Испытание космосом

Наверное, нам вообще не стоило соваться в космос. Есть две вещи, которых каждый человек боится с самого рождения, – шум и высота. А космос находится настолько высоко, что непонятно, зачем человек в здравом уме забирается туда, откуда, если ему не повезет, он будет падать… и падать… и падать. Впрочем, все астронавты сумасшедшие. Это известно.

Он решил, что врачи были к нему добры.

– Вам еще повезло. Вы не должны забывать об этом, старина. Вы еще молоды, а пенсия у вас такая, что о будущем можно не беспокоиться. Руки и ноги у вас целы, и вообще вы в прекрасной форме.

– Прекрасной! – В голос его непроизвольно закралась нотка презрения к самому себе.

– Но это на самом деле так, – продолжал мягко настаивать главный психиатр. – То, что с вами произошло, не причинило вам никакого вреда, если не считать того, что в космос вы больше не полетите. Честно говоря, я не могу назвать акрофобию неврозом – боязнь высоты вполне естественна. Вам не повезло, но если учесть, что вы пережили, то можно утверждать, что никаких отклонений у вас нет.

Одного напоминания об этом хватило, чтобы его снова начало трясти. Он закрыл глаза и увидел кружащиеся внизу звезды. Он падал, и падение это было бесконечным. Из забытья его вывел голос психиатра:

– Успокойтесь, старина. Вы на Земле.

– Извините.

– Не за что. А теперь скажите, что вы собираетесь делать дальше?

– Не знаю. Видимо, буду искать работу.

– Компания обеспечит вас работой, вы это знаете.

Он покачал головой:

– Я не хочу слоняться по космопорту.

Он представил себе, как будет ходить здесь в рубашке с маленьким значком, показывающим, что когда-то он был человеком; откликаться на уважительное обращение "капитан", доказывать, что своим прошлым он заслужил право на отдых в помещении для пилотов, замечать, как смолкает при его появлении разговор на профессиональные темы, думать о том, что говорят о нем за его спиной… Нет, спасибо!

– Я думаю вы приняли мудрое решение. Лучше покончить с прошлым раз и навсегда, по крайней мере, до тех пор, пока вы не начнете чувствовать себя лучше.

– Вы думаете, что этот день когда-нибудь наступит?

Психиатр поджал губы.

– Возможно. У вас чисто функциональное расстройство, травм нет.

– Вы уверены, что этот день придет?

– Я этого не говорил. Признаться, я просто ничего не могу сказать по этому поводу. Мы до сих пор очень мало знаем об этом заболевании.

– Понятно. Ну, я, пожалуй, пойду.

Психиатр поднялся с кресла и сунул ему свою руку.

– Позвоните, если вам что-либо потребуется. И, во всяком случае, не пропадайте навсегда.

– Спасибо.

– С вами будет все в порядке. Я в этом убежден.

Глядя в спину удаляющегося пациента, врач покачал головой. Походка этого человека уже ничем не напоминала легкую, уверенную поступь астронавта.

В то время лишь небольшая часть Нью-Йорка находилась под землей, но он, выйдя от врача, и не собирался подниматься наверх – подземка домчала его до гостиницы для холостяков. Он отыскал комнату, на двери которой светилась надпись "Свободно", опустил в прорезь монету, забросил внутрь свою спортивную сумку с пожитками и вышел. Монитор на подземном перекрестке выдал ему адрес ближайшего бюро по трудоустройству. Добравшись до места, он уселся за стол для собеседований, дал компьютеру снять отпечатки пальцев и начал заполнять анкеты. У него появилось ощущение, что он вернулся в прошлое: последний раз он искал работу еще до того, как поступил в школу астронавтов.

Графу "фамилия" он оставил пустой и, заполнив всю анкету, продолжал раздумывать. Известностью он был сыт по горло, ему не хотелось, чтобы его узнавали и вокруг него поднимался ажиотаж, – больше всего он не хотел, чтобы ему рассказывали, какой он герой. Наконец, он впечатал в пустую графу слова "Уильям Сондерс" и бросил листки в предназначенную для них щель. Он докуривал уже третью сигарету и потянулся за следующей, когда перед ним зажегся экран.

– Мистер Сондерс, – произнесла симпатичная брюнетка. – Пройдите, пожалуйста, комната семнадцать.

Когда он вошел, брюнетка указала ему на кресло и предложила сигарету.

– Устраивайтесь поудобнее, мистер Сондерс. Меня зовут мисс Джойс. Я бы хотела поговорить о вашем заявлении.

Он уселся и молча ждал предложения.

Увидев, что он не расположен говорить, брюнетка добавила:

– Вы назвали себя мистером Сондерсом, но судя по вашим отпечаткам, у вас другое имя. Мы знаем, кто вы на самом деле.

– Не сомневаюсь.

– Я понимаю, что раз вы назвали себя мистером Сондерсом, мистер…

– Сондерс.

– …мистер Сондерс… Это заставило меня покопаться в вашем досье. – Она достала катушку с микрофильмом, повернув ее так, чтобы он смог разглядеть на ней свое имя. – Теперь я о вас знаю больше, чем вы сочли нужным напечатать в анкете. У вас хороший послужной список, мистер Сондерс.

– Благодарю.

– Но я не смогу воспользоваться им, чтобы подыскать вам работу. Я даже не имею права упоминать о нем, если вы будете настаивать, что ваша фамилия Сондерс.

– Моя фамилия Сондерс. – Голос его был спокойным и невозмутимым.

– Вы поступаете опрометчиво, мистер Сондерс. Существует много ситуаций, в которых престиж имени может быть совершенно законно использован для того, чтобы клиент получал гораздо более высокую ставку, чем…

– Мне это не интересно.

Она посмотрела на него внимательно и решила не продолжать.

– Как хотите. Загляните в комнату "Б", там вы сможете пройти классификационные и профессиональные тесты.

– Благодарю.

– Если вы передумаете, мистер Сондерс, мы будем рады пересмотреть ваш вопрос. Сюда, пожалуйста.

Через три дня он уже работал в небольшой фирме по выпуску систем связи. Проверял электронное оборудование. Это была монотонная, спокойная работа, занимающая все его мысли, и к тому же легкая для человека с его опытом и квалификацией. К концу трехмесячного испытательного срока он был переведен на более высокую должность.

Он устроил себе хорошо изолированное от внешнего мира логово, работал, спал, ел, иногда проводил вечер в библиотеке или Ассоциации молодых христиан, и никогда, ни при каких обстоятельствах не выходил под открытое небо и не поднимался на высоту даже театрального балкона.

Он старался вычеркнуть прошлое из памяти, но воспоминания все еще были свежи, и он нередко грезил наяву: он снова видел остроконечные звезды над замороженным Марсом, шумную ночную жизнь венерианской столицы, раздутый красный Юпитер, его гигантское обрюзгшее тело, сплющенное у полюсов и заполнявшее собой все небо над космопортом Ганимеда.

А иногда он снова испытывал сладкое спокойствие длинных вахт во время межзвездных перелетов. Но эти воспоминания были опасны, они грозили поколебать с трудом обретенное душевное равновесие. Он слишком легко легко соскальзывал из настоящего в прошлое и внезапно обнаруживал, что висит, цепляясь изо всех сил за стальные бока "Валькирии" – пальцы немеют и разжимаются, а под ним бездонный колодец космоса. Тогда он возвращался в настоящее, приходил в себя, трясясь от волнения и судорожно сжимая в руках инструмент.

Когда это в первый раз произошло с ним во время работы, он заметил, что один из его коллег, Джо Талли, смотрит на него с явным любопытством.

– Что с тобой, Билл? – поинтересовался Джо. – Похмелье?

– Да нет, – с трудом вымолвил он. – Обычная простуда.

– Ты бы лучше принял таблетку. Пойдем, уже время ленча.

Талли пошел к лифту, у которого толпился народ. Большинство работников фирмы, даже женщины, предпочитали спускаться на специальных парашютах, но Талли всегда пользовался лифтом. Тот, кто называл себя Сондерсом, разумеется, избегал спуска на парашюте, это сближало его с Талли, и за ленчем они сидели за одним столом. Он знал, что парашют безопасен, что даже, если вдруг отключится, его застопорит на уровне следующего этажа и спускающийся избежит даже малейших неудобств, но он не мог заставить себя шагнуть с платформы в пустоту.

Талли во всеуслышание заявлял, что после такого спуска у него болит спина, но наедине он признался Сондерсу, что просто не доверяет автоматике. Сондерс понимающе кивнул и промолчал. Его тянуло к Талли. Впервые в начале новой жизни он не чувствовал необходимости быть настороже с другим человеком и начал считать Талли своим другом. Ему даже захотелось рассказать всю правду о себе. И он рассказал бы, если бы был уверен, что Джо не начнет относиться к нему как к герою. Честно говоря, он в общем-то ничего не имел против роли героя. Еще ребенком – когда он бродил вокруг космопортов, обдумывая, как попасть на борт корабля, и прогуливая уроки ради того, чтобы наблюдать за взлетами – он мечтал о том, что в один прекрасный день станет героем, героем космоса, возвращающимся на Землю с триумфом. Но его мучило то, что сейчас он не походил на того героя, которым мечтал быть когда-то: герой не должен избегать распахнутых окон, бояться пройти через площадь под открытым небом и наглухо замыкаться в себе при одной мысли о бесконечном космосе.

Талли пригласил его к себе домой на обед. Ему хотелось пойти, но он попробовал уклониться от приглашения, когда узнал, где живет Талли: в Шелтон Хоумс, как сказал ему Джо, имея ввиду одну из этих огромных коробок-муравейников, пришедших на смену уютным домам.

– Слишком долго возвращаться, – с сомнением ответил Сондерс, проигрывая в уме, как по дороге избежать того, чего он боялся.

– Тебе не придется возвращаться, – заверил его Талли. – У нас есть комната для гостей. Ну давай, приезжай. Моя старушка отлично готовит, потому-то я с ней и живу.

– Хорошо, – согласился он. – Спасибо, Джо. – Он решил, что от станции подземки ему останется каких-нибудь полкилометра, а там можно взять такси и задернуть шторки на окнах.

Талли встретил его в прихожей и шепотом извинился:

– Хотел пригласить для тебя девушку, Билл. А вместо этого к нам заявился шурин, полное ничтожество. Прости.

– Да брось, Джо. Я рад, что пришел. – Он действительно был этому рад. Правда, известие о том, что Джо живет на тридцать пятом этаже, поначалу встревожило его, но вскоре он с облегчением обнаружил, что не чувствует высоты. В квартире горел свет, окна были закрыты, пол под ногами был твердым и прочным. Он чувствовал себя здесь в тепле и безопасности. К его удивлению, выяснилось, что миссис Талли действительно хорошая хозяйка, – как и все холостяки, он не доверял домашней кухне. Ощущение того, что он дома, ему рады и ничто не угрожает, смыло внутреннюю напряженность, и он даже умудрялся пропускать мимо ушей большую часть агрессивных и самоуверенных сентенций шурина.

После обеда он расслабился в мягком кресле с бокалом пива в руке и принялся смотреть видео. Показывали музыкальную комедию, и впервые за несколько месяцев он от души посмеялся. После комедии началась религиозная программа, выступление Национального кафедрального хора – ему нравилось так вот сидеть, прислушиваясь то к телевизору, то к разговору.

Хор уже допел "Молитву о путешествующих" до середины, когда он наконец осознал, что они поют:

Он хотел сразу же выключить телевизор, но не смог – он должен был дослушать это до конца, хотя слова пронзали его сердце и заставляли чувствовать себя вечным изгнанником, страдающим от невыносимой тоски по дому. Еще в школе астронавтов при исполнении этого гимна на глаза его наворачивались слезы, и сейчас он наклонил голову, чтобы никто не увидел мокрых дорожек на его щеках.

Когда хор пропел "аминь", он быстро переключил телевизор на другую, любую другую, программу и склонился над пультом, делая вид, что изучает его. Когда он повернулся к остальным, внешне он был абсолютно спокоен, но ему казалось, что все видят комок боли, набухающий и ворочающийся в его груди.

Шурин все еще шумел.

– Мы должны присоединить их, – доказывал он, – и только так! Договор трех планет – вздор! Как они смеют указывать нам, что мы можем и чего не можем делать на Марсе?

– Но, Эд, – примиряюще произнес Талли, – ведь это их планета, не так ли? Они были там первыми.

Эд не обратил на его слова никакого внимания.

– Разве мы спрашивали индейцев, нравится ли им наше присутствие в Северной Америке? Никто не имеет права цепляться за то, чем он не способен распорядиться как следует. Если правильно использовать Марс…

– Это твои собственные теории, Эд?

– Это были бы не теории, если бы наше правительство не было таким бесхребетным и нерешительным. Конечно, для них важнее всего права аборигенов. Какие могут быть права у сборища дегенератов?

Сондерс вдруг поймал себя на том, что сравнивает Эда Шульца с Кнатом Суутом, единственным марсианином, которого он близко знал. Интеллигентным Кнатом, который по земным меркам был уже стариком, а среди марсиан считался юношей. Кнат… Да, Кнат часами мог сидеть рядом с другом или хорошим знакомым, не говоря ни слова, потому что слова были не нужны. Марсиане называли это "расти вместе" – так "росла вместе" вся их раса, и до появления землян они не нуждались в правительстве.

Сондерс однажды спросил друга, почему он практически ни к чему не стремится и довольствуется столь малым. Прошло больше часа, и Сондерс уже начал сожалеть о своем любопытстве, когда Кнат наконец ответил:

– Мои отцы трудились, а я устал.

Сондерс поднял голову и посмотрел шурину в глаза.

– Они не дегенераты.

– Неужто? Можно подумать, что ты специалист в этом вопросе.

– Марсиане не дегенераты, они просто устали, – твердо повторил Сондерс.

Талли ухмыльнулся. Шурин, заметив его ухмылку, помрачнел.

– Откуда ты знаешь? Ты что, бывал на Марсе?

Сондерс спохватился, что утратил бдительность.

– А ты бывал? – осторожно спросил он.

– Это к делу не относится. Лучшие умы соглашаются, что…

Разговор перестал занимать Билла, и он решил больше не возражать, только с облегчением вздохнул, когда Талли заметил, что всем им утром рано вставать и, наверное, пора уже готовиться ко сну. Билл сказал миссис Талли "спокойной ночи", поблагодарил ее за чудесный обед и отправился за Талли в гостевую комнату.

– Эд – наш семейный позор, единственный способ избавиться от него – уйти спать, – извинился Талли. – Живи у нас сколько захочешь. – Он подошел к окну и открыл его. – Здесь тебе будет хорошо спаться. Мы живем достаточно высоко, и воздух у нас действительно чистый. – Он высунул голову в окно и несколько раз глубоко вдохнул. – Ничто не заменит свежий воздух, – добавил он, отойдя от окна. – В душе я до сих пор остаюсь деревенским парнем. Что с тобой, Билл?

– Ничего. Абсолютно ничего.

– Мне показалось, что ты побледнел. Ну ладно, спокойного сна. Кровать разбудит тебя в семь. Ты сможешь хорошо выспаться.

– Спасибо, Джо. Спокойной ночи. – Как только Талли вышел из комнаты, он собрался с силами, подошел к окну и закрыл его. Затем, обливаясь потом, включил вентиляцию и опустился на край кровати.

Билл долго сидел так, выкуривая сигарету за сигаретой. Он понял, что ошибся, полагая, будто обрел внутреннее спокойствие. Впереди его ждали стыд за самого себя и мучительная, непроходящая душевная боль. Теперь он всегда будет пасовать перед такими ничтожествами, как Эд Шульц, – лучше бы он вообще не вышел живым из той передряги. Наконец он достал из кармана упаковку снотворного и лег, проглотив сразу пять таблеток. Потом заставил себя встать, чуть приоткрыл окно и подумал, хорошо бы выключить автоматику: пусть свет горит и когда он заснет.

Вскоре пришел сон. Он снова был в космосе – на самом деле он никогда с ним и не расставался. Он был счастлив, как человек, который проснулся и обнаружил, что все дурное, что с ним происходило, было лишь страшным сном.

Его разбудил плач. Сначала Билл испытал лишь легкое беспокойство, но затем почувствовал, что нужно что-то предпринять. Именно из-за этого плача ему начал сниться момент падения. Но для него это был не сон, а реальность. Биллу снилось, что его руки цепляются за скобы, скользят, соскальзывают, а под ногами нет ничего, лишь черная пустота космоса…

Он проснулся, судорожно ловя ртом воздух, и увидел, что лежит на кровати в квартире Джо Талли, а в комнате горит яркий свет. Но плач ему не приснился – он продолжался.

Билл потряс головой, затем прислушался. Он понял: это была кошка, вернее, котенок. Билл сел на кровати, следовало проверить, в чем дело, даже не будь он астронавтом, для которого симпатия к кошкам была традиционной. Тем более, что он сам любил их не по традиции. Кошки, опрятные и выносливые, терпеливые, хорошо переносящие перегрузки, пушистые и ласковые кошки просто нравились ему. Он встал, оглядевшись, убедился, что в комнате котенка нет, и на слух определил, что звук доносится через слегка приоткрытое окно. Билл замер он испуга и попытался собраться с мыслями. Он говорил себе, что от него ничего больше не требуется, звук, вероятно, доносится из соседнего окна. Но сам чувствовал фальшь этих заверений – звук был слишком близко. Каким-то загадочным образом котенок очутился прямо за окном, на высоте тридцати пяти этажей.

Билл сел и достал сигарету, но она сломалась в его дрожащих пальцах. Он уронил ее на пол, встал и сделал шесть напряженных шагов к окну – он шел так, словно его сильно толкали в спину. Затем опустился на колени, широко распахнул окно и, крепко зажмурив глаза, ухватился за подоконник.

Через некоторое время его перестало трясти. Билл открыл глаза, задохнулся и вновь зажмурился, потом снова открыл их, стараясь не смотреть на землю и звезды. Он был почти уверен, что котенок сидит на балконе прямо за окном, – это было единственное разумное объяснение. Но оказалось, что балкона нет, нет ничего, где, по логике вещей, мог находиться котенок.

А мяуканье становилось все громче. Казалось, оно доносится прямо из-под его ног. Все еще держась за подоконник, Билл медленно опустил голову и заставил себя взглянуть вниз. Там метра на полтора ниже подоконника здание облегал узкий карниз. На нем сидел несчастный, жалкий котенок. Он посмотрел на человека и мяукнул.

Билл понимал, что если он ухватится одной рукой за подоконник, то сможет достать котенка, высунувшись по пояс из окна. Он прикинул, не позвать ли Талли, но решил, что не стоит. Талли был ниже его ростом и наверняка не смог бы достать котенка таким образом. К тому же спасать котенка надо было срочно, пока этот пушистый, безмозглый дурачок не свалился вниз.

Билл решил попробовать. Высунувшись, он левой рукой ухватился за подоконник и вытянул вниз правую. Затем открыл глаза и увидел, что до котенка остается каких-то двадцать-тридцать сантиметров. Котенок, увидев руку, с любопытством принюхался. Билл тянулся до тех пор, пока не захрустели кости. Котенок быстро отскочил от тянущихся к нему пальцев на несколько метров, затем уселся и принялся умываться. Всхлипывая от волнения, Билл опустился на пол прямо у окна.

– Я не могу, – прошептал он. – Я не могу сделать это еще раз…

Космический корабль "Валькирия" находился в двухстах сорока девяти днях полета от земного космопорта "Луна" и приближался к порту "Марс" на Деймосе, одном из спутников Марса. Уильям Коул, старший офицер связи и второй пилот, сладко спал, когда помощник начал трясти его.

– Эй, Билл! Проснись – у нас беда!

– Что? В чем дело? – Он уже тянулся к одежде. – В чем дело, Том?

Через пятнадцать минут Билл уже знал, что его помощник не преувеличивал: главный радиолокатор вышел из строя. Том Сэндбург обнаружил это во время очередной проверки, когда Марс уже находился в пределах досягаемости локатора. Капитан выслушал доклад и пожал плечами:

– Исправьте, и побыстрее. Без локатора нам не обойтись.

Билл Коул покачал головой.

– Внутренние системы в порядке, капитан, похоже, у него отломалась антенна.

– Это невозможно. Это мог сделать только метеорит, но защитная система корабля подала бы сигнал.

– Могло произойти все, что угодно, капитан. Мог износиться металл, и она просто отвалилась. Так или иначе, антенну надо менять. Прекратите вращение корабля, я вылезу и установлю новую. Я смогу сделать, как только корабль начнет сбрасывать обороты.

Для своего времени "Валькирия" была великолепным кораблем. Ее построили задолго до того, как родилась идея создания искусственного гравитационного поля. Тем не менее для удобства пассажиров здесь применялась антигравитация. "Валькирия" постоянно вращалась вокруг своей оси, как пуля, выпущенная из винтовки. В результате угловое ускорение – его почему-то называют центробежной силой – давало пассажирам возможность спокойно стоять или лежать в гамаках. Вращение начиналось, когда отключались ракетные ускорители, выводившие корабль на орбиту, а заканчивалось при посадке. Все это достигалось с помощью обратного вращения маховика, установленного по центру корабля.

Капитан выглядел обеспокоенным.

– Я начал сбрасывать обороты, но мы не можем долго ждать. Перестройте локатор для пилотирования.

Коул начал было объяснять, почему радиолокатор не может быть использован для работы в малом радиусе, но затем замолчал.

– Это невозможно, сэр. Технически невозможно.

– Когда я был в вашем возрасте, для меня не существовало ничего невозможного! Что ж, найдите другой выход из положения. Я не могу сажать корабль вслепую. Даже если мне дадут за это медаль Харримана.

Коул какое-то мгновение колебался, прежде чем ответить.

– Мне придется самому выйти в космос и заменить антенну. Ничего другого я предложить не могу.

Капитан отвернулся, сжав зубы.

– Готовьте запасную антенну. И поторопитесь.

Когда Коул с инструментами и запасной антенной появился в отсеке, через который нужно было выходить в космос, он увидел там капитана. К его удивлению, тот был в скафандре.

– Объясните мне, что надо делать, – приказал он.

– Неужели вы собираетесь справиться с этим сами?

Капитан молча кивнул.

Билл посмотрел на талию капитана, точнее, на то место, где она должна была находиться. И подумал, что капитану лет тридцать пять, не меньше.

– Боюсь, я не смогу четко все объяснить. Я рассчитывал сделать это своими руками.

– Я никогда никому не поручал заданий, которых не могу выполнить сам. Объясните.

– Извините, сэр, вы можете подтянуться на одной руке?

– Причем здесь это?

– У нас на борту сорок восемь пассажиров…

– Хватит слов!

Билл и Сэндбург, оба в скафандрах, помогли капитану вылезти в космос. Там, за стеной отсека, была бездонная, испещренная звездами пустота. Корабль все еще вращался, и любое движение наружу означало движение вниз, туда, в миллионы миль пустоты. Естественно, они пристегнули к поясу капитана трос, и все-таки у Билла упало сердце, когда он увидел, как капитан растворяется в бездонной черной дыре. Трос, намотанный на барабан, пополз вперед, но через пару метров остановился. Прошло несколько минут, трос не шелохнулся, и Билл наклонился к Сэндбургу, упершись шлемом в его шлем:

– Подержи меня за ноги. Я выгляну наружу.

Он повис вниз головой и огляделся. Капитан неподвижно висел на руках, держась за вмонтированную в корпус скобу, так и не приблизившись к антенне. Билл дал Сэндбургу знак втащить его обратно и встал на ноги.

– Я пошел.

Повиснув на двух руках и раскачиваясь, он без особых усилий приближался к капитану. "Валькирия" была настоящим межпланетным кораблем, и, в отличие от других кораблей, на ее корпусе были скобы, предназначавшиеся для удобства портовых ремонтников. Оказавшись рядом с капитаном, Билл ухватившись за скобу, на которой тот висел, помог ему перейти на следующую – ближе к отсеку. Пять минут спустя Сэндбург втаскивал капитана в отсек, а за ним карабкался Билл. Он отстегнул запасную антенну и инструмент от скафандра капитана и пристегнул к своему. А затем снова пополз навстречу космосу, не дожидаясь, пока капитан придет в себя настолько, что начнет возражать, если, конечно, он все еще собирался возражать.

Добраться до антенны, раскачиваясь от скобы к скобе, было не так уж сложно, хотя под ногами у него была бездна. Скафандр несколько замедлял его движение – перчатки были слишком неуклюжими, – но он привык к скафандрам. Он был в восторге оттого, что пришел на помощь капитану, и не переставал думать об этом. Его немного беспокоило, что вращение усиливалось, – отсек был расположен ближе к оси вращения, чем антенна, и он чувствовал, как растет его вес. Установить запасную антенну оказалось сложным делом. Она была нормального размера и весила немного, но оказалось, что выполнить задачу просто нереально. Одной рукой он держался за скобу, другой придерживал антенну, а гаечный ключ держать было нечем. Как бы он ни старался, у него ничего не получалось, не хватало одной руки.

Наконец, он принял решение и дернул за страховочный трос, давая Сэндбургу сигнал ослабить его. Затем отстегнул карабин от пояса и, держась одной рукой, второй дважды обмотал трос вокруг скобы и завязал узлом, оставив висеть свободный конец двухметровой длины, и прикрепил карабин ко второй скобе. Получилась петля, нечто вроде веревочного сиденья, которое выдерживало его вес, пока он вставлял запасную антенну на место. Теперь дело пошло.

Он почти закончил работу. Ему оставалось затянуть дальний от него болт. Антенна уже была закреплена в двух местах и действовала. Он решил, что для выполнения последней задачи ему хватит одной руки. Он приподнялся со своего импровизированного сиденья и, раскачиваясь, как обезьяна, оказался с другой стороны антенны.

Когда и с этим было практически покончено, ключ вырвался из его рук и полетел вниз, вниз, вниз… У него закружилась голова, пока он смотрел на сверкающий на солнце ключ, постепенно теряющийся в черной космической мгле. До этого он был слишком занят, чтобы смотреть вниз.

По его спине пробежала дрожь.

– Слава Богу, что я все закончил, – сказал он себе. – Чтобы подобрать ключ, пришлось бы слишком далеко идти.

Он решил вернуться на то место, где находился прежде. И обнаружил, что не может этого сделать. Добираясь сюда, он раскачался, держась за трос. Теперь трос висел на другой стороне и дотянуться до него он не мог. Возвращение было невозможно.

Он висел, держась обеими руками за скобу, и уговаривал себя не поддаваться панике. Не может быть, что не окажется выхода. Если добраться до отсека по противоположной стороне корабля? Но там корпус "Валькирии" был гладким, на протяжении двух метров там не было ни одной скобы. Даже если бы он не устал – а ему пришлось признать, что он устал и замерз, – даже если бы он был полон сил, вернуться на прежнее место хватило бы ловкости разве что шимпанзе.

Он еще раз посмотрел вниз и сразу же пожалел об этом. Под ним были звезды, бесконечные звезды в бесконечной глубине. Он попытался забраться на скобу, стараясь закинуть на нее ноги. Это была тщетная и ненужная попытка, отнявшая у него много сил. Он подавил охвативший его страх и снова повис на руках.

С закрытыми глазами висеть было легче. Но время от времени он все же открывал их и вглядывался в то, что его окружало. Мимо проплыла Большая Медведица, за ней – Орион. Он попытался считать минуты по количеству вращений корабля, но обнаружил, что не может быстро соображать, и опять закрыл глаза.

Руки начинали неметь и замерзать. Он решил повисеть на одной руке, чтобы вторая набралась сил. Он отпустил левую руку, почувствовал резкие уколы – начало восстанавливаться кровообращение – и постучал ею по телу. Потом решил, что пора дать передышку правой руке. Но, потянувшись к скобе левой рукой, он не смог до нее достать. У него уже не было сил на отчаянный рывок, он не мог подтянуться и схватить скобу второй рукой. Правую руку он уже не чувствовал. Он видел, как она скользит по скобе, соскальзывает с нее… Потом почувствовал, что напряжение спало, и понял, что летит вниз… вниз. И заметил отдаляющийся от него корабль.

Когда он пришел в себя, то увидел склонившегося над ним капитана.

– Лежи спокойно, Билл.

– Где…

– Все нормально. Когда ты упал, патруль с Деймоса был уже около корабля. Их приборы зафиксировали твое падение, и они тебя подобрали. Насколько мне известно, такое – первый случай в истории. А теперь лежи спокойно. Ты болен, Билл, – ты провисел там более двух часов.

До него снова донеслось мяуканье, на этот раз оно казалось громче. Билл встал на колени и перегнулся через подоконник. Котенок сидел на прежнем месте. Билл высунулся чуть дальше, помня о том, что смотреть надо только на котенка и никуда больше.

– Кис-кис! – позвал он. – Эй, кис-кис! Сюда, давай сюда!

Котенок перестал умываться, вид у него был озадаченный.

– Давай, котя, – мягко проговорил Билл. Он оторвал одну руку от подоконника и поманил котенка пальцем. Тот подошел чуть ближе и снова сел. – Котик, – умоляющим голосом позвал Билл и вытянул руку как можно дальше. Пушистый комок тут же отступил назад.

Билл убрал руку и начал обдумывать ситуацию. Все его попытки оказались напрасными. Вот если бы перелезть через подоконник и встать на карниз, держась за оконную раму… Он знал, что опасности в этом нет никакой – если только не смотреть вниз!

Он встал коленями на подоконник, спиной к улице, и, держась за него обеими руками, спустил вниз ноги, не отрывая взгляда от края кровати. Казалось, карниз переместился. Билл никак не мог нащупать его и уже решил, что промахнулся, когда, наконец, коснулся его пальцами ног. Карниз был сантиметров пятнадцать шириной. Он глубоко вздохнул.

Оторвав правую руку от подоконника, он повернулся и посмотрел на котенка. Того явно заинтересовало происходящее, но подходить ближе он не собирался. Билл решил, что сможет сделать несколько шагов по карнизу, держась одной рукой за оконную раму, а другой поймать котенка.

Он сделал несколько медленных, неуклюжих шагов, как ребенок, только начавший ходить. Слегка согнув колени и наклонившись вперед, он готов был схватить котенка. Котенок понюхал протянутые к нему пальцы и отскочил назад. Одна лапка соскользнула с карниза, но он тут же восстановил равновесие.

– Дурачок, – укоризненно сказал Билл, – хочешь шмякнуться своей пушистой башченкой об асфальт? Пошевели мозгами, если они у тебя есть, – добавил он. Положение выглядело безвыходным; теперь, как бы он ни тянулся, он не мог достать котенка, не отпуская окно. Он несколько раз позвал его без особой надежды и задумался, как быть дальше.

Он мог вернуться обратно в квартиру. Он мог простоять здесь всю ночь в надежде, что котенок подойдет ближе. Или мог оторваться от окна и поймать его. Карниз был достаточно широк и спокойно выдерживал его вес. Если он прижмется к стене, то сможет держаться за нее левой рукой. Он начал медленно продвигаться вперед, держась за окно до тех пор, пока оно не ушло из-под пальцев, и перемещался так медленно, что ему показалось, будто он стоит на месте. Затем, когда его левая рука коснулась стены, он сделал ошибку, на мгновение посмотрев вниз, на сверкающую далеко под ним мостовую. Он быстро перевел глаза на стену и начал смотреть на точку, находившуюся на уровне глаз чуть впереди. Он все еще был на карнизе!

Котенок оставался на старом месте. Билл сделал шаг правой ногой и согнул колени. Его правая рука опустилась позади котенка. Он сделал резкое размашистое движение, словно ловил муху, и котенок оказался у него в руке – царапающийся и кусающийся комочек.

На секунду он замер, не обращая внимания на сопротивление котенка, и, вытянув руки вдоль стены, пошел назад. Он не видел, куда идет, так как не мог повернуть голову, в противном случае ему грозила потеря равновесия. Путь обратно казался бесконечно долгим, куда более долгим, чем путь сюда, но наконец кончики его пальцев коснулись рамы. Еще несколько секунд, и он, перегнувшись через подоконник, взобрался на него, присел передохнуть и перевел дыхание.

– Да, – сказал он громко, – однако тут тесновато. Ты, дружок, создаешь серьезную угрозу уличному движению.

Билл посмотрел на мостовую, до нее было далеко, и выглядела она довольно неприветливо. Он перевел взгляд на звезды. Их яркое мерцание показалось ему очень красивым. Котенок устроился поудобнее у него на коленях и замурлыкал. Билл рассеянно погладил его и потянулся за сигаретой. Он подумал, что завтра явится в космопорт и пройдет медицинские тесты, в том числе и психометрические. Он почесал котенка за ухом.

– Ну что, пушистый, – сказал он, – отправимся-ка мы с тобой в долгое-долгое путешествие.

Файл из библиотеки OCR Альдебаран: http://aldebaran.ru/