Искушение для искусителя

Лекция первая: вводная

– Я повторюсь: ты не пойдешь на эти спецкурсы!!! – мама повысила голос и снова начала нервно вышагивать по комнате. Еще немного и на шикарном длинноворсном ковре в гостиной останется протоптанная колея.

– Ева, может, стоит все же ей позволить?.. – мягко начал отец, но она не дала ему закончить.

– Нет, нет и еще раз: НЕТ! Хватит уже того, что она наплевала на мое мнение и параллельно с Высшей школой все равно пошла учиться на общее отделение!

– Мам, я вообще-то все еще здесь, – я помахала рукой.

– Ника!!! – хором воскликнули родители.

– Хар, да в чем проблема?! Я всего лишь хочу побольше узнать о Верховных. И лучше подготовиться к своей будущей работе.

Мать слегка побелела, но ответила твердо:

– Нет. Особенно по первой причине!

– Ева! – в голосе отца зазвенела сталь.

Интересно. Чего это папочка вдруг разозлился?

– Иер! – в тон откликнулась мама.

Родители сверлили друг друга гневными взглядами, а у меня появилось желание убраться от них как можно дальше.

– Ника, – позвал отец. – Ты пойдешь на спецкурсы. А сейчас брысь отсюда.

И, не дожидаясь моего исчезновения, он пошел на маму. Ох, что сейчас будет…

Чтобы вы понимали. Когда Глава Второго круга Ада и его жена начинают выяснять отношения… демоны бегут на другой конец преисподней и даже дальше, попутно прося ангелов укрыть их под юбкой…

На самом деле мама – добрая чертовка. Но не стоит доводить ее до кипения. Мало не покажется.

А в случае спецкурсов… Я прекрасно понимаю ее.

Раскрою вам тайну. Вся наша родня вообще сомневалась, что я могу появиться на свет. Почему?

Ой, тут история за гранью. Моя маман. Ну та, которая сейчас в гостиной орет на папу, была когда-то обычной девушкой. Потом умерла из-за нелепой случайности. И что вы думаете?

Не. Ошибаетесь. Она попала в Рай. А потом заскучала. И ее отправили в Ад. На каникулы. Да-да, я, услышав эту историю впервые, тоже с трудом подняла челюсть с коленок. Но факт остается фактом: чистую душу по имени Ева отправили к чертям на месяц.

И тут-то они с папой и познакомились.

Закрутилось-завертелось, и мамуля заявила, что в Раю, конечно, климат лучше, но в Аду компания приятнее. И страшное Высшее сделало ее чертовкой.

Надо ли объяснять, что все сильно сомневались, что такая женщина может продолжить прославленный род искусителей, берущий свое начало аж от самого Асмодея?¹

Но мама и тут всех удивила. И вот она я. Прошу любить и жаловать, Ника.

И судя по знакомым шагам, любить и жаловать меня сейчас будет Люцифер.

– Привет, горе!

– Дедушка Фер! – я повисла на шее у своего далекого (и это мягко сказано) родственника.

– Хар, раздавишь! – прохрипел Верховный. – И я просил меня так не называть. Какой я тебе дедушка?!

– Самый любимый, – я чмокнула его в щеку.

– Подлиза. Я выгляжу едва ли старше тебя… – пожурил он и вдруг сменил тему: – Что, Ева все еще против того, чтобы ты посещала наши лекции?

Люцифер как всегда зрел в корень. Да и прав он, конечно. Что за дедушка, выглядящий так, словно только что вернулся со съемок обложки глянцевого журнала, модного у людей двадцать первого века?

И, честно говоря, он вообще мне не родственник. Просто, когда маму сделали чертовкой, он принял ее в свой род. Ну, или как-то так. Поэтому с рождения я была уверена, что Люцифер – мой дедушка по маминой линии. И узнала правду, только поступив в университет.

Но детская привычка никак не хотела исчезать. И Верховный черт, ответственный за высокомерие и гордыню, вынужденно мирился с моими шалостями.

Фер – частый гость нашего дома. И вот что странно. Несмотря на то, что папе по долгу службы приходилось много контактировать со всей Верховной Семеркой, только Люцифер бывал у нас. Остальных я видела крайне редко. Особенно самого загадочного из них – Асмодея.

– О чем задумалась, милая? – Люцифер наблюдал за мной своими удивительными стальными глазами.

– Это все из-за Асмодея, да? Мама переживает из-за него? – в лоб спросила я.

– Ника…

– Фер! Я давно уже не ребенок. И знаю обо всем, что между ними произошло…

– И за это твоя мама чуть меня не убила, – буркнул он.

– …но я все равно не понимаю, почему она думает, что этот Верховный может мне навредить, – закончила я, проигнорировав Люцифера.

– Ника, она так не думает, – дедушка тяжело вздохнул. – Она просто беспокоится о тебе. Как беспокоилась бы любая человеческая мать… Ты скоро отправишься на свое первое задание в рамках практики на спецкурсах. И она опасается того, что мы можем запудрить тебе мозги. Правда не очень понимаю, чем и зачем…

– Ясно…

– Не вешай нос. Иер уговорит ее, – Фер обнял меня за плечи и чмокнул в макушку.

– Надеюсь.

– Так и будет, – и, поцеловав меня еще раз, но уже в щеку, Верховный направился туда, откуда доносились крики моей матери и звон битой посуды.

Я же поплелась к себе.

Не знаю, что мужчины вчера сделали с мамой, но утром в комнату вошел папа и, бесцеремонно стащив с меня одеяло, велел собираться на учебу.

– Сегодня первый день спецкурсов. Ты же не хочешь пропустить вводные лекции? – весело пожурил отец, ставя на столик завтрак.

В жизни не собиралась так быстро! Одеваясь и жуя бутерброды, я пыталась затолкать в сумку все необходимое, чтобы вечером не заходить к родителям.

Последнюю пару лет, если можно так сказать, я жила в старом домике отца. И оставалась у родителей крайне редко. Я бы и вчера отправилась к себе, но заснула в ожидании решения.

Наверное, странно, что взрослая самостоятельная девочка получает разрешение на учебу у папы с мамой, да? Но если бы ваши родители были… В общем, если бы мама сказала «нет», меня бы даже на порог университета не пустили. Вот так-то.

А сейчас вот пропустили. И даже кивнули в знак приветствия. Так что на первую лекцию я все же успела. Хоть и влетела в просторную аудиторию одной из последних.

Поздоровавшись со всеми сразу, я плюхнулась на свое любимое место – второй стол в третьем от окна ряду.

Так блокнот, ручка… Куда я дела лешеву расческу?!

– Приветствую, выпускники, – в аудиторию стремительно вошел Люцифер, и мне пришлось прекратить свои поиски. – Предлагаю сразу приступить к делу.

Едва слова сорвались с его губ, как вся женская половина курса подавилась вздохом. Девчонки тут же переключили все свое внимание на серебряноволосого Верховного, и я не могла их винить за это. Голос у Фера был… чувственный. Глубокий проникновенный, наполненный такой гаммой оттенков, что женщины легко теряли голову. Даже странно, что такой потрясающий голос принадлежал Верховному, ответственному за гордыню, а не за похоть. Боюсь подумать, что будет, когда мы услышим Асмодея…

Мне было проще, чем сокурсницам. Я просто привыкла к Феру. А вот они, бедняжки, сидели и пускали слюнки. Ведь Верховный не только обладал чудесным голосом, но был еще и бесстыдно красив. Представьте: волосы цвета плавленого серебра, стальные глаза, тонкие черты лица… Высокий и жилистый. Этакий скучающий человеческий аристократ. Утонченный и обманчиво мягкий. Да в любую эпоху мимо него не смогла бы пройти ни одна женщина!

И поверьте, он прекрасно знал, какое впечатление производит…

Люцифер обвел аудиторию взглядом и, заметив меня, подмигнул. Я хихикнула, проигнорировав косые взгляды, а он начал лекцию.

– Как вам известно, сегодняшний день открывает череду спецкурсов от Верховной Семерки. Цените эту возможность перенять бесценный опыт ваших старейшин.

Он снова обвел взглядом всех присутствующих и, опершись на столешницу, продолжил.

– Меня зовут Люцифер. Но и это вы знаете. Знаете же?

Верховный затих. И только после нашего нестройного и неуверенного «да» заговорил снова.

– Я отвечаю за высокомерие. Гордыню, если хотите. Называйте, как вам больше нравится, сути это не изменит, – он усмехнулся. – Нужно ли мне напомнить вам грехи остальных Верховных?

Народ замотал головами, что почему-то вызвало ехидную улыбку Люцифера.

– О, пока не забыл! Спецкурсов у вас будет только шесть. Да, не удивляйтесь. Бельфегор² слишком ленив, чтобы читать лекции.

В аудитории послышались смешки. Но тут же стихли. Мои сокурсники достаточно быстро сообразили, над кем позволили себе похихикать и прикусили языки.

– Понятие гордыни одно из ведущих во всем комплексе семи смертных грехов. Оно лежит в основе или пересекается с такими пороками, как алчность, зависть и гнев. Например, стремление к обогащению вызвано тем, что человек хочет стать не просто богатым, а богаче остальных людей, он завидует потому, что не допускает мысли, чтобы кто-то жил лучше его, он раздражается и сердится, когда другой человек не признает его превосходства и так далее. Именно поэтому почти все богословы ставят гордыню на первое место³. Это не мое мнение. Это цитата из рассуждений о грехе людей. Но нам с Верховными эта мысль понравилась, и поэтому спецкурсы открываю именно я.

Он помолчал несколько секунд, давая нам переварить первую порцию информации, а потом медленно заговорил:

– Ну а теперь, начнем с азов. Согласно доктрине католической церкви… О, не надо делать такие лица! Вы же изучали историю религии. И прекрасно понимаете, что и мы, Верховные, будем иногда ссылаться на представления людей, чтобы объяснить те или иные вещи! – Люцифер недовольно нас осмотрел и продолжил: – Итак, согласно этой доктрине, гордыня – это переходящая за все пределы любовь к самому себе, которая становится выше любви к богу. Она противоречит первой заповеди. Но я бы посмотрел на это немного иначе…

И Верховный затянул длинную монотонную лекцию о своем грехе.

Ближе к вечеру я начала сомневаться в том, что посещение спецкурсов – это хорошая идея. Нет, мне было интересно познакомиться с Верховными и послушать их. Но в большинстве своем лекции оказались довольно скучными. А обстановка учебного корпуса – гнетущей.

Снаружи студенческий городок выглядел если не красиво, то, как минимум, монументально. А внутри… Я в свое время увлекалась средневековьем и читала все, что смогла найти о том периоде человеческой истории. Так вот, учебный корпус чертей напоминает изнутри средневековый замок. Стены из грубо оттесанного камня, и такой же пол, окна с витражами и гобелены на стенах.

В аудиториях между рядами здорово мешали колонны, поддерживающие потолочные арки. И совершенно резали глаз более современные (опять же по меркам людей) шкафы, полки и парты.

Странная обстановка и странные Верховные…

Поэтому последнего на сегодня занятия – с Асмодеем – я ждала с нетерпением. Я давно мечтала побольше узнать об этом загадочном Верховном, с которым связана моя семья. Но возможность появилась только сейчас. И я надеюсь, что не разочаруюсь…

Я сидела как на иголках, ожидая, когда Верховный войдет в душную аудиторию. И я оказалась не одна такая. Многие на курсе были наслышаны о довольно нелюдимом черте и тоже хотели посмотреть на местную легенду.

И все равно мы пропустили момент, когда старая дубовая дверь распахнулась, и главный искуситель Ада влетел в аудиторию.

– Приветствую, выпускники, – загадочно улыбнулся Верховный, замерев перед преподавательским столом.

Демоны… Он был удивительным… И в тоже время таким… простым. Что это просто вгоняло в ступор.

Асмодей наблюдал за нами, пока мы изучали его.

Простое, слегка округлое лицо, умело украшенное трехдневной щетиной. Бездонные черные глаза и иссиня-черные волосы, выбритые на висках. Ничего особенного. Но мне до дрожи захотелось прикоснуться к нему. Провести кончиками пальцев по мягкой линии скул… тонким губам…

Я тряхнула головой, пытаясь прогнать наваждение. А Верховный заговорил:

– «Я устраиваю забавные браки – соединяю старикашек с несовершеннолетними, господ – со служанками, бесприданниц с нежными любовниками, у которых тоже нет ни гроша за душой. Это я ввел в мир роскошь, распутство, азартные игры и химию. Я изобретатель каруселей, танцев, музыки, комедии и всех новейших французских мод. Одним словом, я Асмодей, по прозванию Хромой Бес. …Я бес сладострастия, или, выражаясь более почтительно, я бог Купидон. Это нежное имя мне дали господа поэты: они рисуют меня в очень привлекательном виде. Они утверждают, что у меня золотые крылышки, повязка на глазах, в руках лук, за плечами колчан со стрелами и что при этом я восхитительно хорош собой».

Народ завис. Я сама сидела, приоткрыв рот от удивления. А Асмодей, налюбовавшись нашими растерянными лицами, усмехнувшись, пояснил:

– Так меня описывал некто Лесаж в своем романе «Хромой бес». Правда, по его словам я душка? – Асмодей еще раз усмехнулся. – Но давайте серьезно. Итак, дамы и господа, я – Верховный искуситель Ада, – он запрыгнул на стол. – Согласитесь, смешно? Каждый второй сидящий здесь черт – искуситель. А мы – Семерка – и вовсе мастера этого нехитрого дела. Все семеро. Без исключений. Но лавры достаются мне. Почему?.. Я повторюсь. Нет, перефразирую. Неважно, в чьей ветви вы родились. Две трети из вас – все равно искусители. И ваша главная задача – искусить человека так, чтобы он был готов отдать все, включая душу за то, чего он так желает. А наша задача – научить вас давить на тот грех, которому ваша жертва легче всего может поддаться. В моем случае – это похоть. Самое сладкое искушение из всех возможных.

Он довольно улыбнулся, продолжая разглядывать нас. И я была уверена, что каждый сидящий в аудитории не мог оторвать от него взгляд. Потому что сама наблюдала за ним как зачарованная. И чувствовала, как внутри вспыхивает совершенно неуместный огонек желания. И чем чаще я встречалась взглядом с Верховным, тем сильнее он разгорался…

– Итак, мой грех один из самых приятных. Самых чувственных и ярких. Похоть. – Теперь он ухмыльнулся, сверкнув глазами. – Но вы знаете, что Левиафан, например, – мастер искушать через чудеснейший порок. Через зависть. А Люцифер? Вы и представить себе не можете, как тонко он играет на людской гордыне… Но я отвлекся. Наш гуру, Фер, наверняка поведал вам о грехе?

Последняя фраза явно была вопросом. Так что в аудитории послышались неуверенные утвердительные возгласы.

– Да! – громко ответила я. И только после поняла, что натворила.

– Кто тут у нас? – вскинулся искуситель. – Встань!

Пришлось подчиниться.

– Ника Иерон Искуриус, Верховный, – отрапортовала я, сделав легкий поклон.

– Ника Иерон Искуриус… – протянул Асмодей, рассматривая меня. – И что же ты можешь рассказать нам о грехе?

Хар! Он говорил так, что само собой возникало желание броситься на него прямо в аудитории. На глазах у всех. Броситься, прижаться всем телом и поцеловать.

– Ника?

Голос искусителя вывел меня из транса. Я смутилась и пробормотала:

– Простите, Верховный, я отвлеклась…

– Конечно, отвлеклась. Внимание, курс! Вот так действует обаяние похоти на человека, – и, указав на меня рукой, он подмигнул.

Я почувствовала, что покраснела. И непросто покраснела. Щеки и шея пылали от стыда. Так глупо поддаться его чарам и даже не заметить этого! Да еще и на глазах у всех!

Народ отреагировал неоднозначно. Кто-то тихо посмеивался над моим промахом. Кто-то выглядел растерянным, словно и сам попался на удочку Верховного. А кто-то и вовсе сидел и что-то конспектировал.

– Ну а теперь, милая, поведай нам, что же Люцифер рассказал о грехе? – как ни в чем не бывало, снова потребовал Асмодей.

– Он рассказывал, что каждая религия по-своему понимает грех, – медленно, запинаясь, начала я. – Но мы в Аду придерживаемся своих собственных взглядов. Так как Верховная Семерка… хм… отдала предпочтение семи конкретным грехам… Это и сформировало то, что люди называют «главными» или «коренными» грехами.

– Перечислишь?

Демоны, да я бы с довольствием сейчас сбежала отсюда, вместо того, чтобы повторять прописные истины. Но кто же мне позволит? Так что я покорно ответила:

– Чревоугодие, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость. И блуд. Изначально.

– Почему восемь? – еще один спокойный вопрос.

– В христианстве их выделяют, как «личные грехи». Все восемь. Поступки против совести и десяти заповедей. Позже из них сформировались семь смертных грехов. Видимо, вы решили внести коррективы в сознания людей, – я неуверенно улыбнулась.

– Хорошо, – он отвернулся от меня, и я тут же села. – Итак, похоть. Интересный, приятный, желанный грех. Но что есть похоть?

На этот раз в аудитории стояла абсолютная тишина. Наученные моим опытом сокурсники, молча, уткнулись взглядом в свои узкие учебные столы и делали вид, что понятия не имеют, о чем речь.

– Ясно… Я разочарован, дети. Вот вам немного пищи для размышлений. Католическая церковь считает, что похоть – это неумеренное стремление к сексуальному наслаждению. Желания и деяния, по их мнению, признаются неумеренными, когда не согласуются с божественным замыслом, который состоит в благоприятствовании взаимной любви между супругами и продолжению рода. Я понятно излагаю?

В этот раз внимательно слушавшие Верховного черти ответили хором. Асмодей хмыкнул, явно забавляясь, глядя на страх ребят быть поднятыми со своего места, и продолжил.

– Или вот вам цитата из дневника одной проститутки. «За час я беру триста пятьдесят швейцарских франков. Это – дорого. За вычетом времени, нужного, чтобы раздеться, более или менее правдиво изобразить какие-то ласки, поговорить о чем-то совершенно очевидном и одеться, на секс как таковой остается всего одиннадцать минут», – Асмодей говорил так, словно помнил текст записи наизусть. Возможно, так оно и было, потому что так ни разу и не сбившись, он закончил: – «Одиннадцать минут. Весь мир вращается вокруг того, что длится всего-навсего одиннадцать минут. И вот ради этих одиннадцати минут в сутки (при том заведомо невыполнимом условии, что все мужчины ежедневно занимаются любовью со своими женами) они вступают в брак, обеспечивают семью, терпят плач младенцев, подыскивают правдоподобные объяснения, если ненароком вернутся домой позже обычного, глядят на десятки или сотни женщин, с которыми были бы не прочь прогуляться по берегу Женевского озера, покупают дорогую одежду себе и еще более дорогую – им, платят проституткам, чтобы компенсировать нехватку – а чего именно, они и сами не знают – поддерживают огромную индустрию косметики, диеты, фитнесса, порнографии, и вопреки расхожему мнению, в чисто мужском обществе говорят не о женщинах, а делах, о деньгах, о спорте. Что-то неладно с нашей цивилизацией»⁴. Что вы об этом думаете? Весь мой грех, всю мою работу люди свели к одиннадцати минутам. Наглецы…

Мы молчали. Верховный оказался великолепным рассказчиком, и мы слушали его, затаив дыхание. Однако Асмодей не стал продолжать лекцию. Вместо этого, он хмуро осмотрел аудиторию и сказал:

– Но не буду-ка я облегчать вам задачу. Так что записывайте домашнее задание, – Асмодей подождал, пока перестанут шуршать страницы раскрывающихся блокнотов, и продолжил: – Первое. Вначале следующей лекции вы должны определиться с наставником. И сообщить ему об этом. Я возьму… хм… ну пусть будет десять учеников. Остальные Верховные зачастую берут и больше… Второе. Вот вам буддийская легенда: «Чу и Ву, проведя неделю в монастыре, где они предавались медитациям, возвращались домой. И по дороге рассуждали о том, какие искушения одолевают человека. Подойдя к берегу реки, они увидели красивую женщину, не знавшую, как перебраться на другой берег. Чу поднял ее на руки и перенес через реку, после чего продолжил свой путь вместе с Ву.

Спустя небольшое время тот спросил:

– Мы с тобой говорили об искушении, а потом ты взял эту женщину на руки. И тем самым дал греху возможность проникнуть в твою душу.

– Дорогой мой, – отвечал ему Чу, – я поступил естественно. Встретил женщину, перенес через стремнину и оставил на другом берегу. А вот ты продолжаешь нести ее в мыслях своих – и потому находишься ближе ко греху».

Он диктовал медленно, давая нам возможность записать легенду слово в слово.

– На следующем занятии расскажите мне, кто из монахов прав. Кто же из них ближе к греху.

И не дожидаясь наших возможных вопросов, он вышел из аудитории. И что это было?