6


Поначалу школа изумляла Катю-учительницу. Совсем еще юную, начинающую.

Вот подошла она со своими девятыми классами к Грибоедову. И стала говорить о нем с нежностью, потому что очень его любила и хотела, чтобы дети разделили ее пристрастие. Но не тут-то было... Похоже, что и Катя, на манер Чацкого, впала в романтические иллюзии. А жизненные конфликты отнюдь не совпадают с драматургическими - об этом нельзя забывать.

Явление первое. Дверь открылась, и Катя с большим удовольствием увидела мастера -сама же просила! - явившегося чинить замок, сломанный уже не первый день.

Мастер возился почти весь урок. Катя тщетно пыталась отключиться от далеко не бесшумной помехи и увлечь класс Александром Сергеевичем. Отчасти удалось, наперекор изменившемуся настроению А мастер, явно обогатившись за сорок пять минут знаниями о бессмертной комедии, удалился на перемене, заявив Кате, что с замком сделать ничего не в силах. Его надо менять.

"Что же он так долго это выяснял?" - грустно подумала Катя. Еще одно "Горе от ума", или, точнее, от рук. Ну, ничего, в запасе у Кати есть второй урок. Он начался. И дверь снова открылась...

Явление второе: завхоз.

- У вас какой класс?

- Девятый "В".

- А кто классный руководитель?

- Семенов.

Катя начинала понемногу закипать.

- А как твоя фамилия?

Вопрос был обращен к Жене, которая в недоумении ответила. Завхоз, кивнув, ушла. Зачем ей Женина фамилия? Что случилось? Катя вопросительно посмотрела на Женю, но девочка толком объяснить ничего не могла. Катя вновь с огромным трудом собрала внимание класса...

Через пять минут - явление третье. Организатор массовой работы в школе, милейшая женщина...

- У вас какой класс?

Катя сообщила сквозь стиснутые зубы, еле сдерживаясь.

- Извините, а можно мне сделать объявление? Дети, кто хочет поехать в Питер и в Константиново, пожалуйста, до двадцатого числа надо сдать деньги...

"Мои разъяснения сегодня пропадут втуне", - обреченно подумала Катя. Ну ладно, пусть дети поедут в Константиново к Есенину - это прекрасно. И хоть какое-то утешение...

Наконец удалось добраться до противоречивости образа Чацкого, но тут пробил час явления четвертого и последнего. На сегодняшний день.

Две дамы в белых халатах...

- У вас какой класс?

В отчаянии Катя села на стул.

- Им положено делать сегодня манту!

Катя безнадежно кивнула: положено - так положено! Будет манту вместо страстных монологов Чацкого и сплетни о его сумасшествии. Какая, в сущности, разница? Это уже не имеет никакого значения... Дети начали галдеть, интересоваться, одноразовые ли шприцы, выяснять, сколько теперь лет им нельзя будет мыться... Потом каждый долго с интересом рассматривал свою руку, показывал соседу кровь на ранке. В общем, развлечение хоть куда.

Катя взглянула на часы: до звонка осталось десять минут. Что она успеет еще рассказать? И какое теперь в классе может быть внимание к Молчалину и Софье с ее странной любовью, если нужно наблюдать за собственной травмированной рукой?..

Но разве нельзя сделать то же самое манту за десять минут между уроками? Конечно, можно, но это не очень удобно, детей не дозовешься, а так вот они все перед вами, отмечай только отсутствующих и делай необходимую прививку. И теперь Кате придется ждать, когда к ней на урок придут проверять манту. Экспертиза тоже будет стоить даром потраченного времени.

В отчаянии она пожаловалась знакомой словеснице из другой школы другого района Москвы.

- А я на днях рассказываю десятиклассникам про первый бал Наташи Ростовой, - тотчас поделилась приятельница своими впечатлениями. - Стараюсь, прямо из кожи вон лезу... И тут дверь нараспашку, как у тебя... Влетает наша энергичная буфетчица: "Лора Геннадьевна, сосиски брать будете? Свежие, только привезли!" Вот тебе и бал Наташи Ростовой... Отплясали... В классе хохот...

Хотя вообще школа - это довольно удобно: полдня дома, свободный день в неделю, каникулы, два месяца отдыха летом... Если не учитывать зарплату и всего остального, то очень даже удобно. А так... тетради... сложные ученики и не менее тяжелые родители... даже не поймешь, кто сложнее... класс коррекции...

Катя плохо себе представляла, что это такое. И когда директор Максим Петрович Добров - интересно, говорящая ли у него фамилия? - предложил Кате такой девятый класс, она растерялась.

- Детишек там мало, - убеждал Максим Петрович. А убеждать он умел. И говорил прекрасно. - Всего десять человек. После девятого класса все уйдут, им в школе больше делать нечего. Все ребятишки там довольно тихие, кроме одного... - директор помолчал. - Зато у вас будут два других девятых - дети как на подбор.

Позже Катя никак не могла понять, почему так происходит, и кто, по какому праву, на каком основании выделил детей в этот злосчастный, тяжкий класс коррекции. Он напоминал Кате резервацию, и все, туда попавшие, чувствовали себя изгоями. Отверженные и неполноценные по определению. Да, они плохо учились. Слабо усваивали школьный курс. У них была плохая память и неважная сообразительность. Но они - живые дети! И на них рано ставить клеймо недоразвитых, неспособных учиться в обычном классе. А сверстники из других классов часто презрительно смотрели на коррекционщиков, не хотели с ними дружить, играть, даже просто разговаривать на переменах. Поэтому детишки из коррекционного держались строго обособленной, всегда готовой к отпору стайкой. Они рано озлобились и стали смотреть на мир мрачно, воспринимать его агрессивно, всегда заранее занимая жесткую оборонительную позицию.


Катя шла на первый урок в коррекционный класс в страхе. Опыт у нее уже был. Но с другими детьми. Эти десять человек встретили новую училку настороженно. Впрочем, как любые другие дети. И того самого трудного мальчика Катя выделила как-то сразу. Конечно, Добров имел в виду именно его.

Темненький черноглазый мальчик, чуть сутулившийся, несмотря на свой невысокий рост и смотревший исподлобья, угрюмо, без тени улыбки... В классе он был очевидным лидером. Его слушались, его любили - интересно, за что? - к нему тянулись. Акрам Таишев...

Почему-то Кате всегда казалось, что дети должны улыбаться. Должны... Но вот не улыбаются. Не умеют или не хотят? Не хотят или не умеют? Близкие по смыслу понятия... А дети - часто такие далекие... Особенно эти. Из коррекционного.

- Рискните открыть тетради. Почему рискните? Потому что я не знаю, что у вас получится, - сказала им Катя. Она чувствовала себя, как перед гастроскопией. - Это честно. И вы не знаете тоже. Но оттолкнемся от простой мысли: вы - ребята молодцы при всех обстоятельствах и при любом раскладе. Ребята-молодчата! С этой мыслью и начнем писать.

Они засмеялись, но чересчур напряженно, искусственно.

Медленно и осторожно Катя пробовала их завоевывать. Сделать это было крайне сложно, потому что все уже хорошо опробованные ею и действенные методы здесь не проходили ни в какую.

В классе коррекции было смешно читать стихи о любви - все начинали дружно хихикать, сально переглядываться и отпускать смачные шутки.

Здесь было бесполезно, совершенно бессмысленно давать забавные диктанты - юмор дети понимали, но сразу начинали кричать, что текст очень велик, им с таким не справиться. Им бы несколько фраз... И Катя сдавалась, понимая их правоту.

Коррекционщикам нельзя было долго рассказывать - они быстро уставали, бродили глазами по сторонам, уставлялись в окна, перешептывались и перебрасывались бумажными шариками.

Сложно было и с домашними заданиями - дети с ними просто не справлялись. Хотя Катя быстро разгадала, что они часто хитрят, находят легкий выход, бравируя и мотивируя тем, что ничего не умеют, не могут, что они не в силах... А пределы этих сил и возможности уже не определить, не выяснить - ведь кто-то когда-то жестоко и безапелляционно ограничил способности этих детей, отправил их в ущербный класс навсегда - из него нет выхода, хотя даже в концлагере ждут освободителей и все-таки дожидаются. Пусть не все...

Чего только Катя не наслушалась на уроках в коррекционном... И что Пушкин был предком Ганнибала, и что до Пушкина дошли слухи, что рядом с Кишиневом - Одесса, и что Пушкина послали на... ну, как его... это... в общем, в такую командировку... А одна из "Маленьких трагедий" была написана после смерти Пушкина. И у отца Ломоносова не было детей. Плюс "У ворот их танки ждут. У Жуковского в балладе "Светлана" - "У ворот их санки ждут". И ведь все всерьез, без всяких шуток или издевательств над учителем...

Узнав название поэмы Маяковского, Саша Степанов спросил:

- Облако в штанах?! А у кого?

Физик Эдмунд Феликсович Руда по прозвищу "Дзержинский наоборот" как-то с хохотом рассказал, что объяснял им по поводу амплитуды:

- Амплитуда - это разность между минимальным и максимальным показателем изменяющихся параметров той или иной среды или системы.

Класс притих. Потом Акрам протянул:

- Ишь ты оно как... А я думал: амплитуда - это вот! Вот - амплитуда!

И начал взмахивать руками над головой, встал, расставив ноги - эдакий размах рук-ног. Очевидно, слышал слово "амплитуда" в значении какой-нибудь антропометрии в связи с двигательными функциями.

Рудик сказал нарочито сухо и постно, даже брюзгливо:

- Что - "вот"?! Ну что это - "вот" - и руками помахал?.. Не понимаю... Я дал научное определение для любого случая, а ты... Нет, я даже не понял, что именно ты имел в виду и что пытаешься мне объяснить.

Катя пробовала внушить этим детям важное правило - неважно, кем тебя считают, а важно, кто ты на самом деле. Совершенно бесполезно. Они еще малы и дорастут до этой истины нескоро. Если вообще дорастут когда-нибудь. Поскольку это одна из самых сложных истин на Земле.

А еще неправда, якобы страдания облагораживают характер. Кто-то писал об этом. Может быть, совершить такое иногда удается счастью, но страдания... Они чаще всего делают человека мелочным и мстительным. Озлобленным. Несправедливым к миру. Редко кому удается сохранить душу в подобной ситуации. Тем более детям.

И в чем все-таки основная главная задача учителя? Разве не в том, чтобы возродить или укрепить веру в человека? В человека - но не в раба или работодателя, не в научного гения или участника гигантского муравейника. В неповторимую личность. Нет человека, без которого Вселенная могла бы обойтись. Личный фактор всегда стоит на первом месте, по крайней мере, в той степени, в какой мы все - личности.

Только пока Кате ничего не удавалось. И она не видела света в конце тоннеля... Но это еще ничего не значит: в конце концов, кто-то мог просто забыть включить его.


Все детство Платона прошло под знаком разных зверюшек - звериное царство в доме. Волнистые попугайчики, резво порхающие по квартире и затевающие прятки в складках штор, котята и коты-кошки, белые крысы - все как одна по имени Сосиска - черепахи Мушка и Клюшка...

С ними была связана история, тяготившая душу Кати по сей день.

Платоша обожал этих двух черепашек, важно ползающих по коридору. Приходя из школы, целовал каждую, заглядывал в их точечные глазки и спрашивал, как прошел день без него. А потом Вера, с которой Катя давно работала в школе, в панике позвонила и запричитала в трубку:

- Катерина, немедленно отдай своих черепах! Я прочитала в журнале, что от них заводятся глисты в печени, которых потом ничем не выведешь. Только оперировать! Ты хочешь, чтобы Платон тяжело заболел?

Катя не хотела. Мгновенно взвинтилась. Запсиховала. И начала уговаривать сына отказаться от черепах. Он молчаливо сопротивлялся, но наконец сдался под могучим материнским давлением. Мушку и Клюшку с восторгом забрал школьный завхоз, заявивший, что не боится даже чумы.

Платоша ходил мрачный, тосковал, возвращаясь из школы, тихо садился на диван и долго молчал. Искал своих черепашек, вспоминал, как они здесь ползали, шевелились, какие у них были смешные не моргающие черные глазки...

Катя жестоко казнилась.

- Все правильно, - твердо сказала Вера. - Не переживай не мучайся! Я читала, что сама Наталья Дурова считала блажью и дурью держать животных в городских квартирах. Любых животных, даже рыбок и птиц, не говоря уж о тиграх. Потому что это все непредсказуемо и опасно - инфекции и природа никогда не дремлют! И все "держатели" собак и кошек находятся в группе риска по дисбактериозу. Об этом сколько раз писали!

Еще в доме жил огромный кот. Совершенно белый, без единого пятнышка, и пушистый. Платоша его подобрал в подъезде. Кот пожил немного, и все решили, что он сбежал из цирка или из театра Куклачева. Выяснилось, что котяра умеет открывать дверь передней лапой, вставая на задние, и делает великолепную стойку на передних лапах. Кот получил имя Акакий, но чаще Платон звал его Акакой.

А еще проживала кошка Штучка. Имя свое она носила вполне заслуженно. Платоша как-то купал ее в ванне, но капризной киске что-то не понравилась - шампунь или жесткая вода - и Штучка так покусала Платона, что пришлось сразу ехать в травмпункт. Там на всякий случай назначили прививки от столбняка и бешенства.

Катя ругалась и требовала немедленно отдать кошку.

- А что говорила Наталья Дурова? - отреагировала Вера. - Уж ей ли не знать все про животных... Нельзя их держать дома, понимаешь, нельзя! У твоего Платона прямо большой личный зоопарк: мать, хомяк, собака, кошки и другие крысы-мыши... Полное безобразие!

Только Платоша Штучку отдавать отказался наотрез.

- Люди якобы делятся на "собачников" и "кошатников", - рассуждал он. - Метерлинк собачник, судя по его "Синей птице". Там единственное существо из всех, кроме Души Света, - но это совсем другой уровень, - верное людям и готовое до последней крови их защищать - именно Пес. А Кошка способна отправить детей на смерть ради животного мира. Хотя и Пес проявляет холопские черты, - Тильтиль его бьет, а Пес в ответ парня лижет. Еще Киплинг с его кошкой, гуляющей сама по себе. И сибирский охотник из рассказов Юрия Никитина говорит инопланетянину, что собака за хозяина жизнь отдаст, а кошка, хоть режь рядом хозяина, будет спокойно умываться. Но есть пример из жизни, который ставит все это под сомнение. Старик заболел, лежал в кровати. А как проснется утром, то видит: рядом - мертвая птичка. Это его кот старался. Увидел, что хозяин болеет, из дома не выходит, и стал, в силу своего разумения, помогать больному: приносить пойманных птичек. Мол, ты, бедный, не можешь сам прокормиться, так вот ешь, поправляйся!

- А Вера не укладывается в твою классификацию, - заметила Катя. - И не она одна. Я ее как-то спросила: "Ты не любишь никаких животных?" А она в ответ: "Почему никаких? Очень даже люблю. Они хороши в качестве охотничьих трофеев".

Платон махнул рукой.

- Тетя Вера живет по принципу, что человек, очень любящий животных, не способен любить людей. Но не работает ли эта формула и в обратном направлении?

Весной Штучка всегда начинала томиться, бродила не в настроении - кот ей требовался. Катя показала сыну на приблудного пришельца. Платон насмешливо хмыкнул.

- Мам, он кастрат. Штучка мается и никак не может понять, что же этот белый - живет со мной в одной квартире, а не ухаживает? И страдает, бедняга... Ты присмотрись к нашему котяре. Вообще можешь заглянуть ему под хво-ост...

Катя присмотрелась. Неправдоподобно крупный, флегматичный, и по характеру - разнеженный тюфяк. Катя попыталась однажды взять его на руки. Тяжелый, килограммов десять, а то и больше. И тоже повел себя показательно: бурно отбиваться не стал, ластиться тоже не захотел, но принял такую ненавязчивую позу, при которой стало несподручно его держать. А на его мордочке отразилось тоже довольно типичное для оскопленных подушек выражение. Умильное, испуганное простодушие, прямо-таки губы надул, словно капризно говорил:

- Ну, поста-авь меня обра-а-атно, ну, заче-э-эм ты меня подня-а-ала?!.

- Для собак жизнь без случек куда страшнее, - поведал Платоша. - Один пинчер в брачный период подходил к хозяйке, клал ей томно лапы на колени, мордой прижимался и так готов был стоять часами. Приходилось на него холодной водой брызгать, чтобы отстал. А другой хозяин гулял с ньюфаундлендом, и тот попытался мужика изнасиловать. Прыгнул на него, свалил на землю... Или громадный волкодав, который все время под юбку хозяйке лез. Никак не могли отучить, озабоченный какой-то. Вообще на собаках кататься хорошо. У одной дамы дочь ездила по квартире на таксе, держа ее за уши. А если попытаться покататься верхом на волкодаве.... Он никак не прореагирует, голоса не подаст, сбросить или кусать не попытается, но катать не будет. Характер не тот. Всегда сохранит и миролюбие, и достоинство.

Но Господь наказал Штучку еще суровее, чем воздержанием. Она заболела, и очень сильно. Так, что с нее сошла половина шерсти и все тело воспалилось, поднялась температура, кожа из розовой стала ярко-красной. Неожиданно заглянувшая в гости Валя, вторая Катина подруга, увидела больную Штучку и едва не свалилась в обморок. Нечто без половины шерсти, цвета красного мяса и - ходит по квартире...

- Теть Валь, не пугайтесь! - закричал Платон. - Это Штучка болеет!

Он таскал Штучку к ветеринарам и вылечил. А попутно завел себе еще одну кошку - совершенную альбиноску - то бишь огромную редкость. А потом наслаждался реакцией гостей-зрителей.

У всех приходящих она была одна и та же.

- О-о! - говорили они в искреннем восторге. - Какое у вас интересное чучело! Будто сидит настоящая совершенно белая кошечка. Чудо!

После чего протягивали руки взять или потрогать "чудо". И "оно" тотчас возмущенно мяукало, спрыгивало со шкафа и царапалось. Довольный Платон хохотал.

Жила еще у них собака Визирь. Однажды подошла к Кате, села рядом и начала лизать ей пальцы. Катя потрогала пса за ухо, как делала всегда. И тот сразу так пригнул голову, что было видно: ему приятно. Стал снова лизать Кате пальцы. И тут она поняла: умный Визирь знает, что слюна у него заживляющая, как у всех собак, но сам себе полизать больное ухо не может. И таким образом просит хозяйку, чтобы она помогла.

Через некоторое время он снова подошел, опять сел рядом и вновь лизнул пальцы. Катя замешкалась, а он протянул лапу и мягко потрогал хозяйку: мол, помажь еще мне ухо, прошу...

Очень хорошая собака была - большая, верная, красивая, прямо-таки интеллигентная: умная, добрая, никогда не лаяла, ни во что не вмешивалась без надобности, но если надо - умела ласково и одновременно предельно скромно, непритязательно подойти к человеку и разрешить себя погладить.

Платон мечтал, чтобы Визирь получил медаль. Но ему никакие награды не светили. Человеческие любовь и память - это сколько угодно, но не медаль. Визиря подвела родословная: мать - немецкая овчарка, отец - колли. Ну, или наоборот. Катя точно не помнила. Только оказался пес нечистопородным. Метисом. Так что по части выставок - отпал навсегда по пункту номер один. Хотя в остальном - псина замечательная. Словно компенсация своего рода.

Иногда Катя думала: а может, его "интеллигентная" застенчивость - тоже от нечистопородности? Все понимает Визирь, знает, что кровями не вышел, что делать, эх... Стесняется такого обстоятельства и всеми силами стремится его замазать другими хорошими качествами. Впрочем, наверное, это красивая легенда - вряд ли собаки могут столько понимать. Хотя кто знает...

Еще у Платоши жили семь птиц в клетках.

- Орнитоз! - кричала Вера.

А Валя твердила:

- Зачем в неволе?..

- Да в природе птицы гибнут каждый день совершенно бесконтрольно, в диких условиях, - солидно разъяснил ей Платоша. - А у меня в клетках - красота! Кормлю их, пою, чистота и уход - и птицы живут годами.

- Я недавно была в террариуме, - сказала Валя. - За одним бронестеклом - крокодил. И написано: ему уже около девяносто лет, подарок русского эмигранта. Лежит зверь себе вяло в углу, дремлет, какой-то потертый, ни на кого внимания не обращает - возраст!

Платоша хмыкнул.

- Крокодил-пенсионер, крокодил-старичок. Вроде того, который пообедал пионером, а потом страдал животом из-за его пионерского значка.

Валя не улыбнулась.

- Еще там удав был: в углу свернулся на ветке и дремал.

Катя удивилась - зачем это Валентина по террариумам ходит? Наверное, скучно ей... Семьи нет...

- Большой червяк, - сказала Платоша. - И все!

- А белые медведи в зоопарке... - жалостно вздохнула Валя, - давно пожелтевшие, как старая белая пластмасса.

- Экология! - назидательно укорил всех Платон. - Тем, кто очень любит ходить в зоопарк, можно поставить по школе Фрейда или кого-то там диагноз скрытой зоофилии.

- Ты великий мудрец! - обиделась Валя. - А если кто-то очень любит ходить в мавзолей Ленина - ему можно поставить диагноз скрытой некрофилии?

Платоша захохотал.

- Я недавно подумал насчет жестокости к зверью. Не надо показывать ее в произведениях слишком детально даже с целью изобличения. И Шарль де Костер сильно заблуждался. Ну, хотел обвинить короля Филиппа, написал бы: "мучил животных" - и точка. А он описывает по всем пунктам, как перед королем Филиппом стоял специальный клавесин, в ящиках которого заперты кошки, и головы их торчат из отверстий. Король играл на клавесине и когда нажимал на очередную клавишу, она, опускаясь, колола кошку, и та орала, а Филипп наслаждался. Инструкция по мучению живности. Между прочим, книжка де Костера издавалась в серии "Детская литература" - для правильного воспитания советских детей. Ну, допустим, один ребенок почувствует отвращение к таким вещам. Но другой юный любитель музыки, лихой мальчик со скрипочкой да с умелыми ручками, призадумается... И смастерит такой ящичек, засадит в него котяру и начнет заниматься Ыскусством! Не-е-е, я совершенно серьезно - изучайте психологию детей!.. Вы же учительницы. А когда королек Филя берет герметически закрытый несгораемый ящик с одной стенкой из бронестекла, где сидит дюжина живых мышей, и ставит его на огонь, чтобы наслаждаться зрелищем, как мыши носятся и поджариваются живьем, - это без комментариев... Хорошо еще, что ребенку негде взять такой ящик. Но если парень сумеет его выкрасть из папиной лаборатории... Дети - цветы жизни - на эти вещи горазды, ибо нравственность формируется не сразу. И я опять же серьезно.


Загрузка...