Исповедь убийцы

Глава 6 Ходячие джинсы

Две недели прошли как обычно. Я ходила на работу, принимала клиентов, дома в свободное время переводила опус господина Мордухаева, слегка чертыхаясь над оборотами: «С трапа самолета спускался детина, звериного облика с низким лбом. Один его карман оттопыривался от пистолета, в другом лежали пачки долларов. Этот посланник русской мафии прилетел завоевывать нашу маленькую, но гордую страну!» Ага, маленькую, но гордую птичку. Я, кажется, говорила, что цитирование любимых кинокомедий ведет к обеднению словарного запаса. Денис, как-то просмотрев несколько страниц, заметил:

— Параноидальный сублимированный тип. Словарный запас в среднем четыреста пятьдесят слов. Перевод может сделать репатриант с годовым стажем в стране.

Это он в мой адрес прохаживается, психолингвист заумный. А самого я застала, выходящим из туалета с, примерно, трехсотой страницей. Он отшутился:

— Такие книжки надо не в книжном магазине продавать, а в аптеке?

— Вместо туалетной бумаги?

— Нет, вместо слабительного.

Дашка благополучно забыла о татуировках и однажды притащила домой большую коробку.

— Что это? — спросила я.

— Это пазл! — гордо сообщила моя дочь, — три тысячи штук. Мне Инга дала.

Я открыла коробку, на крышке которой были нарисованы четыре весталки не то в туниках, не то в тогах, сидящие в живописных позах на фоне древнегреческого орнамента. Одна из них держала в руках лиру, другая веер из страусиных перьев. Под картиной шла надпись по-английски: сэр Вильям Рейнольдс-Стефенс. Интерлюдия. У меня зарябило в глазах от бесчисленного количества разноцветных кусочков.

— Что с этим делают?

— Ну какая ты мама, непонятливая, из этих кусочков собирают картину. Вот эту.

И она ткнула пальцем в коробку.

— А почему Инга сама не собирает?

— Ей этот пазл на день рождения подарили, она начала и бросила, а потом мне дала. Соберем — будет у меня в комнате висеть. Я такой пазл в больнице видела. Класс!

Что-то моя дочь злоупотребляет словом «класс», в данном случае оно обозначало «само совершенство». А в израильских больницах есть такое неписаное правило: излечившиеся больные, дабы выразить свою признательность врачебному коллективу, дарят картины, под стеклом и в рамке. Ну не настоящие, конечно, а какие-нибудь приличные репродукции. И пишут внизу: «От такого-то за преданный уход и лечение». Эти картины висят в длинных больничных коридорах и скрашивают обстановку. Очень милая традиция, на мой взгляд. Я представила себе, как бы, например, какая-нибудь моя вышивка смотрелась в коридоре… скажем, клиники «Ткума». Вот черт, да что ж это я сама себя норовлю запереть в психушку?! Кормежка понравилась, что ли?

— И кто это будет делать и где? — вернулась я к теме.

— Стол раздвинем. В салоне.

Я представила себе стоящий посреди квартиры стол, заваленный этими кусочками картона, и мне стало нехорошо. Тем более, что на коробке было написано: В собранном виде: 120 на 85 см.

Зная, как моя дочь быстро загорается всякими прожектами и также быстро остывает, я сказала:

— Э, нет, так дело не пойдет. Надо применить НОТ.

— Какую НОТ? — не поняла Дарья.

— Научную организацию труда. Вот ты сейчас сядешь и разберешь эти три тысячи пазлов по оттенкам, сложишь в отдельные кулечки и будешь собирать из каждого кулька по отдельности. Тогда, может быть, что-нибудь и выйдет из твоей затеи.

Инициатива наказуема. Пришлось сесть рядом с Дашкой и начать сортировку. Вскоре оказалось, что я осталась одна, а моя дочь куда-то испарилась. Это занятие постепенно увлекло меня, а когда мне удалось собрать левую сандалию одной из весталок, за окном уже темнело.

Собирая пазл, я почему-то вспомнила покойного Когана. Его комнату распечатали, оттуда вынесли всю мебель, а на двери висела табличка «На сдачу». Когда было семь дней, мы с Денисом навестили вдову, он правда, не хотел ехать, но я уговорила, хотя какому нормальному человеку это в радость. У вдовы Когана он не проронил ни слова, и мы вскоре попрощались.

Следователь мне не звонил, никуда меня не приглашали и от этих мыслей становилось страшно. Вот так живешь, работаешь, а потом грохнет тебя какой-нибудь маньяк и никому это не будет интересно.

Чтобы отогнать мрачные мысли, я включила чайник. Прибежала Дашка оказывается она сидела за компьютером, я сделала ей бутерброд с шоколадным маслом и пообещала, что мы пойдем завтра на пляж.

Дарья обрадовалась. Вообще-то мы живем в двадцати минутах ходьбы от пляжа, но посещаем его не часто. Я не люблю загорать, считаю, что это вредно. Солнце слишком сильное. И потом, мне нравится контраст между белой кожей и черными волосами, поэтому я никогда не выхожу из дома, не наложив на лицо солнцезащитный крем. А если уж загорать, то на нудистком пляже, чтобы не быть пятнистой, как морская свинка.

На следующее утро мы отправились на пляж. Дорога пролегала через Национальный парк. Мы прошли живописные развалины крепости крестоносцев, пришедших в Ашкелон в одиннадцатом веке, разбросанные тут и там античные, мраморные колонны, древний амфитеатр со статуями богини Ники и Антея. Впечатление портили лишь крупные инвентарные номера, написанные на каждом обломке мрамора, но, как писал незабвенный «вечно живой»: «Социализм есть учет!»

Дашка несла большой оранжевый зонтик от солнца — подарок от фирмы «Джонсон и Джонсон» а я — сумку с купальниками и холодной водой. Придя на пляж, мы побежали в воду, долго плескались, потом моя дочь отправилась искать витые ракушки вдоль берега, а я задремала под зонтиком.

Я спала около двадцати минут. Проснувшись от того, что какой-то крупный камешек вонзился мне в бок, я повернулась и оторопела — навстречу мне шли мои джинсы! Как я узнала, что это мои джинсы? Очень просто: я как-то поливала хлоркой унитаз, совершенно забыв, что на мне надеты дорогие штаны и капли едкой жидкости обрызгали коленку, образовав на голубой ткани мелкую россыпь белых точек. Мне совершенно это не мешало и я, обругав себя за рассеянность, все-таки продолжала их носить. А теперь, после того, как мои любимые джинсы украли прямо с веревки, какой-то хмырь шел в них прямо мне навстречу. Он был смуглый и худой, кроме джинсов одет в грязную майку и шлепанцы. Мои штаны были ему явно велики, я — дама в нижней части весьма крупная.

Видимо со сна, не помня себя, я бросилась ему наперерез, схватила его за запястье и заорала:

— Ах ты вор, подлец, а ну снимай сейчас же мои штаны.

Парень, не ожидая такого нападения, пытался было вывернуться, но не тут-то было — я держала его крепко.

Вокруг стал собираться народ.

— Что случилось?

— Этот вон у той дамочки кошелек украл.

— И не кошелек, а сотовый телефон, — говорили в толпе.

Я попыталась объясниться:

— Посмотрите, на нем же мои джинсы, видите эти пятна от хлорки — это я сама испачкала.

— Да, вот так бы и пошла домой без штанов — трагедия!

— Софочка, присмотри за вещами, здесь жуликов полно.

— Вызовите же кто-нибудь полицию!

Но к нам навстречу уже бежали два парня в жилетах, на которых было написано «гражданская полиция».

— Что здесь происходит? — спросил один из них.

— На нем мои джинсы, — снова повторила я.

Парень свободной рукой толкнул меня в грудь, но его крепко держали дружинники.

— Пойдемте с нами.

Я отыскала глазами Дашку. Она смотрела на меня с беспокойством.

— Дарья, — крикнула я ей, — собери вещи и иди домой, я скоро вернусь.

Я накинула халат прямо на купальник, схватила сумку, повесила ключ от квартиры Дашке на шею и повернулась к ожидающей меня троице.

То, что я увидела, заставило меня замереть на месте. На кисти парня, одетого в мои джинсы, на тыльной стороне, было вытатуировано «Яир БенАми». Не помня себя, я пошарила в сумке, достала телефон и нашла в его памяти номер следователя Борштейна. Я только молилась, чтобы он ответил.

— Алло, — сказал следователь.

— Михаэль, это Валерия, я сейчас поймала Яира Бен-ами.

— Где вы находитесь? — казалось он ничуть не удивился.

— На пляже в национальном парке.

— Я звоню следователю, — обратилась я к дружинникам, все еще крепко державшим Яира, — он, — я ткнула пальцем в парня, — сбежал из наркологической клиники, а там убили доктора.

— Дайте мне телефон, — потребовал один из них.

Поговорив пару минут, он протянул мне мой сотовый телефон и сказал:

— Следователь будет ждать нас в полиции, сейчас приедет машина.

Внезапно Яир, прежде стоявший спокойно, забился в истерике:

— Я не убивал, я не убивал доктора!

Через минуту приехала полицейская машина. Мы все погрузились в нее и поехали. Яир продолжал тихо всхлипывать. Вероятно, он был под действием наркотика, так как все реакции были какие-то ненормальные — от заторможенности к буйству.

В полицию мы приехали быстро. Следователь уже был там. Парня провели в кабинет и усадили. Я зашла следом за ним.

— Как это вам удается, Валерия? — спросил Михаэль заинтересованно. Такие совпадения — нечто из ряда вон выходящее. По крайней мере, в моей практике.

— Он у меня джинсы с веревки стянул, — сообщила я.

— Какие джинсы? — не понял Борнштейн.

Тут Яир начал снова дергаться, сдирать их с себя и орать: «Да забери ты свои проклятые штаны!»

Мне стало страшно. В пылу борьбы за свою собственность, я даже не подумала, что тот, кто убил двух мужчин, вполне мог бы справиться со мной. Раз плюнуть.

Борнштейн начал очную ставку:

— Объясните, пожалуйста, о чем идет речь.

— Я была на пляже. Смотрю — он идет, в моих джинсах. На них пятна от хлорки на коленях. Но мне они не нужны, — быстро добавила я, — пусть носит.

— А потом что было?

— Потом я схватила его за руку, а на руке имя — Яир Бен-Ами, вот я вам и позвонила, — закончила я свой рассказ.

— Ну, хорошо, с этим понятно, — он повернулся к Яиру. — Теперь расскажи, почему ты удрал из клиники?

— Я… я испугался.

— Чего же ты испугался?

— Что вы меня обвините в убийстве врача.

— А ты его не убивал?

— Нет, поверьте мне, не убивал!

— А кто убил?

— Откуда я знаю, я зашел, а он лежит, и горло перерезано. Я и удрал оттуда.

— Так, — остановил его Борнштейн. — Давай-ка подробнее. Зачем ты пошел к Зискину в кабинет?

Яир молчал.

— Я жду, — сказал следователь.

Я сидела не шелохнувшись. Парень вздохнул и произнес:

— Мне плохо было, ломало, а у него было.

— Что было?

— Метадон.

Я слышала об этом заменителе наркотиков, сильнодействующих таблетках, которые выдавали наркоманам, решившим завязать, в больничных кассах. Им даже пособие на жизнь платили от института национального страхования, если они соглашались принимать метадон вместо наркотиков. Но и тут они умудрялись обманывать. Эти таблетки давали, если в моче наркомана обнаруживали кровь. Но они добавляли в собственную мочу, сдаваемую на анализ — куриную кровь. Себя ранить боялись. То, что кровь куриная, легко узнавалось под микроскопом — в красных кровяных шариках просматривались ядра, а в человеческом гемоглобине ядер нет. Я это вычитала в какой-то статье и сидела ужасно гордая, своей осведомленностью.

— Но метадон выдают сестры, по утрам, а ты пошел к доктору, в полночь.

— Я думал, у него есть, в ящике стола.

— Думал или знал?

Яир молчал, опустив голову.

Я вмешалась:

— Мне говорил доктор Рабинович, что…

Борнштейн прервал меня:

— Госпожа Вишневская, выйдите и подождите в коридоре.

Я вышла и закрыла за собой дверь. Странный тип все-таки этот Борнштейн, то летит сломя голову по одному моему слову, то из кабинета выгоняет. А мне домой нужно, Дашка небось волнуется.

Ко мне подошел полицейский.

— Следователь приказал проводить вас до выхода, — обратился он ко мне.

Вскоре я была дома.

Дарья смотрела на меня осуждающе.

— Мамуля, оно тебе надо? — интересно, откуда у моей в меру интеллигентной дочери иногда пробивается местечковый акцент, — Ты что, эти джинсы носить будешь после этого?

Дарья выразительно сморщила нос и стала жутко похожа маму Дениса. Просто у той такое выражение лица было постоянным.

Я где-то прочитала, что домашние тираны никогда не кричат на своих близких. Они их третируют тихонечко, не поднимая голоса. Они всегда не довольны, они жалуются на здоровье, когда есть зрители. А в одиночку работоспособны, как ломовые лошади. Русская литература прекрасно изучила такие типы — к примеру Фома Опискин из «Села Степанчиково и его обитателей» Достоевского. Если двадцатый век и придумал что-нибудь новенькое по материальной части — атомную энергию, или компьютеры, то по духовной — девятнадцатый даст ему большую фору. Да, есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим паппарацио!

Бедные близкие из семей, где главенствуют тираны! В них ежесекундно воспитывается чувство вины — главный фактор морального уродства. Нет, если за дело, наврал там, или нашкодил — я не против. Даже за вырабатывается ответственность за свои поступки. А если ребенок чувствует себя виноватым, потому, что родители развелись? Он думает, что это он такой плохой, а тут мама лежит на диване с головной болью и приговаривает: «Ушел наш папка, будут у него другая мама, другие дети — он их любить будет». И все — получайте закомплексованную личность, неудачника, не верящего в свои силы. Мама для него — опора и надежа, женится поздно, жену ищет похожую на мать, семейная жизнь не складывается. В конце концов жена с криком: «Вот и спи со своей мамочкой!» — хватает детей и уходит от него к своим родителям. А он, удивленный этим взрывом чувств, возвращается к матери, где она кормит его любимым салатом «оливье» и осуждает эту ветреницу словами «Я же говорила!». А что она говорила? Сама и выбирала…

— Дарья! — строго сказала я. — На будущее знай: за частную собственность нужно бороться! — я назидательно подняла кверху указательный палец и прошествовала на кухню.

После обеда мы с Дашей помыли посуду, я запустила стиральную машину. Она, было, направилась к компьютеру, но я ее вовремя остановила. Дашка, скрепя сердце, села за уроки, а я, поверьте, с таким же чувством взяла в руки эпическое полотно «Мафия бессмертна!»