Испытание чувств

Глава 5

В среду утром, перед Днем Благодарения, я чуть не сошла с ума. По традиции мы всегда обедали у моих родителей и соответственно планировали свой следующий день, но когда в 6:28 утра (опять эти голубые цифры!) мне позвонила мать, разбудив меня во время моего первого за две недели глубокого сна, она была просто сама не своя:

– Андреа, я так рада, что ты уже проснулась! Мы не сможем сегодня пообедать! – провозгласила она.

– Мама? Сейчас середина ночи, и, разумеется, я еще не проснулась. Что случилось?

– Обед на День Благодарения. Нам придется его отменить. – Она говорила медленно и терпеливо со своей идиоткой-дочерью. – Паровой котел взорвался или что-то в этом роде. Папа сказал, что до понедельника его не починить, в доме мороз, и нам придется отменить обед.

Я быстро проснулась.

– Тебе нужно уйти из дома, мама. Пойди к Лоррейн.

– Я не могу сейчас ей позвонить: еще слишком рано. – Я зашипела в телефон, но мама восприняла этот звук как выражение симпатии. – Ничего, не беспокойся, пока все в порядке, но обед на День Благодарения, Андреа, – у меня тут индейка, и я всегда пекла пирог…

– Нет проблем, мама, мы придем к Лоррейн. Готовь там свою индейку, а я здесь испеку пирог и привезу с собой. – Мне нужно было в туалет. – Я позвоню тебе туда позже, хорошо?

Я была готова бросить трубку на рычаг. Может быть, мне удалось бы снова заснуть?

– Это не получится, и ты это знаешь. Ее обеденная комната слишком мала, чтобы там могла усесться вся семья.

Нужно знать мою маму: это был камень в огород Джорджа, мужа Лоррейн, который содержал мамину дочь не так, как мама считала правильным.

– А как насчет…

– У нас! Отлично, мама, все здорово! – Все, что угодно, только бы оттащить ее от телефона, и быстро. – Я тебе позвоню позже, утром.

Я бросила трубку, побежала в туалет, потом медленно забралась обратно в постель, понимая, что надежда заснуть потеряна. Хотя визит папы римского был бы несколько более травмирующим событием, но принимать у себя завтра всю семью – это было почти то же самое. Мой дом будет просто адом.

Мои родители все еще жили в доме, который купили сорок восемь лет назад, будучи новобрачными, и единственные изменения, которые в нем были сделаны, касались удобства размещения двоих детей. В то время как шторы в моей гостиной приобрели ветхий и изношенный вид через десять лет или около того и их пора было менять, мамины занавески гордо висели уже около тридцати лет и выглядели свежими и яркими.

– Это все из-за твоего обращения с вещами, – говорила мне мать, стоя на четвереньках и протирая маленькой мягкой щеточкой тахту, обивку на которой меняли задолго до того, как я вышла замуж.

У меня не хватало терпения для такого: я нанимала людей чистить ковры и мыть окна и отдавала шторы в чистку.

– Химические средства, которые они используют, слишком ядовитые, – говорила мама своим мудрым голосом, – и ткань быстро изнашивается. Если бы ты все чистила сама…

Ну, может быть, даже вполне возможно, но я предпочитала менять вид своего жилья каждые десять лет. Ну и что такого, что я не была такой замечательной хозяйкой, как моя мама. Зато я умею много такого, что моя мать не умеет, и это мне вполне подходит. Мы с мамой – дети разных эпох, и я не получаю, как она, оргазмического удовлетворения от сверкающей кухонной двери. Я вполне довольна тем, как она отмывается с помощью швабры с губкой. У меня есть чем занять свое время, и это мне гораздо интереснее.

Эти мысли проносились одна за другой в моей голове в то время, как я оттирала свою кухонную дверь, стоя на четвереньках. Спальни уже были доведены до состояния совершенства, особенно гостевая, где родители проведут несколько ночей.

– Мы не можем навязываться Джорджу и Лоррейн, – сказала мама, когда я позвонила ей около полудня, – когда у тебя такой большой и пустой дом. Мы лучше погостим у вас до понедельника. – Четыре дня занятий или расслабления по случаю долгих каникул ушли у меня из-под ног. К субботе мы все будем вымотаны до предела, особенно я, что меня больше всего беспокоило. Я всегда, когда приезжали родители, погружалась в безумие мытья, чистя и отскребая свой дом до полного блеска.

– Но наша спальня – это наше частное помещение! – запротестовал Стюарт, когда в девять вечера я потребовала, чтобы он убрал свою спортивную одежду, разбросанную по комнате. – Матери тут нечего делать, и она сюда не заходит. Ты опять комплексуешь.

– Я не комплексую, я просто хочу, чтобы к ее приезду было убрано, чтобы ей не к чему было придраться.

– Да уж, не комплексуешь, – засмеялся он. – Мне приятно это слышать. Может быть, когда-нибудь ты объяснишь, почему наш дом не всегда так красиво выглядит?

– Вставай, Стюарт, и уйди с дороги! – рявкнула я.

Он был замечательно спокоен почти все время, пока родители гостили, но ведь мама считала его совершенством, и у него не было с ней таких проблем, как у меня. Я любила притворяться, что мнение моей матери меня ни грамма не волнует, но при этом не могла вынести малейшего качания головы, легкого искривления губ, указывающего на неудовольствие, когда я делала что-то, чего она не любит, и я вылезала из собственной шкуры, чтобы этого избежать.

«Измучена, но вознаграждена за свои усилия», – думала я на следующий день, сидя с изящной улыбкой во главе стола, на котором стояли жареная индейка и все гарниры, которые в нашей семьей состояли из жаренной по-итальянски картошки, папиного любимого блюда из шпината с чесноком и грибами и теплого домашнего яблочного пирога. Я чувствовала, что мама довольна, и это было приятно.

– Был очень милый обед, дорогая. Я вижу, что хорошо тебя научила, – сказала она с гордостью.

Едкий ответ замер на моих губах, когда я перехватила взгляд Стюарта, предостерегающе просигналивший мне не вступать в пререкания, так что я глубоко вздохнула и приняла этот сомнительный комплимент.

Келли и Брайан с двумя детьми Лоррейн вышли из-за стола сразу после обеда, не желая задерживаться за ним ради кофе с ликером в обществе предков, и отправились в кабинет смотреть телевизор. Лоррейн вела себя за обедом очень спокойно. Я поняла, что двадцать четыре часа, проведенные в мамином обществе, доконали ее, так что не удивилась, когда они с Джорджем собрались уезжать почти сразу после того, как мы выпили кофе.

Я мыла десертные тарелки, когда Келли пронеслась по кухне:

– Мама, я еду к Сью! Я тебе позвоню. Пока, бабуля!

И она убежала. С тарелками в руках я стояла спиной к столовой и ждала, зная, что сейчас последует. Разумеется, я услышала голос своей матери.

– Ты знаешь, это, конечно, не мой дом, но девочка в возрасте Келли должна после обеда помогать своей маме на кухне.

– Мама, сейчас место девочки не обязательно на кухне. Брайан дома и может помочь – я сейчас позову его. У Келли были планы на сегодняшний вечер, когда мы еще не знали, что ты приедешь.

– Ты знаешь, что я не люблю встревать в чужие дела, – сказала она, собираясь сделать именно это, – но думаю, что Келли предоставлено слишком много свободы. Мир так опасен, а ты даже не знаешь, с кем она. Она молода, ты должна лучше ее контролировать. Мальчики…

Она продолжала, а я сжала зубы, стараясь не слушать, оттирая тарелки с таким рвением, как будто пыталась стереть с них узор вместе с остатками пищи.

– …в этом возрасте… только одно у них на уме… – жужжала мама.

Я мудро не рассказывала ей о том, как Келли летом чуть не изнасиловали. Если бы я рассказала, мать, наверное, посадила бы ее в клетку.

Я попала в ловушку и снова стала ребенком, а мама все продолжала за моей спиной о «грязных мыслях» и «возможностях грешить», и знакомое чувство отчаяния росло во мне и грозило взорваться. Великий Боже, я должна бежать от звуков ее голоса, от того же старого занудства, которое я уже слышала, когда мне было семнадцать лет.

– А ее мальчики! Что ты о них знаешь?

– Я сейчас вернусь, мама. Посиди в гостиной со Стюартом и с папой. Мы можем потом закончить, – протараторила я, одновременно исчезая из кухни.

За моей спиной послышался звон посуды, загружаемой в мойку. Конечно, мать не будет ждать, она сделает это быстрее и лучше, чем я, и еще до моего возвращения. Я помчалась по лестнице в свою комнату, с детским удовольствием захлопнула за собой дверь и села на кровати, бессмысленно уставившись в зеркало. Когда мне было семнадцать лет, я тоже так поступала.

«Келли не предоставлено слишком много свободы, – раздраженно думала я. – Она знает правила, она не боится говорить со мной, и без меня она старается вести себя правильно. Наконец, я доверяю своей дочери – это то, чего ты никогда не делала, мама!»

Однако к пятнадцати годам я выработала способы сбегать от матери. Один из ребят обычно ездил на машине, и после школы или по выходным я старалась уйти из дома когда только возможно. С матерью ты всегда чувствуешь свою виновность, пока не докажешь, что невиновен. Когда я начала встречаться с Ричардом, мне проще было солгать ей, потому что все, что я делала, она тщательно и обо всем расспрашивала. Она так боялась, что со мной случится что-нибудь плохое, что просто сводила меня с ума. Я не знала ничего о том, как забеременеть или как не забеременеть, а она отвечала на вопросы неизменным: «Что ты хочешь знать? Это тебя не касается!» Интересно, когда я должна была про все это узнать? Но мы не обсуждали интимные вопросы.

Какой контраст между мной и Келли в пятнадцать лет, когда я говорю ей, что если она собирается заниматься сексом, я дам ей таблетки. До сих пор легко было быть либеральной мамой, но история с Карлом напугала меня, возможно, наполнила теми же страхами, какие моя мать испытывала по отношению ко мне. Итак, в результате все возвращается на круги своя.

Когда я услышала голос мамы, поднявшейся по лестнице и звавшей меня, я поняла, что я уже давно дуюсь в своей комнате. Открывая дверь в мою спальню, мать спросила:

– С тобой все в порядке? Я все вымыла на кухне, а ты не пришла.

– У меня закружилась голова, мама, так что я пошла полежать несколько минут. Сейчас все хорошо. Пойдем вниз, поболтаем немного.

Этой ночью Келли не пришла домой. Как раз этого не хватало, когда мать гостит у меня дома.

Я заметила время, когда начала переодеваться перед сном, думая о том, что, когда Келли придет, будет прочитана еще одна лекция. Но я не беспокоилась: когда Келли отправлялась к Сью, она сказала, что позвонит, если они куда-нибудь еще поедут. Вероятно, она пыталась позвонить, но было занято, или она забыла позвонить, что с ней иногда случалось. Это неприятно, но все же не конец света.

Зато моя мать не могла пойти спать, пока не «все цыплята находятся в безопасных гнездышках». Я пожелала ей спокойной ночи, но она взглянула на часы.

– 12:11,– заметила она громко. – Это не слишком поздно для прогулок Келли?

– Ее «комендантский час» – 12:30, мама, не волнуйся за нее. Я спущусь закрыть за ней дверь: она появится через несколько минут.

Я еще побродила по дому, выключая свет и вытирая крошки, которые мать не заметила на кухонном столе, потом растянулась на кресле в кабинете, прислушиваясь к тишине. На случай, если Келли подъедет к дому на чем-нибудь шумном, я притащила Мозеса на ночь домой и выключила весь свет, кроме одной лампы.

В 12:35 я плюхнулась на постель рядом со Стюартом, который уже мирно спал. Я была слишком измучена, чтобы спать, и устраивалась поудобнее под одеялом, когда услышала у двери мамин голос.

– Келли еще не приехала, – шептала мать. Бог знает, почему она шептала: папин храп сотрясал стены, и Стюарт выводил свою мелодию.

– Я знаю, – хрипло прошептала я в ответ. – Она скоро приедет. Она иногда задерживается на несколько минут, просто чтобы меня проверить. С ней все в порядке, мама, спокойной ночи.

– Как хочешь, – сдалась мать с неудовольствием, которое тяжело повисло в воздухе.

«Я неправильно себя веду, но она будет последним человеком в мире, оспаривающим мои права на воспитание детей», – эта невысказанная мысль прозвучала в ее прощальном фырканье. Мать ускользнула обратно в коридор и мягко закрыла за собой дверь своей комнаты. Когда эта женщина закрывает за собой дверь, она собирается спать, а не вмешиваться в мои дела: с этого момента моя совесть должна бодрствовать, ожидая возвращения дочери. «Наверное, мама тоже здорово устала», – усмехнулась я. Мое ночное бодрствование длилось около трех минут, а потом я провалилась куда-то. В 4:21 мама была у моей кровати:

– Андреа… Андреа-а-а, проснись!

– Да, что случилось? – пробормотала я.

– Я вышла в туалет и решила зайти взглянуть на детей – кровать Келли пуста.

Ее шепот усилился на несколько децибел, доведя Стюарта до состояния, близкого к возвращению к жизни.

– Пойдем в ее комнату, – прошептала я в ответ.

Я прошла за ней через холл, постепенно просыпаясь и обдумывая, что могло случиться, и села рядом с мамой на край кровати Келли.

– Ну, на самом деле ничего страшного, мама. Возможно, она пыталась позвонить, может быть, Брайан висел на телефоне или она просто забыла – в конце концов, она ведь не ребенок. Я уверена, что она ночует у Сью.

– Позвони им, – предложила мама.

– Ну уж нет, мама, звонить людям в 4:30 утра совсем не в моем стиле. Я утром сразу позвоню.

Естественно, что еще мы могли сделать? Вернуться в наши постели и лежать без сна остаток ночи. Я пыталась читать, но мой мозг изобретал бесконечные несчастья, которые могли случиться, нападения, которым Келли могла подвергнуться, и даже возможность того, что она всю ночь развлекается в компании, а утром будет повешена, утоплена и четвертована собственной матерью.

В семь часов я сочла, что уже можно позвонить Марсденам, и набрала номер из своей спальни, надеясь, что уже достаточное время для того, чтобы они только немного рассердились на меня.

«Ее у нас нет», – сказал Грег Марсден, вернувшись из комнаты Сью. Его дочь там одна, похоже, что спит, но Келли у нее нет. Он не знает, что случилось: он вчера пошел спать раньше девочек.

Я попросила его справиться у жены. Я подождала менее терпеливо, пока он будил жену. Она подошла к телефону, чтобы сонным голосом сообщить мне, что слышала, как входная дверь захлопнулась в половине первого, и посчитала, что это Келли поехала домой, но не проверила, и она на самом деле не знает, куда делась Келли.

– Честно вам скажу, – зевнула она, – я думаю, что девочки поссорились: я слышала какой-то спор перед тем, как она уехала.

Я слышала на заднем плане голос мистера Марсдена, говорившего, что он пытался расспросить Сью, но и она не имеет ни малейшего понятия, куда поехала Келли.

– Пожалуйста, держите нас в курсе, а мы, если Что-нибудь услышим, немедленно вам сообщим, – сказала она, теперь уже проснувшись, и ее голос звучал участливо. – Я уверена, что все объяснится и вы посмеетесь, когда она объявится.

«Легко вам говорить», – подумала я, благодаря мать, чья дочь находится в безопасности, в собственной кровати, и обернулась, чтобы увидеть лицо своей матери – маску, полную беспокойства.

– О, Боже мой… Дио мио! – это бывает с ней: когда она очень расстроена, то переходит на итальянский. Ее лицо выражало отчаяние, и, прежде чем она отправилась будить отца, я потащила ее вниз, на чашку кофе, где она, сжимая руки, ходила взад-вперед по кухне.

– Мама, наверняка есть какое-то разумное объяснение: Келли скоро приедет, или позвонит, или что-то еще. Пожалуйста, перестань волноваться. Ты меня с ума сводишь.

Келли появилась почти в девять. К этому моменту ее отец, дед и даже брат присоединились к нам с мамой, помогая волноваться и поглощать третий кофейник кофе. Мы обсуждали, сочтет ли полиция, если им сейчас позвонить, что Келли пропала без вести.

Я быстро осмотрела дочь. Бледная, без следов косметики, но полностью одетая, без видимых следов синяков или царапин и явно не страдающая амнезией.

– Где, черт побери, ты была? – закричали мы хором.

Она подняла испуганные глаза и глубоко вздохнула.

– Вы, конечно, мне не поверите, – начала она. – Я сама с трудом верю. Мы со Сью собирались встретиться с этими ребятами вчера около десяти вечера, но они не появились, поэтому мы пошли обратно к ней и просто, знаете, сидели, слушали музыку и все такое. Парни позвонили около двенадцати ночи, извинились и попросили нас приехать. Сью сказала, что слишком устала и хочет спать. Я вам не позвонила, что не приду, так что мне надо было добраться домой, поэтому они сказали, что заберут меня и довезут до дому.

Долгая пауза, в течение которой она обводила узор на скатерти длинными ногтями с красным лаком.

– Так что же? Мы все были здесь в двенадцать. Что случилось?

Похоже, что Стюарт не сможет вести себя спокойно.

– Ну, было еще так рано – еще даже не было двенадцати – и мы решили немного покататься. А потом, ну, действительно стало уже поздно, и…

Еще одна остановка с постукиванием пальцами по столу.

– Келли, – требовательно сказала я. – Чем ты занималась? Где ты была всю ночь?!

Пять напряженных и усталых пар глаз уставились на нее в ожидании ответа.

– Больше не поеду с этими парнями, я обещаю! – Эмоционально.

– Ты больше вообще не выйдешь из этого дома, если не…

– Ну хорошо, у одного из них была бутылка. Я не хотела вам об этом рассказывать, но ты спрашиваешь. Это было что-то белое, может быть, виски? И мы его выпили, поделили на всех, и потом – ну, Тод, он вел машину, сказал, что он должен остановиться, он почти не видит дороги. Его приятель отключился, а у меня не было с собой прав, и я знала, что вы не хотели бы, чтобы я вела машину, выпив… Я понятия не имела, где мы, где-то на побережье, и я очень устала, поэтому заснула в машине. У них были с собой спальные мешки и все такое. Когда я утром проснулась, солнце светило мне в глаза, и все прочее. В общем, я очень испугалась. Я знала, что вы тут с ума сходите.

– С ума сходим – это еще очень мягко сказано! Твоя мама и папа просто заболели от беспокойства! А вдруг ты умерла! Ты могла бы позвонить… – взывала мама, и я почувствовала благодарность, когда папа утащил ее из комнаты, что-то бормоча насчет того, что надо одеваться.

– Эта девочка, по счастью, осталась жива, Лео, – мамин голос удалялся, пока дверь спальни не закрылась за ними.

– Солнце стояло на небе с шести. Что еще вы делали с твоими друзьями утром? – хотел знать Стюарт.

– Я боялась ехать домой. Я знала, что вы будете в шоке, и поэтому заставила их привезти меня обратно к Сью. Я хотела притвориться, что ночевала у них, но я не смогла попасть в дом. Я боялась всех разбудить, поэтому сидела на ступеньках дома, пока брат Сью не вышел за газетой. Он обещал мне, что никому не расскажет, что случилось, а я прошмыгнула в комнату Сью и забралась к ней в постель.

– Во сколько это было?

– Ну, я не знаю… Боже мой, откуда я могла знать? Думаю, что-то около семи.

– Это ложь! Твоя мать звонила туда в семь утра, и тебя там не было! – Мама вернулась.

– Да, мам, но я звонила из спальни, а там часы спешат. – Наверное, когда я звонила, было 6:50, и отец Сью пошел к девочкам, обнаружив только своего сладко спящего ангела, а через несколько минут появилась Келли и тихонько улеглась рядом.

– Ты говорила утром с родителями Сью?

– Да, и они были… очень расстроены из-за меня. Видела бы ты лицо мистера Марсдена, когда он меня обнаружил. Они сказали мне, что ты звонила и что меня не было. Так что мне пришлось всю эту историю рассказать им.

– Она вполне годится для романа, – сказал мой отец.

– Мы-то считали, что твои истории очень хороши, – добавила мама с понимающей улыбкой, впервые признавшись, что она знала, как я обманывала ее.

– Но, мама, человек в здравом уме не смог бы такого сочинить. Я думаю, что она говорит правду.

История была совершенно невнятная, но следует признать, что, окажись я в подобной ситуации, я объяснялась бы так же неуклюже.

– Слава Богу, она дома и явно в целости и сохранности, – сказал Стюарт. – Когда будет омлет? Я умираю с голоду.

Атмосфера постепенно нормализовалась, но я чувствовала, что заболеваю от беспокойства за Келли: осенью она будет учиться в колледже, предоставленная сама себе и своим выдумкам, вдали от родительских глаз. «Ну и ладно, с глаз долой – из сердца вон» – я пожала плечами, а потом ощутила прилив изумления. Я рассуждаю совсем, как моя мать. И тогда я подумала: «Интересно, верила ли она сама в свои высказывания больше, чем я сейчас?»