Искатель

Пролог

Только луны-близнецы освещали своим призрачным, тусклым светом бесконечные просторы пустыни, так как темное солнце уже село за горизонт. Температура быстро падала, пока Риана сидела, стараясь согреться у костра их маленького лагеря, довольная тем, что они ушли из города.

О Тире у нее остались самые плохие воспоминания. Юная девушка, выросшая в монастыре виличчи, она часто мечтала своими глазами увидеть прославленный город, лежащий у подножия Поющих Гор. Тир казался экзотическим и волнующим местом, когда она думала о его переполненных людьми рынках и соблазнительной ночной жизни. Она слышала много историй о городе от более старших монахинь, которые были там во время своих странствий, и жадно мечтала о том времени, когда она сама уйдет в паломничество, покинет монастырь, пусть ненадолго, и увидит внешний мир. Да, теперь она увидела его, и он оказался совсем не похож на сны ее юности.

В своих девичьих мечтах ей виделись заполненые народом улицы и обаятельные, волнующие рынки Тира, и она даже не подозревала о вонючих нищих, копошившихся в грязи, жалобно выпрашивавших подаяние и тянувших свои грязные руки к любому прохожему. В многоцветных воображаемых картинах не было запаха мочи и навоза всех этих животных, ревущих из-за загородок на рыночной площади, или человеческих отходов, которые горожане просто выбрасывали наружу из окон, обильно поливая ими переулки и улицы города. Она представляла себе город больших, величественных зданий, как если бы все здания в Тире были как Золотая Башня или Зиккурат Калака. Вместо этого она нашла в основном старые, серые, прямоугольные строения, похожие друг на друга, как две капли воды, сделанные из кирпичей, скрепленных между собой известковым раствором, грубо отштукатуренные, растрескавшиеся и покрытые выбоинами. В этих ветхих хижинах, находившихся в трущобах, и жили бедняки Тира, жили в ужасных, вызывающих жалость условиях, и теснились они в них как звери, набившиеся в вонючие норы.

Она не представляла себе грязи и отбросы, тучи мух и запах гнили от дерьма, гниющего на улицах, и даже не думала о карманниках, головорезах и вульгарных, размалеванных проститутках, или о бандах отчаявшихся людей, застигнутых враспох мучительным изменением уклада жизни во время перехода города от тирании Калака к более демократической и открытой форме правления. Она даже не могла себе представить, что придет в Тир не как монахиня во время паломничества, а как юная женщина, котороя нарушила все свои священные клятвы и убежала из города ночью, следуя за единственным мужчиной, которого она знала и любила. Не могла она представить себе и то, что прежде, чем убежать из города, она узнает, что такое убить человека.

Она повернулась и без сожаления взглянула на темный город, лежавший далеко от нее, потом перевела взгляд на пустыню, простиравшуюся под ней. Она и Сорак устроили лагерь на горном плато, нависавшем над равниной Тира, на восток от города. За городом, на западе, равнина поднималась, переходя в холмы, которые примыкали к Поющим Горам.

К востоку холмы постепенно удалялись, почти полностью окружая долину, оставляя, однако, прямой путь на юг, куда и шел торговый путь из Тира в пустые земли. Караваны всегда выходили из Тира этим путем, а потом направлялись на юго-восток в Алтарук, или на северо-восток к Серебряному Источнику, а оттуда на север к Урику или на северо-восток, к Рааму и Драю. К востоку от оазиса, известного как Серебряный Источник, не было ничего кроме каменистой, безжалостной пустыни, известной как Каменные Пустоши и протянувшейся на многие мили. Она заканчивалось возле Гор Барьера, за которыми лежали города Галг и Нибенай.

Караваны точно знают путь, которым они должны идти, подумала Риана, а вот наша дорога еще не ясна. Ночной ветерок играл с ее длинными, серебристо-белыми волосами пока она сидела одна, завернутая в свой плащ и спрашивала себя, когда же вернется Сорак. Точнее, подумала она, Путешественник. Незадолго до того, как уйти из лагеря, Сорак отправился спать, а Путешественник взял контроль над его телом. Она не очень-то хорошо знала Путешественника, хотя и встречалсь в ним до этого много раз. Путешественник не любил много говорить. Он был охотник и следопыт, и был как дома в горных лесах и в безлюдных пустых землях.

Путешественник ел мясо, как и все остальные личности, которые составляли внутреннее племя Сорака. Сам же Сорак, как и виличчи, среди которых он вырос, был вегетарианцем. Это была только одна из множества странностей и ненормальностей, происходивших из его множественности. Хотя, в отличии от нее, Сорак не родился виличии, он вырос в их монастыре и принял многие из их путей. И, как и виличчи, он поклялся следовать Путем Друида и Дорогой Сохранения.

Риана вспомнила тот день, когда одна из старейшин пирен привела его в монастырь. Она нашла его в пустыне, полумертвого. Его изгнали из племени и бросили умирать в пустыне, и только потому, что он полукровка. Хотя человеческая и нечеловеческие расы Атхаса часто смешивались, а такие полукровки как полуэльфы, мулы-полудварфы, полугиганты, называемые в народе великанышами, были обычным делом, Сорак был эльфлингом, и возможно единственным в своем роде.

Эльфы и халфлинги были смертрельными врагами, и обычно убивали друг друга при первом удобном случае. Тем не менее, каким-то образом им удалось произвести Сорака, получившего в наследство черты обеих рас. Халфлинги были невелики ростом, но крепко сложены, а эльфы были очень высоки, худы и отличались невероятно длинными руками и ногами. В результате смешения пропорции Сорака оказались почти как у человека. На первый взгляд он и выглядел как человек.

Различия были невелики, но значительны. Его длинные черные волосы были очень густы и волнисты, напоминая гриву халфлинга. Глаза сидели очень глубоко и были совершенно черными, их взгляд был пронзительный и тревожащий, и подобно эльфам и халфлингам, он мог видеть в темноте, когда в его глазах горел тот же, похожий на кошачий, огонь, как и в глазах халфлинга. Черты лица были скорее эльфийские, остро очерченные, с высокими, выделяющимися скулами и острым носом. Еще у него были большой чувственный рот, толстые дуги бровей и заостренные уши. Как и у эльфов, у него не было ни бороды, ни усов.

Но как бы уникальна не была его внешность, его ум был еще более необычным. Сорак был «племя в одном». Ситуация была настолько редкой, что, насколько знала Риана, только виличчи знали об ней. Она знала о еще двух случаях, оба среди виличчи, но не на ее памяти. Обе монахини, страдавшие этой болезнью, оставили обширные дневники, и девочкой Риана часто изучала их в библиотеке монастыря, чтобы лучше понять своего друга.

Ей было только шесть лет, когда пирена привела Сорака в монастырь, и ему было примерно столько же. Он совершенно не помнил своего прошлого, не помнил ничего, что с ним было до того времени, как его бросили в пустыне, так что он даже не знал, сколько ему лет. Чудовищная психическая травма и страшные физические лишения в пустыне не только вымели из него всю память, но и разделили его мозг так, что в нем теперь жила по меньшей мере дюжина других личностей, каждая со своими собственными особенностями, не последними из которых были могучие псионические способности.

До Сорака в монастыре виличчи вобще никогда не было мужчин. Орден виличчи был сугубо женской сектой, не только по выбору но и по случайностям рождения. Виличчи тоже были довольно редки, хотя, конечно, не так, как племя в одном. Только человеческие женщины рождались виличчи, хотя никто и не знал почему. Это была мутация, отмеченная такими физическими особенностями как необычно высокий рост, худоба, внешняя привлекательность и тонкие конечности. Внешне они скорее напоминали эльфов, чем людей, хотя эльфы были еще выше. Но по-настоящему особыми делали их полностью развитые псионические способности, с которыми они рождались. Хотя большинство людей и полукровок имели скрытую способность по меньшей мере к одной из псионических способностей, требовались долгие годы напряженных занятий под руководстом опытного псионика, Мастера Пути, прежде чем этот талант мог развиться. Виличчи же получали его с рождения.

Риана была невысока для виличчи, хотя шесть футов совсем не мало для обычной женщины, и сложена почти, как обычный человек. Единственное, что сразу выделало ее, были серебристо-белые волосы, как у альбиноса. Ее глаза были поразительного, жемчужно-зеленого цвета, а кожа сияла так, как будто просвечивала. Как и все виличчи, она быстро сгорала под лучами горячего солнца Атхаса, если не береглась.

Ее родители были бедняками и у них уже было четверо детей, когда она родилась. Их дела было достаточно плохи и без ребенка, который мог швыряться любыми предметами в доме только силой своего ума, если чувствовал себя больным или голодным. Когда странствующая монахиня-виличчи появилась в их маленькой деревне, они с радостью отдали ей на попечение своего проблемного псионического ребенка, которому теперь были обеспечены уход, еда и обучение, как и всем остальным детям-виличчи.

В случае Сорака ситуация была совершенно другой. Он не только был мужчиной, что само по себе было достаточно плохо, но он еще и не был человеком. В результате, его появление в монастыре привело чуть ли не к бунту. Варанна, аббатисса ордена, приняла его, потому что он был племя в одном, а также обладал невероятной псионической силой, подобных которой она никогда не встречала. Другие монахини, однако, были изначально против присутствия мужчины в монастыре, а мужчины-эльфлинга и подавно.

И хотя он был еще ребенок, они громко протестовали. Мужчины думают только о том, чтобы изнасиловать женщин, утверждали они, а эльфы печально известны своим двуличием. Что касается халфлингов, то они не только жестокие поедатели мяса, но и часто поедают мясо убитых ими людей. Но даже если Сорак и не проявит этих отвратительных качеств, все равно, утверждали юные виличчи, одно его присутствие в монастыре поставит все и всех с ног на голову. Варанна, однако, твердо стояла на своем, настаивая, что, хотя Сорак и не родился виличчи, он обладает необычными псионоческими способностями, как и все они. Но к тому же он еще племя в одном, а это означает, что без специального обучения, которое проходят все виличчи, он обречен на безмерные жизненные страдания и, в конечном счете, на сумашествие.

В тот день, когда аббатисса привела Сорака в их комнату и другие юные монахини яростно протестовали, одна Риана заступилась за него. Сейчас, вспоминая те события, она даже не понимала, почему она это сделала. Возможно, потому что они были примерно одного возраста, и у Рианы не было в монастыре подруги ее лет. Возможно сыграла роль ее природная доброта и открытость, а возможно и бунтарский дух, который всегда заставлял ее отличаться от других, и сейчас заставил вступиться за юного эльфлинга, а возможно и потому, что она страдала от одиночества и видела, что он тоже один. Возможно даже, что сработал ее сверхъестественный инстинкт, и она откуда-то знала, что им суждено всегда быть вместе.

Он казался больным, заброшенным и очень одиноким, и ее сердце распахнулось перед ним. Он не помнил ничего, даже собственного имени. Аббатисса назвала его Сорак, эльфийское слово, которое описывает кочевника, всегда странствующего в одиночку. И вот с этого момента он и Риана стали неразлучны, они выросли вместе, как брат и сестра. Риана всегда думала, что понимает его лучше, чем кто бы то ни было. Но всегда были пределы ее пониманию. Она обнаружила это в тот самый день, не так давно, когда она заявила Сораку, что любит его — и была отвергнута, потому что некоторые из личностей Сорака оказались женщинами, и не могли любить другую женщину.

Вначале она была потрясена, потом почувствовала себя униженной, потом разозлилась на него из-за того, что он никогда не говорил ей, потом ее сердце зашлось от боли за него и за его одиночество, за его единственное в мире тяжелейшее положение.

Она решила побыть одной в комнате для медитаций на вершине манастырской башни, чтобы успокоится и разобраться в самой себе, и она вышла из нее только для того, чтобы узнать, что он ушел из монастыря.

Вначале она прокляла саму себя, считая, что она сама прогнала его. Но аббатисса объяснила ей, что она только ускорила, и не намного, решение Сорака, с которым тот сражался уже некоторое время.

— Я всегда знала, что однажды он уйдет от нас, — объяснила ей Госпожа Варанна. — Никто не смог бы остановить его, даже ты, Риана. Эльфы и халфлинги — странники, бродяги. У них это в крови. Но есть еще и другие силы, гонящие его на просторы Атхаса. Это вопросы, которые мучают его, и на которые он не может найти ответа здесь, в монастыре.

— Но я не могу поверить, что он просто так ушел и даже не попрощался, — сказала Риана.

Госпожа Варанна улыбнулсь. — Он эльфлинг. Его эмоции не такие, как у нас. Ты должна знать это лучше, чем кто-либо другой. Ты не можешь ожидать, что он будет вести себя как человек.

— Я знаю, но… Это просто…Я всегда думала…

— Понимаю, — сочувствующим тоном сказала аббатисса. — Я уже некоторое время знаю, что ты чувствуешь по отношению к Сораку. Я могу это видеть в твоих глазах. Но того типа отношений, на который ты надеешься, никогда не будет, Риана. Сорак — эльфлинг и племя в одном. Ты виличчи, а виличчи не любят мужчин.

— Но в наших клятвах нет ничего, что запрещает это, — возразила Риана.

— Строго говоря, ты права, действительно нет, — согласилась аббтисса. — Я уверяю тебя, что такая интерпретация смысла клятв, которые мы даем, имеет право на жизнь. Но говоря практически, это просто глупость. Мы не можем рожать. Наши псионические возможности и наше воспитание, не говоря уже о нашем физическом развитии, наводят страх на любого мужчину. Так что не просто так, большинство монахинь решили хранить девственность.

— Но Сорак совсем другой, — стояла на своем Риана, и аббатисса подняла руку, предвосхищая любые дальнейшие возражения.

— Я знаю все, что ты собираешься мне сказать, — заметила она, — и я несогласна с тобой. Он обладает такой псионической силой, которую я не встречала никогда, а я повидала этот мир. Даже я не могу пробиться через его чудовищную защиту. А так как он полукровка, он, возможно, неспособен иметь потомство. И к тому же у него есть свои, уникальные проблемы, которые он не в силах преодолеть. В лучшем случае он найдет способ уживаться с ними. Он пойдет по жизни один, Риана. Я знаю, как тяжело тебе слышать такие слова, особенно сейчас, и еще тяжелее понять их, но ты еще молода, твои лучшие и наиболее счастливые годы еще впереди.

— Вскоре, — продолжала она, — ты будешь руководить подготовкой сестер вместо Сестры Тамуры, и ты в полной мере откроешь дла себя удовольствие лепить умы и тела более юных сестер. В свое время ты отправишься в свое первое странствие, чтобы найти других девочек, таких же как ты, привести их сюда и заодно собрать информацию о состоянии дел в окружающем мире. Когда ты вернешься, то будешь помогать нам в поисках пути восстановления нашего мира от того страшного ущерба, который он потерпел от рук осквернителей. Наша цель, наша задача, которой мы посвящяем всю жизнь, священна и благородна, и награда за нее может быть намного больше, чем быстро проходящие удовольствия любви.

— Я знаю, все это трудно слышать, когда ты молода, — сказала Варанна с извиняющей улыбкой. — Я когда-то сама была молода, я понимаю тебя, но время все расставило по своим местам, Риана. Время и терпение. Ты дала Сораку то, в чем он нуждался больше всего — дружбу и понимание. Больше, чем кто-либо другой, ты помогла ему получить силу и уверенность в себе; теперь он готов найти свой собственный путь в этом мире. Настало время, он ушел, и мы должны уважать его выбор. Ты должна смириться с его уходом и не пытаться остановить его.

Риана и пыталась смириться, повторяя самой себе, что аббатисса права, что лучшая вещь, которую она в состоянии сделать для Сорака — дать ему уйти, но в душе никак не хотела поверить в это. Они знали друг друга с малолетства, десять лет они провели почти не расставаясь, и она никогда не чувствовала себя такой близкой к любой из своих сестер-виличчи, как к Сораку. Возможно, она зря питала беспочвенные надежды на тот, особый способ связи между ними, но теперь, когда стало ясно, что любовниками им не бывать, она поняла совершенно отчетливо, что Сорак любит ее так, как он никогда не сможет любить никого. А она не хотела никого другого. У ней никогда не будет другой мужчина.

Юные монахини часто обсуждали различные пути, как подавить свои физические желания. Случалось, монахини во время странствий могли уступить искушениям плоти, но никогда не забывали о своих клятвах, и даже те, кто делал так, со временем выбирали целибат. Мужчины, говорили они, оставляют желать много лучшего, когда дело доходит до таких вещей как дружба, взаимное уважение и духовная связь. Риана была еще девственницей, и у нее не было личного опыта, который позволил бы ей судить о такого рода вещах, но, похоже, физическая сторона любви была не так важна. Важна была духовная связь, а она была у нее с Сораком с детских лет. С его уходом она почувствовала себя, как если бы у нее в душе образовалась пустота, которую нечем заполнить.

Этой же ночью, после того, как все пошли спать, она быстро упаковала в рюкзак свои немногие личные вещи и украла немного оружия, которое сестры использовали во время тренировок и учебных боев. Виличчи всегда исповедовали философию, что тренировка тела не менее важна, чем тренировка ума. В тот момент, когда они впервые выходили из монастыря, сестры великолепно умели обращаться с мечом, посохом, кинжалом, арбалетом, а в добавок и с кахулаками — парой кривых плоских крюков, соединенных длинной крепкой веревкой, — с булавами и цепями, с копьем, серпом и даже со вдовьим ножом. Одинокая странствующая монахиня-виличчи далеко не была беззащитной добычей для хищника любого сорта.

Риана пристегнула к поясу широкий железный меч и сунула пару кинжалов за голенища высоких мокасин. Она взяла посох и повесила на спину арбалет с колчаном стрел. Возможно, оружие было не ее, но она провела столько времени в оружейной, изготавливая арбалеты и стрелы, а также в кузнице, помогая делать железные мечи и кинжалы, что, в некотором смысле, она заработала их. Она не думала, что Сестра Тамура обидится на нее. Уж если кто-нибудь и может понять ее, так это Тамура.

Потом Риана перелезла стену, чтобы не тревожить престарелую хранительницу ворот. Конечно сестра Диона не помешала бы ей уйти, но Риана была уверена, что она попыталась бы отговорить ее, и, скорее всего, вызвала бы Госпожу Варанну. Риана не была в настроении спорить или обсуждать с кем бы то ни было свои дела. Она решила, точка. Теперь она будет в полной мере пожинать плоды своего решения, а главный из этих плодов в том, что она совершенно не представляла, что ждет ее впереди.

Она знала, что должна найти волшебника по имени Мудрец, легко сказать, но трудно, почти невозможно сделать. Большинство людей считали, что Мудрец — миф, легенда, придуманная для простых людей, которая помогает им сохранить надежду, надежду на то, что в один день сила и власть осквернителей будет сломана, последний из драконов убит, и Атхас опять зазеленеет.

Согласно легенде, Мудрец был одинокий волшебник, отшельник, сохранитель, который встал на трудный путь преобразования в аванжиона. Риана даже не знала в точности, что такое аванжион. На Атхасе никогда не было аванжионов, но древние книги по магии говорили о них. Из всех заклинаний, приводящих к метаморфозе тела, заклинания преобразования для аванжиона была самыми сложными, самыми болезненными и самыми опасными. Помимо опасностей самого преобразования, будущему аванжиону грозило много бед от осквернителей, особенно от королей-волшебников, для которых аванжеон являлся самой страшной угрозой.

Магия имела свою цену, и ценой магии освернителей стала экологическая катастрофа — Атхас превратился в пустынную, умирающую планету. Темплары, направляемые королями-волшебниками, громко кричали на всех углах, что вовсе не их магия уничтожила природу Атхаса. Они настаивали, что разрушение экосистемы началось тысячи лет назад теми, кто попытался контролировать природу, изменять ее, а в результате вызвал изменения на солнце, которые уже невозможно было контролировать. В этом была некотороя доля правды, но мало людей верило темпларам, так как не было более убедительного аргумента против них, как оскверняющая магия, которой они занимались.

Сохранители не уничтожали природу, как осквернители, но большую часть народа не интересовали различия между сохранительной и оскверняющей магией. Считалось, что магия и маги разрушили планету, и не важно, какого типа. Все слышали легенды, и не ощущалось недостатка в бардах, повторявших их на каждом шагу. «Баллада Умирающей Земли», «Погребальная Песнь Темного Солнца», «Плач Друида» и многие другие песни расказывали печальные истории о разрушении мира.

Было время, когда Атхас был зеленым, и мягкие ветры веяли через его цветущие долины, наполненные птичьим пением. Когда-то по его густым лесам бегало много животных, времена года приходили и уходили, принося полотно чистого белого снега зимой и возрождение каждой весной. Теперь, увы, было только два времени года, как печально шутил народ: лето и еще одно, такое же.

Большую часть года в пустынях Атхаса днем было жарко, как на сковородке, а ночью можно было замерзнуть насмерть, но во время бесконечного лета Атхаса было два или три месяца, когда и ночью было достаточно тепло, чтобы спать без одеяла, а днем неосторожный путник чувствовал себя как внутри раскаленной печки. Там, где когда-то были зеленые и плодоносящие поля, теперь простерлись скудные пустые земли, в лучшем случае едва прикрытые коричневыми травами пустыни, низкорослым железным деревом и деревом пагафа, немногими колючими кустами и самыми разными кактусами, из иголок многих из которых струился яд. На месте лесов появилсь каменистые холмы, между каменными утесами выли ветры, в отчаянии завывая, как какой-нибудь обезумевший от горя гигант. Мало где, как например в лесу на склонах Поющих Гор, остались следы того, каким был когда-то этот мир, и с каждым прошедшим годом леса становились все меньше и меньше. А то, что не умирало само, уничтожалось осквернителями.

Магия требует энергии, и источником этой энергии может быть как жизненная сила того, кто произносит заклинание, так и жизненная сила любого живого существа, например растений. Магия, которой занимались и осквернители и сохранители, была точно такая же, но сохранители уважали жизнь и, произнося заклинания, аккуратно занимали из растений ровно столько энергии, что то могло полностью восстановиться. Сохранители не убивали своей магией.

Осквернители же, с другой стороны, использовали смертоносную магию. Когда осквернитель произносил заклинание, он выкачивал столько энергии, сколько мог, и чем больше энергии он забирал, тем больше была сила и эффективность его заклинания. Когда осквернитель выпивал всю энергию из растения, оно просто погибало, а земля вокруг него становилась абсолютно безжизненной.

Великий соблазн оскверняющей магии был в том, что маг очень быстро привыкал к ней. Она разрешала волшебнику-осквернителю увеличить свою силу намного быстрее и намного сильнее, чем волшебнику-сохранителю, следовавшему Дорогой Сохранения и поклявшемуся сохранять жизнь любому живому существу. Как и любой наркотик, безграничная тяга осквернителя к силе требовала все больших и больших доз. В безустанной погоне за силой осквернитель быстро достигал пределов, до которых он мог вбирать в себя энергию, и как только он переходил эти пределы, сила убивала его…

Только короли-волшебники могли выдерживать любой поток жизненной силы, что они и делали во время метаморфозы. Они преобразовывали себя во время болезненных, занимавших много времени ритуалов, и постепенно проходили многоэтапное превращение в создания, чьи ненасытные аппетиты и болезненная жажда силы делала их самыми опасными формами жизни на планете…Драконы.

Драконы были самыми гадкими осквернителями, подумала Риана, волшебными мутациями, которые представляли угрозу всей жизни на планете. Там, где проходил дракон, он опустошал все вокруг себя, собирая ужасный налог жизнями людей и нелюдей, которых он требовал как дань.

Как только король-волшебник вступал на магический путь превращения, который должен был превратить его в дракона, возврата уже не было. Начавшись, процесс должен был идти до своего завершения. На каждом последующем этапе трансформации волшебник изменялся физически, постепенно теряя свою человеческую внешность и приобретая облик дракона. И тогда осквернитель должен был перестать заботиться о своей человеческой природе, точнее об ее отсутствии. Метаморфоза приводила к бессмертию и способности поглощать силу в таких количествах, какие не снились никакому осквернителю. Дракону было глубоко безразлично, что одно его присутствие угрожает существованию жизни на планете; его ненасытный аппетит мог превратить весь мир в безжизненный, высохший камень, неспособный нести никакую жизнь. Драконы не заботились о таких мелких проблемах. Они были безумны.

Было только одно создание, способное противостоять им, и это был аванжеон. По меньшей мере так говорили легенды. Аванжеон был противоположностью дракона, матамофоза, достигнутая следованием Дороги Сохранения. Самые древние книги по магии говорили о нем, хотя на Атхасе никогда не было аванжеонов, возможно потому, что процесс занимал намного больше времени, чем создание дракона. Согласно легенде, процесс преобразования в аванжеона не требовал поглощения жизненной силы, и поэтому аванжеон был сильнее, чем его враги-осквернители. В то время как дракон был враг любой жизни, аванжеон был защитником любой жизни, он обладал могучей духовной общностью с любым живым существом. Аванжеон мог сразиться с мощью дракона и победить его, и мог заставить мир позеленеть.

По легенде, человек, сохранитель — одинокий волшебник, отшельник, известный только как Мудрец — уже встал на этот тяжелый, одинокий путь преобразования, который должен был преобразовать его в аванжеона. Из-за того, что этот долгий, болезненый и очень сложный процесс трансформации должен был потребовать много лет, Мудрец должен был скрываться в некотором секретном месте, где он мог бы сконцентрироваться на сложнейших заклинаниях преобразования и быть в безопасности от осквернителей, которые искали его чтобы остановить, любой ценой. Неизвестно было даже его настоящее имя, чтобы осквернители не могли использовать его и получить власть над ним, или заставить выйти из его таинственного убежища.

История имела много разных вариантов, в зависимости от барда, певшего ее, и бродила вместе с бардами по миру уже много лет, но что-то никто не видел этого аванжеона. Никто не видел Мудреца, не говорил с ним, не знал ничего о нем. Риана, как и все остальные, всегда думала, что это просто миф…до настоящего времени.

Сорак отправился в поиск, решив отыскать Мудреца, как для того, чтобы узнать правду о своем прошлом, так и для того, чтобы найти цель своей жизни. В начале он нашел Лиру Ал'Кали, старейшину пирен, которая когда-то нашла его в пустыне и привела в монастырь.

Пирены, известные как податели-мира, могли менять свои внешний облик и были могущественными Мастерами Пути, приверженцами Пути Друида и Дороги Сохранения. Они были старейшей расой на Атхасе, и, хотя и меряли свою жизнь столетиями, были умирающей расой. Никто не знал, сколько их осталось. Считалось однако, что их немного, и их количество сокращается. Пирены были странниками, мистиками, они путешествовали по всему миру и старались противостоять разрушительному влиянию осквернителей, но, обычно, они старались сберечь себя и избегали контактов как с людьми, так и с гуманоидами. Когда Старейшина Ал'Кали привела Сорака в монастырь, Риана в первый и в последний раз видела пирену.

Каждый год Старейшина Ал'Кали поднималась на вершину Зуба Дракона, чтобы вновь произнести свои клятвы. Сорак нашел ее там, и она рассказала ему, что руководители Союза Масок — подпольной организации сохранителей, которая борется против королей-волшебников — поддерживают какие-то контакты с Мудрецом. В поисках Союза Масок Сорак отправился в Тир. Пытаясь встретиться с членами Союза Масок, он невольно ввязался в политические интриги, направленные на свержение правительства Тира, обнаружение Союза Масок и восстановления власти темпларов при короле-осквернителе. Сорак помог раскрыть заговор, и в обмен лидеры Союза Масок дали ему свиток, в котором, как они сказали, содержится все, что они знали о Мудреце.

— Но почему они написали все это в свитке? — вслух поинтересовался Сорак, после того, как они ушли. — Почему просто не сказали мне?

— Возможно потому, что это слишком сложные указания, — предположила Риана, — и они подумали, что ты забудешь все это, если не написать их.

— Но они сказали, что я должен сжечь его после прочтения, — заметил Сорак, покачивая головой. — Если они так озабочены тем, чтобы информация не попала в чужие руки, зачем вообще записывать ее? Зачем такой риск?

— Да, это загадка, — согласилась Риана.

Сорак сломал печать на свитке и развернул его.

— Что там сказано? — обеспокоенно спросила Риана.

— Очень мало, — ответил Сорак. — Там говорится: «Вскарабкайся на горный кряж к западу от города. Дождись рассвета. При восходе солнца брось свиток в огонь. Может быть Странник поведет тебя дальше в твоем поиске.» И это все. — Он покачал головой. — Все это не имеет смысла.

— А может быть и имеет, — сказала Риана. — Вспомни, что члены Союза Масок волшебники.

— Ты имеешь в виду, что сам свиток магический? — сказал Сорак. Потом он медленно кивнул головой. — Да, это может быть. А может быть и так, что меня одурачили и разыграли как болвана.

— Чем бы это ни было, мы узнаем на рассвете, — сказала Риана.

Поздней ночью они взобрались на плато горного кряжа и разбили лагерь. Она немного поспала, а потом проснулась и стала на стражу, чтобы Сорак мог поспать. Но не успел он закрыть глаза, как Путешественник вышел наружу и взял на себя контроль над телом. Он спокойно встал и ушел в темноту, не сказав ни слова, его глаза светились как у кота.

Сорак, она это точно знала, ушел глубоко вниз и быстро уснул. Когда он проснется, он не будет помнить, как Путешественник пошел охотиться.

Риана давно привыкла к такому необычному поведению, еще с того времени, когда они были детьми и жили вместе в монастыре. Сорак, из уважения к виличчи, воспитавших его, не ел мяса. Но его вегетарианская диета противоречила как природе эльфов, так и природе халфлингов, и другие личности его племени не разделяли его желание следовать путями виличчи. Чтобы избежать конфликта, его внутреннее племя нашло свой уникальный компромис. Когда Сорак спал, просыпался Путешественник и охотился, а все племя наслаждалось теплой кровью свежеубитой добычи, при этом сам Сорак в этом не участвовал. Он просыпался с полным животом, но совершенно не помнил, как это произошло. Конечно он знал, что случилось, но так как это не он убивал и ел мясо, его совесть была чиста.

Любопытная логика, подумала Риана, но, вероятно, устраивающая Сорака. С ее точки зрения, ей вообще было все равно, ест он мясо или нет. Он был эльфлинг, для него было естественно поступать так. С этой точки зрения, подумала она, можно поспорить, естественно ли и для человека есть мясо или нет. Так как она нарушила свои клятвы, покинув монастырь, возможно ей ничего не мешает есть мясо, но она никогда не будет делать этого. Даже думать об этом было неприятно. Как если бы внутреннее племя Сорака убило свою добычу прямо здесь, в лагере, и начало поедать ее. Фу! Ее всю передернуло, когда она представила себе, как Сорак впивается зубами в кусок еще теплого, кровавого мяса. Она решила, что навсегда останется вегетарианкой.

Путешественник вернулся перед самым рассветом. Он двигался настолько тихо, что даже Риана, тренированная монахиня-виличчи, способная улавливать любой шорох, не слышала его, пока он не вступил в круг света, отбрасываемый их маленьким костром, и уселся на землю радом с ней, скрестив ноги. Он закрыл глаза и опустил голову на грудь… и мгновением позже Сорак проснулся и поглядел на нее.

— Ты хорошо отдохнул? — слегка насмешливо спросила она.

Он только хмыкнул, а потом посмотрел вверх, на небо. — Почти рассвет. — Он порылся в своем плаще и вытащил свиток. Он развернул его и опять прочитал вслух. — При восходе солнца брось свиток в огонь. Может быть Странник поведет тебя дальше в твоем поиске.

— Мне кажется, это достаточно просто, — сказала она. — Мы уже забрались на кряж и развели огонь. Скоро мы узнаем и все остальное…если будет чего узнавать.

Я тут поразмышлял о последней строчке, — сказал Сорак. — «Может быть Странник поведет тебя дальше в твоем поиске». Это общее пожелание, так часто желают удачи в путешествии, но они использовали слово «поиск», а не слово «путешествие».

— Ну, они знают, что наше путешествие — это поиск, — сказала Риана, пожимая плечами.

— Верно, — сказал Сорак, — но все остальные слова, написанные на свитке, просты и понятны, и в них нет чувств или, скажем, приветствия.

— Так ты считаешь, что здесь таится какой-то намек?

— Возможно, — сказал Сорак. — И мне кажется, что это намек на Дневник Странника. Сестра Диона дала мне свою собственную копию в тот день, когда я уходил из монастыря.

Он открыл свой рюкзак, порылся в нем и достал маленькую, плоскую, переплетенную в кожу книжечку, сшитую нитками, сделаными из кишок каких-то животных. Копия была сделана не виличчи, которые записывали свои знания на свитках. — Видишь, как она описывает ее?

Небольшой подарок, который поможет тебе во время путешествия. Более слабое оружие, чем твой меч, но не менее могущественное, по своему. Используй его мудро.

— Слабое оружие, — повторил он, — и надо использовать его мудро. А теперь свиток от Союза Масок кажется намекает на него.

— Все знают, что Союз Масок копирует дневник и распространяет его, — задумчиво заметила Риана, — но ты думаешь, что в этом скрыто что-то большее?

— Во всяком случае я допускаю это, — ответил Сорак. — Я прочитал весь Дневник, но, возможно, он заслуживает более тщательного изучения. Возможно, что он содержит какой-то сорт скрытого знания. — Он опять взглянул на небо. Стало светлее. — Солнце встанет с минуты на минуту. — Он скатал свиток и поднес его к огню, задумчиво глядя на него. — Как ты думаешь, что случится, когда мы сожжем его?

Риана покачала головй. — Не знаю.

— А если не сожжем?

— Мы уже знаем, что там написано, — сказала она. — И, как мне кажется, нет никаких оснований хранить его.

— Восход солнца, — снова сказал он. — Что-то в этом особое. На горном кряже. На гребне, там сказано.

— Мы уже сделали все, что требовалось. Почему ты колеблешься?

— Потому что я держу в своей руке магию, — сказал он. — Я уверен, что чувствую ее. Зато я не уверен в том, какое заклинание выйдет наружу, когда мы сожжем свиток.

— Члены Союза Масок сохранители, — напомнила она ему. — Следовательно, это не может быть оскверняющем заклинанием. Это было бы против всего, во что они верят.

Он кивнул. — Согласен. Но у меня всегда плохие предчувствия, когда дело доходит до магии. Я не доверяю ей.

— Тогда доверься своим инстинктам, — сказал Риана. — Я всегда поддержу тебя, что бы ты не выбрал.

Он взглянул на нее и засмеялся. — Мне действительно жалко, что ты отказалась от своих клятв ради меня, — сказал он, — но я также очень рад, что ты пришла.

— Восход, — сказала она, когда заметила краешек темного солнца, появившегося над горизонтом.

— Ну… — сказал он и бросил свиток в огонь.

Свиток быстро стал коричневым, потом полыхнуло пламя, но это пламя сначало стало синим, потом зеленым, потом опять синим. Из свитка полетели искры, пока он сгорал, искры затанцевали над огнем, стали подниматься все выше и выше, крутясь во время подъема, зелено-голубой дым крутился все быстрее и быстрее, образуя воронку, которая стала похожа на песчаный вихрь, нависший над костром. Воронка постепенно росла и удлинялась, крутясь все быстрее и быстрее. Она всосала в себя огонь костра, теперь огонь запылал в центре вихря, разбрасывая вокруг искры магической энергии, поднялся сильный ветер, который раздул их плащи, взъерошил волосы и закидал глаза песком и пеплом.

И наконец высоко над погасшим костром раздался свистящий, шуршащий звук, как будто кто-то откашлялся, перед тем, как говорить, а затем из пылающей, сине-зеленой воронки раздался глубокий и звучный голос, сказавший только одно слово.

Нибенааай…

Затем сверкающий вихрь взлетел высоко в небо, перемахнул через кряж, набрал скорость и быстро понесся над пустыней. По-прежнему крутясь он летел над пустыми землями на восток, в направлении Серебряного Источника и пустынных земель за ним. Сорак и Риана потрясенно смотрели, как он несется к горизонту, двигаясь с невероятной скоростью и оставяя за собой сине-зеленый след, как если бы отмечая им дорогу. Потом он исчез, и все стало тихо, как и раньше.

Они оба стояли, потрясенно глядя на пустыню, и некоторое время не говорили ни слова. Затем Сорак первый прервал молчание. — Ты слышала это? — спросил он.

Риана кивнула. — Голос сказал «Нибенай». Ты думаешь, что это говорил сам Мудрец?

— Я не знаю, — ответил Сорак. — Но вихрь ушел на восток. Не на юго-восток, куда уходит торговый тракт в Алтарук и оттуда в Галг и Небенай, но прямо на восток, к Серебряному Источнику, а потом за него.

— Похоже именно по этому пути мы и должны идти, — сказала Риана.

— Да, — сказал Сорак, кивая, — но, согласно Дневнику Странника, эта дорога ведет через Каменные Пустоши. Там нет дорог, нет деревень или ферм, и, самое худшее, нет воды. Нет ничего, кроме каменистой пустыни до самых Гор Барьера, которые тоже надо пересечь, если мы собираемся идти в Нибенай этим путем. Путешествие будет очень тяжелым… и очень опасным.

— Тогда чем скорее мы начнем, тем раньше кончим, — сказала Риана, упаковывая свой рюкзак, арбалет и беря в руки посох. — Но что мы будем делать, когда придем в Нибенай?

— Можно только гадать, — сказал Сорак, — и твоя догадка будет ничем не хуже моей, но если мы попытаемся пересечь Каменные Пустоши, нам никогда не добраться до Гор Барьера.

— Пустыня уже пыталась победить тебя, и ей это не удалось — сказала Риана. — С чего это ты взял, что у нее это получится сейчас?

Сорак улыбнулся. — Ну, возможно и нет, но не слишком умно испытывать судьбу. В любом случае нет никакой необходимости нам обоим совершать такое трудное путешествие. Ты можешь вернуться в Тир и присоединиться к каравану на Нибенай, который пойдет по обычному торговому тракту через Алтарук и Галг. Я просто встречу тебя там и…

— Нет, мы пойдем вместе, — прервала его Риана тоном, не допускающим возражений. Она повесила арбалет на спину и продела руки в лямки рюкзака. Держа посох в правой руке, она начала спускаться по западному склону. Сделав несколько шагов, она остановилась и взглянула через плечо. — Ты идешь?

Сорак оскалил зубы. — Веди, сестренка.