Искушение

6

На другой день Катя прошла собеседование на секретаря офиса в финской строительной фирме. Оклад предложили тридцать пять тысяч рублей, испытательный срок три месяца. Для окончательного утверждения надо было показаться управляющему, который приезжал через день.

В половине двенадцатого она уже была свободна, набрала сотовый матери, та не взяла трубку, Катя позвонила домой, там было все по-прежнему, отец бодрился, ничего особо не рассказывал, расспрашивал про Москву.

Встретились с Настей на «Пушкинской».

– На испытательном сроке стажерам вообще ничего не платят, только чаевые. Я с официантами перетерла, кто говорит – на чаевых ноги протянешь, кто – ничего вроде… один чувак сказал, до десятки в день чаевых рубит, – Настя посмотрела на Катю, – это он меня кадрил, врал, наверное. Но все говорят, что новичку столики самые плохие дают, куда народ не садится. Ну, это понятно… – Настя задумалась, вспоминая, – матерятся все, как собаки, официанты, повара… Короче, без оклада устроиться можно, но это – не вариант!

Вышли из подземного перехода. Солнышко светило мягко и даже чуть пекло, погода была приятная.

– Может тебе в дорогие рестораны попытаться?

– А ты-то что, не хочешь попробовать? – Настя остановилась и посмотрела на сестру. – Или ты вообще не хочешь в ресторан?

– Я в эту финскую фирму выйду, меня приняли вроде…

– Ну и что, что приняли, может, нас в один ресторан возьмут, вместе будем! Про иностранный, кстати, везде спрашивают.

Катя молчала.

– В дорогих ресторанах… слушай, такие крутые бывают, зайти страшно! – Настя вытаращила глаза, – В некоторые даже не пускают на собеседование… у меня на роже что-то написано? – повернулась к сестре.

– У всех написано, – улыбнулась Катя.

– И что у меня?! Читай!

– Ты, когда улыбаешься, о-о-очень красивая, а бываешь как парень. Тебе бы помягче как-то…

– В Москве помягче?! Ты через охранников, этих тупых амбалов, блин, не пройдешь! Я в один хороший ресторан зашла – объявление висело, – Настя подняла палец вверх, – берут официантов без опыта работы! Не взяли! Сам хозяин со мной разговаривал… ну, понты, конечно… откуда, такая милашка? Где такой говорок дают? Что за Белореченск? Все дела, короче… – Настя нахмурилась. – Может, я роста маленького? У меня же лицо красивее твоего?

– Красивее, – охотно согласилась Катя.

– Титек нет, правда, а задница ничего вроде…

– А какие вопросы задавал?

– Да ничего особенного… у нас высокие зарпла-а-аты! У нас пу-у-ублика! – передразнивала хозяина ресторана Настя. – Путин у них со своей братвой бухают каждый день! И еще спрашивает меня, назовите основных героев «Войны и мира». Прямо, как на уроке блин!

– Ну? – заинтересовалась Катя.

– Что?

– Кого назвала?

– Кого-кого, не помню я никого, кроме Кутузова, да Наполеона, я не читала… а он – это не главные герои! Нормально так, Наполеон не главный! Ну, поручика этого вспомнила и все. Короче, я сама ушла…

– Какого поручика?

– Ну, Ржевского!

Катя рассмеялась, прижимаясь к Насте.

– Что ты умничаешь?! Ты все каникулы в библиотеке работала, а у меня трояк был по литературе! И тот натянутый! И что? На работу меня не брать из-за этого?! Что, я на стол не накрою без твоей «Войны и мира»… Так, стоп! «Мукузани»! Красиво! Нам сюда!

У входа в ресторан была небольшая парковка, отгороженная гранитными тумбами с чугунными цепями. Швейцар в черной мохнатой грузинской папахе стоял у высоких дверей. Катя покачала головой:

– Нет, Насть, иди одна. Я уже обещала…

– Как хочешь, мяться здесь нельзя, – и она решительно стала подниматься по ступенькам мимо внимательно рассматривающей ее папахи. Катя постояла без дела, потом перешла дорогу, почитала афишу кинотеатра, ответила на эсэмэску из Белореченска. Перешла от нечего делать обратно к ресторану, присела на гранитную тумбу. Задумалась, куда ехать сегодня, насчет бани мысли пришли, голова уже начинала чесаться.

Дверь распахнулась, вышел крупный человек в черной рубашке, с длинными темными и тяжелыми волосами по плечам и большим фотоаппаратом в руках, швейцар нес за ним штатив. Фотограф отошел, рассматривая затейливую, в деревенском стиле, вывеску и высокие деревянные окна ресторана. Не обращая внимания на машины, медленно ползущие по переулку к Тверской, перешел на другую сторону дороги и стал смотреть издали. Солнце как раз освещало окна. Он сделал несколько кадров, вернулся, присел рядом с Катей и стал снимать:

– Дайте штатив! – махнул швейцару.

Катя начала подниматься, чтобы не мешать, она сидела почти в кадре.

– Стоп! Стоп! Сидите! – Тут фотограф впервые посмотрел на Катю пристально, – посидите, пожалуйста, – попросил, время от времени щелкая затвором аппарата, – дайте-ка вашу папаху!

Швейцар подал. Фотограф сунул папаху Кате, продолжая глядеть в глазок камеры и снимать:

– Сядьте на это, сейчас уже холодно!

Катя удивилась, глянула на папаху, на растерявшегося швейцара и вернула ему папаху. Фотограф, не обращая на них внимания, все снимал и снимал, чуть перемещаясь и присаживаясь.

Стал смотреть, что вышло.

– Хм! Вас как зовут? – спросил, все еще задумчивый.

– Катя, – Катя пересилила себя и улыбнулась в ответ.

– Ага, – теперь он изучал ее вживую, – давайте в интерьере попробуем.

Он стал подниматься по ступеням, обернулся на стоявшую в недоумении Катю:

– Пойдемте! – он разговаривал с ней так, будто они были знакомы.

Швейцар открыл дверь, Катя вошла внутрь, засмущалась, на них, на нее в основном, как ей казалось, смотрели повара в белых колпаках, официанты в национальных одеждах и даже клиенты из-за ближайших столиков.

– Вот здесь попробуем… – фотограф настроил фотоаппарат и посмотрел на Катю, – вы почему не в одежде?

– Я не знаю…

– Вы тут не работаете? – фотограф наконец понял свою ошибку и растерянно огляделся. – А вы не могли бы… поработать с нами. Вам могут заплатить! Слушайте, Андрей, – он повернулся к невысокому человеку в строгом костюме и галстуке.

Катерина огляделась, Насти нигде не было. Фотограф показывал господину в костюме ее изображения. Катя вздохнула, еще раз обвела взглядом зал – не было Насти.

– Девушка, меня Андрей Иваныч зовут, я… директор здесь, а вас? – обратился к ней невысокий в костюме.

– Катя.

– Вы работаете, учитесь? – Он был вежлив и улыбался скорее по привычке, сам внимательно ее изучал.

– Я устраиваюсь… – Катя не смутилась, ей хотелось уже освободиться.

– А к нам не хотите попробовать? Официанткой? Ребята зарабатывают неплохо. – Он подозвал невысокого худощавого парня, – Богдан, сколько у тебя в месяц выходит?

– Тысяч… пятьдесят, Андрей Иваныч.

– Ну… не прибедняйся…

– Иногда побольше, – согласился парень довольно.

Фотограф, колдовавший что-то на компьютере, развернул экран к Андрею Ивановичу:

– Как вам вот это?!

Катя мельком увидела себя крупным планом в черно-белом изображении, но смотреть не стала, а отступила на шаг, чтобы не мешать.

– Да, неплохо, – серьезно одобрил директор.

– Что вы, Андрей! Она очень интересная! Это просто удача! – фотограф смотрел на Андрея Ивановича недовольно, будто тот был в чем-то виноват. – Я думал, она у вас работает!

Андрей Иваныч взял Катю под руку и, чуть отойдя в сторону, заговорил негромко:

– Катя, на испытательный срок могу предложить оклад в сорок пять тысяч. Это очень хорошо для начала. Оставьте ваши координаты, вот мои. – Он подал визитку.

В это время откуда-то сбоку, из-за резной деревянной перегородки со старинными деревенскими кувшинами, связками лука и сухой кукурузы показалась Настя. Щеки ее были красные, шла решительно, но оказавшись в зале, не знала, куда дальше. Она всем своим недовольным видом показывала, что ищет выход и тут увидела Катю в окружении людей. Не так уже решительно шагнула к ней. Катя обрадовалась:

– Возьмите мою сестру, это моя сестра… Андрей Иванович!

Фотограф, пока она говорила фразу, сделал еще несколько снимков с близкого расстояния.

Андрей Иваныч посмотрел на Настю, поздоровался и опять повернулся к Кате. Дружески тронул ее локоть:

– Это может быть, но дело вот в чем… Стешин, – он кивнул на фотографа, – хочет сделать вас лицом ресторана. Подумайте! Позвоните, в любом случае!

– Спасибо, я подумаю, спасибо… – Катя вышла следом за Настей.

Они шли по людной Тверской. Настя громко и возмущенно рассказывала, она провалила и это собеседование.

– Все уже вроде, сервировку стола ответила, состав блюд она мне простила, ресторан же грузинский, всё, разговариваем нормально, я даже ей анекдот рассказала…

– Какой? – с испугом спросила Катя.

– Ну там, про Гиви… да нет, хороший анекдот, про Гиви и блондинку, я про себя, пошутить хотела! И вдруг – вы нам не подходите! Я ей в лоб – почему?! А она так: «Вы, говорит, девушка очень миловидная, но вульгарная, простите за прямоту!» Слушай, что это значит? – Настя остановилась и посмотрела на Катю. – Нет, я вообще-то понимаю, но все-таки? Вульгарная – это что?

– Простоватая… – смягчила Катя.

– Понятно, – Настя сокрушенно закусила губку… – А ты что там делала?

Катя рассказала. Настя смотрела на нее с подозрением, потом тряхнула головой:

– Ну ваще!!! Иди, чего думать! Сорок пять штук?! Это они по-богатому тебе! Да чаевые еще!

Вышли на Пушкинскую площадь. Близился час пик, пестрый, не сильно веселый московский народ тек в метро. Девчонки остановились, не зная, куда податься, Настя крутила головой:

– Я с голоду подыхаю, пойдем крошку-картошку хоть купим? Или, может, завалимся в какое-нибудь кафе, у меня уже эти пирожки Сапаровы из ушей торчат… не хочу больше на вокзал!

– Надо попробовать в общежитие, объявлений полно! – Согласилась Катя.

Телефон зазвонил.

– О, смотри, Сапар! – рассмеялась Настя, показывая телефон. – Как будто слышал! Здорово, друг! Что делаешь? А? Ну-ну… ну, круто! Слушай, сейчас Катьки нет, она на собеседовании… я тебе попозже перезвоню, ладно? Давай!

Она выключила телефон.

– Та-ак, в гости зовет, праздник, говорит, маленький будет, с сестрой мине хошет познакомисся, – Настя похоже передразнивала Сапара, – вот ослик наш… ну, что?

– Нет, неудобно! – тряхнула головой Катя.

– Да чего тут?! Ночевать, говорит, останетесь! Там можно!

Катя настороженно смотрела:

– Нет, Насть, надо отказаться.

– Отказаться можно, только где сегодня спать будем? На вокзале?

– Надо найти недорогую гостиницу…

– У тебя сколько денег осталось?

– Шестнадцать.

– И у меня девять… тут на одних метро, да троллейбусах кучу денег прокатаешь, а ты – гостиница! – Давай съездим, посмотрим, он же говорит, с сестрой хочет познакомить, значит, все нормально, если что – уедем! Полчаса, говорит, на электричке.

Большая семья таджиков – близкие и дальние родственники – снимали старый домик в Подмосковье. Домик был изрядно покосившийся, приземистый, с пристройками и, видно, только благодаря этому не падал. Весь огород занимали три самодельные теплицы из пленки. Дорожки были аккуратно выложены камнями и битым кирпичом. Две девушки колотили толстые одеяла, развешанные на заборе.

Заправляла всем старшая сестра Сапара Гульнара, улыбчивая и смешливая тетка в шелковом малиновом халате, из-под которого видны были ярко-желтые шальвары. Толстая, но быстрая и ловкая и в словах и движениях. Потолки в доме низкие, натоплено тепло, в большой комнате мебели не было, ковры на полу, подушки. Девочки вошли, осматриваясь. В углу на подушках сидел пожилой мужчина, в толстом таджикском халате и тюбетейке. Сапар познакомил со всеми, большинство были одеты обычно, в джинсы, спортивные трико и майки.

– Ай, красависы! – пела Гульнара, рассматривая девчонок, а Настю даже ощупала за бока и плечи, скривившись на ее худобу, и ласково погладила по щеке. – Руськи красависы! Ходите-ходите… руки мойте? Что хотите-е-е? А-а, это у нас на улиса ходить над-да!

Она что-то сказала по-таджикски маленькому мальчику, тот, быстро оглядываясь смышлеными глазками, повел их к туалету за домом. Открыл дверь, и когда Настя зашла, приник к щели. Катя позвала его, присела:

– Тебя как зовут? – Катя хотела обнять, но черноглазенький, стриженый налысо мальчишка не дался. Молча на нее смотрел, потом быстро побежал в дом. Тапочек слетел, он затормозил, вернулся, не сразу его надел и, надевая на ходу, скрылся в проеме двери. Громко о чем-то заговорил там. Мальчишка был совсем, как Андрюшка, постарше только. Через минуту, он уже тащил за руку Сапара и что-то быстро лопотал.

Сапар подошел, улыбаясь:

– Переводчика привел! – кивнул на мальчика.

Они долго ужинали. Все сидели за большим дастарханом, накрытом на ковре. Женщины и дети – у дверей.

– Мы – женщины – обычно там кюшаем, – широко улыбаясь, объясняла Гульнара, показывая на кухню, – гости когда, все тут, – она опустила ладони на ковер и счастливо засмеялась. – А когда Таджкстан дома ходим… дома только кухня сидим, все приготовим мужчинам и сюда не заходим! Они все сами в кухня берут и сюда кладут. Тут кюшают! – И она опять засмеялась, радуясь, как ловко она все объяснила.

Подъезжали еще люди, садились за стол, мужчины проходили на хорошие места, но делали это так, что никому не было обидно, они никого не прогоняли, просто так у них было заведено. Все много смеялись и громко говорили. Сначала долго пили чай, потом дали закуски, лепешки горячие… потом внесли плов в большом казане. Запах от него кружил голодные головы девчонок. Сначала старику, потом гостям подавали полные тарелки, так, что с них сыпалось.

– Ничего-ничего! Кюшайте! Такой маленький девюшки, замуж кто возьмет? Ай-яй-яй! – смеялась Гульнара, показывая своими толстыми ладошками, какой девюшки маленький.

Все смеялись, кто не понимал, были и такие, спрашивали у соседей, потом кивали головами и опять смеялись, показывая на девчонок. Худых женщин за столом не было.

– Хорошо, не стали крошку-картошку, – шептала Настя, – к которой плыла по рукам вторая тарелка. – Я лопну! Сапар, – повернулась она к Сапару, – я не поняла, обычно вы как едите, отдельно?

– Да, женщины на кухне, мужчины – тут, за достарханом! Только для вас так сделали.

– А если ты там, у себя дома, девушку, например, приведешь знакомиться с родителями, она тоже на кухне будет?

– Да! Здесь только мужчины! У нас очень давно, много веков так!

– Ничего себе! Ты слышала? – Настя пихнула Катю. – Угнетенные женщины Востока!

Женщины, однако, выглядели вполне веселыми и всем были довольны. Ухаживали за своими детьми и мужчинами.

Потом опять пили чай. Спиртного за столом не было. Никто особенно ни о чем не спрашивал, все относились к ним по-доброму, обсуждали что-то на таджикском, иногда кивали на Сапара. Сапар был в авторитете и чувствовал себя женихом, сидел между Настей и Катей.

– У меня высшее образование! – Все с той же наивной и важной гордостью объяснял он девчонкам.

Он, пожалуй, был самым симпатичным. Чистое смуглое лицо с большими глазами, забавный чуб, тяжело падающий на лоб, скромная, неторопливая улыбка. Сапар был похож не на барашка, а на доброго ослика.

– Я – математик… как Омар Хайам! Ты таджик Омар Хайям знаешь?

– Я?! – удивилась Настя.

– Он первый… – Сапар недоверчиво посмотрел на Настю и сбавил пафос, – он алгебру придумал! Ты алгебру знаешь?

– Я?! У меня по алгебре одни двойки были… – Настя взяла конфетку и, развернув, засунула в рот, – прямо одни двойки! Вон у Катьки… – она ткнула пальцем.

– Таджики хорошие математики, – продолжал Сапар, – у меня дядя член-корреспондент академии наук, в московском университете работал на мехмате. Я любые цифры могу складывать! В уме! – И он опять гордо посмотрел на девочек.

– Ты?! – не поверила Настя.

– Я, – спокойно и гордо ответил Сапар, – это все знают! Меня на вокзале «математик» зовут! Я без калькулятора считаю.

– Сейчас, подожди! – Настя достала телефон. – Та-ак, сложи 25 и 82!

– Э-э-э… давай большие цифры! – засмеялся Сапар.

– Пятьсот шестьдесят три минус двести тридцать пять? – выпалила Настя.

– Триста двадцать восемь, – не задумываясь, произнес Сапар, – если их сложить – семьсот девяносто восемь, а умножить, – он чуть помедлил, – сто тридцать две тысячи триста пять!

Настя замерла в большом сомнении, подозрительно глядела на Сапара. Но все же взялась за калькулятор, она проверяла долго, сбивалась, не помнила ни исходных цифр, ни его ответов. Сапар невозмутимо подсказывал. Катя восхищенно и радостно качала головой. Настя быстро устала от этих расчетов и прекратила пытать. Но смотрела все же с недоверием. И на Сапара, и на Катю.

– Если не перестройка, я бы сейчас в МГУ преподавал! Дядя устроил бы, – объяснил Сапар.

– У Катьки отец тоже учитель математики… – серьезно похвасталась Настя. – А тебе сколько лет? – Она все глядела на Сапара с затаенным любопытством.

– Тридцать два.

– Да-а-а…

Настя о чем-то думала, покачивая головой, потом, одними глазами осмотрела Сапара всего, как будто на рынке выбирала. Вздохнула, скосила глаза на Катю и вдруг, весело тряхнув головой, выпалила:

– А у нас Катька всю литературу прочла. Можешь ее проверить. Пушкин, Толстой… Есенин. Все-все читала! Она и по-английски читает. Ей все равно, по-русски или по-английски, да, Кать?

Спать положили в отдельной, специально для них подготовленной комнатке возле кухни. На полу лежали матрасы, сверху толстое, вроде матраса же, одеяло. Под ним было тяжело и жарко. Лампочки в комнатке не было, окон тоже. Девчонки прижались друг к другу.

– Мы с тобой как сиротки! – зашептала Настя. – Третью ночь уже… как бомжишки. Сейчас вот в чулане. А где мы первую ночь спали? Когда Сюйкина нас поперла?

– Нигде, на Казанском сидели.

– А-а-а, точно… – согласилась, задумчиво, Настя, – кажется, столько времени прошло.

– У меня ничего глаженого нет на завтра, и не мылась, от меня не пахнет?

Настя поднялась на локте, слышно было, как нюхает в темноте:

– Не-ет, – ответила серьезно, – а от меня?

Теперь Катя понюхала:

– Да нет вроде, духами немного… Может, правда, в ресторан попробовать. Там униформу дадут… Красивая… тебе понравилась?

– Если они тебя фотографировали, лицом тебя хотят сделать, они должны платить! Ты этот вопрос сразу должна поставить. Они поэтому и дали сорок пять тысяч, это очень много! – Настя замолчала, обдумывая. – Да не бойся ты, эти волчары людей насквозь видят, он посчитал, сколько будет стоить, если тебе за фотографии платить – это же огромные деньги! Я читала – Машка Шарапова за одну фотографию…

– Ну ладно уж, что с тобой?

– Что?

– Какая я Шарапова!

– Да ты красивее в сто раз!

– Слушай, давай спать! Помыться бы завтра как-нибудь, Шарапова, наверное, моется иногда?

– Ну, – хихикнула Настя. – Я чесаться начинаю, когда долго не моюсь. Прикинь, Шарапова выходит играть и так чешется потихоньку, чтоб камеры не видели.

Замолчали. Темно-темно в комнате. Тихо и бездомно. Катя думает о матери, отце и Андрюшке, представляет, как отправит им денег с первой зарплаты. Думает, когда это может быть и сколько может получиться, потом вспоминает, что им с Настей нечем пока и за квартиру заплатить. Чувствует, как какие-то букашки ползут по виску и шее. Пробует испуганной рукой и с облегченьем понимает, что это пот.

Настя лежала тихо, потом скинула с себя тяжелое одеяло, вытянула руку и пощупала близкую стенку. Вспомнила, как спали вчера среди упаковок у Сапара на складе. Вчера было холодно и страшно под гигантскими сводами вокзала, сегодня жарко и тесно. Поднялась на локте:

– Не спишь? – осторожно потрогала Катю.

– Нет.

Настя молчала в темноте. Потом вздохнула и спросила задумчиво.

– А зачем люди живут?

– Что? – не поняла Катя.

– Вот и мы с тобой… и таджики эти… они побросали всё, всю свою жизнь там, стариков, детей и поехали, хрен знает куда, в холодную и злую Москву. Им здесь холодно, плохо, их здесь ненавидят… Он быстрее, чем я на калькуляторе, считает, а стоит пирожки продает! Что за фигня, а? И мы вот, почему мы ночуем в этом чулане? Могли бы дома… – она замолчала. Потом легла на спину и сказала в потолок. – Что мы там могли бы? Ничего! – Ответила решительно сама себе и опять замолчала надолго.

– Я тоже по дому скучаю, – шепнула Катя, – дома лучше.

– Зачем все это? Вот такая вот придурочная жизнь? Ради денег, что ли… Ни хрена себе! Какой козел все это придумал?!

Катя молчала. Настя зашевелилась, снова поднялась на локте и, тихо хихикнув, зашептала:

– Мы с бабой Диной баню натопим, напаримся, а потом чай на кухне пьем вдвоем! А?!

– А я после бани читать люблю.

– А мне скучно читать. Может, только про рецепты… Я же правда свой ресторан хочу, чтобы я там все делала, все устраивала, а потом выходила бы так и смотрела, как люди у меня отдыхают. Все красиво, тихо, музыка на рояле… Почему у нас в Белореченске так нельзя? – Настя замолчала. – Я один фильм смотрела… там вот так и было! И хозяйка еще такая красивая, у нее детей куча… пять, наверное.

Помолчали, за стеной спали, негромкий храп слышался. С другой стороны, в кухне женщины разговаривали по-таджикски. Иногда тихо смеялись.

– Я никогда в жизни не бывала в ресторане, – шепнула Катя.

– Правда, что ль?

– Правда. Думаешь, мне в ресторан все-таки?

– Да что тут думать, ты «Кать» чокнутая… а я смотрю, ты сегодня смурная какая-то…

Катя вздохнула тяжело в темноте, повернулась к сестре:

– Я не из-за этого. Отец, как мы уехали, не встает…

– Звонила?

– Да.

– Из-за того, что ты уехала, не встает?

– Нет, – Катя замолчала, – ему вставать почти нельзя, только, чтобы пролежней не было, а он матери пытался помогать, когда я уехала. Все хотел делать из коляски, мама говорит, даже за водой с одним ведром ездил в колодец… – Катя опять замолчала, в темноте слышно было, как хлюпнула тихо носом, – мать хочет хирурга из Иркутска позвать, чтоб посмотрел…

– Ну?

– Семь тысяч рублей надо, а у нее денег нет на телефон положить… – слышно было, как Катя глотает слезы.

– Кинь ей!

– Я кинула.

Тихо сделалось в комнате. Таджички примолкли. С мужской половины доносился негромкий храп.

– Да-а-а, тяжело твоим… – Настя думала о чем-то, потом, вздохнула, – хорошенький, конечно, Андрюшка, но так подумать – не надо было теть Ире его рожать!

– Ты что болтаешь, Насть?!

– Ты и сама это знаешь. Что за жизнь у него будет? Денег на телефон нет, а тут целый ребенок живой!

Катя молчала.

– Не было бы сейчас Андрюшки, мать могла бы за отцом ухаживать, может, и операцию уже сделали бы. Чем она думала, когда рожала? В сорок-то лет? Она что, не видела, какая вокруг жизнь? Я уже тогда в Москву собиралась…

– Гадость, Настька, ты сейчас сказала. Будет у Андрюшки жизнь как жизнь…

– Ну да, только у теть Иры три мужика сейчас на руках! А руки-то две! Тебе придется на них вкалывать, а у тебя своя жизнь! Мне тебя жалко! – Настя зевнула.

– Какая ерунда! – сказала с досадой Катя.

– Жизнь – не ерунда… Она – одна!

– Это точно. Денег мне надо заработать! Если не заработаю, то не знаю…

– Вот я и говорю, все деньги да деньги, ради них и живем, получается. – Настя опять крепко зевнула и повернулась на бок.

Женщины на кухне подвигали стульями и замолчали. Тоже улеглись где-то. Настя уснула, а Катя долго еще лежала с открытыми глазами.