Три часа пополудни

Хью смотрел на окна клиники, похожие на солнцезащитные очки авиатора. Он предположил, что нововведение связано с увеличением числа протестующих. Женщины, находящиеся внутри, могли ощутить, что, переступив порог этой клиники, они отгораживались от мира. Эти окна должны были защищать, но сегодня они стали непреодолимым препятствием. Никто не знал, что происходит там, за стенами.

Он посмотрел на телефон – тот молчал. Еще несколько секунд назад он разговаривал с Джорджем, и, казалось, дело сдвинулось с мертвой точки, и вдруг их рассоединили. Он еще раз набрал номер, и еще раз. Никто не ответил. Сердце колотилось, и не только потому, что он потерял контакт с тем, кто захватил заложников. Последнее, что услышал Хью, прежде чем Джордж бросил трубку, – голос Рен.

А это означало… Черт! Он даже думать об этом не хотел.

Он открыл переписку, которую вел с дочерью.

«Рен… – напечатал он. – Ты ОК?» И затаил дыхание.

Появились три точки – она отвечала. С ней все в порядке.

Он опустился на складной стул, который кто-то принес для него пару часов назад, и, держа телефон двумя руками, стал вглядываться в экран. Ну же… быстрее…

– Хью!

Услышав голос начальника полиции, он спрятал телефон под ворохом бумаг: признаться, что Рен находится внутри, он не мог.

– Да, шеф.

Он поднял голову и увидел приближающегося вместе с начальником парня в камуфляже.

– Это Джо Квандт, – представил Монро. – Командир отряда специального реагирования. Джо, а это – лейтенант Хью Макэлрой, детектив.

Хью узнал Квандта, раньше они уже работали вместе.

– Простите за опоздание, – протянул руку Квандт.

Не было ничего удивительного в том, что потребовалось время, чтобы собрать национальный отряд спецреагирования. Бойцы прибыли со всех концов штата, чтобы объединить усилия. Хью целых три часа самостоятельно пытался держать ситуацию под контролем, теперь же, с прибытием капитана Квандта, могли возникнуть стычки из-за выяснения, кто здесь на самом деле главный.

Хью тут же стал докладывать в общих чертах о событиях последних трех часов. Если он будет вести себя как главный, быть может, он останется им и дальше.

– Вы получили данные аэрофотосъемки? – поинтересовался Квандт.

Хью кивнул. Это первое, что он приказал сделать, чтобы, когда отряду спецреагирования потребуется расставить снайперов на позиции, было понятно, куда их направлять. Украдкой поглядывая на экран телефона, он стал рыться в бумагах на столе. На экране застыли три точки, но сообщения еще не было:

… … …

… … …

– Я уже приказал ребятам занять периметр, – сообщил Квандт.

Хью видел, как с облегчением вздохнул начальник полиции, у которого не было человеческих резервов, чтобы заблокировать входы в клинику, не пускать репортеров и организовать объезд.

– Через пятнадцать минут мы будем готовы к штурму, – отрапортовал командир.

Отряды специального реагирования создавались для того, чтобы поддержать переговорщика, но у них руки чесались сделать то, чему их учили, – нанести решающий удар и покончить с проблемой силовым путем.

– Не думаю, что это мудрое решение, – возразил Хью. – Он держит заложников в вестибюле и может заметить ваше приближение через зеркальное стекло. Вам же не будет видно, что происходит внутри.

– Мы можем использовать газ…

– Там есть раненые… – ровным голосом продолжал Хью, думая: «И моя дочь».

Начальник полиции повернулся к Хью.

– А что предлагаете вы?

– Дать Годдарду еще немного времени, – ответил Хью. «Дайте мне время сперва узнать, что происходит внутри. Дайте мне получить весточку от Рен!»

Квандт покачал головой.

– Как я понимаю, там уже была стрельба…

– Но последние три часа тихо, – возразил Хью. – Я смог его успокоить. – Он посмотрел на Квандта. – Если вы войдете внутрь, можете ли вы гарантировать, что никто из заложников не пострадает?

Командир отряда специального реагирования поджал губы.

– Разумеется нет, – ответил он, и оба повернулись к Монро.

– Хью будет продолжать вести это дело, – принял решение начальник полиции. – Ты же знаешь, что делать, верно? – положил он руку на плечо Хью, разворачивая его к себе.

– Да! – без тени сомнения в голосе ответил Хью, как будто переговоры с захватчиком заложников – это некий набор правил, которым необходимо следовать, а не игра, правила которой игроки устанавливают сами. – Мне придется вернуться к… Мне необходимо…

Он вернулся к наскоро сложенному столу и схватил свой телефон. Сообщения не было. И точки исчезли.

«РЕН!» – снова написал он.


Когда стрелок рывком распахнул дверь ее убежища, Рен показалось, что сердце ее разорвется. Она едва успела спрятать телефон в носок, когда он схватил ее за руку и так сильно дернул, что девочка закричала. Ей удалось вцепиться ему в лицо и расцарапать до крови – маленькая победа, которой она невероятно обрадовалась.

Захватчик потащил ее в приемную у входа в клинику, где были зеркальные окна: изнутри было видно все, что происходит снаружи, а с улицы невозможно было ничего увидеть. Стрелок швырнул ее на пол, и она распласталась на животе перед кучкой людей.

Здесь была женщина в спортивном костюме, ее веснушки ярко выделялись на бледном лице. Еще одна девушка – быть может, лет двадцати – с огромным синяком на лбу. Рыжеволосая медсестра в форме, которая уже открывала дверцы кладовки, но сделала вид, что не заметила Рен. Единственный мужчина-заложник лежал, положив голову медсестре на колени, и тяжело дышал. Его форма была разорвана на бедре, ниже тканевой повязки вся нога – в крови.

Тети Бекс здесь не было. Рен почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она мертва? Кто-то перетащил ее тело в другую комнату?

Когда Рен была маленькой, тетя Бекс присматривала за ней после школы, пока отец был на работе. И они вдвоем делали все то, что делать нельзя: ели сладкое вместо обеда, смотрели фильмы для взрослых. Тетя даже пообещала, что не только отведет Рен сделать татуировку, когда ей исполнится восемнадцать, но и лично выберет рисунок.

Теперь до своего совершеннолетия Рен могла и не дожить. Как и тетя Бекс.

– Свяжи ей руки! – заорал стрелок. – Быстро! Ты! – он ткнул пистолетом в рыжеволосую медсестру.

Та взяла моток медицинской клейкой ленты и стянула запястья Рен. Она пыталась не слишком крепко стягивать, но клей есть клей – Рен понимала, что ей нескоро удастся освободиться.

– Ты ранена? – прошептала рыжая. – Я медсестра.

– Я в порядке, – проговорила Рен. – Но моя тетя… – подняла она глаза, полные тревоги.

– Та, что пряталась с тобой в кладовке?

Рен покачала головой.

– Нет. Та, в которую стреляли. Здесь.

– Бекс, – проронила сестра. – Ее отпустили.

Рен с облегчением опустилась на диван. Тетя Бекс жива! Или, по крайней мере, была жива.

Она надеялась, что в следующий раз, когда увидит свою тетю, Бекс будет ругать ее за то, что Рен втянула ее в такую переделку. Рен очень надеялась, что Бекс будет так громко орать, что она расплачется. Она даже не станет возражать, если Бекс не простит ее до конца своей жизни! Пусть только продолжает жить…

Рен умоляла тетю Бекс привезти ее сюда. Если бы она уговорила отца, они, наверное, могли бы прийти на прием к гинекологу. Быть может, она бы взяла конфетку на палочке по дороге из кабинета – у гинекологов ведь есть корзинки с конфетами или такое бывает только в кабинетах педиатров?

Но она никогда бы не отважилась попросить отца. Он даже не разрешает ей надевать в школу стринги. И все, что ему известно о Райане, – что они вместе работали над проектом по химии. И это правда, но только отчасти… Эта химическая реакция… Она возникла между ними.

Рен вспомнила о поцелуях, от которых саднит губы; о том, как его рука скользнула ей под рубашку и обожгла кожу. Она вспомнила тот головокружительный прилив адреналина, который охватил ее, когда они с трудом отстранились друг от друга – всего за мгновение до того, как мама Райана открыла дверь, держа в руке пакеты с продуктами.

Если бы она рассказала о Райане отцу, тот стал бы поджидать его на крутом повороте у школы, чтобы выписать штраф за превышение скорости. Или за то, что он ехал слишком медленно или рывками. Он бы узнал о нем всю подноготную и убедил бы себя, что этот парень Рен не достоин.

Ради нее папа готов был на все. Но есть вещи, которые отец просто не может для нее сделать. Когда два года назад у нее начались месячные, живот болел так сильно, что она пожаловалась ему, что заболела и не может идти в школу. Он с сомнением приложил ладонь к ее лбу – температуры не было.

– У меня месячные, – прямо объяснила она, и он тут же покраснел и, спотыкаясь, вылетел из ее комнаты. А через час вернулся с двумя аптечными пакетами: энергетический напиток, болеутоляющее «Адвил», игрушечная машинка, кубик Рубика, упаковка жевательной резинки и маленькая картинка-загадка с изображением котенка. Он сложил все это в изножье кровати, как будто боялся приближаться к дочери.

– Это тебе, – пробормотал папа, – чтобы живот не болел…

Нет, серьезно, как она могла попросить человека, который не может даже произнести слово «месячные», отвезти ее за противозачаточными таблетками? Вот она и обратилась за помощью к тете, и это едва не стоило Бекс жизни. А возможно, угроза еще не миновала.

В носке завибрировал мобильный. Она скрестила ноги, гадая, услышал ли кто-нибудь вибрацию. Звонил, скорее всего, отец. Он не позволит, чтобы с ней случилось что-то плохое. Даже если ей не удастся поднять трубку и сказать ему, что с ней все в порядке.

Временами, когда отец возвращался с работы и был особенно сдержан, Рен понимала, что у него выдался дрянной денек. Однажды он признался ей, что быть детективом означает снять весь верхний привлекательный слой с городка и увидеть его гноящиеся раны: кто наркоман, кто бьет жену, кто влез в долги, кто замыслил свести счеты с жизнью. Но он никогда не посвящал ее в подробности. Она обвиняла отца в том, что он относится к ней как к ребенку. «Дело не в том, что я хочу что-то от тебя скрыть, – однажды объяснил он. – Дело в том, что, если я тебе все расскажу, ты станешь смотреть на людей совершенно другими глазами».

Рен повернулась к медсестре, потом к каждой из женщин в комнате.

– Я – Рен, – прошептала она.

– Я – Иззи, – негромко представилась сестра. – А это доктор Уорд, – кивнула она в сторону мужчины.

Тот приподнял руку – на большее у него не было сил.

Женщина с синяком на лбу встретилась с ней взглядом.

– Джанин, – вымолвила она.

– Джой, – прошептала женщина в спортивном костюме.

– Что он намерен…

– Тс-с, – шикнула Иззи, когда заметила, что стрелок возвращается.

Он вытащил Оливию из кладовки и бесцеремонно швырнул ее на диван рядом с Рен.

– Прощу прощения, мадам, – проронил он и ткнул пистолетом в щеку Рен.


Уже второй раз Оливия выбиралась из кладовки, и опять не обошлось без травм. Теперь она осмотрела помещение. Рен дрожала, как осиновый лист. Руки девочки были связаны, на теле краснели отметины в тех местах, за которые стрелок хватал ее, вытаскивая оттуда, где она пряталась, и лишь каким-то чудом не сломал девочке руку.

Учитывая эту грубость, Оливия демонстрировала кротость и послушание. Она словно давала понять: разве может ему что-нибудь сделать шестидесятивосьмилетняя старуха? И мольбы ее были услышаны – как и большинство мужчин, он видел перед собой лишь тщедушное тело, а не разум, таящийся в нем. Толкнув ее, он даже извинился: «Простите, мадам», – и не стал связывать ей руки, как Рен. И сейчас ее мозг – ее прославленный профессорский ум – работал на ускоренных оборотах, чтобы найти выход из этой ситуации.

Стрелок стал размахивать пистолетом перед Оливией и Рен. Он скакал между ними при каждом слове, подобно маленькому мячику на экране караоке.

– Вы думали, что можете от меня спрятаться? Думали спрятаться, да?

Оливия пыталась быть сильной, честно пыталась. Пег, ее спутница жизни, всегда говорила ей, что она часто впадает в панику, воображая вещи, которые никогда не могут случиться. Например, эта отметина на плече – конечно же укус клеща, знаменующий начало болезни Лайма. (Никакой болезни – просто царапина.) А телерепортаж об очередном запуске ракеты Северной Кореей – не что иное, как начало Третьей мировой войны. (Глупости.) «Ослик Иа», – называла ее Пег, и почему-то сейчас воспоминание об этом заставило Оливию улыбнуться. «Знаешь, Пег, – мысленно заговорила с ней Оливия, – сейчас я нахожусь в комнате с сумасшедшим, который размахивает пистолетом. И рядом со мной еще пять заложников. Теперь мне можно немножко попаниковать?»

– Ты меня обманула! – Джордж резко повернулся и направил свой гнев на женщину в медицинской форме. – Ты сказала, что в кладовке никого нет!

– Я не… – закрыла она лицо руками.

– Заткнись! Заткни свой паршивый рот! – орал он.

Помимо Оливии и Рен в комнате было три женщины: одна в тренировочных брюках, еще одна с большим синяком на виске и медсестра, которую, наверное, зовут Иззи – именно так ее называл человек, о котором она заботилась. Вероятно, врач? Он тоже был в медицинской форме, как и медсестра. Довольно крупный мужчина, он наверняка мог бы скрутить стрелка, если бы не бедро, уже ставшее похожим на котлету: пуля угодила в бедренную артерию. Ему явно было очень больно.

Тетя Рен неизвестно где. А стрелку на вид лет сорок – сорок пять. Жилистый, но крепкий. Седая щетина на подбородке. Пройдешь мимо такого на улице и не оглянешься, пока не встретишься с ним взглядом. Глаза какие-то бесцветные, и взгляд как открытая, кровоточащая рана…

Загрузка...