О, тут она была права. Когда-то Финн постоянно боролся с желанием защитить Женевьеву, оградить ее от деда – даже сделать ему больно за то, как он обращался с ней. Долгие годы унижений сделали свое дело – девушка была робкой и забитой. Но даже тогда в ней чувствовалась скрытая энергия, огонек жизни, который можно было раздуть в красивое пламя – и ему это удалось.
И вот он смотрел в ее глаза, в которых полыхала ярость, и в нем закипало восхищение. Хотелось схватить ее, прижать к себе и целовать, с головой окунаясь в эту страсть. Но так было легко заработать пощечину, а еще лишиться возможности видеться с сыном. Правда, Финн в равной степени боялся этой встречи – он представления не имел, как вести себя с малышом. Насколько он помнил своих родителей, оба были посредственным примером для подражания. Слишком занятые собственными делами, они часто, казалось, и не вспоминали о том, что у них есть дети. Их присутствие в его жизни напоминало визит Санта-Клауса или пасхального кролика – раз-два в год они являлись, принося с собой волнение и множество подарков, в которых он, по сути, не нуждался. Обделяя детей вниманием, они делали все, чтобы обеспечить тех всем мыслимым и немыслимым. Правда, от этого им вовсе не было легче жить. Финн не хотел становиться таким отцом. Может, сейчас он и не представлял, как обращаться с ребенком, но собирался этому научиться.
Пристальный взгляд Женевьевы спустил его с небес на землю – пора было сказать хоть что-то.
– Я не жду, что ты простишь меня, Женевьева, – начал он. – Но мне жаль, что случилось так, как случилось. Ты, наверное, не поверишь мне…
– Конечно нет, ведь ты сделал все, чтобы подорвать доверие к тебе.
Финн кивнул, признавая ее правоту.
– Но я не собирался красть «Звезду Райли» той ночью.
– Тебя поймали с камнем в руках, а на его месте лежала подделка.
– Дженни, к тому моменту камень был у меня уже три дня. Я вернулся, чтобы его положить на место. Вначале я, конечно, хотел забрать его и исчезнуть, но не смог. Впервые в жизни что-то, точнее, кто-то был для меня важнее успеха предприятия.
Женевьева бросила на него взгляд, в котором читалась буря эмоций, Финн обожал ее за эту открытость. Никогда прежде он не встречал такого человека, и, учитывая жизнь, которую девушка вела до встречи с ним, эта ее особенность была поистине удивительной. Любой стал бы на ее месте жестким, потерял интерес к жизни, но Женевьева была точно глоток свежего воздуха для любого, кто встречал ее. И для него – потому что он как раз ожесточился от той жизни, что была у него.
– Что? – осторожно переспросила Женевьева.
– Я приехал, чтобы положить камень на мес то, – повторил Финн.
Он снова вспомнил ту ночь. Украсть «Звезду Райли» было несложно, сложно было справиться со своей совестью – и еще труднее уйти от Женевьевы. Однако, решив вернуть драгоценность, Финн не спланировал эту акцию: кто бы мог подумать, что это окажется опаснее кражи?
Девушка нахмурилась.
– Что это меняет, Финн? Ты все равно украл его.
– Да, но не смог оставить себе. Ты была для меня важнее.
– Если бы это было так, ты бы его не взял.
– Если бы ты знала меня получше, ты бы поняла, как это утверждение далеко от истины.
Женевьева сжала губы.
– Ты прав. Я совершенно тебя не знаю. Но чья это вина? Не одну неделю я летала в облаках от счастья, думая, что познакомилась с прекрасным мужчиной, и жестоко разочаровалась, потому что все это оказалось фарсом.
– Не все.
– Как я могу тебе верить после того, что произошло? Да и, знаешь, мне не хочется задумываться о том, что из сказанного тобой ложь, а что правда. Что было, то прошло. Я позволяю тебе увидеться с сыном только потому, что суд утверждает, что у меня нет другого выбора. Но я больше чем уверена, что для тебя это не более чем новая игрушка. Через пару месяцев твое внимание займет что-то другое, и ты исчезнешь.
Финн подошел к ней вплотную – та Женевьева, что он знал раньше, непременно бы испугалась, но эта новая женщина, которой она стала, лишь вскинула голову и упрямо посмотрела на него. В груди его поднялась волна гордости за нее – и еще захотелось рассмеяться. Наклонившись, он прошептал, почти касаясь губами ее губ:
– Не рассчитывай на это, Дженни, я никуда не денусь.
По телу ее пробежала дрожь, это было заметно, но вот Женевьева фыркнула и отступила.
– Если мы закончили обсуждать прошлое, – склонив голову, произнес Финн, – могу я увидеть Ноа?
Ее презрительный взгляд был ему ответом, но Финн лишь спокойно ждал, зная, что он ничего не сможет поделать. Ему даже нравилось наблюдать за разгневанной девушкой – глаза ее засверкали, на щеках появился румянец. Наконец она сказала:
– Ноа на заднем дворе. Сейчас я его приведу.
Она повернулась, не проронив больше ни слова, даже не предложив Финну присесть. Однако приличия беспокоили его сейчас меньше всего.
– Не надо, я пойду с тобой, – сказал он, делая шаг вслед за Женевьевой.
Она на миг остановилась, но не повернулась и продолжила идти. Взгляд Финна невольно скользнул по ее круглой попке, обтянутой джинсами. Ах, если бы можно было протянуть руку и шлепнуть ее… но он не был полным идиотом.
Они прошли пару комнат – одна из них определенно была рабочим кабинетом. Это Финн понял по сверкающим кусочкам камней, минералов и изогнутым металлическим полоскам. Другая была, похоже, гостевой комнатой, а за ней шла, возможно, хозяйская спальня. Женевьева остановилась у двери, закрывая обзор, но Финн смотрел лишь на ее лицо – потому что в мгновение ока оно изменилось. На нем читались неподдельная любовь и восторг – если бы хоть раз его мать посмотрела на него так… на него никогда и никто так не смотрел. Кроме Женевьевы… когда-то.
Женевьева чувствовала себя в смятении, понимая, что не готова к общению с Финном и к знакомству его с сыном. До сих пор в ней пробуждались какие-то чувства к нему – что было странно, учитывая все, что он сделал. Его предательство отозвалось в ней особенно сильно – ведь она, изголодавшись по теплу, человеческому общению, пониманию, так легко поверила в его ложь о любви, о том, что она красива, талантлива и умна. Дед беспрестанно повторял, что ей нельзя доверить ничего мало-мальски важного, и она до того привыкла к мысли о собственной никчемности, что хватило бы и пары ласковых слов, чтобы растопить лед. Но Финн дал ей куда больше – он помог почувствовать ту жизнь, о которой она все время мечтала. Было глупо с ее стороны поддаться на уловку. Но, с другой стороны, откуда ей было знать? До появления Финна она и понятия не имела о том, как складывается жизнь у других и чего не хватает ей, не знала, что заслуживает большего, чем постоянное эмоциональное насилие, которому ее подвергали. Теперь она куда умнее и сильнее… однако это лишь больше озадачивает, потому что непонятно, почему она до сих пор так реагирует на Финна. В тот момент, когда он вошел, сердце ее подпрыгнуло, дыхание перехватило, ладони вспотели, а трусики предательски намокли.
Понятно, что его внешность и манера держаться сыграли в этом не последнюю роль, но кто, как не она, знал, что за его улыбкой нет искренней теплоты, а каждое слово можно ставить под сомнение. Очевидно, разум покинул ее вместе с памятью. Что ж, по крайней мере, стоит напоминать себе о том, что сейчас визит Финна не был связан с ней – он здесь лишь для того, чтобы повидать сына.
Сделав глубокий вдох, Женевьева прошептала:
– Иди поздоровайся с ним.
Впуская Финна, она отошла от двери. Ей хотелось понаблюдать за Ноа и его реакцией на нового человека, но она не в силах была удержаться и перевела взгляд на его отца. И замерла, чувствуя, как грудь ее словно стянуло тугим ремнем при виде восхищения, что появилось во взгляде Финна. Она была уверена, что это искренняя радость – и что-то, напоминающее надежду.
– Он похож на моего брата, – произнес Финн.
– Он похож на тебя, – возразила Женевьева.
Финн покачал головой, и она удивилась: неужели он не видит поразительного сходства между собой и малышом? Когда Ноа был совсем крохой, это не было столь очевидно, но, подрастая, он все больше напоминал отца. Если бы не светлые волосы и голубые глаза, вздернутый носик и форма рта… даже озорная натура мальчика, его улыбка была такой же, как у Финна.
Почувствовав на себе пристальный взгляд, Ноа поднял голову – и, как всегда при виде матери, лицо его озарилось улыбкой. Женевьева взяла сына на руки.
– Спасибо, Мэдди, – обратилась она к подруге.
– Рада помочь. – По пути к выходу та окинула Финна злым взглядом, и через несколько мгновений входная дверь громко хлопнула. Они остались втроем.
На миг Женевьеве стало страшно, и она с трудом подавила в себе желание окликнуть Мэдди, чтобы она вернулась. Но ее отвлек Ноа. Похлопав ручками по ее щекам, он произнес:
– Мама.
Подойдя к Финну, она сказала:
– Ноа, это твой папа. Финн, познакомься с Ноа.
Мальчик с любопытством склонил голову набок – точно так же сделал десять минут назад Финн, – прищурился и затаил дыхание. Но пауза не затянулась надолго. Вытянув ручки, Ноа требовательно произнес:
– Подними.
К удивлению Женевьевы, Финн не колеблясь взял сына на руки. На мгновение лица их оказались на одном уровне, и они пристально посмотрели друг на друга. На лице Финна расплылась блаженная улыбка. Ноа же ткнул пальчиком в книжную полку и так же требовательно сказал:
– Книгу.
Финн снова повиновался. Сняв с полки книгу, он сел в кресло-качалку, усадил Ноа на колени, точно делал так всегда. Женевьева, понаблюдав за ними несколько секунд, тихо повернулась и ушла – смотреть на них было невыносимо, и она возненавидела себя за это.