Исполнительница темных желаний

Глава 4

Огромная лужайка, зацепившаяся левым своим боком за край бассейна, а правым прижимаясь к небольшому фонтану перед домом, совершенно неожиданно этим ранним утром запестрела веснушками одуванчиков. Вот те раз! Обещали газон с первосортной травой, не загаженной сорняком, а тут вдруг одуванчики! Что же теперь делать, полоть их что ли? Так Тая не станет ни за что. Домработнице некогда, она и по дому, и с мальчишками. Дворника еще на прошлой неделе уволили, только пьянствовал и во флигель баб водил – не работник. Кому же пропалывать одуванчики, ему, что ли?!

Сергей нервно дернул плечом, с шумом вытолкнул воздух через раздувшиеся гневом ноздри, выматерился едва слышно и побрел к дому. Предстоял теперь неприятный разговор с супругой на эту тему.

Она ведь нашла эту фирму, наверняка выкроив из выданных ей денег себе на какую-нибудь дребедень. И настаивала как, убеждала, что все будет превосходно. Разве он не видел у Малютиных газон какой великолепный, травинка к травинке, ну просто ковер, а не газон? Видел? Ну! Эта же фирма работала, куда и она хочет обратиться.

Сергей снова выругался невольно.

У Малютиных-то он видел газон, и даже знает, куда те обращались. Только ведь вряд ли его жена Тая тоже была их заказчицей. Что, мать ее, за скопидомство, а?! Не было бы средств, нищенствовали бы, или детям на обучение за границей копили, тогда понятно. А так…

А так ведь состоялись давно. Дом шикарный, который они именуют дачей. В городе огромная квартира. Мало одного бизнеса, который достался ему почти голым и который он плавно вывел в разряд весьма успешных, так еще и от брата много чего досталось в наследство.

Хватало – мало сказать. Перехватало уже за все мечтания и пределы. И детям средства уже на образование отложены, хотя детям тем было по шесть и восемь лет от роду. И приличный домик на побережье, не важно каком, имелся. Куда, к слову, Тайку вытолкать не было никакой возможности. Либо с ним, либо никак.

А куда ему было от дел отрываться? Нельзя, просто никак.

Цацки Тайке покупал всякие разные, до понимания истинной ценности которых он так и не дорос, хотя и старался. Шмотки, выезды, выходы, приемы…

Черт побери, разве этого мало?! Так и то было не на последние. Не тужился он никогда для тусовки из последних-то сил. И при всех колоссальных расходах сверх всякой меры средства оставались. Он как-то раз посчитал, потратив на это без малого неделю: а что станется с его семьей, если его бизнес потерпит крах? Просто вот замкнет что-то в огромной, извилистой, как тело гигантской змеи, цепи, поискрит, поискрит недолго, да и потухнет. Что тогда с ними со всеми будет: с ним, с женой, с двумя пацанами его белобрысыми?

Посчитал, посчитал, и понял – почти ничего страшного с ними не случится. Лишится он фирмы своей – да. Банк, доставшийся от брата, тоже придется закрыть – если заискрит и в этой цепи тоже. Квартиры даже могут лишиться на покрытие всяких там издержек. Но и только! Счета останутся нетронутыми, дача тоже, до отложенных на обучение денег никто не доберется.

Так что семья Хаустовых, состоящая из четырех человек, вполне может считать себя состоятельной.

Так какого же черта на булавки экономить? Сергей с грохотом распахнул дверь в кухню, где Тая что-то помешивала в сковородке. Вошел, сел на диван у громадного окна, и повторил свой вопрос, прозудевший ему все мозги, вслух.

– Не поняла, какие булавки? – Жена колыхнула полным телом и едва взглянула на него, продолжая что-то переворачивать деревянной лопаткой.

– Что с газоном у нас, видела? – еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, спросил Сергей.

– А что с ним?

– В одуванчиках весь! Ты в какую ландшафтную фирму обращалась, дорогая?! Только не смей мне врать, что в ту же, что и Малютины.

Он не дал ей возможности приврать, прекрасно зная, как она любит это дело.

– Малютины, Малютины… – проворчала Тая и вздохнула. – Дались тебе они. Ну не в ту фирму обратилась, а в другую. А знаешь, сколько бы с нас содрали тогда, а? А так я денег сэкономила и новую газонокосилку купила.

– Что ты ей косить собралась? – изо всех сил стиснул он зубы. – Одуванчики?! И кто, скажи, станет этим заниматься, если дворник уволен, кто? Кто станет пользоваться газонокосилкой, если дворника у нас нет?!

– Ты, дорогой, – ухмыльнулась Тая, со значением оглядев его заметно погрузневшую фигуру. – Тебе же на пользу. Подвигаешься, лишний вес сбросишь…

Он не выдержал и вскочил с места, хлопнул за собой дверью.

Ох, как с языка рвались обидные слова в ее адрес! Ох, как хотелось ей выплюнуть в лицо: если так рассуждать, то ей придется пройтись с газонокосилкой по всем дачным участкам, потом еще и земли соседнего коллективного хозяйства прихватить.

У него лишний вес, елки-палки? У него?! Он и перебрал-то сверх нормы четыре сто. А она! Она же за последние два года разъелась с сорок шестого размера до пятьдесят четвертого. И продолжает разъедаться, и совершенно не думает о том, что дико растолстела, что пора бы и ограничить себя хоть в чем-то. Булки не жрать перед сном! Или с утра не заряжаться жареным. А она опять со сковородкой у плиты пляшет. Не иначе оладьи какие-нибудь на сгущенном молоке жарит. Или пышки какие-нибудь на сметане и масле сливочном.

По ее представлениям, домработница способна их всех голодом заморить. Будто и готовит не так вкусно, и не умело вроде бы. Но Сергей-то точно знал, что их Алина – умница. Что и вкусным все из ее рук выходит, и низкокалорийным. И что она придерживается определенной методики в вопросах питания такой большой семьи, как их.

Но разве Таю можно в чем-то убедить?! Она же, как баран… Нет, как овца, будет стоять на своем. Права, не права, без разницы.

– Здоровое питание! – фыркала она не раз за столом, ковыряясь в поданном овощном рагу. – У меня с этого здорового питания живот подводит, Алинка!

И снова Сергею еле удавалось сдерживаться, чтобы не обронить обидных слов в ее адрес. Ведь чтобы у Таи подвело живот, ей нужно было похудеть килограммов на тридцать. Странно, но она будто и не понимала, как безобразно выглядит. Не ограничивала себя в еде. Надевала на себя вещи, которые надевать не следовало. И словно даже не замечала, что ее муж сильно охладел к ней за последний год. Не замечала или не желала замечать.

– Алина, что у нас на завтрак? – немного смягчился Хаустов, встретив на пороге дома домработницу с корзиной чистого высушенного белья.

– Не знаю, – та обиженно поджала губы. – С кухни меня выгнала ваша жена, Сергей. Сказала, что завтрак подаст сама.

Все ясно! С утра Тайку что-то рассердило, может, то, что он не ночевал в их спальне, оставшись на диване в кабинете. И решила теперь отыграться на домработнице. И отыгрываться теперь станет до вечерней зари, постарается довести Алину до слез, его – до бешенства. Только тогда успокоится и уйдет с мальчишками гулять на пруд. Куда санитарные службы гулять ходить запретили. Что-то такое нехорошее слили туда с полей соседнего коллективного хозяйства. Но разве для Таи существовали запреты? Нет, никогда. Ей хотелось пойти туда, она и пойдет. И не одна, а с пацанами. И попробуйте кто-нибудь ее остановить.

А Сергей не станет и пытаться. Он сейчас переоденется, выгонит из гаража машину и поедет завтракать в небольшое кафе, что открыли недавно на самом въезде в их дачный поселок. Даже шлагбаум было из окон кафе видно. Ему там пару раз пришлось поужинать, ничего, понравилось. Не сравнить, конечно, с тем, что готовила Алина. Но гораздо лучшим там все было, включая нарезанный хлеб, чем могла приготовить его жена.

Почему он с ней продолжает жить? Почему не разведется, не уйдет к другой?

Сергей вздохнул, с мрачным видом рассматривая себя в большом зеркале шкафа в спальне, куда он забежал переодеться.

А потому что уходить он вовсе не обязан. Это его дом! Его мозгами и стараниями приобретенный. Это на его земле, выкупленной у государства, он стоит. С какой стати ему отсюда уходить? Он может сюда смело привести какую-нибудь умную смазливую девчонку и…

А вот не может, черт бы побрал все на свете! Не может, потому что тут его пацаны: Володька и Ванька. Как он им ее представит?

Не может, потому что тут Тайка, и сдвинуть ее с места будет так же сложно, как сдвинуть с места Уральский хребет. Она станет орать, брызгать слюной, будет таскаться по адвокатам и судиться, судиться, судиться за каждую пядь земли, за каждый метр их общей жилой площади, за каждый рубль. Его начнут таскать по судам, его станут преследовать судебные приставы.

Это жизнь? Нет, конечно же. Он издергается весь, будет неспособен на открытые и нежные чувства к умной и смазливой, и ее изведет своей нервозностью. Разве же это счастье?..

Можно было бы, конечно, начать все с нуля. Просто уйти, оставив всю недвижимость бывшей жене и детям, и начать строить новый фундамент семьи своей новой и дома. Но тут снова возникало очень много всяких разных раздражающих «но».

Просто уйти не получится, потому что Тайка все равно станет его по судам таскать и требовать раздела в бизнесе. Будет претендовать, как опекун его детей, на долю банке. Станет выслеживать, разнюхивать. Жизни не даст, это точно.

И запросто так построить все заново не получится, потому что очень уж хлопотно это, очень!

Каждый день лететь, сломя голову, на строительство. Проверять, сличать с проектной документацией, сметами. Считать, чтобы тебя не обворовали. Выгонять пинками из вагончика одуревших от работы и жары или холода строителей. Наблюдать за ними, чтобы не пропили мешок цемента, не загнали по дешевке кому-нибудь ящик плитки.

Хаустову все это было знакомо, он уже однажды построил себе дом. Второго раза он может и не выдержать.

А новую семью строить разве проще? Да ничего подобного. Новые приобретения: мебель, картины, посуда, простыни. Новый характер рядом, к которому еще притираться и притираться. Снова пеленки, подгузники, детский рев по ночам, режущиеся зубки, сыпь, корь, ветрянка и снова рев по ночам.

Все на нервах! Все новое строительство: и дома и семьи – на нервах. Готов он опять пройти через это? Когда уже под сорок, когда хочется покоя и умиротворения, готов ли он снова к детскому отчаянному плачу, к издерганной изможденной жене?

Нет, честно отвечал сам себе сотни раз Хаустов. Опять пройти через все то, что называется – «свить семейное гнездышко», он не может.

Да, ему отвратительна его жена – Тая, некогда привлекательная уравновешенная блондинка с загадочным взглядом. Отвратительна ее полнота, ее упрямство отвратительно, но…

Но он вынужден и станет с ней жить до тех пор, пока она не умрет. Почему-то Хаустову виделось всегда, что Тайка умрет раньше его. Виделось или желалось, кто знает, но он был почти уверен, что станет ее хоронить. И даже возможно поплачет над ее гробом сладкими слезами долгожданного освобождения.

– Алло, – проворчал он в трубку.

Номер на дисплее мобильного не определился, а это всегда бесило его.

– Алло, Серенький, приветик, – пропел нежный женский голосок. – Куда направляешься? Видела, видела, как ты из дома выскочил, будто ошпаренный, и в гараж направился. А потом выехал за ворота.

– Следишь, что ли, за мной, Маруська? – хмыкнул он и опасливо глянул себе за плечо, словно там могла сидеть грузная теперь Тая и заносить над его головой громадных размеров кулачище.

– Может, и слежу, – продолжила женщина петь в том же ключе. – А чего не проследить за таким милым и симпатичным? Это от безделья первое средство.

– Где муж-то?

– Уехал, – вздохнула Маруся, правда, без особого расстройства. – Может, свернешь с дороги-то, а?

– Нет, Марусь, ну договаривались же. – Хаустов скорчил досадливую гримасу. – В твоем доме – никогда.

– А в твоем? – поддразнила она его и рассмеялась хрипловато.

От этого ее смеха с хрипотцой, от того, как она при этом кончиком языка касалась верхней губы, у Хаустова сводило низ живота. Сегодняшний день не стал исключением, но он все равно решил держаться. Муж Маруси был известным ревнивцем, мог запросто устроить ей проверку и, сказав ей, что уезжает на весь день, мог залечь где-нибудь в кустах с биноклем и вести оттуда наблюдение.

Нет, Хаустов не самоубийца. Ни на какую волнующую блажь он не поддается, он поедет сейчас завтракать, а потом…

– Слушай, Маруська, а что если нам через часок в том самом месте, а?

– Не-еет, через часок я не могу. А ты куда? Во «Вкусняшку»?

Маруся знала, что он время от времени мог сорваться из дома, убежать просто-напросто от гастрономических изысков своей толстухи Тайки.

– Туда.

– Ну ладно, пока, – свернула она внезапно разговор и снова рассмеялась. – Тогда жди сюрпризов, Серенький!

Хаустов в сердцах бросил телефон на пассажирское сиденье. И разразился такой омерзительной бранью в адрес всех без исключения женщин, что, кажется, даже плюшевая собачка, пришпиленная к ветровому стеклу, опасливо вжала голову в плечи.

Что же они делают с ним все, а?! Да за что же ему такое наказание?! Дома Тайка – толстая, упрямая и нелюбимая давно – все нервы измотала. Алинка – молодая еще в сущности баба и довольно привлекательная – без конца крепкой задницей перед его глазами крутит. А он даже глянуть лишний раз на нее боится. Потому как толстый цербер стережет их обоих. Тут еще Маруська на голову свалилась. Теперь явится в кафе, сядет за соседний столик и станет вытворять что-нибудь эдакое, отчего у Хаустова сердце разрывается…

Она ведь в прошлый раз что удумала?! Заявилась во «Вкусняшку» в мини-юбке, размером с салфетку. Села за столик напротив Хаустова и начала попеременно ногу на ногу забрасывать. А белья-то на ней и не было! Хорошо, что в кафе, кроме него и бармена, что находился за спиной у Маруськи, никого больше не было, а то конфуз бы вышел.

Закончилось все тем, что Хаустов, не доев, помчался в туалет, а она за ним следом. Они заперлись изнутри и через пять минут, выбравшись оттуда, ловили на себе восхищенно-понимающие взгляды бармена.

Тоже еще умник! Очень Хаустову нужно его восхищение.

Ему, как только все с него схлынуло, тут же гадко сделалось. Совесть сразу же на барсучьих лапах подкралась и давай цепляться и душу корябать.

Ну, зачем же так-то, Сережа? Среди бела дня, принародно буквально, а! Хрен с ней, с Тайкой, давно уже ты на нее забил, а муж-то Маруськин чем виноват, а? Ты же у него в гостях бываешь, ты же ему руку при встрече жмешь, ты же с ним на охоту ходишь…

Он даже напился, помнится, от всего того, что потом давило, душило и царапало. И зарок себе дал: больше на поводу у Маруськиных пороков не идти. И даже мямлил ей что-то такое по телефону.

А она что же, снова собралась в кафе без трусов явиться? Не-еет, милая девочка, теперь его не возьмешь. Он вот сейчас запросто свернет от парковки возле «Вкусняшки» к шлагбауму. Ему ведь никто не помешает в город уехать позавтракать? Нет! Так он и сделает. Каким бы волнующим не было твое гибкое и молодое тело, он больше принародно его брать не станет. Хочется Маруське, пускай за ним следом в город едет. Квартирка для таких целей на окраине у Хаустова имеется. Так что…

– А ты настырный, Серенький, – прошипела негодующе Маруська, минут через пять позвонив. – В город едешь?

– В город, в город, малыш. И я не настырный, а осторожный.

– Ну, ну… Поезжай.

– А ты?

– А я мужа стану ждать, обещал скоро подъехать.

Вот те раз! А он про что?! И он про то же! Прямо на провокацию смахивает. Муж, значит, обещал скоро подъехать, а жена следом за соседом в кафе рванула с намерением соблазнить его в тамошнем туалете. Ой, что-то не нравится ему все это, сильно не нравится. Надо быть осторожнее. И бдительность притупившуюся за ноздри пощипать, чтобы очнулась та после долголетней спячки и поработала на хозяина, как бывало когда-то…