Искатель. 1988. Выпуск №1

Джису смотрела на свои руки и ноги, и ужас охватывал её сердце. Исчезли литые мускулы на руках, кожа обтянула кости ног, и от локтя к запястью, от колена к ступне побежали еле заметные язвочки. Болезнь, существующая на всех невольничьих судах, пыталась одолеть некогда красивую, сильную и беззаветно преданную царю девушку-воина Джису.

В трюме, пропахшем прелой соломой, солониной и потом, было нечем дышать. Через маленькие иллюминаторы под потолком проникал слабый свет. За бортом был разгар дня, но иллюминаторы никогда не открывались, и поэтому спёртый воздух затруднял дыхание, проникал в лёгкие, ел глаза.

После того как Джису впервые очнулась на соломе в трюме невольничьего судна и поняла, что с ней случилось, она пробовала считать дни, начиная с того, когда судно покинуло Виду и отправилось, гонимое ветром, вслед за солнцем к Америке. Дома Джису часто видела невольничьи корабли, понурых невольников, бредущих по сходням на судно и исчезающих в трюмах. Часто невольники были связаны одним канатом, а то и одной цепью. В трюмах их развязывали, но легче становилось только физически. Невозможно было даже представить, что переживают люди, проданные соплеменниками капитанам судов. Это никогда не беспокоило Джису, она была свободнорождённой, а её соплеменники не продавали своих в рабство.

Нет, Джису не стонала от мысли о близком конце. Жизнь воина, приучившая её к скитаниям и физической боли, сделала её выносливой и терпеливой, научила не покоряться неожиданной судьбе. Джису выдерживала удушье, язвы, голод и жажду. Она решила выжить, чтобы отомстить.

Отомстить, но кому же? Она ещё не знала, но ведь была чья-то вина в том, что она, дагомейская девушка-воин дворцовой гвардии, отданная в жёны военачальнику Гагуо, оказалась в трюме невольничьего корабля.

Джису, борясь с болью во всём теле, придвинулась к иллюминатору и облегчённо вздохнула. Сквозь крошечную щель проникал свежий морской воздух. Дуновение его пьянило, прибавляло сил. Джису посмотрела на руки и ноги — язвы как будто исчезли. Успокоившись, она задремала. Во сне Джису снова увидела родную землю.

Джунгли, обрывающиеся на самом берегу, скрывали соломенные, островерхие хижины. Девчонкой Джису, уцепившись за юбку матери, ходила с ней на семейное крошечное поле недалеко от селения. Старшие братья Джису и отец каждый год в конце сухого сезона, перед приходом весны с теплом и обильными дождями, расчищали поле от выросшего кустарника, взрыхляли его мотыгами.

Мать вместе с маленькими и большими дочерьми — а в семье, кроме Джису, было ещё четыре дочери и пять сыновей — делала глубокие лунки и помещала в них зёрна проса или клубни ямса. Обычно с одного поля в семье Аку собирали два урожая, его хватало, чтобы расплатиться с казной (сдать часть урожая в царские склады) и прожить год, не занимая раковины каури на покупку продуктов.

Семья Джису не была богатой, но не считалась и бедной. Все в ней были свободнорождёнными, и все рассчитывали получить службу при дворе, особенно тогда, когда царь Атаджа закрепил права дагомейцев на побережье, где находились главные центры развившейся работорговли.

Чёрные африканцы уже несколько поколений продавали чёрных африканцев белокожим европейским покупателям, и никто не испытывал угрызений совести. Ни дагомейцы — они продавали врагов, захваченных в плен на полях войны, — ни европейцы, кичащиеся своей образованностью и считавшие такую торговлю весьма прибыльной.

Ни Джису, ни её мать не знали, что отец и муж, сыновья и братья ловят и продают людей. Но однажды Джису узнала.

В тот день она, как обычно, пришла на поле с матерью и сёстрами. В мягкой тишине она услышала резкие крики — кричали люди. Девочка спряталась под шатёр воздушных корней мангров и прислушалась. Среди сердитых голосов ей почудился голос отца и старшего брата Кетовогло. Девочка выглянула и увидела в десяти шагах от себя на тропе странную процессию.

Впереди шёл старый охотник Етсе из селения, где жила девочка со своими родителями, сёстрами и братьями. Увидев его, Джису закричала и побежала прочь из этого леса, где брат и отец били людей.

Был поздний вечер. Джису сидела около отца и отгоняла веткой пальмы ночных мотыльков, летевших на огонь костра. Отец улыбался чему-то своему.

— Да-чи, я хочу знать, что за людей ты с моими братьями вёл несколько дней назад по лесу недалеко от нашего дома. — Джису спросила, как спрашивают взрослые, спокойно, не повышая голоса. Её вопрос никто не услышал, но отец с широко раскрытыми от удивления глазами вдруг вскочил на ноги.

— Сейчас же замолчи, дочь ущербного месяца! — закричал он, напоминая о том, что Джису родилась в плохую ночь, когда давно кончилось полнолуние и месяц уже готовился исчезнуть с небосклона.

Джису вскочила, сжала кулачки и бросилась на отца. Тот не ожидал нападения, отступил назад, попав ступнёй в огонь костра, дико взвыл и схватил дочь, уже занёс руку, чтобы ударить её.

— Остановись, да-чи, отец Джису, — раздался резкий, повелительный голос, и из темноты к костру родителей Джису вышел старый охотник Етсе. Отец Джису покорно опустил руку.

— Ребёнок ни в чём не виноват. Ему даны глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, язык, чтобы говорить и спрашивать. Наш царь царей великий Атаджа не внял совету главного колдуна — Светоча истины и вновь пошёл войной на ойо. Завтра ты, отец Джису, и твои сыновья уйдут на войну. Я слышу, как спешат царские гонцы по лесным тропам. Немногие из мужчин в Дагомее вернутся к родным очагам. Мало, очень мало останется мужчин в Дагомее, и призовёт в воины царь царей Атаджа наших девушек.

— Девушек? Ты смеёшься над нами, мудрый Етсе! — воскликнул отец Джису.

— Я никогда не обманываю людей, и если я говорю, то так оно и будет. Это мне сказали не духи, это мне рассказали наши дагомейские люди из приграничных селений, где мужчин-воинов стало мало и царь царей приказал дать оружие, лук со стрелами, копьё и щит девушкам, способным поднять их.

Когда пришло время, отец и мать решили именно Джису готовить к военному делу, и она стала постоянным гостем в жилище Етсе. И отец, и Етсе воспитывали её, учили бесшумно ходить по лесу, ловко выхватывать стрелу из колчана н метко посылать её в цель, поднимать копьё и бросать его в бегущую лань.

Тогда, у семенного очага родителей Джису, Етсе сказал правду: много мужчин погибло на той войне, и девушки становились в Дагомее воинами.

Джису посвящали в члены рода как юношу. Шёл ей уже пятнадцатый год. По традиции племени юноша должен был пройти три испытания. Сначала Джису дали копьё, кинжал и щит, Етсе отвёл её далеко в лес по тропинкам, меж деревьев, увитых лианами, и, когда солнце село, оставил одну в чаще. Три дня должна была провести в лесу Джису и сама найти дорогу домой. Испытания одновременно с Джису проходили ещё двенадцать юношей, которых отвели в лес по другим тропам двенадцать взрослых охотников.

Оставшись в лесу одна, Джису не растерялась. Лес был ей знаком с детства. Когда затихли шаги Етсе, девушка ловко забралась по стволу пальмы до ветвей с листьями. Орудуя кинжалом, она срезала несколько веток с листьями, чтобы устроить из них ложе. Подстилка получилась удобной, но не мягкой. Лист пальмы был жестковатым. Зверей и насекомых, которые оживают в лесу ночью, Джису не боялась. Тело её привыкло к уколам и укусам, к тому же она, имея копьё и кинжал, могла постоять за себя.

…После третьей ночи она нашла тропу, и ещё солнце стояло в небе на половину дня, а Джису уже вышла из леса.

Здесь её ждали Етсе, отец и старший брат Кетовогло. Они улыбнулись ей, но ничего не сказали, а только тщательно проверили её оружие и тело — нет ли ран, укусов или царапин.

После короткого отдыха было второе испытание — стрельба из лука в ореховое дерево кола. За селением располагалась небольшая роща кола. Плоды их имели форму пятиконечной звезды, чем-то даже напоминающей морскую звезду, только меньше в два-три раза, и прятались под широкими листьями, прижимаясь к стволу. На одном соцветии было нередко семь-восемь плодов, в каждом плоде пять ядер-орешков. Если стрела попадала в стебель соцветия, то на землю падало сразу семь-восемь плодов. Каждый проходивший испытания должен был принести из рощи кола не меньше десяти плодов. Кола, которые росли только здесь, на побережье океана, были хорошим товаром на базаре, за них давали мяса и проса гораздо больше, чем за пятнадцать раковин каури.

Джису выпустила три стрелы и принесла двадцать два плода. Остальные участники, а их ко второму испытанию осталось семь, справились так: шесть юношей принесли по двенадцать-че-тырнадцать плодов, один принёс всего два и не выполнил задания, а ещё один вообще ничего не принёс.

Наступил вечер следующего дня. На площади селения собрались все жители. Семеро участников последнего задания ждали сигнала Атсу и с любопытством наблюдали за приготовлениями к большому костру. Семеро посвящаемых — шесть юношей и одна девушка — были похожи друг на друга молодостью и решимостью. И всё же Джису отличалась от них мягкостью движений, нежным голосом. В Дагомее редко рождалась девушка такой красоты, какой стала Джису.

По правилам третьего испытания посвящаемые должны были прыгать через горящий костёр обнажёнными.

Костёр разгорелся. Обнажённые юноши и Джису ждали сигнала Атсу. Джису смотрела на колдуна и не обращала внимания на собравшихся на площади. Длинноногая, с изящной головкой, с чуть припухлыми губами и небольшим прямым носом, девушка была будто выточена из чёрного дерева. Атсу подал знак, и Джису начала разбег. Костёр полыхал, языки пламени поднимались высоко. Почувствовав жар костра, Джису притормозила и, сильно оттолкнувшись, взвилась над костром. Зрители ахнули, то ли от страха, то ли от удивления. Джису пролетела над пламенем костра и приземлилась мягко, как пантера.

Так она стала взрослой, полноправным членом своего рода и своего племени свободнорождённых дагомейцев.

Что же ждёт её дальше? Невольно вспомнились последние годы и рассказы о том, как отправляются на север в страну Карма отряды дагомейских воинов, чтобы захватить пленных, привести их в царскую столицу Абомей и отдать за долги или просто продать царским людям, которые вели торговлю пленными с белыми.

Однажды Джису проснулась от крика глашатая, который бежал по селению. Он принёс новость о состоявшемся три дня тому назад в столице празднестве по случаю захвата дагомейцами порта Виду на побережье, куда приставали корабли белых. На этом празднике победы Атаджа, именовавший себя «акохосу-акохосу» — «царь царей», сказал следующее: «По преданию, наш род царя царей пошёл от дочери праведного Аджа Тадо, сочетавшейся в глухом лесу с леопардом. Сын Тадо Агасу стал тохвийо — нашим предводителем. Мы победили сегодня ойо потому, что мы леопарды и мы сильные. Ойо смирились и обещали платить дань. Но не пристало воинам леопардового народа сидеть по домам и ковыряться в земле, ожидая от неё подачки в виде горсти сорго или клубня ямса. Для этого есть старики и дети, есть женщины-матери и рабы-прислужники. Через два и десять дней наступит последний месяц сухого сезона, а через семь дней мы пойдём войной на север в страну Карма, добудем пленных, продадим их белым и получим муку и солонину, бусы и шляпы, одеяла и огненные палки. Я перед лицом неба, перед духом-предком леопардов объявляю войну стране Карма».

Глашатай останавливался перед хижинами и повторял сказанное «акохосу-акохосу». Новость была обычной, заурядной. Войны сменяли одна другую и чаще приходились на сухой сезон — ноябрь — март, если считать так, как считали дни года белые, разделяя его на двенадцать месяцев.

Объявление войны означало, что все свободнорождённые мужчины, способные носить оружие — копьё, щит, лук со стрелами, и девушки-воины должны немедленно прибыть в столицу Дагомеи к царскому военачальнику Гагуо, обрюзгшему от жирной пищи и горящей воды, которая сводила человека с ума и которую ему за пленных давали белые. Было ему всего четыре десятилетия от роду, но выглядел он на все шесть.

Царь царей Атаджа терпел Гагуо, так как давным-давно колдун предсказал ему вечные победы, если Гагуо будет командовать войсками. И хотя случались поражения, побед было больше — побед, которые приносил не Гагуо, а воины, но царь царей, как и все цари побережья, верил колдуну.

В ту пору дагомейское войско имело не только простых лучников, но и владевших самострелами, из которых обмазанные ядом стрелы можно было выпускать точно в цель на большом расстоянии. В бою лучников с самострелами сопровождали рабы-прислужники с мешками стрел. Они смазывали наконечники ядом и подавали стрелы воину. И некоторые воины царя царей Атаджи владели полученными от белых огненными палками — мушкетами.

Меньше двух дней понадобилось Джису на сборы, прощание с родными могилами предков. С ней должны были уйти ещё пять девушек племени. Они покидали родные места навсегда. Мужчины после войны возвращались домой, а девушки — никогда. Девушка, став воином, жила вместе со своими боевыми подругами во дворце, охраняя жизнь и спокойствие царя царей. Её брали в жёны или наложницы заслуженные воины и царские люди, которым они доставались в награду за службу царю царей.

Через три дня мужчины и девушки под предводительством токохосу Месе — старейшины деревни, где родилась Джису, прибыли в столицу. Мужчины расположились под навесами на городской площади, а девушек увели во двор дворца.

До объявленного царём царей Атаджой выступления войска в поход в страну Карма оставались ночь, день и ещё ночь. Прошла первая ночь, и утром всех девушек выстроили перед царским помостом во дворе дворца. Царь царей Атаджа спустился с помоста и быстро пошёл вдоль ряда девушек, всматриваясь в их лица, щупал мускулы на руках. За царём царей, задыхаясь, семенили Гагуо и другие люди из царской свиты.

Гагуо остановился перед Джису, глянул на неё, протянул руку, чтобы потрогать мускулы, как это только что делал царь царей, но девушка больно стукнула по его руке. Гагуо зло посмотрел на девушку и, догнав царя царей Атаджу, что-то зашептал ему на ухо, показывая на Джису.

Атаджа вернулся к тому ряду, где стояла Джису, и подозвал её к себе. Царь царей ничего не говорил, только внимательно посмотрел на девушку и вдруг протянул ей копьё.

— Видишь то дерево? — царь царей указал на пальму, растущую в двух десятках шагов от него в солнечном углу дворца. — Попробуй попасть в него копьём, и я отдам тебя в наложницы военачальнику Гагуо либо сделаю главной над другими девушками-воинами.

Джису улыбнулась, взяла копьё в руку, прицелилась, откинулась назад и пустила копьё. Оно со звоном вонзилось в ствол пальмы.

— У тебя, Гагуо, не хватит сил, чтобы вытащить пущенное ею копьё, а ты просишь её в наложницы, — сказал царь царей и зло добавил: — Тебе, видимо, хотелось лишить меня хорошего воина. Ты не очень разумен, Гагуо!

Гагуо стоял, понурив голову, но глаза его с ненавистью смотрели на Джису. Атаджа махнул рукой и ушёл в свои покои.

Главная битва с карманчи произошла в широкой долине у водопада. Войско Дагомеи, как и у соседей, делилось на правое и левое крыло. Но у царя царей Атаджи мужское и женское войско делилось на правое и левое крыло; во главе каждого стоял миган — правый помощник царя и левый помощник царя. На поле боя правым крылом командовал военный заместитель мигана — гау, а левым — военный заместитель кносу. Дагомейские войска в бою разворачивались так — справа мужское войско правого крыла, слева мужское войско левого крыла. Между ними находились девушки-воины.

Два года в армии Атаджи женское войско, и два года царь царей знает, что девушки-воины оказываются выносливее мужчин, беспощаднее в бою и умеют стрелять с плеча из огненных палок, как это делают белые. Вот почему в центре войска дагомейцы помещали женщин-воинов, возглавляемых своими гау и кносу. Их всегда бросали в бой как последнюю надежду.

У водопада Джису стояла на правом крыле с другими девушками-воинами, с которыми она даже не успела познакомиться, рядом с гау — женщиной двух десятков лет, опирающейся на огненную железную палку.

Гау женского правого крыла подняла железную палку, приставила её к плечу, как-то провела рукой. Раздался резкий щелчок, как будто треснул камень в костре, из переднего конца с громом вылетело пламя. Джису в первый момент ужаснулась, а затем стала наблюдать, как гау что-то заталкивает железной веткой внутрь палки, кладёт чёрный порошок из сумки на пластинку из металла и снова поднимает палку к плечу. Вслед за гау ещё семь женщин-воинов подняли свои огненные железные палки и выстрелили. Враг, видя, что его охватывают с двух сторон дагомейцы, двинулся на центр дагомейского войска. Град стрел посыпался на женщин-воинов. Одна из них попала в гау.

Джису, не раздумывая, схватила её оружие и с помощью рабыни гау сумела зарядить огненную палку, приставила её к плечу и прицелилась во врага, увешанного связкой амулетов из когтей и зубов рыси и раковин каури. Она нажала на железный крючок, раздался щелчок, затем оглушительный гром, и Джису что-то сильно толкнуло в плечо. Она успела увидеть, что враг, увешанный амулетами, упал, как будто наткнулся на преграду.

Пленных было немного, но зато к Джису пришла воинская слава. Оказалось, она убила из огненной палки главного колдуна карманчи. Сразила того, кого должны были защищать все духи и предки страны Карма.

Десять и семь лет стало Джису, когда Атаджа поставил её во главе своей личной охраны. Прежняя мужская охрана была распущена царём царей. За два года на военной службе Джису участвовала в трёх битвах, лично пленила девять человек, научилась ловко стрелять из мушкета — огненной палки, которая может убить человека издалека, так что даже амулеты-обереги не спасут его. В дагомейском войске считали, что, сделав несколько особых движений, прикоснувшись к связке клыков и раковин, можно не только избежать стрел и пуль, но и вообще стать невидимым для врага.

Однажды Джису окуривала пахучей травой, привезённой из родного селения, новое помещение личной охраны царя царей во дворце, как вдруг кто-то сзади дёрнул её за плечи.

Девушка схватила вцепившиеся в неё руки, потянула их, пригнулась и ловко перекинула нападавшего через себя. На земляной пол комнаты грузно упал Гагуо. Он вскочил, выхватил кинжал из-за пояса и, злобно сверкая глазами, пошёл на девушку. Она отпрянула к стене, где стояли копья, выхватила одно и направила его на Гагуо.

— Уходи, Гагуо, а то я оскверню твоей кровью жилище девушек-воинов.

— Остерегайся, Джису, я склоню царя царей на свою сторону, и он отдаст тебя мне. Вот тогда-то я припомню тебе всё, — проскрежетал Гагуо и вышел.

Джису не придала значения словам Гагуо, которого, как говорили в мужском и женском войске, уже никто не видел на поле боя. Джису верила в свою славу, в своих духов-покровителей и не боялась Гагуо.

Очередной поход за пленниками на север царь царей Атаджа предпринял в самом начале сухого сезона. Ещё текли бурные ручьи и реки, напоённые водой дождей, но тропы уже высохли, высохла земля у корней деревьев.

Судьбе угодно было свести перед боем под одним навесом Джису с отрядом девушек-воинов, личной охраны Атаджи, самого царя царей и Гагуо. Джису не замечала, что Гагуо что-то нашёптывает Атадже, показывая на неё. Царь царей слушал Гагуо, но презрительно кривил губы и однажды махнул рукой на говорившего. Гагуо замолчал и больше не подходил к Атадже.

Бой начался рано утром и был упорным. Маган и ме прислали гонцов, прося подмоги. Атаджа ввёл в бой отряд самых рослых и сильных воинов мужского войска. Но маган и ме снова запросили помощи. Атаджа бросил в бой сначала женское войско, а потом и свою личную охрану во главе с Джису.

Отряд Джису врезался в ряды сражающихся, как горный поток, сокрушая все преграды на своём пути. Победа вновь пришла к дагомейцам, и они стали вязать пленных. Джису увидела, как один вражеский воин вскочил и побежал к холму, где начинался густой лес, уходивший далеко на север. Джису помчалась за ним. Он почувствовал преследование, оглянулся, хотел выхватить кинжал, но его не было. Враг, а это был юноша, красивый юноша, остановился, упал на колени и поднял на Джису просительный взгляд. Он не умолял о пощаде, он просил о чём-то, чего, не зная язык северян, не могла понять Джису.

— Зуе венде! Ко ма! Мам па дата нйа йе уатна-до!.. Зуе венде! Ко ма.

Он просил и смотрел на Джису. Она не поняла его, но почувствовала сострадание, повернулась к нему спиной и медленно пошла к своим. Она совершила страшный проступок — отпустила врага, а не пленила его, лишила царя царей добычи. То, что она сделала, видел кто-то из людей Гагуо.

Как только Джису вернулась под царский навес, Атаджа подозвал её к себе.

— Отвечай, смелая девушка-воин, только да или нет. Ты отпустила врага? — спросил Атаджа.

— Да, отпустила, — ответила Джису, не умевшая лгать.

— Ты знаешь, что тебе за это полагается смерть?

— Знаю.

— Ты отпустила одного врага, но добыла в бою вместе со своими воинами три десятка пленных. Я дарю тебе жизнь, но отдаю в жёны Гагуо, он давно мечтает об этом. Иди к нему и не смей ослушаться моей воли.

Разверзнись земля сейчас — и то Джису не было бы так страшно, как идти в хижину Гагуо.

Войско возвращалось в Абомей с победой, но печальным было лицо юной воительницы Джису, которая повторяла про себя непонятную фразу, сказанную юношей-врагом:

— Зуе венде! Ко ма! Мам па дата нйа йе уатна-до!

У Джису оставалось мало времени, чтобы узнать смысл этой фразы. Поздно вечером, после возвращения войска в столицу, её уведут в хижину Гагуо. Что ждёт её там, никто не знает. Язык людей из страны Карма понимал только царский колдун. К нему и поспешила Джису.

— Юная женщина, ты преступила законы страны и отняла царскую добычу. Но ты отважна, и я готов помочь тебе. Проси, что хочешь, но только не ослушания царя царей, — сказал колдун и пропустил Джису внутрь своего жилища.

— Умный друг друга, — обратилась Джису к царскому колдуну, — я виновата, но мне будет легче жить, если ты растолкуешь услышанные мною в роковое мгновение слова врага «Зуе венде Ко ма Мам па дата нйа йе уатна-до».

— Странная и смелая фраза. Слушай, она по-нашему звучит так: «Сжалься! Убей меня! Я не хочу быть рабом».

Джису поблагодарила колдуна, отдав ему четыре раковины каури, и ушла в свой угол во дворце царя царей.

Для свободнорождённой дагомейки, которая видела рабов, которая сама приводила пленных, чтобы царь царей отдал их белым за мушкеты, бусы, муку, солонину и особенно за бутылки со жгучей водой, лишающей человека разума, только сейчас становился понятным ужас рабства. Юноша предпочёл ему смерть.

Могущество царя царей выросло на продаже захваченных в плен северных соседей белым, которые платили за каждого товаром.

Дагомея давно воевала с соседями, чтобы добыть пленных. Царь царей любил говорить перед сражением своему войску: «У нас нет выбора. Либо мы обменяем захваченных пленных на мушкеты и сможем защитить себя от ойо, либо сами станем пленными, и нас продадут белым как рабов». Никто не хотел становиться рабом, и дагомейцы сражались, не жалея жизни.

Дагомея не сразу могла обменивать пленных с белыми, а должна была уступать их владетелям прибрежных городов, в том числе и города Виду. Царь царей Атаджа несколько лет назад пошёл войной на прибрежные города и захватил их. Дагомейцы сами вышли к океану, и с той поры Виду стал только перевалочным пунктом в торговле с белыми. Сам торг проходил во дворце царя царей Атаджи, куда все подданные были обязаны приводить пленённых ими врагов.

Вечером в дверях жилища девушек-воинов личной охраны Атаджи появилось трое рослых мужчин. Они пришли, чтобы увести её к Гагуо, человеку, которого она ненавидит больше, чем заклятого врага.

— Я выполню волю «акохосу-акохосу» и пойду сама. — Джису поднялась, поправила юбку, подтянула пояс, заткнула за него кинжал и шагнула к двери. Трое мужчин пошли за ней следом. Один нёс факел — то ли чтобы освещать дорогу, то ли чтобы видеть девушку. В хижине Гагуо маленьким огнём горел маслянистый светильник. Джису вошла в хижину, мужчины остались снаружи. Гагуо поднял с подстилки своё толстое тело и двинулся к девушке, плотоядно улыбаясь.

— Вот ты теперь моя, злая Джису. Сам царь царей отдал тебя мне. Ты должна быть покорной. — Гагуо попытался схватить девушку, она отпрыгнула в сторону и выхватила кинжал.

— Я твоя жена — так сказал царь царей, — но ты не будешь моим мужем. Иди на свою подстилку и не подходи ко мне, а то я проткну твоё жирное брюхо.

Гагуо растерянно отступил и больше не пробовал приближаться к Джису.

Утром он встал рано. Джису спала или притворялась, что спала. Гагуо зло посмотрел на неё, вышел из хижины, подозвал свою стражу и что-то прошептал ей.

Когда Джису проснулась, Гагуо сказал, что по приказу царя царей ей нужно немедленно отправиться вместе с его стражниками в Виду, чтобы проводить до корабля белых торговцев партию проданных пленных — всего пять десятков человек.

Обрадовавшись, что ей не придётся видеть ненавистного Гагуо, Джису быстро собралась в путь.

Когда пришли в Виду и отвели пленных на корабль, один из стражников Гагуо подозвал Джису к входу в трюм, как будто хотел что-то показать девушке. Джису доверчиво наклонилась к отверстию. Двое других стражников Гагуо зажали ей рот, связали руки и втолкнули в трюм. Она упала в темноту, ударилась головой о ступеньку лестницы и потеряла сознание.

Так она попала на невольничий корабль. Сколько же прошло дней? И сколько дней плывёт корабль? Как далеко она от родного берега?

В иллюминатор неожиданно заглянуло солнце, чуть рассеяв темноту в трюме. Джису увидела чёрные обнажённые тела мужчин и женщин. Они были скованы общей цепью, которую снимали только на время еды. Невольникам давали есть ровно столько, чтобы они не умерли от голода. До Америки корабли довозили не живых здоровых африканцев, а обтянутые чёрной кожей скелеты людей, которых нужно было ещё кормить, прежде чем выставить на невольничьем рынке в Кингстоне или в Нью-Орлеане.

Джису выделили больше пространства, чем остальным, к тому же её не связали и не приковали цепью. Она с отвращением хлебала из миски какую-то вонючую похлёбку из муки с кусками солонины, чтобы восстановить силы.

Нет, теперь, когда она поняла, кто её враг, она будет жить, чтобы отомстить. Она ещё не знала, как ей сделать это, но была уверена, что вырвется из плена и вернётся в родные места. Ей надо выжить. Джису попробовала встать, чтобы пройти между рядами невольников, но распрямиться ей не удалось. Она пригнулась и, чуть присев, пошла по рядам. На неё удивлённо и испуганно смотрели глаза мужчин и женщин — таких же, как и она, невольников. Джису шла между рядами и повторяла на родном языке:

— Кто ты? Я Джису из девушек-воинов Абомея.

Никто не понимал её. Иногда её останавливали и что-то говорили, но она тоже не понимала их языка.

Несколько раз мужчины повторяли слова, сказанные тогда юношей, которого она отпустила: «уатна-до» — «раб», показывая на себя, и, тыкая в её сторону пальцем, добавляли: «уатор-да» — «рабыня».

Джису обошла всех или почти всех, помогая одним ослабить зажим у цепи, а другим вытирая пучком травы кровоточащую рану.

— Подойди сюда, — послышалось из угла. На подстилке, прислонившись к стенке, с цепями на ногах сидел мужчина.

— Ты звал меня, да-чи? — спросила Джису, назвав, как это принято в её селении, пожилого мужчину «отцом» — «да-чи».

— Я не отец, девушка, мне, может быть, всего лет на десять больше, чем тебе, но я рано поседел. Я два года был рабом в Абомее, в доме Гагуо. Ты знаешь его.

— Да. Но я не знаю тебя. Ты не из нашего племени, хотя и хорошо говоришь на моём языке. Как тебя зовут и как мне называть тебя? — спросила девушка.

— Если хочешь, зови меня Чумаси. Я видел тебя во дворце царя царей.

— Как же ты оказался среди невольников?

— Гагуо, которому я по ошибке налил на спину горячую воду вместо тёплой, хотел убить меня, но тут подвернулся белый торговец, и Гагуо продал меня за бутылку горящей воды.

— Гагуо мой враг, Чумаси. И я убью его. Я отомщу и за тебя тоже! — воскликнула Джису.

Чумаси горько улыбнулся.

— Гагуо остался на родине, а мы с тобой давно плывём от родных берегов, и нет нам возврата. Когда корабль белых стоит вблизи наших берегов, можно ещё захватить его. Белых на корабле меньше, чем чёрных, в три, а то и в четыре раза. Нужно только доплыть до берега, а потом исчезнуть в лесах. Но что ты сделаешь вдали от берега в океане?

— Мы можем захватить этот корабль. Белые плыли к нам из страны тьмы, значит, и мы сумеем добраться до своих берегов. Меня учили поднимать парус на большой лодке царя царей, когда он плыл вдоль берега в конце сухого сезона.

— А кто же захватит корабль? — спросил Чумаси. — Здесь нас семь десятков, большей частью женщины, в других трюмах три раза по стольку же. У нас нет оружия, и мы не понимаем друг друга. Ты можешь убедить мужчину моего народа, которые всегда предпочитают смерть рабству, но как ты им скажешь, если не знаешь нашего языка? Как выйдешь из этого трюма?

— Я что-нибудь придумаю, — решительно ответила Джису и добавила: — Ты должен научить меня своему языку.

Два дня продолжался штиль. Два дня и две ночи с короткими перерывами на сон и еду Джису училась языку народа страны Карма.

Более месяца корабль был в пути. От болезней и истощения погибло два десятка невольников. Стая акул сопровождала «Клару» и днём и ночью. Капитан Савадж, хотя и был уверен что, если он довезёт до Ямайки хотя бы половину невольников, всё равно останется с большой прибылью, решил вывести их из трюмов на палубу, на свежий воздух.

Матросы выгнали всех, кто мог двигаться, наверх и встали у бортов с мушкетами. Невольники не сразу пришли в себя от солнца, свежего дыхания океана и бескрайних просторов воды и неба. На мужчинах были цепи, у женщин на шее висели металлические обручи. Только на Джису не было обруча. Увидев это, она задорно воскликнула:

— Смотрите на меня и повторяйте за мной даже в цепях!

Джису медленно пошла в танце речного духа — танце, известном по всему побережью. Она проходила между рядами невольников, останавливалась перед мужчинами и шептала им:

— Готов ли ты умереть за свободу или хочешь оставаться рабом? Если хочешь вырваться на волю, стукни меня по правому плечу, если нет — по левому.

Правое плечо Джису ныло от боли, но боль эта была приятной. Она подошла к молодому мужчине, показавшемуся ей знакомым, и повторила свой вопрос.

— Я уже однажды ответил тебе, — сказал мужчина и прикоснулся к её правому плечу.

— Это ты, отпущенный мной на поле боя? — удивлённо спросила Джису. — Значит, духи не спасли тебя?

— Духи спасли, но люди предали. Я хочу жить, чтобы отомстить моему правителю и моему старейшине. Они за долги семьи схватили меня и продали белым. А как ты попала сюда, почему тебя не сковали цепью и не надели ошейник?

— На нас смотрят, юноша. Потом я расскажу тебе всё. Незаметно перейди в наш трюм, когда нас погонят с палубы.

Капитан тоже наблюдал за Джису. И он вспомнил, что её доставили на корабль стражники царя царей Атаджи, и он, Савадж, сам распорядился не надевать на неё цепи.

— Ты будешь помогать повару готовить пищу для рабов, — сказал капитан, — но не забывай и себя. Ты должна быть полной и здоровой, чтобы я получил за тебя хорошие деньги. Потом ты можешь и умереть, если захочешь.

Девушку привели на камбуз — кухню, где среди белых она увидела одного чернокожего. Ему было не менее шести десятков лет. К нему и приставили помогать Джису.

Когда Джису рассказала Чумаси о чернокожем на камбузе, но ещё не обменявшемся с ней ни словом, тот задумался, а затем сказал:

— Не может так быть, чтобы этот чёрный не захотел нам помочь. Нужно поговорить с ним.

С рассветом Джису разбудили и отвели на кухню. Шло время, солнце поднялось высоко, а ни Джису, ни чернокожий помощник белых не проронили ни слова.

— Я — Джису из Абомея, а ты кто? — наконец спросила по-дагомейски девушка.

Чернокожий взглянул на неё и ничего не ответил, только покачал головой. Тот же вопрос Джису повторила на языке Чу-маси. Чернокожий внимательно посмотрел на неё и вдруг ткнул пальцем в шрам на правом бедре девушки, который остался у неё от стрелы во время боя у водопада, и спросил на языке Чумаси:

— Стрела, боевая стрела?

— Да, но кто ты, как звать тебя?

— Кто я? Слуга и раб белых господ. Как зовут меня, я и сам не знаю. На Ямайке называли Куджо, ну а в той стране, где твой Абомей, — просто Куа.

Девушке эти имена ничего не говорили. Если бы их услышали белые на Ямайке, они могли бы содрогнуться от испуга: и Куджо, и Куа — это имена знаменитых предводителей марунов — «беглых рабов», которые сражались и отстаивали свою свободу после побега из рабства на плантациях в горах Ямайки.

— Меня взяли в плен во время войны. Я был ранен стрелой в ногу, как и ты когда-то, и не смог уйти. Царь Виду продал меня белым. Пока корабль стоял у берега, охрана не спускала с нас глаз. Днём и ночью нас пересчитывали, проверяли, хорошо ли прикреплены цепи. И всё же мы цепями убили нескольких матросов, появившихся в трюме с оружием. Овладели им и вырвались на палубу. У белых оказалось больше мушкетов, а из нас тогда никто не умел обращаться с этими огненными железными палками. Помощи ждать было неоткуда — кругом океан. Белые сражались неистово и жестоко. Они победили, убив более четырёх десятков моих соплеменников в бою и после боя. Тогда я вывел для себя два правила. Первое — если сражаешься с белыми на земле, учись стрелять из мушкета. Второе — если хочешь овладеть кораблём белых, умей управлять им. Победи мы тогда белых, захвати корабль, что бы мы делали в океане, не умея плыть по звёздам, поднимать паруса, вставать на вахту?

Меня могут заковать в цепи, но я всё равно не буду рабом, так я решил. Невольничий рынок в Кингстоне охранялся белыми особенно тщательно. Меня купили и вместе с другими отправили на плантацию. Плантация была большая, недалеко от неё начинался лес и горы. Надсмотрщики следили за нами, но однажды, когда неожиданно налетела гроза, я убежал. Прятался в лесу в горах. Там нашёл таких же беглецов. Они приняли меня, и я стал маруном, свободным беглым рабом. Мы сами себя называли коромантами, поскольку были из страны Карма, что на севере от твоего Абомея. Мы даже решили не просто отсиживаться за скалами, но и делать вылазки на плантации, чтобы выручать своих соплеменников. В одной из таких вылазок я опять был ранен и схвачен белыми. Когда попал назад к своим хозяевам, они решили продать меня. На невольничьем рынке меня купил Савадж. Узнав, что мой хозяин капитан и занимается работорговлей, я сумел прикинуться тихим. Решив попасть на корабль, сказал хозяину, что я с Восточного берега Африки и не знаю ни языка, ни людей Невольничьего берега. Он взял меня на корабль. То ли он догадался, то ли я выдал себя, но, когда мы прибыли к африканскому берегу, Савадж запер меня в дальнем трюме и держал там до отплытия. Так я не смог сбежать на берег к скрыться в родном лесу. Но я обязательно вернусь домой, — закончил свой рассказ Куджо Куа.

Джису слушала рассказ, затаив дыхание, и, когда чернокожий старец умолк, обняла его ноги и прошептала:

— Мы вместе вернёмся домой, мба! — Мба означало на короманти «отец».

Ночью Джису поведала историю Куджо Куа Чумаси и юноше. Выслушав девушку, Чумаси твёрдо произнёс:

— Джису, ты расскажешь ему о наших намерениях. Он нам понадобится потом, когда корабль будет наш. Ведь он знает его, знает паруса и океан. А мы начнём на ближайшей палубной прогулке.

Наутро погода не изменилась, и матросы выгнали тех, кто мог ходить, из трюмов. Вышли почти все. В трюмах осталось десятка два больных и столько же детей.

Вышла Джису п начала, как в прошлый раз, танец речного духа. Она подходила к мужчинам и шептала, смеясь:

— Я начну первой, а вы за мной.

Савадж встревоженно оглянулся, пятнадцать матросов стояли с мушкетами, повернув стволы вниз. Капитану хотелось крикнуть им, но он не успел.

Джису, танцуя, подскочила к одному из матросов и, резко рванув на себя мушкет, сильным толчком ноги опрокинула матроса за борт. Девушка подняла мушкет и выстрелила в капитана. Савадж упал. Это стало сигналом: огромная масса чёрных тел навалилась на матросов, выхватывая мушкеты. Куджо Куа выскочил из камбуза и запер крюком дверь матросского кубрика.

Он, Джису и ещё десять чернокожих с мушкетами встали против неё, и один из восставших откинул крюк. Шестеро матросов, выставив вперёд мушкеты, выскочили наружу. Увидев наведённые на них мушкеты, они остановились, понимая, что сопротивляться бесполезно. И только один из матросов поднял свой, но тут же был сражён пулей из мушкета Куджо Куа.

Куджо Куа громко крикнул на языке белых:

— Сдавайтесь, если хотите сохранить жизнь, и помогите нам вернуть корабль в Африку. Кто согласен, положите мушкеты и отойдите направо.

Матросов в живых осталось девять человек. Они сложили оружие и дали согласие помочь.

После захвата корабля поднялся ветер, он был попутным и наполнил паруса. Корабль пошёл в обратный путь, увеличивая скорость при сильных порывах ветра. Всё было хорошо, но, как выяснилось, воды и провианта осталось немного. Если нужно будет плыть несколько недель — а дорога назад вряд ли будет короче, — то может не хватить ни пищи, ни воды.

Ещё через десять дней пришлось сократить расход пищи вдвое и уменьшить количество воды на каждого.

Прошло ещё несколько дней. «Клара» шла на полных парусах, как вдруг с мачты наблюдатель, посланный Джису, крикнул, что видит землю.

Куджо Куа, Чумаси и Джису спустились в каюту капитана.

Первым слово взял Куджо Куа:

— К берегу нужно подойти ночью, чтобы никто не знал, что мы захватили корабль. Если я не смогу пристать к берегу, если мы наткнёмся на камни или мель, я просто посажу на них корабль, и мы доберёмся вплавь.

Чумаси позвал всех из трюмов на палубу. Уже опускалась ночь. Чумаси рассказал им, что делать, если корабль выбросится на берег. Затем он попросил Куджо Куа привести матросов на палубу.

Матросы вышли и хмуро сбились в кучу. Они не ждали ничего хорошего, ведь их помощь больше не нужна чернокожим. Куджо Куа сообщил им решение восставших и сказал, что чернокожим придётся держать их связанными, пока бывшие невольники не покинут корабль. Один из матросов что-то мрачно сказал Куджо Куа, и тот задумался.

— Он говорит, что корабль может налететь на камни и затонуть, а они будут связаны и не смогут спастись вплавь.

— Он прав, — заметил Чумаси, — может быть, их не связывать, а просто закрыть в их жилище?

— Закроем, а когда корабль будет у берега, я открою их, а сама уйду, — сказал Джису. — Я плаваю хорошо.

Так и решили.

Берег быстро приближался. Вот он закрыл уже половину горизонта, так что и небу пришлось потесниться. Было так темно, что, когда корабль ткнулся носом в песок, Джису не могла ничего разглядеть на берегу. Сбросив вниз трап, лестницы, бывшие невольники покидали корабль. Последними спустились Чумаси. Куджо Куа и Джису. Джису подбежала к дверям кубрика, открыла её и крикнула на родном языке:

— Спасайтесь! Мы не помним зла, но за добро платим!

Корабль протащило по камням, и он уже начал заполняться водой. Матросы выскочили из кубрика и бросились к лестницам.

Куджо Куа, едва ступив на твёрдую землю, упал на неё, раскинул руки и зарыдал. Чумаси поднял старца, и они вслед за Джису пошли дальше от берега, в глубь материка.

Девушка в темноте двигалась уверенно. К утру они вышли на дорогу, и Джису узнала её. Это была дорога из Виду в Абомей. Здесь Чумаси и Джису расстались с Куджо Куа. Джису возвращалась в Абомей мстить Гагуо, и Чумаси захотел идти вместе с ней. Он хотел помочь девушке, но Джису не согласилась.

— Мы разойдёмся сейчас. Гагуо — мой соплеменник, и мстить ему — моё дело. Спасибо и прощай, Чумаси. Постарайся больше не попадать в плен.

Они расстались. Джису сошла с дороги и двинулась по лесным тропам. Когда остался всего один день пути до столицы и до родного селения, она остановилась в раздумье и решила залезть на пальму, чтобы переночевать в её ветвях.

Солнце разбудило девушку, коснувшись её лица и ударив по глазам. Она проснулась и обрадовалась наступившему дню.

Скоро она вышла к хижине Етсе.

— Джису? — удивлённо воскликнул старый охотник. — Здесь никто тебя не услышит. Откуда ты? Царь царей сказал, что ты утонула, когда привела на корабль белых пленных.

— Царь царей сказал неправду, но так, наверно, ему сообщил презренный Гагуо. Я всё расскажу тебе, мудрый Етсе, и ты поговоришь с духами обо мне.

Старый охотник слушал, не перебивая. Рассказ девушки потряс его. Етсе решительно поднялся. Подошёл к углу, достал деревянного идола, помазал ему зубы ореховым маслом и зашептал что-то тихо-тихо. Етсе говорил с духами. Потом Етсе накрыл голову девушки пальмовой веткой, надел ей связку из десяти десятков раковин-каури и сообщил наказ духов.

— Духи реки и леса с тобой, Джису. Они требуют исполнения мести. Ты должна покарать его. Завтра ты уйдёшь в столицу — там твой отец, братья, там все мужчины селения. Царь царей Атаджа устроил праздник по случаю очередной победы над жителями Севера. Я дам тебе напиток, ты выпьешь и станешь невидимой. Возьмёшь моё копьё — я заговорил его.

Джису взяла копьё и калебасу и, выйдя нз хижины, исчезла среди кустов.

В столице она снова увидела дворец, двор перед дворцом, царский помост. На площади танцевали юноши и девушки. На девушках были длинные юбки, на шее три-четыре связки раковин, на голове венок из раковин. Юноши в коротких плетёных передниках с браслетами из раковин на ногах.

Гремели тамтамы, пели свирели. Танец был главной частью праздника. Десять лет назад царь царей Атаджа сам участвовал в таком празднике и танце. Сейчас он встал с сиденья и пританцовывал в такт музыке. Рядом с Атаджой стоял толстый Гагуо. Джису выпила напиток из калебасы. Он обжёг её изнутри, ударил в голову, тепло разлилось по всему телу. Девушка присоединилась к танцующим.

Джису с копьём среди юношей и девушек на площади была странной фигурой, но никто как будто не замечал её. «Наверное, действует напиток Етсе», — подумала девушка и решительно двинулась к помосту.

Царь царей Атаджа обратил внимание на девушку с копьём и подозвал Гагуо. Толстяк медленно подошёл к царю и посмотрел, куда он показывает. Гагуо вскрикнул от страха и повернулся, чтобы убежать. Танцующие расступились. Джису стояла одна с копьём перед помостом царя царей. Она вскинула руку и пустила копьё в предателя и злодея Гагуо. Копьё молнией пролетело короткое расстояние и вонзилось в жирное тело.

Гагуо рухнул на спину. Копьё торчало в его груди.

Повернувшись, Джису пошла прочь от дворца. Все уступали ей дорогу.

Она покинула Дагомею, сказав родителям, братьям и сёстрам, что будет искать место, где люди не продают людей в рабство, где честь, достоинство и совесть ещё что-то значат в этом мире.