Литература о «сагах об исландцах» огромна. Систематизированная библиография общей литературы о «сагах об исландцах» есть в книге: М. И. Стеблин-Каменский. Мир саги. Л., 1971, стр. 129–138. См. также чисто библиографические работы: На11d ór Heгmannsson. Bibliography of the Icelandic sagas. Ithaca (N. Y.), 1908 («Islandica», I); его же; The sagas of Icelanders. Ithaca (N. Y.), 1935 («Islandica», XXIV); J óhann S. Hannessоn. The sagas of Icelanders. Ithaca (N. Y.), 1957 («Islandica», XXXVIII); K. Sсhier. Sagaliteralur. Stuttgart, 1970.
«Сага о Гисли, сыне Кислого» (G ísla saga S úrssonar), самая драматичная из «саг об исландцах», — это история человека, который был объявлен вне закона и поэтому в своей собственной стране стал изгнанником, вынужденным скрываться в продолжение тринадцати лет и в одиночку обороняться от преследующих его врагов. Очень много было написано об этой саге. Исследователей интересовали, во-первых, искусство, с которым она рассказана, ее композиция и т. д.; во-вторых, ее идеология, следы влияния христианства и героической поэзии; в-третьих, ее источники, в частности — в какой мере строфы, цитируемые в саге, действительно принадлежат Гисли; в-четвертых, соотношение ее двух редакции и соотношение ее рукописей между собой. Различному толкованию подверглось и то, о чем в саге не сказано ясно. Так, в саге не сказано, кто убил Вестойна, брата жены Гисли и его побратима, но обычно полагают, что его убил Торгрим, муж сестры Гисли. Однако, согласно Холтсмарк (Л. Holtsmark. Studies in the Gísla saga. «Studia Norvegica etlmologica et folkloristica», 2, 1951, стр. 1-55), более вероятно, что Вестейна убил Торкель, брат Гисли, а не Торгрим и что Гисли нарочно отвел подозрение от Торкеля, убив Торгрима, потому что если бы Торкель был признан за убийцу Вестейна, то Гисли пришлось бы мстить за Вестейиа родному брату. Не случайно сыновья Вестейна, которые, очевидно, знали, кто убийца их отца, убили Торкеля. Если Холтсмарк права, то судьба Гисли оказывается еще трагичнее: он объявлен вне закона за убийство Торгрима, которое он совершил, чтобы отвести подозрение от своего брата Торкеля, а между тем Торкель отказывается помочь Гисли, когда тот вынужден скрываться как объявленный вне закона. Тем самым и контраст между благородством Гисли и неблагородством его брата Торкеля становится резче.
Источником саги была, по общему мнению, в первую очередь устная традиция (то есть устная сага, но устная сага теперь никогда не называется «сагой»). Конечно, невозможно выяснить, в какой мере эта традиция была исторически правдивой. По-видимому, однако, главные действующие лица и основные события саги историчны, как явствует из их упоминаний в древнеисландскнх источниках, правдивость которых не ставится под сомнение. События, описываемые в саге, должны были произойти в 962–978 годах.
Источником саги были также висы (строфы), приписываемые в саге Гисли. Раньше все эти висы считались подлинными. В этих висах описываются не только битвы Гисли, но также и его сны. В некоторых из этих вис (особенно в тех, где рассказываются сновидения) проглядывает, как обычно считается, христианская идеология. Гисли жил до официального принятия христианства в Исландии (то есть до 1000 г.). Поэтому подлинность этих вис многими исследователями ставится под сомнение. В этих висах обнаруживают также стилистические совпадения с произведениями XII вика. В некоторых висах Гисли, как и в самой саге, обнаруживают также влияние героической поэзия, а именно, некоторых песен «Старшей Одды». Это влияние тоже считается не исконным в традиции о Гисли. В «Саге о Гисли» использованы, как полагают, и мотивы из других саг. Так, эпизод со связыванием коровьих хвостов считается заимствованным из «Саги о сыновьях Дроплауг», где он рассказан более последовательно.
«Сага о Гисли» в той форме, в которой она сохранилась, была написана, вероятно, в середине XIII века. Она сохранилась во многих рукописях и двух различных редакциях. В одной из этих редакций начало более пространно и кое в чем похоже на «саги о древних временах». Эта редакция обычно считается младшей. Перевод сделан по изданиям: «Gísla saga Súrssonar, herausgegeben von Finnur Jónsson». Halle, 1903 («Altnordische Saga — Bibliothek», 10), и «Gísla saga Súrssonar, udgivet af A. Loth». Kørbenhavn, 1967 («Nordisk filologi», serie A: tekster, 11).
«Об Аудуне с Западных Фьордов» (Audunar páttr vestfirzka) — это одyа из так называемых «прядей об исландцах», то есть фрагментов саги о том bли ином норвежском короле, в которых рассказывается об исландцах. Большинство «прядей об исландцах» — это фрагменты саги: о норвежских королях, которая называется (по рукописи, в которой эта сага сохранилась) «Гнилая кожа» (Morkinskinna). Рассказ об Аудуне — фрагмент саги: о норвежском короле Харальде Суровом из «Гнилой кожи». Он есть также в рукописи, которая называется «Книга с Плоского Острова» (Flateyjarbók).
В древнеисландской литературе есть упоминания о том, что исландцы дарили белого медведя иноземным правителям, подобно тому как это делает Аудун. Но невозможно установить, в какой мере рассказ об Аудуне историчен. Делались попытки обнаружить в этом рассказе сказочные мотивы (A. R. Тау1ог. Audun and the bear, Saga-Book of the Viking Society, v. XIII. p. II, 1947–1948, стр. 78–96). В рассказе отразились независимость исландцев по отношению к континентальным государствам и их правителям, а также архаичные представлении о функции дарения и встречного подарка (см. главу «Богатство и дарение в варварском обществе» в книги: А. Я. Гурович. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970. стр. 63–82).
Прядь об Аудуне была написана, как предполагается, в первые десятилетия XIII века. Перевод сделан по изданию: «Islendinga sögur, Islen-dingasagnaútgáfan», V. Reykjavík, 1953.
Эти две саги — главный источник сведений об открытии Америки в конце X века. Поэтому они издавна привлекали внимание ученых, много paз издавались и переводились на разные языки, и о них есть огромная литература. Содержание этих двух саг в общих чертах совпадает: в них рассказывается о тех же людях — Эйрике Рыжем, основателе исландской колонии в Гренландии, его сыновьях Лейве, Торстейне и Торвальде, жене Торстейна Гудрид и ее втором муже Торфинне Карлеефни — и о тех же событиях — колонизации Гренландии и поездках в Виноградную Страну, то есть Северную Америку. Однако между «Сагой о гренландцах» (Grænlendinga saga, она иногда называлась также Grænlendinga páttr или Eiriks páttr rauda) л «Сагой об Эйрике Рыжем» (Eiriks saga rauda, она называлась также porfinns saga Karlsefnis) есть большие расхождения. В «Саге о гренландцах» рассказывается о пяти поездках в Виноградную Страну, а именно — о поездках Бьярни Херьольвссона, Лейва Эйрикссона, Торвальда Эйрикссона. Торфинна Карлсефни и Фрейдис, дочери Эйрика. с братьями Хельги и Финнбоги. Между тем в «Саге об Эйрнке» рассказывается только о двух поездках, а именно — о поездках Ленка и Карлсефни, причем во многом совсем иначе, чем в «Саге о гренландцах». По «Саге о гренландцах» выходит, что Америку открыл исландец Бьярни Херьольвссон в 985 или 986 году. По «Саге об Эйрпке» Америку открыл исландский поселенец и Гренландии Лейв Эприкссои около 1000 года. Только в «Саго о гренландцах» рассказывается о Бьярни Херьольвссоне, о Тюркире Южанине, о Фрейдис и братьях Хельги и Финнбоги. Только в «Саге об Эйрике» рассказывается о колдунье Торбьёрг, о Торхалле Охотнике, о Бьярни Гримольвссоне.
Раньше считалось, что «Сага об Эйрике» древнее «Саги о гренландцах» и поэтому надежнее как источник. Однако недавно было доказано, что «Сага о гренландцах» древнее «Саги об Эйрике и была одним из ее источников (см. Jón Jóhannesson. Aldur Grænlendinga sögu. — В книге: Nоrdæla. Afmæliskvedja til Sigurdar Nordals. Reykjavík, 1956). «Сага о гренландцах» была написана, по-видимому, в конце XII века на основе устной традиции. Только у ее первой главы есть письменный источник — «Книга о занятии земли» (Landnámabók). «Сага о гренландцах» сохранилась только в знаменитой рукописи конца XIV века, так называемой «Книге с Плоского Острова» (Flateyjarbók), где она вклинена отдельными кусками в так называемую «Большую сагу об Олаве Трюггвасоне».
«Сага об Эйрике» была написана, вероятно, не раньше середины XIII века, и у нее есть письменные (отчасти не сохранившиеся) источники. Первые две главы ее — из «Книги о занятии земли». Но многое в «Саге об Эйрике», вероятно, непосредственно из устной традиции, например, рассказ о колдунье Торбьёрг, единственный в своем роде в древнеисландской литературе и представляющий большую культурно-историческую ценность. «Сага об Эйрике» сохранилась в двух рукописях: так называемой «Книге Хаука» (Hauksbók), начала XIV века, и «Книге из Скаульхольта» (Skálholtsbók), конца XV века. Рукописи эти явно восходят к одному оригиналу. Расхождения между ними в основном стилистические. Во второй рукописи много описок и стилистических неряшливостей. Первая рукопись стилистически причесана по сравнению со второй, и кое-что в ней изложено пространнее, но кое-что сокращено. Раньше считалось, что первая рукопись ближе к оригиналу. Было доказано, однако, что вторая ближе к нему (см. S. В. F. Jansson. Sagorna om Vinland, I, Handskrifterna til Erik den rödes saga. Stockholm, 1945). Поэтому в основу русского перевода положен текст второй рукописи, но в случае явных ошибок или пропусков использован текст первой.
И в «Саге о гренландцах», и в «Саге об Эйрике» кое-где есть явный вымысел, например, оживающие мертвецы и т. п. Вымысел часто вероятен и там, где ясна христианская тенденция. Так, в «Саге об Эйрике» вымыслом считается рассказ о миссионерской деятельности Лейва. Есть в этих сагах, вероятно, и такой вымысел, наличие которого невозможно обнаружить. Вместе с тем, однако, всегда было общепризнано и до сих пор неоспоримо, что саги эти основаны на вполне реальных фактах: описываемые в сагах колонизация Гренландии из Исландии и плавания из Гренландии в Виноградную Страну, то есть к какому-то побережью Северной Америки, несомненно, в самом деле имели место. О поездках в Виноградную Страну есть упоминание и в ряде других древнеисландских памятников — «Книге об исландцах» Ари Торгильссона, «Книге о занятии земли», «Саге о людях с Песчаного Берега» и других. Но самое раннее упоминание о них — в хронике Адама Бременского, написанной около 1075 года.
Что касается местностей в Гренландии, упоминаемых в сагах, то они почти все поддаются отожествлению. Так, Восточное Поселение — это район Юлиапехоба, Западное Поселение — это район Готхоба, Заслон Гора — это мыс Фарвель, Гуннбьёрновы островки — это, вероятно, скалистые островки к востоку от Ангмагссалика, Лебединый Фьорд — это Сермилик-Фьорд и т. д. Эйрик Рыжий отправился в Гренландию, чтобы колонизовать эту открытую им страну в 985 или 986 году (христианство было официально принято в Исландии в 1000 году). Колония, основанная им в Гренландии, просуществовала около полутысячелетия. В XIV веке она пришла в упадок, в основном, по-видимому, из-за резкого ухудшения климата, и к концу XV века совсем вымерла. В настоящее время на побережье Гренландии раскопано много построек, относящихся к эпохе расцвета исландской колонии там.
Но что касается местностей в Северной Америке, упоминаемых в саге, то ни одна из них не поддается бесспорному отожествлению, и все, что до сих пор выдавалось за следы посещения Северной Америки скандинавами в X веке, всегда оказывалось подделкой. Учеными разных стран — историками, географами, астрономами, филологами, археологами, ботаниками было выдвинуто множество теорий относительно того, где находилась Виноградная Страна. Ее искали от Гудзонова залива на севере до Каролины на юге. Краткий обзор этих теорий см. в книге: Halldór Hermannsson. The problem of Wineland. Ithaca, N. Y. 1936 («Islandica», XXV). Согласно последней из таких теорий Виноградная Страна — это север Ньюфаундленда. Книга автора этой теории — предприимчивого норвежского литератора X. Ингстада — переведена на русский язык (X. Ингстад. По следам Лейва Счастливого. Л., 1969). Как это обычно делалось и раньше, Ингстад объявляет недостоверным в сагах все то, что не вяжется с его теорией, и достоверным только то, что вяжется с ней. Само название «Виноградная Страна» (Vínland) Ингстад истолковывает как «Луговая Страна», что с лингвистической точки зрения несостоятельно. Есть у него и другие натяжки. Ингстад утверждает, что остатки построек, раскопанные его женой археологом на севере Ньюфаундленда, — это дома Лейва. Другие археологи подтверждают, что эти постройки, возможно, в самом деле скандинавского происхождения и того времени. Однако доказать, что это действительно дома Лейва, Ингстаду не удалось. Вполне возможно, что, кроме тех посещений Северной Америки, о которых рассказывается в сагах, были и другие, о которых не сохранилось сведений. Большинство ученых склоняется все же к тому, что Виноградная Страна — где-то на северо-восточном побережье США, в так называемой Новой Англии. Считается, что там была и северная граница распространения дикого винограда (ср. название «Виноградная Страна»). Тогда Страна Каменных Плит — это юго-восточное побережье Баффиновой земли или северное побережье Лабрадора, а Лесная Страна — юго-восточное побережье Лабрадора пли Ньюфаундленд.
Упоминаемые в «Саге о гренландцах» и «Саге об Эйрике» скрелинги — это, несомненно, североамериканские индейцы. Правда, в древнеисландских памятниках «скрелингами» назывались и эскимосы. По то, что рассказывается в данных памятниках о скрелингах, об их внешности, обычаях и т. д., больше подходит к индейцам. Боевое оружие в виде шара синего цвета на шесте (стр. 123), то есть своего рода катапульта, употреблялось индейцами алгонкинами. Костный мозг, смешанный с кровью (стр. 124), — излюбленная пища североамериканских индейцев (так навиваемый пеммикан). Кожаные лодки, то есть, вероятно, лодки из шкуры лося, обычай спать под ними (стр. 95), а также палки, трещавшие подобно попам (стр. 122), то есть ритуальные трещотки, засвидетельствованы у североамериканских индейцев. Но особенно характерна для них меновая торговля пушниной (стр. 99 и 123).
Упоминаемые в конце «Саги о гренландцах» и «Саги об Эйрике» епископы Бранд, Торлак и Бьёрн — это епископ севера Исландии Бранд Семундарсон (1163–1201 гг.), епископ юга Исландии Торлак Рунольвссон (1118–1133 гг.) и епископ севера Исландии Бьёрн Гильссон (1147–1162 гг.). То, что в «Саге об Эйрике> Бранд назван Брандом Первым, свидетельствует о том, что эта сага была написана, когда уже был Бранд Второй, то есть Бранд Йонссон (1263–1264 гг.).
Есть более старый русский перевод «Саги об Эйрике»: С. Н. Сыромятников. Сага об Эйрике Красном. СПб., 1890. Переводы фрагментов этой саги, а также фрагмент «Саги о гренландцах» есть в цитированном выше переводе книги Ингстада. Все древнеисландские имена и названия в этом переводе искажены (даны в современном норвежском произношении). Целиком «Сага о гренландцах» на русский язык никогда не переводилась.
Библиография данных саг есть в выпусках серии «Islandica», Ithaca, N. У., I, 1908; II, 1900; XXIV, 1935; XXXVIII, 1957.
Перевод «Саги о гренландцах» сделан по изданию: «Íslendinga sögur, Íslendingasagna útg áfan», VII. Reykjav í k, 1953. Перевод «Саги об Эйрике» сделан по текстам, приведенным в названной выше книге Янссона.
«О Торстейне Морозе» (porsteins páttr skelks) — sto одна из так называемых «прядей об исландцах» (см. комментарий к «Об Аудуне с Западных Фьордов», стр. 799). Она сохранилась только в рукописи XIV века, которая называется «Книга с Плоского Острова» (Flateyjarbok). Рассказ о Торстейне Морозе — это легенда о чудотворной силе норвежского короля Олава Трюггвасона (995 -1000 гг.), при котором произошла (в 1000 г.) христианизация Исландии, где он поэтому прославился как патрон церкви и чудотворец. Как явствует из саг о нем, Олав Трюггвасон начал свою карьеру как викинг, много воевал и много награбил, потом, став норвежским королем, вводил христианство в Норвегии, угрожая смертью и пытками и свирепо расправляясь с язычниками, и погиб в знаменитой битве против объединенного флота датского и шведского королей и норвежского ярла при Свольдре (1000 г.).
Перевод сделан по изданию: «Íslendinga sögur, Íslendingasagna ú tg áfan», VII. Reykjav ík, 1953.
«Сага о Торстейне Битом» (porsteins saga stangarhöggs) — самая маленькая из «саг об исландцах». Она состоит на 48 процентов из диалогом, и, как в большинстве саг с Восточных Фьордов, стихов в ней нет. События, описываемые в ней, должны были произойти около 1000 года. Искусство, с которым рассказана эта сага, давно обратило на себя внимание. Недавно было опубликовано исследование этой саги, в котором ее искусство представлено в виде симметричных числовых соотношений и диаграмм (Н. М. Heinrichs. Die künsterliche Gestaltung des porsteins páttr stangarhöggs.-В книге: «Festschrift W. Baetke». Weimar, 1966, стр. 167–174). Сага была написана, как предполагается, в 1250–1275 годах. Она сохранилась в бумажных списках и фрагменте пергамента XV века. Перевод сделан по изданию: «Íslendinga sögur, Íslendingasagna ú tg á fan», VII. Reykjav ík, 1953.
Эта небольшая сага (ее исландское название — Hrafnkels saga Freysgoda), состоящая на 53 процента из диалогов, давно уже привлекла к себе внимание тем необыкновенным искусством, с которым в ней рассказана история одного годи с Восточных Фьордов Исландии (в языческое время годи был жрецом, содержавшим местное капище и обладавшим властью в своей округе — так называемом годорде). «Сага о Храфнкеле» оказалась в центре внимания исследователей в связи с интересом к проблеме происхождения «саг об исландцах», и очень различные мнения были высказаны о том, что представляет собой эта сага. До сороковых годов нашего века считалось, что она целиком основана на правдивой устной традиции, восходящей к X веку, то есть тому времени, когда жил годи Храфнкель. Так считал, в частности, Финн Иоунссон, крупнейший филолог-исландист конца XIX — начала XX века. Иоунссон считал, что сага была написана (или, вернее, «записана») не позднее 1200 года, а может быть, и раньше. Совсем другое мнение высказал крупнейший исландский литературовед С. Нордаль в своей книге об этой саге [Sigurdur Nordal. Hrafnkatla. Reykjavík, 1940 («Íslenzk frædi», 7)]. Сопоставив «Сагу о Храфнкеле» с источниками, которые он считал более достоверными, Нордаль обнаружил в ней ряд ошибок в фактах, именах, топонимике и т. д. и пришел к выводу, что сага эта вовсе не основана на устной традиции, а представляет собой сознательный художественный вымысел, аналогичный историческим романам нового времени. Сага была написана, по мнению Нордаля, не раньше последней четверти XIII века, то есть позднее других «саг об исландцах. К аналогичным выводам пришел английский специалист Гордон, статья которого была, по-видимому, неизвестна Нордалю (S. V. Gordon. On Hrafnkels saga Freysgoda. — «Medium Aevum», VIII, 1939, стр. 1-32). Некоторые исследователи пошли еще дальше. Так, немецкий исландист Бэтке в введении к своему изданию саги утверждал, что она сочинена автором-христианином с целью показать преимущества христианства перед язычеством, а исландский специалист Херманн Пальссон истолковывал сагу как притчу, сочиненную епископом Брандом Ионссоном, чтобы иллюстрировать некоторые положения христианской морали, и видел в событиях, описываемых в саге, намеки на события, современные ее предполагаемому автору (Hermann Рálssоn. Hrafnkels saga og Freysgydlingar. Reykjavík, 1961; его же: Sidfr ædi Hrafnkels s ögu. Reykjavík, 1960).
Высказывались, однако, и другие мнения. Крупнейший норвежский фольклорист К. Листель, автор наиболее капитального исследования о происхождении «саг об исландцах» (К. Liest øl. The origin of the Icelandic family sagas. Oslo, 1930), доказывал, что «Сага о Храфнкеле» явно восходит к языческой традиции: запрет пользоваться лошадью, сбрасывание лошади с обрыва, подвешивание человека за щиколотки, то есть принесение его в жертву Одину, — все это языческие обычаи, смысл которых был забыт (К. Liest øl. Tradisjonen i Hrafnkels saga Freysgoda. «Arv», 1946, стр. 94-110). Согласно Листелю сюжет саги явно основан на дохристианских представлениях о мести. Нордаля и Бэтке опровергал также итальянский скандинавист Сковацци, который указывал, что ошибки и «Саге о Храфнкеле» могли быть обусловлены тем, что в ней была использована местная традиция, отличная от той, которую использовал «более достоверный» источник, а также, что эти ошибки могли возникнуть еще в устной традиции (М. Sсоvazzi. La saga di Hrafnkell e il problema delle saghe islandesi. Milano, 1960).
Перевод сделан по изданию: «Hrafnkels saga Freysgoda udgivet af Jón Helgason». København, 1955 («Nordisk filologi», serie A: tekster, 2).
«Сага о Ньяле» (Njals saga, также Brennu-Njals saga и Njala) — самая большая из «car об исландцах», самая знаменитая из исландских саг вообще и одно из величайших прозаических произведений мировой литературы. Захватывающий драматизм действия сочетается в ней с исключительной правдивостью в изображении действующих лиц. Истолкованию этой саги посвящено множество работ, из которых наиболее капитальная принадлежит крупнейшему современному специалисту Э.-О. Свейнссону (Е i n а г 0 1. Sveinsso n. A Njals but), bok um mikid listaverk. Reykjavik, 1943; норвежский перевод: Njals saga, kunstverket. Oslo, 1959).
В отношении «Саги о Ньяле» (как и в отношении «саг об исландцах» вообще) основная проблема, которая интересовала исследователей, — это проблема правды и вымысла. Всего легче поддается проверке то, что говорится о месте действия в этой саге. В ней упоминается свыше четырехсот географических названий. Среди них особенно много относящихся к южному побережью Исландии (только две «саги об исландцах» связаны с южным побережьем Исландии, и одна из них — «Сага о Ньяле»). Ошибки в географии Исландии, обнаруженные в «Саге о Ньяле», очень незначительны (кое-где преуменьшено или преувеличено расстояние, неверно указано направление и т. п.). Особое внимание привлекла к себе упоминаемая на стр. 360 «лощина в пригорке» около хутора Ньяля, в которой Флоси и его люди привязали лошадей и оставались до вечера. Дело в том, что в действительности никакой лощины там нет. Однако недавно один исландский геолог опубликовал статью, в которой он утверждает, что во времена Ньяля около хутора Ньяля должна была существовать большая лощина. Больше ошибок в «Саге о Ньяле» в отношении географии Норвегии и других стран. Так, например, в саге говорится на стр. 293, что Храпп, убежав от Гудбранда, «пустился в Хладир» и сразу же оказался там. Между тем от «долин», где жил Гудбранд, то есть Гюдбрансдалена, до Хладира, то есть Тронхейма, не меньше двухсот километров.
В научных изданиях «Саги о Ньяле» в примечаниях всегда указывается, упоминается ли данное лицо (а всего в саге упоминается свыше семисот лиц) в других древнеисландских памятниках, и такое упоминание считается доказательством его историчности. Но историчность того, что рассказывается в саге о том или ином лице, как и историчность событий, описываемых в саге, в большинстве случаев никак не могут быть проверены, и, следовательно, невозможно определить, что здесь — правда и что — вымысел. Делались попытки проверить историчность сожжения Ньяля археологическими раскопками на хуторе Бергторов Пригорок. Но эти раскопки не дали ясных результатов. Раскопки предпринимались также у холмов Кнавахолар, где было обнаружено два могильных кургана и где согласно саге (стр. 257–258) произошло сражение Гуннара с его врагами (оно упоминается также в «Книге о заселении страны»). Только о важнейших событиях «Саги о Ньяле» есть упоминания в других древнеисландских памятниках. Эти события — гибель Гуннара (990 или 992 г.), принятие христианства в Исландии (1000 г.), учреждение пятого суда (1004 г.), сожжение Ньяля (1010 или 1011 г.), сражение на альтинге (1011 или 1012 г.), битва при Клонтарве (1014 г.).
Хронологическую канву событий, описываемых в саге, удается установить главным образом благодаря тому, что в саге упоминаются иноземные правители, царствование которых известно. Эти правители — норвежские короли Харальд Серый Плащ (ок. 960- ок. 965 гг.), Хакон Воспитанник Адальстейна, или Хакон Добрый (ок. 945 — ок. 960 гг.), и Олав Трюггвасон (995-1000 гг.), норвежские ярлы Хакон Могучий (970–995 гг.) и его сын Эйрпк (1000–1015 гг.), датские короли Харальд Синезубый (ок. 940- ок. 985 гг.) и Свен Вилобородый (ок. 985-1014 гг.). Однако в последовательности событии в саге есть некоторые неувязки. Есть в саге и явные анахронизмы. На стр. 168 говорится о «каменной палате» Гуннхильд, матери норвежского короля. Однако каменные здания появились в Норвегии только в XII веке. На стр. 304 говорится о щитах с изображениями льва и оленя. Щиты с такими геральдическими знаками невозможны в конце X века. Они стали модными в XII–XIII веках. Есть анахронизмы и в описываемых в саге процессах на альтинге. По-видимому, правовые установления разных эпох наслоились в саге.
Многочисленными были попытки установить источники «Саги о Ньяле». Бесспорно, конечно, что у нее были какие-то устные источники. Раньше считалось, что ее источниками были две саги: «Сага о Гуннаре» и в собственном смысле «Сага о Ньяле». Но с тех пор как стало принято подчеркивать книжный характер сагового искусства, устные источники саг никогда не называются «сагами». Согласно Э. Свейнссону, «Сага о Ньяле» — цельное произведение, написанное одним автором. Однако неоднократные попытки установить этого автора не привели к сколько-нибудь убедительным результатам. Наиболее смелая (но не более убедительная) попытка такого рода была сделана Б. Гвюдмюндссоном, который в то же время истолковывал «Сагу о Ньяле» как роман с ключом, то есть изображение различных людей XII–XIII веков, известных по «Саге о Стурлунгах», под видом героев «эпохи саг», то есть X–XI веков (Ваrdi Gudmundsson. Höfundur Njálu, safn ritgerda. Reykjavík, 1958). Считается бесспорным, что в «Саге о Ньяле» есть две вставки из письменных источников. Во-первых, в главах C–CV использован какой-то письменный рассказ о принятии христианства в Исландии. Эти главы заметно отличаются по стилю от остальной саги. Во-вторых, в главах CLIV (от слов «Ярл Сигурд пригласил к себе на рождество…» до слов «…как было написано раньше»). CLV (от слов «…тогда конунг Сигтрюгг рассказал…»), CLVI и CLVII (до слов «Флоси и ярл много говорили об этом сне») использована письменная сага, в которой рассказывалось, в частности, о том, как верховный ирландский король Бриан 23 апреля 1014 года в битве при Клонтарве, под Дублином, одержал победу над викингскими вождями — дублинским конунгом Сигтрюггом и оркнейским ярлом Сигурдом, но погиб сам. Эти главы тоже заметно отличаются по стилю от остальной саги, и для них характерно нагромождение чудес. Бесспорно также, что в «Саге о Ньяле» использованы письменные судебники. Иногда источник списан так дословно, что приведенное в нем перечисление возможных причин смерти («рана мозга, или внутренностей, или костей, которая оказалась смертельной…» и др.) не заменено конкретным фактом, то есть указанием на то, какая именно рана нанесена ответчиком, а приведенное в источнике имя свидетеля или судьи не заменено именем, нужным в данном конкретном случае. Предполагается, что в саге использованы, кроме того, старые письменные генеалогии.
Исследователи обнаруживают в саге влияние других «саг об исландцах» (особенно «Саги о людях из Лососьей Долины»), а также «саг о древних временах» (особенно в описаниях викингских походов и битв с викингами).
Неясно, в какой мере висы, которые цитируются в «Саге о Ньяле», подлинны, то есть сочинены теми, кому они в ней приписываются. Но что касается так называемой «Песни валькирий», то считается, что она была сочинена в начале XI века на Оркнейских островах. Песнь эта в противоположность большинству вис в «сагах об исландцах» относится не к скальдической, а к эддической поэзии, то есть но стилю и содержанию аналогична песням «Старшей Эдды». Прообразом для этой песни послужили, видимо, рабочие песни женщин, исполняемые на ткацким станком. В песне рассказывается о том, как валькирии ткут боевой стяг, который должен принести тому, кто его несет, победу, но вместе с тем смерть. На таком стяге был обычно изображен ворон. В песне этой отразилось то глубокое впечатление, которое оставила в народе кровопролитная Брианова битва, то есть битва при Клонтарве.
Считается, что «Сага о Ньяле» была написана в конце XIII века, то есть позднее других «саг об исландцах». Она сохранилась во многих рукописях (около 60), из которых 19 относятся к периоду 1300–1550 годов, что свидетельствует о большой популярности саги еще в средине века. Популярности «Саги о Ньяле» в Исландии, вероятно, способствовало то, что, хотя как и во всех «сагах об исландцах», действие в ней связано с определенной местностью, в ней чаще, чем в других «сагах об исландцах», упоминается о поездках на альтинг и действие происходит на альтинге, что придает саге общеисландский характер.
Перевод саги, опубликованный впервые в книге «Исландские саги», М., 1956, проверен по изданию: «Brennu-Njáls saga. Einar Ól. Sveinsson gaf út», Reykjavík, 1954 («Íslenzk fornrit», XII).
«Сага о Хёрде и островитянах» (Hardar saga ok Hólmverja, иначе — Hardar saga Grimkelssonar или Hardar saga Grimkelssonar ok Geirs), так же как и «Сага о Гисли» и «Сага о Греттире», — это трагическая история человека, оказавшегося вне закона в обществе, в котором он живет. С Гисли у Хёрда и то общее, что его жена, подобно жене Гисли, делит с ним его изгнание из общества, а его сестра, подобно сестре Гисли, пытается убить убийцу своего брата. Но в отличие от Гисли и Греттира Хёрд не скрывается в одиночку, а во главе других объявленных вне закона вступает в открытый конфликт с обществом, в котором он живет. Действие в саге происходит в районе Хвальфьорда (то есть Китового Фьорда) на западе Исландии в конце X века (гибель Хёрда и его товарищей датируют около 989 г.).
Считается, что в том виде, в котором сага сохранилась, она написана в начале XIV века и представляет собой переработку саги о Хёрде, написанной в начале XIII века и основанной непосредственно на устной традиции, то есть устной саге [см. V. Lachmann. Das Alter der Hardarsaga. Berlin, 1932 («Palaestra», 183)]. Высказывалось предположение, что автором: старой редакции саги был Стюрмир Карасон (умер в 1245 г.). Считается, что в результате переработки старой редакции саги в сагу (особенно в ту ее часть, где рассказывается о приключениях Хёрда вне Исландии) были введены мотивы, излюбленные в «сагах о древних временах», — обет героя на пиру, схватка с могильным жителем, охраняющим сокровище, морское сражение с викингами, побег пленника, закопанного в оковы, козни злых колдуний и т. п. Все эти авантюрно-сказочные мотивы чужды классическим «сагам об исландцах». Языческие реминисценции в саге — помощь, оказываемая герою Одином, разговор с богами в капище — тоже, по-видимому, из «саг о древних временах», а не непосредственно из устной традиции. Считается, что все висы в саге сочинены при переработке старой редакции саги, то есть не исконны в ней.
Сага сохранилась в пергаменте, написанном вскоре после 1400 гола, и многих бумажных списках с него. Сохранился также фрагмент пергамента, написанного в конце XIV века и содержащего начало саги в другой, более старой редакции. Перевод сделан по изданию: «Íslendinga sögur, Íslendingasagnaútgáfan», XII. Reykjavík, 1953.
«Сага о Гуннлауге Змеином Языке» (Gunnlaugs saga Ormstungu) стала в новое время самой популярной вне Исландии из всех «саг об исландцах». Она издавалась в оригинале не менее 25 раз, а в переводе на различные европейские языки — не менее 60 раз. На русский язык она переводилась 2 раза: «Летопись Историко-филологического общества при Новороссийском университете», 12, 1905, приложения, стр. 87 — 140; «Исландские саги». Л., 1956, стр. 21–59. Пересказ ее есть в книге: О. Петерсон и Е. Балабанова. Западноевропейский эпос и средневековый роман в пересказах и сокращенных переводах, II. СПб., 1896. Популярность «Саги о Гуннлауге» объясняется, по-видимому, тем, что в основе ее лежит простой и четкий сюжет, притом сюжет романический с трагической развязкой (соперничество из-за женщины, которая выходит замуж не за того из двух соперников, которого любит, и гибель обоих соперников в поединке друг с другом). Дело в том, что в остальных «сагах об нсландцах» сюжетной простоты, как правило, нет в силу обилия фактов и действующих лиц, а романический элемент либо вообще отсутствует, либо не играет существенной роли в композиции. Таким образом, «Сага о Гуннлауге» гораздо ближе, чем остальные «саги об исландцах», к той литературной форме, к которой читатель нового времени привык. Отсюда популярность саги в новое время.
Исследователи «Саги о Гуннлауге» интересовались прежде всего влиянием других произведений на эту сагу. Считается установленным, что в «Саге о Гуннлауге» сказывается влияние многих других саг, в первую очередь тех, в которых герой — тоже скальд и тоже соперничает из-за женщины с кем-то другим, то есть «Саги о Халльфреде» (с которой в «Саге о Гуннлауге» есть даже словесные совпадения), «Саги о Бьёрне» и «Саги о Кормаке»(ни одна из этих трех саг не переводилась на русский язык). Предполагают в саге также влияние иноземной литературы. Литературные прообразы находят, в частности, для сна Торстейна. Вместе с тем признается, что в основе «Саги о Гуннлауге» лежит устная традиция. Существование такой традиции подтверждается тем, что в «Саге об Эгиле» (написанной, как полагают, значительно раньше «Саги о Гуннлауге» — не позднее 1230 г.) говорится: «…к нему (к роду Скаллагрима) принадлежали самые красивые люди из когда-либо рожденных в Исландии, как… Хельга Красавица, дочь Торстейна, из-за которой бились Гуннлауг и Храфн Скальд». Однако видимо, романический элемент не исконен в истории Гуннлауга и Храфна или, во всяком случае, не играл в ней первоначально существенной роли. Исконна в этой истории, видимо, только распря между ними. Характерно, что она начинается с соперничества между скальдами при дворе шведского короля, и Храфн впервые проявляет интерес к Хельге только после ссоры с Гуннлаугом. Возможно, поэтому, что и необыкновенная красота Хельги, и обстоятельства ее рождения, и ее любовные страдания — позднейшие романические украшения, которых в устной традиции первоначально не было. Характерно также, что в саге много эпизодов, не имеющих никакого отношения к ее романическому сюжету: поездка Гуннлауга на север страны (гл. V), поединок его с Торормом (гл. VII) и посещение им норвежского ярла Эйрика (гл. VI), английского короля Адальрада (гл. VII), дублинского короля Сигтрюгга Шелковая Борода, оркнейского ярла Сигурда, гаутландского ярла Сигурда (гл. VIII) и шведского короля Олава (гл. IX).
О том, что Гуннлауг и Храфн были скальдами и сочиняли хвалебные песни в честь иноземных правителей, есть свидетельства в ряде древнеисландских памятников, основанных на древней традиции («Перечне скальдов», «Младшей Эдде», «Книге о заселении страны»). Рассказываемое в «Саге о Гуннлауге» о посещении скальдами иноземных правителей — один из важнейших источников сведений о том, как бытовала поэзия скальдов, как исландцы во время своих торговых поездок сбывали также и свою поэтическую продукцию — хвалебные песни, сохраняя при этом свою независимость по отношению к покупателям. Однако спорно, сочинены ли стихи, которые приводятся в саге, теми, кому они в ней приписываются. Раньше считалось, что все стихи в «Саге о Гуннлауге» — подлинны (за исключением разве что тех, которые, согласно саге, произносятся их авторами, явившимися кому-то во сне). В своей работе о «Саге о Гуннлауге» Б. Оульсен поставил под сомнение подлинность большей части стихов в этой саге (Вjörn и М. Ólsеn. Оm Gunnlaugs saga Ormstungu. «Det kgl. danske Vidensk. Selsk. Skrifter», 7 Række, hist. og. filos. Afd., II, 1, 1911. стр. 1-54). Нордаль в предисловии к своему изданию саги («Íslenzk fornrit». III. Reykjavík, 1938, стр. ХХХIX–XLII) допускает, что значительная часть стихов в саге древнее прозы и послужила ее источником, хотя считает возможным, что они все же не были сочинены теми, кому они приписываются в саге. Б. Эйнарссон сомневается в подлинности всех стихов в саге и высказывает предположение, что сохранившаяся «Сага о Гуннлауге» представляет собой переработку более древней письменной саги на ту же тему (Bjarni Einarsson. Skáldasögur. Reykjavík, 1961). Считается, что годы жизни Гуннлауга должны были быть 984-1011. Но в саге есть ряд хронологических неувязок. Сага была написана, вероятно, около 1280 года. Она сохранилась в двух пергаментах (XIV в. и XV в.) и бумажных списках с них. Русский перевод, опубликованный ранее («Исландские саги». Л., 1956, стр. 21–59), проверен по цитированному выше изданию Нордаля.
Эта «прядь об исландцах» (см. коммент. к «Об Аудуне с Западных Фьордов», стр. 799) представляет собой фрагмент саги о норвежском короле Харальде Суровом л сохранилась в рукописи конца XIII века, которая называется «Гнилая кожа» (Morkinskinna). To, что рассказывается в пряди «Об исландце-сказителе» (Íslendings "Jjattr sogufroOa), происходило в 1050 — 10G0 годах. Предполагается, что эта прядь была написана в начале XIII века. Она считается одним из важнейших свидетельств о бытовании саг в устной традиции. О Харальде Суровом, его походах за море и Халльдоре, сыне Сноррп, см. коммент. к «О Халльдоре, сыне Снорри». Перевод сделан по изданию: «Íslendinga sogur, Íslendingasagnaútgáfan», XII. Reykjavík, 1953.
Эта «прядь об исландцах» (см. коммент. к «Об Аудуне с Западных Фьордов», стр. 799) считается жемчужиной древнеисландского повествовательного искусства. Она написана в первой половине XIII века и сохранилась в трех рукописях саги о Харальде Суровом (XIII, XIV и XV вв.). Есть две пряди о Халльдоре, сыне Снорри. Эта прядь называется «более поздней» (Halldórs pattr Snorrasonar inn sídari), потому что в ней рассказывается о более поздних событиях. То, что рассказывается в этой пряди, происходило в 1049–1051 годах.
Халльдор, сын Снорри, родился где-то между 1000 и 1010 годамм. Он был одиннадцатым сыном знаменитого Снорри Годи, о котором рассказывается в ряде «саг об исландцах», в частности, и в «Саге о Ньяле», по всего больше в «Саге о людях с Песчаного Берега». В 1034–1042 годах Халльдор служил в варяжской дружине византийского императора. Предводителем этой дружины был Харальд, сын Сигурда Свиньи, впоследствии норвежский король Харальд (или Гаральд) Суровый (1015–1066, король с 1045 г.). Халльдор был тогда ближайшим товарищем по оружию Харальда. Будучи на службе у византийского императора, Харальд ходил со своей дружиной в многие походы в Средиземное море. Это и есть «походы за море», о которых говорит молодой исландец-сказитель. В рассказах об этих походах (они сохранились в сагах о Харальде Суровом) наряду с историческими фактами есть ряд бродячих сказочных мотивов. Харальд был женат на Елизавете Ярославне, дочери Ярослава Мудрого, при дворе которого он долго жил. Став королем Норвегии, Харальд воевал с Данией, пытаясь подчинить ее. В Дании в это время правил король Свен Эстридссен (1047–1074). Харальд погиб в битве в 1066 году во время своего неудачного похода в Англию.
Перевод сделан по изданию Э.-О. Свейнссона в «Íslenzk fornrít», V. Reykjavík, 1934.
Повесть о сыновьях Уснеха — одна из самых популярных в Ирландии, где она сохранилась в народном предании до наших дней. Существует, кроме того, ряд обработок ее в европейской поэзии. Макферсон использовал ее в одной из песен своего Оссиана — «Дартула», причем изменил сюжет почти до неузнаваемости. Наиболее интересно разработали эту тему уже в наша дни англо-ирландские поэты Синг (драма «Deirdre») и Йетс (драма «Detrdre of the Sorrows»).
Эта повесть — один из памятников эпоса любви, созданного кельтами. Она может служить параллелью к сказанию о любви Тристана и Изольды. Кроме совпадения основной темы («любовь сильнее смерти»), оба сказания близки между собой но схеме и содержат ряд общих деталей.
Большая древность саги (точнее — новости, см. прим. на стр. 510) доказывается тем, что в ней еще не упоминается Кухулин, позже включенный в удалении цикл, хотя действие сосредоточивается вокруг его дяди, короля Конхобара. До нас дошло несколько версий данной саги, как письменных, так и устных. Мы избрали для перевода наиболее древний вариант, самый лаконичный и неприкрашенный, но от этого лишь еще более выразительный в своем первобытном трагизме; в нем сочетаются черты грубости нравов с глубоким лиризмом. В письменной форме эта версия была зафиксирована около X века.
По своему характеру сага эта, лишенная собственно героического элемента, могла бы быть включена в раздел саг фантастических. Однако им решили держаться ирландской традиции, включающей ее в уладский цикл по месту се действия и по связи ее со сказаниями о Кухулине.
Тема ее — любовь неземной женщины к смертному, которая может длиться лишь до тех пор, пока он хранит тайну этой любви.
Один из вариантов ее — англо-нормандская поэма Марли Французской (около 1165 г.) о Ланвале, через посредство английской переделки се (середины XIV в.) послужившая источником драмы О. Стукена «Рыцарь Ланваль) (была поставлена в 1923 г. в Петрограде в бывшем Михайловском театре). Ту же тему можно обнаружить в сильно измененном виде и с обменом ролей между героем и героиней в сказании о Лоэнгрине.
Данная сага, в соответствии с обычным приемом ирландских сказаний, имеет своей задачей объяснить происхождение имени Эмайн-Махи, столицы уладов. О глубокой ее древности свидетельствует еще в большей мере, чем отсутствие в ней Кухулина. Второй мотив ее — постигающий уладов странный недуг, который, несомненно, является отражением какого-то древнего магического обряда.
Древнейшая версия саги записана в XII веке. Так как она содержит ряд искажений, мы выбрали для перевода другую версию, более позднюю по времени записи (XIV–XV вв.).
Глубокая древность этой саги доказывается тем, что в ней, как и в обеих предыдущих, еще не фигурирует Кухулин. Вместо него роль первого героя уладов играет другой племянник Конхобара, Конал Победоносный. Тема саги — древний обычай, общий для всех кельтских племен и являющийся одним проявлений местничества. Так, еще в I веке до н. э., по свидетельству Посидонии, галлы на пирах затевали нередко побоища из-за того, кому предоставить право на лучшую долю яств.
Сага дает общую картину нравов и политических отношений в архаической Ирландии. Она содержит любопытный «смотр» героев, и происшествия ее затрагивают наибольшую часть территории Ирландии.
Группа сказаний о Кухулине открывается сагой о его рождении. Повесть эта возникла в весьма древнюю эпоху, о чем свидетельствует первобытность изображаемых в ней нравов. К сожалению, все дошедшие до нас версии ее содержат позднейшие искажения. Именно в них можно обнаружить искусственное слияние по меньшей мере трех первоначально различных представлений: 1) отец Кухулина — бог Луг, вошедший в Дехтире в виде насекомого с глотком воды (довольно распространенный мотни в сказаниях о «чудесных зачатиях»); 2) некий бог, Луг или другой, похитил Дехтире, а затем со своими помощниками, приняв облик птиц, заманил Конхобара в свой призрачный дом к моменту рождения ребенка, чтобы передать его земным родичам на воспитание; рожающая женщина — Дехтире, а младенец и есть сам Кухулин; 3) Кухулин — сын Дехтире от земного мужа, улада Суалтама, между тем как Луг — лишь его «духовный отец» и покровитель (это, конечно, позднейшая рационализация). Наконец, имеются следы и четвертой версии, вероятно, древнейшей, согласно которой Кухулин, подобно многим легендарным героям, — плод кровосмешения: он сын Дехтире от ее брата (по одному варианту — отца Конхобара).
Сага эта служит ключом к пониманию многих других событий из жизни Кухулина (например, «Боя Кухулина с Фердиадом»). Тема со значительно шире заглавия. Наряду с самим сватовством она повествует о первых подвигах юного Кухулина. Обычно в сказаниях такого тина о сватовстве отец девушки, враждебный к жениху, ставит условием выполнение ряда опасных поручений, в которых тот должен погибнуть. Рассказчик использовал этот момент, чтобы дать картину «воинского обучения» Кухулина. Характерна роль обучающих его воительниц — палениц, в образе которых можно видеть след древнего матриархата.
До нас эта сага дошла в двух редакциях. Древнейшая из них, к сожалению, сильно испорчена, и, кроме того, утрачено ее начало; поэтому мы вынуждены были избрать для перевода другую, позднейшую, сложившуюся уже после появления скандинавов в Ирландии (в IX–X вв.). Стиль ее, пространный и неровный, местами уже сбивается на сказочный. Многие мотивы ее, как, например, львообразный зверь, в котором можно узнать мотив помогающего герою зверя, также скорее сказочного, чем собственно эпического характера.
Мы даем два отрывка из эпопеи «Угон быка из Куалнге»: «Разговор перед отходом ко сну» — введение, рисующее исходную ситуацию, и «Бой Кухулина с Фердиадом» — один из самых ярких эпизодов борьбы, которую Кухулин ведет с коннахтами, вторгшимися в Улад в то время как все остальные улады были поражены магической болезнью (см. «Недуг уладов»).
Оба отрывка написаны приподнятым, особенно украшенным стилем. Второй из них первоначально рассказывался самостоятельно и лишь позднее был включен в эпопею.
Среди сказаний о Кухулине эта сага занимает видное место, ибо она обогащает его поэтическую биографию двумя важными чертами. С одной стороны, высший подвиг для эпического героя — проникнуть в «потусторонний мир» и с честью выдержать выпавшие ему на долю испытания. Подобно Гильгамешу, Вейнемейнену, Одиссею и многим другим героям, Кухулин также посещает «тот свет», но, в отличие от них, он получает туда приглашение от самих божественных существ, которые не могут обойтись без помощи земного героя. Как Диомед в «Илиаде», выступающий против Арея и ранящий Афродиту, Кухулин бьется с бессмертными и побеждает их. С другой стороны, этот героический мотив связан здесь с мотивами страстной любви. Именно на величайшего ирландского героя также распространен мотив любви между смертным и феей-сидой, столь излюбленный в ирландском эпосе (см. саги «Смерть Муйрхертаха» и «Исчезновение Кондлы»). По этому поводу в нашу сагу вставлены обширные стихотворные описания чудес «нездешней страны», весьма похожие на таковое же в «Плавании Брана».
Из всех саг о Кухулине сага о его смерти — едва ли не самая замечательная как по героическому пафосу, так и по сжатой силе выражения. Трагизм здесь двоякий: Кухулин гибнет жертвою отчасти лежащих на нем роковых «зароков» (см. вступительную статью), которые он вынужден нарушить, отчасти — своего собственного благородства.
Сага эта дошла до нас в двух вариантах: древнем, но, к сожалению, неполном, изданном по рукописи около 1100 года У. Стоксом в «Revue celtique», 1882, т. III, и в другом, полном, но гораздо более позднем. Несмотря на то, что в древнем варианте недостает начала, мы вое же остановили свой выбор на нем. Для понимания начала необходимо дать очерк предшествовавших событий, изложенных в поздней, более подробной версии.
Своими подвигами Кухулин приобрел множество врагов, которые решили, наконец, его уничтожить соединенными усилиями. Во главе предриятия становится коннахтская королева Медб, избравшая момент, когда все улады, за исключением одного Кухулина, пораженные магической болезнью (см. «Недуг уладов»), но в состоянии были сражаться. Таким образом, Кухулин в качестве защитника страны должен один принять бой с врагами. Но, предчувствуя, что битва эта будет для него последней, улады пытаются удержать Кухулина. Он, однако, не в силах видеть разорение родного края, производимое вражеским войском. После некоторых колебаний он решает положиться на совет Ниам, жены Конала Победоносного. Тогда враги прибегают к помощи волшебства: с то время как Ниам отлучилась из дома, они создают призрак ее, который убеждает Кухулина выехать на бой. Сохранившийся текст начинается с описания колебаний Кухулина, выступить ли ему против врагов.
С излюбленным в ирландской поэзии мотивом плавания смертного в «Страну блаженства» (см. «Плавание Брана») в этой саге соединился столь же распространенный у кельтов мотив любви феи-сиды к смертному. При этом произошло характерное для сказочной фантазии смешение: обиталище фей — волшебные холмы Ирландии («сиды») и в то же время — заморская Страна юности. Более подробно последняя изображена в «Плавании Брана». Однако данная сага содержит два важных добавочных образа: 1) стеклянную ладью (стекло часто связано с образом «того света»; потусторонний волшебный остров в легендах о короле Артуре зовется «Стеклянным островом») и 2) чудесное яблоко, соответствующее серебряной ветви в «Плавании Брана». (Остров Авалон, куда фея Моргана уносит для исцеления и блаженной жизни тяжко раненного короля Артура, означает «Остров яблок»; вспоминаются также яблоки чудесного сада Гесперид на краю земли.)
Мифическая тема саги искусственно приурочена к истории королей Конда и Арта, живших во II веке. Последний христианский редактор или переписчик саги вложил в уста феи-сиды стихи, в которых она предсказывает, что скоро на смену религии друидов придет новая вера. Стихи эти, искажающие смысл саги, мы опустили в переводе, отметив этот пропуск многоточием.
Сага эта представляет собой один из многочисленных вариантов ирландской легенды о плавании в чудесную потустороннюю страну. В основе ее лежит древнее языческое представление кельтов о «том свете», осложненное некоторыми чертами, заимствованными из христианских сказаний о «земном рае», а также, быть может, из античных мифов.
Композиция ее — весьма свободная. В середину ее вставлен эпизод о морском боге, предсказывающем свое будущее воплощение на земле. Сверх того, монах-переписчик совершенно механически внес несколько строф чисто христианского содержания. Эти последние, ничем с остальным не связанные, мы выпустили в нашем переводе. Выразительность саги, сюжетно весьма бледной, сосредоточена в лирических описаниях.
Время возникновения этой саги с трудом поддается определению. Она сложилась, бесспорно, еще в средние века, по позднее большей части других, собранных нами здесь саг. Помимо прочего, об этом свидетельствует отсутствие в ней первобытно-суровых, героических черт. Характерно прозвище Байле, буквально означающее «тот, о котором все хорошо говорят», а также заключение, в котором поэт словно оглядывается на седую старину. Вообще зто уже переход от эпоса к сказке.
Эта сага, содержащая уже знакомый нам мотив любви между смертным и сидою, может быть отнесена как к историческому, так и к мифологическому циклу. Она является частью сказаний об Этайн, которые можно восстановить лишь по сохранившимся обрывкам. Из них мы узнаем, что Этайн была некогда женою бога Мидера, но что их разлучила зависть другой сиды, по имени Фуамнах. Превращенная чарами последней в насекомое, Этайн семь лет носилась в воздухе, пока не попала в кубок с напитком, который выпила жена одного уладского воина, зачавшая от этого и возродившая Этайн в человеческом образе. Верховный король Ирландии Эохайд Айрем (живший, согласно хроникам, во II в.) избрал Этайн себе в жены за исключительную красоту ее, которой она была обязана своей сверхчеловеческой природе. Став земной женщиной, она сохранила волшебную способность вызывать к себе необычайную любовь, как ото и показывает данная сага. В эпилоге к ней, сохранившемся лишь в пересказах, сообщается, что Мидер, безутешный после исчезновения Этайн, разыскал ее наконец и получил обратно от короля, ее мужа, путем хитрости. Явившись к нему в человеческом образе, ои предложил ему сыграть партию в шахматы на любую ставку и, выиграв, увел с собой Этайн.
В основе этой саги лежит предание об историческом событии — трагической смерти короля Муйрхертаха, правившего в VI веке. Эпическое предание, сложившееся, без сомнения, вскоре после смерти короля, рано подверглось ряду видоизменений. Сначала оно окрасилось чертами языческой, сказочной фантастики путем введения образа феи-сиды, волшебницы Син. Затем, попав в руки монахов, оно подверглось наивной христианизации, с привнесением соответствующей морали. В частности, конец саги, искажающий ее первоначальный смысл и забавный своей наивной искусственностью, явно присочинен монахами. Попытка различить эти последовательные напластования и определить историческое ядро сказания, равно как и первоначальную его форму, сделана мною в статье ("Ирландская сага о смерти короля Муйрхертаха, сына Эрк» в «Записках Неофилологического общества», вып. VIII. СПб., 1914).
Повесть эта — один из характерных примеров кельтских «легенд любви и смерти» с их живописной фантастикой и захватывающим трагизмом. Сохранившаяся ее версия содержится в рукописи XIV–XV веков, но, судя по языку, она сложилась уже в XI веке.
Эта сага — также один из вариантов сказания о посещении смертным «блаженной страны». Обитатели ее, сиды, заманивают к себе героя хитростью, чтобы затем отпустить обратно, наградив ценными, чудесными дарами. В отличие от «Плавания Брала», «Болезни Кухулина», здесь почти вовсе не дано самого описания чудесной страны. Весь интерес саги основан на психологическом драматизме, на эффекте смены скорби радостью, жестокого лишения — прекрасной наградой.
В этой саге пространно разработана та же тема плавания в чудесную страну, что и в «Плавании Брана». Но состав ее — весьма сложного происхождения. Ясно проступают христианские элементы, как, например, рассуждения о грехе (гл. VI), образы анахоретов (гл. IX и X), мораль прощения врагам (гл. XI) и т. д. Однако все это, несомненно, позднейшие наслоения, основа же сказания — древнеязыческая, как видно из встречающихся несколько раз образов блаженной страны или острова женщин (особенно в гл. VIII). Равным образом наслоениями являются черты, заимствованные из античности и своебразно преломившиеся в ирландской фантазии, как, например, Циклоп (гл. VII) или птица Феникс (гл. IX).
Но был еще один источник фантастики в этой саге. Ирландские отшельники VII–VIII веков в поисках необитаемых земель предпринимали в своих хрупких курахах далекие плавания по океану на запад, добираясь до берегов Америки, и впечатления от странных людей и необыкновенной фауны, встречаемых ими, могли отразиться в этих рассказах.
Автор этой осложненной версии, назвавший в конце свое имя Айд Светлый, мудрый поэт Ирландии, проявил здесь большую начитанность: он дважды цитирует Вергилия, заимствует кое-что из латинской легенды «Плавание Брендана» и т. п. Он сочинил (вернее, переработал) эту сагу в X веке. Но более простая и, без сомнения, менее христианизованная версия ее существовала, по некоторым данным, уже в VII веке, если не раньше. Композиция саги — весьма свободная: эпизоды, то контрастирующие, то дополняющие друг друга, изобилуют повторениями. Но в этой наивной бессвязности рассказа есть своя прелесть: она превосходно передает чувство беспомощности путников, носимых судьбою по волнам беспредельного и жуткого, полного диковин океана.
Сага эта, принадлежащая к числу наиболее популярных в Ирландии, известна лишь в списках не старше XVII века, но содержит в себе гораздо более древние части, относящиеся еще к X веку. Она, однако, оказалась рано захваченной процессом разложения в богатырскую, а частично бытовую сказку, разрушившим как ее героический, так и возвышенно-сентиментальный элемент ради чистой авантюрности и игры причудливой фантазии.
Особый интерес саги определяется тем, что, по мнению многих исследователей, она является первоисточником знаменитого средневекового сказания о трагической любви Тристана и Изольды, с которым она действительно представляет много разительных аналогий.