюда, в кресло.
- Благодарю вас.
Обошлось: оставили в милицейских ботинках.
- Так вот, товарищ милиционер...
Она демонстративно разжаловала меня до постового.
- Мы с мужем, с Ипполитом Антоновичем, возмущены происшедшим с нашим сыном. Мой муж - директор Дома быта!..
Эта фраза прозвучала так же, как если бы она сказала: "Мой муж король!"
- Очень приятно. - Я наклонил голову. - Так чем вы возмущены?
- То есть как? - уставилась на меня Нина Павловна. - Нашего Герочку избили хулиганы!
- А мне рассказывали, что ваш сын как-то уклончиво и невнятно объяснил, что произошло с ним. У нас сложилось впечатление, что он не был правдив, И не все рассказал.
- Да, не все! - гордо заявила Нина Павловна. - Это я велела ему так вести себя!
- Почему?
- Потому!
- И все-таки?
- А вы, что же, хотите, чтобы в следующий раз эти бандиты вообще изуродовали моего мальчика?
- Не понимаю...
- А чего тут понимать? - пожала плечами Нина Павловна. - Знаете, как избили сына одной моей приятельницы, когда он попытался заступиться за девушку? До неузнаваемости! И главное - потом его же и привлекли к ответственности.
- Ваш сын тоже заступился за девушку в парке? - тут же спросил я. Именно потому его и избили?
- Я... я... - пробормотала Нина Павловна. - Я этого вам не говорила.
- Да, да, верно, вы это сказали о сыне своей приятельницы. Кстати, как ее фамилия?
- А зачем вам? - опешила Нина Павловна.
- Чтобы немедленно разобраться с этим случаем!
- Она... она... живет не здесь... В другом городе...
- А придумали эту "страшную историю" вы сейчас или загодя? На случай моего прихода? - глядя ей в глаза, спросил я.
- Почему вы со мной так разговариваете? - высокомерно спросила Нина Павловна.
- Примерно таким же тоном, уважаемая Нина Павловна, вы разговариваете со мной. Я пришел в ваш дом другом! Чтобы помочь и Гере и вам.
Она смутилась, замолчала. Потом вздохнула.
- Ладно, бог с ними... Я хотела вам сказать, что мы с мужем не настаиваем на том, чтобы милиция занималась этим... прискорбным случаем.
- Вот как! - воскликнул я. - Понятно. Пусть хулиганы, оставшись безнаказанными, пристают к сыновьям других матерей!
- Я - мать! - раздраженно ответила Нина Павловна. - И меня интересует судьба моего собственного сына. Поэтому я прошу вас оставить в покое Геру. И нас с Ипполитом Антоновичем.
- Нет уж, разрешите нам до конца разобраться в этой истории. И если ваш сын тоже виноват, он будет...
- Нет, нет! - поспешно перебила Нина Павловна. - Он ни в чем не виноват... Они сами напали на него...
- Кто? - быстро спросил я. - Гера говорил вам что-нибудь? Называл имена, фамилии?
- Нет, - тушуясь, ответила Нина Павловна, бросив на меня растерянный взгляд, - он ничего не говорил, но я сама...
- Что - вы?
- Ничего! - вдруг решительно ответила Нина Павловна. - Я все вам сказала. Все. И больше ничего не знаю.
Я чувствовал: она что-то знает. Но сейчас, видимо, ничего не скажет. Придется искать обходные пути к сердцу этой женщины. Мне нужна ее откровенность.
- Скажите, Нина Павловна, вас не настораживает, что Гера свободное время иногда проводит в гостинице?
- Где? - удивленно переспросила она. - В гостинице? В какой гостинице?
- В "Заре".
- Да? И что же он там делает, в этой "Заре"?
- Однажды вечером, например, приходил к двум девушкам. Москвичкам.
- Ах, к девушкам!.. - успокоенно протянула она. - А что вы хотите? Гера молод, интересен. Его волнуют девушки.
- Значит, вы не против таких встреч?
- Ну, как всякая мать, - чуть помедлив, ответила Нина Павловна, - я, конечно, хочу... Вы сказали, что эти девушки - москвички?
- Да. Студентки.
- Ах, вот даже как! - задумчиво сказала Нина Павловна. - Странно, Герочка стал таким скрытным. Раньше я знала всех его девушек. Интересно, как он познакомился с этими студентками?
- А я думал, что вам все известно, - "наивно" заметил я. - Ведь это ваш муж по просьбе Геры устроил девушек в гостиницу.
- Мой муж? Ипполит Антонович? - вытаращила на меня глаза Нина Павловна. - И ничего мне не сказал? Минуточку!..
Она решительно направилась к телефону, стоявшему на изящной тумбочке в углу комнаты.
- Алло, Ипполит, это вы?.. Да, да, я... Ну-ка, скажите, дорогой мой, каких это девиц вы устраивали по просьбе Герочки в гостиницу "Заря"? И почему я ничего не знаю об этом... Нет, я не сошла с ума! Но не исключено, что, живя с вами, радость моя, это однажды случится! Что? Вы ничего не знаете? Ну, хорошо, хорошо, тогда, может быть, вы для себя устраивали в гостиницу этих девиц? И приплели сюда сына? До вечера... - Нина Павловна швырнула трубку на рычажки. И победно взглянула на меня. - Вы все слышали? Я разговаривала с мужем. Никаких девок в "Зарю" он не устраивал!
- Ага! - кивнул я. - Не иначе, вышло досадное недоразумение, Нина Павловна.
- Я тоже так думаю! У вас есть ко мне еще что-нибудь?
- К вам? - удивился я. - Нет. Я хочу поговорить с вашим сыном.
- Он спит.
- Мне придется подождать. Здесь подождать.
- Но я... должна уйти!
- А-а... Это другое дело. В таком случае мы вызовем Герарда Казакова повесткой. В милицию.
- Ни в коем случае! - решительно запротестовала Нина Павловна. - Мой сын был в милиции только один раз. Когда получал паспорт. Больше ему там делать нечего!
- И все же придется побывать ещё раз. До свидания.
- Подождите!.. Я провожу вас к нему.
Нина Павловна робко постучала в дверь.
- Герочка, сынуля, можно к тебе?
Сколько оттенков таил ее голос...
- Что случилось? Зачем? - послышался недовольный голос. Красивый голос. Баритон. - Я сплю, мама.
- Тут милиционер пришел. Он хочет с тобой поговорить...
- Я не хочу больше разговаривать с милиционерами!
- Разрешите! - Я шагнул к двери. Нина Павловна сделала попытку пройти в комнату за мной. - Извините, но я должен поговорить с вашим сыном один на один.
Я вошел в комнату. На меня исподлобья смотрел высокий, ладно скроенный парень с белой марлевой повязкой на голове. Под правым глазом - лиловый с желтизной кровоподтек.
- Здравствуйте, гражданин Казаков! - строго сказал я. - Подполковник милиции Бизин, уголовный розыск.
- Ого! - криво усмехнулся юноша. - С повышением меня! Сначала приходил лейтенант. Затем капитан. Теперь подполковник. А следующий кто будет полковник?
- Следующего не будет, - пообещал я.
- Снова в связи с тем случаем в парке?
- Не только, - ответил я и сел рядом с ним. - О парке еще поговорим. Но прежде о гостинице "Заря". Хочу передать вам привет от московских студенток, от Кати и Светланы.
Он хмуро поглядел на маня.
- Что ж вы не поинтересуетесь, откуда я их знаю?
- Откуда вы их знаете? - эхом откликнулся Герард.
- Да вот пришлось познакомиться. В ту ночь, когда ранили Сурина...
- Какого Сурина? - перебил он. - Никакого Сурина не знаю.
- Да? - удивился я. - Как же так? Сурин ведь приглашал вас к себе в номер. Пить вино.
- А... этот... Он не только меня приглашал, - угрюмо бросил юноша. Но и всех остальных.
- А говорите, что не знаете его. Значит, вам известно и о ранении Сурина?
- Вы об этом мне сами сейчас сказали, - чуть помедлив, ответил Гера.
- Верно, - кивнул я. - А вы разве не знали, что случилось в "Заре"? В тот вечер?
- Почему же... - слегка смутился он. - Знал... В нашем доме живет Валентина Никифоровна Степанова, которая работает в "Заре". Она и сказала...
- Вам лично сказала? - уточнил я.
- Нет, не мне. Соседке. А я услышал.
- Когда она говорила?
- Не помню.
- А если вспомнить?
- Не вспомню. Не к чему было запоминать.
- Куда вы направились, уйдя из гостиницы?
- Домой.
- В котором часу были уже дома?
- Я не смотрел на часы. В двенадцать, наверное. Может, чуть раньше. Или позже...
- Ночевали дома?
- Конечно. Я всегда ночую дома.
- А о чем вы беседовали с высоким худым мужчиной в "Заре"?
- С каким мужчиной?
- С которым играли в шашки.
- Ни о чем не беседовали. Просто играли в шашки.
- Пришли в гости к девушкам, а сели в холле играть в шашки с незнакомым мужчиной?
- Ну и что? - Гера вдруг покраснел.
- Да ничего, но только чуть странно... А может быть, вас кто-нибудь попросил познакомиться с этим мужчиной? - в упор глядя на Герарда, спросил я.
Он не выдержал моего взгляда и, опустив глаза, пробормотал:
- Вот еще... Никто меня ни о чем не просил...
- А девушки?
- Что - девушки? - вскинулся Гера.
- Они-то просили вас устроить их в гостиницу?
- Просили.
- Или вы сами предложили им свою помощь? - не отставал я, почувствовав некоторую неуверенность в ответах Казакова.
- Не помню... Какое это имеет значениа?
- Я попрошу вас отвечать на мои вопросы, Казаков!
Он заморгал.
- С чьей помощью вы устроили девушек в "Зарю"?
- А вам-то что за дело до этого? Надо было, и устроил! Вот еще номера!
- Нехорошо взрослым грубить, Гера. И отца ставить в глупое положение тоже нехорошо. Зачем вы солгали девушкам, что это ваш отец помог с гостиницей? Кто позвонил администратору от имени вашего отца? Кто этот благодетель?
- Я сам звонил.
- Ложь!
- Ладно я все придумал, будто был звонок от отца. Хотел этим москвичкам показать, что у меня отец - личность в городе Волжанске! Мол, стоит ему только брякнуть по телефону, как все будет в ажуре. А сам пошел в гостиницу...
- Неправда, Гера, - прервал я. - Вы звонили при девушках. Кому?
- Звонил - не звонил... Какая разница? - Он внезапно очень занервничал. - Хорошо. Я сделал вид, что разговаривал по телефону с отцом. Понимаете? Сделал вид! Потом велел им обождать, а сам пошел в гостиницу и договорился с администратором...
- У нас есть возможность проверить ваши слова.
- Далась же вам эта гостиница, - в сердцах воскликнул юноша. - Что делал, кому звонил, с кем разговаривал - надоели мне ваши допросы!
- Я не допрашиваю. Мы просто беседуем. У вас дома. Ладно, к гостинице мы вернемся позднее. Теперь о драке в парке...
- Не было драки! - перебил он. - На меня напали!
- Кто?
- Не видел. И никого не запомнил. Все?
- Сколько их было - напавших на вас?
- Не считал...
- А прежде вы заявляли, что их было трое.
- Не помню, что и кому говорил прежде. Не видел, кто напал. Не видел! - крикнул он.
- А где была в этот момент девушка?
- Какая девушка? - вытаращил он глаза.
- Но вы же с девушкой пришли на танцы?
- Нет! Один я был! Понимаете? Один!!
...Я ушел от Казаковых, провожаемый испепеляющим взглядом Нины Павловны. И с убеждением, что Герард "темнит" и с устройством девушек в гостиницу и с нападением на него в парке. Размышляя над этим, я подумал: а нет ли между данными событиями какой-либо связи? С другой стороны, какая здесь могла быть связь? Во всяком случае, я поймал Казакова на очевидной лжи. Он намеренно лгал, когда речь шла о телефонном звонке - якобы отца - в гостиницу. Лгал упорно, придумывая разные, довольно-таки неуклюжие версии. И при этом явно нервничал. Почему? Что за веем этим стоит? Однако факт остается фактом: кто-то звонил в гостиницу и помог Гере устроить туда девушек-студенток. Кто звонил?..
Кабинет директора Дома быта находился на втооом этаже просторного довоенного дома.
- Ипполит Антонович у себя? - доверительным тоном, как давний знакомый директора, спросил я у хорошенькой секретарши.
- Да. Как доложить? - Школа чувствуется уже по одной фразе.
- Подполковник Бизин. Управление внутренних дел.
Тук-тук-тук - каблучками по полу. Легкий скрип двери. И через несколько секунд:
- Пройдите, пожалуйста. Ипполит Антонович ждет вас!
Все чинно-благородно. Как в солидном главке или министерстве.
- Здравствуйте, Ипполит Антонович!
- Добрый день. Чем обязан?
Седые, нависшие густые брови; правильной формы прямой нос; крепкий, тщательно выбритый подбородок; ровный пробор уже редеющих волос на голове; темный костюм в мелкую полоску; на правой руке обручальное кольцо - детали мгновенно соединились в единое целое. Колоритный, представительный мужчина - Ипполит Антонович Казаков. Отец Геры, муж Нины Павловны, директор областного Дома быта.
- Я хочу поговорить с вами по поводу Геры.
- А-а... Слушаю вас, товарищ Бизин.
- Откровенно говоря, мне хотелось бы вас послушать.
- А что я могу добавить к тому, что мы уже раньше сказали работникам милиции? Мальчика жестоко избили. Мы с женой очень переживаем, как бы этот случай вообще не отразился на дальнейшей судьбе сына.
- Гера - физически сильный парень, а синяки сойдут.
- Травма душевная, психическая, пострашнее физической, - досадливо поморщился Ипполит Антонович. - Видите ли, Гера - боксер. И вдруг...
- Понимаю. Моральное поражение, душевный нокаут, так?
- Именно!.. И меня это беспокоит.
- В каком весе он боксирует?
- В полусреднем. У него был уже первый разряд. Взрослый.
- Был? Он, что же, бросил занятия боксом?
- Да-а, - неохотно ответил Казаков-старший. - Видите ли, учеба, напряженные дни и так далее. Мы решили, что ему сейчас лучше бросить бокс.
- Ах, так... А вес у него был солидный, если учесть, что парню всего семнадцать лет. И что же, тренеры находили его перспективным для бокса?
- О да! - с гордостью ответил Ипполит Антонович. - Я разговаривал с его бывшим тренером Чертковым.
- В каком обществе занимался Гера?
- В "Спартаке".
- Я не знал, что Гера занимался боксом. Тогда все это немного странно. Имел первый разряд и...
- И почему он не защищался, когда его били? - подхватил Ипполит Антонович. - Знаете, для меня это тоже было не совсем понятно. Я спросил у сына. А он ответил: "Если бы я мог защищаться, я защитился бы!" Я не стал, как говорится, лезть к нему в душу. Мальчику и так тяжело.
- Ипполит Антонович, объясните мне, почему ваша супруга против того, чтобы мы продолжали расследовать этот прискорбный случай?
- Нина Павловна?! - с недоумением воскликнул Казаков. - Не может быть, товарищ Бизин! Еще вчера вечером она пилила меня за то, что я, по ее мнению, не слишком энергично воздействую на милицию, которая до сих пор не обнаружила хулиганов! Нет, нет, вы ее не так поняли, уверяю вас! Мы крайне заинтересованы в том, чтобы хулиганы эти были найдены и наказаны. Это же форменное безобразие! Мальчик пошел на танцы с девушкой, а вернулся, можно сказать, изуродованным!
- А с кем Гера ходил на танцы?
- Ну... конкретно не знаю. Он пользуется успехом у девушек. Впрочем, двух милых его приятельниц я знаю. Это Вера Пименова, с которой он учился в сороковой школе, и Нина Александрова. С ней он сейчас учится в техникуме.
- В каком?
- В инструментальном.
- Кстати, вы могли бы назвать мне его друзей?
- Что вы! - махнул рукой Ипполит Антонович. - Их слишком много. Гера общительный мальчик. Ну, когда он учился еще в школе, то дружил с Игорем Турчаковым, тот сейчас в десятом классе...
- Спасибо. И последний вопрос. Недавно Гера познакомился с двумя девушками из Москвы. И устроил их в "Зарю". Они утверждают, что с вашей помощью...
- Ерунда! - возмущенно перебил он меня. - Жена меня сегодня об этом уже спрашивала. Никого и никуда я не устраивал. Что за вздор!..
Я вышел на улицу.
Странные разногласия в семье Казаковых. Ипполит Антонович - за скорейший розыск и наказание хулиганов, избивших сына. Нина Павловна категорически против. Но еще вчера, оказывается, была активно "за". Что же заставило ее так резко изменить свое настроение? Или - кто?
Гера говорил, что пошел на танцы один, а Ипполит Антонович уверен, что сын был с девушкой. Кому из них верить? Какой смысл лгать отцу? Никакого. А Гере?.. Возможно, есть смысл.
Наконец, сам факт избиения Геры. Трудно себе представить, чтобы боксер-перворазрядник безропотно позволил избить себя, даже не сделав попытки сопротивляться. Чтобы вести себя так, должны быть какие-то причины. Впрочем, и боксер может оказаться трусом. Ринг и парк - это две жизни: условная - с правилами, и реальная - без правил. Надо обязательно поговорить с тренером Чертковым. Поручу капитану Григорьеву.
...Вот и сороковая школа. Ведра с известью. Понятно, к началу нового учебного года - традиционный ремонт.
- Нет, нет, товарищ, - грудью преграждает мне дорогу в кабинет седовласая женщина, - директор школы очень занят. У него серьезный разговор со строителями.
Ясно, такую оборону нелегко прорвать. А кто же мне подскажет адресок Игоря Турчакова? Причем немедленно. Мне хотелось бы с ним встретиться, он ведь дружил с Герой Казаковым.
- А в чем, собственно, дело, товарищ?
- Видите ли, мне нужно узнать адрес вашего учащегося Игоря Турчакова. Он перешел в десятый класс.
- Боже мой, но зачем же из-за этого беспокоить директора школы? всплеснула руками женщина. - Я вам сама помогу!
Конечно, из-за этого не стоит беспокоить директора школы, но директор тоже мог сказать мне что-нибудь о Гере Казакове. Ладно, не к спеху...
Через пять минут я уже знаю адрес Игоря Турчакова. И мне даже не приходится объяснять, кто я, откуда и зачем. Чем меньше людей будет знать, кто я, откуда и зачем, тем спокойнее. Тем лучше.
Игорь Турчаков, оказывается, тоже живет на Гвардейской улице, В доме двадцать пять.
- Простите, Игорь дома?
- Он на даче. Что-нибудь случилось? Я его мать. А вы кто?
И все - на одном дыхании. Маленькая женщина с изможденным лицом и усталыми глазами. В руках - мокрая тряпка: мыла пол, когда я пришел.
- Я из уголовного розыска.
- Из уголовного розыска?! - пугается женщина, и ее рука с тряпкой повисает в воздухе. - Что с Игорем?!
- Да нет же, ничего не случилось, - пытаюсь я успокоить ее. Извините, как вас зовут?
- Галина Михайловна...
- Галина Михайловна, мне просто нужно побеседовать с вашим сыном о Герарде Казакове...
- О Гере? - гневно восклицает Галина Михайловна. - Мой сын не имеет ничего общего с Казаковым!
- Разве они не дружили в школе?
- А-а!.. Это было давно. А потом я запретила своему сыну дружить с ним.
- Почему?
- Потому что Гера - нехороший юноша. Я не хочу, чтобы мой Игорь дружил с плохими людьми.
- Галина Михайловна, вам известно, что Казакова недавно избили в парке?
- Не знала... Так ему и надо!
- Не понимаю... Он что - хулиган?
- Хуже! Хулиган всегда на виду, он постоянно проявляет себя. И с ним можно бороться. А Гера... Я бы назвала его провокатором, если бы это не звучало так сильно. Во всяком случае, именно такие, как Казаков, поощряют других на хулиганство, подлость и прочие мерзости...
Мы проходим в скромную, очень опрятную комнату. Галина Михайловна приглашает меня сесть и начинает рассказывать...
Она работает библиотекарем. Однажды заведующая послала Галину Михайловну к некоему Николаю Соленову, парню, который много месяцев не возвращал в библиотеку взятые им книги. Галина Михайловна пришла к Соленову домой и увидела там Геру Казакова, лучшего в ту пору друга ее Игоря. Галина Михайловна попросила Николая немедленно вернуть книги. Но он в ответ стал хамить ей и почти вытолкал из квартиры. Однако более всего Галину Михайловну поразило поведение Геры. Такой всегда милый, интеллигентный мальчик, сейчас он даже не смотрел на нее и лениво перелистывал журнал с цветными иллюстрациями. Она вернулась домой в слезах, рассказала обо всем сыну и категорически запретила Игорю дружить с Казаковым. Игорь, насколько сумела почувствовать Галина Михайловна, в общем-то не очень удивился: "Такие штучки за Геркой водятся. Он ведь себя суперменом считает!.."
Я спросил у Галины Михайловны, сдал ли Николай Соленов книги в библиотеку. Она в ответ покачала головой. Я взял у нее список книг и адрес Соленова - все данные о злостных "невозвратителях" она держала дома, попрощался и вышел на улицу.
За дверью приглушенно звучала музыка. Тамара Дмитриевна - бабушка Николая Соленова - сказала:
- У Коленьки товарищи. Они занимаются. Скоро ведь начало учебы.
- А где учится Коля? - спросил я.
- В инструментальном техникуме, - ответила Тамара Дмитриевна,
В том же техникуме, что и Казаков.
- А вы не могли бы зайти к нам попозже? - спросила бабушка.
- К сожалению, нет. Да я ненадолго.
Старушка вздохнула, пробормотала что-то себе под нос и осторожно постучала в дверь комнаты.
- Коленька, внучек, к тебе пришли.
Из комнаты вышел юноша. Почти мальчишка. Под носом редкая полоска потенциальные усы, надо думать. На меня смотрят чуть-чуть раскосые и несколько удивленные глаза.
- Ко мне?
Подтверждаю:
- Я из общественного совета районной библиотеки. Почему не сдаешь книги, которые взял больше года назад?
- А мы с вами вместе свиней не пасли! - Теперь его глаза смотрят на меня в упор. И не удивленно, а с вызовом.
- Коленька! - всплеснула руками Тамара Дмитриевна. - Да как же можно так разговаривать с взрослым человеком!
- Почему же вы не сдаете учебные пособия, товарищ Соленов?
Видно, не получится у нас задушевного разговора. А, собственно, почему я ему действительно "тычу"?
- Теперь, значит, вас послали. Великолепно! - Это слово он произносит с удовольствием, смачно. Ему явно нравится; как оно звучит. - Ну, чего торчишь столбом, бабуля? Забыла, где прописана? - И снова ко мне: - Что ж, проходите, раз пришли...
Позади нас скрипит дверь. Робко скрипит. Бабушка закрыла. Я уже обратил внимание, что Тамара Дмитриевна все делает робко: разговаривает, спрашивает, отвечает, просит, стучит в дверь.
Комната Николая. У окна письменный стол, резной, - наверное, старинной работы. На нем магнитофон "Грюндиг"; рядом полка, забитая кассетами. Несколько кассет лежат тут же, на столе, где стоят пустая бутылка из-под "Саперави" и несколько фужеров. На тахте, поджав ноги, сидит худенькая девушка; на подоконнике примостился широкоплечий парень. Они тревожно-вопросительно смотрят на Николая.
- Это из библиотеки, - небрежно бросает он, - из какого-то общественного совета.
У товарищей Николая моментально меняются глаза: "А мы-то думали..." Я их разочаровал. Они ожидали более острых ощущений.
Николай подходит к полкам и старательно делает вид, что ищет книги. Он стоит у тумбочки, тоже резной и тоже, видимо, старинной, и медленно "ползает" глазами по полкам. Магнитофон негромким приятным голосом верещит по-английски что-то тягучее. Девушка в такт подергивает головой и рассматривает ногти; парень на подоконнике высунул в окно голову. Я вижу, как им скучно. Ну, просто сил нет, как скучно.
Николай внезапно оборачивается к ним и говорит:
- Вальке повезло. "Батраки" на север уезжают. В Норильск. Один остается. - Потом он вздыхает и кивает на пустую бутылку. - Клюкнуть бы сейчас...
- Да? - ухмыляется парень на подоконнике. - А это имеется? - Он потирает большой палец об указательный.
Мое присутствие их не смущает. Я же из культурного учреждения библиотеки! Не пойму. Они меня, кажется, вообще не замечают.
- Ну вас... - зевает девушка. - Тоска зеленая с вами!
- Да брось ты! - машет рукой Николай. - С Сереженькой тебе было весело? Только где он теперь? Видит небо в крупную клетку?
- Заткнись! - шипит девушка. - Герой...
Я настораживаюсь: о каком Сереженьке они говорят? Уж не о Сергее Родине ли? Хотя ребят с таким именем - пруд пруди.
Николай поворачивается ко мне, цедит:
- Вы еще здесь?
- А где же мне быть? - пожимаю я плечами. - Жду.
- Скажите хоть, какие книжки-то я должен?
- Это вам лучше знать, - отвечаю я. Мне становится даже весело.
- А я не помню! В конце концов эти книги нужны вам, а не мне. Куда я их засунул? Цена-то им, небось, копейки. Могу заплатить!
- Вы должны вернуть вот эти книги, - я достаю из кармана список, протягиваю ему.
- Ладно, - бормочет он, - завтра найду и принесу.
Я ему надоел, "внучек" хочет, чтобы я ушел. А мне надо бы остаться. Однако придется зайти потом.
- Не завтра, а сегодня, пожалуйста, найдите! - Я смотрю на Николая. Я загляну часа через два.
- Конечно, найду! - Он обрадованно кивает головой.
Да, мне лучше... как это... "слинять". Приду еще разочек. Может, познакомлюсь и с родителями Николая Соленова...
Через два с половиной часа я снова пришел к Соленовым. Дверь, как и в прошлый раз, открыла Тамара Дмитриевна.
- Ах, это вы! - обрадовалась она. - А Коленька-то все книжки нашел и приготовил для вас. Сейчас...
- А сам он где?
- Ушел. Сразу же через часок после вас и ушел. С друзьями своими. Вот, возьмите, пожалуйста.
- Спасибо! А что, Колины родители уже пришли?
- Лариса Аркадьевна-то в санатории, а Даниил Прокофьевич пришел, как же, пришел... Пойдемте, я вас и познакомлю. Но вы уж не жалуйтесь на Колюшку, глупый он еще, молодой...
...Даниил Прокофьевич - крупный, полноватый человек. На лице паутина морщин. Когда я отказался от ужина, он добродушно улыбнулся и сказал назидательно:
- Зря! Наша бабуся настоящая мастерица блины печь! У нас сегодня на ужин блины, верно, мама?
- Верно, Данюша! С маслицем, селедочкой и с вареньем.
- Что я вам говорил! - расхохотался Даниил Прокофьевич. - По запаху чую!
Все-таки они уговорили меня сесть за стол. После ужина Даниил Прокофьевич пригласил пройти к нему в кабинет.
- Здесь нам будет удобней, - сказал он.
Я огляделся. Обстановка кабинета очень строгая. И первое, что бросается в глаза, - по всем стенам рядами тянутся книжные полки. Художественная литература, политическая, техническая... Перехватив мой взгляд, Даниил Прокофьевич гордо сказал:
- Всю жизнь собираю книги. Это не хобби, а страсть. Могучая. Помню, после войны, как голодно было! А я тогда Шекспира в дореволюционном издании и полного Достоевского купил. У букинистов. Жена ворчала... А вот своего Николку к книгам пристрастить не сумел. Обидно, конечно. Ну, может, еще опомнится. Бывает, что и в зрелом возрасте любовь к книгам пробуждается...
Мы проговорили с ним до позднего вечера. Даниил Прокофьевич рассказывал о своей жизни. Трудной, пройденной через войну, лишения, тяготы. Кое-чего, не скрывая гордости, сказал мне Даниил Прокофьевич, достиг: как-никак теперь он ведущий инженер крупного машиностроительного завода.
Незаметно перешли на тему воспитания подростков. Школа, сетовал он, слишком традиционно, поверхностно занимается воспитанием ребят, особенно так называемых "трудных".
- Что они делают?! - возмущался Даниил Прокофьевич. - Начинает парень плохо учиться. Двойки, двойки, двойки... А это значит - ухудшается "процент". И скорей этого шалопая после восьмого класса из школы! А куда? В лучшем случае в ПТУ! А то ведь и просто на улицу, на случайную работу. Работу-халтуру! Без профессии, без заинтересованного подхода к своему будущему, без профессиональной привязанности. Так, шаляй-валяй... Как старый производственник, инженер, говорю: к сожалению, далеко не вся молодежь, приходя на завод, болеет душой за него, стремится по-настоящему работать. Потому как не приучена работать!.. Между прочим, из этого "шаляй-валяй" часто и выклевываются хулиганы. Вот был у моего Николая приятель, Сережа Родин...
"Так, - отметил я, - следовательно, все-таки "Сереженька" - это и есть Родин. Интересно..."
- Семья у него приличная, трудовая, - продолжал Даниил Прокофьевич. Но попал под дурное влияние, связался с хулиганами. И, пожалуйста, недавно пырнул, понимаете ли, ножом дружка своего, Валерку Пахомова. Представляете? Между прочим, Пахомов одно время тоже приятельствовал с Николкой. Но я словно чувствовал, чем кончит этот Родин, и запретил сыну дружить с ним. Он и не перечил, сказал: "Хорошо, папа, я не буду больше с Сережей встречаться".
- Да, послушный мальчик... - Я с трудом сдерживаю иронию, припомнив, как этот мальчик вел себя со мной несколько часов назад. - А о том, что Родин подрался с этим Пахомовым, вам Коля сказал?
- Нет. Жена узнала. У женщин, знаете ли, свой телеграф имеется. Я, естественно, и этот случай решил использовать в воспитательных целях. Спрашиваю Николку: "Знаешь, что случилось с твоим бывшим приятелем, с Родиным"? Он отвечает: "Да, папа, знаю. Посадят теперь, наверное", "Вот-вот, - говорю, - учти, сынок, как легко на плохую дорожку ступить. А сойти с нее потом трудно. Твое главное дело сейчас - хорошо учиться. Знания приобретай. Пригодятся! Понял?" Мне кажется, Николка все понял...
Неожиданно пришла мысль: "Интересно - Родин, Пахомов и Гера Казаков могут быть знакомы Друг с другом? Соленов раньше дружил с Родиным и Пахомовым, а потом с Казаковым. Замкнем логическую цепочку: Соленов мог познакомить Родина и Пахомова с Казаковым? А почему бы и нет? Конечно же, мог. Ну и что из этого следует, товарищ Бизин?"
- Даниил Прокофьевич, а вы всех друзей своего сына знаете?
- Разумеется!
Так-так... В отличие от Ипполита Антоновича, который говорил, что у Геры так много знакомых, что их всех невозможно просто упомнить.
- А что вы можете сказать о Гере Казакове? Он, по-моему, учится с Николаем в одном техникуме?
- Славный паренек. И семья у него, насколько мне известно, хорошая. Отец занимает какой-то ответственный пост.
- Николай у вас единственный сын?
- Единственный... Опора на старости лет. Он способный мальчишка. Хоть и не принято хвалить своих детей. Но что есть, того не отнимешь. У Николая, к примеру, огромная тяга к технике. У соседа по лестничной площадке, приятеля моего, "Волга" есть, Так Николку от нее не оторвешь! Каждый винтик в ней изучил, чистит, моет ее. Мы с супругой и порешили: купим ему "Москвич". При условии, конечно, что он успешно переидет на последний курс техникума. Что ни говорите, а материальный стимул - с ним считаться надо!
- Да-а, - протянул я. - Материальный стимул - это, разумеется, вещь серьезная...
И припомнилось, как Николай назвал чьих-то родителей "батраками", очевидно, посчитав, что я не пойму "хитроумного" шифра.
- Да, да, материальный стимул! - убеждённо, горячо повторил Даниил Прокофьевич. - Почему наши дети должны в чем-то испытывать недостаток? Если есть возможность, пускай они имеют все! И именно мы, родители, обязаны заложить фундамент их благополучия - нравственного и материального. На этих позициях стою - и не вижу в том никакого криминала. Вот вспоминаю иной раз, Вениамин Александрович, свое детство. Разве оно у меня было - детство? В трактире плясал под пьяный хохот нэпманов за кусок арбуза! Вспомнить - и то омерзительно... Н-да... Детство... И разве не во имя того, чтобы у наших ребятишек было другое детство, другая жизнь, все перестраивалось и новое возводится?..
Я слушал его и не возражал. Соленов говорил уверенно, я бы даже сказал, страстно...
- Мы редко задумываемся над смыслов слов: жить для своих детей, задумчиво говорил Даниил Прокофьевич. - Мой брат - он военный, полковник, однажды сказал мне: "Смотри, Даня, сядет тебе на шею твой отпрыск! Замашки, братишка, у него барские". А по-моему, он несправедлив. Я уверен в сыне! Взять хотя бы вот наш дом: трое подростков на учете в милиции состоят. А Николка в скандалы, драки не лезет: об этих самых... приводах понятия не имеет. В милиции в свои семнадцать лет вообще, почитай, ни разу не был.
И этот, как и Нина Павловна Казакова... Самый надежный показатель благополучия в воспитании: в милиции ни разу не был!
- В детстве я батрачил у кулака. - Взгляд у Даниила Прокофьевича потемнел. - Страшное время. Вы знаете о нем только по книгам да фильмам. А я... Иногда мы с Николкой сядем рядышком, и я рассказываю ему. Он молчит, слушает, и мои слова, думаю, до него доходят. Нет, нет, он хороший мальчишка... Простите, Вениамин Александрович, заговорил я вас совсем... А вы, собственно, почему решили со мной познакомиться? Какое-нибудь социологическое исследование проводите по молодежи? Ведь это сейчас модно. И, в общем, полезное дело! Надо знать, чего хочет наша молодежь, как воспитывается, какие у нее духовные запросы... Вы не стесняйтесь, готов помочь. Отвечу на любой вопрос!
Несколько секунд я молча смотрел на него, а потом начал рассказывать о том, как его "славный Николка" оскорбил библиотекаря Галину Михайловну Турчакову; как он и его приятели встретили меня; какие мысли высказывали не стесняясь постороннего взрослого человека, "простого библиотекаря". Даниил Прокофьевич был ошеломлен. Он сидел, опустив голову. Когда же поднял глаза - меня поразил его застывший, опустошенный взгляд.
Я ушел, а он даже не поднялся проводить меня. И сидел за столом, сгорбившийся, постаревший...
Прощаясь с Тамарой Дмитриевной, я спросил, как зовут девушку и молодого человека, что были днем у ее внука.
- Это Милочка Снегирева и Феликс Проталин, - улыбнулась старушка. Они с Коленькой в одной группе учатся.
Всю дорогу домой я думал о том, какими станут эти николки и герочки, феликсы и милочки лет этак через пять - десять. Почему неплохие, честные родители не видят, что рядом формируются равнодушные, черствые, циничные люди - их дети?.. И ведь самое, быть может, удивительное - у них и оправдание есть: их дети не "отпетые хулиганы" с приводами в милицию.
Застыла в памяти согбенная над столом фигура Даниила Прокофьевича Соленова. Отец, ломавший в детстве спину на кулака-мироеда. У сына, естественно, другая жизнь. Но именно словом "батраки" Николай Соленов и его друзья называют теперь своих родителей. Что же получается - иные родители по-прежнему гнут спину, как батраки, но уже на собственных детей?..
...Свет в окнах нашей квартиры не горел. Очевидно, Ирина, не дождавшись меня, легла спать.
Поднявшись на лестничную площадку, я достал из кармана ключ и осторожно открыл дверь. Вошел в прихожую, включил свет. И сразу увидел на столике, под зеркалом, записку:
"Венечка, любимый, не волнуйся, у меня начались схватки. Но вот видишь, какая сильная у тебя жена: сама написала записку, сама вызвала по телефону врачей. Все - сама! Целую, целую, целую! Ужин на кухне. Твоя Ириша".
Я прочитал записку еще два раза. И тяжело опустился на стул. Боже мой, носишься по городу, встречаешься с какими-то мамашами и папашами, беседуешь с их милыми детками, а в это время твою собственную жену увозят в роддом! И ты не знаешь даже, в какой именно...
Я рванулся к телефону, набрал номер городской справочной.
Короткие гудки... Короткие гудки... Вот он, закон подлости в действии!.. Но я все равно буду набирать эти две цифры... Сейчас... сейчас... Что с Иришей, как с ней? А может... все уже закончилось?.. Щелчок! Соединился!!
- Алло, алло, девушка! Только не бросайте трубку! Извините, спасибо... Дайте мне номера телефонов всех родильных домов Волжанска! Что? Да, я понимаю, что их много, но мне-то нужен один... Я не знаю, какой именно. Мою жену увезли туда, понимаете? Как это не волноваться? Милая вы моя, лично у меня это в первый раз... Спасибо, записываю!..
Потом я сидел и названивал. Все мимо. И вдруг:
- Бизина? Ирина Ивановна? Да, поступила сегодня. Поздравляю вас, папа. У вас родился сын. Все справки - утром.
У меня родился сын. Вот как все просто. Сегодня, двадцать восьмого августа тысяча девятьсот семидесятого года, у меня родился сын. СЫН!..
15
Никогда еще в своей жизни я не ожидал с таким нетерпением утра.
- Здравствуйте! Я по поводу своей жены...
- Как фамилия? - бесстрастно перебил женский голос.
- Бизина Ирина Ивановна. Год рождения тысяча девятьсот сорок шестой.
- Ждите.
О-о, теперь-то я понимаю состояние несчастных отцов, сутками дежурящих около закрытых дверей родильных домов! Я весь извелся, пока вновь не услышал в трубке этот бесстрастно-вежливый, никакой - медицинский голос.
- Бизин, вы слушаете?
- Да, да, конечно!
- У вас мальчик.
- Я знаю, что мальчик, но...
- Что - "но"? - удивился голос. - Это главное. Вас интересуют детали? Так... Мальчик родился здоровым. Вес - четыре двести. Рост - пятьдесят четыре сантиметра.
- Такой маленький? - разочарованно протянул я.
- Маленький? - охнул голос. - Да он у вас гигант!
- Простите, простите, - заторопился я. - А как жена?
- Все в порядке, - неожиданно ласково сказала женщина. - Все хорошо, папа!
- А... ре... ребенок ест... ну это... молоко? - запинаясь, путаясь в словах, выдохнул я.
- Нет, - насмешливо откликнулась женщина. - Святым духом питается! Кормят его. Не волнуйтесь.
- Кормят?! - перепугался я. - Кто кормит? Почему не моя жена? Что с ней? Послушайте...
- Это вы послушайте, папаша! У вас это первый ребенок?
- Да!
- Так вот, запомните: к матери его принесут кормить только на следующие сутки. Так положено. А с вашей женой и сыном все в порядке. Можете приносить передачи. Через несколько дней заберете жену домой. С сыном. Все. Не занимайте телефон. Думаете, вы один такой... гм... нервный?
И я как-то сразу успокоился. Мне даже стало смешно. Видел бы сейчас кто-нибудь подполковника Бизина - настырного, беспомощного, растерянного дилетанта-отца. Потеха! Мечущийся, бледный после бессонной ночи, желто-изжеванный, накурившийся до одури... Кстати - да! да! - надо немедленно бросить курить! Сейчас же проветрю квартиру, чтобы и духа табачного в ней не осталось. Ясное дело! Сыну и Ирише абсолютно противопоказан никотин. Все, баста, никто больше в нашей квартире ни разу не закурит! Так... А что же я должен купить для сына? Вот ведь! Говорил же Ирише, что надо заранее все приготовить. А она в ответ: "Пока не родился ничего нельзя покупать. Есть такая примета..." Предрассудки. А теперь рубашонки-распашонки, пеленки, откуда мне знать. Коляска, это понятно. Так... А передачи? Что можно? Наверное, масло, шоколад, помидоры, фрукты... Груши она любит... О!.. У Григорьева в прошлом году родилась дочь! Он-то уж все знать должен. Пусть теперь дает консультацию! Немедленно в управление!..
Я опоздал на работу на сорок минут. Взлетев на этаж, замер столбом. С доски объявлений прямо на меня смотрел я собственной персоной, с блаженно-идиотской улыбкой на лице. А под шаржем крупным, каллиграфическим почерком лейтенанта Васютина было выведено:
"ПОЗДРАВЛЯЕМ ПОДПОЛКОВНИКА БИЗИНА ВЕНИАМИНА АЛЕКСАНДРОВИЧА С ЗАЧИСЛЕНИЕМ В ШТАТ ОТДЕЛА НОВОГО СОТРУДНИКА БИЗИНА АЛЕКСАНДРА ВЕНИАМИНОВИЧА!!!! Сослуживцы".
И - подписи всех сотрудников нашего отдела.
Я был растроган. И о случившемся мои сыщики узнали раньше меня и имя угадали. Мы с Ириной заранее решили назвать ребенка Александром или Александрой. В честь моего отца. Конечно же, "семейную тайну" раскрыл Кирилл Борисович, которому все было известно от нас.
И все же...
Я подошел к кабинету Зорина, открыл дверь. Меня оглушили аплодисменты. В кабинете собрался почти весь отдел - следили, небось, за каждым моим шагом! А у стола ярко-голубым пятном сияла детская коляска, забитая свертками, поверх которых красовался букет из красных и белых роз.
- Вениамин Александрович! - торжественно произнес Зорин. - Примите наши самые искренние поздравления с замечательным событием в вашей жизни. Пусть над головой вашего сына всегда сияет небо - голубое, как эта коляска, которую примите от нас...
- И все, что в ней! - ввернул Григорьев.
Снова аплодисменты, смех, а Зорин обнял меня и трижды расцеловал.
Мы люди, как известно, не сентиментальные, а вот комок-то к горлу подкатил.
- Спасибо... спасибо... - бормотал я.
- Ну а теперь, Вениамин Александрович, - сказал Зорин, - все это отвозите домой. Потом двигайте в роддом. И букет наш передайте вместе с поздравлениями Ирине Ивановне... Ежели время останется - милости просим на работу. Впрочем, если прогуляете сегодня, ничего страшного, надеюсь, не произойдет, и уголовный розыск обойдется один день без вас. Счастливого пути!
...Страшное все-таки произошло. Не угадал Евгений Алексеевич. Когда после обеденного перерыва я вернулся в управление, предварительно отбив телеграмму Витьке Шигареву с поздравлением по случаю завтрашнего его бракосочетания и с сообщением о том, что у меня родился сын Александр, тот же Зорин, но теперь сердитый и мрачный, известил меня, что на выезде из Волжанска, в придорожном лесу обнаружен труп Герарда Казакова...
16
Известие о смерти Герарда Казакова меня ошеломило. Я еще нс знал подробностей: оперативная группа выехала на место происшествия и пока не возвращалась.
Я пытался понять, где, когда и в чем мы совершили ошибку, почему не сумели предотвратить рокового исхода?
Гера Казаков с самого начала, с той ночи в гостинице "Заря", не показался нам личностью настолько серьезной и нужной, чтобы заниматься им вплотную.
На фоне серьезных, первоочередных, по нашему мнению, дел и забот Гера Казаков как-то потерялся, отступил на второй план. Я перепоручал его то одному, то другому сотруднику. Нет, я не забывал о нем, но при этом и думать не мог, что во всех этих постоянно изменяющихся ситуациях, в сплетениях человеческих судеб и жизненных обстоятельств Казаков занимает какое-то важное место. Когда случилось нападение на Геру в парке, я пошел к нему домой. Познакомившись с его матерью, потом с отцом, я понял: Гера и Нина Павловна не хотят быть со мной искренними до конца. Чт? они пытались скрыть от меня, я не успел вызнать. Я только собирался это сделать. Но его убили в тот же день, когда мы с ним познакомились. Что случилось после того, как я покинул его квартиру? Каким образом, почему он оказался ночью в лесу?
Громко зазвонил внутренний телефон. Я поднял трубку, Кирилл Борисович...
- Вениамин, - глухо произнес он. - Звонил Горюнов. Он ждет тебя в прокуратуре. Поезжай к нему.
- Прямо сейчас?
- Нет, завтра! - крикнул Хазаров. - Или когда еще кого-нибудь прикончат! Сколько раз твердил вам: "Об этом не забыли? А как с тем дела?.." Знал я, чувствовал: случится что-то... Эх! Ты только не говори мне: "Кто же мог предвидеть такое?" Мы! Мы, Вениамин, должны были предвидеть. Затем нам и даны власть, сила, оружие! Но и я-то... Будь здоров, деятель... А вообще-то прими поздравления с рождением сына, буркнул он напоследок.
От нашего управления до областной прокуратуры десять минут хорошей езды.
- В прокуратуру, Нилыч. И побыстрей.
- Тише едешь - дальше будешь, - проворчал водитель.
Нет, нам теперь тихо ездить не придется. В городе появился опасный вооруженный преступник. Или даже целая группа.
Зорин сказал, что Казакова убили двумя выстрелами в спину. Об этом ему по рации передал капитан Григорьев, который возглавил оперативно-розыскную группу, выехавшую на место происшествия по сигналу дежурного инспектора ГАИ. А тому сообщили о трупе, наспех забросанном ветками, местные мальчишки, ходившие в лес по ягоды. Случайно наткнулись.
Что покажет обследование местности, вскрытие - станет известно лишь завтра...
Неужели же в этой трагедии есть моя вина? Ведь прояви я вчера побольше настойчивости, расположи к себе Геру и его мать, может быть, сегодня парень был бы жив. Задним умом, как известно, все мы крепки, и все же...
Да, вспоминая, сопоставляя, перебирая в памяти детали и нюансы нашего разговора, встречи с Ипполитом Антоновичем, Соленовыми, я сейчас, конечно, кое-что могу увидеть как бы через увеличительное стекло: какой-то страх Нины Павловны, какой-то испуг Геры. Однако чт? за ними, я и сегодня не знаю. Когда я пришел к Казаковым домой, у меня не было ни малейшего фактика, чтобы представить, чем может закончиться день для Геры. К сожалению, всего предугадать и предусмотреть невозможно. Что это - издержки нашей работы? Недостаточный профессионализм наших сотрудников? Или же просто жизнь во всей ее сложности, противоречивости? Жизнь, в которой нельзя все предугадать и предусмотреть, трудно рассмотреть с первого раза и проанализировать до конца, невозможно всегда быть правым и каждый раз отыскать виноватого. Жизнь, в которой есть место случаю... Почему Гера оказался в лесу? Каким образом попал туда? Когда? С кем? Кто привез его туда? На чем? В котором часу он был убит?.. И почему? Сколько вопросов... А сколько их еще появится! Ах, Гера Казаков, Гера Казаков... Не побывай я у них вчера дома, его смерть, наверное, не так остро подействовала бы на меня... Со смертью мне приходится встречаться чаще, нежели хотелось бы. И все равно к ней никогда не привыкнешь.
...Предъявив удостоверение постовому милиционеру, я поднялся на третий этаж, где находился кабинет Горюнова.
Вообще-то Кирилл Борисович зря посчитал, будто я не хочу встречаться сегодня с Горюновым. В голове у меня кое-что созрело, и хотелось именно с Романом Николаевичем "проиграть" одну версию, о которой я подумал, едва узнал о смерти Герарда Казакова. Возможно, то, о чем я хотел поразмышлять вслух в компании Горюнова, не имело под собой никакой почвы. Но может быть... А тогда...
Роман Николаевич недавно вернулся с места происшествия.
- Слов нет, - сказал мне Горюнов, - место для убийства сыскано подходящее: и от дороги близко, и ничего с дороги не видно. Очень густой кустарник, трава высокая, вокруг много хвороста. Мальчишки-то случайно наткнулись. С дороги сбились и набрели...
- Следы какие-нибудь удалось обнаружить?
- Нет, Рядом с трупом - тропинка. Но вся истоптанная. По ней, видимо, преступник и вышел на шоссе. Две гильзы отыскали. Бунеев ими занимается.
- Роман Николаевич, - помолчав, заговорил я, - кое-какие соображения появились. Хотелось бы с вами ими поделиться.
- С удовольствием выслушаю вас, Вениамин Александрович.
- Я попробовал на все взглянуть как-то иначе...
- Простите, что вы имеете в виду, говоря "на все"?
- На дело Сурина, на Храмова, на убийство Казакова.
- И что же? - сощурился Горюнов.
- Я полагаю, дело Сурина можно изымать из кроссворда. Не.из схемы, а именно из кроссворда. В нем загадок для нас нет.
- Считаете, что оно совсем выпадает?
- По-моему, да! Это дело по всем параметрам закончено. Вот, беру лист бумаги, черчу квадратик, пишу "Краснодальск, Сурин" - и крестом перечеркиваю. Оставляем его в общей схеме лишь потому, что с него все пертурбации начались.
- Предположим, вы правы.
- Теперь другой квадратик - "инженер Храмов". Очень любопытно. Но этот квадратик мы оставим в покое, пусть он пока целехонький покрасуется на листе. И никаких линий ни к нему, ни от него проводить не станем. Не возражаете?
Горюнов молча кивнул.
- Нам сейчас важнее всего третий квадратик - "Герард Казаков, учащийся техникума". И тут необходимо подкинуть вам некоторые детали, о которых вы пока ничего не знаете.
И я подробно рассказал следователю о визите к Казаковым, о разговоре с Ниной Павловной и ее мужем, о посещении Соленовых, назвал девушек знакомых Казакова, высказал предположение о знакомстве Геры с Сергеем Родиным, Валерием Пахомовым и Феликсом Проталиным.
Горюнов слушал внимательно, сосредоточенно. А потом вдруг спросил:
- В какое время вы были у Казаковых дома?
- Во второй половине дня.
- Не приметили: собирался, ли Гера куда-то уходить?
- Нет. Скорее, наоборот. Вид у него был домашний. Я понимаю, к чему вы клоните, Роман Николаевич. С какой же стати он - на ночь глядя! - за город подался бы? Под пули? К кому пошел и кто завлек?
- Совершенно справедливо, - ответил Горюнов. - Именно эти вопросы меня и интересуют.
- Думал я над ними, Роман Николаевич. Думал... Ну, допустим, после того, как я ушел, Гера решил пойти в кино. Вышел на улицу и встретил тех парней, что избили его в парке, около танцверанды. Могло такое случиться?
- Вполне.
- Могли они снова пристать к нему?
- Сомнительно, но допускаю.
- И я думаю, что сомнительно. Хотя тоже допускаю.
- Впрочем, - усмехнулся Горюнов, - никто вчера поздно вечером или ночью Казакова не бил: никаких следов насилия на тепе не обнаружено.
- Так!.. Следовательно, никто его не бил... И можно допустить, что кто-то завлек Казакова в лес таким образом, что Гера пошел добровольно, сам?
- Да.
- Значит, кто-то лишал Казакова жизни обдуманно. А теперь, Роман Николаевич, давайте предположим, что все происшедшие в городе за этот месяц серьезные преступления имеют точки соприкосновения. Причем я говорю только о тех преступлениях, которые так или иначе связаны - или могут быть в конечном итоге связаны! - с молодыми людьми или же с подростками. Повторяю, берем только последний месяц - август.
- Я вас, кажется, понял, - медленно произнес Горюнов. - Прежде всего ограбление Ковалевой на улице Менделеева.
- Оно произошло поздно вечером седьмого августа, - тут же ответил я. Подозрение пало на двух парней. Они не задержаны. Имеются кое-какие приметы.
- Драка между подростками Пахомовым и Родиным. С поножовщиной.
- Двенадцатого августа. О причинах драки оба молчат. Как в рот воды набрали.
- Драка произошла тоже вечером. И мотивы ее неясны. А еще раньше, седьмого августа, трое неизвестных парней угрожали продавщице Сарычевой расправой, если она не станет отпускать им спиртные напитки... Скажите, а сейчас эти парни появляются в магазине?
- Нет. Сигналов больше не было.
- Вот это крайне важный момент! Ну что ж, пойдем дальше. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое августа - ранение Сурина в гостинице "Заря". Преступник не задержан,
- Или преступники! - ввернул я.
- На горизонте появился Герард Казаков, который через неделю после происшествия в гостинице, то есть двадцатого августа, был крепко побит в парке тремя молодыми людьми,
- И вновь вечер, Роман Николаевич!
- И вновь молодые люди не были задержаны. Исчезли. Казаков заявил, что не видел, не помнит, не знает, кто напал на него в парке. И, наконец, печальный конец Казакова: вчера ночью его убили. Кто? Неизвестно... И все это за один август. Слушайте, Вениамин Александрович, ей-богу, трудно не увидеть во всех этих происшествиях определенной закономерности.
- А сейчас, Роман Николаевич, я, с вашего позволения, начну рушить всю эту схему.
- Попробуйте!
- Какие у нас, собственно, основания все сваливать в одну кучу: и драку Пахомова с Родиным, и ограбление Ковалевой, и нападение на Казакова в парке, и его убийство в лесу, и шантаж продавщицы Сарычевой, и покушение на Сурина?
- Сваливать, конечно, не стоит. А вот попытаться объединить разрозненные, отъединенные пока внешне друг от друга случаи в единую, связанную между собой внутренней логикой цепь событий - это возможно и даже целесообразно сделать. Но для этого необходимо найти пружину. Понимаете? Пружину этой цепи. Между прочим, у нас появился "резерв" молодых людей: Николай Соленов и Феликс Проталин. Одним боком они касаются Казакова, а другим - Родина и Пахомова; нам стали известны некоторые девушки Пименова, Александрова, Снегирева. Весь этот "резерв" мы обязаны включить в схему.
- Допустим. Ну, а "инженер Храмов"? - возразил я. - Он-то сейчас какое место будет занимать в схеме? Его ведь вряд ли можно отнести к "подвигам" подростков?
Следователь как-то странно взглянул на меня, встал, подошел к двери, зачем-то взялся за ручку и вдруг резко обернулся ко мне:
- А ведь вы и сами можете "разбить" себя, не Так ли?
- Да, - улыбнулся я. - Ведь именно инженер может занимать центральное место в этой версии. Именно покушение на "Xрамова" в состоянии оказаться пружиной всех событий. Вспомним, инженер сказал, что стреляли в него. Но попали в Сурина. Поверим ему?
- Видимо, да. Если он скрыл прошлое, то должен был все отрицать. Все! И потому ему нет смысла приплетать себя к этому выстрелу.
- А он все-таки подтвердил, что в него стреляли. Проговорился? В запале? После того, как я на него нажал? Нет, инженер не из тех, кто случайно проговаривается. Или уступает напору. Он убежден, что мы, выйдя на него, докопаемся до истины.
- Потому-то он и стал взывать к вашим чувствам.
- Точно, Роман Николаевич! Тут мы подходим к самому главному. В инженера стрелял человек, за что-то мстивший ему. А за что ему могли мстить? За дела сегодняшние? Нет. Сегодня он чист...
- И поэтому, хотите вы сказать, вряд ли в него стрелял молодой человек, тем более - подросток!
- Да, да! Но это вовсе не означает, что молодые люди каким-то образом не участвовали в покушении. Скажем, проследить инженера мог как раз подросток,
- Реальный вариант...
- И оружие кто-то мог вложить в руки подростка. А что, если этот кто-то - тот самый человек, который хотел отомстить инженеру? Что он знает какую-то тайну инженера - это несомненно. Уже четверть века "Храмов" живет честно. Стало быть, тайна - в его прошлом. И месть - тоже за старые дела. Моя версия: инженера хотели убить либо его "соратник" по прошлому, либо его враг из прошлого. Четверть века жаждать мщения - это, знаете ли, не шуточки!
- Да, чтобы четверть века нести в себе ненависть, волком матерым нужно быть... Вот мы его "Волком" и обозначим в схеме.
- Но... какая связь может быть между "Волком" и, скажем, Родиным, Пахомовым и тем же Казаковым? Я ее пока не вижу.
- Потому что ее нет очевидной. А если допустить, что она скрытая? Не видимая нам с вами?
- И все-таки... Если мы сами придумываем эту связь "Волка" и подростков? На пустом месте?
- Возможно. Но если эта связь, которая пока нам просто чудится, вдруг она действительно существует в реальности? Вы представляете, каких дел может натворить эта компания? Имеем ли мы право не предполагать существование такой компании? Нет, Вениамин Александрович, ваша версия серьезная. Августовские дела - дела организованные. Будто некая беспощадная рука выпустила зло в один миг - ограбление, драка, выстрел, шантаж, убийство...
- Словно волчья стая, - пробормотал я.
- А ведь во главе стаи всегда стоит матерый волк. Знаете, однажды обстоятельства сложились так, что мне пришлось провести две недели в заповеднике. Расследовал дело об убийства егеря. И я видел, как волки воспитывают волчат, как из волчат делаются волки. Потрясающая дисциплина! За непослушание - незамедлительно следует наказание, причем строгое. Иной раз воют от боли волчата, иной раз и кровь... Но после "учебы" волчата становятся волками - злыми, беспощадными, сильными, ловкими, хитрыми, мстительными, преданными своей стае. Волков-трусов я не встречал. Они дерутся до последнего издыхания. Волчатами их еще можно сломать. А вот как вырастут и заматереют - ни в жизнь не возьмешь. Если уж только сверххитрость применишь, сверхловкость и мужество...
- Значит, мы можем предположить, что Казаков тоже был в стае?
- Пока мы можем предполагать все, что угодно.
- И его убили за то, что он в чем-то допустил непослушание?
- Возможно, - кивнул Горюнов.
- Итак, мы с вами склонны считать, Роман Николаевич, что в нашем городе появился "Волк". Не исключено, что он старый знакомец инженера, Он сколотил группу подростков, неустойчивых, доверчивых, но по тем или иным причинам подходящих для той цели, которую он поставил перед собой. А какова же цель? Преступления, совершенные в августе, слишком различны по характеру, не похожи.
- Да, верно, - подтвердил Горюнов. - Но как раз их непохожесть и заставляет думать, что "Волк" еще только учит волчат, пропускает их через горнило различных испытаний, через шантаж, грабеж, кровь... Он их как бы крепко повязывает друг с другом и приковывает к себе, уменьшая тем самым угрозу своего разоблачения.
- Уж не потому ли он и инженера решил убрать, ибо тот, неожиданно возникнув на его горизонте, таил в себе угрозу разоблачения?
Горюнов молча кивнул. Потом задумчиво сказал:
- Семнадцатилетние подростки... Это, образно выражаясь, волчата уже старшей возрастной группы. Такие умеют не только оскаливаться, но и с остервенением рвать мясо жертвы... А рядом - взрослый, сильный, матерый волк, который следит, подсказывает. Натаскивает! Боюсь, что рядом с нашими подростками притаился вот такой же матерый. И если мы промедлим, как бы Казаков не оказался не последней жертвой. И...
- И потому, - усмехнулся я, - вы хотите сказать, скорее ищите "Волка", товарищ Бизин?
- Да!
Мы разработали план действий на ближайшие дни и утвердили группу, в которую, помимо нас, вошли Григорьев, Максимов, Васютин и Борис Павлов, стажер следователя Горюнова. Каждый из них получил конкретное задание.
17
Двадцать девятое августа - суббота. Сегодня мой друг Шигарев сочетается законным браком. А я пришел на работу. Потому что для нас теперь работа не прекращается ни на минуту до тех пор, пока мы не обезвредим преступников.
Зазвонил телефон.
- Товарищ подполковник! Дежурный бюро пропусков. К вам пришли двое граждан, на прием просятся. Казаковы. Нина Павловна и Ипполит Антонович...
Их приход был очень кстати. В тот день, когда обнаружили труп Геры, поговорить с его родителями не удалось: они находились в шоковом состоянии, "неотложки" подъезжали.
...Я не сразу узнал родителей Геры Казакова. Мне показалось, что они и ростом стали меньше. Ипполит Антонович бережно поддерживал жену под руку: та с трудом переставляла ноги. Я поспешил им навстречу.
- Садитесь, пожалуйста...
- Да, да, я сяду, - прошептала Нина Павловна. - Совсем ноги не держат.
Из ее горла вырвался судорожный, тихий стон.
- Возьми себя в руки, Ниночка, - негромко обронил Ипполит Антонович. Теперь уже ничего не изменишь.
- Конечно, Ипполит, ты прав. Уже ничего не изменишь, - слабо откликнулась женщина. - Скажите, товарищ... зачем вы приходили к нам в тот день?
Нина Павловна в упор смотрела на меня, В ее взгляде были тоска, печаль... и ненависть. Я растерялся. Этот вопрос, заданный тихим, чуть слышным голосом, эта ненависть в глазах - неужели я заслужил ее? Разве я виновен в смерти ее сына?!
- Ниночка, - мягко сказал Ипполит Антонович, - не надо теперь об этом. Мы с тобой договорились, что...
- Да, да, - закивала головой Нина Павловна, - мы с тобой договорились... Но ведь, Ипполит, этот человек... - Она медленно повела рукой, наставила ее на меня. - Он принес несчастье в наш дом. Как же я могу не сказать ему об этом? Было бы величайшей несправедливостью по отношению к нашему сыну - промолчать...
И это тоже наш крест - слушать такие слова. Пусть говорит. Может, ей станет легче. Молчание и есть в данной ситуации мое сострадание и к ней и к Ипполиту Антоновичу.
- Понимаешь, Ипполит, - теперь Нина Павловна почти бормотала, - он, когда пришел, сразу испугал меня. Я не хотела его пускать. Но я слабая, что можно сделать, когда не в силах остановить... Затем он говорил с Герой... Потом ушел... А потом ушел Гера... И больше не вернулся... Господи, мои мальчик, мой Герочка, кровинушка моя, кусочек мой...
Она не билась головой, а сидела, безвольно опустив руки, повисшие вдоль туловища; из глаз ее текли слёзы. Страшная, без криков и судорог истерика...
- Я дам ей воды, - сказал Ипполит Антонович. - Нет, нет, я сам. Вы сидите, Вениамин Александрович. Так будет лучше... Сегодня это уже нс в первый раз. У меня есть успокаивающие таблетки. Она скоро придет в себя. Ниночка, дорогая, прими, пожалуйста, тебе станет хорошо...
- Мне хорошо, - неожиданно спокойно сказала Нина Павловна. - Мне уже хорошо... Лучше быть не может... Оставь меня, Ипполит. И сядь. Как вас зовут? Муж говорил, но я забыла. Как вас зовут?
- Вениамин Александрович, - ответил я.
- Ах да, верно - Вениамин Александрович... Очень трудное сочетание... Поэтому и забыла... Значит, так, Вениамин Александрович, больше никаких упреков. Мой сын погиб. Справедливо будет, если его убийцы останутся ненаказанными?
- Нет, - ответил я.
- Я тоже так думаю. А вы знаете, кто убил Геру?
- Пока еще нет. Но мы приняли соответствующие меры, Нина Павловна.
- Какие меры? Я должна все знать! Это мое право.
- Я вас понимаю, - согласился я. - Но...
- Я хочу помочь вам найти убийц моего сына! - перебила она, не отводя от меня горящего взгляда. - Хочу!
- Вам что-нибудь известно? - тотчас же спросил я.
- Ниночка, расскажи все, - вмешался Казаков.
- Помолчи, Ипполит! - оборвала Нина Павловна. - Конечно, я все расскажу. Позавчера утром я вернулась из магазина, открыла дверь своим ключом, думала, что Герочка еще спит, и не хотела его будить. Вошла и вдруг слышу, как он разговаривает в столовой по телефону...
- Что он говорил? - поторопил я. - И с кем?
- Не перебивайте меня, Вениамин Александрович! - вдруг закричала Нина Павловна. - Я сама скажу. Я должна сказать слово в слово... Наверное, это очень важно. Я так думаю. Поэтому не перебивайте меня. Я слово в слово... Герочка сказал: "А вот в этом вы с ним оба ошибаетесь. Запомни! И еще запомни: с тобой-то я сделаю все, что захочу. Запомнил? Вот и хорошо, хряк!.." Он еще что-то добавил, но я не расслышала. Потом Герочка вышел из столовой и увидел меня. Он хотел пройти мимо, в свою комнату, но я остановила его и спросила: "С кем ты разговаривал?" Он посмотрел на меня и ответил: "А ты все слышала?" Я солгала ему, сказав, что все слышала. Тогда он пожал плечами и пробормотал: "Зачем же тогда спрашивать?" "Это они? Те мерзавцы из парка?" - догадалась я. "Ну, конечно, - махнул он рукой. - Не волнуйся, мама. В следующий раз я им не дамся". Я подумала: эти подонки боятся, что Гера хочет рассказать о них в милиции, и угрожают ему. И я решила: не надо их злить, и тогда они оставят Геру в покое... Боже мой!
- И поэтому вы мне ничего не сказали? - Я с грустью посмотрел на нее.
Если бы она рассказала тогда об этом телефонном разговоре, кто знает, может, удалось бы и Геру разговорить? И сегодня он, возможно, был бы жив...
- Да, - кивнула головой Нина Павловна. - Поэтому я вам ничего и не сказала. И Герочку уговорила, чтобы он не сообщал в милицию. Я попросила его: этим... если они снова позвонят, он должен сказать, что прощает им все и будет молчать.
- Что же ответил вам сын?
- Он посмотрел на меня, усмехнулся и сказал: "Да, мама, конечно, я не сообщу в милицию". Потом пришли вы... Говорили с ним... После вашего ухода, - продолжала Нина Павловна, - Герочка очень нервничал. Несколько раз кому-то звонил, но я не слышала, о чем он говорил по телефону. В семь часов вечера пришел с работы муж. В половине восьмого мы сели ужинать... Я вымыла посуду. В половине девятого мы все втроем сели смотреть телевизор...
Она замолчала, опустила голову. Сидела так несколько минут. Тяжко вздохнул Ипполит Антонович. Я ждал.
Она подняла глаза. Они были полны слез.
- Нет, не могу... - прошептала она. - Рассказывай дальше, Ипполит.
- В девять часов вечера, - заговорил Ипполит Антонович, - Гера поднялся и сказал, что идет спать, потому что у него разболелась голова. Он еще спросил меня, не нужен ли нам телефон. Я ответил, что нет. Он взял с собой аппарат и вышел из столовой. Вы ведь были у нас в квартире?.. Герина комната изолированная. Поэтому не слышно, что там происходит. А тут еще телевизор громко... Очевидно, он кому-то звонил. Я так думаю. Иначе зачем ему было брать с собой телефонный аппарат? В десять часов вечера я выключил телевизор, и мы с женой отправились к себе в спальню. Жена заглянула в комнату к сыну и сказала мне, что он уже спит. Теперь-то я понимаю: Гера, зная, что мать на ночь обязательно к нему заглянет, притворился, будто уснул... Ну вот, мы ушли к себе. Вероятно, через полчаса мы с женой уже спали.
- И когда ваш сын ушел из дома, точно не знаете?
- Точно не знаем. Но не раньше десяти, половины одиннадцатого. В это время мы еще не спали.
- Когда вы хватились сына?
- Собственно, не я хватился, потому что ухожу рано.
- Нина Павловна?
- Да, - кивнул Ипполит Антонович. - Она позвонила мне на работу и сказала, что Геры нет дома, а она не слышала, когда он ушел. Но я не придал тогда этому значения, успокоил ее... Ох, господи... Ну, а потом она позвонила снова и сказала, что... что... Гера...
У него сорвался голос. Он замолчал. Ипполит Антонович прилагал, видимо, большие усилия, чтобы не разрыдаться.
- Ипполит Антонович, я все понимаю, но мне необходимо задать еще несколько вопросов. Кто друзья вашего сына?
- Я же говорил вам, - вяло ответил Ипполит Антонович, - что их было много. И потом, не разберешь, кто из них друг, кто просто приятель, а кто товарищ... Нет, я не смогу назвать Гериных друзей. А ты, Нина?
- Что? - вздрогнула Нина Павловна.
Вероятно, она просто отключилась и не слышала нашего разговора.
- Вениамин Александрович интересуется друзьями Геры.
- Ну... - Она зябко повела плечами. - Коля Соленов. Они вместе учились в техникуме... Феликс Проталин... Тоже из техникума... Игорь Турчаков...
- С Игорем они поссорились давно, - заметил я.
- Да? - удивилась она. - Вот видите, вы знаете больше меня! У Геры было много друзей... Он приводил их в дом и говорил: "Это мой друг. Мы послушаем музыку". Я никогда не мешала им. А по имени... Бог их знает...
- Нина Павловна, вы полагаете, что Гере звонили те хулиганы, что напали на него в парке? - спросил я.
- Уверена в этом.
- Откуда они могли узнать номер вашего телефона?
Нина Павловна быстро переглянулась с мужем и пробормотала:
- Не знаю...
- Назовите мне девушек, с которыми Гера был знаком. Я понимаю, что он мог и скрывать...
- Я уже говорил вам, - перебил Ипполит Антонович. - Вера Пименова, Нина Александрова...
- Ну что ты, Ипполит! - возразила Нина Павловна. - С Верой он перестал встречаться еще в школе! - Она встала. - Мы пойдем. Если узнаете что-нибудь, вы сообщите?
Я отметил пропуска, и они вышли. Затем долго сидел за столом, обдумывал разговор; достал блокнот и записал: "С Верой Пименовой Г. К. перестал встречаться еще в школе". Фраза, услышанная Ниной Павловной: "А вот в этом вы с ним оба ошибаетесь. Запомни! И еще запомни: с тобой-то я сделаю все, что захочу. Запомнил? Вот и хорошо, хряк!.." Кто и в чем ошибается? "Вы с ним..." По крайней мере - двое... "Хряк..." Оскорбить хотел? Или "Хряк" - кличка? Похоже именно на кличку. Еще одна фраза: "Не волнуйся, мама. В следующий раз я им не дамся". И, наконец, такая: "Да, мама, конечно, я не сообщу в милицию". Почему "конечно"? Потому что был послушным сыном? Или по иной причине?" Вошел Горюнов. Вид у него был утомленный.
- Пятнадцать минут назад разговаривал с Казаковыми, - сообщил я. И рассказал о беседе.
- Они, наверное, все сказали, - задумчиво произнес Горюнов. - Какой смысл им теперь недоговаривать?
Постучав, в комнату вошел эксперт Бунеев. Кивнул нам.
- Принес заключение медицинской экспертизы, - Он протянул лист Горюнову. - Смерть наступила около часа ночи. Пули, пробив легкое, попали в сердце. Одна за другой. Стреляли в упор со спины. Судя по всему, Казаков не ожидал нападения. Никаких следов борьбы ни на теле, ни на местности не зафиксировано. А теперь о найденных на полянке гильзах. Вот, полюбуйтесь! И выложил перед нами стреляные гильзы. - От "ТТ". Находились недалеко от трупа Казакова. Идентичны гильзе, обнаруженной в ночь ранения Сурина. Смотрите!..
Горюнов внимательно рассматривал три гильзы.
- Да, - подтвердил он. - Это безусловный факт. Что ж, значит, круг замкнулся: найдем того, кто стрелял в Сурина, отыщется и тот, кто убил Казакова.
- Пистолет мог быть один, а руки разные, - заметил я.
- Конечно, - согласился Горюнов. - И так может быть. Но пистолет-то один, и руки, стало быть, друг другу известные.
- Если я не нужен, то пойду? - напомнил о себе Бунеев.
- Да, конечно, - кивнул я. - Оставьте гильзы... Итак, Роман Николаевич, "эпизоды" разные, но дело - одно.
- Действовать нужно, действовать!..
- Я пригласил некоторых подростков в управление.
- А я сегодня познакомился с Новиковой.
- С администратором гостиницы "Заря"? - удивился я.
- Да, - кивнул Горюнов. - Она ведь дежурила в гостинице в день приезда Светы Севрюговой и Кати Деминой.
- Так-так, - протянул я. - Помнит она их?
- Нет. Не помнит... Через Новикову я хотел узнать, кто просил ее по телефону предоставить место девушкам в гостинице. Понимаете, заинтересовал меня этот эпизод...
- Да, Казаков упорно не хотел называть имя человека, который звонил в "Зарю". Но, может быть, он действительно сам договорился с администратором?
- Нет, - задумчиво покачал головой Горюнов. - Был звонок... Звонил директор кондитерской фабрики Серебров. И попросил Новикову оформить девушек в гостиницу.
- Минуточку! - перебил я следователя. - Серебров ведь не начальник Новиковой. Почему же она так охотно выполнила его просьбу? Странно...
- Ничего странного, - усмехнулся Горюнов. - Муж Новиковой работает на кондитерской фабрике механиком. Неужели она могла отказать начальнику своего мужа? Такой звонок покрепче любой брони!
- Тогда непонятно, почему Гера не хотел называть фамилию человека, к которому он обратился с просьбой.
- Да. Было бы непонятно... если бы Серебров и в самом деле звонил.
- То есть?
- Я разговаривал сегодня с ним. По телефону. И слыхом не слыхивал он ни о Гере Казакове, ни о московских студентках. И не звонил в "Зарю".
- Давайте разберемся, Роман Николаевич, - сказал я. - Казаков упорно не хотел называть фамилию человека, звонившего в "Зарю". И не назвал. На себя все взял. А звонок тем не менее был. От - якобы! - директора кондитерской фабрики Сереброва. Значит, тот, кто звонил, знает, что муж администратора "Зари" Новиковой работает механиком на этой фабрике. Интересно... И все вокруг пустякового вроде бы звонка...
- Какой же вывод? - прищурился Горюнов.
- Очевидно, этот звонок сыграл роковую роль в жизни Геры.
- Все может быть. Гадать не будем. Я о другом думаю. Уж не работает ли звонивший сам на этой фабрике? Логично?
- Вполне!..
- И поэтому он информирован. И о том, как зовут директора, и о том, что у механика Новикова жена в "Заре" работает. Нужно изучить окружение механика Новикова. Не помешает...
Следователь задумчиво рассматривал гильзы, поставив их перед собой на столе, как оловянных солдатиков.
- Послушайте, - он поднял на меня глаза, - есть идея... У вас ведь в общем-то контакт с "инженером Храмовым"?
- Вас понял, - усмехнулся я. - И сам подумываю над этим. Да, надо махнуть в Старогоров снова. Сегодня у нас суббота. Завтра - воскресенье. Думаю, двух дней хватит.
- Вполне. А я пока побеседую с молодыми людьми. Это рационально. Попробуйте убедить инженера дать правдивые показания. Убедите его, Вениамин Александрович. Это очень важно. Для нас сейчас каждая минута промедления роковой может оказаться. Черт его знает, чего в ближайшее время можно ожидать... А вдруг его дома не окажется?
- Исключено. Первого сентября дети пойдут в школу.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги