Искатель. 1997. Выпуск №1

Кир Булычев
МИР БЕЗ ВРЕМЕНИ

Родился дважды. Как Игорь Можейко в октябре 1934 года, как Кир Булычев весной 1966-го, когда была опубликована детская повесть «Девочка, с которой ничего не случится» в «Мире приключений».

Всю жизнь Игорь Можейко проработал в Институте востоковедения и стал там доктором наук, написал несколько монографий по истории и культуре Юго-Восточной Азии и ряд научно-популярных книг. А Кир Булычев нигде никогда не работал и время от времени писал фантастические романы для взрослых, а также детские фантастические повести. Более дюжины его произведений были экранизированы, известны зрителям мультфильм «Тайна Третьей планеты», снятый режиссером Романом Качановым, фильм Ричарда Викторова «Через тернии к звездам» и телевизионный сериал Павла Арсенова «Гостья из будущего».

В настоящее время у него выходит собрание сочинений в издательстве «Хронос», в котором Булычев и Можейко впервые объединились. В том собрании тридцать томов отданы Булычеву, а пятнадцать — Можейко. Оба довольны.

Почти закон: под Новый год в Москве оттепель.

Две недели природа засыпает город снегом, машет простынями метелей, украшает окна и витрины белыми узорами — и вот за несколько часов все это великолепие размокает.

С неба сыплется мокрая крупа, сугробы съеживаются и темнеют, из подворотен выползают лужи, насморк и кашель набрасываются на жителей столицы — но новогоднему настроению эти неприятности почти не мешают. Ведь люди — мастера обманывать себя надеждами и уверены, что наступивший год в два счета покончит с бедами, болезнями и разочарованиями. Утром проснулся, и все уже улажено. Даже умирать в новом году никто не собирается.

Способность человека к самообману просто фантастическая. Казалось бы, за миллион лет эволюции пора повзрослеть, набраться печального опыта и понять — каждый последующий год хуже предыдущего. И самое лучшее, если бы можно было остаться в прошлом году и никуда не спешить…

Примерно так размышлял Егор Чехонин, поджидая автобус в Ясеневе и наблюдая, как скользит, торопится к остановке толстячок в дубленке, волоча сетку, полную апельсинов, а под мышкой у него бумажный пакет, из которого торчит хвост горбуши.

Рассуждения о человеческой наивности не были данью минутному капризу. Если кто в Москве и имел право осуждать предновогоднюю суету, этим человеком был Егор Чехонин, шестнадцати лет, ученик девятого класса.

Подошел автобус. Он казался набитым, потому что женщины предпочитали стоять в проходе, оберегая праздничные платья. Некоторые мужчины стояли за компанию, а сиденья оставались свободными. Толстячок уселся перед Егором, сетку водрузил на мокрые колени, а горбушу держал на весу — хвост к потолку.

В автобусе пахло духами. Озабоченно смеялись женщины. Кто-то ахнул: «Неужели забыли?» Что они еще забыли?

Егор глядел в мокрую тьму за окном и заново переживал разговор с Жорой, причем теперь-то находил нужные, ядовитые слова и неотразимые аргументы. Но что за радость махать шашкой вслед ускакавшему врагу?

…Целый час Егор прождал Жору на площадке шестого этажа.

Уже давно стемнело, в подъезде хлопали двери, отовсюду к Егору сползались вкусные запахи. А ведь Егор с утра ничего не ел. Полдня добывал адрес этого Жоры, потом разыскивал его дом среди одинаковых корпусов и мысленно репетировал будущий разговор. Он думал, что скажет Жоре и что ответит ему Жора, как Жора будет лгать и изворачиваться и как он прижмет Жору в угол и тот, отчаянно сопротивляясь, будет вынужден отдать магнитофон.

Жоры все не было, и жуткий терзающий голод постепенно овладевал Егором, лишая его способности трезво думать. Может быть, именно голод отнял у его аргументов силу и убедительность. Потому что когда Жора наконец явился — выплыл из лифта, распахнул кожаное, чуть ли не до земли черное пальто, достал из кармана джинсов ключ, увидел вскочившего с подоконника Егора, сразу узнал, помахал игриво могучей лапой, пригласил заходить, спросил вежливо, давно ли Егор ждет… И тут Егор начисто забыл, как намеревался говорить с Жорой.

Они стояли посреди большой, почти пустой комнаты — в углу тахта, рок-звезды из журналов, прикрепленные к обоям, проигрыватель с разнесенными по углам колонками, куча кассет на журнальном столике и рядом пустая бутылка из-под джина «Бифитер». Они стояли посреди комнаты, и Жора скучал, потому что заранее знал, чем закончится их беседа, а Егор никак не мог пробиться сквозь это одеяло скуки и тоже догадывался, что разговор кончится его поражением.

— Но ты же брал! Брал же? — Егор запомнил лишь свои слова, а ответы Жоры начисто вылетели из головы. — Ведь ты обещал отдать? Забыл, что ли? Так я напомню. Я тебе отдал в починку отцовский магнитофон, «Грюндиг», двухкассетник, стерео, Смирнитский из десятого «А» мне твой телефон дал. Ты обещал за три дня сделать, позавчера вернуть. Я тебе две кассеты «Сони» за это отдал. Отдал ведь?

Жоре было скучно. Ведь он никогда не видел магнитофона, не знает Егора, и вообще ему пора уходить, а может быть, наоборот, к нему вот-вот должны приехать гости. Он не скрывал сочувствия к Егору, он говорил высоким голосом — такой голос не соответствовал массивному телу тяжелоатлета.

— Ты бы расписку взял, — говорил Жора. — Какой-нибудь документ у нотариуса. Знаешь ведь, какие у нас дикие времена наступили! Разве можно так легкомысленно чужим людам доверять? Да ты у нас Дон Кихот какой-то.

Слова про Дон Кихота Егор запомнил. Они показались особенно обидными. Он рванулся было к Жоре, чтобы убить его, но тот даже не стал отступать. Сказал, глядя на Егора маленькими, мышиными глазками:

— Не рискуй, парень. Мы же с тобой в разных весовых категориях. Меня меньше чем гранатометом не достанешь. Да стой же, тебе говорят!

Он перехватил руку Егора в движении, завернул ему за спину, заставил его сгорбиться в глубоком поклоне.

— Тебя же предупреждали. Ты что, хочешь Новый год с дулей под глазом встречать? Можем тебе обеспечить.

Егор сдался, обещал больше не рыпаться.

Но не ушел. Разговор как-то продолжался. Почему-то Жора пошел на кухню, поставил чайник, открыл холодильник, начал вслух считать в нем бутылки. Егор пошел за ним следом, остановился в дверях кухни и просил, хотя ему было стыдно просить. Жора все сделал не так, как можно было ожидать. Он не шумел, не бил себя в грудь, не выталкивал Егора из квартиры. Он терпел его и скучал.

— У тебя совесть есть?

— Жалкие остатки, — искренне ответил Жора. — В ближайшее время собираюсь избавиться.

Он был на голову выше Егора. Ах как жаль, что у Егора нет пистолета! Он готов всадить в этого гиганта с писклявым голоском всю обойму — а потом пускай сажают в тюрьму! А может, просто вытащить из кармана пистолет и увидеть страх на этом розовом лице…

Как Егор ушел от Жоры, он не помнил.

Он не сразу поехал домой. Наверное, целый час бродил по улицам, скользил по мокрому снегу и мысленно повторял прошедший разговор, внося в него поправки, находя убедительные слова, которые должны были подействовать на бессовестного Жору, но в то же время Егор понимал, что возвращаться домой поздно и возвращение ничего не изменит.

А потом Егор случайно увидел на столбе часы. Без пяти десять. До Нового года осталось два часа. А он тут стоит посреди Свиблова на окраине Москвы.

И тогда Егор побежал к остановке автобуса…

Он ехал к метро и ощущал, как между ним и пассажирами автобуса возникает стеклянная перегородка, словно он оказался под колпаком. Звуки доходили неясно, кружилась голова, снова начал мучить голод. Он даже представил, как вытаскивает из пакета толстячка горбушу и впивается в нее зубами.

На конечной остановке, у метро, Егор вышел из автобуса и остановился, глядя на ярко освещенный вход. Многие уже спешили — видно, им далеко ехать, боялись опоздать.

Именно в тот момент Егор понял, что спешить ему некуда.

Вот он придет домой. Мать спросит: «Хлеб купил? Мы что же, по твоей милости должны Новый год без хлеба встречать?»

Это будет первый акт трагедии.

Во втором акте на сцену выйдет отец и загремит красивым баритоном: «Ты принес магнитофон?»

Двухкассетник был новой, дорогой, любимой игрушкой отца. А тут уж ни возраст, ни солидность в расчет не идут. Может быть, когда-то и Егор побывал в роли новой любимой игрушки. Вернее всего, когда-то мать числилась в новых дорогих игрушках. Но сегодня самая любимая игрушка — двухкассетник. А его нет. Егор еще утром надеялся, что пронесет, что отец не хватится.

Хватился.

Произошла шекспировская сцена, которую невозможно описать.

Как в настоящей трагедии, актеры говорили с придыханием, жестикулировали, только что не раскланивались перед зрителями. Варианты лжи, придуманные Егором, были неубедительны, фальшивы и противны ему самому. Все эти «поверь мне, папа», «я обязательно его принесу, папа», «даю слово, папа» были лишь жалкими попытками отсрочить время и убедить самого себя, что он отыщет этого Жору и все хорошо кончится…

Все кончилось плохо.

…В метро было как в автобусе — та же стеклянная перегородка. Он один, они все вместе. Они шутят, смеются, несутся в поезде к следующей станции — к границе жизни. Граница не вымышлена, она реальна для всех этих людей. Это событие. Не будь Нового года, отец мог бы смилостивиться, снизойти, он ведь не злой. И наверное, не сказал бы: «Без магнитофона домой можешь не возвращаться».

Вагон несся в будущее, к границе года, и все в нем, как любопытные туристы, крутили головами и щебетали: «Ах, как интересно! Мы этого еще не видели».

А почему Егор должен нестись вместе с этой толпой? Ему не с кем поделиться радостью. Ему вдруг показалось, что если подождать, пока все выйдут, а самому остаться, то можно вырваться из этого проклятого движения к следующему году — можно остаться, как отцепленный и забытый на запасных путях вагон.

Он помедлил — все уже выкатились на платформу, унося нетерпение, ожидание, ложные надежды. Егор медлил. И тут механический голос произнес: «Поезд дальше не пойдет. Просьба освободить вагоны», в окно заглянула дежурная в красной каскетке и помахала Егору свернутым флажком — чего же ты, юноша, все спешат…

Егор покорно вышел из вагона и побрел к эскалатору.

В нем родилась глупая надежда, что сейчас в метро прорвется подземная река и голубой холодный поток рванет к туннелю, сметая вниз всех, в первую очередь самого Егора, — и тогда можно будет утонуть и не возвращаться домой.

Даже если не погибнешь, а окажешься в больнице, отцу, который прибежит тебя навестить, можно сказать, что магнитофон унесло потоком под землю, и тогда отец скажет: «Бог с ним, с магнитофоном, новый купим. Главное, ты остался жив!»

Но подземная река в тот день не прорвалась. И ничто не помешало Егору подняться наверх.

В вестибюле, у стены, облицованной желтой веселенькой плиткой, у телефонов-автоматов, стояла худенькая девочка лет двенадцати. На ней было потертое, сиротское клетчатое пальто. Из-под повязанного по-взрослому платка выбивались темные волосы, тонкие брови были высоко подняты.

Девочка стояла прямо, напряженно, готовая сорваться, побежать кому-то навстречу. И в то же время она не верила собственным надеждам. Вокруг спешили люди, время поджимало, некому было заметить и разделить ее одиночество и тщетное ожидание. Егор понял, что девочка единственный здесь человек, который, как и он, не привязан к празднику и не стремится пересечь границу в будущий год. Егор был готов подойти к девочке и сказать, что он ее понимает. Но что скажешь ребенку? Только испугаешь.

Было двадцать минут двенадцатого.

До дома — шесть минут ходьбы. Тысячи раз путь пройден, отмерен, отсчитан — шестнадцать лет жизни.

Шесть минут Егор растянул в двенадцать.

Еще пять минут простоял во дворе, глядя на мелькание теней в окнах своей квартиры — гости уже съехались, собирают на стол, мама беспокоится, но не за Егора, а потому, что он не несет хлеб. Ну как ты скажешь гостям, что нет хлеба? Не пойдешь же к соседям в новогоднюю ночь занимать три батона! А отец уже в который раз спрашивает маму, словно та спрятала Егора под кроватью: «Интересно, как ты намерена провести праздник? Вообще без музыки?» Словно музыка — это документ, пропуск, по которому пускают за ту границу. В глубине души Егор допускал, что мать все же беспокоится, не попал ли он под машину. Даже поглядывает с тревогой на часы. А если он не придет к Новому году, то и вправду начнет звонить в милицию.

Права на беспокойство Егор родителям давать не желал. Будет еще хуже, если они переполошатся. Тогда, стоит ему войти в дом, к негодованию хлебному и магнитофонному присоединится негодование за опоздание. Это будет третий, самый непростительный из грехов: «Ты нас всех заставил волноваться!»

И тогда Егору стало так жалко себя, что он решил домой не возвращаться. Никогда. Лучше он останется здесь или будет бродить по улицам. А потом пойдет на вокзал, сядет на электричку и доедет до Калуги. Он как-то слышал, что один мужик местными электричками добрался от Москвы до Сочи. В крайнем случае попадешь в тюрьму. В тюрьме тоже люди. А если и зарежут его, даже лучше.

Но исчезнуть — значит загубить праздник родителям и гостям. Если всю ночь будут обзванивать морги и гонять по больницам, он потеряет право на жалость. Надо получить отсрочку. Егор отыскал в кармане жетон и вышел на проспект к автомату.

К счастью, Серега сам подошел к телефону.

— Серега, это я, Егор. У меня к тебе просьба.

— Ты из дома? Перезвони мне через три минуты. В дверь звонят. Гости пришли.

— Открой им и возвращайся. Я не из дома. Я из автомата.

— Беда какая-то?

— Скорей!

Мимо автомата быстро шагали Семиреченские. Когда-то они были тетей Ниной и дядей Борей. Теперь превратились в Нину и Борю — стирается разница в возрасте. Одно дело, когда им по двадцать три, а тебе — три. Другое, когда тебе шестнадцать, а им и сорока нет.

В телефонной трубке попискивали отдельные голоса. Возбужденные и веселые. Видно, гости объясняли Сергею, почему они припозднились. Сергея не было очень долго. Егор в сердцах чуть не бросил трубку.

— Я слушаю, — сказал Сергей.

— Позвони моим и скажи, что я буду встречать Новый год у тебя.

— Ты с ума сошел! У меня же тарелок не хватит.

— Не бойся, я к тебе не приду. Мне нужно только, чтобы они не волновались.

— Не валяй дурака. Они тут же потребуют тебя к телефону, чтобы ты сам все объяснил. А откуда я тебя возьму?

— Ну, тогда скажи, что я только что от тебя вышел. Поехал домой.

— От меня к тебе почти час ехать. Все пропустишь. Ты что, хочешь Новый год на улице встретить?

В голосе Сергея звучала тревога. Он такой же, как все. Он не может отказаться от общего веселья.

— Позвони, пожалуйста, чтобы им Новый год не сорвать.

— Вот сам и позвони. Не буду врать.

— Я не могу, у меня больше жетона нет.

— Что? Сорвалось? С магнитофоном.

— Сорвалось.

— Ну, вот видишь! Я же предлагал поехать вместе.

— Пустой номер. Его без гранатомета не проймешь.

— Послушай, иди домой. Под Новый год все добрые. Бить же не будут!

— Меня никто никогда пальцем не тронул.

— Вот видишь.

В трубке послышалась возня, словно туда залез большой жук, потом девичий голос закричал:

— А это кто? Кто говорит? Приходи к нам, незнакомец.

— Я незнакомка, — ответил Егор и повесил трубку. Так он и не понял, позвонит Серега или стушуется. Без четверти двенадцать.

Окна отсюда не видны, надо вернуться во двор. Но зачем? Затея с Калугой и Сочи была мальчишеством, тебя снимут с поезда милиционеры и как малолетнего хулигана вернут папе с мамой.

Может, и в самом деле возвратиться, надеясь на то, что Новый год склоняет людей к доброте? Склоняет, но только до третьего тоста. А потом начнется! И все это оттого, что родители Егора не любят. И давно уже не любят. Наигрались, а теперь не ведают, как избавиться. Помнишь, как в ноябре отец сказал: «Жалею, что не отдал тебя в Суворовское училище!» Если Егора не станет, им только легче — отец давно мечтает о кабинете. Теперь займет его комнату. И с чего Егор решил, что они кинутся искать по моргам? Они выполнят свой долг, не найдут и будут жить в ореоле мучеников. «Знаете, они потеряли сына! Пропал без вести! Несчастные родители! Правда, мальчик был трудный…»

Стало холодно. Под утро, наверное, ударит мороз. Так что ночевка в сугробе нас не устраивает.

И тут Егор вспомнил — есть место, куда ребята бегают покурить, а те, кто повзрослее, — целоваться.

Площадка перед чердаком! Вряд ли кому придет в голову забираться туда в новогоднюю ночь.

Егор перебежал через газон, заваленный слежавшимся снегом, переждал за машинами, пока в подъезд вваливалась целая семья, причем папаша тащил длинную худосочную елку. Что они, ее ночью наряжать будут?.. Ну вот, вроде путь свободен.

Егор вошел в подъезд. Лифт долго возвращался сверху. Егору все казалось, что сейчас за спиной стукнет дверь подъезда и кто-нибудь из гостей или соседей спросит: «А ты что здесь делаешь?»

Наконец двери лифта разъехались. Егор шагнул внутрь, и рука, не подчиняясь мозгу, нажала на кнопку пятого этажа.

Только доехав, Егор спохватился, что ему надо выше.

На девятом, последнем, этаже Егор вышел из лифта. Четыре квартиры и ажурная железная лестница наверх к чердаку.

Егор задержался у лифта, стараясь среди торопливых — ведь последние минуты — звуков угадать те, что доносились с пятого этажа. Да что услышишь, если дверь в квартиру закрыта!

Егор не пошел на чердачную площадку, а начал спускаться по лестнице — как во сне. Не хотел, а спускался. Восьмой этаж, седьмой… этажом ниже остановился лифт, застучали шаги, звонок в дверь — нервный, отрывистый, — и следом раздался взрыв голосов:

— Успели! Какое счастье! Что случилось? А мы уж думали…

Они-то успели. Теперь вместе со всеми поедут на поезде «Новый год». Кому-то это кажется счастьем…

Егор подождал, пока дверь захлопнется и отрежет звуки. Затем пошел дальше. Нет, он не собирался к себе — только дойдет до двери, а там… Егором овладела тупость.

Ноги сами принесли его к двери. Он постоял, рассеянно водя пальцем по медным шляпкам гвоздей, рассекавшим ромбами черный дерматин, которым была обшита дверь. Ничего не разберешь. Только гул голосов.

Рука сама достала ключ, сунула его в скважину и повернула. Дверь беззвучно отворилась. В прихожей было много шуб и пальто — они перегрузили вешалку и лежали грудой на стуле. А рядом, как в магазине, стояли строем женские сапоги.

Из большой комнаты доносились голоса. Если говорят о нем — он шагнет дальше.

Голос Бори Семиреченского:

— Ну, у всех налито? Артур, телевизор включил?

— Включаю.

Голос отца:

— Садитесь, а то упустим.

Нина:

— Ну, кто же откроет шампанское? Где настоящие мужчины?

Но мать? Она-то думает о Егоре?

Вот ее голос:

— Боря, положи себе рыбки, ты имеешь гадкую манеру не закусывать.

— Это я только нечетные не закусываю. А четные запиваю!

Все засмеялись. Сквозь смех несся ровный гул — Егор представил, что на экране телевизора видна Спасская башня.

Звон бокалов, смех, шум телевизора, кашель… А где же Егор? Его забыли? Оставили на платформе?

Пальцы все еще сжимали ключ.

Никто не почувствовал, что несчастный, потерянный человек стоит от них в трех метрах. Да при чем тут чувства? Все люди несутся к границе года. Сейчас поднимут бокалы, содвинут их разом… В новом году они отлично обойдутся без него.

И в этот момент Егор понял, что надо сделать.

Егор отступил из прихожей, захлопнул за собой дверь и кинулся вниз по лестнице. Начали бить куранты.

Он точно знал, что, когда он выбежит из подъезда, диктор торжественно произнесет: «С Новым годом, дорогие друзья!»

Он не услышит последнего удара часов и возгласа диктора.

Дверь подъезда сама приоткрылась, пропуская его.

Вокзал опустел. Поезд ушел и унес с собой не только веселых туристов, но и весь мир, к которому они принадлежали.

Егор не слышал, как за спиной закрылась дверь подъезда.

Он пошел вперед и через двадцать шагов остановился.

За те минуты, пока он был в доме, снег на дворе стаял.

Двор выглядел серым, грязным, осенним, и небо над головой было затянуто сизыми тучами, которые быстро неслись над крышами.

Ночь кончилась, но день не наступил.

Это был мир сна, но Егор знал, что не спит. Он мог бы ущипнуть себя, но в том не было нужды.

Еще одна странность бросилась в глаза: ни в одном из окон не горел свет. Окна казались слепыми, и даже стекла не блестели. Совершенно очевидно — в этом доме никто не жил. Как и в доме напротив.

Впрочем, все это пустяки! Главное — удалось! Он ушел от них, он покинул праздничный поезд и нашел то место на земле, куда можно спрятаться никому не нужному человеку.

Егор стоял посреди двора и привыкал к новому миру.

Или к старому миру?

Он, разумеется, никогда не задумывался, каково оказаться одному, по ту сторону границы, но внутренне он сразу согласился с тем, что в прошлом году должны остаться дома, асфальт, небо. А как же иначе? Ведь дома не движутся сквозь время вместе с людьми — они есть в прошлом, они остаются и в будущем. А животные? А растения?

На второй вопрос ответ нашелся сразу. Деревья, чахлые саженцы, посаженные два года назад посреди двора, исчезли. Лишь одно из них, что засохло еще прошлым летом, осталось прутиком над покосившейся скамейкой.

Мгновенно вспыхнуло любопытство: а что же произошло дома? Подняться наверх и посмотреть?

Нет, страшно. Даже не страшно, а не хочется. Улица — ни к чему не обязывающее место. А дома, даже если там никого нет, ты встретишься с чем-то, что принадлежало тебе или маме.

Егор вышел из ворот.

Улица была пуста, как бывает пусто в рассветный осенний час, в беспогодье. Троллейбусы еще не вышли на линию, а запоздавшие пешеходы разошлись по домам и спят.

Нет, не спят, поправил себя Егор. Они смотрят телевизоры. В будущем году.

Егор остановился посреди улицы и с облегчением вздохнул. С облегчением, как человек, нашедший выход из черного, дремучего леса.

Его чувство было схоже с тихой радостью графа Монте-Кристо, выбравшегося на свободу. Пока ему все равно, какая из себя эта свобода. Главное, что ты больше никому ничего не должен и никто больше не скажет тебе, что надо делать.

Я вам не нужен? Я ушел.

Вместо сквера по ту сторону улицы был серый пустырь, через него в два ряда тянулись скамейки. Егор подошел к ближайшей скамейке и пощупал пальцами холодную, чуть влажную спинку. Вдруг и скамейка лишь привиделась ему? Но скамейка была реальной. Можно даже сесть на нее и подумать.

Егор сел. И понял, что за последние несколько минут он устал так, словно таскал мешки на овощной базе.

Почему же?

А потому, что ты живешь шестнадцать лет в обыкновенном мире. Ты точно знаешь, что чудес не бывает, и если летающие тарелочки появляются, то, уж конечно, не на твоем дворе. Это в книгах бравые капитаны сражаются с пиратами и летают на Луну, а в жизни ты получаешь очередную «пару» за сочинение по Некрасову и отец решает, что это прекрасный предлог, чтобы отказаться от обещания подарить тебе велосипед. В твоем мире была «холодная война», Берлинская стена и перестройка. А здесь?

Представь себе, кто-то рассказывает историю молодого человека Е., который отказался идти со всем человечеством в следующий год, потому что у него не сложились отношения с родителями, и которого никто не любит. В этом рассказе фигурировал бы Жора, заигрывающий чужие магнитофоны…

И ты, Егор, отложил бы этот рассказ в сторону, потому что даже фантастика должна иметь разумные пределы.

Можно полететь на Марс или на Новую Гвинею, можно спуститься в пещеру или в морскую впадину, можно даже, говорят, отправиться куда-то на машине времени.

Но ведь ты, Егор, без всякой машины выпал из потока времени.

Время несется мимо, а ты сидишь на берегу и смотришь на эту холодную черную реку. А может быть, ты переместился в иной мир, параллельный с нами, во всем похожий на наш, но мертвый, в котором существуют только неживые вещи?

Значит ли это, что я здесь совсем один?

Казалось бы, даже одной такой мысли достаточно, чтобы смертельно испугаться. Но страха не было.

Как и голода. Ведь только что Егор был страшно голоден, слюна текла, как у павловского пса. Сейчас он вспомнил о чувстве голода, но не испытал его.

Егору было интересно. Его не беспокоило, как вернуться домой, — ему вовсе этого не хотелось. Ему хотелось поглядеть на этот новый мир. И понять, что это все значит. Ведь этот мир не может быть сказочным хотя бы потому, что Егор, вполне нормальный и трезвый человек конца XX века, по нему разгуливает.

Надо проверить.

Егор зажмурился, потер глаза. Потом, дернув головой, резко открыл их.

Вокруг была та же самая серая пустота, беззвучная и оттого густая и даже вязкая.

В конце пустыря возле выхода на улицу Егор увидел строения, которых раньше здесь не было.

Видно было недалеко, словно над землей тянулся легкий и почти прозрачный туман. Лишь подойдя к строениям шагов на пятьдесят, Егор сообразил, что видит избушки. Самые обыкновенные деревенские избушки, которым не место на проспекте Вернадского.

Избушки тянулись, образуя улицу, и крайняя из них прижалась к двенадцатиэтажному дому. Стекол в окнах не было.

Егор заглянул в окошко. Внутри было темно и пахло сыростью.

Он потянул за дверь, дверь заскрипела, и этот звук понесся над улицей, скоро заглохнув между домами.

Егор сделал шаг внутрь дома, и тут же дряхлые доски взвизгнули под ногой и половица подломилась. Хорошо еще, что Егор — легковес и у него хорошая реакция. Он выскочил из избы, чуть не грохнулся на асфальт, из которого высовывались под углом обломанные доски. Он с трудом удержался на ногах и выпрямился. Оглянулся, испугавшись, не видел ли кто его приключения.

Но город был пуст.

«Или я сошел с ума?» Такая мысль возникла, как будто звякнул отдаленный звоночек.

«А может быть, это все мне только кажется?»

Хоть мысль пропала, она успела нарушить внутреннее спокойствие Егора.

Разношенный короткий сапог Егора был испачкан древесной трухой. Он наклонился и размял пальцами щепку. Все было настоящим. И щепка, и эти избушки, которых быть здесь не может.

«Но ведь сумасшедшие не знают, что они сумасшедшие, — подумал Егор. — Им кажется, что все вокруг нормально. Значит, не исключено, что я сейчас очнусь… проснусь дома.

Или чудеса все же бывают? Чудеса с точки зрения обыкновенного человека, потому что мир вовсе не такой простой, как на уроке естествознания. Я потерплю, и все вернется на свои места — как спадает вода после наводнения, если ты сумел отсидеться на крыше.

Неужели я начал бояться?»

Послышался глухой удар, словно в отдалении выстрелила пушка. Егор вздрогнул. Поглядел в ту сторону, ничего особенного не увидел, если не считать, что за избой стояла большая, в два метра высотой, тумба для афиш.

Егор подошел к тумбе. Поверх прочих листов была наклеена афиша о выступлении джаз-оркестра Олега Лундстрема во Дворце культуры имени Лихачева. Но кто такой Лундстрем и что это за Дворец культуры, Егор не знал. Он попытался оторвать край афиши, и под ней обнаружилась знакомая ему картинка: женщина, подняв руку, призывает к защите Родины. Сквозь дыру на груди воинственной женщины видны были старинные, тесно стоящие буквы. «Казино «Чардаш» с твердым знаком на конце. Там были и другие бумажки. Почему-то от руки большими кривыми буквами на желтом листе — к сожалению, от него остался лишь верхний край — было начертано: «Голосуйте за четвертый список — партию Народной свободы!» Но почему и когда голосовать, осталось непонятным.

Он постарался осторожно оторвать репертуар Молодежного театра, чтобы узнать, что же обещает человечеству партия Народной свободы. Но тумба от такого несильного толчка стала заваливаться и падать… Егор испугался, хотел удержать ее, но его руки вошли внутрь тумбы, и она рассыпалась, превратившись в кучу ржавого железа, бумаги и трухи… Неожиданный порыв ветра поднял эти бумажки…

По улице быстро ехал человек на велосипеде, переднее колесо которого было больше маленького, заднего. На человеке были высокие сапоги, перетянутый поясом блестящий резиновый плащ и каска наподобие пожарной, надвинутая так низко, что из-под нее был виден лишь кончик носа и короткая черная борода.

Надо было окликнуть его, спросить… но о чем? Человек оглянулся, словно уловил мысль Егора. Оказалось, что у него на носу черные очки и он похож на муравья. Гигантского блестящего муравья.

Человек нажал на педали, и велосипед, тяжело крутя колесами, покатил дальше.

Нельзя было его окликать. Человек был чужим.

Если в мире, который окружал Егора, были свои точки отсчета — обернись и увидишь свой дом в ряду таких же, — то человек на велосипеде, подобно старым избушкам, ничего общего с нормальным прошлым не имел. И глядеть на него было страшно.

Надо кого-то найти. Любого обыкновенного человека.

Это желание означало, что страх приближался к Егору. Чувство освобождения улетучивалось. Еще немного — и он попросится обратно.

Егор взглянул на часы. Стрелки стояли на двенадцати.

Они не сдвинулись ни на секунду с того момента, как он вышел из подъезда. Егор потряс рукой, щелкнул по стеклу — часы стояли. Секундная стрелка не двигалась.

Значит, там, куда попал Егор, нет времени. А так не бывает. Старик Эйнштейн лопнул бы от зависти. Эйнштейн, где ты? Но шутить не хотелось.

Страх наползал, как высокая волна — от нее убегаешь, увязая босыми ногами в песке, а она поднимается, закрывая солнце зеленым занавесом, и вот-вот поглотит тебя, как маленькую букашку.

Вдруг Егору показалось, что кто-то ползет за скамейкой. Он замер. Оказывается, ветер пошевелил тряпкой.

Егор побежал. Он бежал, как по темному лесу, боясь оглянуться. Наверное, страх перед лесом и есть самое древнее из человеческих чувств, сохранившееся с тех пор, когда по лесу бродили волки и тигры, а человек был беззащитен.

Но лес кончается. Из него можно убежать. И за краем леса есть дом…

Скамейки отлетали назад, как столбы за окнами поезда. Егор метнулся было к дому, но потом свернул в сторону, к метро, словно там было безопаснее. Оттого, что в городе не осталось звуков: ни щебетания птиц, ни звона трамвая, ни далекого гудка, ни голосов, — стук шагов Егора заполнял истосковавшийся по шуму воздух, который пережевывал звуки, смаковал, наслаждался ими, выпускал, как голубей, летать над крышами, дробил на части и рассыпал по мостовой.

Деревья и кусты между метро и кварталом массивных позднесталинских домов тоже исчезли, и круглая банка наземного вестибюля выглядела одиноко и нелепо, как голый толстяк посреди улицы. Часть коммерческих киосков, что еще вчера вечером окружали метро, пропали, другие стояли, как прежде, но были закрыты железными ставнями, и непонятно, остались там товары или нет. Мир без времени подчинялся своим нелогичным законам. Например, вывеска магазина «Рыба», составленная из стеклянных букв, свалилась на землю, и похожие на аквариум буквы разбились. На месте ее висела другая вывеска, тоже «Рыба», но не стеклянная, а нарисованная на металле. Рядом с ней из открытого окна свисало выцветшее красное знамя. Киоск «Мороженое» был открыт, но мороженого в нем не оказалось. Только картонные коробки.

Еще одна неожиданность: в вестибюле метро горел свет — слабый, желтый, живой свет. Словно изнутри кто-то звал Егора.

Егор толкнул дверь в метро, она послушно отворилась. В ряд у стены висели телефоны-автоматы, напротив стоял театральный киоск с приклеенными изнутри к стеклу афишами и непроданными билетами на хоккей. За проемом был круглый зал, из которого вниз шли эскалаторы. Над круглым залом горел светильник.

Сначала Егору показалось, что зал пуст, но тут за металлическим барьером он заметил краешек клетчатого пальто. Он сделал несколько шагов и увидел замеченную им ночью девочку в поношенном пальто и туго повязанном сером платке. Девочка сидела, сложившись калачиком. Она спала.

Егор не знал, как разбудить ее, чтобы не испугать. Но девочка даже во сне почувствовала его взгляд и подняла голову. Она смотрела на Егора без страха и любопытства. Потом легко поднялась и взглянула на замерший эскалатор. Эскалатор уходил вниз, в темноту, и оттого казался бесконечным. Егору показалось, что девочка ждет, когда же эскалатор поедет вновь.

Между Егором и девочкой был невысокий металлический барьер. Егор перепрыгнул через него.

— Ты что здесь делаешь? — спросил Егор.

Девочка не ответила.

— Я тебя еще вечером видел, — сказал Егор. — Я на тебя обратил внимание.

Девочка молчала и смотрела на эскалатор. Будто терпеливо ждала, когда же этот парень уйдет и оставит ее в покое.

— Честное слово, я рад тебя видеть, — сказал Егор. — Все-таки теперь я здесь не один.

Девочка пожала плечами. Клетчатое пальто было ей коротко, из-под него торчали ноги — прямые и тонкие как палки. Лампа над головами начала тускнеть, словно кто-то включил реостат.

— Больше никто не придет, — сказал Егор. — Пошли отсюда.

— Я не пойду, — сказала девочка. Голос у нее был хриплый, низкий. Наверное, она простудилась.

— Но почему?

— Он обещал приехать. Он сказал, что приедет.

— Метро не работает. — Егор старался не сердиться на упрямство этого ребенка. — Поезда не ходят. Ты же видишь, что никто не поднимается.

— Я подожду, пока оно снова заработает.

Лампа над головами замигала и погасла. Лишь слабый свет проникал снаружи сквозь проем. Девочка вдруг пошла к эскалатору, словно хотела убедиться в том, что он и на самом деле не движется. Егор не стал ей мешать. Девочка остановилась перед непроницаемой темнотой и вдруг спросила:

— Ты где?

— Я жду, — сказал Егор, — пошли.

Они вышли в серый воздух. Девочка схватилась за рукав куртки Егора, будто испугалась, неожиданно проснувшись. И Егору сразу стало спокойнее — как будто девочка забрала у него страх, а ему оставила заботу о слабом существе.

Они стояли под навесом у метро.

— Светает уже, — сказала девочка.

— Здесь всегда так, — сказал Егор. Хотя, конечно, не был в этом уверен. Но он был старожилом этого мира, а девочка только в него входила.

— Светает, — упрямо повторила девочка.

— Посмотри! — громко сказал Егор и осекся — слишком уж далеко разнесся голос. — Снега-то нет.

— Снега нет, — в тон ему произнесла девочка.

От входа был виден вагон трамвая. Вагон был старый, стекла разбиты, как будто его привезли со съемок про войну сорок первого года.

— Как тебя зовут? — спросил Егор.

— Люся, — ответила девочка. — Люська Тихонова.

Она обернулась к Егору и впервые поглядела на него, словно признала его существование. Глаза у Люськи были серые с черным ободком, а брови оказались тонкими и будто проведенными циркулем, прядь темных волос выбилась сбоку из-под платка. Когда Люська говорила, брови двигались, уезжали вверх, выражая удивление. Люська часто удивлялась.

— Ну, я пошла, — сказала Люська.

— Куда же ты пойдешь? — спросил Егор.

— Домой? — Получилось не утверждение, а вопрос. Словно она и сама в этом не была уверена.

Егор решил было, что Люська сообразила, что она попала в другой мир, но оказалось — причина куда более земная.

— Ты хочешь домой? — спросил Егор.

— А куда же мне теперь? Константин не приехал.

— Кто такой Константин?

— Отец мой, — ответила девочка. — Обещал, а не приехал. А домой я не хотела. И сейчас не хочу.

— Я думаю, что дома у тебя никого нет, — сказал Егор.

Брови опять убежали наверх. Люська молчала — брови спрашивали.

— Ты ведь не хотела Нового года?

— А на что он мне? — спросила Люська. — Только бить будут.

— Кто?

— А все — и мать, и отчим. Они напьются и будут бить меня. В четыре руки.

— Я думаю, — сказал Егор, — что случилась страшная штука. Мы с тобой остались на платформе, а поезд ушел.

— Ты чего говоришь?

— Может, я неправильно понимаю, а может быть, я, к сожалению, прав, — сказал Егор. — Но если очень не хочешь переходить в новый год со всеми людьми, то можно остаться.

— Где?

— Наверное, в старом году.

— А это старый год? — Люська обвела рукой вокруг. Рука высунулась из короткого рукава пальто.

— Ты же видишь — людей нет, даже деревьев нет.

— Ну уж! — вдруг ожила Люська. — Так не бывает.

— Я тоже знаю, что не бывает, — согласился Егор. — Но вот случилось.

— А я не хочу домой идти, — сказала Люська. — Я же убежала, потому что Константин обещал ко мне приехать. А теперь уж, наверное, не приедет. Но мне все равно некуда идти. Придется домой.

— А ты далеко живешь? — Егору надоело втолковывать этой тупой девочке простые вещи.

— Вон там, за углом.

— Ну хорошо, — сказал Егор, — пошли, ты сама посмотришь, что там никого нет.

— А ты иди по своим делам, — сказала Люська — Я без тебя дом найду.

— Как хочешь, — согласился Егор. — Я здесь подожду. Если никого не найдешь, возвращайся. Но думаю, мы с тобой здесь вдвоем остались.

— Я пошла, — сказала Люська, но не двинулась с места. Егор стоял, ждал. — А куда они в самом деле делись?

— Опять двадцать пять!

Тогда Люська побежала прочь. Это было так неожиданно, что Егор кинулся было вслед, потом взял себя в руки. Он был уверен, что никого она дома не найдет.

Правда, ему было страшновато, потому что он понимал, что какие-то люди здесь все же есть и девочку могут обидеть. Поэтому Егор медленно пошел следом за Люськой.

Но тут его внимание отвлек звук разбитого стекла. Звук донесся сверху. Егор поглядел туда. Блестя на фоне бегущих облаков, с высокого шестого или седьмого этажа падали осколки стекол. А в самом окне был виден человек, совсем голый, с длинными волосами, но не разберешь — мужчина или женщина — далеко и освещение не очень хорошее.

Осколки разбитого окна зазвенели, рассыпаясь на кусочки, о мостовую.

Тот человек, наверху, смотрел на них, словно удивлялся. Потом неловко перевалился через подоконник — Егор даже крикнуть ему не успел, чтобы был поосторожнее, — и медленно, а главное, совершенно беззвучно полетел к земле, будто испытывал себя, может ли он летать. Он плавно переворачивался в полете, и казалось, что ему лететь нравится.

Но полет оборвался тупым и влажным ударом.

Человек лежал на асфальте.

Егор кинулся было к нему — может, нужна помощь. Ведь в таких случаях не думаешь… Егор пробежал несколько шагов по направлению к лежащему телу. И замер.

Потому что из-за угла быстро, как таракан, выскочил давешний велосипедист. Или другой, но на него похожий. Он словно поджидал там, за углом, и подъехал буквально через минуту после смерти самоубийцы.

Велосипедиста Егор боялся — с первой встречи. Велосипедист был деловит и бесстрастен. Как робот.

Он подъехал к стене, прикоснулся к ней рукой и повернул большое колесо так, чтобы удобнее ступить на землю. Оставив велосипед прислоненным к дому, он сделал два шага и наклонился над распростертым телом самоубийцы. И хотя Егору было до него метров сто, он довольно четко видел, что происходит.

Как бы стремясь ожить, самоубийца двинул рукой — Егор видел, как его пальцы сжимались и разжимались. Затем дернулась голова.

Велосипедист внимательно рассматривал лежащего на асфальте человека. Затем откинул назад черную блестящую полу плаща и, сделав резкое движение рукой, вытащил из ножен короткий меч. Или длинный нож. Меч блеснул в руке. Велосипедист тщательно прицелился и занес меч. Самоубийца робким движением поднял руку, будто стараясь защититься от удара. Но было поздно. Меч опустился на шею самоубийцы, и его голова покатилась в сторону. Велосипедист шагнул следом за головой, нагнулся и быстрым движением поднял ее за волосы. Темная кровь лилась из шеи, как из опрокинутого кувшина.

Движения велосипедиста были деловитыми, экономными. Под другой полой плаща обнаружился мешок. Велосипедист сунул голову в мешок и затянул его.

Затем свистнул. Переливчато, долго — Егору было видно, как вытянулись трубочкой его губы.

Ничего не случилось. Велосипедист отошел к стене, взялся за руль велосипеда и ловким движением взобрался на седло. Велосипед совершил полукруг, прежде чем человек сумел направить его по проспекту.

Егор смотрел вслед велосипедисту.

Он не мог бы сказать себе, испуган ли тем, что увидел, или нет. Он смотрел на эту сцену без интереса, внутренне сжавшись, но не более как на отвратительную сцену в фильме. Его это как будто не касалось.

Егор кинул взгляд в ту сторону, куда убежала Люська. Вот ей этого видеть не следует. Но Люська не возвращалась.

Надо бы отыскать ее. Но какое-то неясное, даже стыдное любопытство заставило Егора вместо этого медленно направиться к обезглавленному трупу. Ему самому непонятно было, что же он собирается там увидеть. Да и не хотелось видеть.

Но он шел.

Не доходя шагов десяти, Егор заметил какое-то движение возле тела, как будто покойник снова намеревался ожить.

Егор замер. Потом все же проклятое любопытство заставило его двинуться дальше.

Но не до конца.

Он остановился в пяти метрах от тела и тогда понял, что же движется. Это были большие светло-коричневые муравьи, размером с пчелу, — они выбегали вереницей из открытого подвального окна и стремились к телу. Они окружили лужу крови на асфальте, облепили шею и руки. Их становилось все больше, и уже казалось, что весь человек шевелится.

Егор решил, что именно велосипедист свистком вызывал муравьев, которые здесь служат как бы санитарами. Иначе откуда взяться муравьям во вчерашнем мире?

И тут до него донесся высокий крик.

Кричал ребенок.

Егор сообразил, что это Люська.

И сразу забыл о страшном велосипедисте, муравьях и самоубийце — главным в этом мире была Люська. Она возвращала Егора к разумным действиям и чувствам. Пока она есть, с ума не сойдешь, хотя бы потому, что надо заботиться о ребенке.

Егор побежал через площадку у метро к домам, что толпились за круглым вестибюлем. Крик оборвался. Стало совсем тихо.

Егор бежал и мысленно уговаривал Люську не кричать, потому что ее может услышать велосипедист.

Егор вбежал во двор дома, в котором был магазин «Рыба».

И сразу увидел Люську. Люська неслась по пустынному двору, но не к нему, не к метро, а к арке, ведущей на проспект.

— Люся! — позвал Егор. — Ты куда?

Люся остановилась как вкопанная. Повернула голову. С надеждой и страхом — не показалось ли ей. И тут увидела Егора.

— Ну где же ты! — закричала она с укором. — Почему тебя нет?

— Ты заблудилась? — спросил Егор.

Он был несказанно рад тому, что ничего плохого не случилось.

— Я пошла к нам, — сказала Люська. Она протянула руку и взяла его за пальцы. Ее рука была невесомой и пальцы такими тонкими, что страшно было ей сделать больно. — Дверь открыта, а дома никого. И вещи унесли. Кто унес вещи?

— Не знаю, — сказал Егор. — Какие-то вещи здесь остаются, другие исчезают. Разве нам с тобой понять?

— А что случилось? — На этот раз Люська спрашивала без упрямства, просто с интересом.

— Я тебе объяснял.

— Да, ты объяснял, — согласилась печально Люська. — Только я с самого начала не поняла, а теперь тем более не понимаю. Я бы обратно вернулась.

— А ты хочешь?

— Здесь так плохо.

— Здесь плохо, — согласился Егор.

— Куда мы пойдем?

— Ты устала?

— Нет, только хочу спрятаться. Может, в метро спрячемся и ты мне все расскажешь?

— Не надо в метро, — сказал Егор.

Если есть муравьи, подумал он, то могут быть и крысы. И всякие гады. Вернее всего, они таятся в темных местах. Так что лучше оставаться на свету.

Они вышли под аркой на проспект. Лишенный деревьев и снега, лишенный машин и людей, проспект стал невероятно широким и тоскливым. Казалось, что до домов на той стороне не добежишь.

— Скорей бы люди возвращались, — сказала Люська. — Если бы была золотая рыбка, я бы ее попросила, чтобы люди возвратились.

У закрытого железными ставнями коммерческого киоска возилась какая-то фигура. В руке у этого человека был лом. Человек был странно одет — в черное длинное пальто без одного рукава, вместо него был виден оранжевый рукав рубашки.

Волосы у человека были серыми, они окружали тусклым венчиком блестящую лысину.

— Пойдем отсюда, — сказал Егор.

— Погоди, — возразила Люська. — Давай посмотрим, что он делать будет.

Человек ковырял ломом в замке ставня, поддел ее и с натугой рванул. Ставень страшно заскрипел, замок отлетел и со звоном упал на тротуар.

Ставень открылся, и оказалось, что за стеклом палатки осталось немало бутылок.

Человек с размаху ударил ломом в стекло. Несколько бутылок вывалилось наружу. Человек подхватывал падающие бутылки. Одну сунул в карман пальто, вторую за пазуху. Третью держал в руке. Лом мешал ему, но человек с ним не расставался.

Теперь, когда он обернулся, можно было увидеть его лицо, мятое, серое, как и волосы. Все в нем было обвислым — нижняя губа, нос, щеки.

Егор попытался закрыть собой Люську, но она вырвалась.

— Пыркин! — крикнула Люська. — Ты что здесь делаешь?

— Люська! — Пыркин обрадовался. — Ты меня помнишь, скворец?

Пыркин с трудом закинул лом на плечо. Егор заметил, что он бос, но ноги у него такие грязные, что не сразу сообразишь, ботинки это или пальцы наружу.

— Пыркин, — спросила Люська, — ты зачем хулиганишь?

— А я не хулиганю, — с достоинством ответил Пыркин. — Я делаю тщетную попытку. А кто с тобой?

— Это Егор, — сказала Люська. — Он меня в метро нашел. А что случилось?

— В каком смысле, скворец?

— Где все люди?

— Нету людей, — грустно произнес Пыркин, покачнулся, лом вырвался у него из руки, скользнул по спине и грохнулся об асфальт. — Мы с тобой, Люська, оказались на том свете. Хотя есть и другие теории, с которыми ты имеешь возможность познакомиться.

— Пыркин раньше учителем был, — сообщила Люська, пропустившая мимо ушей сентенцию о том свете. — А потом спился.

— А собачку мою не видели? — спросил Пыркин. — Черная такая собачка Жулик. Может, сманили? Нелюди его не любят.

— Нет, не видели, — сказала Люська. — Не было у тебя никогда собачки.

— Это в той жизни не было, — сказал Пыркин.

— А он у нас во дворе жил, — сообщила Люська Егору. — В прошлом году пропал.

— В позапрошлом, — поправил ее Пыркин. — Под Новый год. Сегодня справляем вторую годовщину моего пребывания на том свете.

Егор понимал, что никакой это не тот свет. На том свете трубят ангелы и так далее. Это для религиозных людей. А Егор не был религиозным человеком.

— Точно, под Новый год, — согласилась Люська. — Его с милицией искали. Овчарку приводили, честное слово. Сама черная, а брюхо серое. Не веришь?

— А Жулик весь черный, — сказал Пыркин.

— Не нашли? — спросил Егор. Вопрос казался странным. Если он здесь, то, конечно же, не нашли. Но Егор спрашивал не зря. Ему интересно было узнать, не остается ли что-нибудь от человека в том, настоящем мире? А вдруг это и в самом деле царство мертвых? Тогда должны были найти труп Пыркина. А перед ними сейчас — его душа.

— Не нашли, — сказала Люська. — Мать говорила, что и хорошо, что пропал. Он как напьется, дикий становился, безумный.

— Вот это лишнее, скворец. Пыркин теперь — другой человек. И вы, молодой человек, не обращайте внимания на детский лепет. Людмила светлая, но замученная жизнью девочка. Не исключено, что мы имеем дело с генетическим дефектом, — заявил Пыркин.

— Какой еще дефект! — обиделась Люська.

— Ну что, вспомним старое? — спросил Пыркин и, поднеся к зубам бутылку водки «Русская», сорвал крышечку. Затем коротко и энергично взболтал водку и воткнул горлышко себе в рот, как будто кормил младенца детским питанием.

Голова Пыркина запрокинулась, кадык ходил по горлу, вот-вот разорвет кожу! Егор и Люська смотрели как завороженные. Водка в бутылке колыхалась, втягиваясь, как в воронку, в горлышко, и пропадала в Пыркине. Когда оставалось около половины, Пыркин вдруг оторвал горлышко от губ и, неловко замахнувшись, кинул бутылку. Она разбилась об асфальт, брызги стекла и жидкости разлетелись букетом, напомнив Егору, как прыгал из окна самоубийца.

— Чепуха, чепуха и всяческая чепуха! — закричал Пыркин, закашлялся и стал отплевываться. Это было неприятное зрелище.

Люська сказала:

— Пойдем отсюда, бог с ним. Алкоголик.

— Не уходите! — откашлялся Пыркин. — Я не пью вовсе. Это так, для памяти.

— Ничего себе память! А еще учителем был, — сказала Люська.

— Ничего ты не понимаешь, — ответил с чувством Пыркин. — Скорбь моя происходит оттого, что здесь нельзя насытить желудок и напоить мою голову. Здесь нельзя напиться, отключить мозги и забыть об ужасной своей судьбе. Понятно?

— Понятно, — сказала Люська, хотя не поняла.

— Эх, одно утешение, что вкус остался.

— Вы только из-за вкуса пьете? — спросил Егор.

— А ты попробуй, давай я тебе другую бутылку открою. Ты попробуй, внутрь проходит, а реакции никакой. Хоть ведро выпей. Дать попробовать?

— Егор, не смей и думать! — приказала Люська, опытная в обращении с пьяницами. — Это так начинают с глоточка, с рюмки. А потом вся жизнь будет поломанная.

— Не буду я пить. Видите, — сказал Егор, улыбнувшись, потому что его вдруг тронула забота Люськи.

— И правильно, — сказал Пыркин. — Мне больше останется.

Он громко засмеялся, хотя смеяться ему не хотелось.

Потом оборвал смех, и сразу стало тихо. Тишина напомнила, что они здесь одни.

— Ну пошли, что ли, — сказал Пыркин.

— Куда? — спросил Егор.

— Вам здесь оставаться нельзя. Сожрут, убьют, издеваться будут. Пошли к нам. На передовой пост империи.

— А вы там не пьянствуете? — спросила Люська.

— Объяснили же тебе! Рады бы пьянствовать, но водка на мозг не действует. Ну, пошли, пошли, а то кто-нибудь придет.

— Пошли, — сказала Люська и, взяв Егора за руку, потянула за собой.

Пыркин пошел впереди.

— Тут недалеко, — сказал он. — У речки живем. На Воробьевых горах, у речки.

— На Ленинских горах? — догадался Егор.

— Называй как знаешь. Может, они и Ленинские, если он с Огаревым тут клятву давал на верность народу.

— Нет, — попался на удочку Егор. — С Огаревым тут клятву давал Герцен.

— Точно, — хмыкнул Пыркин. — Ленин давал клятву с Троцким.

И громко засмеялся. Пыркин не умел иначе смеяться. Он смеялся, широко открыв рот, зубы наружу, щеки трясутся, нос болтается — ну как будто индюк смеется. Только очень отощавший индюк.

Пыркин наступил на стекло, подпрыгнул, задрал ногу и стоял на одной, выковыривая стекло из черной подошвы.

Они прошли мимо круглой громады нового цирка, некоторые стекла его были еще целы. Слева поднимался из пустыря университет, справа пошли причудливые здания Детского музыкального театра. Когда переходили улицу, Егор непроизвольно посмотрел налево.

— Нет здесь троллейбусов, — сказал Пыркин.

За бензозаправкой у Дома пионеров стояло несколько избушек. Еще одна деревня. Пыркин немного прихрамывал, горлышко бутылки высовывалось из кармана пальто. Люська семенила рядом с ним. Егор чуть отстал и попытался прогнать это бредовое видение. Он зажмурился и сосчитал до десяти. Дальше считать не решился, чтобы не упасть. Открыл глаза, но ничего не пропало: на фоне серого неба шагали две фигуры. Впереди сутулый Пыркин в черном пальто, один рукав оранжевый, за ним в клетчатом пальтишке девочка Люська.

— Ты в каком классе учишься? — спросил Пыркин, не оборачиваясь.

— В девятом.

— Может быть, я тебе буду курс истории читать, — сказал Пыркин, — чтобы ты не отставал от программы. Мы тебе и физика найдем. Есть у нас один.

Егор пожал плечами — предложение звучало глупо.

— Меня называй Вениамином Сергеевичем, — сказал Пыркин. — Я не люблю, когда по фамилии называют старших, словно алкоголика какого-то.

— А здесь много людей? — спросил Егор.

— Есть люди, — ответил Пыркин.

— А вас с милицией искали, — почему-то повторила Люська. — Овчарку приводили.

— Слышал, слышал! — сказал Пыркин. По мере приближения к реке он становился трезвее и собраннее. — К сожалению, у меня сманили Жулика. Это была очень нужная собачка. В экспедиции никогда без Жулика не ходил. Жулик нелюдей чует.

— Кого?

— Увидишь, — сказал Пыркин. — Без них не обойдешься. Из-за них, скажу тебе, кроме меня, никто из наших в экспедицию не ходит.

Дорога нырнула вниз, прорезая обрыв к реке, но они пошли стороной, по голому крутому склону.

— Они поджидают у бывшего эскалатора, — сказал Пыркин. — Там и сидят.

— Объясните нам, кто такие и почему сидят, — попросил Егор.

— Некогда. Постараемся их обойти.

Он вынул из кармана бутылку, держа ее за горлышко как гранату.

— А нам что делать? — спросила Люська.

— Вам меня слушаться. Когда скажу бежать — бегите. Главное — прорваться к Москве-реке. Но если мы пройдем на цыпочках, может, обойдется.

Они спустились ниже, и тут, как назло, Люська раскашлялась.

— Молчи! — зашипел Пыркин. — Ты нас всех погубишь.

По закону подлости Люська просто заходилась в кашле.

— И зачем только я вас с собой взял! — воскликнул Пыркин.

За сухим одиноким деревом пробежала тень. Замерла, исчезла. Но Егор почувствовал, как тень смотрела на него.

— Все, — сказал Пыркин обреченно. — Нас обнаружили.

— Это фашисты? — спросила Люська, переведя дух.

— Это нелюди, — ответил Пыркин. — Хуже сионистов проклятых.

Такие слова в устах учителя, даже спившегося учителя, звучали необычно.

— Эх, Жулика нет. — Пыркин пошел вниз, размахивая бутылкой. — Держитесь ко мне ближе. Сейчас будем совершать бросок.

Они перевалили через незаметный пригорок, и перед ними открылась река. Слева она широкой серой лентой обходила стадион в Лужниках, справа был Метромост. У первой опоры Метромоста стояла голубая бытовка, оставленная рабочими.

— Хижину «Последний приют земледельца» видите? — Пыркин показал на бытовку. — Вот до нее нам и надо добежать. Это только кажется, что до нее недалеко, — бросок может растянуться на всю оставшуюся жизнь.

Пыркин кинулся вниз к реке, размахивая оранжевой рукой, мелькая черными пятками и подвывая, как обиженный щенок.

Это было похоже на детскую игру в войну.

Егор несся следом, думая только о том, чтобы удержаться, не потерять равновесия и не покатиться кубарем под откос. Рядом бежала Люська. И вдруг этот полет прервался. Егор врезался в Люську, крепко схватил ее, чтобы обоим не свалиться дальше. Пыркин сидел на земле, поджав босые ноги и размахивая бутылкой.

— Долой! — кричал он. — Уничтожу, исчадия ада!

Призраки подкарауливали людей здесь, посреди спуска, когда некуда было деться. Наверх — сто метров, вниз — сто метров склона. А здесь площадка, по краям которой стоят три трухлявых пня.

Призраки были не настоящими и не театральными. Это были какие-то наброски, воспоминания о людях, клочки тумана, ошметки студня. Они стояли полукругом, и, хотя лиц у них не было, казалось, что призраки улыбаются.

Разглядев их, Люська уткнулась лицом в плечо Егора, чтобы их больше не видеть. Егор и сам был бы рад так сделать. Призраки вызывали первобытный животный ужас.

— На прорыв! — завопил Пыркин, метнул бутылку вперед, она раскололась на части, и земля вокруг сразу потемнела.

Призраки отшатнулись или отодвинулись на шаг, наверное, от неожиданности. И тут же опять шагнули к людям, еще ближе, чем раньше. От них шло электричество — уже кололо кончики пальцев.

Егор обнял Люську, которая старалась вжаться в него. Он искал разрыв между призраками, но путь назад был отрезан. Там уже скопились другие, они покачивались, сливались и делились, как амебы.

— Прощайте, товарищи! — крикнул нелепый Пыркин.

И тут сверху раздался звонкий, залихватский лай. Так лают только беспородные дворняжки — существа глупые и даже истеричные.

Комком черной шерсти сверху несся маленький лохматый пес.

Призраки раздались, рассыпали строй и стали превращаться в воздух, таять, как ночные льдинки в весенней воде.

Пыркин быстро пришел в себя.

— А я что говорил? — произнес он назидательно. — Подкрепление приходит в последний момент, когда на шею героя уже наброшена петля. Где тебя, сукин сын, носило?

Пес прыгал, крутился, умудрился сделать сальто, обнюхивал Люську. Поднялся на задние лапы и, бешено молотя хвостом, пытался дотянуться до руки Егора. Егор погладил пса, и тот пришел в полный восторг — завалился на спину, все четыре лапы в стороны.

— Жулик, забываешь, кто здесь твой хозяин и повелитель! — строго сказал Пыркин. Но Жулик не обременял себя такими проблемами. — По какой-то загадочной причине эти нелюди не выносят собачьего запаха, — пояснил Пыркин. — Почему, скажи мне?

— А кто они такие? — спросил Егор.

— Бог их знает. Неизвестное природное явление. А вернее всего — остатки людей, которые жили здесь, да все вышли.

— Куда вышли? — спросила Люська. Она так и не отпускала пальцев Егора.

Пыркин нагнулся, поднял комок земли, пропитанной водкой, размял в пальцах и понюхал.

— Что удивительно, — сказал он, — крайне удивительно… Запах остается. И вкус тоже. А насыщения организма не наблюдается.

Они стояли, не шли дальше, как будто набирались сил, чтобы продолжить путешествие.

— Здесь, — сказал Пыркин, продолжая нюхать комочек земли, — никто не умирает. Но люди постепенно изнашиваются. Говорят, что можно прожить тысячу лет. Есть тут один фараон, только его давно не видели. Так постепенно можно превратиться ни во что, но остаться молодым, что и ждет вас, мои дорогие друзья.

— А почему надо бояться нелюдей? — Люська не прислушивалась к рассуждениям.

— Они парализуют жертву электрическим зарядом, — сказал Пыркин. — А затем, по слухам, высасывают ее. Нуждаются в энергии. А так как энергия относительная, то насыщения не происходит… Ой, как выпить хочется. И захмелеть. Половину жизни отдал бы, чтобы захмелеть.

Пыркин пошел вниз. Егор с Люськой спускались следом, держась за руки. Люська все оглядывалась, словно опасалась, не догонят ли их призраки. Жулик носился кругами, иногда начинал лаять, и его лай был приятен. Это был настоящий живой собачий голос.

Они вышли на асфальтовую дорожку, которая тянулась вдоль воды, отделенная от реки ажурной чугунной загородкой. Но там, где стояла бытовка, загородки не было — оттуда можно было спуститься к воде.

Пыркин прибавил шагу, как бродячий рыцарь при виде своего замка.

Жулик сбегал к времянке, вернулся, проверил, все ли на месте, и убежал снова. Он был здесь свой и ничего не боялся.

Через две минуты они оказались на бетонной площадке. Перед ними стояла голубая бытовка, за ней скелетом щуки изгибался Метромост, который так и не успели отремонтировать.

— Эй! — крикнул Пыркин. Голос его вновь звучал уверенно. — Принимайте гостей.

Из времянки вышла грузная женщина на слоновьих ногах.

В ней было столько жира и мяса, что свекольные щеки выпирали наружу, прижимая темные глазки. Плотные, туго завитые волосы покачивались над головой, словно девственный лес Амазонки, губы были накрашены ярким красным цветом. Одета была женщина в некую бесформенную хламиду из синего бархата, но главной ее особенностью было обилие золотых украшений. Егору показалось, что она вот-вот рухнет под тяжестью золотых и жемчужных ожерелий и браслетов, а колец на ее толстых пальцах было столько, что самих пальцев не было видно — лишь их кончики с красными ногтями высовывались из золотых футляров.

Из-под платья виднелись синие шаровары, какие любят носить в домах отдыха пенсионеры — Егор как-то навещал дедушку в Барвихе. Туфли были тоже золотыми, с загнутыми носками, как у красавицы из мусульманского гарема.

— Гляди-ка, — произнесла женщина басом. — Молодежь явилась не запылилась.

Из-за спины женщины выглянуло низкое и широкое в плечах существо ростом с Люську, но пожилое.

— Давно пора, — сказало существо. — Нам нужна свежая кровь.

Существо было облачено в черные брюки и черный фрак — наверное, так одевались могильщики и гробовщики.

Оно вынуло руку из-за спины. В руке был черный, блестящий, правда, погнутый цилиндр. Существо надело цилиндр, видно рассчитывая, что станет выше ростом.

— Подходите, не стесняйтесь, — сказала толстуха. — Чего уж, мы с вами одна семья.

— Это Люська Тихонова, — сообщил Пыркин, не скрывая радости. — Представляешь, соседка по дому. Надо же, такое совпадение.

— У тебя все время совпадения, — проворчало существо в цилиндре. — Мне приятно встретиться с новыми добровольцами. Как тебя зовут, корнет?

Человек глядел на Егора стеклянными бешеными глазами. И хоть был на голову ниже его, показался Егору высоким и имеющим право приказывать.

— Егор!

— Фамилия, спрашиваю!

— Чехонин.

— Неправильно! Еще раз!

— Егор Чехонин. Георгий Артурович Чехонин.

— Из дворян?

— Кончай, Партизан, дети проголодались с дороги. — Толстая женщина отодвинула его, зазвенели браслеты. — Сейчас чай будем пить. Вениамин, — обернулась она к Пыркину. — Вы не возьмете на себя эту задачу?

— С удовольствием, Марфута, — ответил Пыркин. И уничижительное имя прозвучало в его устах уважительно, почти подобострастно.

— А ты выпить принес? — спросила Марфута.

— В некотором смысле одна сохранилась.

Пыркин вытащил из-за пазухи последнюю бутылку водки.

— Пришлось от нелюдей отбиваться. Жулик спас.

— Да, — произнес Партизан. Непонятно было — с маленькой буквы его произносить или с большой. — Теряем людей. Ты за Жуликом получше смотри, сведут его у тебя.

— Ты точно знаешь? — спросил Пыркин.

— Сейчас только что проезжал самокатчик из дворца, — сказала Марфута. — Узнавал, не держим ли мы животных. Я спросила, каких животных он имеет в виду. Есть указание, говорит, привезти на Киевский собаку. Очень они ее там хотят испытать. Сюда, говорят, только люди попадают. А животные не попадают.

Жулик словно почувствовал, что речь идет о нем, подбежал к Пыркину и улегся у него в ногах.

— Не попадают, не попадают, — проворчал Пыркин. — Неужели хуже людей? Неужели у него тоже не бывает чувства полной безысходности, когда тебя никто не любит и все хотят на живодерню отдать?

Пыркин пошел в дом, а Жулик затрусил за ним, что вызвало реплику Партизана:

— Собакам не место в доме.

— Помолчал бы! — огрызнулся Пыркин.

— Пока что я руковожу нашим небольшим коллективом, — сказал Партизан.

Егор спросил Люську:

— Ты есть хочешь?

Спросил, потому что вспомнил, как сам он был голоден совсем недавно, новогодней ночью.

— Не знаю, — ответила Люська. — Погляди.

Между бытовкой и рекой на площадке грудой лежали цилиндры, шляпы, фуражки, каски и кепки.

Марфута перехватила взгляд Люськи и ответила за Егора:

— Это Партизан собирает. Ему все носят. Он по размеру ищет и по форме. У него голова как груша.

И Марфута засмеялась, оставив Егора в недоумении, шутит она или нет.

— А почему он Партизан? — спросила Люська.

— Пускай сам скажет.

— Пожалуйста, я готов, — ответил Партизан. Он уселся на стул с рваным мягким сиденьем, что стоял, прислоненный спинкой к голубой стенке бытовки.

Изнутри зазвенело.

— Пыркин опять чашку разбил. На него не напасешься, — сказала Марфута. — У него руки дрожат от алкоголизма. Алкоголизма не осталось, а руки дрожат.

— А ты бутылку в холодильник поставила? — спросил Партизан.

— Поставила, поставила, рассказывай, дети ждут.

У Егора возникали все новые и новые вопросы. Страха не было — попал в незнакомую взрослую компанию, как в гости. Страх рождается от одиночества или непонятной угрозы. А здесь все было мирно, даже безмятежно.

Конечно, эта безмятежность была ненастоящей, но лучше она, чем велосипедисты.

— Моя биография укладывается в пять строк, — сказал Партизан. — Я был поручиком Ингерманландского полка. Слыхали о таком? Не слыхали, не важно. Теперь мало кто помнит. А у нашего полка была славная история. Во время Первой мировой войны.

— Партизан, не надо подробностей. Подробности, дай бог, потом расскажешь. Ты суть дела.

— Марфута. Я могу и замолчать. Если ты все знаешь лучше меня.

Личико Партизана густо покраснело. И это было особенно странно, потому что у всех здесь, то ли от малокровия, то ли от освещения, лица казались серовато-тусклыми. А глаза блестели, как у больных.

— Говори, говори. — Марфута пошла, тяжело ступая, в бытовку, и от ее шагов домик задрожал.

— Во время Гражданской войны, — произнес Партизан, — мое подразделение действовало в тылу у красных частей. Меня боялся сам Троцкий. Белые партизаны поручика Веснина! Мы пленных не брали! Славное время, залетная песнь! А потом меня схватили. Повязали. Затащили в подвал. И я попал в лапы к совдеповскому профессору, который научился уменьшать людей. Вы поверите, что до плена во мне было две сажени роста? Я ведь Гейдельберг кончал! Этот Фридрих Иванович Мольтке производил опыты над пленными. За три недели он уменьшил меня вдвое.

— Но зачем? — удивился Егор.

— Троцкий приказал сделать специальную команду разведчиков, шпионов, которые не занимают много места и могут быть переправлены за границу в дамских ридикюлях. Разведчиков, которые могут протиснуться в щель под дверью! Они хотели заполнить Европу неуловимыми шпионами. И я стал лабораторной мышкой…

— Чай готов! — закричала изнутри Марфута.

— Идем! — откликнулся Партизан.

Он замер и стал присматриваться к дальнему берегу реки, где, словно гигантская банка из-под шпрот, возвышался стадион. Что-то блеснуло у самой воды.

— Марфута, — позвал Партизан, — высматривают. От стадиона.

— Этого следовало ожидать, — откликнулась изнутри бытовки Марфута.

Но вышла не она, а Пыркин. Он тоже посмотрел на тот берег. Если приглядеться, можно было различить махонькие человеческие фигурки, сидящие у воды.

— И как они только узнают! — воскликнул партизан Веснин, приложив ладонь козырьком ко лбу. — Неужели правда, что нелюди им докладывают?

— Как они доложат? — крикнула из домика Марфута. — Если у них ртов нема.

Марфута говорила мягко, как говорят на юге, порой неправильно ставила ударения.

— Бог с ними, спрячем детишек, — сказал Пыркин.

— А что случилось? Кто они? — спросил Егор.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — ответила Марфута.

— Не все сразу, — поддержал ее Партизан, поднимаясь. Он взял стул с собой, прижал к груди и понес в бытовку. Стул был с него размером. Несчастный человек, если он говорит правду. Он был в две сажени ростом, а стал почти карликом.

Внутри был стол, покрытый клеенкой. На нем стояло четыре чашки и стакан с отбитым краем. Посреди стола возвышался сверкающий начищенный чайник, на блюдечках лежали сухарики и печенье.

Марфута уселась во главе стола.

Партизан поставил свой стул, прыгнул на него с ногами и сел на корточки. Привычно, видно, каждый день так садился.

— Сначала по маленькой? — спросил Пыркин. — С приездом.

— Мне в чашку, — сказала Марфута, будто был какой-то выбор.

— Я сегодня не пью, — сказал Партизан.

Пыркин налил себе и Марфуте. Егор вспомнил, как Пыркин пил водку там, возле метро. И жаловался, что водка на него не действует.

Марфута стала разливать из чайника воду по чашкам. Вода была совершенно чистая, бесцветная. Вода из-под крана, и все тут.

— У нас плохо с огнем, — сказала Марфута гостям. — Огонь здесь горит плохо, да и мало горючих материалов. Так что чай пьем негорячий. Вы уж не обижайтесь. Вода зато у нас хорошая, родниковая, из Москвы-реки. Промышленности нет, загрязнения никакого. Пейте, не бойтесь.

Егор отхлебнул из чашки. В ней была холодная вода.

— Берите печенье, дети, — сказала Марфута. — Печенье хорошее, фабрики «Большевичка». Сама из фирменного киоска брала.

— Это не чай, — сказала Люська. — А чаю нет?

— Другого для тебя не приготовили, — проворчал Пыркин. — Что сами пьем, то и тебе предлагаем. А если водки хочешь, прошу — пожалуйста, присоединяйся.

— Я не пью и тебе не советую, — сказала Люська. — Известно, чем это кончается.

— Пей не пей — конец один, — ответил Пыркин и поднес стакан к губам. Затем запрокинул голову и плеснул в открытый рот.

— Ну, с богом, — сказала Марфута. И тоже стала пить. Но маленькими глоточками, морщась, фыркая и наслаждаясь вкусом водки.

— Не бойся, — сказал Партизан. — Опьянения не наступит. Проверено.

— Знаю, — сказал Егор.

— А зачем пить тогда? — спросила Люська.

— А затем, чтобы вкус ощутить, — сказал Партизан. — Можно, я вам свою историю доскажу?

— Конечно, — сказал Егор.

— Мне удалось убежать от Фридриха Мольтке. И случилось это под новый, 1920 год. Я мчался как зверушка. Ведь я привык большим быть, а меня уже вдвое успели уменьшить. И стали меня настигать! И деваться некуда. Но лучше смерть, чем судьба в руках большевиков. «Нет! — закричал я себе. — Я хочу умереть!» Но пробило двенадцать часов, и я оказался здесь. И было это более семидесяти лет назад.

Партизан отхлебнул воды из чашки, стал хрустеть сухариком, потом кинул сухарик на пол, спрыгнул со стула и, рыдая, пошел наружу.

— Что с ним? — спросила Люська.

— Трагедия у него, — ответил Пыркин серьезно. — Он там полюбил одну девушку. Великую княжну Евдокию.

— Семнадцати лет, — вставила Марфута.

— Семнадцати лет. Она тоже была в лапах этого Фридриха. Но ею занимались раньше. И когда он увидел ее в день побега, пробравшись с риском для жизни в женское отделение, он увидел существо ростом с кошку. Это была его возлюбленная. До сих пор он не может пережить.

— Любовь, — объяснила Марфута, — не терпит компромиссов.

Поверить в эту историю было нелегко, но окружающие говорили об экспериментах зловещего Фридриха как о само собой разумеющемся. И уловив сомнения Егора, Марфута подтвердила:

— Здесь много необъяснимого. Я сама иногда теряюсь.

— Но это же было у нас! — возразил Егор. — Давно и у нас, а он все равно такой же.

— Глупости, присмотрись, — велела Марфута.

Егор присмотрелся. Партизан, как бы желая ему помочь, снял цилиндр. Волосы у него были длинные, седые, редкие. Лицо молодое, почти юношеское. Глаза оловянные. Все остальное досталось Партизану от древнего старика.

— Вы с какого года? — спросил Егор.

— Я на десять лет старше века, — ответил Партизан.

— Вам сто лет?

— Чуть больше. Но я неплохо сохранился. — И Партизан засмеялся легко и беззаботно. — И пока не сойду с ума или не попадусь к бандитам, буду так же хорош, весел и рассудителен.

— Милый мальчик, ты пей воду, пей, — сказала Марфута. — Здесь организму не требуется пища. Ты можешь, конечно, поесть, и желудок у тебя сработает, но еды не требуется. А вода нужна. Наши с тобой организмы беспрерывно выделяют пар и пот. Вода очень нужна. И не важно, какой это чай, от воды не отказывайся.

Марфута была ласковая, заботливая, как родная тетя, к которой ты приехал на дачу. Люська послушно отпила из чашки. Но ей пока пить не хотелось. Егор поблагодарил Марфуту, но тоже пить не стал.

— Кто не пьет, быстрее стареет, — сказала Марфута.

— А здесь стареют по-разному? — Этот вопрос давно крутился в голове Егора. Ответ на него был не так уж и важен. Егор решил для себя, что он отсюда выберется. Не останется в этом глупом мире. Но для того, чтобы уйти, важно было понять. Ведь Егор многого не понимал до сих пор. Даже куда попал — не понимал, что это за мир людей, которые в новогодний час, в новогоднюю минуту мысленно отказались идти в новый год с остальными людьми. Мир беглецов? Это, очевидно, будет лишь самый первый, поверхностный ответ. А суть-то, наверное, глубже. И нужно задать правильный вопрос.

— Здесь никто не стареет, — ответил Партизан. — Безусловно.

Пыркин слил в стакан оставшуюся водку. Спросил:

— Никто мне компанию не составит?

Когда никто не ответил, он выпил стакан и сказал:

— Люди стареют, как стулья. Стул бывает новый, а потом разваливается. Он неодушевленный. Так и мы — стулья.

— Стулья! — засмеялся Партизан. — Из красного дерева.

«А сколько вам лет?» — хотел спросить Марфуту Егор. Но у женщины спрашивать об этом неприлично.

Вдруг он увидел себя со стороны в бытовке, тускло освещенной светом из двух маленьких окошек, сидят за шатучим столом несколько человек и пьют холодную воду из чайника.

— Сухарика еще хочешь? — спросила Марфута.

— Не хочу! — вырвалось у Егора. — Ничего не хочу! Я домой хочу.

— А вот домой, к папе и мамочке, у нас дороги нет, — сказала Марфута. — Многие бы желали, но не получается.

— Ты не права, Марфута, — сказал Партизан. — Говорят, что были отдельные попытки.

— Удачные? — спросил Егор.

— Молодой человек, вы попали сюда по своей воле. И притом по сильной воле. У вас просто не было другого выхода. Только отчаяние. Да, именно отчаяние вы оставили за своей спиной. Вы спаслись от отчаяния, приехали к нам, мы довольны, что вы нам свежие московские новости будете рассказывать, но вам вдруг захотелось обратно. Да если б это было возможно, люди начали бы шастать между нашими действительностями. И к чему бы это привело?

— К полному разрушению обоих миров, — ответил Пыркин. — Исторически это нам известно. Слияние двух цивилизаций всегда приводит к гибели одной из них. Дружбы народов, как и дружбы галактических цивилизаций, пока не отмечено. Но, скажу я вам, мне досталась плохая, ядовитая и, может, даже отравленная водка.

— Что любопытно, — заметил Партизан, — здесь отравиться нельзя. Как я понимаю, происходит нарушение связей в организме. Но вырвать может.

— Только не меня! — сказал бывший учитель.

— А здесь много людей? — спросил Егор. Он задавал вопросы вроде бы и правильные, но, как сам понимал, не главные. Но не знал, где же главные вопросы и знает ли кто-нибудь ответы на них. В голове постепенно воцарялась экзаменационная тупость, когда нет ни одной мысли и совершенно все равно, что поставит тебе учитель.

— У нас раньше людей больше было. Но многих нелюди затравили. Это же ужас какой-то, живем, словно на границе, — сказала Марфута.

— А за рекой Афганистан, — сказал Пыркин.

— При чем тут Афганистан! — отмахнулась Марфута.

— Ты не знаешь по возрасту, — ответил Пыркин. — Афганистан сложился уже после твоего отбытия сюда.

— Вот когда они нам не нужны, — сказал Партизан, — то они тут как тут. Крутятся, требуют отдать собачку. А когда нас уничтожают, как котят, то их не дозовешься.

— А если я сейчас захочу умереть? — громко спросил Егор. — Если сейчас захочу, чтобы не ждать, как гнилой стул? Что мне надо сделать?

— Можно, — сказал Пыркин. — Это именуется самоубийством и не поощряется. Грех это.

Егор вспомнил самоубийцу у метро. Но что-то заставило его промолчать о нем. Может, самому было страшно вспоминать.

— Человеку это несвойственно, — сказала Марфута. — Мы же все большие жизнелюбы.

— А как отсюда уйти?

— Егорушка, — сказал Партизан, — ты об этом спрашивал. Ты думаешь, что уйдешь и все станет на свои места? Ничего подобного! Тебе там места нет.

— Почему?

— Знающие люди говорят, — ответил Партизан, — что наши места в первом мире тут же занимают наши двойники. То есть, другими словами, мы сюда и не переходим, а переходит лишь…

— Лишь субстанция, — сказал Пыркин. — Как бы духовная эманация личности. Этот вопрос интересен, потому что тогда возникает закономерный вопрос: а не в раю ли мы с тобой? И скорее всего, я допускаю, что именно генетическое воспоминание о существовании нашего мира, о дублировании миров и послужило основанием для легенды об аде и рае.

— И тогда у нас рай, — сказал Партизан. Сказал ядовито, с издевкой. Конечно же, он так не думал.

— Тем не менее, — сказала Марфута, — у нас с вами большой праздник. Сегодня — Новый год. И это большой юбилей для каждого из нас. Именно в эту ночь мы пришли сюда, чтобы навеки поселиться в мире, где нет зависти, оскорблений, уничижений и гонений. Да здравствует свобода! Как жаль, Пыркин, что ты не взял с собой шампанского.

— Только деньги тратить, — презрительно ответил Пыркин.

Никто не засмеялся.

— А когда ночь будет? — вдруг спросила Люська.

— Ночи, моя красавица, здесь не бывает, — сказала Марфута. — Здесь всегда так.

— А когда же спать? — спросила Люська.

Марфута переглянулась с Партизаном. Ответил Пыркин:

— Ты, конечно, можешь подумать, что мы уроды и даже привидения. В таком случае отвечу: от такой же и слышу. Но самое печальное в том, что здесь можно не спать. Правда, можно себя уговорить, особенно если устанешь или перенервничаешь. Но проспишь немножко — и вскочил. Проснулся, и ничего, блин, не изменилось. Партизан фуражки меняет, а Марфута пасьянс раскладывает. Тьфу ты!

— Вениамин прав, — сказала Марфута. — Как вы уже догадались, времени у нас нету. Попался бы преподаватель хороший, я бы за пятьдесят лет сто языков выучила. Пошла бы по всему миру, из страны в страну, всюду бы людей встречала, беседовала с ними. Давно собираюсь на Эйфелеву башню поглядеть. Ты не видал?

— Нет, не видал, — признался Егор.

— И мы с генералом в Отечественную не дошли. Немного не дошли. Берлин взяли, а мой генерал говорит — теперь, говорит, Сталин даст приказ, и будем мы брать Париж малой кровью. Но, к сожалению, наступил праздник Победы, и не побывала я в Париже. Думала я тогда: выйду замуж за генерала, поедем с ним в Париж как почетные гости…

— Марфута была боевой подругой, — пояснил Партизан. — Мы таких, как она, понимали, но не уважали.

— Всю войну, — подтвердила Марфута, — не отходила. Раны перевязывала, самогоном отпаивала, на руках от поля боя до «Виллиса» носила. На Новый, 1946 победный год стояли мы тогда в стратегическом резерве главнокомандующего в Польше на случай обострения. Пошла я в парикмахерскую, чтобы маникюр сделать, краковская была там парикмахерская, но маникюр хорошо делали. Платье на мне гражданское было, трофейное, из крепдешина, пальто на заказ, а он ждал меня на торжественный ужин. Я прихожу без пятнадцати двенадцать, как сейчас помню, меня его денщик Эдик встречает, с такой гадкой улыбкой. К генералу, говорит, нельзя. У них сурприз. Какой еще сурприз? А такой, что приехала к нему его супруга Мария Тихоновна с их сыном Матвеем… Так что генерал Василий Федорович делает вид, что праздник готовил к приезду жены, а мои шмотки, какие дома были, покидал в заднее окно, а офицерские жены их разобрали. Ах! Если бы вы знали, как гадко он смотрел на меня! Это за то, что я раньше отвергла все его притязания. Я вышла. Путь один — кидайся в реку Вислу, но даже смерти не хотелось. Главное, не хотелось жить на одной земле вместе с ним. Он же обещал мне жениться, говорил, что как только первая возможность — развод. Понимаешь?

Она взмахнула толстыми руками, и зазвенели браслеты. Егор увидел ее иначе, чем до рассказа. Это была пышная, курчавая, чернокудрая, страстная женщина. Егор мысленно употребил эти слова, хотя они были книжными и в жизни Егор их никогда не употреблял.

— Со Старым годом! — воскликнула Марфута, поднимая свою недопитую чашку с водкой. — За Родину! За Сталина! За Победу!

— Совсем рехнулась старая, — сказал Пыркин. — Пойду погляжу, как на том берегу, продолжают наблюдение?

Он взял с полки бинокль. Егор тоже поднялся.

— Я с вами, — произнес он.

Он услышал, как за спиной Марфута сказала:

— Вот тебе, Людмила, новогодний подарок. Сережки из чистого золота с малахитом. Носи от моего имени.

— У меня уши непроколотые, — ответила Люська.

Пыркин стал смотреть в бинокль на тот берег, не обращая внимания на гостей, которые появились на набережной.

Плотная сутулая девушка с длинными черными волосами, в бесформенном сером платье с накладными карманами и в шлепанцах, толкала перед собой инвалидное кресло, в котором обвисло сидел толстый юноша со спутанными длинными жирными космами.

— Кто это? — спросил Егор.

— Не обращай внимания, — сказал Пыркин. — Психи разного рода. Здесь кого только нет. Это скоро кончится.

— Кончится? Как стулья?

— Да. Как стулья. Соня Рабинова, я с ней знаком, хорошая была девушка, ее хотели на вокзал взять, но она объяснила, что попала сюда из-за сифилиса. Представляешь, ее завкафедрой заразил. Здесь она этого нашла… идиот, идиот, а ведь тоже сюда захотел. Тоже ему дома, видите ли, плохо было. Вот она его и возит. Искупает свои грехи.

Марфута услышала этот разговор, вышла из бытовки и крикнула длинноволосой девушке:

— Сонька, заходи к нам, мы Новый год провожаем.

— Нет, спасибо, — ответила девушка. — Это развлечение не для нас.

— Откуда тебе знать? — сказал Пыркин. — Может, твой идиот желает с нами выпить водки?

— Нет, я знаю, он не пьет, — ответила девушка. — Он думает.

Здесь есть вокзал, подумал Егор. И есть Париж. Значит, здесь не кусочек Земли, а целая планета. Наверное, здесь много людей.

Он встретился взглядом с идиотом. Глаза смотрели сосредоточенно и остро. Шевельнулись толстые мокрые губы, шепча что-то. Егор испугался, потому что понял притворство юноши. И тут же его взгляд погас.

Сердце Егора сжалось. По набережной не спеша ехал велосипедист. Может быть, здесь один велосипедист, а может быть, их много, но они одинаково одеты.

— Смотри! — сказал он Пыркину. Пыркин быстро обернулся. Велосипедист уже подъезжал к ним.

Тот же велосипедист. В черном блестящем плаще, в пожарной каске, надвинутой на уши, и в черных очках, отчего его лицо казалось маленьким.

— Эй, Марфута! — крикнул он. — Подержи велосипед.

— Я сам, сам, — отозвался Пыркин.

Он сбежал по ступенькам и затрусил к велосипеду.

— Марфута, — сказал велосипедист, — я тобой недоволен. Неужели все еще генералу верность хранишь?

— Храню, — ответила Марфута.

— А ведь я тебя в Париж отвезти могу, — сказал велосипедист.

— Кишка тонка, — сказала Марфута.

Велосипедист сошел с велосипеда. Пыркин держал машину, как боевого коня, за сиденье. Переднее колесо было с него ростом.

— Показывай, какого полку у вас прибыло, — спросил велосипедист.

— Малолетки, — сказала Марфута.

Из бытовки вышел и Партизан.

— Я бы завтра с докладом пришел, — сказал он.

— Велели сегодня. Есть мнение, что вы заманили к себе чужих людей.

— Это еще почему? — обиделся Партизан. — Они же добровольно.

— Не скажи, — возразил велосипедист. — Я этого парнишку наверху видел у метро. Видел я тебя?

— Не знаю, — сказал Егор. — Вас же угадать нельзя.

— Дурак, меня угадать надо обязательно. Я же исполнитель.

Велосипедист обернулся к Партизану:

— Документы должны быть в порядке.

— Послушай, Грымза, глаза твои пустые, — сказала Марфута. — У прокаженных не спрашивают билетов на бал.

— Ты не намекай, — ответил велосипедист. — Все должно быть путем. Их должны в книгу занести. А где вторая персона?

— Люська, выходи, — сказал Пыркин. — Власти желают сделать с тебя фотографию.

— Значит, ты… — Велосипедист откинул полу плаща. Мешка с головой под плащом не было. — Ты будешь у нас Георгий Артурович Чехонин, возраст шестнадцать лет…

Странно было это слышать. Значит, о нем все известно?

Вышла Люська. Она явно боялась велосипедиста.

Велосипедист записал данные Егора, кое о чем спросив его для уточнения. Потом обратился к ней:

— Тихонова, Людмила Георгиевна. Двенадцать лет. Порядок должен быть во всем.

Записав, он спросил у Партизана:

— Значит, оставляете их при себе?

— Конечно, — сказал Партизан. — У меня совсем людей не осталось.

— Да, ты прав, — согласился велосипедист. — Нельзя форпосты оголять. Может, тебе еще людей подошлют. Но если подошлют, считай, что молодежь отберут. Сам понимаешь, молодежь к нам редко попадает, молодежь на вокзале требуется. Император невесту ищет. А так чего нового?

— Там вон, за рекой, — сказал Пыркин. — Наблюдают.

— Чего ж ты сразу не сказал! — рассердился велосипедист. — Это же главнее, чем ваш Новый год. Сколько их там?

— Двое с биноклем, — сказал Пыркин.

— Вот это я доложу.

Он взобрался на велосипед и медленно поехал по набережной, глядя на тот берег, видно, надеялся увидеть наблюдателей.

— А на том берегу кто был? — спросил Егор.

— Плохие люди, — сказала Марфута.

— Плохие люди, — повторила Люська. — Это же надо — всюду плохие люди.

— От этого никуда не денешься, — добавила Марфута. — Куда ни кинь, всюду встречаются фашисты. Не добили мы их.

— Я не знаю о фашистах, — возразил Партизан. — Не было в мое время фашистов. Но для меня есть большевики, порождение темных сил. Ох, сколько я их пострелял!

— А потом пошел на службу фашистам! — сказала Марфута.

— Я сюда пошел на службу.

— А если бы не сюда, наверняка бы ушел к фашистам, как генерал Власов!

— Вот так они каждый день, — сказал Егору Пыркин. — Не понимают, что все это — история, материал для изучения. Но, к сожалению, человечество совершенно не умеет извлекать уроков из прошлого. Через десять лет сюда завалится новенький и удивится, кто такой президент Буш.

— А кто это такой? — спросила Люська.

— Вот видишь!

Война между Партизаном и Марфутой между тем утихала. Марфута вспоминала о Сталинграде, а Партизан обвинял Троцкого в расстрелах и зверствах. Марфута торжественно объявила, что Троцкого убрали. Потому что он был фашистским шпионом…

Егору и на самом деле было неинтересно, о чем собачатся привидения. Он думал о том, что, наверное, на настоящей Земле появился второй Егор, пришел домой и сейчас спит, не вспоминая о магнитофоне. «А если это и не так — все равно мы привидения. Они старые привидения, а мы с Люськой новые привидения. Глупо». Вот Егор всегда хотел стать археологом, находить забытые цивилизации, спасать их от забвения. Серега, который еще не решил, кем станет, смеялся над Егором за то, что тот хочет копаться в старых могилах, — это не занятие для человека XXI века. Ничего Серега не понимал — археология самая оптимистическая из наук. Она спасает память человечества. Егор много читал исторических книг и записок археологов. Знаете ли вы, какое счастье — заглянуть в гробницу Тутанхамона, которую пощадили древние грабители? Понимаете ли, что значит развернуть берестяную грамоту и увидеть слова, написанные тысячу лет назад, — детские каракули или приглашение на свидание. «Ничего ты, Серега, не понимаешь». А тот отвечает: «Ты, Егор, готовишься в охотники за привидениями». Вот почему Егор вспомнил Серегу. Ведь история не может остановиться.

— Что Марфута имеет в виду под плохими людьми? — спросил Егор.

— Каждое общество, даже общество призраков, — рука Пыркина дернулась в направлении откоса, где на них напали призраки, — даже общество призраков стремится к организации. Таким образом оно защищает себя. Понимаешь?

— Понимаю, проходили, — сказал Егор.

— Некоторые проходили, а другие самый нужный урок проспали. Продолжаю: каждое общество за пределами первобытной стаи делится на вождей, воинов и землепашцев. Одни командуют, другие защищают или нападают, третьи обеспечивают прибавочный продукт. Так и здесь. Это еще до меня случилось. Может, тысячу лет назад…

— А давно этот мир существует?

— Не перебивай преподавателя. Мир этот существует неведомо с каких пор. Здесь нет часов и даже солнца и небесных тел, которые помогают понять время. Вижу в твоих глазенках очередной вопрос и спешу удовлетворить твое любопытство. Здесь времени нет. Нет минут, часов и даже самой жизни. Но ты можешь договориться со мной, что песок высыпается вниз, допустим, за десять минут. Мы и пользуемся таким счетом. Можешь услышать: «Приду через один песок» или «Приду через три песка». У нас тоже есть, я из аптеки унес — страшный дефицит.

— Значит, никто не знает, сколько он прожил?

— Есть другой способ мерить время. Не догадываешься какой?

— Догадываюсь, — сказал Егор. — По нам.

— Правильно. Вот прибыл сюда Партизан. А мы с тобой знаем, что события, которые его погубили, произошли больше семидесяти лет назад. Вот тебе и точка отсчета.

— А как ваше общество организовано?

— Хватит! Это напряжение невыносимо для моей головы. Поживешь здесь, узнаешь.

— Я не хочу здесь жить.

— Все мы прошли этот этап, — сказала Марфута.

Люська уверенно заявила:

— Мы с Егором уйдем.

— Ну ладно, чего маленьких обижать, — вздохнула Марфута. — Пускай поищут.

— Чего поищем? — не понял Егор.

— Выхода отсюда поищете. А выхода нет!

— Как вошли, так и выйдем! — крикнула Люська. — Нам с вами не нравится.

— Вот в этом и заключается твоя методологическая ошибка, — произнес Пыркин. — Откуда ты ушла в ночь под Новый год? Момент прорыва сюда — это момент во времени, а не в пространстве. Ты следишь за моей мыслью?

— Слежу, — растерянно сказала Люська.

Пыркин повернулся к Егору. Он больше надеялся на его понимание.

— Ты уходишь сюда в определенное мгновение и попадаешь в мир, в котором нет мгновений.

— Вот именно! — сказал Партизан. — Мгновенье, ты прекрасно!

«Они ненастоящие, — подумал Егор. — Беззаботные, как микробы».

— А раз здесь нет мгновений, то здесь и не может быть Нового года. Скажи, пожалуйста, где же то мгновение, в которое ты собираешься вернуться?

— Я его найду, — сказал Егор.

— Тогда мой тебе совет, — сказал Пыркин. — Ищи не мгновение, а точку в пространстве. Мысли философски. Понимаешь, что это такое?

— Спасибо, постараюсь, — сказал Егор.

Марфута потянулась, зазвенели золотые браслеты и ожерелья. Гигантская грудь издала глубокий звук, словно пустая бочка.

— И охота вам, хлопчики, время впустую тратить, — сказала она. — Ой, доля моя бабья! Где ты, мой генерал, запропастился! Верно, от старости помер. Поехал бы сюда со мной, до сих пор был бы живой. Знаешь что, Партизан? Вот откроют когда-нибудь сообщение между нашими мирами. И будут сюда путевки продавать. Для достойных людей. Как мой генерал.

— Ох и набежит сюда жулья! — вздохнул Пыркин.

— Не скажи! Сюда путевки ВЦСПС будет распространять. Передовикам труда и классовых битв, — возразила Марфута.

— А знаешь ли ты, что на вокзале сама Крупская живет!

— Помолчи, дурень!

— А кто такая Крупская? — спросил Партизан.

— Это вдова, — сказал Пыркин. — А чья — не скажем. Не дорос ты еще.

— Если не скажете, значит, вдова Троцкого, — догадался Партизан.

И хоть Егору не очень приятно было слышать, как говорят о жене товарища Ленина, в глубине души он понимал, насколько все во времени относительно. И кто вспомнит о нас через пятьсот лет? И кто мог знать о нас всего пятьдесят лет назад?

— Внимание! — сказал Пыркин. — Смотрите на тот берег.

— Вижу, — сказала Марфута.

— Принимаем меры! — Партизан кинулся внутрь бытовки.

Егор посмотрел на реку и увидел, как от дальнего берега отчаливает лодка. В ней сидят несколько человек.

Из бытовки доносился шум. Егор заглянул внутрь через окно. Партизан, сменив цилиндр на военную фуражку, дергал за гирю, висевшую у дальней стены. Провод, к которому была прикреплена гиря, выходил наружу над головой Егора. Провод дергался. Егор проследил, куда он идет. Провисая, провод тянулся к кривому столбу и уходил дальше вдоль берега.

«Странно, — почему-то подумал Егор. — В этом мире есть миллион пустых квартир и даже дворцов. Занимай — не хочу. Но люди сбиваются в кучки в каких-то жалких бытовках. То ли потому, что им ничего не нужно, то ли потому, что в большом городе страшно и одиноко. Скорее им ничего не нужно. Ведь если человек чего-то добивается, он спешит или считает минуты, он смотрит, как растут дети и как умирают старики. А здесь — какой смысл во дворце, если ты можешь занять десять дворцов? И все пыльные. И будешь изнашиваться вместе с дворцом, как старый стул».

Партизан вышел из бытовки.

— Я подал сигнал, — сказал он. — Будем сопротивляться или как?

— Я бы убежал, — сказал Пыркин, — да Марфута плохо бегает.

— Я вообще не бегаю, — сказала женщина. — Мне стыдно бегать.

— Тогда оставайся, — сказал Партизан. — А мы спрячемся.

— Меня нельзя бросать, мальчики! — испугалась Марфута. — А если бросите, я им сразу скажу, где вы спрятались.

— Тогда беги! — велел Партизан.

Странно — они боялись. Они очень боялись лодки, которая медленно двигалась через реку. Значит, на самом-то деле они держатся за это подобие жизни, как человек в тюрьме или в яме все равно старается выжить.

— А что они нам сделают? — спросил Егор.

— Тебе хорошо, — огрызнулась Марфута, — тебя они не догонят. А меня догонят.

— Это изверги, — сказал Пыркин. — Побежали, что ли?

Марфута возилась в бытовке, собирая вещи.

— Ну что ты возишься! — крикнул Партизан.

Пыркин пошел первым. Его черное пальто с оранжевым рукавом развевалось, как бурка героя Гражданской войны. Он не оборачивался, но крикнул на ходу:

— Молодежь, не отставать, если жизнь дорога!

— Мальчики! — закричала с порога бытовки Марфута. — Прикройте меня. Задержите их!

— Я уже вызвал помощь, — сказал Партизан. Он бегом догонял Пыркина.

— Когда она еще придет! — отозвалась Марфута. Она пошла следом. Но толстые, распухшие ноги с трудом держали ее, она переваливалась, как гусыня. В руке, унизанной браслетами, она тащила мешок.

— Дура, — окликнул ее Пыркин. — Ты чего с собой золотишко взяла? Оно тебе не пригодится.

— Я лучше знаю, что пригодится, а что нет.

Жулик бежал рядом, ему нравилось новое приключение, он прыгал и бегал вокруг.

— Если он там будет лаять, придется ликвидировать.

— Ты у меня доликвидируешься! — пригрозил Пыркин. Жулик как будто понял, замолчал.

— Давай мы поможем Марфуте… — неуверенно произнес Егор.

— И не мечтай. Ее не спасем, сами погибнем.

Они бежали к устоям Метромоста. Егор краем глаза увидел нелюдей. Несколько призраков появились в стороне у высохшего дерева.

— Ату их! — крикнул Пыркин.

Жулик послушался и понесся к призракам. Егор оглянулся. Лодка была уже близко от берега. Марфута сильно отстала. Даже отсюда было слышно, как тяжело она дышит.

Партизан снял фуражку, нагнулся и исчез за крайней опорой моста.

Пыркин последовал за ним.

Когда Егор с Люськой оказались в тени нависшего над ними моста, они услышали голос Пыркина:

— Иди ко мне, нагнись только.

Они оказались в пещере, образованной бетонными плитами моста и склоном. Пещера была кем-то углублена, свет в нее попадал со стороны реки сквозь щель, как раз над головами.

— Егор, выйди на разведку, — приказал Партизан. — Осторожно ползи вперед, не высовывайся. Если что — прячься немедленно! Главное, доложи, как там Марфута!

Егор подчинился. Он подполз на животе ко входу в пещеру и выглянул наружу.

Марфута так и не достигла укрытия — до нее еще метров сто. Затем он увидел людей из лодки, их было четверо, они были одеты разнообразно и неряшливо, словно играли в разбойников.

Все четверо шустро бежали вверх по склону, весело крича на ходу, чтобы Марфута остановилась и их подождала. Они казались совсем неопасными.

Марфута бежала из последних сил. Наконец ее пальцы сами разжались, и она уронила свой мешок. Ей бы побежать быстрее, но она остановилась, расплылась грудой мяса и стала собирать в мешок высыпавшиеся оттуда драгоценности. Партизан просунул голову рядом с Егором.

— Дура, — прошептал он. — Как Тарас Бульба.

Егор вспомнил, что Тарас Бульба попал в плен к ляхам, потому что вернулся за своей трубкой. Оказывается, Партизан тоже читал Гоголя. А что в том удивительного? Ведь Гоголь жил еще раньше.

Марфута не сумела собрать добро в мешок, веселые разбойники догнали ее.

— Вот и славно, — сказал первый из них.

Неожиданно он ударил Марфуту в бок так, что она упала на землю.

— Ой, миленькие хлопчики! — завопила Марфута. — Да за что ж вы на бабу старую навалились! Отпустите меня, вы ж меня знаете, я всегда здесь живу.

Второй молодец поднял мешок.

— Тяжелый, — сказал он. — Наверное, с полпуда.

— И все ворованное, — сказал третий. — Безобразие.

Они засмеялись.

— Это мы конфискуем, — сказал первый и, видно, главный. У него была черная бородка клинышком, как у Мефистофеля, и небольшие торчащие усы.

— Конфискуйте, конфискуйте, — согласилась Марфута.

— И все бранзулетки, которые ты на себя навешала, тоже конфискуем.

— Это правильно. — Марфута начала сдирать с себя браслеты и ожерелья.

Она очень торопилась, руки тряслись, она старалась стать маленькой, незаметной, послушной, как ребенок, чтобы злые дяди не обижали ее. Егор понял, что не может больше смотреть на страдания Марфуты, — он рванулся, чтобы вылезти из пещеры, но Партизан, видно, догадался об этом и прижал Егора к земле — рука у него оказалась сильной.

— Ты с ума сошел, — прошептал Партизан. — Ты же всех погубишь и себя тоже. А ей только Бог поможет.

— Егор, — пискнула сзади Люська, — не ходи, пожалуйста.

— Где другие? — спросил бородатый в камуфляже. — Новенькие где?

— Я не знаю, — завыла Марфута. — Не знаю.

Она закричала, и ее вой поднялся до визга, потому что бородатый завернул ей за спину толстую руку и Марфута, стоя на коленях, склонилась головой к его сапогам.

— Та-ам… — забулькала Марфута, — под мостом.

— Показывай!

— Так я и знал, — прошептал Партизан.

Он сделал паузу, прислушиваясь, затем заговорил:

— Побежали дальше. Есть запасной вариант. Ползком направо, а как крыша кончится, сразу вниз, за мной.

Никто не задавал вопросов. Даже Люська понимала, что разговаривать некогда. Но удивительнее всех вел себя Жулик. Он первым выполз из убежища и на полусогнутых лапах побежал именно туда, куда велел бежать Партизан.

Партизан пополз следом за ним. Егору показалось, что место настолько открытое, что их сразу заметят.

Но заметили их не сразу. Крики послышались тогда, когда последний из них, Пыркин, покинул убежище и, пригибаясь, помчался за остальными.

— Вот они! Держи!

Партизан скатился вниз по склону, как куль с картошкой. Егор тоже потерял равновесие и старался удержаться за какие-то палки и железки, которые торчали из земли. Люська бежала легко, она была невесомая и ловкая.

Уже внизу, схватившись за вылезающий из асфальта кусок рельса, Егор смог посмотреть наверх, откуда доносились крики, неслышные, пока бежишь, и громкие, стоит тебе остановиться.

И он увидел, как Пыркин стоит на пути противников, размахивая толстым дрыном.

— Не подходи! — кричит он. — Убью! Всех перестреляю!

Мефистофель сделал шаг вперед и вытащил из-за пояса саблю. Пыркин крутил палкой так отчаянно, что Мефистофель не смел приблизиться к нему.

— Заходи сбоку, Мартын! — закричал Мефистофель своему помощнику.

Тот начал обходить Пыркина, но сделать это было нелегко, потому что слева от Пыркина была стена, справа — крутой откос. Мартын старался пробраться по крутизне, но сорвался вниз и хлопнулся на живот, чтобы не скатиться в воду.

Третий бандит никак не мог придумать, как подобраться к Пыркину, и метался за спиной Мефистофеля.

— Убери его! — кричал Мефистофель.

Партизан толкнул Егора в сторону, где оказалась дыра, прикрытая стоявшей под острым углом гигантской плитой.

Люська прыгнула внутрь первой, за ней — Партизан, который тянул за собой Егора, но Егор смотрел, как Пыркин сражался с бандитами.

И успел увидеть, как бандит по имени Мартын, поднявшись на ноги и с трудом балансируя на крутом склоне, вытащил из-за пазухи пистолет.

— Давай же! — крикнул Мефистофель.

Мартын прицелился, и больше Егор ничего не увидел и даже не услышал выстрела, потому что Партизан утащил его внутрь, в черную нору.

— Ползи! — приказал он.

Егор послушно пробирался в полной темноте, осыпалась земля, что-то холодное и скользкое упруго дернулось под рукой, Егор сжался от ужаса, а Партизан все торопил и торопил его:

— Ползи, ползи!

— Все, — глухо ахнула спереди Люська. — Здесь стена.

— Тогда сиди и молчи, — проговорил Партизан.

Наступила тишина.

Все слушали, что происходит снаружи, но нора, в которую они забрались, была достаточно глубокой, и не было слышно ни звука.

— Боюсь, — вдруг произнес Партизан, — что Жулик к нам побежит. Он их наверняка на нас выведет.

— Там что-то было, — сказал Егор. Он вытер влажные ладони.

— Не бойся, — сказал Партизан. — Здесь улитки бывают. Крупные улитки. Давно завелись. Они не кусаются. И слизь у них не опасная. Но если будут Марфуту пытать, она наверняка на нас покажет. Она это убежище знает. Лучше бы ее сразу убили.

— Ой, что вы говорите! — ахнула Люська.

— Фуражку потерял, вот что говорю, — ответил Партизан.

Было душно. Долго не просидишь.

— Нам долго здесь сидеть? — Люська как будто угадала мысль Егора.

— Пока не уйдут, — ответил Партизан. — Ты не бойся, не задохнемся. Мы как-то здесь вчетвером сидели. Часа два. Но живые остались.

— Что им от нас нужно? — спросил Егор.

— Вы им нужны, — сказал Партизан. — Они выследили, что у нас молодежь.

— А почему молодежь?

— Глупый, молодежи здесь нехватка. Молодежь всем нужна. И новенькие тоже. А если молодежь и новенькие, то тут цены нет.

— На что я им?

— Продать, — сказал Партизан. — Или использовать.

— Как?

— Как, как! Рано тебе еще знать как! — рассердился Партизан. — Твое дело сидеть.

— Уйду я от вас, — сказала Люська. — Нельзя мне с вами жить. Лучше уж дома.

— Надоело, — сказал Партизан. От него пахло немытым телом и дешевым одеколоном. Задохнуться можно от такого одеколона. — Никто отсюда не уходит.

— А кто нам скажет, когда выходить? — спросил Егор.

— Птичка пропоет, — ответил Партизан. — Помолчи.

Они молчали. Чтобы не было грустно, Егор стал думать. Он уже немного привык к своему положению и даже поверил в то, что стал как бы привидением. Ведь невероятно то, что происходит с другими. С тобой невероятного не бывает. Дядя Боря когда-то любил повторять: «Будем решать проблемы по мере их возникновения».

«Вот мы сейчас сидим в черной дыре. Я, один пожилой человек, которого не успели уменьшить до нужного ничтожества, девочка Люська, не очень образованная, по-своему симпатичная, и ее жалко. И надо отсюда выбираться. Как с необитаемого острова. Как из тюрьмы. Не может быть, чтобы отсюда нельзя было выбраться. Нет тюрем, из которых не убегали бы графы Монте-Кристо».

Совсем близко, как будто в ухо, залаял Жулик. Ну просто заливался отчаянно, будто хотел сказать что-то важное.

— Молчи! — зашипел Партизан.

Жулик замолчал, будто удивился.

Снаружи зашуршало.

— Ох и выдаст он нас! — прошептал Партизан.

Холодный нос Жулика ткнулся в щеку Егору.

— Ты чего? — спросил Егор.

Жулик попытался схватить Егора зубами за рукав.

— Он нас зовет вылезать, — сказал Егор.

— Он здесь? Гони его! Нет, не гони. Держи его! Не выпускай!

Жулик скулил, и Егору показалось, что он понимает его. Выходи, умолял Жулик. Чего ты сидишь в норе, словно червяк!

— Я выгляну, — сказал Егор.

— И не мечтай. Они рядом. Я чувствую, что они рядом.

— Нет, я пойду!

Жулик, услышав Егора, взвыл от восторга. Он пытался вылезти наружу, как будто был уверен, что Егор его не оставит.

— Егорушка, — умолял Партизан. — Если вас уведут, с кем я останусь! Они же Марфуту наверняка уничтожили, а Пыркина застрелили. Я без населения пост свой потеряю.

— Какой пост?

— Но я же начальник аванпоста, — пояснил Партизан. — У меня привилегии, положение. Неужели не понимаешь?

— Нет, не понимаю, — сказал Егор. — Ничего не понимаю.

Он пополз к выходу за Жуликом.

Жулик уже выскочил наружу и бегал вокруг, деловито тявкая.

— Стой! — Партизан схватил Егора за ногу, но Люська стала бить Партизана. Егор слышал частые удары и ее слова:

— Пусти, пусти же! Мы уйдем, зачем в дыре сидеть?

Егор вырвал ногу и выбрался на белый свет. Правда, свет был не очень белым, скорее серым, но после черной норы он показался ослепительным.

Жулик прыгал вокруг, звал обратно.

Ни одной живой души вокруг не было. Тишина стояла отвратительная, потому что такой тишины не должно быть. У древних греков мертвые жили под землей, там была река, через которую перевозил специальный старик. Правда, Егор забыл, как старика звали.

Где же остальные жители бытовки? Егор прислушивался к безнадежной тишине, и ему хотелось, чтобы хоть какой-нибудь живой звук прорвался сюда.

— Что там? — глухо послышалось из-под земли.

— Ничего, — ответил Егор. Он поймал себя на том, что отвечает вполголоса.

Жулик тявкнул, вежливо приглашая идти. Громко лаять он тоже не решился.

— А ты пройди по мосту, — посоветовал Партизан. — Выгляни. Если все в порядке, позови нас. Только негромко. Мы услышим.

Ничего себе партизан, подумал Егор. Кто с таким ходил в разведку? Поэтому, наверное, белые и проиграли войну.

Егор пошел вверх по склону. На голой земле, усеянной железками, палками, кусками бетона — чудом никто из них ног не поломал, — видны были борозды — следы их бегства. Чуть выше, возле первого убежища, лежал на земле Пыркин. Пальто у него было черным, рубашка оранжевой — следов крови издали не видать.

Егор кинулся к пьянице.

— Пыркин, вы чего! Очнитесь, Вениамин Сергеевич!

Егор склонился было над Пыркиным, но вспомнил, что поблизости могут оказаться враги. Он сначала осмотрел склон дальше, в сторону бытовки. И подумал, что там должна быть Марфута.

Но Марфуты не было.

Правда, и бандитов тоже не было.

Обернувшись назад, Егор позвал. Как и обещал — негромко:

— Партизан, выходите! Тут Пыркин лежит.

Пыркин лежал как-то неловко, подогнув под себя ногу, в откинутой руке была все еще зажата палка, которой он пытался защищаться.

Вблизи было видно, что пальто Пыркина расстегнуто и рубашка залита кровью. Егор понимал, что надо пощупать пульс, но побоялся это сделать.

К счастью, подбежал Партизан.

— Ты хорошо смотрел? — спросил он. Партизан не глядел на Пыркина, а оглядывал окрестности. — Они могут таиться. Они же дьявольски хитрые. — Но голос его был бодрее, и вообще Партизан казался более уверенным в себе, чем пять минут назад.

— Он мертвый? — спросил Егор.

Подошла Люська. Она стояла поодаль, не осмеливаясь приблизиться к Пыркину. Жулик тоже стоял рядом и молчал — видно, переживал за хозяина.

— Сейчас поглядим, — сказал Партизан. — Он у нас живучий. Здесь все живучие. Отойди-ка.

Партизан присел на корточки. Он был таким маленьким, что Егор подумал, а может, и не наврал белый партизан. Может, и в самом деле в Красной армии был такой ученый Фридрих Мольтке, который уменьшал пленных.

Хоть Егор не очень интересовался политикой, слово «демократ» он не считал ругательством, как дядя Боря, но, когда смотрел кино или фильм по телевизору, привычно болел за красных. Других фильмов по телевизору не бывало. Красные всегда были нашими, белые — чужими. Вот и сейчас ему трудно было осуждать Фридриха, если тот делал опыты над белыми пленниками. Вот когда вырезают красные звезды на груди наших бойцов — это изуверство.

Партизан поднял веко Пыркина, заглянул в открывшийся белый глаз. Потом поднял его безжизненную кисть и стал щупать пульс.

— Есть, — сказал он, — слабый, но есть. Теперь его надо в бытовку перенести и перевязать, чтобы кровью совсем не изошел. Но нам с тобой его не дотащить.

— Я помогу, — сказала Люська.

Партизан поглядел на нее в сомнении и, тут же почуяв неладное — он все время был настороже, — присел, будто хотел спрятаться за тело Пыркина. Жулик зарычал, глядя на мост.

Егор посмотрел в ту сторону.

Неровной, трудно различимой цепочкой их ожидали призраки.

Они не двигались, не показывали враждебных намерений, но стояли спокойно, бесстрастно, и оттого от них исходила угроза.

— Кровь почуяли, — прошептал Партизан. — Когда кровь почуют, их трудно удержать.

— А кто они? — спросил Егор. Он уже задавал этот вопрос, он многие вопросы задавал по два-три раза и либо не получал ответа вообще, либо каждый раз получал иной ответ.

— Придется бросить Пыркина, — сказал Партизан, — побежали с другой стороны, по самой воде пройдем.

Жулик буквально взвыл. Он понял.

И в следующее мгновение он кинулся на призраков. Они отпрянули, но не так испуганно, как в прошлый раз. Только расступились, пропуская песика. Жулик помчался обратно.

— Ему все равно, — сказал Партизан. — Они кровь высосут из Пыркина, а ему все равно.

— Но вы же сказали, что он живой.

— Что живой, что мертвый — все равно не жилец. Нам его до бытовки не дотащить.

— Нет, так нельзя, — сказала Люська. — Он же мой сосед. Пыркин. Я его давно знаю.

Ее аргументы только рассмешили Партизана.

— Если хочешь жить, барышня, — заявил он, — привыкай терять друзей и близких. А уж чужих теряй, не моргнув глазом. Иначе погибнешь сама. К сожалению, третьего пути нет.

Привидения надвигались на них, Жулик носился между призраками, лаял, но не смел подойти совсем близко. Егор уже почувствовал присутствие электричества в воздухе, словно находился под линией очень высокого напряжения.

Он старался понять: где же скрывается разум или злоба в этих намеках на плоть, в прозрачной протоплазме, которая, может, и не существует, а лишь является сгустком какой-то энергии?

Странно, но сейчас он видел, что привидения различаются размером, формой и некоторые из них вовсе не похожи на людей. Из воздуха возникали какие-то полупрозрачные предметы, вспыхивали звездочки, образовывались черные провалы. У одного из призраков вдруг появилось лицо, знакомое неприятное лицо…

— Ты куда к ним пошел? — воскликнула Люська. — Убьют же!

— Погоди. Ты же видишь, что у него в лапах?

— Нет, не вижу. Я и лап не вижу. Ну, Егорушка, ну уйдем, пожалуйста.

Так жена уговаривает мужа, пьяного задиру, чтобы не лез в драку.

— Ты видишь черное?

— Вижу, вижу, только уйди.

А Егор понял, что лицо призрака напоминает Жору. Нет, это Егору кажется. Откуда у призрака лицо Жоры? Но почему у него в руках черная овальная, почти непрозрачная штука, так похожая на двухкассетник?

— Ну что ты? — Люська не отставала.

— Кажется, это отцовский магнитофон, — сказал Егор.

— Ты с ума сошел, да?

— Я теперь ничего не понимаю. И ничему не удивляюсь.

Привидение-Жора отделилось от толпы прочих и поплыло к Егору. Жулик бросился ему наперерез. Егор отступил, потому что его начало дергать током.

— Не смотри, — приказала Люська. — Это не он, не тот человек. Это его совесть. Или стыд, или страх… он оставил его с нами, а сам ушел.

— Погоди, — сказал Егор, — а может, они такие злые, потому что это не просто призраки, а призраки людей, связанных с нами, — это мы их утащили за собой?

— Да беги же! — снова крикнул Партизан. И побежал прочь.

— Я не побегу, — сказал Егор.

— И я не побегу, — сказала Люська. Но голос ее дрогнул.

Жулик, слишком приблизившийся к привидениям, с визгом отскочил, обожженный. Привидения упрямо стремились к крови Пыркина.

Егор подхватил Пыркина под мышки и потащил его в сторону от призраков. Это было глупое решение, потому что он двигался медленнее, чем призраки. Люська бросилась помогать. Пыркин застонал. Голова его свешивалась набок.

К счастью, привидения задержались. Они замерли, сливаясь воедино, куском студня, розовеющим у земли, — они впитывали кровь, вытягивая ее из земли.

И неизвестно, чем бы кончилась вся эта история, если бы они не услышали голос Партизана:

— Сюда, скорее! На помощь!

По дорожке у реки ехали два велосипедиста в черных плащах и касках.

— Мы людей теряем! — звал Партизан.

Один из велосипедистов остался держать машины, второй стал карабкаться по склону следом за Партизаном.

В руке у него было нечто напоминающее фен, которым мама сушила волосы. Внутри фена светилась красная проволочка.

Привидения начали дергаться, словно им было больно, и, как парус под напором ветра, их масса стала изгибаться прочь от велосипедиста.

Егор опустил плечи Пыркина на землю.

Велосипедист присел возле него на корточки.

— Огнестрельное ранение? — спросил он.

— Да. В него стреляли из пистолета, — сказал Егор. Сейчас он не боялся велосипедиста. Велосипедист превратился в местного милиционера, хоть и странно одетого. Ведь он не виноват, что здесь нет автомобилей. Почему нет, лучше не спрашивать, все равно они ничего не скажут. Но про призраки спросить можно.

— Кто на нас нападал? Кто эти призраки?

— Откуда мне знать? Они, скорее, как тараканы. Только ядовитые. Хорошо еще, что наших пушек боятся. А то бы все заполонили.

Велосипедист достал из внутреннего кармана баночку, открыл ее — острый запах, похожий на запах вьетнамского бальзама, ударил в нос. Велосипедист набрал мази на палец и стал растирать лоб и переносицу Пыркина.

— Ты иди, мальчик, иди, — сказал велосипедист. — Мы без тебя справимся.

Второй велосипедист подошел к ним, оставив машины под охраной Люськи.

— Понесем? — спросил он. — Или пшик?

— Понесем.

Они ловко подхватили Пыркина — один под мышки, второй за ноги — и понесли к бытовке.

Егор пошел за ними.

Он увидел впереди, недалеко от бытовки, Партизана, стоящего над грудой тряпок. Когда подошли поближе, Егор сообразил, что это то, что осталось от боевой подруги Марфуты. Перед смертью Марфута скорчилась, подтянула ноги к животу — видно, последняя боль была невыносимой… У Марфуты не было головы.

Егор понял, что его сейчас вырвет. Он побежал к реке.

И, не добежав десяти шагов, остановился.

Посередине Москвы-реки, удаляясь к дальнему берегу, медленно плыла лодка. Два разбойника гребли, третий держал в середине лодки шест высотой чуть больше его самого. На вершину шеста, как картофелина на палочку, была насажена голова Марфуты, совсем живая, черные курчавые волосы растрепались, на намазанных помадой губах странная лягушачья улыбка.

И тут Егору стало совсем плохо.

Когда он пришел в себя, лодка уже отплыла далеко. К Егору подошел велосипедист — оказывается, они уже отнесли Пыркина в бытовку. Велосипедист смотрел на лодку.

— Мы до них доберемся, — сказал он. — Ну зачем было женщину убивать? Что им от этого за выгода?

— Они у нее золото отнимали, — сказал Егор. — У нее много золота было.

— А ты подумай, парень, кому здесь золото нужно? Хочешь, я пойду с тобой в ювелирный магазин, там наберешь себе драгоценностей, как египетский фараон.

— А зачем же они ее убили?

— Они хотели вас с девчонкой захватить, — сказал велосипедист. — Им вы нужны. Не получилось — озлобились.

Велосипедист снял темные очки, вздохнул, лицо у него оказалось пожилым, морщинистым, белым от здешнего климата. Он был похож на человека, который приходит домой, снимает пиджак и тесные ботинки. И становится добрым.

— Зачем мы им?

«Странно, — успел подумать Егор, пока ждал ответа велосипедиста. — Я страдал, переживал оттого, что никому не нужен».

— Тебе разве не сказали?

— Сказали, но я хочу поскорее отсюда уйти, а для этого надо понять, как тут все устроено.

— Боюсь, что и тысячи лет тебе не хватит. У нас тут рассказывают истории про людей, которые старались уйти. Все плохо кончали. Так что постарайся найти себе место потеплее, отдыхай, не спеши.

— И оставайся мальчиком? — спросил Егор.

— А чем плохо?

— Взрослый мальчик, пожилой мальчик, старенький мальчик.

— Это незаметно, — вздохнул велосипедист. — Как там, дома, — времени нету, а оно летит как оглашенное.

Велосипедист улыбнулся.

— А потом уже не захочешь ничего. Я тебе честно говорю, все здесь эту стадию проходят. Сначала суетятся — я убегу, я уйду, вы меня не задержите. А кто тебя задерживает? Ну нету дырки обратно.

— Вы это точно знаете? — спросил Егор.

— Если не считать сказок и легенд, — сказал велосипедист. — Но когда людям нечего делать, они начинают придумывать сказки.

— Я хочу услышать сказки.

— А ты у нас упрямый!

— Я уйду.

— Такие плохо кончают.

— А почему голову отрезают? — спросил Егор.

— Мы здесь живучие, убить человека трудно. Ты же видел, как Пыркин ожил. Наверное, это следствие того, что времени здесь нет и внутри метаболизм понижается. Ты меня понимаешь?

— Понимаю. Вы имеете в виду обмен веществ?

— Приблизительно. Я раньше доктором был. Можешь себе представить?

— Поэтому вы голову у самоубийцы отрезали?

— Это был не я. Это другой. Но такой порядок.

— Какой порядок?

— В каждом обществе есть порядок. Если человек покончил с собой, пути обратно нет. Мы не хотим здесь плодить психов.

— А почему отрезали голову Марфуте?

— Потому что они бандиты. Не добрались до вас с девчонкой, вот и вымещали зло на тетке. Нет, они скучают. Со скуки и хулиганят. Ничего, скоро мы экспедицию организуем, карательную.

Они пошли наверх, к бытовке.

В бытовке Пыркин лежал на старом диване, он был потный и тяжело дышал. Возле него сидела Люська.

— Мне велели, — сказала она, — лекарство ему давать. Знаешь, у них здесь удивительные лекарства. Надо будет с собой домой взять.

— Их лекарство у нас может не подействовать. Наверняка не подействует. Мы с тобой пока еще верхние, — возразил Егор.

— Верхние?

— Я условно говорю — кровь у нас горячая. А они все стали рыбами.

Люська посмотрела на Егора, чуть сощурившись. Она размышляла. Потом сказала:

— Рыбы бывают очень быстрые и опасные. Акулы.

— Но они другие!

— Когда ты отсюда бежать будешь, меня не забудь взять, — попросила Люська. — Я тебе верная буду.

— Я еще не знаю, как это сделать!

— Узнаешь, ты умный.

За тонкой стенкой снаружи гремел незнакомый авторитетный голос:

— Обоих, и немедленно!

— Но вы же видите, что я один остаюсь. И у меня раненый на руках. Завтра же нас нелюди съедят или бандиты расстреляют.

— Один сторож здесь останется, пока нового тебе не подвезем, ты не беспокойся, на вокзале о тебе помнят.

— Только обязательно должна быть женщина. Желательно молодая. Мне жениться пора.

— Смешно, — ответил незнакомый голос. — Ну давай показывай нам детский контингент.

— Люська, Егор, на выход! — закричал Партизан.

Пыркин застонал. Он силился что-то сказать.

— Осторожнее, Люська, — произнес он наконец.

— Как ты, Пыркин? — обрадовалась Люська.

— Я потом к тебе приду, — сказал он. — Ты не бойся. — Он закрыл глаза. Говорить ему было трудно.

В бытовку ворвался Партизан.

— Ну куда вы запропастились! — закричал он. — Вас же ждут!

— А кто ждет? — спросил Егор.

— Пошли, пошли, ждут вас.

Он готов был вытолкать их из бытовки.

— А Пыркин заговорил, — сказала Люська. — Вы ему напиться дайте.

— При чем тут Пыркин?

Егор вышел первым из бытовки. Спрыгнув с лесенки в две ступеньки, он остановился, разглядывая новых гостей.

На этот раз вместо велосипедистов приехал целый экипаж. Вернее, гибрид телеги и велосипеда. Открытая повозка оглоблями была прикреплена к двум большим велосипедам. На облучке сидел строгого вида мужчина в милицейском мундире и генеральской фуражке.

Мужчина был бородат. Концы длинных светлых прядей доставали до плеч. Движения у мужчины были закругленными, ленивыми, словно он играл роль какого-то восточного паши.

— Ах, какой сюрприз, — произнес он. — Мы вам рады.

— Здравствуйте, — сказал Егор.

Странно, но в этом прохладном мире вельмож было жарко. Он даже снял фуражку, чтобы вытереть рукавом блестящее лицо.

Егор с Люськой молчали. Вельможа их не спрашивал. Он разговаривал сам с собой.

— Добро пожаловать в государство Солнца! — сказал вельможа.

Люди на велосипедах обернулись к Егору с Люськой и рассматривали их равнодушно, как рассматривают людей лошади. Они были в плащах, в касках, как настоящие велосипедисты. Егор улыбнулся собственным мыслям — он уже рассуждает как старожил.

— Прошу садиться, — сказал вельможа. — Обо мне вы могли не слышать, если плохо учились в школе. Моя фамилия Дантес. В свое время мне удалось убить известного русского поэта Пушкина и избавить мир от этого якобинца. Эдмонд Дантес. Впоследствии писатель Дюма написал обо мне роман. Но мы с вами живем в демократическом обществе, и потому можете называть меня попросту: Эдмонд Давидович.

Велосипедисты уселись в седла и были готовы тронуться в путь. Партизан стоял в дверях бытовки. Он поднял руку и приложил ее к новой фуражке.

Егор послушно влез в телегу. У заднего бортика была доска как раз на двоих. Люська села рядом.

— Я боюсь, — прошептала она.

— Мы должны все узнать, — сказал Егор. — Не сидеть же здесь.

— Правильно! — Вельможа Дантес услышал слова Егора. Он повернулся на кресле и крикнул велосипедистам: — Ну, мои любезные, не подведите! Покажите нашим гостям, как мы умеем ездить.

Велосипедисты согласно нажали на педали, и повозка, покачнувшись на откосе, покатилась вниз, к широкой асфальтовой дорожке возле самой воды.

Вельможа развернулся к пассажирам.

— Полагаю, — сказал он, — что у вас есть множество вопросов. Но отвечать на них у меня нет настроения. Вопросы буду задавать я.

Никто с ним не спорил. Велосипедисты мерно жали на педали, велосипеды скрипели. Телега тоже скрипела.

— А машин у вас нету? — спросил Егор.

— Мальчик, я же сказал, что не намерен отвечать на вопросы, — капризно сказал Дантес. Он накрутил на палец длинный светлый локон и дернул за него. Сморщился как от лимона.

— Здесь бензина нет, — сказал один из велосипедистов. Было странно услышать его, потому что лошади не должны разговаривать.

— Он куда-то девается, — сказала вторая «лошадь».

— Помолчите! — оборвал его Дантес. Теперь он запустил тонкие пальцы в бородку.

«Лошади» замолчали. Повозка скатилась на дорожку вдоль воды. И тут Егор увидел, что лодка, в которой приплывали к ним три бандита, стоит полузатопленная у самого берега. В лодке никого не было. Ее мачта наклонилась. Голова Марфуты, насаженная на мачту, чуть приоткрыла глаза, глядя на Егора.

— Ой!

Это был голос Люськи.

— Их уже примерно наказали, — сказал Дантес.

Велосипедисты прибавили оборотов, и повозка быстро покатилась по набережной.

— Ты учишься в школе? — спросил Дантес у Егора.

— В девятом классе, — ответил тот.

— Молодец. Еще год — и окончишь школу. Куда намерен поступать?

— На исторический.

— Решил стать архивной крысой? — Дантес дернул себя за бороду.

Его пальцы не знали покоя — они должны были все время за что-то дергать, куда-то залезать.

— Археологом, — ответил Егор.

Дантес задавал вопросы так, словно был гостем на родительской даче. Будто не сомневался, что Егору предстоит учиться в институте. Может быть, отпустят, подумал Егор. Как будто сидел в тюрьме.

— Ну а ты что нам скажешь? — спросил Дантес у Люськи.

— А вы в самом деле Пушкина убили? — спросила Люська.

— Убил.

— Тогда я с вами разговаривать не буду, — твердо заявила Люська.

Егор подумал: «Как странно, а я ведь его не воспринял как настоящего Дантеса. Если он убил Пушкина, значит, наказание для Дантеса было страшнее, чем смерть для Пушкина».

— Вы тоже наказаны, — сказал Егор. — Полтора века сидите в тюрьме.

— Не думаю, что это — тема для разговора, — сказал Дантес. — Тем более что я занимаю достойное положение.

Навстречу им по набережной шла девушка и катила перед собой кресло с идиотом. Голова того свешивалась набок, и из угла рта тянулась слюна. Видно, нагулялись и возвращались обратно.

— Софья, почему без охраны? — вдруг спросил Дантес. — Не выношу непослушания.

Девушка чуть замедлила шаг и сказала тихо, но так, что слышно было издалека:

— Я не намерена давать вам отчет. Мне не требуется охрана. Лучше охраняйте себя.

— Ха-ха-ха! — громко закричал Дантес.

Девушка покатила кресло дальше. Дантес расстроился, что-то зло пробормотал под нос.

Возле ажурного железнодорожного моста Окружной дороги велосипедисты вытащили повозку на мостовую, и дальше они поехали по широкой набережной. Слева стояли пустые кирпичные дома, справа за чугунной решеткой была видна серая река.

— Этого еще не хватало! — Дантес совсем расстроился. Он смотрел наверх. Над ними медленно летел воздушный шар. Он летел поперек их движения, перелетел через реку. Из корзины шара свесился человечек и что-то кричал. Дантес погрозил ему кулаком.

— Типичный бардак, — сказал Дантес Егору. — Никому нельзя верить. Сказано же — летать запрещено. Слава богу, живем сотни лет и не летаем. И неизвестно, откуда летит, с каким заданием.

Велосипедисты энергично работали педалями, повозка поскрипывала.

— Нам далеко ехать? — спросил Егор.

— В принципе тебя это не должно волновать.

— Еще как волнует, — вмешалась Люська. — Мы хотим отсюда поскорее уехать.

— Кто же внушил тебе такую глупую мысль? — удивился Дантес. — Неужели твой юный спутник?

У Дорогомиловского завода стоял сторож в каске и черном плаще.

Больше им никто не встретился до самого Киевского вокзала. Ехали они долго — все же велосипеды с телегой не самый быстрый вид транспорта. Но больше не разговаривали. Дантес был погружен в свои мысли и на все вопросы отвечал невнятным бурчанием. Да и сам больше ничего не спрашивал.

Егор смотрел на небо, на другой берег реки, на пустые дома, ему казалось, что пустынность этой Москвы — какой-то яд. Он вползает в сердце и превращает тебя в человека-лошадь. Ты готов покорно крутить педали. А раз нет времени, нет часов и нет измерений, то трудно понять, год прошел или десять минут.

— Смотри, — сказала Люська, — это Новодевичий монастырь, правда?

Монастырь изменился. Стены его были некрашеные, в луковке колокольни была большая дыра, парк, отделявший монастырь от реки, исчез. Остался лишь длинный пруд.

Скрип-скрип — колеса повозки, скрип-скрип — педали.

Вот и Киевский вокзал стеклянным ангаром поднимается за площадью, на которой остались — наконец-то Егор увидел их — машины. Забытые на стоянке.

— Это неправильно, — сказал он.

— Что неправильно? — спросила Люська.

Ей стало тепло, она расстегнула пальтишко и откинула на спину серый платок. Волосы ее, зачесанные на прямой пробор, были туго стянуты резинкой. От этой прически голова становилась меньше, а сама Люська казалась старше, чем была в платке.

— Машины не должны здесь оставаться, — сказал Егор. — Машины потом уезжают.

— Мы не знаем, — сказал вдруг Дантес, — что из вещей переходит сюда, а что остается, мы даже не знаем, у чего появляются дубли, а у чего нет. Я тут видел табун лошадей на Садовом кольце. Ты видел, Петренко?

— Мы вместе были, господин Дантес, — откликнулся правый велосипедист.

— Представляешь, табун лошадей! Откуда? Почему? Мы сначала думали, что это видимость.

— Но они прошли, и мы видим — навоз! Честное слово, — вмешался в рассказ другой велосипедист.

Неожиданно Дантес вытащил откуда-то, возможно из-под себя, длинный хлыст и с размаху огрел велосипедиста.

— Больно! — охнул тот.

— Я и хотел, чтобы было больно, — ответил Дантес. — Когда я рассказываю, не влезай.

Петренко и не подумал вступиться за своего товарища.

Повозка въехала на площадь, миновала стоянку машин и остановилась у громадного входа в вокзал под башней с остановившимися часами.

Дантес первым спрыгнул с повозки и пошел наверх по широкой лестнице.

Там стояли два велосипедиста в пожарных касках.

Один из велосипедистов, которые привезли повозку, слез со своей машины и сказал Егору:

— Пошли, чего расселся!

Зал Киевского вокзала был высоким, гулким. Звук шагов раздавался так, словно его подхватывал микрофон и, многократно усилив, бросал вниз.

Прямо был выход на платформы, но велосипедист повернул налево.

И сразу — словно поднялся занавес — они очутились в ином мире. В мире людей, вещей и движения. Главное — здесь было движение. Движение — это и есть жизнь материи, сказал себе Егор. Неизвестно, он читал это где-то или сам придумал.

Зал переходил в длинное, не столь высокое, но просторное помещение, в котором сохранились длинные ряды жестких кресел для ожидающих пассажиров. В креслах сидели или лежали люди. В дальнем углу у стены несколько рядов были сдвинуты, и там собралась тесная компания с гитарой. Эти люди пели песню про барабанщика.

На свободном пространстве люди разгуливали поодиночке, парами или небольшими группами, останавливались, снова шли. Среди них были и велосипедисты, а также военные в мундирах и фуражках. Женщин было меньше, чем мужчин, но, глядя на них, можно было скорее сообразить, что они принадлежат разным эпохам. Мужской наряд за последние двести лет не так уж сильно менялся, зато женские платья претерпели большие перемены. И было странно и непривычно видеть даму в длинном, до земли, платье со шлейфом, а рядом с ней женщину в короткой, выше колен, юбке, женщин с высокими замысловатыми прическами и вообще без причесок — коротко и просто остриженных. Значит, здесь, понял Егор, есть свои парикмахеры и портные, и этот мир, оказывается, устроен куда сложнее, чем показалось там, возле Метромоста, где все человечество ограничивалось маленькой кучкой нищих.

Люди вокруг Егора были разного возраста, чаще старые, чем молодые. Независимо от возраста некоторые из них были более или менее новыми, живыми, а другие были изношены, как скрипучие стулья, поедены древоточцами и готовы вот-вот рассыпаться.

Но если там, в бытовке у Москвы-реки, только Марфута красила себе лицо, причем делала это не очень умело — видно, на фронте не успела научиться, — то здесь все — и мужчины и женщины — были размалеваны, как дикари.

Люська сказала:

— Полное безобразие, как в цирке.

Да, как в цирке, а вернее, как клоуны в пантомиме. Издали это не смешно, а вблизи и смешно и страшно.

Все они вели себя как очень занятые и важные люди, на Егора с Люськой никто не обращал внимания, если не считать женщины непонятных лет, прическа которой напоминала луковицу, лицо было густо намазано мелом, на щеках нарисованы красные помидоры, а вокруг желтых белков глаз черная кайма чуть ли не в спичку толщиной.

Женщина обернулась к ним, когда они проходили мимо следом за велосипедистом, и сказала своему спутнику, голубоватое лицо которого было прикрыто слишком большими темными очками:

— Обрати внимание, какая милая девчушка. Чудесный цвет лица.

— Обломают, — ответил ее спутник, наряженный почему-то в длинный шелковый таджикский халат. — Насмотрелся я на них. Многих обламывали.

Говорил он так спокойно и равнодушно, что у Егора кольнуло в сердце. Люське грозила какая-то опасность.

— Да, — сказала им в спину дама-луковица, — как пролетает жизнь! И я ведь была такой. В пансионе для благородных девиц.

— Врешь, — ответил мужчина.

Перед дверью, над которой сохранилась табличка «Комната милиции», было теснее. Здесь люди скапливались, как муравьи у входа в муравейник. Велосипедист остановился.

Дверь растворилась, и выглянувший оттуда высокий, смертельно бледный старик в черном костюме произнес:

— Прием временно прекращается.

Затем увидел Егора с Люськой и добавил:

— А вы, молодые люди, проходите, пожалуйста, внутрь.

В толпе, скопившейся у дверей и источавшей запах сухой гнили и туалетного мыла, зародился несмелый ропот.

— Погуляйте, господа, погуляйте пока, — сказал старик в черном костюме и резко отступил на шаг, пропуская в дверь Егора с Люськой. Редкие черные волосы были начесаны на лоб, глаза скрывались в глубоких глазницах.

— Казалось бы, — добавил он, прикрывая дверь, — спешить здесь некуда, но мы хотим, чтобы все было как у людей.

Старик засмеялся высоким голосом.

Они стояли в просторной комнате, мутно освещенной от окон. Пол комнаты был устлан коврами, десятками, может, сотнями ковров всех размеров и узоров, которые поднимались в центре пола довольно высоким холмом, как получается холм из блинов на блюде, когда на Масленицу хозяйка вносит их из кухни. Ступать по комнате было опасно — недолго потерять равновесие. Стены тоже были в коврах и увешаны скрещенными саблями, кинжалами, пистолетами, круглыми щитами и персидскими шлемами. Там же Егор узнал полотно Айвазовского с тонущим кораблем. Боковую стену справа занимала гигантская картина «Иван Грозный убивает своего сына», видно, похищенная из Третьяковской галереи.

— Иван убивает Ивана. Это забавно, — произнес высокий, почти женский голос. — Я приказал повесить ее здесь, чтобы все помнили — с императором шутки плохи. Даже если ты ему близок как собственный сын. Вам понятна аналогия?

— Это в Третьяковке висит, — неожиданно сказала Люська. — Я там была.

— Из Третьяковки картина давно исчезла, в чем заключается один из парадоксов нашего существования. Копия сделана по репродукции великим трагическим талантом Карлом Брюлловым и значительно превосходит оригинал. Вы как думаете?

Обладатель тонкого голоса таился в черном кожаном кресле за холмом ковров.

— Но ведь Карл Брюллов раньше Репина жил, — сказал Егор.

— Еще один парадокс нашей странной жизни. Подойди поближе. Присмотрись ко мне, юноша. А я тем временем получше разгляжу твою юную спутницу. Она еще не распустилась, нет! Она еще бутон. Но опытный и мудрый садовник изолирует такой бутон в своей оранжерее и будет ждать того момента, когда тычинки задрожат от предвкушения похоти! Мне кажется, что я вижу мой идеал, мою будущую императрицу.

Люська вцепилась Егору в локоть ногтями. Было больно.

— Не бойся, — сказал Егор.

— Я присоединяюсь к твоим словам, — сказал император. — Не бойся. Ничего, кроме счастья, тебя не ждет.

Наконец Егор разглядел императора.

В старинном черном кожаном кресле, какому положено стоять в кабинете академика, с трудом умещался очень толстый человек. Он был лыс, ни волоска, ни пушинки на голове, нос пуговкой, щеки мягко лежали на складках шеи, складки шеи лежали на груди и на плечах, а обнаженные руки, словно ручки младенца, были перетянуты ниточками. Ногти, очень маленькие по сравнению с сардельками пальцев, были покрашены в красный цвет. На человеке был надет бронежилет, похожий на детский передничек, который не сходился на боках, и шорты. Ноги, напоминающие ножки рояля, оставались босыми.

Рядом стоял Дантес, он держал фуражку на согнутой в локте руке и молча кивал на каждое слово толстяка.

— Я люблю искусство, — сказал толстяк. — Но еще больше я люблю молодых людей. От них я получаю мою энергию. Ах нет, не бойся, я ничего плохого детям не делаю, порукой тому честное слово моих соратников.

— Честное слово! — сказал старик в черном.

— Честное слово, — повторил Дантес.

— Вы садитесь, садитесь на ковры, на них тепло и мягко. И не удивляйтесь моему телосложению, оно — плод трезвого расчета. Когда, много лет назад, я попал в этот мир… тогда не было еще ни этого здания, ни других колоссальных строений Москвы.

Подчиняясь движению руки толстяка, Егор и Люська уселись на ковры. Пришлось подложить под себя ноги, но сидеть было все равно неудобно.

— Я провел здесь много лет, я видел, как приходят и уходят люди, я взвалил на себя бремя власти в этом мире для того, чтобы люди познали порядок, а не были племенем убийц и разбойников, всегда существующим на грани гибели. Я добился порядка. Правда и порядок — вот мой девиз.

— Правда и порядок! — завопил Дантес.

Из-за двери донеслись отдаленные разрозненные голоса.

— Правда и порядок! Поря… о…

— Будучи человеком необыкновенной силы воли, — продолжал толстяк, — я решил заставить себя питаться. И знаете почему?

— Нет, — сказал Егор, потому что сообразил, что от него ждали этого ответа.

— Разумеется, нет, — согласился толстяк. — Вы здесь новички. Я же, будучи человеком великого ума и значительной силы воли…

Дверь чуть приоткрылась — в щель смотрели десятки глаз.

— Я понял, что бороться с разрушением и тленом можно, лишь заставляя свой организм трудиться, не поддаваться тлену. И я стал заставлять себя есть не меньше, чем в предыдущей жизни, заставлять себя спать, любить женщин, фехтовать, бороться, поднимать тяжести, черт побери! Вокруг меня бродят жалкие привидения. Я же, господин всего этого мира, здоров, молод и упитан.

На этот раз никто не ждал от Егора восклицаний, и восклицания восторга донеслись от полуоткрытой двери.

— Как меня зовут? — спросил вдруг толстяк.

— Гаргантюа, — быстро ответила Люська. — Я читала. Я знаю.

Толстяк рассмеялся. Он просто заливался, телеса его вздрагивали, колыхались, язык трепетал в распахнутом рту. Его придворные вторили толстяку, и веселье постепенно охватило весь вокзал, хохот его обитателей раскатился по обширному вокзальному пространству.

Толстяк оборвал смех и вытащил из-за спины сверкающую корону, похожую на разрубленное сверху яблоко. Из разруба поднимался усыпанный алмазами крест. Толстяк водрузил корону на голову и строго спросил Егора:

— А теперь узнаешь?

— Нет, — признался Егор. — Не знаю. Я сначала думал, что вы скажете — Геринг.

И Егор виновато улыбнулся.

— Ты в России, — сказал толстяк. — Здесь Герингов нет. И Наполеонов тоже не держим. Здесь все наше, родное. Дантес, скажи, кто я такой!

— Вы — его императорское величество господин император Павел Петрович.

— Вот именно, — сказал толстяк. — Я должен был выбирать — красоту или здоровье. И я выбрал здоровье и молодость.

— Но почему такой толстый? — спросила Люська.

— А потому, что в этой среде, — добродушно ответил император, — пища организмом не усваивается. Некоторые умудряются прожить по двести лет без крошки хлеба. И не умирают. Зато изнашиваются со сказочной быстротой. Вот ты, девочка, скажи мне, насколько ты голодна?

— Я вовсе не голодна, — ответила Люська.

— Вот видишь. Значит, скоро рассыплешься. А у меня впереди столетия!

— Но вас же убили, — сказал Егор. — Вас задушили подушкой заговорщики во главе с вашим сыном Александром. Я знаю, я читал.

— О заговорщиках я читал, тоже грамотный. Но участие родного моего сына Александра в этом категорически отрицаю. Историческая правда заключается в том, что в моей постели спал мой двойник. Я давно уже подозревал заговор среди моих подданных. И принял меры. Мой двойник погиб и был погребен. Однако я не посмел открыть правду… Мне так хотелось жить! Я прожил до Нового года, скрываясь от всех, даже от близких людей. Меня скрывала в своем загородном имении моя жена Мария Федоровна… К концу года я понял, что попал в безвыходное положение. Что я никому не нужен, что я всем мешаю…

Неожиданно толстяк вытер побежавшую по щеке слезу.

— И вот я здесь… Одинок. Императрица на той неделе покончила с собой!..

За дверью послышались стенания.

— Придворные — всегда придворные, — произнес император совсем другим, трезвым, спокойным голосом. — Лакеи — всегда лакеи. И хоть они ни в чем от меня не зависят, — последние слова император сказал шепотом, — все равно они готовы вылизывать следы моих ног.

Император пошевелил пальцами голой ноги и уставился на них, словно увидел впервые.

— Но мы, надеюсь, еще поговорим с тобой, — сказал император. — Ты мне кажешься неглупым ребенком. Об одном прошу — ешь, и много ешь. Это относится и к девочке. Как тебя зовут, барышня?

— Люська.

— Людмила. Красивое имя. Ты обещаешь превратиться в настоящую красавицу. Я разбираюсь в женщинах. Только для этого ты должна хорошо и много питаться. Готовьте выход к обеду, — закончил император.

Старик зазвонил в колокольчик. Два могучих велосипедиста в сверкающих шлемах вышли из маленькой двери сбоку и подхватили поднявшегося императора с обоих боков. Император положил пухлые ручищи на плечи молодцов, и они поволокли его к двери наружу.

Дверь распахнулась — от нее в обе стороны брызнули подслушивающие придворные.

Егор подумал, что постепенно теряет связь со здравым смыслом. Даже обычные здесь сочетания утрачивали смысл, как только ты произносил их вслух: император Павел и Дантес, убивший Пушкина, собираются обедать в зале ожидания Киевского вокзала…

Император с трудом переставлял ноги. Гвардейцам было нелегко, но они терпеливо тащили тушу через зал, где был накрыт стол.

Стол был страшно длинным, как перрон. Вдоль него, не садясь, стояли десятки придворных. Ждали императора.

Велосипедисты протащили императора к торцу стола.

Император опустился в красное высокое кресло.

Не говоря ни слова, он оглядел стол. Как поле битвы. Было слышно, как вразнобой дышат старческие глотки.

Император обозревал блюда и миски, стоявшие перед ним. Егор удивился. На блюдах, в тарелках и мисках лежали продукты, которых здесь, казалось бы, и лежать не должно. Почему, высунув из петрушки рыло, лежит на блюде небольшой осетр? Откуда взялся расколотый пополам, алый внутри арбуз? А грозди бананов? А тонко порезанный батон?

Все эти яства громоздились перед императором, а дальше по столу блюд и тарелок становилось все меньше, и пища на них была все скуднее. В дальнем конце стояли лишь стаканы с пустой водой.

После того как император уселся и сделал знак садиться остальным, Дантес провел Егора и Люську в голову стола. Люську посадили рядом с императором по правую руку, а Егору досталось место подальше, но далеко не самое последнее — на блюдце перед ним лежали кучкой шпроты, дальше из плетеной хлебницы торчали сухари.

Люська попыталась было рвануться за Егором, но император придержал ее за руку и сказал:

— Садись, садись, не пропадет твой Егорушка. Ты там удобно устроился, молодой человек?

— Спасибо, — ответил Егор.

— Надо говорить: спасибо, ваше величество.

— Спасибо, ваше величество.

— Молодец. Ты, конечно, не возражаешь против того, что я намерен влюбиться в твою подружку?

— Не знаю, ваше величество.

— Для начала будем ее откармливать. Благо у меня есть возможности.

— Не возражаю, — ответил Егор. Что он мог еще ответить?

— Не торопитесь с выводами, — произнес старик в черном пиджаке, который руководил приемом у императора. Он сидел рядом с Егором. — Я мог бы тоже затаить оскорбление в душе, потому что лишился своего привычного места, рядом с его величеством. Он нашел себе новое развлечение. Но сколько пройдет времени, пока он превратит девочку в послушную тупую свинку, — один бог знает.

— А зачем он хочет ее откармливать? — спросил Егор, боясь услышать что-то страшное.

— Нет, не думайте, — криво усмехнулся старик, — его величество не кушает младенцев. Он вполне цивилизованный монарх. Но его величество полагает, что может продлить свое благородное существование еще лет на пятьсот, если у него будут молодые любовницы. А молодых любовниц остро не хватает. Просто катастрофа какая-то.

— Но она же еще совсем девочка!

— Вот поэтому ее и будут откармливать, — сказал старик, и они замолчали, глядя, как император накладывает куски семги на тарелку Люське. И что-то воркует. Люська затравленно поглядывала на блюдо и послушно совала в рот куски рыбы.

— А откуда здесь рыба? — неожиданно для себя спросил Егор.

— В некоторых реках обнаруживается рыба, — рассеянно соврал старик, не отрывая взгляда от императора. — И раки. И улитки. А крупные муравьи — сущее бедствие. Мы также едим крыс — они тоже ничем не питаются, хотя грызут все, что попадает им в зубы… Если бы не крысы, наш мир бы не обновлялся.

— Я не понимаю.

— Конечно же, не понимаешь. Но они уничтожают следы старых домов, чтобы освободить место новым.

— А вы кто были раньше? — спросил Егор.

Он спрашивал, разговаривал, но не мог оторвать глаз от Люськи. Та чувствовала взгляд Егора и украдкой поглядывала на него.

— Вы обо мне могли не слышать, — произнес старик. — Я был генералом, командовал дивизией под Бородином. За это получил орден Красного Знамени. Моя фамилия Кюхельбекер.

— Как же я могу вас не знать! — Егор обрадовался вдруг Кюхельбекеру, как старому знакомому. — Я про вас в школе проходил. Вы же были другом Пушкина, вы вместе с ним в лицее учились.

— Неужели меня кто-нибудь помнит? — спросил старик. — Я же чуть не сгинул в просторах Сибири.

— Ну уж не надо! — возразил горячо Егор. — Вы — наш любимый прогрессивный герой.

Егор, конечно, преувеличивал, но хотелось сделать приятное старому человеку, даже если он тронулся от старости.

— О чем вы там шепчетесь? — загремел император. — Не успел приехать и уже плетешь заговоры?

— Нет, ваше величество, я только представился молодому человеку.

— И что же он рассказал? Вас помнят? Вам ставят памятники?

— К сожалению, нет, ваше величество, — ответил старик.

У старика было приятное усталое сухое лицо со спрятанными в глубоких глазницах скорбными глазами. Он был похож на исхудавшего отшельника.

— Поднимем бокалы, — призвал император, — за нашу новую подругу, за милую барышню Люси! Маркизу Люси!

Император захохотал. Старик поморщился.

— Еще этого не хватало, — тихо сказал Егор.

— Мне это тоже отвратительно, — согласился с ним Кюхельбекер. — Но мы с вами не можем остановить потопа.

— Надо бежать, — сказал Егор.

Вокруг придворные вставали и протягивали в сторону императора стаканы и рюмки, наполненные чистой водой. Грязная рука мелькнула рядом, подцепила шпротину и исчезла.

— Никуда вам не убежать, — возразил бывший декабрист.

— Но ведь Земля круглая, — стоял на своем Егор.

— Вы смешной мальчик, — ответил Кюхельбекер. — Наш мир не так прост, как вам может показаться. А император — не просто надувная кукла.

Император снова заставил всех за столом подняться и выпить воды, теперь за здоровье покойной императрицы.

Егор обратил внимание, что много народу стоит за спинами пирующих — это были те, кому не хватило места за столом. «Наверное, они мне завидуют, — подумал Егор, — им кажется, что мне повезло, раз я приближен к императору».

— После обеда не уходи, — сказал Кюхельбекер. — Мне надо с тобой поговорить.

— Хорошо. А что будет с Люськой?

— Она пойдет переваривать пищу, — объяснил старик. — Я думаю, что ей подберут неплохую комнату с мягкой постелью и придадут двух сторожей, чтобы берегли от всяких волнений.

— Но она хочет быть со мной.

— Она сама не знает, чего ей хочется. Не забудь, что ты у нее — только замена счастья и безопасности. А ведь она — оторванный листок, и, если отыщется другой сук, к которому можно приклеиться, она тебя бросит.

— Я ей не навязываюсь. — Егор был покороблен этими словами Кюхельбекера. И еще декабрист, борец за свободу! Не может понять, что ребенка надо оберегать.

— Только не говорите мне, — поморщился старик, — что Люси нежное создание и ее нужно оберегать. Она самая обычная маленькая женщина и вскоре с наслаждением будет тиранить мужчин.

— Ей только двенадцать лет!

— Жены фараонов и турецких султанов в двенадцать лет хозяйничали при дворе.

— Пускай она сама скажет, — возразил Егор.

— Эй, Егор! — крикнул император. — У тебя найдется после обеда полчасика поговорить со старым царем?

Егор бросил взгляд на Кюхельбекера. Тот кивнул.

— Разумеется, — сказал Егор. — Разумеется, ваше величество.

Тут поднялся Дантес и произнес тост за здоровье императора.

— Вы были раньше знакомы? Там? — неожиданно для себя спросил Егор у Кюхельбекера.

— Нет, я был арестован до того, как этот мерзавец появился в Петербурге. Я бы грудью заслонил Александра. Сашу Пушкина. Я звал его Сашей. Он меня — Кюхлей.

— Чудо, — сказал Егор, — что я с вами за одним столом сижу.

— К сожалению — трезвая реальность. С сумасшедшим тираном, бесправными низами и безнадежно слабой интеллигенцией.

— Но надо что-то делать!

— Вот именно! Я тут нашел несколько любопытных людей. Но не уверен, не являются ли они самозванцами. Один называет себя Кантемиром. Есть у нас граф Аракчеев. Вон там сидит.

Граф Аракчеев оказался высоким сухим джентльменом в милицейском мундире, увешанном множеством ветеранских значков.

— А Чапаева у вас нет? — спросил Егор.

— Ах, молодой человек, — сказал Кюхельбекер. — Вы еще не вжились в наш мир. У нас свои законы, свои обычаи, свои развлечения. Борьба с тиранами входит в их число. Есть Чапаев. Но сюда он не придет. Он с ветеранами.

Врет, вдруг понял Егор. Неизвестно как, но понял наверняка. И про Кюхельбекера врет, и про заговор, и, конечно же, про графа Аракчеева. Зачем только — непонятно.

— Может, вам было бы лучше вернуться? — спросил Егор. — Вернуться домой?

Старик засмеялся, и в смехе было слышно, какой он старый.

— Вряд ли кто-нибудь здесь захочет расстаться с бессмертием.

— С таким вот бессмертием?

Они встали, потому что кто-то сказал еще один тост и надо было подняться, чтобы чокнуться бокалами с водой.

— Я готова убить эту девчонку! — прошипела сидевшая напротив женщина в бархатном платье, которое было ей очень велико, и потому женщина казалась сбежавшей из шкафа вешалкой. Тем более что лицо у нее было размытое, с мелкими чертами, которые невозможно запомнить.

— Потерпи, — ответил граф Аракчеев, — и не надо шуметь. Здесь всюду уши.

— Пища — редкость, — объяснил Кюхельбекер. — Получение пищи — мощный стимул к заговорам. Равенства не бывает, молодой человек. Всегда кто-то пьет воду, а кто-то кушает пачули.

— Что кушает?

— Ты этого не знаешь, в твое время пачули вывелись. А в моей молодости в каждой речке плавали.

Император поднялся и громко сказал старику:

— Вилли, отведешь девчонку в покои номер два. Будешь выводить ее на кормежки и прогулки. Ежедневные проверки, контроль. Затем решу, как поступить.

Император показал толстой лапой на громадные песочные часы, стоявшие на полке над его головой. Раньше их Егор не заметил.

— Слушаюсь, Павел Петрович, — ответил Кюхельбекер, — Моя служба времени не подведет.

— Я тоже с ней пойду, — сказал Егор.

— Нет, — возразил император. — Сначала мы с тобой немного поговорим. Мне нужен свежий ум, мне нужно побеседовать с человеком, который только что прибыл с нашей исторической родины.

Император наклонился — наклоняться ему было трудно — и поцеловал Люську в щеку. Она даже не успела отстраниться, с опозданием отпрыгнула в сторону, опрокинув бокал. Бокал — вдребезги. Раздались аплодисменты.

Женщина с прической, похожей на луковицу, завопила от дальнего конца стола:

— Изменник! Ты же мне клялся!

Прихрамывая, она побежала к императору. В руке у нее не страшно поблескивал столовый ножик.

Император хохотал. Гости за столом тоже смеялись. Никто не старался остановить женщину.

Добежав до императора, она принялась тыкать в него ножом, нож ударялся в бронежилет.

— Щекотно! — хохотал император.

Остальные покатывались от смеха.

Неожиданно женщина повернулась — сколько силы в такой развалине! — и полоснула ножом по Люське. Та взвизгнула от боли. К счастью, Люська была в своем клетчатом пальто — никто не сказал, что перед обедом положено снимать верхнюю одежду.

Но и на пальто сбоку показалась кровь. Велосипедист, стоявший за императором, врезался клином между Павлом и Люськой и, обхватив женщину рукой за горло, рванул ее назад.

Император крикнул:

— Маркизу Люси спасти! Всех перебью, если с ней что-то случится. Ее кровь — драгоценность, я хочу насладиться каждой ее каплей!

Люська стояла, пошатываясь. Она прижимала руку к боку, и меж пальцев текла кровь. Вырвавшись из рук старика Кюхельбекера, который старался его поймать, Егор кинулся к Люське.

— Егорушка, — заплакала Люська, — Егорушка, за что меня?

— Все будет хорошо, Люська, ничего страшного не случилось.

— Я умру, да?

Дантес оказался перед Егором.

— Сюда! — приказал он. — Скорее.

Он шустро побежал по залу. Толпа любопытных раздалась в стороны.

Егор подхватил легкую Люську на руки и побежал следом за Дантесом. Он успел заметить табличку «Медпункт». Дантес толкнул дверь. Они оказались в небольшой комнате, где за занавеской стояла кушетка, покрытая белой простыней, стол с наваленными на нем бумагами, стеклянный шкаф с медицинскими приспособлениями. На полу была разложена детская железная дорога, когда-то такая была и у Егора. Человек в белом халате и белой шапочке с красным крестом стоял на коленях и подталкивал последний вагон поезда. Поезд подъезжал к вокзалу, и человек в халате начал гудеть, чтобы предупредить народ в игрушечном домике, что поезд прибыл по назначению.

Люська тихо плакала.

— Ты что здесь разыгрался, Фрейд! — завопил от двери Дантес. — А ну срочно за дело! Покушение!

— Подождет, — сказал человек в халате, не поднимая головы. — Ничего с ней не случится.

— Идиот! — кричал Дантес. — Она — новая избранница императора.

— Не первая и не последняя. У-у-у-у-у! — загудел снова доктор.

— Доктор, пожалуйста, — взмолился Егор. — Ей же плохо!

Доктор наконец-то поднял голову.

Он был маленький, из мятого лица торчала седая бородка, а над ней блестели голубые глаза.

Дантес в бешенстве ударил ногой по вагончику, тот взлетел и развалился.

— Вот этого я вам никогда не прощу, — сказал доктор, отпрыгнув в сторону, — вы изверг!

Егор положил Люську на кушетку.

— Уберите ее! — Доктор метался между остатками железной дороги и кушеткой. — У меня же простыня чистая. Где я другую найду!

— Я тебе сотню принесу, — сказал Дантес.

— А вы молчите! Вы не жилец на свете. Я вас уничтожу!

Дантес не испугался:

— Император срежет вам голову, прежде чем вы меня отравите.

Доктор потянул за край простыни, стараясь вытащить ее из-под Люськи.

— Не надо, — попросила Люська, — больно же!

— Странно, — сказал доктор. Он словно проснулся от звука Люськиного голоса. — Такое обильное кровотечение. Девочка, разденься, я тебя посмотрю.

Люська уже заняла все его внимание.

— Я не могу, — захныкала Люська, — мне больно.

— Ну так помогите ей!

Егор приподнял Люську и стащил с нее пальто. Люська помогала ему. Под пальто было голубое платье, мокрое на боку от крови.

— Больше не надо, — сказала Люська, — лучше я сама.

— Ты не стесняйся, — сказал Егор.

— Я все равно стесняюсь. — Брови Люськи поднялись чуть ли не к волосам. Ей было больно и неловко.

— У вас сестры, что ли, нету? — спросил Егор у доктора.

— Сестра нам не нужна. Мы же все бессмертные, — сообщил доктор. — А вы давно к нам прибыли?

— Сегодня первое января, — напомнил Дантес доктору.

— Ах, боже мой, совсем забыл. Значит, вы свеженькие и ваша кровь еще не успела смениться той влагой, которая течет в наших жилах. Тогда дело серьезнее, чем я предполагал. Твоя кровь требуется его величеству для поддержания себя в форме. Ну что ж, постараемся остановить кровотечение. Пускай ему будет чем напиться.

— Прекратите глупые шутки, доктор! — рассердился Дантес. — Есть вещи, о которых в приличном обществе не говорят.

— А есть вещи, которые в приличном обществе не делают, — ответил доктор.

Тем временем он задернул занавеску у кушетки и продолжил, уже не видный Егору и Дантесу:

— Терпи, девица, мы тебя еще замуж выдадим. Не мешай мне! Я доктор! Ты когда-нибудь в своей жизни доктора видела?

— Ну ничего, опомнился, — сказал с облегчением Дантес. — А то совсем психованный.

— Оставьте свое мнение при себе, — огрызнулся доктор из-за занавески. — И лучше будет, если вы покинете кабинет. Нечего вам тут делать. Рана у девочки поверхностная, кожу порезало, пустяковые сосудики задело. Будет жить, так и скажите своему кровососу.

— Пошли, пошли. — Дантес потянул Егора к двери.

Егор подчинился.

Они вышли в зал ожидания. Егор ожидал увидеть толпу, но вокруг было пусто — густело народом там, где стоял обеденный стол, словно обед продолжался.

Мрачный велосипедист шагнул к ним. Он отдал Дантесу честь и спросил:

— Его величество интересуется, будет ли жить его избранница?

— Будет жить! — бодро ответил Дантес. — Обязательно будет жить и радовать его величество.

Велосипедист развернулся и тяжело затопал прочь. Дантес задумчиво погладил волнистую прядь волос, падавшую на плечо. Затем сильно дернул себя за волосы, сморщился и криво усмехнулся.

— Порой полезно причинить себе боль, чтобы убедиться в том, что ты еще жив.

— Скажите мне, — взмолился Егор, — только честно. Чего он на самом деле хочет от Люськи?

— Это секрет.

— Я никому не скажу, честное слово.

— Я и без того знаю, что ты никому не скажешь, — согласился Дантес. — Кто тебя будет слушать? И секрет… это секрет Полишинеля. Вряд ли кто-то здесь не знает его.

— Тогда скажите.

— Есть такая оса там, на Земле, я забыл ее название, она парализует свои жертвы, а потом откладывает в них яйца. Получаются живые консервы. Из яиц выводятся осята и начинают пожирать спящую жертву изнутри, пока от нее не останется сухая оболочка. Страшно?

— Я об этом знаю.

— А я, когда услышал об этом впервые, ночь плакал. Современная молодежь бесчувственна.

Дантес замолчал и ждал, что ответит Егор. Егору не хотелось спорить, потому что он думал о Люське — на что намекает этот Дантес?

— Не бледнейте, юноша, не понимайте меня буквально. Наш император верит в то, что его долголетие, бодрость, даже мужские возможности зависят от пищи и любви. Слышите, от пищи и любви. Он жрет изысканные кушанья, и, поверьте мне, нам нелегко их раздобыть здесь, где не растут бананы… Не надо, не задавайте лишних вопросов. Все равно я отвечу только на те из них, на которые хочу ответить. Но главная его забота — соединиться с невинными, непорочными, живыми девушками, которых в наших краях, как вы сами понимаете, не водится. И тут вот такое везение — твоя Люська.

— Он хочет изнасиловать ее?

— Ни в коем случае! Чтобы Павел Петрович решился на это? Нет, он романтик!

— Так чего же ему нужно от Люськи? Кровь ее сосать?

— Прекратите говорить гадости, Егор! Немедленно прекратите! Наш дорогой Павел Петрович ищет истинной любви. Любви, понимаете, мальчишка? Будь его воля, завел бы себе гарем! Его агенты первого января объезжают всю страну, глядят, не выкинуло ли бурей на наш пустынный берег еще одну девицу.

— Ну скажите же, что ему нужно?

— Ты нетерпелив. А император влюбился. Раз император влюбился, то он намерен заполучить твою Людмилу. Но он не может этого сделать, потому что она еще девочка, — он должен ждать, когда ей исполнится шестнадцать, семнадцать… не знаю уж сколько лет! И тогда он женится на ней! У нас все как у людей.

— А до этого? — У Егора отлегло от сердца, но внутреннее напряжение оставалось. Здесь не бывает сказок с хорошим концом.

— А до этого мы будем пасти эту овечку.

— Четыре года? Пять лет?

— Сколько понадобится. Император влюблен.

— Нам нужно отсюда уехать, — сказал Егор.

Вельможа пожал плечами:

— Все в свое время и по воле императора.

Но Егор уже ничему здесь не верил.

— Если вы Дантес, — спросил он, — то почему не умерли во Франции?

— Я приехал к родственникам в Россию, — сказал вельможа. — У меня здесь остались родственники. В семействе Гончаровых. Впрочем, это уже не играет никакой роли.

Послышался шум. Егор оглянулся. К ним приближался император. Два велосипедиста поддерживали его под локти.

Сзади толклись придворные и просто зеваки. Император добродушно заговорил:

— Вижу моего доброго приятеля. Как ты, Егор, хорошо ли себя чувствуешь? Помнишь ли, что мы собирались с тобой побеседовать после обеда? Ты уж, пожалуйста, меня не подводи. Где девочка?

Дантес, согнувшись в поклоне, толкнул дверь. Дверь отворилась.

— Сюда нельзя! — послышался голос врача.

— Ах ты, мой Фрейд, ах ты, мой эскапист! — весело воскликнул император. — Опять за свои бредни взялся?

Император втиснулся в дверь, охрана осталась снаружи. Спина императора закрывала дверной проем, но Егору было слышно, о чем идет разговор.

— Пусти меня к ней, — сказал император.

— Она раздета. Она лежит. Я ее перевязываю.

— О, как это нежно! Дай мне поглядеть на ее тельце!

— Император, здесь я хозяин, — сказал доктор. — И раз уж мы распределили роли таким образом, ты мне будешь подчиняться в этой маленькой комнатке, а я буду подчиняться тебе на всей остальной земле.

— Ой, ты рискуешь!

— Нет, я знаю многое, чего остальным знать не дано. И жизнь многих в моих руках.

— Ах, оставь, Фрейд. Я только погляжу на нее.

Спина императора двинулась вперед. За ним втиснулись в медпункт велосипедисты. Егор слышал, как трещали куски погибшей железной дороги.

— Уйдите! — сказала Люська.

— Ты — царица этого мира, — сказал негромко император. — И я сам положу его к твоим ногам.

— Вы хотите мою кровь пить, — сказала Люська.

— Ну кто сказал тебе такую чушь! Я вижу линию твоих прекрасных бровей и линию твоих будущих бедер, я вижу, как скоро наполнятся упругой плотью твои перси…

— Император, больной вредно волноваться, — сказал доктор скрипучим голосом.

— Ухожу, ухожу, но мне хотелось бы, чтобы маркиза Люси присутствовала на аутодафе.

— Я запрещаю ей.

— Ну ладно, ладно, тебе лучше знать, старая клизма. Мы повеселимся без вас. Я ухожу. Отдыхай, набирайся сил, береги свою алую кровь, моя прелестница. Для тебя я запущу все часы, и время покатится вновь.

— Идите, идите и пришлите мне новую железную дорогу вместо той, которую сломал этот идиот Дантес, — проворчал доктор.

— Распорядитесь, — рявкнул император, кладя руки на плечи велосипедистов.

— Разумеется, — сказал Дантес, — сам сейчас пойду по магазинам и отыщу железную дорогу лучше прежней. Пускай тараканы катаются.

— Тараканов здесь нет! — завопил из кабинета доктор. — И ничего от Дантеса я не приму. Он Пушкина убил.

— На хрен мне нужен твой Пушкин! — закричал в ответ Дантес. — Я убил Марата!

Или они все сумасшедшие, или притворяются. А в самом деле они что-то таят… Бананы!

— На площадь, на площадь, — закричал издали император. — Все на площадь, у нас праздник! Аутодафе!

— Побежали? — спросил Дантес как мальчишка. — А то все хорошие места займут.

— Но это же инквизиция…

Дантес убежал, топая каблуками. Егор попытался вернуться в медпункт, но дверь была заперта.

— Откройте! — Он постучал в дверь. — Это я, Егор. Я один.

— Мне плевать на то, что ты один! — послышался голос доктора.

— Пустите Егора, — попросила Люська.

Доктор открыл дверь. Выглянул в щелку, убедился, что Егор и в самом деле один. Тогда впустил.

Бородка у доктора была седая, кривая, от этого он был похож на сказочного гнома.

Люська лежала на койке за занавеской. Она прикрылась простынкой до подбородка.

— Молодая кровь, — сказал доктор, — настоящая живая кровь. Сколько времени понадобится, чтобы она стала раствором ненужных химикалиев?

— Больно? — спросил Егор.

— Нет, совсем не больно. Только я испугалась.

— Конечно. Она так неожиданно на тебя кинулась.

— Я не ее испугалась, — сказала Люська. — Я этого толстого испугалась. Ты не представляешь, как он на меня смотрит. Он — ужасный человек!

Брови Люськи поднялись, губы дрогнули.

— Ну-ну, — сказал доктор. — Не разнюниваться. Павел Петрович ничего плохого тебе не сделает.

— Егор, возьми меня к себе, — попросила Люська.

Егор понимал, что взять ее некуда. Бежать? И скрываться в голом лесу с привидениями? Тупик… Важнее узнать, как можно выбраться из этого мира.

— Скажите, доктор, — спросил Егор, — а можно, чтобы она здесь подольше полежала? Она же раненая.

— Не бойся, — улыбнулся сказочной гримасой доктор. — Я тебя понимаю. Она еще полежит здесь. Ей нельзя вставать.

— Я могу встать, — возразила Люська.

— Ты что, не понимаешь доктора, что ли? — спросил Егор строго. — Сказано тебе — лежи! А когда будет можно, я тебя возьму.

— Ты меня не оставишь? А то он мою кровь выпьет.

— Нет, не оставлю.

— Побожись!

— Ну, честное слово. А теперь молчи и отдыхай.

Егор обернулся к доктору, который смирно стоял рядом, сложив руки на груди.

— Я не хочу здесь оставаться, — сказал он.

— Я тебе сочувствую, — ответил доктор.

— И нет возможности уйти отсюда?

— Необратима только смерть, — ответил доктор. — Но помочь тебе не могу.

Егор хотел доказать доктору, что ему обязательно надо уйти. Хотя бы ради Люськи, которую они, конечно же, погубят.

Дверь распахнулась.

— Вот вы где! — рявкнул Дантес. — А ну быстро, быстро, сам император спрашивал. Аутодафе начинается. Желательно присутствие маркизы Люси.

— И не мечтай, — сказал доктор. — Больная ослабела от потери крови. Ей прописан постельный режим.

— Ха-ха, постельный! — воскликнул Дантес. — С кем постельный?

— Иди, мальчик, иди, — сказал доктор Егору. — Он же не отвяжется.

Они быстро прошли пустым гулким залом. Все ушли на аутодафе.

— Все ушли на фронт, — сказал Дантес и рассмеялся. У него был неприятный смех.

Егор не задавал вопросов. Не может быть, чтобы такой человек был когда-то кавалергардом. Если он и убил Пушкина, то не на дуэли, а из-за угла. Или из гранатомета.

Все обитатели вокзала собрались на площади. Но если в здании вокзала они были толпой, то на площади люди потерялись в сером пространстве, лишенном теней, и казались кучкой экскурсантов, ожидающих автобуса.

Рядом с автомобильной стоянкой торчал столб — бревно от какой-то избы, вокруг была навалена куча деревяшек — большей частью сидений и ножек от стульев, палок и досок. Возле столба спинкой к нему стоял целый стул. На стуле сидела женщина-развалюха, которая хотела убить императора и чуть не убила Люську. Руки женщины были заведены назад и примотаны проволокой к столбу.

Прическа-луковица рассыпалась и превратилась в неопрятное воронье гнездо. Женщина чихала, шмыгала носом и не могла его утереть.

Неподалеку стоял рояль, которого Егор раньше не заметил. На крышке рояля было укреплено кресло — в кресле сидел император. За спиной торчали велосипедисты.

Когда Егор появился на площади, длинный сутулый мужчина в черном байковом халате и рыжем клоунском парике кончал читать приговор:

— И потому маркиза де Помпадур приговаривается к сожжению на костре живьем до исчезновения признаков жизни. Пепел ее будет развеян по ветру, а имя вычеркнуто из всех справочников и учебников истории. Госпожа маркиза де Помпадур, есть ли у вас что сказать уважаемому собранию перед началом публичной казни?

Казалось, что женщина страшно устала, голова ее немощно свисала, из гнезда-прически высовывались тряпки и концы проводов.

— Говорите, маркиза! — потребовал судья. Маркиза подняла голову. Страшное намазанное лицо с потекшей тушью вокруг глаз оглядело маленькую толпу. Маркиза постаралась что-то сказать, не получилось, и она плюнула на мостовую.

— А загорится? — громко спросил император.

— Должно загореться, — сказал чернобородый лысый человек в красном пиджаке. Егор догадался, что это палач.

— Тогда начинай.

— А причастие?

— Покойная была неверующей, — сказал император. — Я был с ней близок, я гарантирую.

Он снял корону и кружевным платком вытер лоб.

Палач поднял с земли палку, на конце которой была намотана темная тряпка. Дантес, который уже оказался у костра, вытащил из кармана зажигалку и чиркнул ею. Зажигалка загорелась. Огонек был бесцветным и маленьким. Егор заподозрил, что его обманули, — ведь говорили, что бензина здесь нет и оттого машины не могут ездить.

Дантес поднес зажигалку к тряпке, и факел вспыхнул.

По толпе прокатился шум или, скорее, вздох многих людей.

— Ну-ну! — прикрикнул на зевак император. — Я не потерплю здесь жалости. Она ведь нас не пожалела. Или кто-то готов занять ее место и освободить маркизу от наказания?

Никто не откликнулся.

— Начинай! — приказал император.

Палач поднес факел к костру. Он совал его в разные места, под дрова, под стул, на котором сидела женщина, огонь занимался, сначала робко и нехотя, а потом поднимался выше, почти без дыма.

В отвращении отвернувшись, Егор увидел старичка. Старичок был древним как мир. Он был ветхим музейным стулом, который существует только потому, что на нем висит табличка «Не садиться!».

Старичок был бесплотен. Плоть его улетучилась — то ли за долгую жизнь в настоящем мире, то ли за бесконечность, проведенную вне времени.

Хрупким, как скорлупа гусиного яйца, был круглый желтый череп. Под его куполом прятались выцветшие глаза, а между ними торчал нос, настолько туго обтянутый кожей, что, казалось, она вот-вот лопнет.

Двигаясь, старичок легко припадал на правую ногу, и видно было, что тело его ровным счетом ничего не весит, иначе торчащие худые кривые ноги не выдержали бы тяжести тела, даже малой.

Увидев старичка, Егор подумал, что не следовало бы такому дряхлому созданию приползать на аутодафе. Но, может быть, он был дружен с мадам де Помпадур и теперь переживает за нее?

А старичок между тем пробирался меж зрителей, стараясь оказаться поближе к костру, и зеваки сразу расходились при его приближении, то ли жалея его, то ли испытывая брезгливость. Ведь стаи животных не любят дряхлых самцов, их загрызают. А может быть, старичка побаивались. Конечно, не его самого, а коренастого громилу в белой куртке, на которой был нашит красный крест. Громила шагал почти вплотную за старичком, опекая его и не давая упасть под порывом ветра.

Подобравшись ближе к сцене, на которой должно было разыграться действо, старичок обернулся, громила быстро опустился на четвереньки, а старичок уселся ему на спину. Никто не удивился, только Егору это было в диковинку.

Маркиза де Помпадур спокойно и даже с вялым интересом наблюдала за действиями палача. И вдруг закричала:

— Ну больно, больно же! Ты с ума сошел!

Женщина стала биться, стараясь освободиться от пут.

Сучья и палки начали потрескивать, люди на площади тоже зашумели, неясно было только, радуются ли они крикам женщины или возмущаются.

— О-о-ой! — пронзительно завизжала женщина.

— Нельзя же так! — закричал Егор. Еще минуту назад он думал, что жизнь этого мира не касается его — как будто смотришь кино. И вдруг закричал и побежал к костру.

Огонь быстро поднимался, его языки нежно и ласково трогали женщину, которая продолжала биться и кричать.

Дантес кинулся за Егором.

Внимание зрителей на несколько секунд переключилось на эту погоню. Дантес не успевал догнать Егора, император закричал:

— Ату его, ату мерзавца!

В сцену вмешался палач в красном пиджаке, который перед тем стоял с факелом в руке, высматривая, куда бы еще ткнуть, чтобы лучше горело.

Услышав крики, он резко развернулся и успел выставить факел как шпагу на пути Егора.

Егор не почувствовал ожога, но тут на него навалился Дантес и принялся молотить кулаками.

Егор еле отбивался — Дантес был вдвое больше и сильнее. Женщина уже не кричала, а звала маму, плакала, и треск дров перекрывал ее прерывающийся плач.

И больше Егор ничего не помнил…

Он никогда раньше не терял сознания и думал, что сознание теряют лишь романтические барышни. А тут потерял его сам. И не понял, как это случилось. Только когда пришел в себя, понял, что опозорился на глазах у всех этих чужих людей.

Он лежал на асфальте, под голову ему кто-то подложил скатанную в ком тряпку. Над ним склонилась белая борода доктора. Пахло нашатырем, внутри свербило. Егор никак не мог сообразить, что же случилось.

— Спокойно, — сказал ему доктор. — Все в порядке, ты очень переутомился и перенервничал. Все же первый день… у тебя был тяжелый день.

Егор попытался встать, но, когда сел, сразу закружилась голова.

— Полежи, — сказал доктор.

Только тут Егор вспомнил, почему оказался на площади.

Лежа, он повернул голову.

В нескольких шагах от него стоял обгорелый черный столб. К столбу было что-то привязано. Но это не было человеком, а так, черной тряпкой…

И Егор ощутил отвратительный запах костра, смешанный с запахом горелого мяса.

— Тошнит, — сказал он. — Я хочу уйти.

Доктор помог ему подняться.

Чуть в стороне на совершенно пустой площади стоял прямой как палка Кюхельбекер.

Он не делал попытки приблизиться к Егору. Просто смотрел — то ли на него, то ли на кострище.

Егор с трудом тащился за доктором.

Когда они проходили мимо Кюхельбекера, тот сказал — скорее доктору, чем Егору:

— Я ведь любил ее.

— Ах, чепуха! — сказал доктор. — Вы никогда не любили. Вы не способны любить.

— Ты ошибаешься, Леонид, — сказал Кюхельбекер с горечью. — Но мне не везло. К тому же она всегда помнила, что она — маркиза.

— Она была такая же маркиза, как я китайский император.

Егор всем весом опирался на маленького доктора. Тому было тяжело, он даже клонился под этой ношей.

Егор не хотел оборачиваться к кострищу, но обернулся.

— Чего ты хочешь, мальчик? — спросил Кюхельбекер.

Он был высокий, сухой и, наверное, ломкий, как богомол. Если нажмешь как следует, рука треснет и отломится, как сухая ветка.

— Вы же знаете, — сказал Егор. — Я хочу уйти отсюда.

— Это очень трудно сделать, — сказал Кюхельбекер.

От неожиданности Егор даже остановился, чуть не свалив доктора.

— Значит, можно? Все-таки можно? — Егор даже оторвался от доктора и сделал шаг к Кюхельбекеру.

— Не место и не время для разговора, — сказал Кюхельбекер.

Они не успели дойти до медпункта. У входа в вокзал их ждал велосипедист.

— Молодого человека ожидают у императора, — сказал он.

— Нет, нет, нет! — воскликнул доктор. — Он болен, ему требуется отдых.

— Приказано доставить!

— Пускай идет, — произнес Кюхельбекер. — Я там буду тоже.

— Как только освободитесь, — сказал доктор Егору, — сразу ко мне.

— А куда же еще, — ответил Егор. — У вас Люська.

Император встретил его жирным хохотом.

Он сидел на своем троне в комнате милиции, вокруг горбились холмы ковров. В углах комнаты горели керосиновые лампы.

— В обморок упал! — смеялся император. — Ты что же, не видал раньше, как баб на кострах жгут?

Егор не ответил. Вопрос был издевательский. Император знал, что Егор не мог этого видеть.

— Хочу поговорить с тобой об интересных вещах, — сказал император. — Сегодня я свободен.

Егор плохо себя чувствовал, словно заболел гриппом, — голова гудела, и в горле першило.

— Пускай он сядет, — сказал старик Кюхельбекер. — Мальчик устал.

— Пора быть мужчиной, — возразил император. Но тут же смилостивился и велел садиться на ковер.

Егор уселся на мягкую вершину коврового холма.

Когда император двигал головой, на лысине вспыхивало множество зайчиков от керосиновых ламп.

— А ты уйди, — велел император Дантесу, который сунулся было в дверь.

Наступила пауза. Она длилась с минуту. Император разглядывал Егора. Потом спросил:

— Каким видом спорта занимаешься?

— Легкой атлетикой, — сказал Егор. — Но нерегулярно. А еще в детстве меня отдавали в теннисную школу, но я не показал себя.

— Себя надо показывать, — сказал император. — А как вообще в Москве обстановка?

— Какая обстановка?

— Политическая.

— Много интересного, — сказал Егор. — Магазины открываются…

— Преступность растет?

— Преступность растет. Рэкет. Мафиозные разборки.

Император сочувственно покачал головой.

— А у нас этого нет, — сказал он. — У нас порядок.

— У вас порядок — жечь людей! — вырвалось у Егора.

Император усмехнулся:

— Иногда приходится прибегать к жестким мерам. Что делать, если люди возомнили себя бессмертными? Хотя бессмертия как такового не бывает. Продление жизни, как правило, объясняется падением других функций.

Почему-то император показал на Кюхельбекера. Он подождал, пока Егор очистит банан, и спросил:

— А что еще? Ты рассказывай, рассказывай. Например, о своей семье.

— Семья как семья.

— Отец есть?

— Есть.

— А что же ты не захотел с ними оставаться?

— У меня был конфликт.

— Ну ладно, не рассказывай. В сущности, мне и не очень интересно, что у тебя за конфликт. А как у Людмилы семья? Неблагополучная?

— Не знаю. Я там не был.

— Но она, безусловно, рассказывала.

Егор понял, что император притворяется Павлом. И неумело. Говорит как современный человек. Они тут играют в игры, ленивые игры, потому что боятся потерять власть. Хотя зачем человеку власть в этом холодном болоте?

— Ты слышал мой вопрос, Егор?

— Она живет с матерью, — сказал Егор. — Отец их бросил. Мать со своим новым мужем, или кто он там ей, пьет. Они бьют Людмилу. Она от них убежала.

— Ясно. Неблагополучная семья, — сказал император. — С этим что-то надо делать?

— Она уже хочет вернуться, — сказал Егор.

— Разумеется, — согласился император. — Что ей сейчас делать? Рано.

Он достал длинную тонкую руку, выпиленную из кости. Пальцы руки были загнуты. Этой рукой он принялся чесать себе спину под бронежилетом.

— Никогда не снимаю бронежилет, — сообщил он Егору. — Потому что никому не доверяю.

— А вы бросьте все это, — сказал Егор.

Император нехотя засмеялся. Побулькал в горле. И сказал серьезно:

— У нас беда. Никто не стареет. Ты скажешь — это счастье. Но ребенок не может стать взрослым, бутон цветка не может распуститься и расцвести. Ты меня понимаешь?

— Понимаю.

— Я должен тебе признаться, — продолжал император. — Я полюбил твою спутницу Людмилу. Я полюбил ее искренне и нежно. Но мое стремление к ней противоречит моей порядочности. Это… как бы найти нужное слово? Подскажите, канцлер… — Император повернул голову к Кюхельбекеру.

— Это неприлично, — отыскал нужное слово Кюхельбекер.

— Вот именно. Бутон должен раскрыться, чтобы цветок соединился со мной, с пчелой, которая прилетит выпить его нектар. Но я нетерпелив. Живу вне времени. Для тебя пройдет пять лет, для меня — один бесконечный день.

— Но как же…

— А вот вопросов не надо, — оборвал его император. — Могут быть пожелания.

— Нам с Люсей пора домой, — сказал Егор, словно предыдущего разговора не было.

— А он у нас упрямый, — усмехнулся император.

— Вы же сами сказали, что бутоны здесь не раскрываются, — сказал Егор.

— Вот именно, — согласился император. — А ты в Воронеже бывал?

— Нет, а что?

— Там, наверное, сейчас сугробы, метель завывает, а окошки такие желтые, теплые, заглянешь внутрь — стоят елки наряженные, игрушки висят, на столах выпивка и закуска…

— На окнах узоры, — сказал Кюхельбекер. — Внутрь не очень-то заглянешь.

— Опять испортил песню! — обиделся император. — Идите прочь! Надоели!

— Иду, иду, — ворчливо ответил Кюхельбекер, — ты не очень-то с нами ссорься. Как вознесли тебя, так можем и низвергнуть.

— Долой!

Егор поднялся и пошел к двери. Сзади Кюхельбекер спросил обыкновенным голосом:

— Скоро очередная доставка. Дыню заказывать?

— Хватит! Незрелые они. Закажи побольше винограда, — распорядился император.

Егор вышел из ковровой комнаты. Перед дверью сидел на корточках велосипедист.

Он дремал и не заметил Егора.

Егор прошел в медпункт.

Доктор ползал по полу и пытался починить железную дорогу.

— Как там Люся? — спросил Егор.

— Отдыхает, — сказал доктор. — А ты, если плохо себя чувствуешь, ложись на пол, расслабься.

Егор заглянул за занавеску. Люська лежала, закрыв глаза. Она была очень красивой девочкой. Как же Егор раньше не замечал этого? Наверное, потому, что она была еще маленькая. Егор подумал, что нет никакой гарантии, что император в самом деле будет ждать, пока Люська вырастет. Он лжец, у него на лице это написано.

— Простите, я не знаю вашего имени-отчества, — обратился Егор к доктору.

— Леонид Моисеевич, — ответил доктор сразу. Ну вот, никакой он не Фрейд.

— Леонид Моисеевич, у меня есть подозрение, только никому не говорите…

— Не скажу.

— Ваш император — он случайно не вампир?

— Вампир, — спокойно ответил доктор. — Но не от стремления к человеческой крови, я полагаю, он ее не очень жалует, а от убеждения в том, что только таким способом он может сохранить силу и энергию.

— Но ведь это чепуха!

— Поживи у нас и с наше, — усмехнулся доктор, — и тогда тоже будешь верить черт знает во что.

— Значит, на самом деле он не любит Люську?

— А он сказал, что любит?

— Он сказал, что хотел бы, чтобы ей стало семнадцать лет и чтобы тогда она поняла, какой он драгоценный.

— Забавно, — заметил доктор. — А вы не разбираетесь в детских железных дорогах?

— Нет, уже семь лет как мою выкинули.

— Жаль.

— Значит, он хочет высосать ее кровь? — Егор внутренне содрогнулся от отвращения.

— Не придумывай ужасов, — сказал доктор. — Мы здесь цивилизованные персоны.

— Даже когда сжигаете женщину на костре?

— Она не женщина, а уголовная преступница.

Доктор ткнул пальцем в занавеску, наступила тишина. Люська во сне забормотала.

— А вы давно здесь? — спросил Егор.

— Давно, — ответил доктор. — Я сюда попал еще до войны.

— Значит, железную дорогу только здесь увидели?

Леонид Моисеевич поправил сбившуюся набок бороду, разложил ее по груди редким веером, поднялся с колен и ответил обстоятельно, показав, что сумел заглянуть в мысли Егора:

— Да, я попал сюда в тридцать седьмом. Когда никто и не мечтал о таких игрушках. Но потом я увидел одну — когда у вас появился магазин «Детский мир». Мне приносили пациенты. Кто вагончик, кто — домик. Я собрал этот мирок, мой собственный. Но в последние годы вагончики пропали. Видно, их не осталось в «Детском мире». За ними надо ехать в Лейпциг.

— Куда?

— В Германию, в город Лейпциг. Там их изготавливают, и, говорят, там есть специальный магазин не то на улице Карла Маркса, не то на площади Димитрова.

— А разве у вас тут есть Германия?

— Земля круглая. У нас есть и Австралия, только я не уверен, живут ли в Австралии люди. Хотя почему бы и не жить им — ведь несчастных и загнанных людей достаточно во всем мире. К сожалению, связей с другими странами у нас почти нет. Из-за шуток природы. Природа не разрешает нашему миру иметь автомобили или самолеты. Пробовали туда отправиться на воздушном шаре… Но беда в том, что люди, пожившие здесь несколько лет, становятся иными. Кровь в их жилах сменяется питательной смесью и становится холоднее на шесть градусов. Мы ведь не теплокровные млекопитающие, как можно предположить по внешнему виду. Попробуйте мою руку — чувствуете, какая холодная? Нет, это не возраст. Просто черепахи и крокодилы долго живут. Мы тоже бесконечно живем, потому что окружающая температура здесь постоянна. Ты понял?

— И это будет со мной?

— Обязательно будет. И даже вся кровь младенцев тебе не поможет.

При том Леонид Моисеевич недобро усмехнулся.

— Я не хотел бы сам стать таким, — голосом воспитанного мальчика ответил Егор.

— Кошмар, — сказал доктор. — Но еще хуже было испытать страх, овладевший в новогоднюю ночь доктором медицины, профессором Рубинштейном, когда за мной пришли. Я был согласен на все…

Доктор смущенно поморщился и пошел за занавеску посмотреть, как себя чувствует Люська.

Вернулся он через минуту.

— Все в порядке, — сказал он и улыбнулся. Щечки у доктора были в голубых жилках сосудов. — Все в порядке, вы можете соорудить воздушный шар и лететь на нем в Лейпциг, если город Лейпциг существует. Наша беда в том, что за Минском начинается болотный пустырь. Оттуда не возвращаются. Говорят, в тех болотах живут страшные твари, которые пожирают путников.

— Ерунда, — сказал Егор. — Я полечу на воздушном шаре, я пойду в те болота. Честное слово, я много чего смогу, потому что еще хуже для меня остаться здесь.

— У каждого своя судьба. И вашей подруге здесь не место.

— Я все слышу, — сказала из-за занавески Люська. — Откройте занавеску, я видеть хочу.

— Отдыхай, отдыхай, — сказал доктор.

Худая Люськина рука отодвинула занавеску в сторону.

Люська сидела на кушетке. На плечи она плащом накинула простыню, но видно было, что грудь и живот ее перевязаны поперек бинтами, чтобы кровь не текла из бока.

— Ой, — воскликнул Леонид Моисеевич, — вы меня доведете до могилы! Разве можно, девочка моя, в таком состоянии прыгать по кровати? Еще сантиметр в сторону — и вы бы погибли окончательно.

Люську он жалел, боялся за нее, а вот к Егору относился равнодушно. Это было немного обидно, с другой стороны, любовь доктора ему была не нужна. Егору почему-то казалось, и, как выяснилось, ошибочно, что он один здесь одержим желанием убежать, а остальные просто существуют. Ради этого можно пойти на хитрость, потому что этим людям верить нельзя. Отсюда должен быть выход. Потому что любая комната, в которой есть вход, имеет и выход.

Об этом он и сказал доктору, когда тот наконец уложил Люську на кушетку, но оставил занавеску открытой.

— Глупости, — ответил доктор. — Существует смерть. В нее есть вход, а обратно никто не возвращался. Допустим, что ты умер.

— А где же тогда мой дедушка? Где наш сосед по даче полковник Семенов? — спросил Егор. Вопрос был наивным, но он зато задал его сразу, не задумываясь. — Если бы это был тот свет… Тогда здесь слишком мало людей.

— Ну а если это лишь малая часть того света?

— Нет! — вмешалась в разговор Люська. — Вы ошибаетесь, Леонид Моисеевич. Не может быть, чтобы люди умирали только в ночь под Новый год.

— Вот это аргумент! — согласился доктор. — В тысячу раз лучший аргумент, чем гипотеза Егора. Но я могу возразить: это потусторонний мир для тех, кто умер в ночь под Новый год! А все, кто умер второго января, живут в соседнем потустороннем мире. Нет, нет, я шучу, я сдаюсь перед логикой нашей маленькой пациентки.

— А если вы сдаетесь перед логикой, — осторожно спросил Егор, — то, может быть, вы знаете правду?

— Правду? Правду здесь знают… несколько человек.

«Так, — с удовлетворением подумал Егор. — Мы победили. Он признался».

Голова Егора работала четко и быстро, как на удачном экзамене, он, не теряя ни секунды, сказал:

— Здесь даже детей нет. Вы хотите, чтобы мы остались одинокими детьми?

— Дети мои, — вздохнул доктор, откинул полу белого халата и достал из кармана брюк носовой платок. — Я отдыхаю с вами сердцем, и в то же время мое сердце обливается кровью.

Доктор высморкался, пригладил редкие белые волосы и некоторое время продолжал держать платок наготове, словно ожидал, что из глаз покатятся слезы. Слез не было. Доктор с сожалением положил платок в карман.

— Так, значит, нам и гнить здесь? — спросила Люська.

— Ах нет, — сказал доктор. — Здесь вы не одиноки. Насколько я знаю, на некоторых постах есть молодежь, даже дети. Мало детей, совсем мало, как-то наш Макаренко, вы о таком не слышали, хотел даже организовать школу, чтобы дети не оставались вне системы образования. Он обил все пороги, даже императора чуть было не склонил к этому. В конце концов оказалось, что никто не возражает, но никто и не поддерживает этого учителя.

— Я знаю, — сказал Егор. — Макаренко написал книгу о беспризорниках.

— Вот именно, в мои годы он был очень популярен. Руководил колонией имени Дзержинского. Чекисты всегда любили детей. Папу с мамой убьют, а детей начинают любить. А может, детей уже нет. Вы же знаете, насколько на дальних постах трудная и рискованная жизнь. Бандитизм, призраки, насекомые, черви… — Доктор закручинился.

— Леонид Моисеевич, — взмолился Егор. — Ну скажете вы наконец, к кому нам пойти? Кто знает правду?

Вдруг Люська заплакала. Наверное, она заплакала не нарочно, но этот тихий плач стал как бы последней каплей… Доктор давно хотел сказать то, что знает, но боялся. И причины страха стали очевидны, когда он вдруг мелкими шажками побежал к двери, приоткрыл ее и выглянул.

— Здесь и стены имеют уши, — сообщил он, вернувшись. И продолжал шепотом: — Я очень надеюсь на то, что вы уже достаточно взрослые и не будете болтать о том, что я скажу.

Егор и Люська затаили дыхание. Только бы не спугнуть его.

— Путь в обыкновенный мир есть, — продолжал доктор. — Я в этом уверен. Вы видели продукты, которые попадают сюда от… от вас?

— Бананы, — сказал Егор.

— И бананы тоже, — вздохнул маленький доктор. — А для этого, чтобы они угодили на стол к императору, кто-то должен протянуть руку в ваш мир и даже что-то держать в этой руке. Я полагаю, что ведает этой секретной операцией мой старый друг Вилли Кюхельбекер.

— Что же он — знает и молчит? — спросила Люська. — А другие должны воду пить?

— Сила вождей заключается в том, — сказал Леонид Моисеевич, — что они знают нечто неведомое простому народу. Если бы дырка, ворота, соединительный туннель существовали, многие бы кинулись туда. С самыми плачевными результатами.

— Он вернется, — объяснила Люська Егору, показав на доктора, — а у него все уже от старости померли.

— К сожалению, вы правы, — сказал доктор. — По крайней мере, моей дочке сейчас больше лет, чем мне. Я часто считаю, вот на Земле год прошел, вот еще год. А мне все так же — шестьдесят четыре.

— А как вы считаете годы? — спросила Люська.

— По Новым годам, — ответил Леонид Моисеевич. — В Новый год всегда какие-нибудь новенькие появляются. Вот и сейчас — вы появились, и я знаю — моей Оленьке там, на Земле, стукнуло восемьдесят. Вы представляете?

Егор помотал головой, чтобы сбросить с себя гнет чепухи.

— Вы лучше рассказывайте про Кюхельбекера, — попросил он.

Доктор поднял руку, возражая:

— Но главная причина, по которой мы не можем вернуться обратно, заключается в том, что если твоя кровь превратилась в теплую жижу, то ты уже не сможешь жить на Земле. Ты обречен…

— А откуда вы это знаете? — спросил Егор, ловя доктора на слове.

— Это всем известно.

— А что, если это очередная выдумка какого-нибудь императора, чтобы вы не совались? Сидите и не рыпайтесь.

— К сожалению, это было известно до императора и помимо императора. Да я сам ставил некоторые опыты… Состав крови иной.

— И что? — спросила Люська.

— Организм лишен иммунитета. Там, наверху, вы скоро умрете.

— А у нас какая кровь? — вдруг перепугалась Люська.

— Вы всего один день здесь живете, — засмеялся доктор. — Рано еще переродиться.

— Все равно нам надо спешить, — сказал Егор. — Мы должны уйти как можно скорее. Я поговорю с Кюхельбекером. Он революционер, декабрист, он должен меня понять.

— Возьми меня с собой, — попросила Люська.

— Невозможно, — сказал Егор. — Ты у нас раненая.

— Я почти выздоровела.

— Нет, нет! — почти закричал Леонид Моисеевич. — Вы загубите ребенка! Мало вам, что ей и без того грозят!

— Где я его найду?

— Кюхельбекера? Возможно, он с императором. У них много общих дел. Или он у себя. Найди кабинет начальника вокзала. А впрочем, ты можешь спросить. Спроси, не видели ли господина Кюхельбекера. Или Вилли. Он любит, когда его так называют…

— Я скоро вернусь, — сказал Егор Люське. — Сиди и жди меня. И не бойся.

— Я не дам ее в обиду, — сказал доктор. — Даже если это будет сам император.

Егор закрыл за собой дверь и подумал, что все-таки какая-то угроза от жирного императора исходит. Но сейчас лучше о нем не думать. Лучше думать о том, как он убедит Кюхельбекера отпустить их с Люськой обратно. Егор не знал, какие слова он отыщет для такого разговора, главное, чтобы Кюхельбекер понял, что произошла ошибка, что они с Люськой принадлежат совсем другому миру и ошибку надо исправить.

Егор вышел в большой зал, где так же, как и раньше, разгуливали бездельники, ожидавшие выхода императора, а может быть, нового обеда или казни. И так день за днем, вернее, весь день без перерыва, а день этот длится тысячу лет. Наверное, лучше броситься из окна, как тот самоубийца на Университетской, если тебе скажут окончательно, что ты вечный узник в стране бессмертных.

Буквально через несколько шагов Егор натолкнулся на Дантеса, который торчал посреди зала, задумчиво накручивая на указательный палец светлый локон.

— Ты где пропадал? — строго спросил Дантес, обрадованный тем, что ему подвернулось занятие.

— Меня доктор послал Кюхельбекера найти, — соврал Егор, решив, что так сказать лучше, чем признаться.

— А зачем? — спросил любопытный Дантес.

Егор не успел ответить, как их прервали. Подошла полная рыхлая девица лет двадцати, в очках с одним стеклышком, за ней шел бородатый мужчина с гитарой на ремне через плечо.

— Мальчик, ты поешь Окуджаву? — спросила девица.

— А что? — ответил вопросом Егор.

— Мы расширяем группу, — сообщила девица.

— Оставь его в покое! — прикрикнул на девицу Дантес. — Видишь, что я с ним разговариваю!

— Ах, только не думайте, что я вас испугалась! — сказала девица, но отошла.

— Так зачем тебе понадобился наш канцлер? — спросил Дантес, глядя вслед девице.

— Доктор хочет, чтобы он поговорил с Люсей.

— Ах, как это интересно! О чем же?

— Вы лучше сами спросите, — сказал Егор.

— Ну ладно, — миролюбиво сказал Дантес. — Он мне все равно расскажет. Так ты его ищешь?

— Ищу.

— А он на площадь пошел, — сказал Дантес. — Там драка получилась.

Дантес рассмеялся. Он продолжал:

— Народ кинулся пепел собирать. Как остыло, кинулся собирать.

— Какой пепел?

— Ну как же — если набрать пепла от сожженного, то в карты везет и еще много полезного. А у нас давно никого не сжигали… Иди, иди, он там, наводит порядок.

Егор вышел на площадь.

В отдалении, возле обгоревшего столба, суетилась кучка людей.

«Это же Средневековье, — подумал Егор. — Неужели в такое возможно верить?» Он понимал, что возможно. Мало ли во что верят дураки на нашей Земле; посмотри любую газету — то белая магия, то колдун, то экстрасенс. Стыдно за человечество.

Егор перешел через площадь. Над его головой все так же бежали сизые облака. Но должны же они когда-нибудь кончиться!

Возле костра никакой драки не было. Люди, в основном совсем старые, возились в пепле, собирали обгорелые палки, угольки — видно, пепел мадам Помпадур и в самом деле представлял для них ценность. Кюхельбекера не было видно.

— Егор! — окликнула его древняя женщина, которая некогда была, наверное, даже красивой. Но это было очень давно.

Откуда она его знает?

— Вы меня? — спросил Егор.

— Как я рада, что вас нашла, — сказала женщина низким, хриплым, прокуренным голосом. — Вас ждут.

— Кто меня ждет?

— Вас ждут мои друзья. Нам необходимо поговорить.

— Но я же тут никого не знаю. Я ищу Кюхельбекера.

— Кюхельбекер никуда не денется, — строго сказала женщина. — Есть несравнимые ценности. Я представляю ценности моральные. Кюхля — всеобщую продажность. Вы меня понимаете?

— Нет, не понимаю.

— Именно мои друзья могут вам помочь. Вам же нужна помощь?

— Но недолго, ладно? — сказал Егор.

Женщина хрипло засмеялась.

— Здесь не бывает таких понятий.

— Такие понятия везде бывают, — возразил Егор. — У меня пульс бьется, значит, время идет.

— Он перестанет биться. Так пойдем, мой мальчик? Мой утренний барабанщик.

Она направилась через площадь к зданию гостиницы. Но не к ней, а к дому рядом, старому, кирпичному, явно дореволюционному.

Со стороны вокзала в стене была небольшая ободранная коричневая дверь.

Женщина стукнула в нее три раза.

— Кто идет? — спросили изнутри.

— Заря свободы.

Дверь открылась. За ней стоял амбал в белом халате, которого Егор раньше видел на площади.

По темному коридору они спустились в подвал. Женщина вела его за руку. Впереди горел свет. Неожиданно Егор оказался на сцене.

Сама сцена была размером со среднюю комнату, какие бывают в жэках, небольших учреждениях или странных полуподвалах, отданных штабам гражданской обороны. Тут и устраиваются собрания — от союзных до ветеранских. Егор сразу вспомнил, когда он был в подобном зале: приходил с бабушкой, когда его не с кем было оставить дома.

На сцене был длинный стол под суконной красной скатертью, на нем в ряд, как на спектакле самодеятельного театра, как бы обозначая обстановку и время, стояли керосиновая лампа, граненый графин для воды и рядом с ним два стакана. Графин и стаканы были пусты. Они были ритуальными символами.

За столом сидел президиум — басовитая женщина, что привела Егора сюда, изможденный мужчина с очень длинной черной бородой и проваленными светлыми глазами и другой, скучный, в очках, схожий с манекеном своей полной неподвижностью.

Сидящих в зале разглядеть было трудно — туда почти не достигал свет лампы. Но можно было понять, что сидит там человек десять-пятнадцать, сидят как куклы и никуда не торопятся.

И еще Егору удалось разглядеть на стенах лозунги. Несмотря на темноту, их можно было прочесть, потому что буквы лозунгов были велики. «ДАЕШЬ ПЯТИЛЕТКУ В ЧЕТЫРЕ ГОДА!» — было написано слева белыми буквами на красной ткани. Лозунг этот, видно, висел здесь много лет. Так же стар был лозунг «ЭКОНОМИКА ДОЛЖНА БЫТЬ ЭКОНОМНОЙ», удививший Егора бессмыслицей, но бессмыслицей знакомой, как будто увиденной в детстве и забытой. На другой стене находились предметы иного толка, и даже непонятно было, кто им разрешил соседствовать с красными лозунгами и переходящим Красным Знаменем, прислоненным к сцене в углу.

Там можно было различить большой замызганный портрет человека с массивной широкой бородой, но не Маркса — Маркса Егор помнил. И тут же Егор различил этого человека, только куда более изношенного, чем на портрете. Он дремал, скособочившись на стуле. А его сосед — взгляд Егора непроизвольно скользнул туда — был человеком согбенным, худым, обнаженным до пояса, и на шее у него висела петля из толстой веревки, словно он недавно сорвался с виселицы. Но никого это не удивляло.

Рядом с портретом бородача Егор увидел черный флаг с черепом, а также черный кнут и ржавый меч.

— Ты проходи, товарищ Егор, — сказала старуха, которая привела его сюда. Несмотря на дряхлость, она красила волосы в красно-рыжий цвет. — Проходи на кафедру, будешь отчет держать перед товарищами.

Егор покорно пошел по сцене вдоль стола и зашел за фанерную трибуну.

И тут из зала, откуда на него глядели серые, плохо различимые лица, послышались сухие негромкие аплодисменты, словно сейчас он начнет доклад о международном положении.

Женщина постучала острием карандаша по скатерти.

— Спокойствие, товарищи. Среди нас сегодня наш новый товарищ Егор. Пора омолаживать нашу организацию.

— Биографию, кратенько, — послышалось из зала. Егор взглянул на женщину. Она распоряжалась его странным приключением.

— Кратенько, — сказала она. — Мы понимаем, в Гражданской не участвовал… в отличие от нас.

Когда тебе шестнадцать лет и ты стоишь на кафедре, то молчать невозможно. Егор покорился.

— Я заканчиваю среднюю школу, — сказал он. — Живу в Москве, на проспекте Вернадского.

— Ну и прибыл к нам на этот Новый год, — дополнила женщина. — По семейным обстоятельствам.

— Ясное дело, товарищ Коллонтай, — отозвались из зала. — Но жаль, что не из идейных соображений.

Фамилия была знакома. Не то по кино, не то по газете.

— В Бога веруешь? — спросил длиннобородый старик, сидевший за столом президиума.

Об этом Егор не знал, не задумывался. Некоторые из взрослых, особенно те, кто с положением, в последнее время стали ходить в церковь, но отец с матерью посмеивались над новыми православными.

— А вот об этом, как договаривались, будем молчать, — задребезжал надтреснутым голоском скучный мужчина в очках, тоже сидевший за столом. — Нас слишком мало, чтобы делиться на фракции.

— А ты сейчас про комсомол спросишь, — сказал длиннобородый старик. — Как нам быть тогда? Молчать?

— Нас здесь большинство, — сказала женщина с карандашом, — значительное большинство. Вы включены в группу сохранения в силу совпадения наших точек зрения на дальнейшую судьбу общества и страны. Но если мы опять примемся за выяснение отношений… ну вы же знаете, до чего это дошло недавно… а впрочем, не сейчас, не сейчас!

— Нет, сейчас! — крикнули из зала.

— Хотя я могу сказать, чьих это рук дело! — заявила женщина, и откуда-то в ее руке появился небольшой колокольчик, такие раньше бывали на собраниях, да все перевелись. — Ты, Егор, имеешь право добровольно ответить на наш вопрос: состоял ли ты в пионерах и комсомоле и каково твое отношение к идеям марксизма-ленинизма.

— Либо ты ограничиваешься идеями национального сознания, либо я ухожу и увожу с собой моих людей, — сказал человек с веревкой на шее.

— Я скажу, — произнес Егор. — Я был в пионерах, все были, и в комсомоле был. Только в прошлом году его у нас распустили.

— И тогда вы организовали подпольную ячейку! — Скучный человек в очках ткнул палец в бок Егора.

— Товарищ Вышинский, я лишаю вас слова, — сказала женщина с колокольчиком. — Товарищ Егор, ты можешь не отвечать на этот вопрос, а обсудить его после митинга с товарищем Вышинским.

— Да чего парень стоит, глазами хлопает, — сказал старик, чей портрет висел на стене. — Надо ему глаза приоткрыть. Ты будешь говорить, Коллонтай, или я сам скажу?

— Я скажу, — сказала Коллонтай. — У нас все должно быть открыто.

Егор был рад, что не стал с самого начала настаивать на поисках Кюхельбекера, — это была другая компания, и странно, что он не предугадал, что в мире ином тоже есть свои группы, партии, союзы, своя вражда и война, — у нас иначе не бывает.

— Как ты знаешь, Егор, — сказала старуха Коллонтай, — попав сюда, ты должен выбрать себе жизнь в зависимости от убеждений. Условно говоря, наше небольшое население делится на три категории. Большей части — все равно. Они просто существуют. Вторая, наиболее могущественная группа захватила власть обманом — она стремится к личному обогащению. Это группка людей, лишенная стыда и совести, она строит свое благополучие на нищете и голоде трудящихся…

И тут Егор чуть все не погубил. А может, и погубил — в этом ему предстоит разобраться позже.

— Но здесь же нет голода и нищеты, — сказал он. — Даже кушать не требуется.

Наступила неприятная пауза.

Потом из зала донеслось:

— Слова были сказаны в переносном значении.

Коллонтай сделала над собой усилие. Улыбнулась и сказала:

— Ты еще о многом не успел подумать. И не знаешь самого главного. Пока есть мы — этот мир будет существовать по законам справедливости и революционного духа.

Егор почувствовал, что он устал — устал, потому что не понимал своего места в этих объединениях и не знал, что им нужно на самом деле. Власти?

— Он не понимает, — сказал мужчина с очень длинной бородой. — Я ему скажу, а вы послушайте. Даже если не соглашаетесь.

Он обвел взглядом зал, и никто не возразил ему.

— Ты, наверное, хочешь домой, — сказал он. — Честно, хочешь?

Егор ответил после долгой паузы. Наверное, с минуту молчал, потому что понимал — правдивый ответ ему невыгоден, а если соврет, ему не поверят и может быть еще хуже.

— Я хочу обратно, — сказал он наконец.

— Ну и молодец, — совсем не рассердился длиннобородый. — Я тоже обратно хотел, несмотря на то что меня там смерть подо льдом ждала. Естество тянет. Но когда понял, что я здесь навсегда, то возрадовался. Возрадовался я тому, что попал в страну Беловодию, в царство Божие на Земле, и сподобился великого счастия.

— Григорий, говори проще, — крикнул из зала женоподобный мужчина с крупным мягким носом. — Главное — суть дела.

— И я узнал, — продолжал Григорий, — что я тут не один такой. И хоть люди, с которыми я сошелся, большей частью пришли сюда через десять, двадцать лет, а то и полвека после меня и принадлежат к большевикам или другим социал-демократам, мысль у них одна — сохранить этот мир нетронутым, не допустить в него скверну, которая все более овладевает верхней Землей. И потому мы соединили наши усилия — благо перед нами вечность.

Григорий протянул руку к графину, словно хотел налить из него, потом стукнул графином об стол, раздраженно поставив на место.

— Сколько раз говорили — чтобы вода для ораторов была! — рявкнул он.

— Будет, будет, сегодня это аутодафе проклятое все планы сбило, — сказала Коллонтай.

— Вот именно, — сказал Григорий и замолк.

Егор стоял на краю сцены, было не то чтобы страшно, но как-то неладно. Что будет дальше? Чего они хотят?

— Юноша не все понял, — сказал скучный человек в очках по фамилии Вышинский. — Разрешите, я поясню?

— Разумеется, Андрей Януарьевич, — ответила Коллонтай.

Егор подумал, что когда-то слышал такое странное отчество.

— Нас немного, — заявил Андрей Януарьевич, — но истинных вождей, истинных правителей мира должно быть немного. Это тесная группа пламенных революционеров.

— Мы же договаривались, Андрей! — закричал из зала женоподобный толстяк. — Никаких пламенных революционеров. Или мы тут же уходим из зала.

— Ну ладно, ладно, — поморщился Андрей Януарьевич. — Мы — хранители. Независимо от наших взглядов в прошлом, от нашей партийной принадлежности мы соединились, чтобы оградить этот мир от скверны.

— Зачем? — не понял Егор. — Вы же и так ограждены.

— Все в природе оправданно, все целесообразно, как учил Карл Маркс, — сказал Андрей Януарьевич. — Мир, откуда ты пришел, обречен на гибель. Он заражен, он полон оппортунизма и неверия. Для того чтобы спасти человечество, скажем, его избранную часть, природа…

— Скажи «Господь», язык не отвалится, — сказал длиннобородый Григорий.

— Нет, раз мы договорились, то давайте уважать убеждения союзников, — возразил Андрей Януарьевич. — Я повторяю: мы здесь оказались для того, чтобы превратить этот мир в царство справедливости. И мы этого добьемся.

Старики стали хлопать в ладоши.

— Каждый из нас попал сюда не случайно, — заговорила Коллонтай, когда Андрей Януарьевич замолк. — Почему-то именно я, он, ты пришли сюда. Мы несем ответственность за создание идеального мира! И теперь ты, Егор Чехонин, один из нас! Ты тоже выполняешь свой долг.

Егору эти люди не нравились. Ему хотелось одного — скорее уйти отсюда. И он понял, что должен показать: ему с ними не по пути.

— Я здесь временно, — сказал он. — Я хочу вернуться. И девочку с собой заберу.

— Ты ушел оттуда, — возразила Коллонтай, — потому что там тебе жить было невозможно! Иначе сюда не попадают.

— Я тоже так думал, а теперь понял, что хочу обратно.

— Он хочет уйти, — донеслось из темноты зала. — Он хочет рассказать о нас! Он хочет напустить на нас опасность! Он хуже императора, который получает оттуда бананы.

Стало шумно, все кричали, потрясали кулаками, даже свистели.

— Боюсь, что мы ошиблись в тебе, — произнес Андрей Януарьевич. Он говорил негромко, но его пронзительный голос перекрывал шум зала. — Мы рассчитывали, что в наше движение вольется новая молодая кровь. Мы нуждаемся в молодой гвардии. Но если в нашем стаде оказалась дурная овца, то придется принять меры.

— Ну чего вы грозитесь! — обозлился Егор. — Я к вам не напрашивался, вы меня сами сюда притащили. Отпустите меня, и я о вас и не вспомню. Уйду к себе…

— Отсюда уйти невозможно! — крикнула Коллонтай.

— Не в этом дело, — сказал Григорий. — Если кто-то ушел, то и он может уйти…

Егор внутренне сжался — они признаются, что есть надежда!

— Но мы не можем допустить, чтобы он ушел и предупредил там, что мы готовим удар!

Зал откликнулся дружным гулом.

— Не надо так, — возразил Андрей Януарьевич. — Мы не сторонники насильственных методов, подобно старцу Распутину. Мы не царские сатрапы. Если молодой человек считает, что ему с нами не по пути, он волен уйти на все четыре стороны.

Голоса в подвале разделились между теми, кто был согласен отпустить Егора, и теми, кто требовал его смерти. Шум стоял такой, словно Егор оказался в Кремлевском Дворце съездов.

Андрей Януарьевич снял очки, вытащил из кармана серого костюма желтую тряпочку и принялся протирать стекла.

— Я возражаю! — кричал Григорий Распутин.

— Иди, — сказала Коллонтай и подтолкнула Егора к задней двери, ведущей на сцену. — Иди, иди.

— Иди, — вторил ей Вышинский.

И весь подвал подхватил это слово как заклинание:

— Иди, иди, иди, иди…

Егор оказался в совершенно темном коридоре, он сделал несколько шагов. Коллонтай перестала толкать его в спину.

Он хотел попросить лампу.

Но тут его толкнули так сильно и неожиданно, что Егор потерял равновесие и мелко побежал вперед, чтобы не упасть.

Коридор оборвался ступеньками, которые вели вниз.

Падая по ступенькам, Егор не сразу сообразил, что же с ним произошло.

Та же темнота, то же безмолвие, лишенное даже сладко повторяющихся слов: «Иди, иди, иди…»

Егор сел, водя руками вокруг, — гладкий бетонный пол. Сколько прошло времени? Терял ли он сознание или все произошло только что?

— Эй, — крикнул Егор, — выпустите меня!

Но он уже понимал, что те, кто его сюда кинул, решили не просто попугать его и отпустить. Однако за что?

Надо найти стену и вдоль нее нащупать дверь. Но оказалось, что в кромешной тьме трудно удержать равновесие. Егора повело, и он вновь уселся на пол.

— Раз, два, три, четыре… — он считал вслух, уговаривая себя, что ничего страшного пока не произошло. Он не в джунглях, здесь же и его друзья — Люська, доктор…

На второй раз ему удалось подняться. Он вытянул вперед руки и пошел, ощупывая сапогом пол — а вдруг у них тут устроена яма?

Вдруг — на втором или третьем шаге — нога наткнулась на что-то мягкое.

Егор отпрянул, в два прыжка достиг стены и ударился о нее спиной.

— Я же просил, — произнес капризный голос, хриплый и неровный. — Я же велел им не подсаживать ко мне уток и наседок. Я все равно ничего больше не расскажу. И лучше ко мне не приближайся — у меня есть кирпич. Я его нашел. Я его специально для таких, как ты, берегу.

— Вы кто? — спросил Егор.

Все-таки это человек. Человек жалуется, человек недоволен, человек разговаривает, значит, он не вцепится Егору в глотку.

— Я — узник совести, — ответил голос. — Впрочем, можешь называть меня отшельником, аскетом.

— А почему вы… почему вас сюда бросили?

— Потому, что и тебя, — ответил голос. — Потому, что был опасен, но неизвестно, опаснее ли ты живой или мертвый. Значит, ты безопасен в кутузке.

— Они могут убить?

— Они бы отрезали тебе голову в черном коридоре. А раз ты жив, значит, когда-нибудь ты выйдешь наружу.

— А когда? Мне нужно сегодня.

— А что такое сегодня? — спросил голос. — Можно подумать, что ты лишь недавно к нам оттуда. Скажи, какое сегодня число?

— Я думаю, что первое января. А может, уже второе. Здесь нет ночи, — пояснил Егор.

Голос отсмеялся.

— Он учит меня, отщепенца: Агасфера, бродягу и бунтаря! Я знаю, что здесь не бывает чисел, дней, часов и минут. Поэтому вопрос о тюремном заключении теряет смысл.

— Почему?

— Потому что никто никогда не догадается, сколько времени ты провел в тюрьме и сколько времени тебе осталось. Если человеку здесь не требуется пища и почти не нужна вода, если здесь нет никаких точек отсчета, если здесь нельзя замерзнуть и перегреться на солнце, попасть под сквозняк или промокнуть под дождем, если весь этот мир — тюрьма, то чем хуже эта яма?

— Но здесь темно и нельзя никуда выйти.

— Во-первых, со временем ты научишься разбирать тени. Те микрочастицы света, что попадают сюда, достаточны для моих глаз, чтобы видеть твой силуэт. Во-вторых, если ты захочешь уйти, ты можешь вырыть подземный ход или воспользоваться ходом, который кто-то сделал до меня.

— А вы почему не воспользовались?

— Потому что мне хорошо в тюрьме, — ответил голос. — Наконец-то я могу думать. И если бы мне не подбрасывали время от времени напарников, я был бы счастлив. По крайней мере, счастливее, чем в раю этажом выше. Я — вечный диссидент. Любая власть кидает меня в тюрьму. И это правильно. Я — сама свобода!

И тут Егор услышал мычание.

Мычание неслось из дальнего угла и исходило от еще одного узника.

— А это кто? — Егор уловил в мычании муку и злость.

— Это мой напарник по заточению. Я пожалел его, не стал убивать. Я связал его, сделал кляп, и он молчит.

— Но почему?

— Он мне мешает думать о свободе. Не удивляйтесь, жизнь полна парадоксов. Ради свободы приходится затыкать рты тем, кто этого не понимает.

Голос изменился — видно, человек, которому он принадлежал, приподнялся, и теперь голос несся сверху. Человек был куда выше Егора.

— Если ты не замолчишь, я и тебе заткну глотку.

— Погодите, погодите, — сказал Егор. — Я не хочу оставаться здесь и разговаривать с вами. Я хочу уйти. Покажите мне подземный ход, и я сразу уйду.

— Клянешься, что уйдешь?

— Клянусь.

— Тогда иди вдоль стены направо, касаясь ее рукой.

— Я иду… — Егор медленно шел вдоль стены. Дошел до угла, повернул. Что-то пробежало по руке. С отвращением Егор сбросил насекомое. — Что тут у вас? — спросил он. — На стене?

— Тараканы, — догадался оппозиционер. — Их ничем не выведешь. Я с ними мысленно беседую. Мне кажется, что они поклоняются мне как богу. Я — бог тараканов! Забавно.

Стена была холодной и чуть влажной.

— Ниже, — сказал бог тараканов. — Вход у самой земли. Когда-то этим ходом убежали двенадцать разбойников. Они рыли его полтора года ногтями и зубами.

Заключенный тихо рассмеялся.

Рука провалилась в углубление, и Егор нащупал небольшую дверь.

— Открывай ее, — сказал узник. — За ней — подземный ход.

— До свидания, — сказал Егор.

— Я жалею, — ответил узник, — что познакомился с тобой. Из-за твоего нежелательного присутствия я потерял день работы. Это тебе зачтется на Страшном суде.

Егор толкнул дверь. Она не поддалась.

— Там щеколда, — предупредил бог тараканов. — А то кто ни попадя сюда залезет.

Мыслитель был прав. Егор откинул щеколду. Дверь с железным скрипом открылась. За ней была такая же темнота.

— Закрывать или оставить? — спросил Егор.

— За собой надо закрывать, — ответил голос из тьмы. — Мне не нужна так называемая свобода, которая лишь порабощает настоящего оппозиционера.

Егор оказался в низком коридоре. Ход шел прямо, метров через десять Егор уткнулся еще в одну дверь. Дверь была заперта. Егор старался не поддаться отчаянию. В дверь стучать он не смел — в доме полно стариков, они могут его поймать. Он ощупал дверь и тут понял, что никакого запора в ней нет. Но почему же она не поддается?

Дверь должна была открываться наружу — косяк выдавался с этой стороны. Егор отошел на два шага и, кинувшись вперед, ударил в дверь плечом. Дверь не поддалась. Она тоже была обшита железом, как и первая.

Егор почувствовал себя в западне — как зверь. Страшнее всего и отвратительнее было возвращаться в яму.

Егор отошел чуть подальше и ударил в дверь сильнее. Так, что заболело плечо. Дверь пошатнулась. Значит, ее можно вышибить.

Егор ударил третий раз. Дверь задрожала, но не открылась. Плечо болело безумно. Видно, он отбил какую-то мышцу. Егор потер плечо. Найти бы какую-нибудь железку, чтобы отжать дверь. Вдруг за дверью что-то звякнуло.

Егор замер. Может быть, там его ждут велосипедисты?

Он простоял неподвижно, пока не досчитал до ста. Потом нажал на дверь. Сопротивляясь, она все же приоткрылась, впустив внутрь чуть-чуть серого света.

Егор поднатужился и отворил дверь настолько, что можно было выбраться наружу.

Он пролез в щель. Нога ударилась о что-то тяжелое. Егор поднял с земли большой амбарный замок с дужками — к счастью, замок был ржавым и дверь тоже проржавела. От удара вылетели гвозди, и замок упал вниз.

Вверх вели ступеньки. Егор насчитал их восемнадцать — на две меньше, чем на входе.

Он осторожно выглянул наружу. Дверь из подвала вела на задний двор. Там было намусорено, кверху колесами валялся автомобиль двадцатых годов, из кирпичей была выложена башня в метр высотой. На ней стояла небольшая бронзовая пушка на деревянном лафете, рядом возвышалось чучело лося. На подставке была табличка: «Лось лесной — могучий исполин нашей Родины». Связанными тюками лежали подшивки журналов «Огонек» и «Здоровье», будто кто-то намеревался сдать их в макулатуру, но не успел. Через двор медленно шел человек с петлей на шее — из тех, кто был на собрании. Егор подождал, затаившись, пока мужик выберет себе из кипы журнал. Тот полистал его и сказал:

— Все то же самое, то же самое, одни успехи! Когда же начались поражения?

Егор побежал в другую сторону. Он выскочил на площадь со стороны реки, где стояла гостиница с выбитыми стеклами. Площадь была пуста, только посередине торчал обгорелый столб.

Стало чуть темнее, как будто собирался дождь. Егор подумал, что даже не знает, бывают здесь дожди или нет.

Он побежал к вокзалу, чувствуя себя беззащитным и маленьким на обширной площади. Он все время ждал оклика: «Ты куда?» — или велосипедиста, который будет догонять его, виляя между автомобилями.

Но никто не встретился, и никто не догонял Егора.

Он вбежал в вокзал и постоял некоторое время за дверью, выглядывая сквозь пыльное стекло. Площадь была по-прежнему пуста.

Он вошел в зал ожидания.

Ни одного человека. Куда-то делись все придворные и бездельники, что ошивались здесь совсем недавно.

В остальном на вокзале было все по-прежнему. Хотя нет — Егор увидел странную надпись, белую табличку на палке, установленную в конце зала. На табличке было написано одно слово: «НОЧЬ».

Егор толкнулся в комнату милиции. Дверь была заперта. Он пошел в медпункт.

Медпункт тоже был заперт. Но ключ кто-то оставил в замке.

Егор повернул ключ и заглянул внутрь. Остатки железной дороги были сметены в угол, к другой стене отодвинуты груды старых газет и журналов. Справочники и словари стояли на полках. Будто кто-то, уходя, знал, что вернется не скоро, и хотел оставить после себя видимость порядка.

Егор кинулся за занавеску. Но можно было не спешить. Занавеска была отодвинута, кушетка застелена кое-как, следов Люськи не было.

Егор выскочил обратно в гулкие просторы вокзала. Ему вдруг почудилось, что все жители вокзала уехали на поезде. Он так живо представил себе, как все они входят в вагоны, старинные, как в фильме про Анну Каренину, проводники в форме и высоких фуражках открывают двери и поддерживают под локоть старух. Паровоз издает гудок или свистит, пуская белый густой пар длинными облаками вдоль перрона, начальник вокзала в красной фуражке поднимает флажок, разрешая поезду отправляться… но здесь же нет поездов!

Егор все же обежал вокзал. Он нашел трех бомжей, которые лежали на тряпках в комнате матери и ребенка, окруженные валом разбитых и целых бутылок. Бомжи не захотели разговаривать с Егором, они были на последнем издыхании, но совершенно непонятно, чем же они напиваются в мире, где спирт на человека не действует.

Потом услышал быстрые шаги и кинулся было навстречу, но в последний момент осторожность проснулась в нем, и он спрятался за угол. И правильно сделал — амбал в белой накидке с красным крестом осматривал вокзал, кого-то искал — вернее всего, Егора.

Минут через пять санитар ушел. В полной растерянности Егор вернулся в медпункт, как бы в единственное родное место на вокзале.

И оказалось, что не зря, — на столике доктора он увидел листок бумаги, поднял его, и точно — записка.

Почерк был незнаком. Да и откуда Егору знать почерк доктора?

«Следуй за нами к Метромосту. Если нас там нет, поднимись к Музыкальному театру. Опасайся призраков, они в самом деле опасны. Никому никогда не говори об этой записке. Спеши, все может измениться неисправимо. Л.М.».

И внизу большими буквами — писала Люська:

«Жду — приходи. Маркиза Люси. Куда ты делся?»

Она писала — Егор представил себе это, — склонив голову, улыбаясь лукаво и высунув меж зубов кончик языка. Значит, она себя лучше чувствует и не боится.

Давно ли они уехали? Вот проклятое место — даже непонятно, сколько ты отсутствовал! Егор вспомнил новеллу Вашингтона Ирвинга про Рип Ван Винкля, который ушел из дома, где-то переночевал, а вернулся через двадцать лет. А вдруг этим запискам уже по два года? И все куда-то сбежали, а теперь ищи их на просторах Китая или Африки.

Ну ладно, лучше не думать о плохих вещах. Есть записка, есть куда идти, значит, есть цель в жизни.

Егор подумал, что до Музыкального театра и даже до Метромоста идти больше чем полчаса, если не целый час. И мало ли что встретишь на пути! Надо найти транспорт. Конечно, лучше всего бы отыскать воздушный шар…

Должно же хоть раз повезти! И если бы Егор не вертел глазами, не искал средство передвижения, он бы никогда не заметил обыкновенного велосипеда, прислоненного к стене вокзала возле главного входа. Не такого старомодного, как у велосипедистов, а самого обычного.

Будто кто-то нарочно оставил его для Егора.

Но как только Егор уселся в седло, обнаружилось, что добрый человек, оставивший велосипед, совсем и не думал о благе Егора. У велосипеда была спущена задняя шина и руль болтался так, словно норовил выскочить из крепления. От этого Егора нещадно подбрасывало в седле, и через полкилометра он признал свое поражение, положил проклятую машину на асфальт и попытался побежать вдоль реки. Метров через сто Егор начал задыхаться, и пришлось перейти на шаг.

Что же это получается? Неужели его кровь уже начала перерождаться и его легкие требуют покоя и безделья?

Егор заставил себя побежать снова. Он все ждал второго дыхания, но оно не приходило.

А бежать еще было далеко — мост Окружной железной дороги казался сложенным из спичек, дорога ныряла под арку моста и уходила вверх, в гору. От моста Егору надо было бежать левее, вдоль реки.

Егор все чаще переходил на шаг, ноги болели, и он заставлял себя торопиться только потому, что всей шкурой чуял: если он не придет вовремя, с Люськой случится что-то нехорошее.

У железнодорожного моста стояло здание архива. К стене был пришпилен лист картона. На листе картона было написано фломастером: «Не беспокоить. У нас ночь!»

Егор решил потерять минутку, чтобы понять, чей же сон оберегала надпись.

Он заглянул в дверь архива. В глубине небольшого холла стояли три кушетки. На кушетках лежали люди с закрытыми глазами.

«Странно, — подумал Егор. — Мне же все говорили, что здесь люди не спят. Да и мне не хочется, хотя наверняка я здесь уже не меньше суток. Так подсказывают мне внутренние часы».

— Вы спите? — спросил Егор.

Никто не открыл глаз. Но ближний к нему человек сказал:

— Конечно, мы спим.

— Извините.

— А почему вы не спите? — спросил человек на кушетке, не открывая глаз.

— Мне не хочется, — сказал Егор.

— Уходи отсюда, — сказал второй спящий. — Еще не хватало, чтобы нас сторож подслушал. Жить-то всем хочется.

Егор пошел прочь.

Бежать уже не было сил.

К счастью, встреча со сторожем-велосипедистом случилась только перед мостом — Егору было куда бежать.

Велосипедист, видно, не знал о том, что Егор новенький.

Он нагнал его и медленно поехал рядом, виляя большим передним колесом так, чтобы не терять равновесия.

— Ты куда идешь? — спросил он. — Порядка не знаешь?

— Знаю, — уверенно сказал Егор.

— Сейчас у нас что?

— Первое января! — сказал Егор.

— Плевал я на январь! — рассердился велосипедист. — Ты почему не спишь?

— Не хочется.

— Я тебе покажу — не хочется! Все спят, а ему, видите ли, не хочется! Где проживаешь?

— У Метромоста, — признался Егор.

— И так далеко ходишь? Зачем ходишь? С кем дружишь?

— Я гуляю, — сказал Егор. Он чувствовал угрозу, исходившую от велосипедиста. Видно, грех, совершенный Егором, был значителен и непростителен в глазах велосипедиста.

— Иди передо мной! — приказал велосипедист.

— Куда?

— Сам знаешь куда!

И тогда Егор решил не испытывать судьбу — он кинулся бежать по откосу вдоль железнодорожной насыпи, забирая все выше.

— Стой, стреляю!

Егор мчался — откуда только силы взялись! Он забрался на крутизну, перемахнул через рельсы и лег, прижавшись к земле. Затем чуть-чуть приподнял голову, пытаясь разглядеть, чем занимается велосипедист.

Тот покатил под мост, чтобы встретить нарушителя по ту сторону. Затем остановил машину посреди мостовой и старался сообразить, где же нарушитель. Продолжалось это минуты три, затем велосипедист плюнул и громко крикнул:

— Я до тебя доберусь!

Погрозил кулаком и, нажимая на педали, направился вверх по Мосфильмовской.

До бытовки Егор добрался меньше чем через полчаса. Как он и опасался, возле бытовки никого не было видно.

И все же Егора охватило странное чувство возвращения домой.

Он подошел совсем близко, когда дверь отворилась и на верхней ступеньке показался Партизан. Он был в милицейской фуражке и в распахнутом кителе, который был ему велик, в трусах и сапогах на босу ногу.

Партизан потянулся, зевнул, похлопал ладошкой по зевающему рту, сказал:

— Не скрывайся, я же тебя вижу, за сухим деревом стоишь, выглядываешь, нет ли опасности. Выходи, чай пить будем.

Егор с облегчением вышел на открытое место. Карлик был ему симпатичен.

— Как Пыркин? — спросил он, хотя собирался сразу задать вопрос о Люське.

— Пыркин выздоравливает и велит тебе кланяться, — раздался голос из бытовки.

— А скажите…

— Не видели, не знаем, — быстро ответил Партизан.

— Ладно, скажи! — крикнул изнутри Пыркин.

— Ты же знаешь — не велели. Только знаю, что никто не проезжал.

— Люську в Музыкальный театр повезли, — сообщил Пыркин.

Он вылез к дверям, пальто накинуто на плечи, оранжевая рубашка в рыжих пятнах от высохшей крови. Пыркин был еще слаб.

— Ты куда? — прикрикнул на него Партизан.

— Они Соньку с идиотом взяли, — сказал Пыркин. — Значит, на связь.

— А тебе, мальчик, там опасно, — сказал Партизан.

— Жулик! — крикнул Пыркин. — Жулик, дружок, проводи Егорку.

Жулик выскочил из дома, радостно махая хвостом. Узнал Егора.

— Они сейчас, может, спят, — сказал вдруг Партизан, смирившийся с мыслью, что Егор пойдет, куда не положено. — Ублюдки эти, призраки, тоже спят. Только я не проверял.

— Тогда скорей, — велел Пыркин Егору. — А то опоздаешь.

Егор не стал расспрашивать их о том, что им известно. Некогда.

— Побежали, Жулик, — сказал он.

Призраков они с Жуликом увидели уже наверху, когда выбежали на асфальт, на открытое место у туннеля.

Призраки заспешили к ним, засуетились, но опоздали.

Егор бежал к Музыкальному театру, такому скучному без зелени, без деревьев вокруг.

Жулик несся рядом, подпрыгивал, ему было весело.

Перед театром стояла телега, запряженная велосипедистами в касках. Егор заметил их издали и взял в сторону, чтобы подобраться сзади.

Там он отыскал разбитое окно и влез в него. Жулик прыгнул следом.

В театре было пусто, но Егор знал, что пустота эта кажущаяся. Иначе зачем велосипедистам дежурить у входа.

Егор медленно шел по театру, в котором оказалось бесконечно много комнат, залов, коридоров и прочих помещений, порой заваленных барахлом, порой пустых.

И в какой-то, может сотой по счету, комнате услышал, как невнятно талдычат голоса.

Еще через пять минут Егор оказался у двери в коридор, слабо освещенный из небольших окошек. По коридору двигалась странная для непривычного глаза процессия.

Впереди ехала инвалидная коляска. В ней сидел, свесив набок большую голову, больной юноша. Коляску толкала перед собой девушка Соня, встреченная Егором на набережной. Рядом шагали Вильгельм Кюхельбекер и убийца Пушкина Дантес. Дантес вел за руку Люську, и, видно, держал ее крепко, чтобы не убежала.

Девушка толкала коляску неуверенно, порой останавливалась, прислушивалась. Идиот что-то бормотал, дергал головой, поднимал руку, ронял ее снова.

Зачем эта парочка?

Жулик кинулся было вперед, но Егор так строго прошептал, чтобы песик молчал, что тот испугался и поджал хвост.

Остановившись ненадолго, будто вслушиваясь в неслышные прочим звуки, девушка решительно повернула направо.

Остальные поспешили следом.

Егор увидел, что они уперлись в невысокую лестницу — несколько ступенек. Кюхельбекер помог девушке поднять коляску. Это было нелегко. Дантес совершал движения руками, но без пользы.

Наконец они оказались за кулисами. Сверху рядами спускались пыльные занавесы и задники, декорации были свалены между ними. Коляска двигалась зигзагами.

— Скоро, — сказала вдруг девушка сонным голосом. Она была в трансе. — Скоро придем.

Идиот начал кивать головой и вдруг испустил визгливый звук, будто заверещал свисток.

— Здесь! — сказала Соня.

— Где? — спросил Кюхельбекер. — Покажи.

Девушка оставила коляску на месте, а сама стала раздирать ногтями серый занавес с изображенным на нем гигантским пылающим камином.

Она продрала занавес — послышался глухой треск.

— Иди! — крикнула она. — Иди!

Дантес толкнул Люську.

— Иди! — приказал он.

— Нет! — закричала Люська. — Я не пойду. Вы обещали, что Егор тоже здесь будет.

— Девочка, — мягко произнес Кюхельбекер, — я же сказал — Егор обязательно присоединится к тебе. Как только мы его отыщем. А мы его обязательно отыщем. Но ждать нельзя, нельзя ждать. Отверстие появляется редко. Может быть, в следующий раз это случится через месяц.

Она скорее почувствовала его присутствие, хоть и не увидела.

Егор выбежал из тени. Он задел какую-то декорацию, облаком поднялась едкая пыль. Кюхельбекер зашелся в кашле. Первым опомнился Дантес.

— Нельзя! — рявкнул он. — Опасно! Не положено!

— Я никуда без него не пойду! — кричала Люська.

Кюхельбекер кашлял и махал рукой, пытаясь добиться внимания. Но никто на него даже не глядел.

Идиот начал плакать.

Девушка хотела увезти его, но откуда-то выскочил доктор Леонид Моисеевич. Почему Егор раньше не видел его? Доктор преградил путь инвалидной коляске.

— Подождите! — закричал он. — Мальчик тоже полетит?

Егор не знал в тот момент, куда должна полететь Люська. Почему-то он решил, что ее отправляют в другое место того же мира без времени.

Егор стоял, время бежало, доктор Леонид Моисеевич кричал, чтобы Егор шел к занавесу.

— Стойте! — закричал Кюхельбекер.

Он возвышался неподвижно, как статуя Командора. Он имел право приказывать.

— Людмила, — спросил он. — Ты помнишь, какую клятву ты дала?

— Да, но только если Егор будет со мною. — Люська стояла, расставив тонкие ноги, выпятив маленький круглый подбородок.

— Егор, — объявил Кюхельбекер, — мы выполняем волю императора. Люсю отправляют в прежний мир для того, чтобы она там выросла и стала императорской невестой. Тебя мы не нашли и потому были вынуждены отправить ее без тебя.

— Значит, дорога домой есть? И вы всегда это знали! — закричал Егор.

— Не перебивай. Люся уходит в ваш мир на шесть лет. Потом она вернется. Ты тоже можешь вернуться.

Ненормальный юноша заверещал.

— Сеанс заканчивается, — сказала Соня. — Сеанс заканчивается…

— Егор, — приказал Кюхельбекер. — Обними Людмилу. Быстро!

— Быстро! — повторил доктор. — Я не могу больше его удерживать…

Егор успел бросить взгляд в ту сторону и заметил, как Леонид Моисеевич отступает перед надвигающейся на него коляской с идиотом.

Егор схватил Люську. Люська была горячая и вся дрожала.

Черное пятно на занавесе вибрировало. Вот оно начало уменьшаться.

— Шагай! Прыгай! — кричали сразу доктор и Кюхельбекер.

Егор понял, что надо подчиниться.

Держа на руках Люську, которая обхватила руками его шею, Егор шагнул вперед.

И ничего не изменилось.

Он стоял перед занавесом в плохо освещенных кулисах.

Но вокруг не было никого из жителей мира без времени.

Егор опустил Люську на пол.

Люська первой догадалась, что все получилось как надо.

— Послушай, — сказала она.

— Я ничего не слышу.

— Тогда пошли, раз ты такой несообразительный.

Она потащила Егора за руку прочь из-за кулис, мимо рабочих, которые несли фанерную речку, мимо электрика, который копался в распределительном щите. Они дошли до девушки, которая стояла лицом к зеркалу в коридоре и старательно пела гамму.

— Простите, — спросила Люська, — какое сегодня число?

— Сегодня? Второе января. А может, третье. Я всегда числа путаю. Это так несущественно.

— Ой, — сообразил Егор. — Мы вернулись.

— Вот теперь все и начинается, — вздохнула Люська.

Хенри Слизар
УБИЙСТВО С ОТСРОЧКОЙ

— Какая сегодня жарища! — заметил репортер. — Не будете возражать, если я приоткрою окно пошире?

— Что вы! — ответил Джо Харпер.

Он встал с кресла, не спеша направился к шкафчику со спиртным и в высоком стакане смешал питье со льдом, при этом его движения были скованными и осторожными. Репортер знал, почему Харпер так двигается, и следил за ним сострадательным взглядом.

— Не стоило беспокоиться, — заметил он.

— Для меня это не беспокойство, — отвечал Харпер. — Я пока еще могу ходить, резких движений только следует избегать.

Он передал репортеру стакан и улыбнулся, но улыбка не смягчила выражения его худощавого лица и без следа растаяла, когда Харпер неторопливо опустил в кресло свое тощее тело. Было ему уже под пятьдесят, но если бы не признаки страдания, он, с его мелкими чертами лица и густыми темными волосами, вполне бы мог выглядеть и моложе своих лет.

— Вам, верно, уже осточертело без конца говорить о своем несчастье — промолвил репортер. — Я очень признателен за то, что вы не отказались уделить мне время.

— Знаете, рассказывать эту историю мне приходилось не так уж и часто. Правда, поначалу, сразу после ограбления и во время суда мной интересовались довольно многие газеты, но потом, после осуждения Френка Налли, все об этом позабыли. Так, значит, вы говорите, вам нужен материал для воскресного очерка?

— Да, то, что интересует широкую публику.

— Понятно.

— Мне и в голову не приходило, что подобное может случиться, когда я стал работать у мистера Пахмана, — начал рассказывать Харпер. — В здании, где находится его компания по скупке и продаже бриллиантов, размещены конторы примерно пятидесяти очень крупных дельцов. А у мистера Пахмана — такого тихого милого старикана — бизнес весьма небольшой. Может, как раз это и привлекло к нам внимание Налли. Похоже, он подумал, что наехать на старикашку Пахмана для него — пара пустяков.

Проработав там пару месяцев, я начал вести дела почти со всей клиентурой, мистер Пахман занимался только оценкой. Ему перевалило за семьдесят, в такие годы уже не до работы, и он приходил в контору два-три раза в неделю. Его не было со мной в тот день, когда Налли решил совершить налет.

Дело происходило утром во вторник. Руфь, наша секретарша, только что отправилась покупать нам кофе, и я остался один в конторе. Тут является этот субчик в немыслимо пестром пиджаке. Его одежда ничуть меня не насторожила — знали бы вы, сколько у нас перебывало клиентов самого странного вида, и некоторые из них приносили в карманах бриллианты на многие тысячи долларов. Какие-то подозрения у меня все же возникли, когда этот тип заявил о желании сделать покупку. Запинаясь к на каждом слове, он кое-как объяснил, что хочет выбрать бриллиант для кольца невесты. Я достал один поднос, но поставил его поблизости от того места, где в полу находилась кнопка тревоги. Должно быть, он догадался, что это мера предосторожности с моей стороны, и тотчас наставил на меня пистолет.

Сказать правду, я очень испугался и просто не мог оказать ему какое либо сопротивление, тем более это и не входило в мои обязанности. К тому же я знал, что Пахман застрахован, и мне не было резона нарываться на пулю, а оставалось лишь выполнять роль безучастного свидетеля. Oн cгреб бриллианты, потом велел показать другие подносы. Руки у него, как и у меня тоже, заметно дрожали. Я достал второй поднос, который тут же выскользнул у меня из пальцев. Я присел на корточки, чтобы подобрать рассыпавшиеся по полу камни, моя рука случайно оказалась поблизости от ножной кнопки сигнализации, и Налли, наверное, испугался, что я собираюсь нажать ее, потому что тут же в меня и выстрелил.

Из последующих событий я помню лишь, как хлопнула входная дверь, когда Налли убегал от нас. Затем я впал в беспамятство и всего на несколько секунд пришел в себя в машине «скорой помощи». Смутно припоминаю, как меня везли в операционную и я, лежа на спине, видел убегающие назад потолочные светильники больничного коридора. Через три часа после операции я очнулся от наркоза и смог разговаривать с полицейскими. Мне сказали, что Налли схватили при выходе из здания — понимаете, там имеется один только выход; все эти здания на 47-й улице, в которых размещаются торгующие бриллиантами компании, имеют всего по одному входу-выходу. А на следующий день я узнал, что врачи не сумели вынуть из меня пулю.

Это была страшная для меня новость. Пуля, оказывается, пробила мне грудину, едва не задела сердце и легкое и засела во внутренностях так, что ее невозможно извлечь, не повредив жизненно важные органы. Врачи и показывали рентгеновские снимки, читали мне длинные обстоятельные лекции по анатомии, после чего я понял, что рано или поздно пуля не преминет выскочить из того места, где она временно внедрилась, и убьет меня.

Я еще лежал в больнице, когда Фрэнку Налли предъявили обвинение в вооруженном разбое и покушении на жизнь человека. Тогда ко мне валом повалили посетители, кто-то цокал языком и качал головой, рассматривая мои рентгеновские снимки. Репортерам любопытно было знать, какие чувства испытывает человек, носящий в груди свой смертный приговор. Потом ко мне привезли самого Налли — для опознания. Уж я-то его сразу узнал!

К началу судебного процесса над ним врачи решили, что больше они со мной ничего поделать не могут, и выписали меня из больницы. Мне велели относиться ко всему хладнокровно и не утруждать себя физическими усилиями. Чем я спокойнее буду себя вести, тем дольше проживу. Я, разумеется, знал цену всем этим рекомендациям и заверениям, ни черта лысого они не стоят — пуля прикончит меня рано или поздно. Через неделю, через месяц, может, даже через год, но прикончит.

Окружной прокурор поинтересовался, согласен ли я давать показания в суде. Мне очень хотелось, чтобы Налли получил по заслугам, и для этого я был готов сделать все, что в моих силах.

Никогда не забуду день суда. Зал был битком набит родственниками Френка Налли — он, оказывается, происходит из очень сплоченного, спаянного семейства, в котором все горой стоят друг за друга. Родственники плакали и вели себя так, будто это не суд, а уже похороны, из-за производимого ими шума судья велел им покинуть зал. Адвокат пытался представить молодость обвиняемого в качестве смягчающего вину обстоятельства, но как только я занял место для дачи показаний, участь Налли была решена.

Вы, наверное, помните, какой приговор вынесен ему? Фрэнк Налли получил тридцать лет тюремного заключения. Фактически он является убийцей и заслуживает казни на электрическом стуле, но по закону не может быть приговорен к высшей мере наказания, покуда я жив и дышу.

Но это лишь временная ситуация, в конечном счете тюрьмой ему не отделаться. Если бы не сидящая во мне пуля, он бы, конечно, мог отбыть положенный срок и выйти на свободу, мог бы даже добиться условно-досрочного освобождения еще до того, как состарится. Однако же эта пуля находится во мне, и недалек тот день, когда она меня угробит. Как только это случится, Налли по закону станет убийцей со всеми вытекающими из этого последствиями.

Забавно, не правда ли? Сидит он сейчас в тюрьме и молится Богу о моем здоровье и долголетии. Но его молитвы не помогут, как не помогут и мои. После моей смерти его снова привлекут к суду, теперь уже по обвинению в тяжком убийстве первой степени, и это вовсе не будет повторным преследованием за одно и то же преступление, окружной прокурор недвусмысленно разъяснил это. Ему предъявят совершенно новое обвинение, так что Налли на этот раз сядет на электрический стул.

Этим только мне себя и остается утешать. Если наступит мой смертный час, ему тоже крышка. Конечно, тут нечему особенно радоваться, но человеку в моей шкуре не приходится быть слишком разборчивым в своих чувствах…

Рассказывая, Джо Харпер медленно и осторожно расхаживал по комнате. Вот он остановился возле раскрытого окна и выглянул на улицу. Сгущались сумерки, на небе уже показались первые звезды. Он посмотри на них и вздохнул.

— Нелегко вам приходится, мистер Харпер, ничего не скажешь, — заметил репортер. — Мне это весьма печально. Хотя, как бы там ни было, Фрэнку Налли еще, пожалуй, тяжелее.

— А вы думаете, мне есть дело до его чувств?

— Нет, — ответил репортер. — Я думаю, вам на них начхать.

Он подошел к Харперу сзади и взял его за локоть.

— Прошу прощения, — промолвил он, толчком заставив Харпера потерять равновесие, и тот изумленно взглянул на репортера.

Когда же он понял, что через мгновение выпадет из окна, то с раскрытым от неожиданности ртом снова взглянул на напряженное лицо молодого человека в надежде на пощаду или объяснение.

— Никакой я не репортер, — сказал молодой человек. — Я брат Фрэнка Налли.

И Джо Харпер, так или иначе обреченный на гибель, полетел вниз, чтобы насмерть разбиться при ударе о тротуар.

Юрий Маслов
ТИП-ТИП

Юрий Маслов родился в 1937 году в г. Рыбинске. Окончил заочно Литературный институт им. Горького. Автор многих повестей и романов: «Уходите и возвращайтесь», «Курс — триста двадцать», «Каракурт», «Выбор полковника Вышеславцева», «За одинокой звездой», «Такая шумная пустыня»; по нескольким сценариям, написанным Масловым, поставлены художественные фильмы. Неоднократный лауреат премий Союза писателей и Союза кинематографистов СССР.

— Майор!

Майор обернулся. По бровке летного поля в сторону аэровокзала шагали два бородатых парня. Судя по экипировке — геологи.

— Вы меня?

Парни беспричинно расхохотались. И тот, кто был поменьше pocтом, рыжий, в брезентовой куртке с капюшоном, продолжая скалить в улыбке зубы, спросил:

— Тебе второй пилот не нужен?

— У меня и свой не дурак, — беззлобно отшутился майор, думая, перед ним обыкновенные «зайцы».

— А далеко летишь? — спросил приятель рыжего.

— В Москву?

— Тогда забирай. — Он поставил на бетонку приоткрытую мешком корзину.

— Сдай в зоопарк, если не трудно. Иначе он загнется.

— Это точно, — сказал рыжий. — Он уже два дня не жрал.

— У нас сгущенка кончилась, — пояснил его приятель. — Он парень что надо. Вы поладите.

— Конечно, поладят, — поддакнул рыжий.

— Будь здоров, майор! — И бросился догонять товарища.

«Разыграли, черти». Майор бросил мешковину и… ахнул. В корзине, повизгивая, барахтался медвежонок. Темные глаза смотрели беззлобно, но настороженно, маленькие ушки торчали в стороны, а черный кончик носа судорожно втягивал воздух. Майор потрепал его по шее, пощекотал за ушами, похлопал по тугому, как барабан, животу. Медвежонку панибратство не понравилось. Он сердито фыркнул и, изловчившись, вцепился майору в руку. Но все его попытки причинить врагу боль оказались напрасны. Он сам понял это. Глаза его обиженно заморгали, он весь сжался, конфузливо спрятал голову в лапы и затих, словно ожидая удара.

Майор всей пятерней взъерошил волосы — встал первый вопрос: чем кормить медвежонка? Он вопросительно посмотрел на подошедшего бортмеханика.

— Как ты думаешь, он тушенку жрать будет?

— А черт его знает. — Леша почесал за ухом. — Попробовать можно.

Поесть медвежонку не удалось. Дали разрешение на вылет, и майор, сграбастав четвероногого в охапку, ушел в самолет. Второй пилот удивленно свистнул:

— Это что за тип?

— Какой же он тебе тип? — заступился за медвежонка бортмеханик. — Он еще типчик… тип-тип.

— Тип-тип? — переспросил второй.

Медвежонок высунул из корзинки голову и с любопытством уставился на говорившего. Второй зычно расхохотался.

— Понятливый, черт! Где вы его взяли?

— Геологи подарили.

— Да-а, — прогудел второй, — на кого ж мы его учить-то будем? На радиста или штурмана?

— Пусть пока пассажиром полетает, — сказал майор. — А там посмотрим. — Он сунул медвежонку конфету. — Леша, запуск.

Есть запуск, командир.

… Машина шла в набор. Ее слегка потряхивало на невидимых ухабах, изредка бросало из стороны в сторону. Тип-Тип, зажав лапами уши, истошно выл. Иногда вой срывался на пронзительный визг: он звал на помощь мать — добродушную восточносибирскую медведицу, щедрую на ласку и на затрещины, от которых медвежонка подбрасывало так, будто он вылетал из катапульты. Мать теперь не могла ему помочь, и в этом был повинен сам Тип-Тип. Заинтересованный муравьиной кучей, он зазевался, потерял равновесие и, испустив вопль отчаяния, загремел вниз. Обрыв был крут и ребрист, а из-за отсутствия растительности напоминал стиральную доску. Медвежонку пришлось лихо. Пересчитав все выступы и расщелины, раз десять перевернувшись через голову, он глухо шлепнулся на прибрежную гальку. Левая лапа еле сгибалась, и на нее больно было ступать. Оправившись от испуга, Тип-Тип заковылял было наверх, навстречу спешившей на помощь матери, как вдруг пораженный остановился. Прямо перед ним, метрах в десяти, стояли двое. В руках тускло поблескивали карабины.

Тип-Тип никогда еще не видел людей, но инстинкт подсказал зверю: беги! Медвежонок развернулся… Два выстрела слились в один.

Медведица рухнула рядом с медвежонком. С шумом втянула воздух, скребанула несколько раз лапой по ране, попыталась подняться. Щелкнул третий выстрел. Медведица вытянулась и затихла. Навсегда.

Тип остался сиротой.

Майор жил за городом в небольшом двухэтажном доме. Дом был старый, но крепкий, рубленый на века. Все в нем было ладно, прочно — видно, что работала рука мастера. Стоял он от поселка на отшибе, по одиноким не выглядел. Фасадные окна весело смеялись, подмигивая прохожим, а с тыльной стороны смотрели пытливо и настороженно — сразу же за участком начинался лес. Верх дома не отапливался, и зимой все семейство майора — жена, сын Вовка, шотландский терьер Рэм, кот Ром и еж Атилл — обитало внизу.

Раньше майор жил в Москве. Потом тяжело заболела жена. Врачи посоветовали ей свежий воздух, сосновый бор, и майор перебрался за город. Втайне он этому обрадовался. Во-первых, избавился от чудаковатых соседей (соседи всегда чудаковаты), которые терпеть не могли собак, во-вторых, ему не надо было теперь вставать в шесть утра и тащиться на paботy в битком набитой электричке — аэродром был под боком, и, в-третьих, — и это было, пожалуй, самое главное, — отпало ограничение на прописку животных.

Четвероногие встретили Тип-Типа неприязненно. Как только его вытряхнули из корзины, Рэм глухо зарычал, подобрался, глаза налились лютой ненавистью. В нем проснулся охотничий инстинкт, вспыхнула извечная вражда собаки к лесному зверю. Ром, изогнувшись дугой, ощетинился и замер.

Вовка подпрыгнул чуть ли не до потолка. Еще бы, живой медведь!

Трудно сказать, чего больше испугался Тип-Тип: безмерной радости юного дрессировщика или оскаленной морды свирепого терьера. За свою коротенькую жизнь он твердо усвоил только одно: окружающий его мир состоит из добра и зла. Добро олицетворяла мать, а пчелы, колючки, камни, в общем, все то, куда не следовало ему совать свой незадачливый, любопытный нос, — неприятности.

Тип-Тип быстро нырнул в спасительную корзину. Она опрокинулась. Медвежонок испугался еще больше: сжался в комочек и, виновато опустив голову, попятился.

Жена майора недолюбливала животных. Она боялась собак — в детстве ее сильно покусала овчарка, — и со временем эта боязнь переросла и скрытую, глухую вражду.

— Ты бы еще лося привел, — проговорила она отчужденно.

Вовка, почувствовав угрозу потери, взвыл:

— Мой медведь! Мой!..

— Не ори, — прикрикнул майор. Но тут же смутился, бросил на жену умоляющий взгляд.

Тип-Тип поселился на кухне. Там было всегда тепло и вкусно пахло, а главное — он здесь чувствовал себя в безопасности: для терьера кухня была запретной зоной. Но пес не мог так просто смириться с появлением в доме непрошеного гостя и с утра до вечера до хрипоты надрывал глотку. При звуках этого остервенелого лая Тип-Тип боязливо вздрагивал, зарывался головой в лапы, хныкал. Изредка на кухню проникал Ром. Он, как только понял, что медвежонок — существо безобидное, потерял интерес к нему и каждый раз, проходя мимо, пренебрежительно потягивался. Тип-Тип следил за ним с некоторой опаской, но не выказывал ни недоброжелательства, ни симпатии. «Пускай себе живет, — думал он, — лишь бы не приставал».

Тип-Тип тосковал, томимый лихорадочными, мучительными воспоминаниями. Мать, лес, сладкие муравьиные кучи… И так сильна была та тоска, что он целыми днями мог перебирать в памяти образы утраченного прошлого. И чем дальше и безвозвратней отходили от него эти образы, тем призрачней казалась ему вся та жизнь, которую он вел теперь. Он как-то сник, осунулся, в маленьких кругляшках глаз затаилась грусть. Стремясь заглушить ее, Тип-Тип старался побольше спать и просыпался только тогда, когда чувствовал голод.

Кормили его хорошо и вкусно. Особенно усердствовал Вовка. Он таскал медвежонку яйца, мед, сахар, конфеты, в общем, все, что мог добыть в холодильнике и буфете.

Медвежонок быстро рос, креп, с каждым днем становился приветливее. Движения его стали резче, увереннее, в глазах зажегся лукавый огонек. В нем воскресло основное правило жизни — желание жить!

Тип-Тип, как и обычно, проснулся раньше всех. С минуту лежал неподвижно, пытаясь восстановить в памяти обрывки сна. Но они мгновенно улетучились. Медвежонок, вздохнув, открыл глаза.

В окно ударил первый луч солнца, скользнул по потолку, стене и задрожал, разбрызгивая веселые зайчики. Тип-Тип сильно, до дрожи в теле, потянулся, почесал лапой за ухом, облизнулся — ему захотелось пить. Он подошел к блюдцу, в котором должно было остаться молоко, но нашел его сухим. Он фыркнул, выражая свое недовольство, равнодушно взглянул на напыжившегося ежа и отвернулся. Конечно, он с удовольствием задал бы нахалу трепку, но…

Это случилось на пятый день пребывания Тип-Типа в доме. Ночью его разбудил какой-то неясный шорох. Он тревожно вытянул морду, прислушался. Кто-то зачавкал, недовольно затопал. Заинтересованный, Тип-Тип приподнялся и тут же заметил скользнувшую из-под газовой плиты тень. Поколебавшись, медвежонок приблизился, обнюхал ее и, не почувствовав опасности, ткнул носом. С жутким визгом Тип-Тип отскочил па место. Иголки Атиллы в кровь искололи ему нос: он захныкал, еще глубже, забился в свой угол. На следующую ночь еж снова фыркал и топал, но медвежонок больше не приставал к нему — урок даром не прошел.

Тип-Тип заспешил в сад. В смежной с кухней комнате он на секунду задержался, замер, прислушиваясь к ровному дыханию людей, убедился, что они спят, и только тогда бесшумно выскочил в коридор. Дверь заперта. Но разве это проблема? За два месяца пребывания в доме Тип-Тип узнал все ходы и выходы. Он знал, что и как открывается, где и что можно спереть, чего следует бояться, с кем дружить, а на кого и не обращать внимания. В общем, усвоил все те маленькие премудрости, без которых выжить — немыслимо и которые приходят в голову только в неволе.

Тип-Тип приподнялся на задние лапы и откинул крючок. На крыльце его ждал взъерошенный Рэм. Тип-Тип прорычал что-то вроде приветствии и прошел мимо. Он терпеть не мог фамильярности. Рэм не обиделся. Он привык к равнодушию медвежонка. Их первое знакомство, как и следовало ожидать, окончилось дракой. Однажды, прогуливаясь после завтрака на кухне, Тип-Тип почувствовал инородный запах. Он обнюхал все углы и, не обнаружив ничего примечательного, зашлепал к двери. Запах усилился. Тип-Тип толкнул дверь и нос к носу столкнулся со своим врагом. Первым опомнился терьер. Он хотел было уже вцепиться в ненавистную ему физиономию, но благоразумие взяло верх. Где-то он понимал, что этот странный зверь — собственность хозяина и трогать его нельзя. Медвежонок вздернул верхнюю губу, оскалился. Рэм расценил это как нападение. Он прыгнул. Его встретили ударом лапы. Удар хоть и не был достаточно силен, но все же опрокинул пса.

Взбешенный, он кинулся снова — на этот раз удачнее, и вцепился медвежонку в ухо. На шум драки влетел Вовка. Рэм залез под стул, глухо рыча и скаля зубы.

Стычка с терьером подействовала на Тип-Типа отнюдь не удручающе. Да, его побили, но побежденным он себя не чувствовал. Он сумел побороть страх, изгнал из души его мерзкий, щемящий холодок.

При втором появлении медвежонка Рэм на нападение не отважился: его сопровождал майор. Тип-Тип обегал весь двор, обнюхал незнакомые предметы и остался очень доволен. Майор кормил его конфетами, почесывал за ухом, успокаивая, шептал ласковые слова. Бедный терьер впервые узнал, что такое ревность. Наблюдая, как хозяин обхаживает медвежонка, он — весь сгусток ненависти — лихорадочно дрожал. Сердце пса страдало от предательства.

И все-таки Рэму пришлось смириться. Неизвестно каким чувством, но он понял: связываться с медвежонком — значит сердить хозяина. Этого терьер позволить себе не мог. Так возникла эта дружба — территориальная, по принципу: худой мир лучше доброй ссоры.

Итак, первым делом надо напиться. Тип-Тип проковылял к насосу, потоптался перед ним, словно размышляя, с какого боку лучше подойти, и вдруг нажал на ручку. Внутри насоса что-то заскрипело, забулькало. Тип-Тип, вытянув любопытный нос, ждал. Воды не было. Тогда медвежонок лизнул конец шланга, он ощутил только приятную свежесть. Обозлившись, он вцепился в ручку передними лапами. Вверх-вниз, вверх-вниз… Насос засвистел, затрещал пулеметными очередями. Шланг выделывал замысловатые коленца, струя воды, ударяясь в стоящую рядом бочку, разбрасывала по саду фейерверк серебристых брызг.

Качать воду Тип-Типа научил Вовка. В его обязанности по дому входила поливка сада — для мальчишки занятие скучное, утомительное. Однажды он заметил, как медвежонок бессознательно повторил его движение — нажал ручку насоса и… Вовку осенило. Набив карманы рафинадом, он приступил к дрессировке. Нажмет медведь на ручку — получи кусок, нет — ходи голодный. Тип-Тип оказался сообразительным, даже слишком: поливка сада заканчивалась одновременно с запасами сахара в карманах.

Pэм сидел в кустах и внимательно наблюдал за всеми манипуляциями Тип-Типа. Уши его настороженно торчали, глаза поблескивали. Он и раньше заставал медвежонка за этим занятием, но при этом в саду всегда находился хозяин или его сын. И все было чинно, без суеты, майор был весел, и Рэму частенько перепадали кусочки сахара. А сейчас… Каким-то шестым чувством пес узрел в действиях медвежонка признаки хулиганства. С громким лаем он выскочил из засады. Причем держался поближе к окнам, стараясь обратить внимание хозяина. И точно. Через минуту ставни с треском распахнулись, и в проеме окна показался заспанный майор. Позевывая, он потянулся, добродушно спросил:

— Чего орешь?

Рэм преданно тявкнул, прыгнул в сторону медвежонка. Майор полузакрыл глаза, по-детски улыбнулся, явственно представил себе немую сцену, минуту назад разыгравшуюся в саду, и расхохотался.

После завтрака все разошлись по своим делам: майор — на работу, Майя Яковлевна, его жена — по магазинам, а Вовка, зажав пальцами уши, засел штудировать историю Древнего Рима. Тип-Тип, томимый бездельем, болтался в саду. Озорные глазенки так и шныряли в поисках развлечений. Нового ничего не предвиделось. Бочку катать надоело, малину он давно обобрал, муравьиную кучу разграбил. Посмотреть, может, что делается на воле? Дырка в заборе хоть и небольшая, но обзор из нее хороший. Видна часть улицы, магазины, вечно спешащие куда-то люди, а все остальное заслоняли дома. Интересно, что за ними? Может быть, лес с его кажущейся тишиной, необыкновенными дразнящими запахами, прохлада реки, небольшие солнечные полянки, на которых он так любил резвиться? Может, где-нибудь там гуляет и мать? Образ ее стал стираться в памяти Тип-Типа, и при воспоминании о ней он ощущал лишь что-то ласковое, доброе, заслоняющее от всех бед и несчастий. А вот и тропинка, по которой уходил и возвращался майор. Медвежонок часто поджидал его. Прильнув к глазку забора, он нетерпеливо всматривался в прохожих — не мелькнет ли знакомая фигура. Заметив хозяина, он начинал радостно повизгивать, хрюкать, метаться вдоль калитки. Он очень привязался к майору, хотя на ласки последний был не так уж и щедр. От каждого его слова, прикосновения медвежонок испытывал необъяснимое удовольствие. Он важно вышагивал, терся лбом о ноги хозяина, что-то урчал, словно бы разговаривал с ним на одном понятном им языке.

Тип-Тип смотрел на играющих в футбол ребятишек и от возбуждения вздрагивал. Ему тоже хотелось погонять этот желтый кожаный мяч. Но что делать? Забор крепок. Не выберешься. Медвежонок отвернулся, выказывая всем своим видом полнейшее безразличие к происходящему, деланно зевнул и побрел к яме с песком — покувыркаться. Он всегда так делал, когда испытывал зуд. Около старой сосны остановился. Ствол ее, могучий и шершавый, упирался в небо. Легко приподнявшись на задние лапы, медвежонок передними с силой ударил по коре. Раз, еще раз, еще… Он точил когти, бессознательно чувствуя, что это — его оружие и что оно ему еще пригодится.

…Тип-Тип возился в песочнице и неожиданно — с детьми это бывает часто — беспричинно развеселился. Он кувыркался, делал всевозможные кульбиты, подбрасывал вверх песок. Вместе с песком попадались и мелкие камушки. Падая, они ударяли медвежонка. Он жмурился, блаженно пофыркивал, нелепо махал лапами, делая вид, что защищается. Неожиданно боковым зрением Тип-Тип заметил курицу. (Куры были соседские и часто промышляли по чужим огородам.) Бестолково прыгая, она склевывала падавшие сверху камушки, тут же выплевывала и кидалась за следующим. Сидя неподвижно, как изваяние, Тип-Тип с любопытством рассматривал ее. Так близко он видел курицу впервые. Песок ниточкой струился из передних лап медведя. Не подозревая опасности, курица подходила все ближе и ближе. Вот она и рядом — жирная, пахучая, глупая. Тип-Тип резко опустил лапу.

Трудно сказать, ради чего было совершено это убийство. Ради озорства, прихоти? Скорее всего он сделал это непроизвольно, подчиняясь минутной, но властной силе инстинкта.

Курица трепыхнулась и закатила глаза. Тип-Тип перевернул ее с боку на бок, придавил лапой, обнюхал.

Первая схватка, первая добыча. Медвежонок чувствовал острое, непередаваемое волнение, у него кружилась голова, гулко и часто билось сердце.

Тип-Тип снова перевернул жертву. Что делать? Бросить добычу — грех. Съесть? Не хочется. И опять инстинкт пришел зверю на помощь. Повинуясь его зову, Тип-Тип рысцой пустился в кусты. Недалеко от яблони вырыл яму, сунул туда курицу, засыпал, а сверху придавил камнем.

День обещал быть жарким. Припекало. Тип-Типу захотелось вздремнуть. Он еще раз осмотрел свой тайник и, убедившись, что все в порядке, побрел в малинник. Он шел, важно покачиваясь, самодовольный, чуть усталый, и не подозревал, с каким неослабевающим вниманием следил за всеми его действиями спрятавшийся за опрокинутой тачкой Рэм.

Исчезновение первой курицы соседи расценили как нелепую случайность, но через неделю, когда недосчитались шестой и наконец поняли, что есть кто-то, кто умышленно крадет или убивает их белоснежных хохлаток, пришли в неимоверную ярость. Но кто? Сгоряча решили: лиса! Дед Антон, возбужденно почесываясь, отправился дежурить на сеновал.

Ночь прошла спокойно. Дед хорошо выспался и утром, когда куры разбрелись по двору, ушел в дом — завтракать и досыпать. Хозяйка расщедрилась, налила ему стопку, а к обеду, пересчитав кур, тихо ахнула: пропала рябая несушка.

— Тимофеич!

Майор подошел к окну. У калитки стоял дед Антон и, постукивая палкой, недоверчиво косился на медвежонка.

— Чего тебе?

— У твоего медведя, по-моему, рыло в пуху.

— Это по-твоему, — добродушно проговорил майор.

— Не «по-моему», а точно, — осерчал дед. — Сам глянь!

— Ты серьезно?

— А ты думал, шучу? — огрызнулся дед. — Восьмая уже, небось, пузыри пускает.

Майор вышел в сад и, осмотрев медвежонка, заметил у него за ухом прилипшее куриное перышко. Повертел в руках, сдунул, подумав, спросил:

— Ну и что? Их здесь полно.

— Подозрение у меня есть. Сегодня одна забралась к тебе под дом и — как в воду канула. — Дед подслеповато мигнул. — Ты уж извини. Без надобности тревожить бы не стал.

— Обыск, значит, хочешь учинить?

— Обыск не обыск, а погляжу, — обиделся дед. — Курица — она, конечно, скотина бестолковая, а яички все любят.

— Вот именно — бестолковая, — рассмеялся майор. Он ухватил медвежонка за ошейник и увел в дом. — Давай, ищи.

Продал медвежонка Рэм. Как только майор и Тип-Тип скрылись за дверью, он бросился к тайнику и, распаляя себя гневным ворчанием, неистово заработал лапами.

Майя Яковлевна наблюдала за этой сценой из окна. Как только Рэм откопал последнюю, восьмую, курицу, она резко и раздраженно постучала костяшками пальцев по подоконнику. Лицо ее заострилось, побелело, уголки плотно сжатых губ вызывающе вздернулись. Глаза стали сухи и решительны.

— Я думаю, разговоры излишни, — услышал майор скованный голос жены. — Я тебя предупреждала…

В гарнизоне Тип-Типа встретили приветливо — поставили на довольствие, сколотили дом. Солдаты набросали туда старые ватники, тряпки, и берлога вышла на славу. Живи, мишка, радуйся!

Сложна аэродромная служба. Свои порядки, свои законы, строгая дисциплина. Тип-Тип поначалу тяготился этими, как он думал, дурацкими правилами, но потом привык и, как ни странно, служакой оказался исправным.

Он вставал вместе с солдатами — в шесть ноль-ноль. Труба играла подъем. Тип-Тип открывал глаза, вскакивал и без размышлений вылезал из будки.

Из казармы с грохотом выпрыгивали полуголые люди, махали руками и ногами. Тип-Тип поглядывал на них с изумлением. Нелепые движения солдат он воспринимал как приглашение поиграть и от возбуждения повизгивал. Иногда, забывшись, бросался к ним, но цепь с силой откидывала его назад. Он злился, рвал стальные звенья, дико рычал.

Затем наступал завтрак. Солдаты, хохоча, тащили ему пару мисок жирной пахучей каши, сахара. Медвежонок голодным не бывал и частенько, съев сахар, оставлял кашу на потом. Но у солдат это, по-видимому, считалось нарушением дисциплины. Кашу отбирали, и приходилось терпеть до обеда. Тип-Тип обижался, злобно фыркал, но в конце концов смекнул, в чем дело, и вылизывал миски точно за десять минут, как раз за то время, что отводилось солдатам на еду.

После завтрака медвежонок приводил себя в порядок и, довольный, урча, отправлялся на наблюдательный пункт — огромный пень, торчащий шагах в пяти от будки. Отсюда хорошо просматривалась дорожка, ведущая от проходной к аэродрому. По ней ровно в девять должен был пройти майор.

Морда медвежонка приобретала выражение сосредоточенного внимания и озабоченности. Он всматривался в каждого прохожего, нетерпеливо пофыркивал, туго, до звона, натягивал цепь. Наконец майор появлялся. Тип-Тип радостно подпрыгивал, вертелся и громко визжал от волнения. Он представлял, как хозяин повалит его на землю, прижмет, потреплет по загривку и как минут пять они будут самозабвенно возиться. Потом он получит конфету или пряник, майор попрощается, строго пригрозит пальцем: смотри, мол, не балуйся, — и они расстанутся до вечера.

А по дорожке все будут идти и идти люди — служащие гарнизона, и каждый будет считать своим долгом поздороваться с забавным медвежонком, угостить чем-нибудь или просто обласкать.

Тип-Тип был самостоятельным, общительным и на редкость сообразительным медвежонком. Его все любили, и он платил тем же. Но особенно Тип-Тип привязался к солдату второго года службы Федькину. Федькин был родом из Восточной Сибири, любил природу, зверье, и воинскую службу, с ее строгим распорядком, уставом от «а» до «я» переносил плохо. Он скучал по дому, по таежным тропам, где был сам себе хозяин, где живи, как хочешь, и бреди, пока ноги идут.

Каждый вечер Федькин неслышным шагом подкрадывался к медвежонку, валил его наземь, валился сам и, дыша ему в морду, жаловался:

— Надоела, брат, мне эта местность, вот так! — энергичным жестом Федькин резал себе горло. — Бросить бы все, уехать!.. — Он садился, удивленно вопрошал: — И как здесь живут? Шум, гарь, податься некуда! Одни трубы! — Задумывался. — Хотя, конечно, столица… А плевать мне на эту столицу! Я — вольный!.. И тебе, брат, плохо. Я вижу. — Он ерошил медвежонку шерсть. — Вот кончится служба, заберу тебя с собой. Поедешь? Тайга наша тебе по нраву придется. Заживем! — Федькин улыбался, представляя себе, как они заживут.

Медвежонок смотрел в лицо солдата, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, и, казалось, все понимал: его умные, обычно насмешливые глазенки были серьезны и озабочены. Он сочувствовал солдату. Что-то роднило их.

К десяти часам медвежонок оставался один. Все, кто только сейчас смеялся, с чьих лиц не сходила беспечная улыбка, становились вдруг серьезными, молча взглядывали на часы и торопливо уходили.

Аэродром раскатисто вздыхал, мышцы его тренированного тела взбухали, напрягались, превращались в задания, экипажи, полеты. Начинался рабочий день.

Тип-Тип приобщался к таинству происходящего. Он ложился на землю, нутром чувствуя в ней свое спасение, и со страхом и любопытством наблюдал за могучими чудовищами. Вот одно из них нагнулось и, рыча, медленно поползло вдоль полосы. Развернулось, сверкнув на солнце ребристым оперением, замерло. Рык усилился. Чудовище дрогнуло и понеслось, набирая скорость. Насколько это было сильное животное, Тип-Тип ощущал по дрожи земли, по горячему дыханию воздуха. Он съеживался, замирал, но глаз от чудовища оторвать не мог. Оно приковывало взгляд стремительностью линий, изяществом, быстротой движения. Легко приподняв красивые, зализанные морды, исполины один за другим поднимались в воздух. Гул стихал, становился мягче и, наконец, терялся где-то высоко в небе.

Тип-Тип недоумевал. Что нужно этим птицам на такой высоте? Ведь земля так прекрасна! Жизнь полна чудес и неожиданностей. Сколько встреч, сколько открытий впереди, а они… Странные птицы! Тип-Тип сокрушенно качал головой и задумывался.

Незаметно пролетела осень. Дни стали короче, по ночам подмораживало, лужи к утру подергивались прозрачной корочкой льда.

Тип-Тип ел до отвала и к этому времени стал гладким и жирным. Его все чаще тянуло в сон. Он стал вялым и раздражительным и уже не так охотно вылезал из своей берлоги.

Однажды, продрав глаза, медвежонок увидел, что вход завален снегом. Он конечно, мог раскидать его, но… В будке тепло, уютно, и так сладко спится. Тип-Тип зарылся мордочкой в шерсть, повертелся, устраиваясь поудобнее, и задремал.

Спал медвежонок три дня. До весны не дали солдаты. Им стало скучно, и они откопали своего четвероногого друга.

Тип-Тип выскочил из будки злой и взъерошенный и, недолго думая, с ревом набросился на солдата, колотившего палкой по крыше его дома. Но тот был начеку. Ноги сработали быстрее мысли.

Рывок цепи отрезвил Тип-Типа. Он рыкнул, но уже не грозно, скорее так, для порядка, осмотрелся и в удивлении замер. Кругом было белым-бело. Только серой лентой уходила вдаль взлетно-посадочная полоса.

Из столовой появился улыбающийся Федькин. Тип-Тип потянул носом и, уловив запах наваристого борща, сменил гнев на милость.

…Шел снег, погода стояла нелетная, и скоро вокруг Тип-Типа собрались друзья. Медвежонок любил эти сборища. Он чувствовал себя в центре внимания и обычно, чтобы выпросить лишний кусок сахара, вытворял черт знает что: кувыркался, прыгал, хлопал в ладоши, а то просто, скорчив обиженную физиономию — вы посмотрите, как жизнь моя горька! — просил подаяние.

Жалостливы люди. Все сразу же лезли по карманам, искали, чем бы угостить медвежонка, а если не находили, посылали кого-нибудь в столовую, за конфетами.

Но сегодня Тип-Тип был в миноре. Его пытались расшевелить, одобрить — нет, он отказывался веселить публику. Он устал, ему хотелось отдохнуть. Но взгляд — воровской, наметанный — лениво скользил по толпе, ощупывая карманы. Медвежонок пытался определить, у кого действительно есть сахар, а кто валяет дурака. На последних можно было вообще не обращать внимания, но зато с первыми… Тип-Тип умел их обрабатывать.

Генерал появился неожиданно. Он втиснулся в толпу откуда-то сбоку, и, оставаясь незамеченным, молча наблюдал за баловнем-медвежонком. Тот в это время деланно зевал, и весь вид его, казалось, говорил: «Ох, и скучно же с вами, братцы!»

Тип-Тип первый обнаружил новенького и сразу же смекнул, что можно поживиться. Он боком, словно побаиваясь, подошел к генералу, обнюхал его и потупился, выражая смирение. Генерал почесал медвежонка за ухом

— Он конфету просит, товарищ генерал, — подсказал присутствующий при этом Федькин.

Генерал сунул руку в карман, но ничего там не нашел. «А с какой стати я должен таскать с собой конфеты?» — говорил его удивленный и вместе с тем озабоченный вид.

Тип-Тип, видя, что генерал колеблется, зацепил его зубами за ногу.

— Все, — хохотнул один из офицеров, — теперь не отстанет.

Генерал рассмеялся и призвал на помощь подвернувшегося под руку Федькина.

— Сходи, пожалуйста, в буфет за конфетами.

Федькин козырнул и исчез, причем так стремительно, что генералу показалось, что не было ни солдата, ни денег, которые он только что держал в руках.

А Тип-Тип продолжал насиловать генеральский ботинок. Он то усиливал, то ослаблял хватку, близоруко щурился, подмаргивал, словно хотел сказать: «Не бойся, больше, чем полноги, не откушу».

Точно из-под земли вырос Федькин:

— Порядок, товарищ генерал. — Он протянул ему кулек с конфетами «Мишка на севере». Генерал взял конфету, поморщился, выражая неодобрение.

Федькин ухмыльнулся:

— Думал как лучше, товарищ генерал.

Первую конфету медвежонок есть не стал, засунул под себя. Вторую — тоже. Генерал, осерчав, дал третью. Тип-Тип сгреб и ее, но ботинок не выпустил. Он, очевидно, смекнул, что кулек полон, и решил выманить все конфеты до единой. Наконец они кончились. Генерал смерил медвежонка презрительным взглядом:

— Что ж ты такой жадный! Неужели мало?

Тип-Тип будто и не слышал. Не отрываясь, он продолжал следить за вытянутой рукой Федькина с зажатым в ней белоснежным кульком. Он, по-видимому, считал, что в пакете кое-что осталось.

Сцена затягивалась. Солдаты уже откровенно хохотали, офицеры, пытаясь скрыть улыбки, тактично отворачивались.

Выбрав момент, генерал с силой рванул ногу. И тут — случилось неожиданное. Медведь взревел — как потом выяснилось, генерал прищемил ему язык — и бросился на обидчика. Цепь лопнула.

Генерал улепетывал, как заяц. Но разве уйдешь от взбешенного медведя? Тип-Тип догнал его шагах в тридцати от проходной и страшным ударом лапы свалил наземь. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не Федькин. Он вцепился медвежонку в загривок и не отпускал до тех пор, пока не подоспели солдаты.

Генерал встал без посторонней помощи, отряхнулся и, чуть прихрамывая, ушел в штаб.

Солдаты взволнованно обсуждали случившееся. В том, что медвежонку это даром не пройдет, не сомневался никто. Но насколько строго будет наказание? Приказ явился в виде растерянного дежурного офицера: «Ввиду того, и т. д… опасен для жизни… убрать медведя с территории аэродрома в 24 часа или… пристрелить. Впредь никаких животных без особого на то разрешения не заводить».

Солдаты совещались долго, но так ни до чего и не договорились. Одни предлагали отвезти медвежонка в какую-нибудь глухомань и там отпустить на все четыре стороны. «А где она, твоя глухомань? — резонно отвечали другие. — Леса давно в порядок приведены: повырублены, расчищены. Из Брянска Смоленск видать. Да и потом не годится это, медвежонок ручной — с него на следующий же день шкуру сдерут».

Третьи советовали сдать в зоосад, четвертые — взять на поруки, а Федькин высказал мнение отправить его тихой скоростью к нему на родину, мотивируя тем, что там воздух, люди и вообще обстановка что надо. Но предложение не прошло. Солдаты решили, что медвежонок или в пути от голода умрет, или его на месте на сало пустят.

— Надо бежать за майором, — наконец решил старшина. — Знаешь, где он живет? — обратился он к понурившему голову Федькину.

— Знаю.

— Вот и дуй. Скажи, так, мол, и так, товарищ майор, выручать надо. — Старшина задумался, уверенно закончил: — Он что-нибудь придумает.

И снова Тип-Типу пришлось менять свое местожительство. Он визжал, сопротивлялся, не хотел лезть в машину. Но его скрутили, затолкали на заднее сиденье, по бокам уселись старшина и Федькин, и медвежонок, оскорбленный в лучших чувствах, рыдая, покинул аэродром.

Прошла долгая зима, наступило лето, а Тип-Тип все еще не мог привыкнуть к своей новой жизни. Да разве это была жизнь! Кругом ни кустика, ни травинки, все голо, плоско, выжжено. С трех сторон — скалы с прорубленными в них ходами и пещерами, то бишь берлогами, а с четвертой — ров, наполненный водой, и высоченная каменная стена. Дальше — куда пи кинь взгляд — то же самое: кирпич, стекло, бетон. С ума сойдешь!

За каменной стеной вечно кричат и бегают дети, тыкают в тебя пальцем, дразнят, а то еще какой-нибудь мерзкий мальчишка, раздосадованный тем, что ты не обращаешь на него внимания, запустит в тебя камнем. Разве не обидно? Взрослые, правда, поспокойнее. Стоят, смотрят на тебя пристально-изучающим, реже жалеющим взглядом, размышляют о чем-то своем, изредка одергивают расшалившихся ребятишек.

Скучно. Не с кем поиграть, поговорить, некому пожаловаться. Четверо сородичей день и ночь спят или валяются, устремив в пространство стеклянные безжизненные глаза. Они родились и выросли здесь, в неволе, и не знают, что такое голод и страх, опасность и ярость схватки.

Бедные животные надоели друг другу. Между ними часто вспыхивали драки и ссоры. Редкие минуты перемирия они проводили в одиночестве. Ели отдельно, бросая по сторонам косые взгляды, полные презрении и злобы.

Тип-Тип внес некоторое оживление в эту зачерствелую компанию. Больше других ему приглянулся немощный, его возраста медвежонок с большими, как лопухи, ушами. Они-то и привлекли его внимание. Тип-Тип подошел к нему сзади и со свойственной ему бесцеремонностью ухватил за ухо. Ушастый взвыл и бросился наутек. Медвежонок в два прыжка догнал его, преградил дорогу. «Мир или война? Выбирай!» Ушастый долю хныкал, просил пощады, но когда понял, что его бить не собираются, успокоился, хотя взгляд оставался колючим, недоверчивым. Тип-Тип ласково боднул его, приглашая поиграть. Медвежонок попятился, уперся в стену, наконец смекнул, что от него требуется. Через полчаса друзья вместе гоняли по площадке деревянный шар.

Три остальных медведя были несколько старше Тип-Типа, мрачнее, чем их четвертый собрат, и, кажется, посильнее. Предусмотрительный медвежонок не стал навязывать им свою дружбу, но про себя решил: будут приставать — дам сдачи. Но те и не думали приставать и обращали на резвящихся медвежат столько же внимания, сколько на пролетавших мимо мух.

Нового приятеля Тип-Типа звали Кинг. Он оказался смышленым и не лишенным юмора медвежонком. Оба большие проказники и шутники, они составили великолепный тандем. Кинг старался во всем походить на своею кумира и следовал за ним по пятам как тень. Он был прирожденным комиком. В его подражании Тип-Типу было столько выдумки и озорства, что оценить по достоинству его искусство смогли бы, пожалуй, только такие мастера своего дела, как Олег Попов и Юрий Никулин. Неказистый, рахитичного телосложения, с тугим, как барабан, животом и с двумя лопухами вместо ушей, Кинг сам по себе невольно вызывал улыбку и симпатию, а когда он залезал на вертящуюся бочку и начинал вытворять там черт знает какие номера, зрители просто ревели от восторга. В довершение ко всему этот безобразный медвежонок имел мужественнее сердце. Он никогда не плакал и не жаловался, дулся редко, а все невзгоды и унижения, которым подвергался довольно часто, переносил стоически.

Тип-Тип уважал своего нового друга, подкармливал и, если тому случалось вляпаться в какую-нибудь неприятную историю, защищал. Однажды, когда они, вдоволь набегавшись, отдыхали, кто-то из зевак швырнул им бублик. Ударившись о камень, он отскочил к другому, мрачному, мишке. Тот поднял недовольную заспанную морду — мол, кто это его посмел побеспокоить — и лениво встал, чтобы полакомиться. Но Кинг был тут как тут. Он считал, что добыча по праву принадлежит ему. И делиться с кем-либо, тем более с этими лентяями, не собирался. Cxвaтив бублик, он дал тягу. Медведь на секунду опешил, затем взревел и бросился в погоню. Но тут же затормозил. Перед ним стоял ощетинившийся Тип-Тип. Глаза его воинственно поблескивали, и весь вид говорил, что отступать — не в его правилах.

Медведь окинул Тип-Типа свирепым, оценивающим взглядом, но на нападение не отважился. Поворчав, звери разошлись. Это была большая победа Тип-Типа. Но еще важнее она оказалась для Кинга. Она помогла преодолеть ему робость, страх перед своими косматыми собратьями, он поверил в добро, в настоящую мужскую дружбу.

В воскресенье и праздничные дни, когда народу в зоопарке было особенно много, друзья закатывали концерты.

К вольеру, где обитали медвежата, невозможно было пробиться. Малыши, пыхтя от усердия, вскарабкивались на спины взрослых и, подбадривая их ударами пяток, старались прорваться в первые ряды. Папы, смущаясь и проклиная тот день, когда решили обзавестись потомством, вклинивались в толпу, тихо переругивались между собой, но все же продвигались.

Тип-Тип прекрасно чувствовал зрителя. Все действия его носили четко продуманный характер. Он умел вовремя выкинуть какой-нибудь фортель, рассмешить, заставить задуматься. В самый разгар веселья, когда ребятишки буквально цепенели от восторга, он вдруг неожиданно становился упрямым и несговорчивым. Кинг, который во всем подражал своему товарищу, моментально превращался в жалкого оборванца, не подать которому — взять грех на душу. Друзья садились рядышком, хватались за животы, изображая, какие они голодные и несчастные. На них сыпались конфеты, летели баранки и пирожки.

Набив ненасытные желудки, медвежата снова принимались дурачиться. Но опытный глаз, всмотревшись, мог уловить то, что неведомо было неискушенному зрителю. Теперь действия медвежат носили не целеустремленный характер, теперь они возились в свое удовольствие, от нечего делать, не утруждая себя заботами о хлебе насущном.

Тип-Тип скучал. Он скучал по людям — ему не хватало человеческого тепла, внимания, к которому он так привык. Тоска настигала его вечером, когда звери разбредались по своим местам. Тип-Тип зарывался мордой в лапы и тихо скулил. Он вспоминал майора, юного дрессировщика Вовку, добродушного Федькина. Порой ему казалось, что они где-то здесь, рядом, к стоит лишь открыть глаза, как он снова увидит их. И майор будет благодушно подтрунивать над ним, Вовка гонять мяч, а Федькин весело пританцовывать. Во сне Тип-Тип ощущал их ласковые прикосновения, слышал голоса, играл с ними.

Пробуждение приносило разочарование. Не слышно было ни потявкивания грозного терьера, ни гула моторов, ни знакомых голосов.

Тишина. Тип-Тип чувствовал ее вяжущий привкус на языке и с отвращением отплевывался. Оставаться одному больше не было сил, и он брел к Кингу.

Кинг испуганно вскакивал, вопрошающе таращил глаза. Он видел, что Тип-Тип огорчен и расстроен. Но как помочь другу?.. Он тыкался медвежонку в плечо, выражая этим свою преданность, и в знак солидарности тяжко вздыхал. Тип-Тип ложился рядом с Кингом, друзья обнимались и через некоторое время засыпали. Вдвоем было спокойнее.

День стоял солнечный, жаркий. Медвежата только искупались и сейчас, лежа на выступе скалы, сохли. Тип-Тип грел спину, Кинг — живот. Ом беспрерывно вертелся, дрыгал лапами и то и дело сваливался набок. Публика хохотала. Обсохнув, медвежата полезли на вертящуюся бочку. Этот аттракцион пользовался большим успехом у зрителей, и друзья пускали его в ход, когда были особенно голодны. Ловко перебирая ногами Тип-Тип раскручивал бочку до неимоверной скорости, а затем, выбрав момент, соскакивал. Кинг, который больше глазел на толпу, чем на ноги, обычно не успевал уловить это мгновение и, замешкавшись, кубарем катился вниз. Так было и на этот раз. Тип-Тип раскрутил бочку, осмотрелся и вдруг… замер. Бочка выкинула их обоих с такой силой, что медвежата раз пять перевернулись через голову. Тип-Тип, не обращая внимания на боль и шишки, мгновенно вскочил. «Неужели показалось?» Нет! Он не ошибся. У каменной ограды вольера стояли улыбающийся майор и Boвка. А рядом — Федькин. Он демобилизовался и перед отъездом на родину пожелал еще раз увидеть четвероногого друга.

— Тип-Тип, привет! — Вовка пронзительно свистнул.

Майор, дав сыну подзатыльник, помахал медвежонку фуражкой, и Федькин, расплывшись в улыбке, погрозил кулаком. Мол, попадись ты мне сейчас, задал бы я тебе, бродяга, перцу.

Сердце медвежонка не выдержало. Обезумев от радости, ничего не видя и не слыша, он бросился навстречу друзьям.

— Осторожно! — крикнул майор. Но было поздно. Тип-Тип сорвался и загремел в ров. Ванна не охладила его. Вынырнув, он бросился на приступ почти отвесной стены. Какой-то метр отделял медвежонка от друзей, и тот должен был преодолеть его.

Тип-Тип срывался, с головой уходил под воду, но надежды выбраться не терял. С неимоверным упорством продолжал он свой безуспешный штурм.

Зрители заволновались. Тип-Тип задыхался, захлебывался. Воздух с хрипом врывался в легкие, и медвежонку все труднее и труднее были держаться на поверхности.

Майор быстро разыскал служащих зоопарка, объяснил суть дела. Ему и Федькину разрешили войти. Первым в вольер вошел сторож. Тугой струей воды он загнал разнервничавшихся животных по своим местам, а затем вместе с Федькиным бросился на помощь Тип-Типу.

Медвежонок был при последнем издыхании. Когда его вытащили, он не мог стоять на ногах. Но даже в этом, полубессознательном состоянии медвежонок узнал своих. Тяжело дыша, он ткнулся майору в ноги, радостно заскулил. Ему стало плохо. Зацепив лапой ботинок Федькина, словно тот мог куда убежать, Тип-Тип смущенно отвернулся. Бедняга, видно, вдоволь наглотался воды.

Майор трепал медвежонка по густой шерсти, сочувственно выговаривая:

— Что же ты такой сумасшедший? Ну разве можно так? Дурной ты мой!

Федькин расчувствовался и от волнения все разводил руками. Вовка чуть не плакал.

Наконец медвежонок пришел в себя. Радости его не было предела. Он вскакивал, ложился, бросался то к майору, то к Федькину, лизал им руки, лез целоваться.

Федькин вытащил из кармана кулек с конфетами. Тип-Тип съел одну, другую, только хотел проглотить третью, как вдруг встрепенулся — и вспомнил своего приятеля. Тот сидел за бочкой и жалобным повизгиванием питался обратить на себя внимание. Тип-Тип позвал его. Кинг вылез из укрытия и осторожно приблизился.

— Ишь ты, какой ушастый! — восторженно сказал Федькин. — Дружок, что ль, твой? — Он вопросительно взглянул на Тип-Типа. — Ясное дело: приятели!

Федькин угостил Кинга конфетой. Тот, не разворачивая, быстро сожрал ее, подошел ближе.

— Это хорошо, — проговорил майор. — Двое — это уже сила.

Никем не замеченный, в вольер вошел директор зоопарка. Он знал о происшествии, и выражение его лица было не то озабоченным, не то огорченным.

— Здравствуйте. — Майор поднялся. — Вот пришли навестить.

— Вижу. — Директор улыбнулся и вдруг без обиняков заявил: — И давайте договоримся — последний раз. Иначе… иначе он размозжит себе голову. Вы меня понимаете? Радость, как и отчаяние, делают зверя безрассудным.

Майор кивнул.

Тип-Тип слушал, насторожив уши. Он чувствовал, что разговор идет о нем, и, словно догадываясь, что свидание последнее, все крепче прижимался к майору.

— Я даже не знаю, удастся ли вам уйти. — Директор, досадливо поморщился.

Последним из вольера вышел Федькин.

— Бывай, друг. — Он кинул медвежонку конфету, раздвинул плечом толпу и скрылся.

Тип-Тип, заметив исчезновение друзей, вскочил на бочку, озираясь, замер. Наконец он увидел их. Все трое — и майор, и его сын Вовка, и Федькин — торопливо шагали к выходу. Тип-Тип вытянул им вслед морду и, тихо повизгивая, засуетился. Федькин словно услышав призыв приятеля, придержал ногу, бросил через плечо последний прощальный взгляд. Глаза его завлажнели, стали мутны и зелены. И Вовка всхлипнул, ухватил отца за руку и так и не отпускал до самого дома.

Эрик Ф. Рассел
ПОДАРОК ДЯДЮШКИ ДЖО

— Итак, — продолжал Куит со снисходительной интонацией, — в те далекие дни было предсказано, что скорость дегидрации дает возможность предположить, что нам осталось жить не более четырехсот тысяч лет. После этого — конец!

Фернит содрогнулся и с тоской в голосе спросил:

— Так значит мы умрем?

— Нет, нет, конечно нет, — Куит важно прошелся по огромной комнате для совещаний. Здесь, окруженная массивными научными приборами, его фигура казалась особенно внушительной. Он обладал величием, достаточным, чтобы произвести впечатление на любого простого ребенка. Но Фернит не был простым ребенком. Он был единственным сыном Повелителя, его наследником и будущим боссом Куита.

— Нет, мы не умрем, — продолжал Куит. — Наша сообразительность сослужит нам службу в нужное время.

— Но каким же образом?

Куит провел рукой по своему великолепному лбу и опустился в кресло. Как объяснить все те знания, аккуратно и благоговейно накапливаемые в течение десяти веков? Мысленно он посылал Фернита к черту, хотя внешне ему удавалось сохранять глубокомысленный вид.

— Мы переселимся на другую, лучшую планету, — сказал он наконец.

— Но как?

— В космических кораблях.

— Что, все?

— Нет, не все. Нас слишком много, — он замолчал, подыскивая слова. — Только самые лучшие из нас. Ты и твой отец, ученые и другие, те, кто по нашему мнению наиболее приспособлены к жизни.

— А другие останутся здесь и умрут?

— Боюсь, что так.

— Используй их правильно, — равнодушно произнес Фернит. — А на той планете есть жизнь?

— Да, есть. Мы оставим часть тех существ для своих нужд и избавимся от других.

— Они также умрут?

— Скорее всего, — пообещал Куит. — Нас это мало заботит. Мы заставим очистить для нас жизненное пространство. Вот как это будет. Низшие формы жизни должны уступить дорогу высшему разуму.

— Прекрасно! — воскликнул Фернит. — Масса убийств! А это будет скоро?

— Мы еще точно не знаем.

— Но почему? Почему мы не можем начать прямо сейчас?

Куит вздохнул, оглядев приборы страдальческим взглядом.

— Да потому, что мы не можем выйти в космос без космического корабля, а у нас их нет, ни одного.

— Почему это нет?

Пробубнил что-то про себя, Куит ответил:

— Потому что у нас нет кониума.

— Какого еще кониума?

— Это специальное вещество, обладающее огромной взрывчатой силой. Это единственный достаточно мощный источник энергии, способный вытолкнуть корабль в открытый космос. На этой планете его вообще нет, ни единого грамма.

— Может быть, он есть на лунах? — настаивал Фернит.

— Сомневаюсь, — осторожно сказал Куит. — Если даже и есть, то очень немного.

— Так почему нельзя добыть его на луне?

— Потому что, дорогой мой Фернит, нам нужен кониум, чтобы долететь до какой-нибудь из лун. Мы находимся в очень трудном положении. Нам нужен кониум, чтобы долететь до запасов кониума.

Пока Фернит обдумывал эти слова, Куит его насмешливо разглядывал. Потом тот спросил:

— Если у нас его нет, откуда мы вообще узнали, что он есть где-нибудь?

— Мы вычислили его существование теоретически, выявили его свойства математически и, наконец, исследовали его спектроскопически, — продекламировал Куит.

— Что все это значит?

— Я предлагаю тебе спросить об этом у своего папаши, — отрезал Куит, теряя терпение и поспешно добавил: — Он великий и очень умный человек.

Он направился к столу.

— Пожалуйста, извини меня, я очень занят.

С большим облегчением он смотрел на бредущего к выходу Фернита. Ужасный ребенок. Как и его пронырливый, всюду вмешивающийся отец. Выбросив мальчишку из головы, он заставил себя заняться механической защитой главной батареи огромной антенны. В любом случае они должны быть всегда настроены точно на одну точку, единственную, откуда можно ждать спасения.

Ронсед пришел рано утром, залез в кресло и начал:

— Контролеры только что прислали свой отчет — НАЧАЛОСЬ!

— Ты имеешь в виду?.. — Куит пристально посмотрел на него.

— Да, они опять воюют! Я тебя поздравляю, — Ронсед залез глубже в кресло. — Прогнозисты ошиблись примерно на шесть лет. Но что такое шесть лет? В конце концов, они оказались правы.

Он взволнованно посмотрел на Куита.

— Я думаю, дальше все пойдет как надо, Небеса нам помогут, если этого раньше не сделают двуногие!

— Я всегда был пессимистом, — пробурчал Куит.

— Пессимизм здесь не поможет. Скорее всего, это непонимание своих противников.

— Единомышленников, — поправил его Куит.

— Противников, — повторил Ронсед. — Никто не убивает своих единомышленников.

— Пока они продолжают оставаться единомышленниками, — цинично заметил Куит.

Ронсед заерзал и надолго замолчал. Потом проворчал:

— У меня какое-то предчувствие. С тех пор, как я узнал об этой программе. У меня отвратительное предчувствие. Этот план провалится. В нем есть определенные неточности, которые могут привести нас всех к гибели.

— Какие именно неточности?

— Что у этих существ не хватит природной сообразительности, чтобы догадаться, что происходит, и кто в этом виноват.

— Тьфу ты! — взорвался Куит. — Что тебе сказали контролеры? Зачем ты сюда пришел? Они опять ведут войну, точно как нами запланировано. Они как миллионы белых мышей, смотри, как они мечутся!

— Может быть. Пока все развивается с точностью до дня. Но так должно продолжаться до часа Х, — он посмотрел на календарь. — А время бежит. Просто шестьсот лет — все это уходит из отведенных четырех тысяч лет.

— Ну и что? — фыркнул Куит. — Психоанализ показал, что их развитие ускоряется. Нам понадобится всего треть запланированного по схеме времени. Это временное ускорение почти не оставляет сомнений в нашем успехе.

— Я рад, что ты сказал «почти».

— У тебя впереди еще более двухсот лет жизни. Я могу поспорить, что ты доживешь до нашего триумфа. Живи, чтобы увидеть это.

— Может быть, — Ронсед скептически покачал головой. — А может и нет.

Дверь открылась, и вошел Харна, на ходу спрашивая Куита:

— Ты слышал новость?

— Да, Ронсед мне уже сказал.

Харна присел на угол стола и пристально посмотрел на Ронседа.

— Ну, а ты что думаешь, Ворчун?

— Все идет хорошо — пока.

— Пока?! — воскликнул Харна. Он переключил свое внимание на Куита.

— Он опять, да?

Ронсед с досадой сказал:

— Со мной все в порядке. Мои гланды здоровы, как твои. Мой желудок так же хорошо работает, как твой. А мое воображение лучше.

— Вообрази для меня пару вещей, — умильно попросил Харна.

— Мы развили науку настолько хорошо, что сами были потрясены до такой степени, что забыли, что это наше собственное детище, — Ронсед возвел глаза к небу.

— Мы — маги-телепаты, — продолжал Ронсед, — мы далеко, далеко впереди этих двуногих, на которых мы влияем. Мы можем усилить, спроектировать и воспринять нервные сигналы, общие для нас и для двуногих. Мы даже можем послать телепатические передачи, которые принесут назад их импульсы. Все это значит, что мы можем читать их мысли и влиять на них через огромные расстояния. Мы можем постичь их мир и их стиль жизни настолько, насколько эти вещи могут быть восприняты чужеродным разумом. В определенных пределах мы можем влиять на них тем образом, который наиболее подходит для наших целей. Но этого не достаточно. В соей основе их мозг отличается от нашего, и эта разница опасна, потому что неизвестна.

— Но… — начал Харна

— Я еще не закончил. Вы помните тот доклад на конференции? Он доказывает, что двуногие используют нетелепатический метод общения, который нам непонятен даже сейчас. Это доказывает, что если два двуногих ведут беседу, то совсем не обязательно, что они передают ответ мысленно, в логической последовательности. Далее, один из них, или оба могут быть связаны чем-то другим, что не передается мысленно, чем-то фальшивым, направленным скорее на то, чтобы скрыть, а не обнаружить ход своих мыслей. Что это такое, мы не знаем. Как много другого мы еще не знаем?

— Мы знаем, как они реагируют на наши сигналы, — отчетливо произнес Куит.

— Мы знаем, как они реагируют в массе, — возразил Ронсед. — Но представьте, что несколько умнейших из них задумались над той же проблемой. Как мы можем их найти? Как отвлечь их от этих мыслей? Мы не можем по выбору подобраться к нескольким умам через этот телепатический гул всей планеты. Даже если нам удастся найти несколько человек, это будет чистой случайностью.

— Я не слышу твоего мнения, — запротестовал Харна. — Мы знаем, что они обнаружили наши пульсы около двадцати лет назад и легкомысленно отнесли их к природному явлению. Это хорошо, разве нет?

— Это вполне хорошо до того, пока какой-нибудь любопытный индивид не свяжет лучевую активность со всеобщей истерией, докажет их родство и, в конце концов, найдет в космосе источник этих лучей — здесь! Откуда мы можем знать, что кто-то не делает этого уже сейчас?

— Догадки, — ухмыльнулся Харна. — Сможет ли Красное Солнце защитить тебя, если Повелитель услышит твои слова!

— Что вы можете на это возразить?

— А вот что, — Харна откинулся назад. — Мы знаем, что в том, другом мире предостаточно кониума. Что эти двуногие способны построить космические корабли на кониум-энергии и, в конце концов, они их построят, даже без каких-либо подсказок с нашей стороны. Но если их развитие будет ускорено нами, они могут покорить космос и появиться здесь в нужное нам время, чтобы спасти наши шкуры. Мы знаем, что можем заставить их построить то, что мы не можем произвести, привезти нам то, чего у нас нет. Мы можем использовать их, управляя ими издалека и таким образом покорить космос! И наконец, мы знаем, что если возможно влиять на них на таком расстоянии, то мы можем сделать их своими рабами, когда появимся на их планете. О чем же большем можно мечтать?

— Никогда в жизни я не желал с такой силой, чтобы вы оказались правы, а я бы ошибался, — Ронсед поднялся и пошел к двери. — Но я никогда ничего не принимал на веру, имея дело с незнакомыми вещами.

Он медленно покачал головой и вышел.

— Много ума, мало веры, — прокомментировал Харна. — Очень печально!

— Когда мы отправимся в наш новый дом, ты полагаешь, что Ронсед будет среди избранных? — спросил Куит.

— Нет, — Харна тупо уставился в стену. — Мы — завоеватели, и у нас не будет места для такого сомневающегося.

Время шло, отчеты контролеров заполнялись все новыми вереницами гала-дней.

— Война растет и растет.

— Импульсы неистовства привели их в ярость.

— Война вылилась в мировую конфронтацию.

— Необходимость выжить дала их науке огромный скачок.

В двенадцатый день Двойных Лун и день рождения Фернита пришло великое известие: «Они используют ракетное оружие».

Повелитель объявил всеобщий праздник. Радостно неся свои знамена, толпы народа маршировали по улицам. Они наполнили мысленное пространство таким количеством поздравлений, что контролеры потеряли связь с другой планетой. Позже, гораздо позже, Повелитель сам зачитал сообщение: «Они используют кониум! В ознаменование этого события я объявляю свободный день!»

Толпы стали еще в два раза больше, и контролеры полностью потеряли контакт с планетами. Телепатический рев был настолько сильным, что часть его просочилась через экран проекторной комнаты, где Куит развлекался с бутылкой. Эта бутылка, наполненная светло-зеленой жидкостью, была наполовину пуста, когда пришел Ронсед. Куит рыгнул, посмотрел на него остекленевшими глазами и придвинул к нему бутылку.

— Пей, — предложил он. — Это может помочь тебе противостоять насмешкам всяких глупцов.

— Мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним, — Ронсед отодвинул бутылку. — Сейчас они уже располагают кониумом и ракетами. Сложи две эти вещи вместе, и ты получишь результат, который ты хочешь, результат стольких веков конспирации — но получишь ли?

— Почему бы и нет?

— Потому что некоторые из них могут иметь тайный знания и тайные мысли.

— Ничего подобного, — заключил твердо Куит.

— Или если даже таких мыслей пока нет, они могут появиться прежде, чем они будут здесь.

— Может, ты уйдешь, — предложил Куит. — Уходи, ты убиваешь меня своими душевными переживаниями.

Он громко стукнул бутылкой по столу.

— Тогда дай мне поговорить с Повелителем.

— Что?! — Куит даже уронил бутылку.

— Я прошу об аудиенции у Повелителя.

— Ты пьян! — подняв бутылку, Куит опорожнил ее до конца, дважды рыгнул и уставился на Ронседа. — Пьян до скотского состояния.

Помолчав немного, он добавил:

— О чем ты с ним хочешь говорить?

— О плане спасения. Я думаю, он должен быть изменен, пока не поздно.

— А, так ты вот чего хочешь? После многих поколений кропотливого психологического планирования приходит Ронсед и предлагает все изменить. Во имя Красного Солнца, это питье, должно быть, действительно сильное — оно заставляет меня доверять твоим сумасшедшим идеям.

— Ты меня прекрасно понимаешь. Я думаю, что план ошибочен. Я хочу сказать об этом Повелителю, объяснить, почему и предложить его изменить.

— В каком ключе? — засомневался вдруг Куит.

— Мне кажется, мы должны использовать наши телепатические способности, чтобы открыто связаться с этими двуногими, объяснить им наши сложности и попросить о помощи.

— И ты думаешь, они ее нам предоставят? — холодно спросил Куит.

— Я не знаю, — продолжал Ронсед. — Но я чувствую, что у нас будет больше шансов, если мы встретим их доброжелательно.

— Глупости! Глупости и ерунда! Мы завоюем их абсолютно и полностью нашей собственной мудростью. Они очутятся в тисках обстоятельств, которые они не смогут преодолеть, ибо наш гений для них совершенно чужероден. Прежде, чем они это поймут, мы захватим их с помощью их собственного невежества.

— Мой дорогой Куит, — возразил Ронсед, — может так случиться, что они воспринимают эту нашу мудрость именно как нечто чужеродное.

— Я ничего такого не предвижу. Для меня все ясно, — хвастливо сказал Куит. — Включая и то, что ты, несчастный зануда, со своими «как», «почему» и «может быть», ты — угроза для всеобщей морали настолько, что узнай Повелитель хотя бы половину всего этого, он бы упек тебя куда-нибудь подальше.

Куит презрительно изучал собеседника.

— Твоя просьба об аудиенции у Повелителя официально отклонена.

— Ты не позволишь мне его увидеть?

— Конечно нет! Я буду заслуживать наказания, если позволю засорять его мозг подобными идеями.

— Могут ли звезды подтвердить, что эти двуногие окажутся такими тугодумами, как ты это предполагаешь? — воскликнул Ронсед. Он медленно направился к двери и, уже отрыв ее, добавил:

— Если придет успех, Куит, твоя незаурядность будет признана и Повелитель вознесет тебя так, как никого до этого. Но если ты провалишься, то никогда не узнаешь, как сильно ты упал. Ты будешь мертв, — и он захлопнул за собой дверь.

Куит пнул бутылку через всю комнату и с гневом уставился на дверь. Этот Ронсед с его постоянным нытьем! Некоторое время он с раздражением смотрел на дверь, потом, наконец, одел нейрофон и долго настраивал антенну, пока гудок не подтвердил, что отдел Записи на связи.

— Проследите, чтобы имя Вычислителя Ронседа было занесено в списки недопущенных к переселению.

В ответ от Харна пришла мысленная волна:

— С превеликим удовольствием. Он тебя опять доставал?

— Да, испортил мне весь тихий час с бутылкой.

— Ну, это уже слишком, — подтвердил Харна. — Я вообще удивляюсь, как ты его так долго терпел. Жаль, что ты не можешь отправить его в Восточную Пустыню, где он мог бы лелеять свои идиотские опасения в одиночестве.

— А это идея, — поразмыслив над этим, Куит продолжал: — Я подам жалобу Повелителю. Он предпримет необходимые меры. Мы будем, наконец, избавлены от этого пророка отчаяния к завтрашнему вечеру.

— С тебя бутылка за совет, — быстро сориентировался Харна. — Мы разопьем ее с тобой после того, как Ронсед покинет нас.

Прежде, чем отключиться, он сымитировал мысленный смешок.

Когда старый Повелитель скончался и подвергся церемониальному сожжению, Фернит на долгих двенадцать лет взошел на Трон Власти, в то время, как двуногие уже достигли спутников своей планеты. Контролеры, с нетерпением прослушивающие эфир, ждали этого события долгие месяцы, но ни одному слуху о том, что приближалось, не было разрешено проникнуть в общество. Когда, наконец, предположения подтвердились, Куит решил лично сообщить эту новость Ферниту. Важно войдя в его кабинет, он поклонился с минимальным почтением, что соответствовало его высокому положению.

— Ваше Высочество, — объявил он. — Двуногие вышли в открытый космос!

— А! — Фернит с силой сжал ручки трона. Красноватые отблески появились в его глазах. — Они приземлились на свой спутник?

— Да, на десяти кораблях. Стартовали двенадцать. Отказали только два. Остальные теперь на их луне.

— Это здорово, просто здорово, — он удовлетворенно пошевелил щупальцами. — Пусть все знают, что я объявляю три свободных дня.

— Будет объявлено, — пообещал Куит.

— А что сейчас говорят прогнозисты?

Куит нахмурился:

— Ваше Высочество, они утверждают, что настал тот самый момент, когда Вам надлежит собрать совет для обдумывания нашей дальнейшей стратегии. Кроме того, есть одно затруднение, по поводу которого мнения наших лучших психологов разделились.

— Затруднение? — Фернит смерил его тяжелым взглядом. — Какие еще могут быть затруднения?

— Дело в следующем: эти двуногие поддаются нам, только пока наши внушения не вступают в явное противоречие с фактами. Это их приземление на луну выявило один нежелательный для нас факт, который может отложить на долгое время их попытки добраться сюда.

— И этот факт?..

— То, что Утренняя Звезда — планета Саркен — к ним ближе. Мы находимся почти вдвое дальше. Для них будет логичнее попытаться достичь Саркена, — Куит сделал недовольный жест. — Если они долетят до Саркена, они могут осесть там на тысячу лет, обживаясь и исследуя его, прежде чем решат прилететь сюда. Тем не менее, у нас есть средства заставить их забыть о Саркене в нашу пользу.

— Но Саркен необитаем и не приспособлен к жизни, — возразил Фернит. — То мы никогда не сможем уловить ни одной их мысли из-за плотных слоев атмосферы.

— Возможно, его атмосфера имеет свойства отражать мысли, — предположил Куит. — Или, может быть, что жизненные формы на нем обмениваются мыслями на частотах, далеко выходящих за пределы диапазона наших приемников. Но проблема даже не в том. Проблема, Ваше Высочество, в том, как нам убедить двуногих появиться здесь прежде, чем будет слишком поздно — а это будет сложно, потому что не логично.

— Тогда я созову совет, — решил Фернит. — Выход должен быть найден как-нибудь, неважно как. Это вопрос жизни и смерти, так же как и для двуногих.

Он вздохнул и продолжил:

— Жизнь и смерть этих двуногих также.

— Да, Ваше Высочество, — согласился Куит, услужливо рассмеявшись.

Совет заседал целую ночь. Они согласились, что ситуация близка к безвыходной. Так продолжалось до самого утра, пока Алрат, наиболее уважаемый эксперт по психологии двуногих, не сказал последнего слова.

— Это не выход, если мы навяжем им еще одну мировую войну, — сказал он. — Двуногие только воссоединились после прошедшего кризиса и им необходим этот союз, чтобы вплотную заняться космосом. А если, как предлагает Веркин, мы привьем им новую идеологию, они снова разделятся и будут попусту терять энергию. Время для стимулирования войной теперь прошло.

— Тогда у нас остается это проклятое предложение Ронседа, — вставил Куит. — Привезти их сюда, открыто обнаружив свое присутствие.

— Совсем нет, — возразил Алрат. — Красное Солнце запретил кому-либо из нас слушать Ронседа. Если кто-то предпочитает партнерство владычеству — он сумасшедший!

Он пристально оглядел присутствующих.

— У этих двуногих сильно развито любопытство и огромное самомнение. Мы это знаем, мы пользовались этими факторами веками. Так дайте нам и дальше ими пользоваться.

— Продолжай, — приказал Фернит.

— Оцените ситуацию: разве они достигли луну на одном единственном корабле? Нет! Они послали двенадцать, и десять из них добралось до цели. На следующий год они пошлют пятьдесят, а через год у них будет уже сто кораблей. Их амбиции соизмеримы только с их энергией.

— Итак? — нетерпеливо спросил Фернит.

— Я думаю, будет не так трудно убедить их в мысли достичь сразу двух планет, Саркена и нашей. Это предложение будет для них подходящим, потому что оно не противоречит близости Саркена, и в то же время взывает к их честолюбию — двойной триумф куда лучше, чем один.

— Но, насколько нам известно, это вдвое сократит их силы, — возразил кто-то.

Алрат гневно посмотрел на него.

— Какое это имеет для нас значение, если на Саркене приземляются 50 кораблей, лишь бы один прилетел сюда. Одного достаточно — одного корабля, способного увезти одного хорошо подготовленного телепата. После этого все их ракеты примчатся сюда.

Гул слышался за столом совещаний, пока Фернит не прекратил его фразой:

— Все согласны с планом Алрата?

— Это лучше всего, — ответили все.

— Тогда это — мой приказ, — Фернит обратился к Куиту: — Прикажи радистам передать мысль о двойном перелете тайно, без остановки.

«Нам придется остановиться, когда мы достигнем противоположной стороны солнца», — мысленно прикинул тот, неосторожно забыв, что может быть «услышан». Поймав его мысль, Фернит покраснел и взревел:

— Идиот, ты думаешь я этого не знаю?! Даже будучи грудным ребенком я знал, как расстояния между планетами влияют на наши возможности. Почему даже эти тупые двуногие могут понять?.. — он остановился, соображая, куда завел его гнев. За столом воцарилась тишина. Жуткая, мертвая тишина.

Ронсед отбыл уже половину своей двадцатисемилетней ссылки в Восточной Пустыне. Проклятое красное солнце висело в небе, и слабый ветерок пересыпал сухой красный песок. Сидя у окна, он рассеянно смотрел на до смерти надоевший ему пейзаж.

В то утро планетарная нейростанция объявила ограничения на воду, первый признак приближающегося конца. Теперь на одного человека приходилась строго отведенная порция воды в сутки. На той планете двуногих много воды, там ее больше, чем земли. Этот факт был известен прежде, чем появился телескоп, способный подтвердить это. Они получили информацию из мыслей двуногих. Телеприборы дают возможность наблюдать безжизненные миры или те, мысли которых нельзя уловить, таких как Саркен, например. Они практически ничего не знали о Саркене или других подобных планетах, пока они не извлекли мысль о создании телескопов и спектроскопов из мозга двуногих. К сожалению, двуногие чересчур умны в своем роде, чуждом роде — слишком умны, чтобы чувствовать себя здесь спокойно.

Поудобнее устроившись в кресле. Ронсед взялся за нейрофон и стал ждать вечернего сообщения. Он уже давно не видел ни одного живого существа, передачи новостей из города были его единственной возможностью услышать чье-то постороннее мнение. Это было последним ударом тех, кто закрыл ему путь к переселению. Он все сильнее уставал от одиночества, и в конце концов решил, что смерть — куда меньшая утрата.

«Если бы у Фернита и Куита хватило ума связаться с двуногими, вместо того, чтобы влиять на них исподтишка, если бы они предпочли сотрудничество владычеству, еще могла бы быть какая-нибудь надежда. Но теперь…»

Он мрачно ухмыльнулся, нейрофон щелкнул и начал передавать: «Шесть дней назад восемь космических кораблей стартовали к Саркену, и один — к нашей планете. Ни один из них нам еще не виден, но мы получили эти сведения из умов двуногих, которые наблюдают за полетом из своих более мощных телескопов. Корабль, направляющийся к нам, уже недалеко и приземлится здесь очень скоро. Мы держим нейростанцию в полной готовности!»

Ронсед покрылся испариной. Телепатическая волна отдавалась в глубине его мозга, пока он ждал продолжения. Он посмотрел на свои передние щупальца, как будто видел их впервые. Их присоски увлажнились, по ним пробежала дрожь.

После длительного молчания передача возобновилась: «Теперь мы можем наблюдать, как приближающийся корабль пересекает орбиту ближайшей к нам луны. Любопытно, что мы не можем прочитать мысли пилота, несмотря на то, что его возбуждение должно было бы передаваться достаточно явственно. Это скорее всего потому, что корабль, нагруженный кониумом, может иметь защитный эффект.»

«А может быть потому, что там нет никакого пилота», — добавил про себя Ронсед, — «никого, кроме робота». Он попытался остановить дрожь, но не смог.

Опустилась ночь, а он все еще сидел там в полной темноте, когда нейростанция снова обратилась к притихшей в ожидании планете: «Мы ведем нашу передачу из подвижной станции. Корабль двуногих вот-вот приземлится к северу от города Калтрака. Вот он блестит на солнце. Те, у кого есть селектрофоны, могут подключиться и увидеть эту картину моими глазами.»

Ронсед нажал кнопку, закрыл глаза и увидел далекую картину. Это была радужная, похожая на мираж картинка. Огромный светящийся цилиндр несся над песками прямо на наблюдателя. Приземляясь, он вспахал громадную полосу земли, и пыль медленно оседала вслед за ним. Показались два телепата, они бежали к кораблю, готовые взять под контроль его экипаж. Ронсед различал нашивки на униформе ближайшего к нему телепата, было заметно, как тот сутулился. Когда картинка приблизилась, Ронсед смог разглядеть полосы космической пыли на корпусе ракеты и ряд объективов видеокамер и надпись из трех слов. Он постарался прочитать замысловатые, необычные буквы надписи. Там было написано: «ПОДАРОК ОТ ДЖО».

Ронсед вскочил, открыл глаза и перестал видеть сцену, происходящую на другой стороне планеты. Какое-то мгновение он смотрел в темноту за окном, а через секунду весь горизонт залило ослепительным белым светом. Он потянулся щупальцами к глазам, чтобы закрыть их. Но это ему не удалось.

И щупальца, и глаза, и комната, в которой он находился, и вся земля вокруг, по существу, вся планета Марс превратилась в огромное, бурлящее скопление взбесившихся атомов, всего за каких-нибудь две с небольшим секунды.

Двуногие разрешили проблем.

По своему.

МИР КУРЬЕЗОВ

После чего в Англии отказались от эшафотов

История знает немало случаев, когда осужденному преступнику удавалось обмануть правосудие и вбежать законного наказания. В их числе — англичанин Джон Ли, за убийство и несколько разбоев приговоренный к повешению. 23 февраля 1385 года он трижды поднимался на эшафот тюрьмы Экзетер — и все три раза выходила из строя щеколда, отпускавшая подставку под ногами приговоренного. После каждой неудачи недоумевавший палач возвращал осужденного в камеру смертников и вызывал инженеров, снова и снова проверявших злополучную щеколду. К их удивлению, в отсутствие приговоренного механизм работал исправно.

На следующий день смертный приговор Джону Ли был заменен на пожизненное заключение. А еще через двадцать два года преступника амнистировали, после чего он эмигрировал в Америку, где жил безбедно и умер естественной смертью.

Небывалое везение Джона Ли объяснилось гораздо раньше. Все дело было в уловке заключенных мастеривших тюремный эшафот — как выяснилось, они намеренно не укрепили концы доски, начинавшейся под щеколдой и заканчивавшейся в том месте, где во время экзекуции должен был стоять тюремный капеллан. В результате та прогибалась под весом священника и надежно запирала щеколду.

Разумеется, все проверки механизма проводились в отсутствие капеллана.

Тсс!.. Хотите купить Эйфелеву башню?

Возможно, непревзойденными гениями мошенничества на все времена останутся австриец Виктор Пустиш и американец Даниэль Коллинз, и 1925 году они умудрились продаг Эйфелеву башню — и не один раз, а дважды.

Познакомившись с предпринимателем Андре Пуассо, Лустиш «по секрету» поведал ему, что знаменитое творение Жана Эйфеля находится в крайне запущенном состоянии и со дня на день может рухнуть на головы парижан. Чтобы предотвратить это бедствие, добавил Лустиш, решено пустить башню на слом — но не говорить об этом заранее, не огорчать общественность.

Предприниматель дал слово не разглашать государственную тайну и пожелал купить металлолом, дабы тот не засорял французскую столицу. Лустиш, имевший должность в Министерстве труда Франции, обещан содействовать такой сделке.

На следующей встрече с предпринимателем присутствовал Даниэль Коллинз, представившийся секретарем Лустиша. Коллинз сказал, что у правительства уже есть подобные предложения, поэтому для успеха задуманного Пуассо должен был дать взятку одному ответственному чиновнику, приятелю Коллинза. Пуассо согласился. Как-никак упоминание о взятке означало, что его новые знакомые и в самом деле имеют вход в правительственные верхи.

Получив деньги, Коллинз и Лустиш немедленно покинули страну — и остались за границей до тех пор, пока не убедились, что устыдившийся своей глупости Пуассо не стал поднимать шум из-за обмана, жертвой которого он сказался. Тогда мошенники вернулись в Париж и повторили тот же трюк, но уже с другим доверчивым предпринимателем.

Сорок, лет строгого режима! Постельного?

Молодой врач, только-только начавший практиковать в английском городе Тантоне, навестил 74-летнюю женщину, уже сорок лет прикованную к постели. К своему удивлению, он не нашел у нее никаких признаков серьезного заболевания.

Как выяснилось, один из его давних предшественников диагностировал v женщины простуду и велел ей соблюдать постельный режим, покуда он снова не осмотрит ее. По забывчивости тот врач больше не возвращался к своей пациентке.

Тогда женщине было 34 года. Через две недели она поправилась, но с постели все же не вставала — продолжала выполнять предписание лечащего врача. Вскоре она вошла во вкус. Ей нравилось проводить дни в ожидании, ничем другим не заполняя свой неограниченный досуг.

Сначала за ней ухаживала мать. Когда та умерла, на смену пришел брат. Против более активного образа жизни она была настроена так решительно, что врачу, обследовавшему ее сорок лет спустя, пришлось вызвать специалиста по герантологическим психосоматическим заболеваниям.

Этот специалист, врач Питер Роуп, впоследствии сказал: «Ко времени моего визита она уже не встала бы на ноги, даже если бы очень захотела. В ее организме произошли необратимые изменения».

Питер Роуп описал этот случай в медицинском журнале, увидевшем свет в 1977 гаду. Его пациентка уже скончалась, но ее имени он не упомянул. Ему не хотелось нарушать правила медицинской этики, запрещающей каким-либо образом вредить пациенту.

Художник А. Шахгелдян

ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ПРОРОК
_{Интервью с А. Казанцевым}

Александру Петровичy Казанцеву, писателю фантacmy с мировым именем, в сентябре 1996 года исполнилось девяносто лет. Многие крупные российские газеты откликнулись на это событие. А из Казахстана пришло сообщение, что Казанцев удостоен звания почетного гражданина столицы pecпублики.

И сегодня в столь почтенном возрасте писатель полон сил и творческой энергии — новый роман, посвященный феномену Нострадамуса, готов к публикации.

С «патриархом» отечественной фантастики я встретился в дни его юбилея.

— Александр Петрович, у «Искателя» тоже юбилей. Ему исполнилось тридцать пять лет. Известно, что первый номер готовили вы с Ефремовым. Так чье же детище «Искатель»?

— Письмо в высокие инстанции — дело моих рук. Для большей авторитетности попросил подписать его своего друга Ивана Антоновича Ефремова. Мне давно хотелось найти противовес зарубежной фантастике, рассчитанной на непритязательных людей. Не примите эти слова за обобщения. Кстати, я считал своим долгом познакомить любителей фантастики с произведениями самых талантливых зарубежных писателей. С моим предисловием вышли первые переводы Брэдбери и Азимова. Но на литературном небосводе было не так уж много ярких звезд. В предвоенные годы, как я сам смог убедиться тогда, книжный рынок США был переполнен низкопробным чтивом. Выходило несметное количество книжек с очень красочными обложками. Пожалуй, только этими обложками и определялось все их достоинство. Можно было предположить, что подобные поделки атакуют со временем и нашего читателя.

Первая редакционная коллегия «Искателя», которую я возглавил, старалась воспитать вкус у читателей, поставив заслон халтуре.

Правда, Ефремов вскоре решил выйти из состава редколлегии. Иван Антонович объяснил мне, что привык общаться со своим читателем и в аудитории массового молодежного издания он чувствовал себя не вполне уютно.

— Александр Петрович, ваша репутация романтика всегда сближала вас с молодежью. Но хотелось бы узнать, чем объясняется ваше влечение к романтическим темам?

— Я ровесник двадцатого века. Очень жестокого. Беспощадно ломавшего людские судьбы. Но несмотря на эти суровые уроки, всегда считал и продолжаю так считать, что фантастика призвана рисовать такие дали, ради достижения которых стоит жить. Этим оптимизмом, кстати, отличаются фантастические произведения Одоевского. Романтичен Жюль Верн. Уэллса же большей мере привлекала возможность посредством фантастики, как через увеличительное стекло, показать свое время во всех проявлениях.

Моим любимым писателем с юных лет был Беляев. Не знаю могу ли назвать его своим учителем, но он оказал на меня огромное влияние. Не без его влияния написаны мои романы «Пылающий остров», «Арктический мост».

А ведь насколько трагичной оказалась судьба великого романтик?. Он погиб в оккупации под Ленинградом.

— Я читал, что Беляев заболел воспалением легких, и, когда Царское Село захватили фашисты, ему пришлось питаться одними картофельными очистками. Он умер от истощения, как и многие ленинградцы. Но если бы даже и не такой исход, разве смог бы он что либо написать в тех условиях?

— Я тоже прервал литературную деятельность на время войны. Возглавил военный завод. Я изобрел тогда же сухопутную торпеду, которая, как потом узнал, помоглa в прорыве блокады, освобождению от врага Царского Села, где похоронен Беляев. И знаете, в этом я вижу что-то символическое.

Войну я закончил человеком, казалось бы далеким и от романтики, и от фантастики — полковником, Уполномоченным Государственного комитета обороны. Мoe участие в Победе отмечено пятью орденами.

— И тем не менее все вернулось на круги своя. Уже несколько десятилетий вы продолжаете дело Беляева. Созданы новые произведения. И думаю, на финише двадцатого века закономерен вопрос: сбылось ли то, что вы прогнозировали? Или многое осталось в мечах?

— В одном из своих ранних романов я написал эпиграф: «Это может быть, это должно быть, это будет». Эпиграф пусть послужит кратким ответом на ваш вопрос. А если полнee — да сбылись многие мои инженерные прогнозы. Так, современный читатель не увидит ничего фантастического в моем романе «Арктический мост», опубликованном впервые в журнале «Вокруг света». В Японии, как мне говорили рассматривался реальный пpoeкт строительства подобного моста между двумя островами. В романе «Дар Каиссы» я мечтал о возможности получения энергии за счет разностей температур. Для современной науки это тоже уже не проблема. К сожалению, очень точно в романе «Пылающий остров» мне удалось предугадать появление реактивного оружия, самонаводящихся ракет, возникновение экологических войн.

— Иными словами, вы обладаете некоторым даром предвидения. Поэтому, наверное, тема Нострадамуса возникла у вас не случайно… Хотелось бы попросить «нового Нострадамуса» попытаться предсказать, что ожидает человечество в третьем тысячелетие?

Вы ждете рассказа о величайшем прогрессе науки и техники? Нет, перемены будут в другом, предстоит эра прогресса человечества. Вселенную мы изучили, как говорится и во времени, и в пространстве. А что знаем о человеке, о его потенциале? Почти ничего. Вот одна из величайших загадок: потенциал человеческого мозга используется всего на четыре процента, выходит, его возможности неограниченны. Вот этим и станет заниматься наука будущего. Новое общество я не представляю без высокой нравственности. Необычайно должна возрасти роль учителя. В том высоком смысле, как ее воспринимали еще в Древней Греции, в золотом веке человечества, когда учитель нравственности, философ, был главным человеком. Сам я стою на материалистических позициях, но с глубоким уважением отношусь к религии, потому что она несет нравственность. Но это вы можете назвать моими романтическими устремлениями. Хотя на самом-то деле избрав иной путь, человечество подпишет себе смертный приговор. Ведь оно на пороге второго всемирного потопа. Это очень реальная перспектива. Вы посмотрите, сколько мы прилагаем усилий для высвобождения энергии! Сжигаем неимоверное количество нефти, газа и угля. Закрываем глаза на то, что в этом случае неизбежна экологическая катастрофа, как последствие парникового эффекта. Конечно, без энергии мы не можем жить. Но разве мало на планете знойных пустынь, где можно установить солнечные батареи, разве мало океанов и морей с практически неограниченной энергией волн? Я уже не говорю о том, что и в горах для получения энергии можно использовать перепад температур. То есть если все мы опомнимся, грядущей экологической катастрофы можно избежать. И мой долг писателя-фантаста говорить об этом.

— И все же, на чем основывается ваша вера в то, что люди выберут спасительный для себя путь. Или вы надеетесь только на разум человечества?

— И это в первую очередь. Есть и другое. В последние годы я тщательно изучал катрены Нострадамуса. И уверен, что нашел ключ к разгадке. Для понимания Нострадамуса я обратился к Пифагору, который две тысячи лет назад говорил, что все повторяется. Великий ученый древности был прав. Дело в том, что последние исследования наводят на мысль о многомерности мира. Об этом я немало беседовал со своим старым другом французским, астрофизиком и уфологом Жаком Валле. Летающие тарелки, так называемый пришельцы, наблюдались еще при фараонах. Какой смысл запускать их тысячами из отдаленных частей Вселенной к нам на Землю? Зачем затрачивать столько энергии? И мы согласились с тем, что все происходит в пределах земного пространства. Именно здесь имеется одиннадцать измерений. Мы живем в своем трехмерном мире. И рядом с нами существуют еще два трехмерных мира. По двум измерениям происходит между ними связь. Один мир — прамир, далеко отстал от нас. Оттуда изредка появляются наши пращуры — снежный человек, мохнатые люди и т. д. Неомир столь же далеко опередил нас по развитию, как отстал прамир. И именно в его следах мы черпаем программу наших действий. А Нострадамус, происходящий из рода древнего пророка, был одним из тех, кто, сам того не подозревая, удачно увидел прошлый картины неомира, приписав их нашему будущему.

С Жаком Валле мы договорились, что наши мысли мы изложим печатно: он в научном труде, я — в научно-фантастическом произведении. И вот вышла книга Валле под названием «Параллельные миры». И я, в свою очередь сдержал свое обещание, закончив новые романы «Альсино» и «Озарение Нострадамуса».

— Александр Петрович, значит, и писателя-фантаста можно назвать пророком, а точнее фантастическим пророком. Вам, как известно, принадлежат идеи лунохода, электрокатапульты для запуска спутников… использования свойств сверхпроводимости в технических целях. Видно, вашему разуму тоже удается как-то проникать в неомир. Не случайно же ваше творчество подвигает даже на сочинение музыки.

— Как инженер и ученый я избрал бы иной термин, назвав себя прогнозистом. Что касается музыки, действительно, известен такой случай. Недавно на моем творческом вечере выступил «космический» композитор Леонид Тимошенко. Он исполнил свой новый синтез-концерт. Сочинение носит название «Фаэтон». И создано оно по мотивам моей давней трилогии «Фаэты». Кстати, этот ромам впервые был опубликован в «Искателе». Но пусть та трагедия не будет пророчеством для Земли.

— Будем надеяться, что ваши будущие фантастические работы еще не раз появятся на страницах «Искателя» и послужат вдохновляющим началом для новых музыкальных произведений.

ОБМЕН

Для истинных любителей нашего журнала мы публикуем содержание «Искателя» за все годы его существования и открываем новую рубрику «Обмен». Теперь каждый желающий может обратиться в редакцию с просьбой обменять лишние номера журнала на недостающие, в этой рубрике мы будем печатать предложения с указанием точных адресов для того, чтобы читатели, заинтересованные в обмене, могли найти друг друга.

Редакция также обращается к вам с просьбой. Для архива нам необходимы все номера «Искателя» за 1961 и 1963 годы. Редакция может обменять эти экземпляры на любые другие, начиная с 1973 года. Если же читателей, имеющих эти номера не заинтересует обмен, мы готовы выкупить недостающие экземпляры по цене 5.000 рублей за каждый

Наш адрес: 125015, Москва, Новодмитровская ул., д-5г, к. 1607, журнал «Искатель».

© Первый читатель, откликнувшийся на рубрику «Обмен» — Чубинский З. И. Его телефон — (095) 498-73-75.

Он хотел бы приобрести журналы за следующие годы: 1961-63, 1966,1968,1970-73 (все номера), 1964 (1,2,4,5,6), 1965 (1,2,3,4,5), 1967 (1,2,4,5), 1969 (2,4,5,6). 1974 (1,2,3,5), 1975 (1,4,6).

СОДЕРЖАНИЕ «ИСКАТЕЛЯ» С 1961 ПО 1996 ГОД

Журналы 1961–1962 гг. включали рубрики: Чудеса XX века; Всемирный калейдоскоп; Юмор: Листая старые страницы; Снимки рассказывают

1.

Несмеянов А. М., Шолохов М. А., Берг А. И., Ефремов И. А. Приветствия «Искателю»

Станюкович К. П. Сквозь лунные трудности… (беседы)

Циолковский К. Э. Живые существа в космосе (статья)

Шпанов Н. Ураган (главы из романа)

Кэри Д. Комбинация «головоломка» (фантастический рассказ)

Чекуолис А. Четыре гороховых супа (рассказ)

Краминов Д. Побег (повесть)

Гашек Я. Комендант города Бугульмы (юмореска)

Вейс Я. Доброго пути в завтра (интервью)

Журавлева В. Мы уходим к Аэлле (научно-фантастический рассказ)

Покровский Г. Земля — единый город (очерк)

Ляпунов Б. Человек крылатой мечты (об А. Беляеве; очерк)

Беляев А. Автоматический жених (рассказ)

ФикА. Еще семь тысяч лет спустя (пародия)

Хлудова О. Тысяченогий хищник без головы (рассказ)

2.

Мартынов Г. Встреча через века (главы из научно-фантастического романа)

Барнет Д. Географическое своеобразие (рассказ)

Теплов Л. Иван Иванович (рассказ)

Келер В. Новое лицо планеты (очерк)

Семенов Н. Между стрелкой и кнопкой (очерк)

Фиалковский К. Цереброскоп (юмореска)

Олдридж Д. Стойкость ради чести (рассказ)

Микоша В. Кинокамера — мое оружие (из записок кинооператора; начало)

Акимушкин И. Рассказ о сухопутном крокодиле, неуловимом татцельвурне и некоторых других диковинных животных (документальный рассказ)

Порудоминский В. Весна продолжается (о М. Зуеве-Ордынце)

Зуев-Ордынец М. Е. Гибель «Дракона» (рассказ)

3.

Леонтьев А., «713» просит посадку (киносценарий)

Донатов А. Мартьянов С. Генацвале (рассказ)

Серго Г. Капитан Конга Юссь (очерк)

Федоров А. Покоряя пространство и время (очерк)

Фелски Л. Встреча на Марсе (юмореска)

Суслов В… Заоблачная дрейфующая (отрывок из книги)

Ноздрюхин В., Королев А., Рачкулик А., Андреев К. Сверстники юности (интервью)

Брэдбери Р. Улыбка: Золотые яблоки Солнца (рассказы)

Лысогоров Н. Через смерть к жизни (статья)

Микоша В. Кинокамера — мое оружие (из записок кинооператора; окончание)

Бук Ф. Беглец на пароходе (рассказ)

Волков А. М. Чужие (фантастический рассказ)

4.

Худенко Б. Здравствуй, сапиеис! (фантастический роман; начало)

Адабашев И. Невидимка в упряжке (очерк)

Нор Р. Океан в огне (научно-фантастический рассказ)

Корнблат К. Карточный домик (фантастический рассказ)

Парин В. В. На звездной дороге — человек (очерк)

Карсак Ф. Робинзоны космоса (фантастический роман: начало)

Потапов Р. Поединок (рассказ)

Михаленко К. Ледовая разведка (очерк)

Силхин Б. Пингвины-путешественники (очерк)

Комаров В… Блуждающая чистота (рассказ)

Шрейберг В., Иллет В. Бывалый человек (рассказ)

Ликок С. Повесть о Великом Сыщике (пародия)

5.

Худенко Б. Здравствуй, сапиенс! (фантастический роман; окончание)

Мещерский А., Революционер Михаил Войнич

Богданов Л., Тихова Т. Золотая лихорадка

Карсак Ф. Робинзоны космоса (фантастический роман; продолжение)

Франк-Каменецкий Д. А. Энергия звезд

Ампилов В., Смирнов В. В маленьком городе Лиде (документальная повесть; начало)

Эмме А. Лунные ритмы

Финн Э. Следователь обратился к ученым

Томсон А. Волк напрокат

6.

Севин В. Говорящий свет (очерк)

Росоховатский И. Мост (рассказ)

Ван Юань-Цзянь Интернационал (рассказ)

Валаев Р. Индиго (рассказ)

Аккуратов В. Спор о герое; Опасный груз (рассказы)

Гладков Т. Подвиг (история-быль)

Калиновский И. Скандальный случай с мистером Скоундрэлом (рассказ-памфлет)

Розе В. А. Кибернетика и транспорт (очерк)

Ампилов В., В маленьком городе Лиде

Смирнов О. (документальная повесть; окончание)

Подольный Р. Если управлять клеткой (очерк)

Карсак Ф. Робинзоны космоса (фантастический роман: окончание)

Акимушкин И. Существует ли единорог? (очерк)

Ленцев В. Алхимик (шутка)

Грин А. Пари (рассказ)

1.

Иванов-Леонов В. Цена свободы

Циолковский К. Э. Жизнь в эфире

Емцев М., Парнов Е. На зеленом перевале

Голубев Г. До скорой встречи!

Коротеев Н. Первый кавалер Славы

Шишнна Ю. Человек — человеку

Лейнстер М. Чужаки

Продель Г. Банда Диллингера

Дворсон Б. Заметки о детективной литературе

Гребнев Г. «Невредимка»; Веселая страничка

Теплов Л. Проклятый пес (рассказ-шутка)

2.

Стругацкий А., Стругацкий Б. Генеральный инспектор (главы из повести «Стажеры»)

Голубев Г. Беседа с Марсом

Васильев Ю. Брод

Тихова Т. Ветер в горах

Федоровский Е. Ты будешь летать, дружище!

Смирнов В. Один день на Безымянном

Коротеев Н. Планета, которую надо познать

Карр Д. Д. Джентльмен из Парижа

Тараданкин А. Расступись, Арктика!

Успенский Л. Блохолов

3.

Михайлов В. Особая необходимость (научно-фантастическая повесть; начало)

Пономарев П. Конструкторы на фермах

Куваев О. Зажгите огни в океане (приключенческая повесть)

Голубев Г. Венера, вам слово!

Рябов Г., Ходанов А. Фамильный рубль (повесть; начало)

Шекли Р. Премия за риск

Борисов Л. Будни волшебника (главы из повести)

Перельман Я. И. Завтрак в невесомой кухне

4.

Чернов Ю. Герои Моонзунда

Чекрыгина С. «Включите, пожалуйста, Солнце!»

Михайлов В. Особая необходимость (научно-фантастическая повесть; продолжение)

Меркулов А. Разведчики заоблачных дорог

Коротеев Н. Психологическая стена

Голубев Г. Пресс-конференция в космосе

Рябов Г., Ходанов А. Фамильный рубль (повесть; окончание)

Батлер Э. П. Акционерное общество «Череп и кости» (рассказ)

5.

Леонтьев А. Ничья земля (повесть; начало)

Шишина Ю… Невидимые космонавты

Дьяков В., Голубев Г. Говорит дневная звезда…

Ляпунов Б. Они мечтали о покорении космоса

Циолковский К. Э., Беляев А. Переписка

Беляев А. Гражданин Эфирного острова

Смирнов В. Портрет

Розовский Э. В кадре — человек-амфибия (из записок оператора)

Михайлов В. Особая необходимость (научно-фантастическая повесть; окончание)

О'Генри Приключения парикмахера (рассказ)

6.

Днепров А. Две минуты одиночества (научно-фантастическая повесть)

Земская М. Время в песках (научно-художественная повесть)

Мицкевич А. Электронный помощник человека

Азимов И. Чувство силы

Казанцев А. Чувство слабости (послесловие)

Григорьев В. Ничто человеческое нам не чуждо (рассказ-шутка)

Леонтьев А. Ничья земля (повесть: окончание)

Голубев Г. Звездные голоса

Григорьев С. За метеором

Журналы 1963–1965 включали рубрики: Из блокнота «Искателя»; Библиография

1.

Лем С. Лунная ночь

Иванов-Леонов В. Командир особого отряда (рассказ)

Зуев-Ордынец М. Бунт на борту

Лагин Л. Полет в никуда (эпизод из романа)

Коротеев Н. Схватка с оборотнем (повесть; начало)

Коннелл Р. Последний из Плосконогих

2.

Саксонов В. Повесть о юнгах

Гуревич Г. Под угрозой (отрывок из повести)

Гансовский С. Голос (научно-фантастический рассказ)

Айриш У. Срок истекает на рассвете (повесть; начало)

Слукин Б. 100 % объективности (юмореска)

Карташев Е, Коротеев Н. Схватка с оборотнем (повесть; окончание)

Шпаков Н. Сенсационная информация (рассказ)

Чешкова Л. Штурмующие космос

3.

Попков Ю., Верь маякам! (документальная повесть)

Смирнов В. Журавлева В. Летящие по Вселенной (научно-фантастический рассказ)

Львов С. Седьмой ход (иронический детектив)

ТомсонА. Десмонд Твердолобый

Томан Н. В созвездии Трапеции (отрывок из повести)

Айриш У. Срок истекает на рассвете (повесть: продолжение)

Симонов Е. Шесть расстрелянных облаков (эльбрусский репортаж)

4.

Ребров В. Ждите нас, звезды! (документальная повесть)

Михайлов В. Черные журавли Вселенной (фантастический рассказ)

Цирулис Г., Имерманис А. 24–25 не возвращается (литературный киносценарий)

Чичков В. Юркина граната (рассказ)

Сосин М. Пять ночей; Красный крест (рассказы)

Айриш У. Срок истекает на рассвете (повесть; продолжение)

5.

Коротеев Н. Испания в сердце моем (повесть; начало)

Ляпунов Б. Глубины планеты ждут (отрывок из книги)

Днепров А. Тускарора

Платов Л. Последняя стоянка «Летучего голландца» (главы из романа; начало)

Айриш У. Срок истекает на рассвете (повесть; окончание)

О'Генри Коса на камень (рассказ)

6.

Ляпунов Б. Луна и геологи

Аддан-Семенов А. Путешествие в год восемнадцатый (отрывок из документальной повести)

Платов Л. Последняя стоянка «Летучего голландца» (главы из романа; окончание)

Коротеев Н. Испания в сердце моем (повесть; окончание)

Дауманн Р. Волк Анд

Рони-старший Ж. Сокровище снегов (повесть)

1.

Степанов В. Имена неизвестных героев (документальная повесть)

Роговин З. А. Дорога открытий

Голубев Г. Огонь-хранитель (научно-фантастическая повесть: начало)

Кривошеин С. М. Схватка в горах

Леонхардт А. Признание в ночи (повесть)

Парнов Е., Емцев М, Лоцман Кид (научно-фантастический рассказ)

Грибачев Н. Черная Ламба (рассказ)

2.

Михайлов В. Спутник «Шаг вперед» (научно-фантастическая повесть; начало)

Парнов Е.,Емцев М. Кангамато

Чичков В. Первые выстрелы Джозля

Голубев Г. Огонь-хранитель (научно-фантастическая повесть: окончание)

Федоровский Е. Минуты войны (рассказ)

Коннел Р. Четвертая степень

Антонов В. Двенадцатая машина (научно-фантастический рассказ-шутка)

Амстронг А. Борьба за жизнь (рассказ)

3.

Кларк А. Лето на Икаре (научно-фантастический рассказ)

Рассел Э. Ф. Ночной мятеж (научно-фантастический рассказ)

Насибов А. Безумцы (главы из приключенческого романа; начало)

Черникова В. Часовые наших полей

Михайлов В. Спутник «Шаг вперед» (научно-фантастическая повесть; продолжение)

Днепров А. Следы на паркете (рассказ-шутка)

Охотников В. Шорохи под землей (рассказ)

4.

Аккуратов В. Слишком дорогие орхидеи

Михайлов В. Спутник «Шаг вперед» (научно-фантастическая повесть: продолжение)

Иванов-Леонов В. Секрет Твалы (приключенческий рассказ)

Закс Р. Контролекс (фантастический рассказ)

Котляр Ю. Младший пилот (фантастический рассказ)

Саксонов В. Тайна Пятого океана (документальная повесть)

Насибов А. Безумцы (главы из приключенческого романа: окончание)

Стоктон Ф. Рейс вдовы (рассказ)

5.

Продель Г. Сливки общества (главы из документальной повести)

Аккуратов В. Коварство Кассиопеи; Как мы были Колумбами (рассказы)

Пипко Д. Выше, дальше, быстрее…

Коротеев Н. Когда в беде по грудь (повесть; начало)

Михайлов В. Спутник «Шаг вперед» (научно-фантастическая повесть; окончание)

Конан Дойл А. Тайна старой штольни (рассказ)

6.

Ребров М., Мельников Н. Трое на «Восходе» (очерк)

Пипко Д. Человек за пультом

Федоровский Е. Что же делать с тобой?

Смирнов В. Одна минута

Парнов Е., Емцев М. Последнее путешествие полковника Фосетта (фантастическая повесть)

Стругацкий А., Стругацкий Б. Понедельник начинается в субботу (главы из повести)

Коротеев Н. Когда в беде по грудь (повесть; окончание)

Ирвин И. Весеннее бегство (рассказ)

1.

Вихирев Н. С «Аймо» в бою (записки фронтового кинооператора)

Тарский Ю. Мат «Черному королю» (рассказ)

Кривенко Л. Солдатская сказка 1943 года (из фронтового блокнота)

Голубев Г. Огненный пояс (научно-фантастическая повесть; начало)

Шекли Р. Земля, воздух, огонь и вода (фантастический рассказ)

Яковлев А., Наумов Я. Тонкая нить (приключенческая повесть: начало)

Черникова В. Шифр времени

Сошинская К. Подводный бык (маленький рассказ)

Адамов А. След лисицы (приключенческая повесть: начало)

Зорин В. Зверобой (маленький рассказ)

Честертон Г. К. Проклятая книга (рассказ)

2.

Жемайтис С. Бешеный «тигр» (рассказ)

Ван-Вогт А. Е. Чудовище (фантастический рассказ)

Брэдбери Р. Диковинное диво (фантастический рассказ)

Китайгородский А. Впереди — открытия

Голубев Г. Огненный пояс (научно-фантастическая повесть: продолжение)

Максимов Г. Вероятность равна нулю (научно-фантастический рассказ)

Адамов А. След лисицы (приключенческая повесть; окончание)

Яковлев А., Наумов Я. Тонкая нить (приключенческая повесть; продолжение)

Конан Дойл А. Берилловая диадема (рассказ)

Подольный Р. Липрандо и Егоретти (шутка)

3.

Кривошеин С. Солдаты Победы

Новая эра в освоении Вселенной (интервью ученых о «Восходе-2»)

Чнчков В. Чертово колесо (рассказ)

Розлубирский Э. Месть за Павяк; Охотники за оружием (отрывки из документальной повести)

Павлов Н. Внимание! ЗС-48!

Яковлев А., Наумов Я. Тонкая нить (приключенческая повесть; продолжение)

Гансовский С. Доступное искусство (фантастический рассказ)

Голубев Г. Огненный пояс (научно-фантастическая повесть: окончание)

Симснон Ж. Револьвер Мегрэ (повесть; начало)

Перов Ю. «Тень» (маленький рассказ)

Батлер Э. П. Совсем как живая (рассказ)

4.

Куваев О. Чудаки живут на востоке (маленькая повесть)

Саксонов В. Дальний поход (повесть; начало)

Хайнлайн Р. Взрыв всегда возможен (фантастический рассказ; начало)

Яковлев А., Наумов Я. Тонкая нить (приключенческая повесть; окончание)

Михановский В. Мастерская Чарли Макгроуна (фантастический рассказ)

Росоховатский И. Верховный координатор (рассказ-шутка)

Грин А. Глухая тропа (приключенческий рассказ)

Сименон Ж. Револьвер Мегрэ (повесть: продолжение)

Катков Р. Исчезнувшая галерея

Фирсов В. Сигналы из космоса будут расшифрованы

5.

Пушкарь А. Встречь солнца

Ушаков В. Пионерка (отрывок из документальной повести)

Биленкин Д. Ошибка… (научно-фантастический рассказ)

Казанцев А, Вилена (отрывок из научно-фантастической повести)

Хайнлайн Р. Взрыв всегда возможен (фантастический рассказ; окончание)

Фиалковский К. Нулевое решение (научно-фантастический рассказ)

Саксонов В. Дальний поход (повесть; продолжение)

Ферсман А. Е. Одно целое (рассказ)

Сименон Ж. Револьвер Мегрэ (повесть: окончание)

Цурков Ю. Лабиринт (научно-фантастический рассказ)

Хениг Д. Страх (рассказ)

Сошинская К. Сокровище пещеры (рассказ)

Бак Ф. Приманка для тигра (рассказ)

6.

Платов Л. Когти тигра (главы из книги)

Михайлов В. Одиссея Валгуса (научно-фантастический рассказ)

Лукин А. В разведке так бывает… (документальный рассказ)

Шекли Р. «Особый старательский»(фантастический рассказ)

Саксонов В. Дальний поход (повесть: окончание)

Продль Г. Господа грабители считают своей честью… (документальная повесть)

Энсти Ф. Стеклянный шар (фантастический рассказ)

1.

Очкин А. Четырнадцатилетний истребитель (главы из документальной повести)

Сапарин В. На восьмом километре (научно-фантастический рассказ)

Насибов А. Рифы (повесть)

Лем С. Правда (фантазия)

Колоколов Б. Лесные люди (рассказ)

Фирсов В. Уже тридцать минут на Луне… (научно-фантастический рассказ)

Марин В. Колесо (юмореска)

Зеликович Э. Следующий мир (отрывки из научно-фантастического романа)

Брандис Е. Вокруг Жюля Верна (из блокнота «Искателя»)

2.

Донатов А., Гориккер В. Курьер Кремля (киносценарий)

Ларионова О. Вахта «Арамиса» (фантастическая повесть)

Громов Б. Настоящий день рождения (рассказ)

Тарский Ю. Дуэль (рассказ)

Брэдбери Р. Невидимый мальчик (фантастический рассказ)

Крымов А. Солнечные паруса (из блокнота «Искателя»)

Льюис С. Посмертное убийство (рассказ)

3.

Лагин Л. Голубой человек (главы из романа)

Зубков Б., Муслин Е. Немая исповедь (фантастический рассказ)

Викторов В. Возьми себя в руки, старик!

Саймак К,Д. Денежное дерево (фантастический рассказ)

Сошинская К. Бедолага (юмористический рассказ)

Бодунов И., Рысс Е. Обрывок газеты (главы из документальной повести)

Велле В., Гладков Т. Золото (документальный рассказ)

Железняков Н. Искатели клада (приключенческий рассказ)

Эмис К. Хемингуэй в космосе (пародия)

4.

Адамов А. Стая (главы из повести)

Гор Г. Художник Вайс (фантастический рассказ)

Днепров А. Там, где кончается река (фантастический рассказ)

Жемайтис С. Налет «лапотников» (рассказ)

Эджубов Л. Во имя разума (фантастический рассказ)

Биленкин Д. Двое в пустыне

Демют М. Чужое лето (фантастический рассказ)

Пристли Дж. Б. Геидель и гангстеры (рассказ)

Маун Сейн Джи Две встречи в долине Мрохаун (фантастический рассказ)

Честертон Г. Зеркало судьи (рассказ)

5.

Смирнов В. Сети на ловца (рассказ)

Мелентьев В. Шумит тишина (фантастический рассказ)

Томас Т. Сломанная линейка (фантастический рассказ)

Чичков В. Час по-мексикански

Альтов Г. Ослик и «аксиома» (фантастический рассказ)

Брэдбери Р. Почти конец света (фантастический рассказ)

Румянцев Ф. Тайна мультимиллионера Бехера (документальный очерк)

Подколэин И. На льдине (рассказ-быль)

Карр Э. Похищение кошки (рассказ)

Эйдельман Н. Петя Кантроп (юмористический рассказ)

Фриш О. Об эффективности использования угольных станций (научно-фантастическая юмореска)

Конан Дойл А. Дезинтегратор Немора (рассказ)

6.

Журавлева 3. Сорок первый километр (очерк)

Ломм А. Скафандр Агасфера (фантастический рассказ)

Смагии Б. Проселки фронтового Подмосковья (документальный рассказ)

Лелюшенко Д. Д. Утро Победы (интервью)

Рассел Э. Ф. Аламагуса (фантастический рассказ)

Иванов-Леонов В. Испытание (рассказ)

Продль Г. Билет в ничто (главы из книги «Беспримерные уголовные дела»)

Сошинская К. Космотехника (фантастический рассказ-шутка)

Фадин В. Изопертиговая лихорадка (пародия)

Беляев А. Охота на Большую Медведицу (рассказ)

1.

Леонов Н., Садовников Г. Мастер (повесть: начало)

Ларионова О. Перебежчик (фантастический рассказ)

Аркадьев Л. Еще раз обыкновенная Арктика (путевые заметки)

Лем С. Доктор Диагор (из воспоминаний И. Тихого)

Валентинов А. Нарушитель (фантастический рассказ)

Голубев Г. Гость из моря (повесть; начало)

Гаррис Г. Растение-людоед профессора Джонкина (фантастический рассказ)

2.

Севастьянов П. В. В боях за Калинин (мемуары)

Яров Р. Одно мгновенье (фантастический рассказ)

Голубев Г. Гость из моря (повесть)

Диксон Г. Р. Вставить палку в колеса (фантастический рассказ)

Полколзин И. Завершающий кадр (рассказ)

Леонов Н., Садовников Г. Мастер (повесть; окончание)

Булычев К. Когда вымерли динозавры? (фантастический рассказ)

О’Генри История пробковой ноги (рассказ)

Колбасьев С. «Консервный» завод (рассказ)

3.

Коротеев Н. Золотая «Слава» (повесть; начало)

Слукин В., Карташев Е. Смех по дороге в Атлантис (фантастический рассказ)

Кауцкий Ф. Скорпион и король (повесть)

Гаррисон Г. Полицейский участок «Марк» (фантастический рассказ)

Голубев Г. Гость из моря (повесть; окончание)

Джонс Ю. Капитан Грим (рассказ)

4.

Смирнов В. Прерванный рейс (приключенческая повесть)

Емцев М., Парнов Е. Три кварка (научно-фантастический рассказ)

Николаев Н. И никакой день недели (рассказ)

Коротеев Н. Золотая «Слава» (повесть: окончание)

Гуревич Г. Восьминулевые (фантастический рассказ)

Халл С. Круглый биллиардный стол (фантастический рассказ)

Зуев-Ордынец М. Колокольный омут (уральская бывальщина)

5.

Федоров Ю. Там, за холмом, — победа (повесть)

Шерстенников Л. Нефтяной король (очерк)

Куваев О. Азовский вариант (повесть)

Шамаро А. Урал, станция Сан-Донато

Смирнова-Медведева 3. Неожиданный рейд (документальная повесть)

Алтайский К. Рaкета (рассказ)

6.

Меньшиков В., Гаевскнй В. Ставка-жизнь (повесть, начало)

Снегов С. второй после Бога (рассказ)

Росоховатский И. Сигом и Создатель (фантастический рассказ)

Скрягин Л. Тайна «Марии Целесты

Янг Р. Срубить дерево (фантастический рассказ)

Гашек Я. Спасение самоубийц (рассказ)

1.

Тарский Ю. ВДВ — быстрота и натиск (очерк)

Смагин Б. Перед ночным ударом (рассказ)

Меньшиков В., Гаевский В. Ставка-жизнь (повесть, окончание)

Лем С. Проказы короля Балериоса (фантастическая сказка)

Айриш У. Окно во двор (рассказ)

Дорош Е. Фрунзе освобождает Крым (очерк)

2.

Голубев Г. Глас небесный (приключенческая повесть)

Успенский Л. Смешная история (рассказ)

Мурановский В. Двойники (фантастическая повесть)

Лекснн Ю. Если что случится с нами… (рассказ)

Эрпенбек Ф. Контора Шлеймера (рассказ)

3.

Тарский Ю. Зеленые фуражки (очерк)

Семенов Б., Талатов Т. Подвиг длиною в жизнь (киноповесть)

Воробьев Б. Граница. (рассказ)

Чипсов В. Тайны Священного колодца (повесть)

Полольный Р. Умение ждать (фантастическая юмореска)

Матесон Р. Стальной человек (фантастический рассказ)

Ласкин Б. Чудо датского короля (рассказ)

4.

Михайлов В. День, вечер, ночь, утро (фантастический рассказ)

Варшавский И. Петля гистерезиса (юмористический рассказ)

Казанцев А. Сильнее времени (главы из научно-фантастического романа)

Биленкин Д. Во всех галактиках (фантастический рассказ)

Маклин К. Изображения не лгут (фантастический рассказ)

Коннел Р. Самая опасная дичь (рассказ)

5.

Константинов Л. Сабля полковника (рассказ)

Малов В. Академия «Биссектриса» (маленькая фантастическая повесть)

Смагин Б. Разведчик Лавриненкс (рассказ)

Тарский Ю. Высадка главных сил (репортаж)

Добкин В. Их профессия-cпacaтели (очерк)

Мальцев О. Обыкновенный парень Ариф Джавадов (очерк)

Лопес Ларго X. Первый шаг (рассказ)

Продль Г. Следующее убийство через 47 минут (документальная повесть)

Смит Д. Отщепенцы (фантастический рассказ)

Паустовский К. Воздух метро (рассказ)

6.

Подколзин И. Один на борту (рассказ)

Биленкин Д. Запрет (фантастический рассказ)

Ребров М. Я-«Аргон» (отрывок из книги о Береговом Г. Т.)

Айдинов Г. «Каменщик» (рассказ)

Серлинг Р. Можно дойти пешком (фантастический рассказ)

Казанцев А. Посадка (рассказ)

Моэм С. Предатель (рассказ)

Рассел Д. Четвертый человек (рассказ)

1.

Куваев О. Птица капитана Росса (повесть)

Лукин А., Гладков Т. Прерванный прыжок (повесть)

Тупицын Ю. Синий мир (научно-фантастический рассказ)

Честертон Г. К. Восторженный вор (рассказ)

2.

Богат Евг. Четвертый лист пергамента (повесть)

Стюарт Д. Совсем не герой (рассказ)

Чичков В. Трое спешат на войну (главы из повести)

Самброт У. Стена (фантастический рассказ)

Пасенюк Л. Волосатый кит (рассказ)

Вер-Стекпул де. Дух в бутылке (рассказ)

3.

Яров Р. Ветер с вершин (научно-фантастический рассказ)

Тенн У. Срок авансом (фантастический рассказ)

Афемова М. Болота осушающий (повесть)

Фиалковский К. Меня зовут Мольнар (научно-фантастический рассказ)

Жемайтис С. Остров забытых роботов (научно-фантастический рассказ)

Киплинг Р. Умный Апис (рассказ)

4.

Войскунский Е., Плеск звездных морей

Лукодьянов И. (научно-фантастический роман; начало)

Росоховатский И. Напиток жизни (фантастический рассказ)

Поляков Б. «Молва» (документальная повесть; начало)

Фицджеральд Ф. С. Люди и ветер (рассказ)

Словин Л. Ночной дозор (рассказ)

Росс Р. Кофейная чашка (рассказ)

5.

Константинов Л. Схватка (повесть; начало)

Войскунский Е. Плеск звездных морей

Лукодьянов И. (научно-фантастический роман: окончание)

Паола Д. де. Услуга (рассказ)

Поляков Б. «Молва» (документальная повесть; окончание)

По Э. Три воскресенья на одной неделе (рассказ)

6.

Кычаков И. Тринадцать (повесть)

Баллард Дж. Г. Минус один (рассказ)

Константинов Л. Схватка (повесть; окончание)

Манро Г. Кусок мыла (рассказ)

1.

Меньшиков В. Красный сигнал (повесть; начало)

Сапарин В. Разговор в кафе (научно-фантастический рассказ)

Балаев Н. РД о продлении (рассказ)

Пеев Д. Транзит (отрывок из романа «Алиби»)

Тупицын Ю. Ходовые испытания (научно-фантастический рассказ)

Биленкин Д. Давление жизни (научно-фантастический рассказ)

О'Доннел. А мы лезем в окно (юмореска)

Брэдбери Р. Лед и пламя (фантастический рассказ)

О'Генри Джек — победитель великанов (рассказ)

2.

Губанов П. Кочегар Джим Гармлей (повесть)

Гагарин С. Горит небо (рассказ)

Меньшиков В. Красный сигнал (повесть; окончание)

Корпачев Э. Мы идем по Африке (повесть)

Баллард Д. Г. Вы будете покупать, доктор? (фантастический рассказ)

3.

Платов Л. Предела нет (повесть)

Платонов Ю. Бомба (очерк)

Федоров Ю. «Отважный Г действует (документальный очерк)

Успенский Л. Плавание «Зеты» (научно-фантастический рассказ)

4.

Егоров В. Заложник (повесть)

Малов В. Семь пядей (фантастическая история Вити Сайкина, десятиклассника)

Саймак К. Воспителлы (фантастический рассказ)

Конан Дойл А. Ужас высот (фантастический рассказ)

5.

Адамов А, Чемодан без хозяина (главы из повести)

Златкин В. «…И ваш фальшивый бог» (документальная повесть)

Бельяр О. Вестник из глубины времени (фантастический рассказ)

6.

Биленкин Д. Город и Волк (фантастический рассказ)

Михайлов С. Тридцать сребреников майора Ярдли (из истории разведывательных служб)

Беленький М., Скрягин А. Один на один с собой

Константинов Л. Срочная командировка (повесть)

Леонов Ю. Ва-банк (рассказ)

Смирнов Ал. Дом с привидениями (рассказ)

1.

Воробьев Б. Легенда о Гончих Псах (главы из повести)

Кравцова Н. Вернись из полета (главы из документальной повести)

Сименон Ж. Мегрэ и строптивые свидетели (повесть)

2.

Азаров А., Кудрявцев В. Забудь свое имя… (повесть-хроника)

Азимов А. Женская интуиция (научно-фантастический рассказ)

Андерсон К. Тартесский договор (фантастическая новелла)

Нильсен Н. Играйте с нами! (фантастический рассказ)

3.

Казанцев А. Фаэты (научно-фантастический роман; начало)

Збых А. Слишком много клоунов (повесть)

Робертсон М. Аргонавты (рассказ)

4.

Райнов Б. Человек возвращается из прошлого (повесть; начало)

Тенн У. Берни по кличке Фауст (фантастический рассказ)

Казанцев А. Фаэты (научно-фантастический роман; продолжение)

Саймонс Д. Благодаря Уильяму Шекспиру (рассказ)

5.

Голубев Г. Пиратский клад (приключенческая повесть)

Куваев О. Реквием по утрам (повесть)

Райнов Б. Человек возвращается из прошлого (повесть; окончание)

6.

Вайнер А., Вайнер Г. Визит к Минотавру (роман; начало)

Жемайтис С. Артаксеркс (фантастический рассказ)

Саймак К. Ведро алмазов (фантастический рассказ)

1.

Вайнер А., Вайнер Г. Визит к Минотавру (роман; окончание)

Геймен Р. Машина (фантастический рассказ)

Ренар М. Туманный день (фантастический рассказ)

2.

Коротеев Н. По следу упие (повесть)

Биленкин Д. Проверка на разумность (научно-фантастический рассказ)

Уэстленк Д. Смерть на астероиде (фантастический рассказ)

Верн Ж, Вечный Адам (фантастическая повесть)

3.

Леонов Н. Нокаут (повесть)

Проскурин П. Улыбка ребенка (фантастический рассказ)

Барков А., Цыферов Г. Сквозь седые туманы (повесть)

Монсаррат Н. Жестокое море (роман; начало)

4.

Казанцев А. Фаэты (научно-фантастический роман; продолжение)

Монсаррат Н. Жестокое море (роман; продолжение)

Скрягин Л. «Мария Целеста» Тихого океана (очерк)

Милин С. Наследники мадам Вонг (очерк)

Лем С. Слоеный пирог {киносценарий)

5.

Мелентьев В. Индия, любовь моя (фантастический рассказ)

Казанцев А. Фаэты (научно-фантастический роман; продолжение)

Диксон Г. Р. Перфокарты не обсуждают (фантастический рассказ)

Монсаррат Н. Жестокое море (роман; продолжение)

Ист Б. Когда остановилась жизнь (рассказ)

6.

Платов Л. Бухта Потаенная (повесть)

Лейнстер М. Одинокая планета (фантастический рассказ)

Монсаррат Н. Жестокое море (роман; окончание)

1.

Подольный Р. Согласен быть вторым (фантастический рассказ)

Казаков В. Загадочный пеленг (повесть)

Саймак К.Д, Театр теней (фантастический рассказ)

Михановский В. Стрела и колос (фантастический рассказ)

Честертон Г К. Исчезновение Водрея (рассказ)

2.

Жаренов А. Обратная теорема (повесть)

Казанцев А. Фаэты (научно-фантастический роман: продолжение)

Шекли Р. Капкан (фантастический рассказ)

Тупицын Ю. Мэйдэй (фантастический рассказ)

Сайерс Д. Л. Человек, который знал, как это делается (рассказ)

3.

Азаров А. Где ты был, Одиссей? (повесть)

Казанцев А. Фаэты (научно-фантастический роман; окончание) (начало — 3,4/71; 4,5/72; 2/73)

Барышев М. Конец «дачи Фролова» (отрывок из повести)

4.

Михайлов В. «Адмирал» над поляной (фантастический рассказ)

Иннес X. Крушение «Мэри Диар» (повесть; начало)

Юрьев 3. Белое снадобье (фантастический роман-памфлет; начало)

Балабуха А. Операция «Жемчужина» (фантастический рассказ)

5.

Иннес X. Крушение «Мэри Диар» (повесть; окончание)

Юрьев 3. Белое снадобье (фантастический роман-памфлет; окончание)

УэстлейкД. А-ап-чхи! (рассказ)

6.

Мелентьев В. Несчастливый счастливчик (повесть)

Томас Т. Л., Вильгельм К. Клон (фантастический роман)

Биленкин Д. Принцип неопределенности (фантастический рассказ)

1.

Словин Л. Вокзал (повесть)

Голубев Г. Секрет «Лолиты» (приключенческая повесть)

Табб А. С. Бессменная вахта (фантастический рассказ)

2.

Вайнер А., Вайнер Г. Гонки по вертикали (роман; начало)

Брэдбери Р. Город (фантастический рассказ)

Осинский В. Универсальный язык (фантастический рассказ)

Михановский В. Жажда (научно-фантастический рассказ)

Росоховатский И. По образу и подобию… (научно-фантастический рассказ)

Бейкер Р. Бетонный остров (фантастический рассказ)

3.

Коротеев Н. Капкан удачи (повесть: начало)

Вайнер А., Вайнер Г. Гонки по вертикали (роман; окончание)

Рони-старший Ж. Неведомый мир (фантастический рассказ)

4.

Варшавский И. Инспектор отдела полезных ископаемых (фантастическая повесть)

Коротеев Н. Капкан удачи (повесть; окончание)

Монсаррат Р. Узаконенное убийстве; Корабль, погибший от стыда (рассказы)

Леви П. Обязательная зашита (фантастический рассказ)

5.

Рыбин В. Иду на перехват (повесть)

Шекли Р. Ловушка для людей (фантастический рассказ)

Абрамов С. В лесу прифронтовом (фантастическая повесть)

Сорокин Э., Цветов В. В ночь с воскресенья на понедельник (повесть)

Бестер А. О времени и о третьей авеню (фантастический рассказ)

6.

Монастырей В. Забытые тропы (повесть)

Декам Л. С. Приказ (фантастический рассказ)

Барышев М. Приступить немедленно (повесть)

Лассовитц К. На мыльном пузыре (фантастический рассказ)

Вейнбаум С. Марсианская одиссея (фантастический рассказ)

1.

Войскунский Е., Лукодьянов И. Ур, сын Шама (научно-фантастический роман; начало)

Пеев Д. Седьмая чаша (повесть; начало)

Коротеев Н. Крыло тайфуна (повесть; начало)

2.

Войскунский Е., Лукодьянов И. Ур. сын Шама (научно-фантастический роман; окончание)

Коротеев Н. Крыло тайфуна (повесть; окончание)

Пеев Д. Седьмая чаша (повесть; окончание)

3.

Мелентьев В. Штрафной удар (повесть)

Самвелян Н. Вилла Тражина» (повесть)

Подколэин И. Полет длиною в три года (рассказ)

4.

Юрьев 3. Полная переделка (фантастический роман; начало)

Тупицын Ю. Зеленая жемчужина; Люди — не боги (фантастические рассказы)

Дреснер X. Преступление, достойное меня (рассказ)

5.

Высоцкий С. Выстрел в Орельей Гриве (повесть; начало)

Балабуха А. Решение; Выбор (фантастические рассказы)

Юрьев 3. Полная переделка (фантастический роман; окончание)

6.

Рыбин В. Зеленый призрак (фантастический памфлет)

Высоцкий С. Выстрел в Орельей Гриве (повесть; окончание)

Рассел Э. Ф. И не осталось никого (фантастическая повесть)

1.

Вайнер А., Вайнер Г. Лекарство против страха (роман; начало)

Кларк А. Встречи с медузой (фантастический рассказ)

Табб А. С. Последние из гробовщиков (фантастический рассказ)

2.

Биленкин Д. Снега Олимпа (фантастический рассказ)

Юферев В. «Тихая» планета (фантастический рассказ)

Дунаев В. SOS (рассказ)

Вайнер А… Вайнер Г Лекарство против страха (роман: окончание)

Юшко А. Сто метров до Марса (фантастический рассказ)

3.

Федоровский Е. Свежий ветер океана (повесть)

Балабуха А. Равновесие; Коктейль Декстера (фантастические рассказы)

Голубев Г. Лунатики (повесть)

Ларионова О. Кольцо Фэрнсуортов (фантастическая повесть)

4.

ГрабнерХ. Македонская дуэль (повесть; начало)

Рыбин В. Трое суток норд-оста (повесть)

Бабенко В. Проклятый и благословенный (фантастический рассказ)

5.

Тупицын Ю. Перед дальней дорогой (фантастический роман; начало)

Грабнер X. Македонская дуэль (повесть: окончание)

Максимович Г. Шершеляфам! (фантастический рассказ)

Малов В. Рейс «Надежды» (фантастический рассказ)

6.

Вучетич В. Ночь комиссара (повесть)

Коротеев Н. Любой ценой (повесть)

Тупицын Ю. Перед дальней дорогой (фантастический роман; окончание)

1.

Наумов С. Скажи им, пусть помнят… (повесть)

Абрамов С. Время его учеников (фантастическая повесть)

Михановский В. Тобор первый (фантастическая повесть)

Сименон Ж. А Фелиси-то здесь! (повесть; начало)

2.

Рыбин В. «Голубой цветок» (фантастический рассказ)

Голубев Г. «Пасть дьявола» (повесть)

Сименон Ж. А Фелиси-то здесь! (повесть: окончание)

Ланге B. C. Пустая голова (рассказ)

3.

Шайхов X. Наследство (фантастический рассказ)

Балабуха А. Победитель (фантастический рассказ)

Бабенко В. Феномен всадников (фантастический рассказ)

Максимович Г. Если он вернется… (фантастический рассказ)

Гуляковский Е. Тень Земли (повесть)

Словин Л. Четыре билета на ночной скорый (рассказ)

Перро Ж. Сахара горит (повесть)

Кларк А. Сверкающие (фантастический рассказ)

4.

Вучетич В. Долгий путь на Баргузин (повесть)

Назаров В. Зеленые двери Земли (фантастическая повесть: начало)

Пентекост X. И пусть я погибну… (повесть)

Кайдош В. Игра с Призраком (фантастический рассказ)

5.

Коротеев Н. Связной ЦК (повесть)

Киселев В. Именем революции (рассказ)

Полянский А. Единственный шанс (повесть)

Кашурин Ю. Австрия, Лихтенштейн и половина Швейцарии (рассказ)

Назаров В. Зеленые двери Земли (фантастическая повесть; окончание)

Валеро Р. П. Не время для церемоний (повесть; начало)

6.

Поночевский Н. Последняя песня (повесть)

Тупицын Ю. Старт (фантастический роман)

Валеро Р. П. Не время для церемоний (повесть; окончание)

1.

Возовиков В. Река не может молчать (повесть)

Наумов С. На расстоянии крика (повесть)

Цыбульский И. Преодоление (рассказ)

Лейнстер М. ЭВМ «Джонни» (фантастический рассказ)

Шекли Р. Руками не трогать! (фантастический рассказ)

Кюртис Ж.-Л. Идеи на продажу (фантастический рассказ)

Груннерт К. Голова мистера Стайла (фантастический рассказ)

2.

Рыбин В. И сегодня стреляют… (повесть)

Ларионова О. «Щелкунчик» (фантастический рассказ)

Чейз Д. Х. Дело о наезде (роман; начало)

3.

Абрамов С. Сложи так (повесть)

Шекли Р. Макс выполняет свой долг (фантастический рассказ)

Чейз Д. X. Дело о наезде (роман: окончание)

4.

Буртынский А. «Тихий угол» (повесть)

Биленкин Д. Вечный свет (фантастический рассказ)

Козьневский К. Человек в парике (повесть)

5.

Хачатурьянц Л., Хрунов Е. Путь к Марсу (научно-фантастическая хроника конца XX века)

Дмитрук А. Аурентина; Чудо (фантастические рассказы)

Смирнов С. Большая охота (фантастический рассказ)

Бурлак В. Речные заводи (повесть)

Сименон Ж. Мегрэ в меблированных комнатах (роман; начало)

6.

Кучеренко А. А на Кавказе шли бои (повесть)

Гуляковский Е. Запретная зона (фантастическая повесть)

Хлысталов Э. Запах коньяка (рассказ)

Сименон Ж. Мегрэ в меблированных комнатах (роман; окончание)

1.

Пересунько Ю. В ночь на двадцатое (повесть)

Торесов А. Следующий день (фантастический рассказ)

Шпрангер Г. На прекрасном голубом Дунае (роман; начало)

2.

Щербаков В. «Могу рассказать вам…» (фантастический рассказ)

Азаров А. Островитянин (повесть; начало)

Шпрангер Г. На прекрасном голубом Дунае (роман; окончание)

3.

Наумов С. Взведенный курок (повесть)

Загородний Е. Все решат пушки… (повесть)

Максимович Г. Секрет молодости (фантастический рассказ)

Азаров А, Островитянин (повесть; окончание)

4.

Чумаков С. Видимость — «ноль» (повесть)

Росоховатский И. Главное оружие (фантастический рассказ)

Валле Р. Прощай, полицейский! (роман; начало)

5.

Пармузин Б. Злость чужих ветров (роман; начало)

Головачев В. Беглец; Катастрофа (фантастические рассказы)

Валле Р. Прощай, полицейский! (роман; окончание)

6.

Глушкин О. Время поиска не ограничено (повесть)

Словин Л. Свидетельство Лабрюйера (рассказ)

Пармузин Б. Злость чужих ветров (роман; окончание)

Рыбин В. Иллюзион (фантастический памфлет)

Корнблат С. М. Домино (фантастический рассказ)

Малиновский К. Третья планета Проциона (фантастический рассказ)

1.

Щербаков В. Семь стихий (научно-фантастический роман; начало)

Федоровский Е. Входящий для спасения… (повесть)

Кристи А. Тайна синего кувшина (рассказ)

2.

Тарский Ю. Дуплет в угол (рассказ)

Щербаков В. Семь стихий (научно-фантастический роман; окончание)

Френсис Д. Последний барьер (роман; начало)

3.

Хруцкий Э. Брат твой… (повесть)

Панасенко Л. Следы на мокром песке; Надо зеленеть… (фантастические рассказы)

Френсис Д. Последний барьер (роман; окончание)

4.

Серба А. Выиграть время (повесть)

Малов В. Тот, кто вернется! (фантастический рассказ)

Гарднер Э. С. Дело очаровательного призрака (роман; начало)

5.

Рыбин В. Симбиоз (фантастический рассказ)

Михановский В. Путь «Каравеллы» (фантастический рассказ)

Кусочкин Г. Репортаж (фантастический памфлет)

Шайхов Х., Абдуллаев Я. Память предков (фантастический рассказ)

Гарднер Э. С. Дело очаровательного призрака (роман; окончание)

6.

Кучеренко А. Поединок (рассказ)

Виноградов Ю. В желтом круге (роман)

Гуляковский Е. Белые колокола Реаны (фантастическая повесть)

Конан Дойл А. Хирург с Гастеровских болот (рассказ)

1.

Наумов С. В двух шагах от «Рая» (повесть)

Бигл-младший Л. Памятник (фантастическая повесть)

Медведовский Л. Звонок на рассвете (повесть)

2.

Рыбин В. Самородок (повесть)

Головачев В. Оборотень (повесть)

Стаут Р. Если бы смерть спала (роман; начало)

3.

Вучетич В. Сиреневый сад (повесть; начало)

Пухов М. Семя зла (фантастический рассказ)

Росоховатский И. Мысль (фантастический рассказ)

Стаут Р. Если бы смерть спала (роман; окончание)

4.

Токарев С. Футбол на планете Руссо (фантастическая повесть)

Вучетич В. Сиреневый сад (повесть; окончание)

Пеев Д. Аберацио иктус (роман; начало)

5.

Пармузин Б. Последние пятна ржавчины (повесть)

Щербаков В. Голубая комната (фантастический рассказ)

Руденко В. Цена искупления (фантастический рассказ)

Пеев Д. Аберацио иктус (роман; окончание)

6.

Пшеничников В. Черный бриллиант (рассказ)

Ромов А. При невыясненных обстоятельствах (повесть)

Дмитрук А. Лесной царь (фантастический рассказ)

Саймак К. Д. Штуковина (фантастический рассказ)

Джейвор Д. Е. Счастливой охоты! (фантастический рассказ)

1.

Гуляковский Е., Хлысталов Е. Шорох прибоя (фантастическая повесть) «Куклы» (повесть)

Словин Л. Мой позывной — «Двести первый»… (рассказ)

2.

Габрилович Евг., Могила О. Подснежники и эдельвейсы (повесть)

Михановский В. Око Вселенной (фантастическая повесть)

Тихонов Ю. Случай на Прорве (повесть; начало)

3.

Серба А. Никакому ворогу… (повесть)

Рыбин В. Гипотеза о сотворении (фантастический рассказ)

Тихонов Ю. Случай на Прорве (повесть; окончание)

Сименон Ж. Отпуск Мегрэ (повесть; начало)

4.

Абрамов С. Два узла на полотенце (повесть)

Малов В. Форпост (фантастический рассказ)

Черкашин Н. Крик дельфина (повесть)

Сименон Ж. Отпуск Мегрэ (повесть; окончание)

5.

Пересунько Ю. Жаркое лето (повесть; начало)

Кусочкин Г. Понять и помочь (фантастический рассказ)

Щербаков В. Четыре стебля цикория (фантастический рассказ)

Росоховатский И. Бессмертный (фантастический рассказ)

Положий В. Что-то неладно… (фантастическая повесть)

Лучковский Е. Частный детектив Эдуард Баранчук (рассказ)

6.

Козлов И. Прыжок (рассказ)

Панасенко Л. Гнев Ненаглядной (фантастическая повесть)

Пухов М. Станет светлее (фантастическая повесть)

Пересунько Ю. Жаркое лето (повесть; окончание)

1.

Буртынский Ал. Огненный рубеж (повесть)

Медведев Ю. Чаша терпения (фантастическая повесть; начало)

Джилберт Э. Алиби (рассказ)

2.

Воронин О. Нет. не другие (повесть)

Медведев Ю. Чаша терпения (фантастическая повесть; окончание)

Спиллер Д. де Межзвездные звоны (фантастический рассказ)

Гладкий В. По следу змеи (повесть)

3.

Хрупкий Э. Ночной закон (повесть)

Рыбин В. Расскажите мне о Мецаморе (фантастическая повесть)

Гарднер Э. С. Мейсон рискует (повесть)

4.

Павлов С. Мягкие зеркала (фантастический роман; начало)

Кусочкин Г. Обоз (рассказ)

Назаров Ю. Хамелеоны (повесть)

5.

Биленкин Д. Море всех рек (фантастический рассказ)

Тесленко А. Программа для внутреннего пользования (фантастический рассказ)

Павлов С. Мягкие зеркала (фантастический роман; окончание)

Вильямс Ч. Долгая воскресная ночь (роман; начало)

6.

Явтысый П. Бубен (рассказ)

Щербаков В. Тень в круге (фантастическая повесть в письмах)

Нечипоренко В. Авария (фантастический рассказ)

Мандалян Э. Сфинкс (фантастическая повесть)

Вильямс Ч. Долгая воскресная ночь (роман; окончание)

1.

Шурупов В. Рисунки углем (рассказ)

Захарова Л., Планета звезды Эпсилон

Сиренко В. (фантастический роман; начало)

Тихонов Ю. Третий выстрел (повесть)

Ритчи Д. Не позже чем через десять минут (рассказ)

2.

Козлов И. Чакрым (рассказ)

Казанцев А. Колокол Солнца (фантастическая повесть)

Привалихин В. Таежный детектив (рассказ)

Захарова Л., Планета звезды Эпсилон

Сиренко В. (фантастический роман; окончание)

3.

Подколзин И. Остаюсь с кораблем (рассказ)

Гуляковский Е. Долгий восход на Энне (фантастическая повесть; начало)

Манвелов В. Тени над Гималаями (повесть)

4.

Чумаков С. Восточнее Хоккайдо (повесть)

Гуляковский Е. Долгий восход на Энне (фантастическая повесть; окончание)

Франке Г. В. Клетка для орхидей (фантастический роман)

5.

Мельников В, Срочно, секретно, Дракону… (повесть)

Гагарин С. Деревня Серебровка (фантастический рассказ)

Кристи А. Объявлено убийство (роман; начало)

6.

Кулешов А. Эта боль со мной всегда (рассказ)

Свиридов Т. Спасатель (фантастический рассказ)

Панов П. Баллада о горах (фантастический рассказ)

Кристи А. Объявлено убийство (роман; окончание)

1.

Щербаков В, Летучие зарницы (повесть)

Биленкин Д. Время сменяющихся лиц (фантастический рассказ)

Плонскнй А. Последний полет; Бремя бессмертия ((фантастические рассказы)

Гарднер Э. С. Рассерженный свидетель (рассказ)

2.

Рыбин В. На войне чудес не бывает (повесть)

Андреев И. Прорыв (повесть)

Климов А. Сад Гесперид ((фантастический рассказ)

Холланек А. Его нельзя поджигать (фантастическая повесть)

3.

Гладкий В. Кишиневское направление (повесть)

Ларионова О. Соната моря (фантастическая повесть)

Кошечкин Г. Ночное происшествие (повесть)

4.

Мельников В. Крылатый лабиринт (повесть)

Серба А. Ради победы грядущей (повесть)

Миллер-младший У.М. Я тебя создал (фантастический рассказ)

5.

Панасенко Л. Школа Литтлмена ((фантастическая повесть)

Пухов М. Разветвление (фантастическая повесть)

Михановский В. Первый контакт (фантастическая повесть)

Райнов Б. Умирать — в крайнем случае (роман; начало)

6.

Барышников Б. Большой охотничий сезон (повесть)

Тесленко А. Искривленное пространство (фантастическая повесть)

Райнов Б. Умирать — в крайнем случае (роман; окончание)

1.

Темкин Г. Дары от данов (фантастический рассказ)

Шаламов М. Эстафета (фантастический рассказ)

Казанцев А. Тайна загадочных знаний (научно-фантастическая повесть-гипотеза; начало)

Аккуратов В. Вернуться на базу (фронтовая быль)

Словин Л. Трое суток, включая дорогу… (рассказ)

Эллис Э. Честный человек (рассказ)

Брэдбери Р. Почти конец света (фантастический рассказ)

ДауэрД. Диплом джунглей (рассказ)

2.

Пшеничников В. Тропою джейрана (повесть)

Плонский А. Есть бесконечность большая (фантастический рассказ)

Казанцев А. Тайна загадочных знаний (научно-фантастическая повесть-гипотеза; окончание)

Рыбин В. Интрига (повесть)

3.

Веденеев В., Комов А. Премьера без репетиций (повесть)

Давиташвили Д. Я знаю: ты спасешь меня (фантастический рассказ)

Росоховатский И. Законы лидерства (фантастическая повесть)

4.

Щербаков В. Далекая Атлантида (фантастическая повесть)

Кириллов Ю., Адаменко В. На всякий случай (фантастический рассказ)

Татарикова Г. Черная кровь (рассказ)

Вильямс Ч. Слабые женские руки (роман; начало)

5.

Алексеев В. Звезда Сириама (повесть)

КлимовА. Повелитель (фантастический рассказ)

Фирсов В. Гений по заказу (фантастический рассказ)

Вильямс Ч. Слабые женские руки (роман; окончание)

6.

Ромов А. В чужих не стрелять (роман)

Пронин В. Словесный портрет; Похититель бриллианта (рассказы)

Жуков Д. Случай на вулкане (фантастический рассказ)

Фиалковский К. Опасная игрушка; Разновидность homo sapiens; Утро автора (фантастические рассказы)

1.

Рыбин В. Забытая высота (повесть)

Лукина Л., Лукин Е. Разные среди разных (фантастическая повесть)

Прнвалихин В. Стерегущие золото грифы (повесть)

2.

Пересунько Ю. Сход на дым (повесть)

Фролов И. Деловая операция (фантастическая повесть)

Мигицко В. Неприятности начнутся в полдень (повесть)

3.

Воробьев Б. Весьегонская волчица (повесть)

Амнуэль П. И услышал голос (фантастический рассказ)

Рассел Э. Ф. Дьявологика (фантастический рассказ)

4.

Степанов А. Схватка (повесть)

Псурцев Н. Свидетель (повесть)

Положий В. Игра в миражи (повесть)

Мартин Я. Разлучил вас навсегда (фантастическая повесть)

5.

Черкашин Н. Покушение на крейсер (повесть)

Федоровский Е. Из жизни облаков (повесть)

Климов А. Сельва (фантастическая повесть)

Плонский А. Провидец (фантастический рассказ)

6.

Пахомов Ю. Дерево духов (повесть)

Логинов С. Микрокосм (фантастический рассказ)

Столяров А. Дверь с той стороны (фантастический рассказ)

Бодельсен А. Задумай число (роман)

1.

Итс Р. Амазонка из Дагомеи (историко-этнографическая новелла)

Шендерович В. Страдания мэнээса Потапова (фантастический рассказ)

Чейз Д. Х. Капкан для Джонни (повесть)

2.

Макаров А. Аукцион начнется вовремя (повесть)

Азарьев О. Должник (фантастический рассказ)

Подрезов В. Потомок пророка (рассказ)

Нефф О. Вселенная довольно бесконечна (фантастическая повесть)

3.

Пленникова Т. Летающая колесница Пушпака (повесть)

Тенн У. Освобождение Земли (фантастический памфлет)

Кожаринов В. Трофеи Бонапарта (повесть)

Мекель К. Граница достигнута (фантастический рассказ)

Симон Э. Черное зеркало (фантастический рассказ)

Прокоп Г. Мой убийца редко приходит один (фантастический рассказ)

4.

ПанасенкоЛ. Статисты (повесть)

Рюэллан А. Мемо (фантастический роман)

5.

Сухомлинов В. Всего одна тропа… (повесть)

Беркова Н. М. Малеевские дебюты (о молодых авторах)

Вирен Г. Путь Единорога (фантастическая повесть)

Тарасенко А. Письмо ушельца (фантастический рассказ)

Петров В. Пониматель (фантастический рассказ)

6.

Казанцев А. Тайна нуля (фантастическая повесть)

ПеевД. Джентльмен (повесть)

1.

Сергиевская И. Кариатида (фантастическая повесть)

Руденко Б. До весны еще далеко (повесть)

2.

Амнуэль П., Леонидов Р. Суд (повесть)

Ребане X. Город на Альтрусе (повесть)

Гарднер Э. С. Дело небрежной нимфы (повесть)

3.

Саймак К. Принцип оборотня (роман)

Псурцев Н. Разные роли капитана Колотова (рассказ)

4.

Балаев Н. Живущие-на-Земле (повесть)

Лем С. О королевиче Ферриции и королеве Кристалле (из цикла «Кибериада»)

Павлов С. Фантастика на хозрасчете (о молодых авторах)

Пищенко В. Рекламный проспект (рассказ)

Бушков А. Первая встреча, последняя встреча (рассказ)

Грушко Е. Военный поход против Южного Ветра (рассказ)

5.

Анджеевский В. Зловещие краски океана (повесть)

Смирнов С. Без симптомов (повесть)

6.

Лукина Л., Лукин Е. Миссионеры (повесть)

Полунин Н. Это были!., (рассказ)

Френсис Д. Закулисная игра (повесть)

1.

Маккенна Р. Вернись домой, охотник! (повесть)

Корецкий Д. Чего не может делать машина (рассказ)

Рихтер X. Глаз змеи (рассказ)

Гусев В. Мухоловка Ломтикова (рассказ)

Экстрем Я. Униформа; Игра в убийство

2.

Чейз Д. Х. Если вам дорога жизнь… (роман)

Рыбин В. Уйти, чтобы вернуться (рассказ)

3.

Ромов А. Совсем другая тень (роман)

Баллард А. Похищенный Л еонардо (рассказ)

4.

Гуляковский Е. Чужие пространства (роман; начало)

Гладкий В. Киллер (повесть)

Лысяк В. Теория круга профессора Мидоуса (рассказ)

5.

Гуляковский Е. Чужие пространства (роман; окончание)

Чандлер Р. Король в желтом (повесть)

6.

Гуларт Р. Дар быть невидимым (повесть)

Лукина Л., Лукин Е. Отдай мою посадочную ногу! (рассказ)

Ренделл Р. Почти как люди (рассказ)

Бурлак В. След из тайги (повесть)

1.

Криси Д. Инспектор Уэст в одиночестве (роман; начало)

Сыч Е. Ангел гибели (повесть)

Кристи А. Чего стоит жемчужина (рассказ)

2.

Криси Д. Инспектор Уэст в одиночестве (роман; окончание)

Черкашин Н. Сон «Святого Петра» (повесть)

3.

Макдональд Дж. Девушка, золотые часы, и все остальное (роман)

Моргунов В. Записки арбалетчика (повесть)'

4.

Коллинз М. Страх (роман)

Михановский В. Зеленое облако (рассказ)

5.

Корецкий Д. Привести в исполнение (роман; начало)

Гусев В. Игра с бесконечностью (повесть)

Честертон Г. К. Бог гонгов (рассказ)

6.

Старджон Т. Сверхоружие (повесть)

Корецкий Д. Привести в исполнение (роман; окончание)

1.

Моррелл Д. Рэмбо (роман)

Белькампо Кровавая бездна (рассказ)

2.

Макдональд Д. Конец тьмы (роман; начало)

Вирен Г. Чур (отрывок из романа)

Артур Р. Упрямый дядя Отис (рассказ)

3.

Макдональд Д. Конец тьмы (роман; окончание)

Лукина Л., Лукин Н. Спасатель Астрицерковь; Заклятие (рассказы)

Сэйерс Д. Л. Яблоко раздора (повесть)

Кристи А. Песенка за шесть п мгоа (рассказ)

4.

Коннерс Б. Не водите за нос ФБР (роман)

Сэмброт У. Слишком много акул (рассказ)

Шекли Р. Игра с телом (рассказ)

Силверберг Р. Полночь во дворце рассказ)

5.

Криси Д. Убийца королев красоты (роман)

Кинг С. Чужими глазами (рассказ)

6.

Стаут Р. Смерть дьюда (роман)

Спрингер Ш. Только вас, Фэнзн! (роман)

1.

Лукина Л., Лукин Е, Сталь разящая (повесть)

Сабатини Р. Любовь и оружие (роман: начало)

2.

Сабатини Р. Любовь и оружие (роман: окончание)

Силверберг Р. Базилиус (рассказ)

Спиллейн М. Ликвоатир (рассказ)

Честертон Г. К. Конец Пендрагонов (рассказ)

3.

Хайнлайн Р. Неприятная профессия Джонатана Хоуга (роман)

Гарфилд Б. Поединок со злом (повесть)

4.

Голдэм У. Марафонец (роман)

Уайт Э. Б. «Приятель» (рассказ)

5.

Силверберг Р. Ворнан-19 (роман)

Баркер К. Х. Туз несчастья (рассказ)

6.

Дар Ф. Сан-Антонио в гостях у МАКов (роман)

Уэллс Г. Поллок и порро (рассказ)

Шоу Б. Шутки Джоконды (рассказ)

Дал Р. Рассказ африканца (рассказ)

1.

Старк Р. Охотник (роман)

Корецкий Д. Вопреки закону (повесть)

Верн Ж. Маяк на краю света (повесть)

2.

Уэстлейк Д. Пижон в бегах (роман)

Конан Дойл А. Владелец Черного замка (рассказ)

Дэвидсон А. Истоки Нила (рассказ)

3.

Кордэйл Д. Хищник (роман)

Дюма А. Заяц моего дедушки (рассказ)

Дегтев В. Засада; Гоп-стоп (рассказы)

4.

Плейди Д. Мадам Змея (роман)

5.

Маклин А. Роковой дрейф полярной «Зебры» (роман)

Парди Кен У. Шум (рассказ)

6.

Уэстлейк Д. Дайте усопшему уснуть (роман)

Конан Дойл А. Долгое забытье Джона Хахсфорда (рассказ)

Гусев В. Просто анекдот (рассказ)

1.

Бэгли Д. Человек Макинтоша (роман)

Зотов Б. Охота на дикого вепря (рассказ)

2.

Сиодмак К. Мозг Донавана (роман)

Козлов И. Черная кровь (рассказ)

Конан Дойл А. Вина капитана Фаулера (рассказ)

3.

Макдональд Дж. Д. Шустрая рыжая лисица (роман)

Дегтев В. Крест (рассказ)

Вейцман Э. Карл Маркс и мессир Воланд (рассказ)

4.

Фрэнклин Ю. Вендетта (роман)

Пронин В. Вснуся (повесть)

Яковлев А. Роковое венчание (рассказ)

Рони-старший Ж. Рассказы

5.

Саймак К. Благословенный дар (роман)

Бснюх О. Подольский бумеранг; Колька (рассказы)

Гарднер Э.С, Долина маленьких страхов (рассказ)

6.

Горес Джо Время хищников (роман)

РитчнД. Зыбкое доказательство (рассказ)

Шекли Р. И тебе того же — но вдвойне (рассказ)

Воробьев Б. Ночь полнолуния (рассказ)

1.

Смит Т. Миллионер и ведьмочка (роман)

Куин Э. Кукла дофина (рассказ)

Пронин В. Мое второе «я», или ситуация, не предусмотренная программой (рассказ)

2.

Блок Л. Профессионалы (роман)

Воробьев Б. Дик (повесть)

Кирпичев В. Американский аквариум (рассказ)

3.

Козлов И. Следствие в «Гареме» (повесть)

Чернобровкин А. Последнему — кость (повесть)

Уильямсон Дж. Самый счастливый человек на Земле (рассказ)

Гусев В. Будетлянка (повесть)

4.

Маслов Ю. Дятлы умирают от сотрясения мозга (роман)

Браун Ф. Земляне, дары приносящие (рассказ)

5.

Сиодмак К. Память Хаузера (роман)

Чернобровкин А. Наезд (рассказ)

6.

Пронин В. Банда-4 (роман)