С возгласом «Посадить — меня!» из зала суда в коридор выскочил адвокат Конкин.
Минуту назад с таким заявлением обратился к суду его подзащитный Будрица. Ни Конкин, ни судья, ни суд в своей практике еще не сталкивались с ситуацией, чтобы просили посадить адвоката, причем просил именно тот, кого этот адвокат защищал.
По коридору прохладно гулял июньский ветерок, залетавший с улицы сквозь распахнутую настежь дверь. Что-то писал на коленке дед, присевший на скамью. Смотрела на мечущегося адвоката моложавая крашеная женщина. Бросали взгляды судебный пристав и вышедший следом за адвокатом прокурор.
Два месяца назад Конкин напряженно ходил по бетонной, в щербинках, дорожке, кроившей его дачный участок пополам, и обнаруживал одну за другой досадные подробности. Дверь в летний домик была открыта: створ треснул у ручки, задвижка врезанного замка согнута, скоба сломана. Навесной замок в сарае сорван. Под навесом все перевернуто. Пропали алюминиевая лестница, стойка для поливалки, коляска для перевозки груза. Он заглянул в домик. Проход на веранде перекрыла куча из кружек, тарелок, кастрюль, сковороды; раскладной мангал стоял без шампуров, а в углу пустовал чан, где он оставил на зиму опрыскиватель и шланг для полива. В большой комнате на полулежали коробки, поверх — одежда с вешалок, книги из секретера. По стенам свисали обкусанные концы проводов. В соседней кирпичной пристройке дверца холодильника раскрыта: на месте морозильной камеры зияла пустота.
Конкин выбрался из домика и, обойдя след кроссовок на земле, опустился на скамью:
— Хоть сидушку не утащили…
Было не по себе: дачу обокрали, обокрали те, кого он по роду своей профессии защищал.
Солнце припекало. Чернозем от жары исполосовало трещинами. Он заметил, что даже одуванчики этой весной не распустились от зноя.
Смотрел на след обуви, яблоню, вишни, кусты смородины и ждал.
Приехавший на «УАЗе» капитан милиции налетел на Конкина:
— Вы же юрист… Понимаете, что тащат все… Цветной металл… И ловить здесь нечего…
— Но ведь надо искать!
— Украли-то когда?..
— Может, неделю назад…
— Во! Все давно уже продано! Они в тот же день лом сдают, и его сразу вывозят из города…
— Но лестница! Она два метра высотой… Ее-то сразу не увезешь…
— Распилят…
— Так вы….
— Что «вы»? Глухое у вас дело… Всю улицу прошли… И у всех одно: морозильная камера, лестница из алюминия, опрыскиватель дюралевый….
— Но как же… Я ведь адвокат, и вижу, что ловят и судят…
— Это тех, кто лопухнется!
— Следы взлома фотографировать будете?.. Изымать след обуви?.. — показал Конкин на створ и выемку в земле.
— Вы в своем уме? — Капитан носком ботинка засыпал след. — Чего без толку суетиться!
У адвоката перехватило дыхание. Проводив негодующим взглядом милицейский «УАЗ», он залез на мансарду и уже безо всякого участия отмечал очередные утраты: сорвали плафон, унесли музыкальный центр, скрутили с вешалки крючки, разбили стекло окна.
Варвары!
Теперь ему не из чего было поливать, не из чего опрыскивать, не по чему лезть на деревья снимать яблоки, не на чем жарить, не в чем кипятить. Но самое важное — его охватило чувство брезгливости. Ему больше не хотелось появляться там, где наследили чужаки.
Ощутив запах селедки от спинки кресла, он отвернул голову:
— И ее измазали!
На полу валялись лоскуты рыбной кожуры и бутылка с жирными пятнами. Он поднял бутылку за краешки, посмотрел на свет, увидел четкие папиллярные линии отпечатков пальцев. «Какие пальчики!» И, вспомнив слова капитана, кинул бутылку через окно в огород.
— Ну, ворюги! Я вас назащищаю!
Конкин принимал участие в деле Будрицы, которого обвиняли в краже оргтехники из павильона и продуктов питания из магазина. Тот еще с Нового года томился под арестом в следственном изоляторе. Адвокат уже сделал определенные шаги, помогая Будрице избежать наказания, но теперь, после кражи на даче, желание защищать вора пропало.
В уголовное дело он вступал нехотя. Его упросили взяться за то, в чем не пожелал участвовать ни один местный адвокат. Почему?
— Не хотят ссориться с милицией, — пояснила сестра Будрицы, моложавая шатенка с подведенными глазами и накрашенными губами. — А вы живете в другом городе.
«Ко мне идут клиенты даже из другого города!» — с удовлетворением отметил Конкин и произнес:
— А я милиции не боюсь! Для меня не имеет значения: милиция или не милиция… Что там у него, если можно поподробнее?
— На него хотят повесить видеомагнитофоны, плееры, сканеры… Водку, колбасу, шпроты…
Когда адвокат слышал «повесят», у него всегда поднималось давление.
— Я не позволю!
После таких слов шатенка вручила адвокату пачку из пятнадцати тысячерублевых купюр — гонорар.
Теперь, побывав на обворованной даче, Конкин пожалел о рвении, с каким взялся задело.
В кабинет следователя он вошел гоголем.
— Буду защищать Будрицу! — прихлопнул адвокатский ордер к крышке стола. — Мне надо ознакомиться с материалами.
Приподнятое настроение улетучивалось по мере того, как он узнавал то одну, то другую подробность.
Будрица объявил голодовку.
Будрица жалуется, что ему пробили голову.
Будрица говорит, что голову пробили следователь и оперуполномоченный.
Дело оказывалось не простым.
И адвокату наконец-то стало понятно, почему другие защитники шарахались от этого дела как черт от ладана.
— Может, с хохлом хотите встретиться? — следователь с усталым лицом обратился к Конкину.
— Кого вы имеете в виду?
— Будрицу.
— Что ж…
— Он еще вас удивит. — Над ухом адвоката возник кучерявый опер, в руках которого был пакет с апельсинами.
«Неслабо живут. Апельсинами балуются», — подумал о местных милиционерах адвокат.
В узкой комнате с низким зарешеченным окном и клеткой из толстой проволоки адвокат увидел круглолицего небритого мужчину, который неожиданно заплакал и оголил желтые зубы:
— Они хотят меня убить… У меня гематома на темени… Шарик может в любой момент лопнуть… Я могу умереть…
Будрица повышал голос, а Конкин никак не мог понять, по-настоящему плачет его подзащитный или прикидывается.
Хотел спросить о голодовке, но Будрица продолжал:
— …Меня ударил сзади опер… После этого я под диктовку написал явку с повинной… А что мне оставалось делать? Они бы убили меня…
У адвоката не было оснований сомневаться в искренности подзащитного. Он пытался выяснить, жаловался ли кому-нибудь Будрица, но тот опережал его возможные вопросы:
— Я куда только не писал… К кому только не обращался… Везде одни отписки… Мне сделали рентген… Но гематомы там почему-то не нашли…
«Влип же я», — поймал себя на мысли Конкин, представив всю остроту стоящей перед ним задачи.
— Я ничего не крал!.. Вы мой адвокат и должны меня оправдать!..
Отныне Конкину предстояло добиваться оправдания того, кто ему был не только несимпатичен, но и за кого бороться не было никакого желания. После кражи на даче он бы всем ворам, по старинному обычаю, отрубал кисти рук.
Выйдя на улицу, он обратился к стоявшей под махровыми свечками каштана сестре Будрицы:
— Вы знаете, что он объявил голодовку?.. Что сцепился с милицией?..
Быстро моргая, та успевала только вздыхать.
— Но ведь ему пробили голову! — оборвала она монолог адвоката.
На это адвокат резко возразил:
— Это еще доказать надо!
Кроме того, лично ему не нужны были осложнения с милицией. Озверевшие от жалоб Будрицы следователь и опер на деле могли пробить голову защитнику.
— Он написал явку с повинной!.. Его сдала сожительница!.. Его взяли с поличным!.. А вы говорите: «На него вешают…»
Адвокату представилось, в какое склочное дело втянули его. И каждый раз, оказываясь наедине, вспоминал тот момент, когда брал у сестры Будрицы тысячные купюры, и у него горели пальцы:
«Деньги-то, небось, тоже ворованные…»
По полям, перерезанным речными поймами, адвокат спешил на автобусе в соседний город, где должен был состояться суд. В в нем боролись два чувства. С одной стороны, он обязан был выполнять адвокатский долг и защищать Будрицу, а с другой — сам был обкраден и исполнять долг не хотел. Наоборот, так и подмывало отомстить всем ворам, и в том числе Будрице.
Запросы у Будрицы были огромные.
— Я буду требовать, чтобы суд снимали на видео… Чтобы запись велась на аудио… Я буду исключать все доказательства обвинения…
Когда Конкин попытался высказать свою точку зрения, тот наехал на него:
— Я не пойму: вы мой адвокат или нет?
Конкин обиженно произнес:
— А чей же…
Но после этого уже не возражал Будрице и по дороге в суд ежился и представлял, как могут развернуться события в судебном заседании.
Еще заревет!
Еще откажется давать показания!
Еще кинется на конвой!
Медленно шел с автостанции и думал: «Хоть бы сегодня отстреляться… Раз и навсегда… Пронести адвокатскую суму, чтобы потом забыть про этого проходимца напрочь… И заняться дачей… Провести проводку… Купить шланг, опрыскиватель, лестницу…»
Подначивало: «Спрошу-ка я Будрицу, не знает ли он воров, которые промышляют на дачах?.. Не черкнет ли им письмецо, чтобы вернули…»
Не желая встречаться со следователем и оперуполномоченным, на которых писал жалобы его подзащитный, Конкин дворами обошел отдел милиции и остановился у серого здания суда.
«Ну, я тебя защищу!»
Поднялся по ступенькам.
В холле он увидел сестру Будрицы.
В душе шевельнулось: «Может, расторгнуть соглашение, вернуть гонорар и бросить дело?» Но невольно ответилось: «Шиш вам! Отдать деньги… А кто мне будет компенсировать украденное?.. Лестницу… Коляску… Морозильную камеру… Это ведь дело рук таких же воров…»
И как-то сам собой улетучился вопрос, который мог изменить положение Конкина.
Подскочила сестра Будрицы:
— Кинокамера готова…
— Ладно, — сказал адвокат и прошел в конец коридора.
— Я приехал, — доложил он дородной судье.
— Будрицу пока не доставили, но вот-вот будет! — сообщила судья.
Когда в зал ввели Будрицу, адвокат не узнал своего подзащитного.
Будрица зарос, отпустил бороду. Лоб его перетянула черная лента.
Адвокат поперхнулся:
— Когда вас будут допрашивать, не спешите… Ходатайства заявляйте письменно… Настаивайте на своем…
Как он пожалел позже, что учил всему этому Будрицу… В письменном виде… Не спеша… Настаивайте…
— Что вы хотите заявить?
— Чтобы вызвали, — заговорил Будрица.
— Так и пишите: «Прошу вызвать в суд и допросить в качестве свидетеля… И почему?»
— Что бил мне в голову!
— Так и пишите, потому что он ударил меня в голову… И когда это было… Чем подтверждается…
От Будрицы пахло селедкой.
Со словами «Прошу всех встать!» в зале появилась сухощавая женщина — секретарь судебного заседания.
Под герб на стене прошла судья.
— Слушается дело…
«Как бы я хотел поменяться местами с прокурором», — Конкин с завистью посмотрел на севшего за стол напротив блондина в синем костюме с четырьмя звездочками на каждом погоне.
— Ваша честь! Я хотел бы, чтобы все снимали на пленку, — за решеткой привстал Будрица.
— Не перебивайте!.. Надо все по порядку… К нам уже поступило ходатайство от вас, — проговорила судья, держа лист бумаги.
— Какое ходатайство? — адвокат удивленно посмотрел на Будрицу.
— Оно пришло к нам по почте. Будрица не согласен с началом дела без предварительного слушания… Теперь ваша жалоба должна быть рассмотрена в областном суде.
«Вот это да, — почесал затылок адвокат. — Работает втайне от меня».
— Дело откладывается до рассмотрения жалобы в областном суде, — закончила судья и направилась к выходу.
«А ты хотел за день отстреляться! Мучился, топить Будрицу или вытягивать», — думал по дороге домой адвокат, жмурясь от яркого солнца и с опаской поглядывая на овраги на взгорках.
Лучше не ездить на дачу! Не будоражить рану! Если захочешь поливать огород — таскай лейку. А раньше только протяни шланг, включи поливалку. Утащили, гады… Если понадобится согреть чай — жги костер. А прежде сунь вилку в розетку… Электропроводку оборвали… Если душа потребует пива — пей теплое. Холодильник раскурочили… И на шашлыки никого не пригласишь: шампуры сперли… Если останешься ночевать — лежи в темноте… А ведь когда-то заберешься на мансарду, включишь музыкальный центр…
А впереди еще урожай… Вишня… Яблоки… Как снимать без лестницы?..
Когда Конкин приехал проведать Будрицу в следственном изоляторе, тот налетел на адвоката:
— Вы не бьетесь за меня!.. Вы не стали участвовать в рассмотрении моей жалобы в областном суде… Вы обманули мою сестру, что передали мне кодекс!..
— К-как не бьетесь?!!.. К-как обманул?
Он не пошел на заседание областного суда потому, что его не предупредили, да и не просили об этом.
Но разве это могло послужить оправданием для Будрицы!
Голова Будрицы была снова перевязана черной повязкой, какие адвокат видел по телевизору на головах чеченских боевиков.
Обманул с кодексом?.. Но это уж слишком!.. Кодекс он передал Будрице, и это, возможно, уже после разговора с сестрой.
Но стоит ли обращать внимание на такие мелочи?..
А вот Будрица обращает!
— Вы обязаны… Вам надо…
Выходя из ворот следственного изолятора, Конкин оглядел кирпичные стены тюремного корпуса с решетками в приплюснутых окнах, невольно порадовался их толщине и огрызнулся:
— Кукиш тебе, а не защиту!
Весь вечер писал запросы в различные инстанции, которые потребовал от него его подзащитный. А весь следующий день бегал, высунув язык, разнося их и собирая ответы.
Снова подкатило судебное заседание. Дорога привычно перемахивала через холмы правого берега степной реки, прорезала кленовые рощи, яблоневые сады, скатывалась в низовья рек и взлетала на меловые горы с остатками городищ кочевников.
Адвокат трясся на жестком сиденье автобуса и вспоминал, как когда-то к ним в консультацию пришел работать бывший прокурор, который вместо того, чтобы защищать своих клиентов, по привычке только обвинял.
— Вот я таким прокурором и окажусь! — лелеял сладкую мысль Конкин, понимая, что позволить себе этого не сможет.
За подобные вольности его бы попросили из адвокатов.
Автобус по каштановой аллее забрался в глубину городка.
Конкин спрыгнул с автобусной приступки и свернул к серому судейскому дому.
В суде сновали бабули, что-то писал на коленке инвалид, вводили и выводили арестантов. Судебный пристав пытался растолкать людей по залам. Адвокат заговорил с конвойным, с которым перекинулся парой слов еще на прошлом заседании.
— Ваш клиент приготовил вам очередной подарок, — сказал конвойный.
— Какой? — насторожился адвокат.
Он уже был по уши сыт выходками своего подзащитного: голодовкой, ревом-плачем, обвинениями в обмане…
— У него нашли лезвие!
— Ничего себе! — Адвокат вздрогнул, вспомнив бурный разговор с Будрицей в следственном изоляторе.
«Мог меня порезать», — холодком побежало по телу.
А если бы не нашли лезвие и он бы вскрыл себе вены в судебном заседании?.. Забрызгал бы всех кровью…
Хотя что-то не соглашалось: Будрица не такой… Слишком себя любит… Готов кого угодно утопить, лишь бы с его головы не упал ни один волос… Ведь «записал» следака… Опера…
Адвокат теперь знал, что для того, чтобы вывести Будрицу из голодовки, следователь и опер на свои кровные покупали и носили тому в камеру колбасу, ветчину, сок и даже апельсины.
— Пройдоха!
Глаза у адвоката забегали. Он усилием воли задержал взгляд на свисающей с потолка одинокой лампочке. И даже в глубине памяти не прослушивалось ни одной мысли о его даче, об украденной лестнице, обрезанной электропроводке.
То, что произошло следом, повергло адвоката в шок.
Будрица, которого, несмотря ни на что, собирался защищать, потребовал у судьи:
— …Прошу привлечь к уголовной ответственности адвоката Конкина… Выгнать его из адвокатов… Он вступил в сговор с прокурором… Хочет меня посадить… Мне не нужны два прокурора… Он взял пятнадцать тысяч и пусть их отдаст… — читал Будрица исписанный лист.
В голове адвоката пульсировало: «уголовной ответственности», «выгнать из адвокатов», «сговор с прокурором», «хочет меня посадить», «два прокурора», «отдаст пятнадцать тысяч…»
Какой еще сговор с прокурором, когда заготовил столько возражений против обвинения!
На столе было разложено множество ходатайств в пользу Будрицы, которые адвокат собирался заявить.
Два прокурора!
Хочет посадить!
Но он же не прокурор…
Неужели Будрица прочитал его тайные мысли?..
А деньги?.. Да он их уже давно отработал… И по всем адвокатским правилам следовало потребовать у его сестры еще…
Резануло: научил же Будрицу На свою голову!
Вспомнил, как наказывал ходатайства подавать только в письменном виде… добиваться своего…
Адвоката прошиб пот.
Он сдвинул разложенные на столе бумаги в одну стопку и смахнул в портфель.
Выскочив в коридор, Конкин пробежал мимо качнувшейся в его сторону сестры Будрицы, мимо инвалида, что-то пишущего на коленке. Сделав круг, забился в глубине коридора у батареи.
— Вот это да!.. Тебя хотят посадить… И кто? Тот, за кого ты собирался биться!..
А собирался ли? — что-то екнуло внутри.
Приходил в себя: сажать-то его было не за что… Разве был сговор?.. Да и такой уголовной ответственности за сговор С прокурором нет… За это разве что могут попросить из адвокатов…
Бросилось в глаза, как за окном согнулись от ветра кроны тополей, как метнулась в кусты сирени черная кошка.
Оказавшись в зале, Конкин обратился к судье:
— Отношения адвоката и подзащитного могут строиться только на доверии. О каком Доверии Будрицы адвокату можно говорить, когда он просит посадить меня за решетку!.. Считаю, что я не вправе дальше осуществлять защиту Будрицы…
— Будрица! — судья обратилась к бородачу. — Вы отказываетесь от адвоката Конкина?
— Нет, пусть защищает меня!
— Но ведь он только что сказал, что меня следует посадить! Выгнать из адвокатов. То есть я, по его мнению, не адвокат, — потоком хлынуло из Конкина.
— Защищайте меня, а я посмотрю на вашу защиту и решу!
«Попался», — пронизало Конкина с ног до головы.
Адвокат поймал на себе жалостливый взгляд судьи, ехидный — секретаря судебного заседания, обратил внимание на смешок прокурора.
Оказавшись в перерыве в коридоре, адвокат раздраженно подозвал сестру Будрица:
— Как вы могли…
— Не я… Брат…
— Я собирался за него биться, а он… Вы скажите, разве пятнадцать тысяч это много?.. Я их отработал… Сколько я выезжал в этот город… К следователю… В суд… А каждый выезд стоит три тысячи… Вы об этом знали… Сколько раз я посещал его в следственном изоляторе… А каждое посещение — полторы тысячи…
Сестра, ничего не понимая, кивала головой.
— Ищите другого адвоката!
— Но другой никто не хочет…
— Взяли меня на живца!.. С вас еще… несколько тысяч… Я думал их вам простить, но после такого…
Адвокат надеялся, что судья объявит перерыв на неделю, но та назначила заседание на следующий день.
— Может, замените меня? — взмолился адвокат перед судьей.
— Как же я заменю, когда он от вас не отказывается?
— И одновременно хочет посадить!
Судья пожала плечами.
Трясясь в автобусе вечером по дороге домой, утром — обратно по пути в суд, адвокат думал:
«А что, если это дело рук опера? Он ведь предупреждал, — вспомнился разговор у следователя, — что меня ждет что-то особенное… Небось, подговорил Будрицу: «Накатай на адвоката… Заставь сильнее биться за тебя»… Как катал на них и взял за горло, что те таскали колбасу и апельсины…»
Схитрил — и выбил адвоката.
В голову лезло: «Неужели Будрица так глуп, чтобы поддаться на провокацию?.. Или это ход его самого?.. У него тактика всех порочить… Порочил следака… Опера… Ныл о гематоме… Но она не подтвердилась рентгеном… Пытался потопить дело на следствии… Теперь порочит адвоката… А потом заявит, что решение суда незаконное… Адвокат не был за него…»
— Да какая мне разница: опер ведет игру против меня? Будрица? Или оба вместе? — вырвалось в сердцах из адвоката.
Мысли Конкина путались с заявлением о привлечении его к уголовной ответственности. Еще кому взбредет в голову разбираться! И начнутся у адвоката неприятности…
Что касалось возврата пятнадцати тысяч, этого адвокат не боялся: деньги он отработал. И вернуть обидчику даже сто рублей его не заставил бы ни один суд.
Входя в зал, Конкин отвел взгляд от решетки, за которой сидел Будрица в неизменной черной повязке.
Во время заседания адвокат спиной чувствовал присутствие подзащитного и держал голову неподвижно, думая, что его шея вот-вот лопнет от напряжения.
Видя, что сторона защиты деморализована, прокурор обратился к суду:
— Ваша честь! Вы видите, как ведет себя Будрица… Всех хочет посадить… Даже адвоката… Думается, в его поведении просматриваются психические отклонения…
«Молодец!» — поднялся тонус у адвоката.
— Предлагаю провести Будрице психиатрическую экспертизу…
— Что?!! — вскочил Будрица.
— Успокойтесь! Я еще не спросила ваше мнение! — повысила голос судья.
Конвойные встали около решетки.
— Что он мелет…
— Секретарь! Запишите Будрице замечание!
— Я буду протестовать!.. Я в Конституционный суд!.. В Европейский…
Судья взяла бумаги и удалилась в совещательную комнату принимать решение по ходатайству прокурора.
Когда адвокат и другие участники процесса выходили из зала, им вслед из-за решетки летело «Консти…», «Евро…».
— Привезли? — адвокат подошел к сестре Будрицы.
— Что?
— Что обещали…
— Я вам ничего не должна!
— Ну что ж-ж…
Адвокат подался в сторону. Ему было обидно. Обидно вдвойне. Его не только унизили как адвоката, облили грязью, но и обманули.
Тешило лишь: Будрицу начали прессовать… Так ему… Так… Пусть теперь получит свое и помыкается в психушке…
Вернувшись в зал, адвокат испугался: в арестантской клетке не было видно никого.
«Убежал? Он такой, он может».
Подойдя ближе, увидел Будрицу лежащим за решеткой на скамье. Руки были сложены под щеку. Ноги подтянуты к животу.
— Оглашается определение, — зачитала судья. — Назначить психиатрическую экспертизу Будрице… Вам понятно, Будрица? — глянула судья за решетку.
Не дождавшись ответа, направилась к двери.
Адвокат поспешил следом, боясь, как бы Будрица не огорошил его очередной выходкой. И уже в проходе, боковым зрением заметил, как кто-то с черной повязкой на лбу оторвался от скамьи:
— Конвой, везите меня на хату!
Адвокат вздохнул: ему подарили передышку, за которую он успеет прийти в себя, очухаться, отремонтировать дверь на даче, провести проводку, купить шланг и опрыскиватель, собрать яблоки, вишню, смородину.
Сразу после заседания поспешил на садовый участок. Пробрался сквозь высоченную траву к кустам смородины и, обирая ягоду, вспоминал своего подзащитного:
— Ну, Будрица!.. Пудрил мозги милиции… Запудрил адвокату… Теперь суду…
Пронеслось пыльное лето.
Адвокат так бы и тянул лямку защитника Будрицы, если бы тот не переметнулся на судью и отныне катал жалобы в судейские инстанции, обвиняя ее во всех грехах. И в том, что приглашает в заседания неугодного ему адвоката, из-за чего заявил судье отвод.
Этим сразу воспользовался Конкин.
— Он отказывается от меня! — воскликнул адвокат.
Ему было совсем не до того, на сколько хватит терпения у судьи, кто из коллег сменит его в деле Будрицы. Его самой желанной мечтой было во что бы то ни стало вырваться из цепких рук пройдохи.
— Адвокат, вы свободны! — наконец-то услышал Конкин голос судьи. И уже через минуту его след простыл в зале, а через пятнадцать — в степном городке.