Глава 3

Амелия сидела за кухонным столом. Дни сменяли друг друга, принося новые откровения и приглушенные споры. Она до сих пор не могла поверить в то, что он мог так поступить с ними. Только не Том. Он всегда казался таким искренним, таким открытым к обсуждению любых тем. Для нее это было глотком свежего воздуха, в котором она отчаянно нуждалась после стольких лет, прожитых с матерью. Вот почему она влюбилась в него тогда, в самом начале. Ну, и еще в его глаза, глубокие и синие, как океан, такие же, как у ее отца.

Ее повышение сказалось и на нем тоже, она это понимала. Но в тот момент он отнесся к ней с такой чуткостью. Она сказала ему, что чувствует вину за то, что эгоистично ставит на первое место карьеру, пока Шарлотта еще учится в школе. А он рассмеялся и ответил, что только она может чувствовать себя виноватой за желание тратить больше времени на сбор средств для борьбы с раком.

– Я не хочу стать похожей на свою мать, – призналась она. – Думать только о карьере и совсем не обращать внимания на дочь. Я не допущу, чтобы Шарлотта чувствовала себя брошенной.

– Ты ничуть не похожа на свою мать, – заверил он ее словами, которые она всегда мечтала услышать. – К тому же у тебя есть я. Мы партнеры.

Их отношения давно перестали быть похожими на партнерство. А его слова оказались не более чем пустым звуком. Он часто отсутствовал допоздна, уверяя, что занят работой. Теперь-то Амелия понимала, что его задержки были связаны с бизнесом, трещащим по швам. И все-таки, неужели он не мог просто довериться ей? Она знала, что временами вела себя резковато, а он – чересчур робел и что, когда они оба уставали – а в последнее время это происходило слишком часто, – они легко могли сорваться друг на друга. Но они были Том и Амелия. Амелия и Том. Они любили друг друга.

По крайней мере, раньше любили.

– Ты действительно этого хочешь? – спросил он.

Вопрос вызвал в ней прилив гнева. Как будто вся эта ситуация была ее виной и ее решением.

– Нет, – произнесла она. – Не хочу. Я ничего этого не хотела. Но кто-то не оставил мне выбора, верно?

Он кивнул.

– Да, – сказал он. – Мне жаль.

Она невольно смягчилась, когда взглянула в его глаза, и на секунду ей захотелось простить его. Но она не могла. И дело было не только в деньгах, которые он снимал с их совместных счетов. И не в долгах, накопившихся на них обоих. И даже не в тайных перезакладах, которые могли стоить им дома. Дело было в обмане. В двуличии. Судя по всему, он проворачивал это годами, скрывая убытки, которые приносил бизнес.

И за все это время он так и не признался ей. Ни разу. Как она могла быть такой наивной и не замечать всего, что происходило у нее под носом? Может, поэтому он так благодушно воспринял ее повышение. Не потому, что радовался ее достижениям, а потому, что нуждался в дополнительном источнике дохода.

От этой мысли ей стало дурно, и она погнала ее прочь, после чего заговорила, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.

– Нам нужно продать дом. И это не мое решение, это решение банка. – Она сделала паузу. – Доверия тебе больше нет. Этот поезд ушел. Будет лучше, если мы поживем отдельно. По крайней мере, первое время, пока не решим, что делать дальше.

– Да, но я… – Он осекся. Возможно, он собирался сказать, что любит ее, подумалось Амелии. Он давно этого не говорил. – Хорошо, – сказал он вместо этого.

– Хорошо, – повторила Амелия, стараясь скрыть разочарование.

– У Шарлотты были факультативы после уроков, но с минуты на минуту она будет дома. Тогда и сообщим ей.

Амелия жалела, что из этой ситуации нельзя выйти так, чтобы не травмировать дочь. Но она должна быть с ней честной. Она не могла утаить от Шарлотты правду.

– Что именно ты хочешь ей рассказать? – спросил Том.

Услышав в его голосе беспокойство, Амелия взглянула на мужа.

– Ровно столько, чтобы она поняла. – Она попыталась выдавить улыбку, но судя по выражению его лица, ей это не вполне удалось. – Ты ее отец, – добавила она. – Она должна знать, что ты совершил ошибку и что ты все еще любишь ее.

– Конечно люблю, – сказал он. Амелия посмотрела на него, снова понадеявшись на слова любви и в свой адрес.

Они так и не прозвучали.

Амелия размешала банку томатного соуса в вегетарианском фарше, жарившемся на сковородке. Фарш успокаивающе зашипел, но оставался неаппетитного серого цвета, заставляя ее усомниться в правильности своих действий.

На самом деле, она знала, что делает неправильно. Она откладывала разговор, которого все равно было не избежать. Пожалуй, хватит.

– Шарлотта, Том, подойдите сюда, пожалуйста, – позвала она.

– Одну минуту, я почти доделала домашку, – отозвалась Шарлотта, и Амелию чуть не захлестнуло волной любви к своей добросовестной дочери.

Том вошел на кухню и достал из холодильника банку пива. Амелия скосила на него взгляд, но промолчала. Она и сама не отказалась бы от алкоголя.

Пришла Шарлотта и заглянула в сковородку.

– Он без мяса, – сказала Амелия, демонстрируя упаковку в качестве доказательства.

– Спасибо. – Шарлотта поочередно посмотрела на обоих родителей. – Вы рано вернулись домой, – отметила она с подозрением в голосе. – А ты готовишь мое любимое блюдо.

– Присядь, пожалуйста, – попросила Амелия. – Нам нужно тебе кое-что сказать.

Она набрала воздуха в грудь и посмотрела на Тома. Тот сосредоточенно вперился в банку, как будто читал не список ингредиентов, а остросюжетный триллер.

– Что такое? – спросила Шарлотта. – Это насчет щенка?

От разбитого сердца Амелии откололся еще один кусочек.

– Нет, – сказала она. – Это насчет меня и твоего папы. И тебя. И того, как нам всем быть дальше.

– Ладно, давай звонить бабушке.

Шарлотта вскинула на маму полный удивления взгляд; не часто можно было услышать от нее подобное предложение. Но вот они сидели в своем изрядно опустевшем доме и не знали, чем себя занять в отсутствие телевизора. И трех недель не прошло с тех пор, как Шарлотта нашла то злополучное письмо, но вся ее жизнь уже перевернулась вверх дном. Часть их имущества перевезли в хранилище на складе, но телевизоры и компьютер забрал какой-то татуированный здоровяк. Когда он приехал, мама Шарлотты велела ей сидеть в своей комнате и не высовываться. В компании палочников она слушала, как мужчина, насвистывая себе под нос, выносил их вещи, и мир Шарлотты рушился до основания, пока ее насекомые молча жевали листья бирючины.

– Почему у тебя остался телефон, а у меня нет? – спросила Шарлотта.

– Мы сокращаем необязательные траты, и твой абонемент как раз подходил к концу, – ответила мама. – Я уже объясняла. А мой телефон нужен мне для работы.

– Мне мой тоже нужен. Мои друзья…

– Ты можешь видеться с ними лично. Мы не так далеко уезжаем.

– Тогда почему я не могу остаться в своей школе?

Амелия вздохнула.

– С оплатой обучения возникла проблема, – сказала она. – Твой папа… допустил ошибку. Мы это уже обсуждали.

– Я все равно не понимаю…

Шарлотта обвела взглядом дом. Без мебели он выглядел огромным и пыльным, а на стенах, там, где раньше висели картины, теперь выделялись большие светлые пятна, и яркие прямоугольные участки – на коврах, там, где раньше стояла мебель. Она жила в этом доме с самого рождения, и мысль о том, чтобы покинуть его, заставляла слезы наворачиваться на глаза.

Мама обняла ее.

– Представляю, как тебе тяжело. Но ты должна быть храброй.

– Мне было бы легче быть храброй, если бы у меня был телефон.

– Вот у меня в твоем возрасте не было мобильного телефона, – сказала Амелия, крепче стискивая ее в объятиях. – И ничего, выжила как-то.

– Я скучаю по папе, – пожаловалась Шарлотта. Папа точно позволил бы ей оставить телефон. Она в этом ни капли не сомневалась. – Когда я теперь его увижу?

– Я уже говорила. У него сейчас очень много работы, так что какое-то время он поживет отдельно от нас.

– Ты его больше не любишь? – Шарлотта безуспешно пыталась осмыслить происходящее. Папа что-то напутал с деньгами, и мама разозлилась. Шарлотта тоже злилась; она не хотела покидать родной дом и уж точно не школу, где знала всех ребят большую часть жизни. Но она все равно любила своего папу. Если они собирались переезжать, папа должен был переезжать вместе с ними.

– Все не так просто, – ответила мама. – Нам нужно какое-то время провести порознь.

– Как долго? – Шарлотта провела пальцем по линии на стене, в том месте, где раньше висела свадебная фотография ее родителей, на которой они оба смеялись над чем-то, но никогда не могли объяснить Шарлотте над чем. – Он сможет и дальше помогать мне с домашкой по математике?

– Я разбираюсь в математике лучше твоего папы. Я сама тебе помогу.

– Я знаю, но…

– Так, – остановила ее мама, хватаясь за телефон. – Давай звонить бабушке.

– Я не хочу. От нее странно пахнет.

– По телефону от нее никак не пахнет. Да и потом, делать больше нечего. – Мама улыбнулась, и на мгновение в ее глазах сверкнули озорные искорки. – К тому же ты так и не поблагодарила ее за те великолепные дизайнерские наряды, которые она прислала. Честно говоря, я в шоке, что этот татуированный амбал на них не покусился.

Вопреки обстоятельствам Шарлотта и ее мама рассмеялись, что немного разрядило обстановку. Посылка с аляповатой одеждой, усыпанной яркими блестками, действительно удивила, обескуражила и развеселила их.

– Ты начни разговор, – предложила мама, – а я потом подключусь и сообщу наши новости. Пора ей обо всем узнать. – Она пожала плечами. – Она всегда недолюбливала твоего папу. Скорее всего, скажет, что предупреждала меня, а я зря ее не послушала.

– Он же не специально, – сказала Шарлотта, все еще надеясь на примирение.

Мама стиснула зубы, и мускул в нижней части ее щеки опасно задергался.

– Ну да. Что ж. Надеюсь, она расскажет нам, где закопан наш фамильный клад.

– Клад?

– Мечтать не вредно.


Грейс потребовалось мгновение, чтобы понять, откуда исходит звук, когда она спросонья разлепила глаза. Она не планировала дневной сон, поэтому с удивлением обнаружила себя в кресле только что очнувшейся от дремы, с недоеденным сырным сэндвичем в руке и капелькой слюны, свисающей с уголка рта. Когда она успела так постареть?

Предаваться размышлениям времени не было.

Звонил телефон.

Упершись в подлокотники, она поднялась с кресла и ринулась к сумке, по пути налетев на обеденный стол. Отряхнулась, назидательно пробормотала в пустоту предупреждение смотреть под ноги и стала шарить по сумке, где телефон, несмотря на светящийся экран, умудрялся раз за разом ускользать от ее пальцев.

Наконец, она схватила трубку и ответила на звонок.

Внучка.

Грейс расплылась в такой широкой улыбке, что с трудом могла говорить, но Шарлотта, конечно, не догадывалась об этом, и разговор быстро иссяк. Поникнув лицом, она поинтересовалась, понравилась ли Шарлотте подаренная одежда. Грейс послышался тихий смешок среди слов благодарности, которые снова оборвались молчанием. Она сама не заметила, как начала тараторить, рассказывая о том, как только что споткнулась и чуть не упала, а когда тебе семьдесят два, нужно быть осторожнее с подобными вещами, потому что бедра становятся ломкими из-за снижения плотности костной ткани, и стоит один раз сломать бедро, как ты угодишь в дом престарелых, а это уже, считай, начало конца, и вынесут тебя оттуда только вперед ногами.

Наконец она нашла в себе силы остановить поток откровений и покачала головой. Какой одиннадцатилетке понравятся такие разговоры? Даже Грейс не нравились такие разговоры. Ава велела бы ей заткнуться, едва бы Грейс заикнулась о бедрах и переломах.

Тишина.

Долгая тишина.

– Мама хочет с тобой поговорить, – наконец сказала Шарлотта, и Грейс почувствовала горечь сожаления с примесью облегчения от того, что вязкий разговор подошел к концу. Амелия взяла трубку и коротко сказала Грейс подождать, пока она не выйдет в другую комнату. Грейс недоумевала, что такого хотела сказать ей дочь, чего нельзя было слышать Шарлотте. Неужто Грейс чем-то провинилась перед ней?

Нет.

Ее взгляд наткнулся на свадебную фотографию Амелии и Тома, стоявшую на каминной полке. Ей всегда было любопытно, над чем они смеялись в момент, когда был сделан этот снимок, но сейчас никому было не до смеха. Она слушала и не верила своим ушам. Амелия выглядела великолепно в тот день: вся в шелке, кружеве и с цветами в винтажном стиле, что бы это ни значило. Грейс помнила, с каким трудом ей дался поиск подходящего для матери невесты платья. Тогда помощь Авы пришлась бы как нельзя кстати, но вместо этого рядом с ней была Амелия, которая подъехала в магазин во время своего обеденного перерыва, чтобы ознакомиться с вариантами, отобранными Грейс, ни на минуту не отрываясь от телефона и деловито отвечая на рабочие звонки. В конце концов они сошлись на небесно-голубом платье изо льна и жакете в тон, скрывающем дряблую кожу на руках. Оно помялось, как только Грейс села на стул, и весь день она только и думала что об утюге, но Джонатан уверял, что она выглядит великолепно.

– Все ваши деньги? – переспросила она, не уверенная, что поняла правильно.

– Оказывается, он заложил дом под кредит для своего бизнеса, – ответила Амелия в своей обычной безапелляционной манере. – Он терпел убытки уже довольно долгое время, – добавила она. – И скрывал это, медленно опустошая наши счета и набирая займы под грабительские проценты. А потом лгал об этом.

Избранник дочери ей никогда не нравился; все эти дорогущие букеты и быстрые машины, от которых ее начинало мутить, и галантные поцелуи в щеку, пахнущие дорогим лосьоном после бритья. Джонатан никогда не испытывал необходимости скрывать свой натуральный запах и водил машину со скоростью, подобающей ценному грузу их семейного «Вольво».

Она прикусила язык, чтобы с него ненароком не сорвалось колючее «Я же говорила». Это было последнее, в чем сейчас нуждалась ее дочь.

Но что было первое?

Грейс прочла между строк то, чего недоговаривала Амелия.

Деньги.

Ей нужны были деньги.

– У меня есть кое-какие сбережения, – сказала она. – Воспользуйся ими.

– Ценю твою щедрость, – ответила дочка. – Но этого будет недостаточно.

– Можно перезаложить мой дом…

– Я не могу просить тебя об этом.

«Ты можешь просить меня о чем угодно, и я все для тебя сделаю», – подумала Грейс. Но слова показались ей сентиментальными и мелодраматичными, поэтому говорить их вслух она побоялась.

– А где вы будете жить? – спохватилась она, возвращаясь к практической стороне вопросам.

– Том ушел, – сказала Амелия. – Не знаю, где он остановился, но в ближайшее время жить с нами он не будет. А я найду что-нибудь на «Эйрбиэнби», – добавила она, чем сильно озадачила Грейс.

– Ну да. «Эйрбиэнби», – повторила она. Звучало как название какого-то отеля в облаках, но это не могло быть правдой. Грейс снова посмотрела на свадебную фотографию. Брак ее дочери подошел к концу. А Амелия на этом снимке выглядела такой счастливой. Грейс прикусила губу. Мало что могло сравниться с болью от потери любимого человека. Том не умер, конечно, но все же. Какой это должен быть удар. – Мне очень жаль, – сказала она, остро ощущая беспомощность своих слов.

Должен был быть какой-то способ помочь.

Она призадумалась. Амелии нужно было экономить. И в одиночку присматривать за Шарлоттой.

В голове у Грейс начала зарождаться идея…

Амелии нужно было где-то жить.

А у Грейс было где жить.

Амелия могла работать из любого места; пандемия это доказала. Да и от дома Грейс можно было спокойно добираться в Лондон, в случае чего. Маленькая старая школа, которую посещала Амелия, никуда не делась и стояла на своем прежнем месте в нескольких минутах ходьбы от дома. Две свободные спальни в доме томились без использования, а ее дочь что-то рассказывала о небесных отелях и горах долгов?

– Приезжай домой, – предложила Грейс.

Амелия цокнула языком.

– Именно это я и пытаюсь тебе сказать. Дом забирает банк. Нет у нас больше дома. – Амелия заговорила громче и медленнее, как будто начала сомневаться в умственных способностях Грейс.

– Я имею в виду свой дом. – Теперь, когда мысль окончательно утвердилась, голос Грейс зазвучал более уверенно. – Наш дом. Поживете с Шарлоттой у меня. – Она замолчала, чуть ли не слыша ужас, льющийся из трубки. – Пока ты не встанешь на ноги, – добавила она, чтобы предложение звучало более сносно. – Съемное жилье в твоей ситуации – это деньги на ветер, – продолжила она. Именно так сказал бы Джонатан; Джонатан, который всегда ладил с дочерью намного лучше ее. – Пожалуйста, – добавила она после паузы. Но нет, это звучало плохо и сквозило отчаянием, будто она валялась у Амелии в ногах, выпрашивая ее внимания. – Просто идея, – добавила Грейс, стараясь, чтобы ее голос звучал непринужденно. – Я все равно почти не бываю дома, – солгала она. – Я очень занятая пенсионерка. Едва не пропустила ваш звонок.

Пауза.

– Это… не самая плохая идея, – сказала Амелия.

Грейс мысленно согласилась.

Идея была отнюдь не из худших.

Она пустилась в монолог о практических преимуществах, школах, комнатах, полотенцах и продуктах, но уже знала, что победила.

Ее дочь возвращалась домой – вместе с внучкой и, похоже, без зятя.

Они будут вместе обедать, жить под одной крышей, заново узнавать друг друга.

Грейс умолкла и опустилась в кресло, начав осознавать потенциальный масштаб катастрофы.

Что она натворила?

Загрузка...