Испытание смертью или Железный филателист

Глава одиннадцатая ПОЕЗДКА К КОЛДУНУ

Телефон стоял на письменном столе. Чтобы поднять трубку, Отто пришлось вскочить с постели и пересечь номер.

— Я не отвлекаю? — раздраженно спросила Тиана вместо приветствия.

Интонация означала «ты пожизненно виноват передо мной». Но Отто умел держать удар даже спросонья и обезоруживающе вежливо ответил:

— Рад тебя слышать.

— Я звонила вчера поздно вечером…

И это на самом деле означало «я чувствую, что ты ночевал у женщины».

— Джон возил меня погостить на крокодилью ферму к своему старому другу, вернулись почти под утро. Масса впечатлений.

Повисла пауза.

— Я волновалась… — сказала Тиана, и это означало «ты должен меня предупреждать».

— Крокодилы сидели в загоне. Джон с другом разрешили мне только подразнить их. — И это означало «ты только один из моих гидов по вашей экзотической стране».

Снова повисла пауза.

— Мне приснился ужасный сон, хочу поехать после него к колдуну. Ты готов поехать со мной? — И это означало «не бросай меня, мне больше не на кого опереться».

— К колдуну? В Блантайр? — поморщился Отто.

Возвращение в Малави совершенно не входило в его планы, все дела были здесь, в Йоханнесбурге.

— К местному колдуну. Проджети дала адрес нового колдуна. Ты ведь хотел посмотреть, как это выглядит.

— Пожалуй. Когда надо ехать? — Отто посмотрел на стенные часы.

На них было восемь утра, очень хотелось спать.

— Завтра. Но можно и сегодня. Если выехать через час, успеем к нему как раз к вечеру.

Отто стоял нагишом, лицом к картине с кровавыми гладиолусами над кроватью, и думал, сколько бы он отдал за то, чтобы поспать еще хотя бы час.

— Хорошо, скоро буду у тебя, — обреченно ответил он.

— Ты даже не представляешь, как мне это важно…

Они тщательно играли в ту самую, хорошо известную каждому взрослому игру, в которой один хочет от отношений значительно больше, чем ему пообещали, и всеми способами ищет щелочки в жестко поставленной границе.

Ему нравилась Тиана, и он с удовольствием закрутил бы с ней веселый и страстный роман, но она была не готова к этому жанру. И, влюбившись, точнее, эмоционально повиснув на Отто, предлагала ему роль отца, врача, брата, мужа. То есть кого угодно, кто решал бы ее проблемы.

Тиана давно бы закатывала ему бурные сцены ревности, но Отто умел держать ее на правильной дистанции, сохраняя безупречно вежливую интонацию отношений.

Он положил трубку, зашел в ванную и встал под прохладный душ, чтобы окончательно проснуться и собраться с мыслями. А когда вышел оттуда в махровом халате, набрал телефонный номер Уго.

— Привет, ну и нажрались же мы с тобой в прошлый раз! — виновато начал он.

— Это ты нажрался, а я все помню, — буркнул Уго. — Так мы встречаемся сегодня?

— У меня проблемы. Подружка тащит к колдуну, — пожаловался он. — Перенесем на завтра.

— Ты за кого меня держишь? — перешел в наступление Уго. — Ты назвал меня вруном! А когда я готов показать тебе фотографии, сматываешься то к крокодилам, то к колдунам!

— Дружище, мы же с тобой немцы и понимаем, что такое выполнять обещания, — мягко начал Отто. — Старый Джон за неделю договорился с другом о нашей поездке, я никак не мог отказаться. А Тиана решила, что я ездил не с Джоном, а с другой женщиной, и устроила сцену!

Уго молчал в ответ.

— Я бы позвал тебя ехать с нами, но опасаюсь знакомить тебя с Тианой, — провокационно заметил Отто.

— Почему? — не смог не спросить Уго обиженным голосом.

— А сам не понимаешь почему? Потому, что я лавочник, а ты — военный пилот! Один раз расскажешь, как воевал во Вьетнаме и вывозил заложников в Уганде, и отобьешь ее у меня!

Снова повисла пауза.

— Конечно, отобью. Ладно, черт с тобой, давай завтра, — ответил Уго несколько потеплевшим голосом. — Я приготовил фотографии…

— Надеюсь, ты о фотографиях той голенькой блондиночки? — перебил Отто. — Было бы интересно показать их не мне, а ее мужу! Прости, мне надо выбегать. До завтра!

И бросил трубку.

Они ехали уже несколько часов, периодически прикладываясь к термосу с кофе и сандвичам, заботливо приготовленными Проджети. Тиана была в таком элегантном платье, словно собиралась не к колдуну, а на свидание. Только синяки вокруг глаз выдавали бессонную ночь, полную мук ревности и звонков на рецепцию отеля с просьбой соединить с его номером.

Отто в белом костюме и белой шляпе сидел за рулем Тианиной машины, а она кокетливо делала вид, что может объяснить дорогу с помощью карты.

— Кстати, маленькую внучку потрошителя людей и крокодилов звали Симона, — вспомнил Отто.

— Он француз?

— Нет. Сказал, что его дочка училась в Европе, как и ты, и назвала девочку в честь «Симоны Будуар»!

— Симоны де Бовуар? — улыбнулась Тиана.

— Девчонка верна ее заветам, уже сейчас сущий чертенок, а со временем будет главной феминисткой ЮАР, разделывающей крокодилов на фамильной ферме!

— Я бы никогда не смогла разделать крокодила, — вздохнула Тиана.

— А твой муж? — осторожно спросил Отто.

— Он тем более… Гидон такой… долговязый, тревожный, сутулый. С походкой старого добермана. Он ведь потом стал писать заявления главе Атомной комиссии господину де Виллерсу с просьбой об отставке и расторжении контракта. Но ответов не было.

— Я так и не понял, почему он не сбежал из ЮАР?

— Формально они не могли запретить ему выехать из страны. Но намекали, что это небезопасно. Когда капкан щелкнул на лапе, Гидон пошел к какому-то человеку, курирующему испытания от разведки, и, ты не поверишь, увидел в его кабинете портрет Гитлера! — Тиана рассказывала, нервно покусывая губу, и Отто подумал, что истерика в дороге совсем не украсит путешествие. — Гидон устроил в кабинете дикий скандал, требовал снять портрет и принести публичные извинения еврейскому народу. Его оттуда вытурили, чуть морду не набили. А он написал в ответ ноту протеста в Министерство иностранных дел.

— Лихой парень, это посерьезней, чем потрошить крокодилов! Но почему его не защитило посольство Израиля? — удивился Отто. — Неужели оно «проглотило» портрет Гитлера?

— Конечно, «проглотило». Они ему порекомендовали продолжать начатую работу и не отвлекаться на вто-ростепенные обстоятельства. Гидон был раздавлен, одинок и беспомощен. Глаза безумные, речь бессвязная… Я хотела обратиться к психиатру, но ведь он мог рассказать врачу про ядерные испытания. Он уже не соображал, кому что говорит…

— Все равно не понимаю, откуда такие проблемы? Французы, начиная с шестидесятых, испытывали в алжирской Сахаре одну ядерную бомбу за другой. — Отто решил мягко уйти от больной для Тианы темы. — Кстати, у меня есть ценнейшая серия советских марок, выпущенных по поводу «Договора о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой» шестьдесят третьего года. Они не очень красивые, но ты себе не представляешь, что я за них отдал.

— Отто, вижу, ты совсем не понимаешь, что здесь происходит. Мои родители из буров. Знаешь, что значит слово bоеr на африкаанс?

— Только если оно родственно немецкому слову bauer, — предположил Отто.

— Это однокоренные слова. Boer — крестьянин. Коротко и неказисто. В молодости мне казалось, что быть буром мало. Я презирала эту деревенщину и хотела стать гражданкой мира. Слава богу, до брака с Гидоном носила девичью фамилию матери — Дюплесси.

— А кто твой отец?

— Я его не помню, родители расстались после моего рождения, он уехал из ЮАР и больше никогда не интересовался мною. После развода мать вернула себе и мне фамилию Дюплесси, и я гордо носила ее среди всех этих грубых Де Гроотов и Ван дер Графов. Подруги завидовали, а учительницы не могли правильно выговорить ее своей голландской гортанью и ненавидели меня за это.

— Дюплесси… — попробовал на слух Отто. — Изящно!

— В Сорбонне я пыталась найти ветки генеалогического древа, растущие из аристократического прошлого. Мама знала, что наши предки из гугенотов, убежавших в Африку от гонений католиков. Ведь после Варфоломеевской ночи протестантам веками снились кошмары.

— Удалось что-нибудь найти?

— Удалось узнать, что настоящее имя кардинала Ришелье — Арман Жан дю Плесси.

— Кардинала Ришелье из «Трех мушкетеров»? — переспросил Отто.

— Как историк, я бы сказала, что его прототипа. Ведь книга Дюма не претендует на историческую правду. Вот ты говоришь, что ЮАР кровожадная страна. А кардинала Ришелье после смерти забальзамировали и положили в склеп в церкви университета Сорбонны, и через полтора века во время Французской революции его забальзамированное тело выволокли на площадь, гильотинировали, а голову установили на бульваре Святого Михаила!

— В «Трех мушкетерах» об этом ни слова, — пошутил Отто.

— Кроме кардинала, я нашла куртизанку Мари Дюплесси. Но она, как и я, родилась в семье фермера, не получила никакого образования и сама добавила к фамилии «дю». У нее был роман с Александром Дюма-младшим, она стала прообразом героини «Дамы с камелиями».

— Никогда не понимал, почему дама именно с камелиями. Ведь камелии — это кусты, которые растут в саду…

— Потому, что у Мари Дюплесси был туберкулез и ей становилось дурно от запаха цветов. А камелии почти не пахнут. Она умерла молодой. И я подумала, что, если первые Дюплесси, которых я нашла, так плохо кончили, надо избавляться от фамилии. И после свадьбы взяла фамилию мужа, стала Крамер.

— Человек без корней, как выкопанное дерево.

— Знаешь, я бродила по Франции. Слушала ее, впитывала в себя. Пыталась представить, что останусь навсегда, но она казалась мне тюрьмой. Здесь, в ЮАР, в каждом доме и в каждой улице больше жизни, чем во всем Париже. Может, это генетический страх после того, как там вырезали моих предков?

— Не знаю. Мне, немцу, пережившему войну, странно говорить о семнадцатом веке. У нас еще не зажили свежие раны.

— Так ведь католики уничтожали моих предков точно так же, как русские уничтожали немцев.

— Тиана, ведь ты — историк, — упрекнул Отто. — И как историк должна иметь мнение о фашизме.

— У меня, конечно, есть мнение, но ты хочешь все упростить. Многие государства считают и апартеид фашизмом. А мы всего лишь окультуриваем черных, ведь немцы тоже только пытались окультурить русских.

Отто тяжело вздохнул в ответ, а потом сказал:

— Врач, к которому мы ездили с Джоном на крокодилью ферму, сказал, что смертность среди африканского населения ровно в три раза превышает смертность среди белого населения Йоханнесбурга.

— Так они сами виноваты. Ты бы видел, что они едят. У них даже есть поговорка: «Чем дешевле каша, тем больше живот!» — возразила Тиана.

— А Джон сказал мне, что во время протестов против введения обучения на языке африкаанс погибло больше пяти сотен человек, а в тюрьмах до сих пор сидят шесть тысяч!

— Ты защищаешь дикарей, которые чуть не пристрелили нас с тобой в Блантайре? — удивилась Тиана.

— Те дикари ничего не кричали про африкаанс. Они просто люди, заболевшие войной. Я говорю о тех, кто убит и посажен за то, что хотел учить детей на родном языке.

— На родном языке? Да ты хоть слышал их языки? — скривилась она. — На родных языках они разговаривают, как звери в джунглях! Вот сейчас приедешь в деревню и сам убедишься!

Они подъехали к деревне, когда стемнело. Черные дети окружили машину, начали стучать по ней ладошками и выпрашивать монетку. Тиана предупредила, что давать нельзя ни одному, иначе прибегут еще сто человек, и будут клянчить до утра.

Возле хижин с соломенными крышами оживленно разговаривали женщины. У одной на голове был таз с выстиранным бельем, у другой — корзина с овощами.

Мужчины собрались на лужайке и ожесточенно спорили на своем языке. Все были одеты иначе, чем в городе. Одежда была ярче и проще, а многие и вовсе довольствовались набедренными повязками. За деревней виднелись испаханные поля, а за ними — густые непроходимые дебри тропического леса.

Мальчики постарше проводили Отто и Тиану к хижине колдуна, что стояла в некотором отдалении от остальных. Оттуда вышел подросток, сказал по-английски с жутким акцентом, чтобы ждали, а собравшейся возле белых гостей толпе детей крикнул на своем языке что-то такое, от чего они рассыпались по деревне, как горох.

Отто и Тиана стояли у хижины в тишине, если это, конечно, можно было назвать тишиной. Африканская ночь в деревне возле леса была полна писков, шорохов, шипений, скрежетов, жужжанья и еще бог знает чего.

Отто понимал, что это нормальные звуки для местности, где ползают змеи, огромные мохнатые пауки спускаются с деревьев, как гимнасты на лонже; а летучие мыши — самое безобидное, что может ткнуться в пиджак.

Тиана, подойдя к хижине, превратилась в зомби и вцепилась в руку Отто ладошкой, ледяной от страха, словно колдун обещал зажарить ее и съесть. Последние часы дороги она могла говорить только о том, что колдун поможет узнать о месте пребывания Гидона. И это либо заставит искать его, либо наконец даст возможность почувствовать себя свободной.

Отто уже почти привык, что африканцы живут рядом с духами, как с родственниками. Духи с успехом замещают им государство, власть, медицину, защиту от несправедливости и источники информации. И приход христианства просто трансформировал отношения с духами в новые формы.

Ему рассказали, что белые государственные чиновники всех уровней ездят к колдунам, и те с помощью магических костей вызывают голоса пращуров из давно ушедших времен, чтобы получить у них советы для принятия решений в политике и бизнесе.

Что все население ЮАР в душе язычники и привыкло слушаться духов до такой степени, что своего колдуна имеет даже каждая футбольная команда.

Все это казалось бы смешным торговцу химчистками, если бы не призрак Чаки, периодически всплывающий на радужке глаза и словно пытающийся что-то сказать.

Отто слышал от местных о сложных отношениях духов с бывшими друзьями и врагами. Но он был туристом-коммивояжером и подозревал, что дух Чаки скорее всего ошибся, размениваясь на общение с ним. Никто ведь не утверждал, что духи никогда не ошибаются.

Отто и Тиана по-прежнему молчали. Грудь Тианы вздымалась от взволнованного дыхания под модным розовым платьем с белой отделкой. Прошло минут десять, подросток вышел из хижины и вынес большую глиняную миску с водой.

— Помой руки! — грубо сказал подросток и ткнул пальцем в Тиану.

Та бросила молящий взгляд на Отто, но повиновалась. Пальцы у нее дрожали.

— Я пойду с ней, — сказал Отто голосом, не предполагающим отказа.

Мальчик промолчал в ответ и показал жестом, чтобы шли за ним.

В просторной хижине посреди странных предметов охотничьего происхождения на полу сидел огромный пожилой черный мужчина. Под потолком висела лампа, сильно пахло керосином и травяным варевом.

Полуголый хозяин был в амулетах, перьях, кусках шкур, но рассмотреть все это великолепие не давал полумрак. Отто хотел сравнить его обмундирование с нарядом духа Чаки, но замер от ощущения, что колдун читает его мысли.

Это было странное ощущение, примерно, как когда у тебя в темноте шарят по карманам, а ты не можешь схватить вора за руку.

Колдун что-то сказал утробным басом, и подросток перевел Тиане:

— Вуусани говорит, часы и все из твоего мира, будут мешать… Вуусани говорит, ты забыла в городе, как слушать природу и духов предков, они укажут путь… Отдай часы… Все отдай…

Подросток показал пальцем на Отто, а потом на кольца и бусы Тианы. И она начала расстегивать непослушными пальцами ремешок часов, стягивать кольца, снимать бусы.

Вуусани снова что-то буркнул, подросток поднес Тиане горшок с травяным отваром, она начала послушно пить, захлебываясь и кашляя.

Только тут Отто заметил в углу хижины еще двух пожилых черных людей, но из-за темноты даже не смог определить их пола. Перед каждым из них светлел круг барабана, на котором лежали худые черные старческие руки.

Тиана допила, протянула горшок подростку, и он показал рукой на циновку. Она с готовностью легла на спину возле ног колдуна, а тот заговорил недовольным басом.

— Вуусани не любит иностранцев, — перевел подросток. — Вуусани говорит, ты тоже колдун.

— Я колдун, — смущенно отшутился Отто. — И колдую для одежды. Могу сделать из грязной чистую.

— Вуусани говорит, ты не тот, за кого себя выдаешь…

Тиана вскинула на него и без того безумные глаза, и Отто попытался успокоить ее и колдуна:

— Он прав. В душе я художник, а не торговец.

— Вуусани говорит, уйди из хижины прочь. — Парень махнул рукой.

И было непонятно: достаточно выйти из хижины, или нужно отойти на какое-то известное только хозяину расстояние.

Тиана показала глазами, что готова остаться одна. Отто вышел, и через некоторое время из хижины раздался истошный вопль колдуна и барабанный бой. Отто осторожно подкрался к щелочке у входа в хижину и увидел Вуусани, стоящего над Тианой.

Колдун распростер над ней обмотанные бусами огромные руки, узловатые, как ветви старого дерева, и бубнил заклинания. Его мелко трясло, глаза закатились, а хижина ходила ходуном от барабанного боя, как от землетрясения.

Отто попытался увидеть Тиану, но ничего не получилось. Он прислонился к двери, прислушиваясь. И еле успел отпрыгнуть от огромной отвратительной сколопендры, на которую нечаянно наступил, и отфутболить ее ботинком подальше от хижины.

В какой-то момент показалось, что он слышит всхлипы Тианы, а потом она закричала так, как кричат в горах. И кричала она «Гидоооооон!». Отто ринулся, просунул голову в дверь, но подросток стоял на страже и показал знаками, что нельзя вмешиваться.

Действо длилось еще полчаса, потом подросток позвал Отто в хижину. Тиана лежала на циновке в полубессознательном состоянии, глаза были закрыты, губы дрожали, а по щекам хлестали слезы. При этом она тянула руки вверх и стонала:

— Гидон!

Колдун сидел в позе, в которой его застали, закрыв глаза и что-то бормоча.

— Деньги, — сказал подросток.

Отто растерялся. Было непонятно, сколько платить, но коммерсант в нем взял верх — Отто достал из бумажника купюру и протянул подростку.

Тот не шелохнулся и не взял, а только повторил:

— Деньги!

Отто протянул еще две точно такие же купюры, тогда подросток кивнул и показал пальцем на Тиану:

— Забери.

Отто наклонился над Тианой, не понимая, что с ней делать. И думая, что больше всего ему хочется побыстрее отъехать от хижины как можно дальше.

Подросток принес черпак воды и бесцеремонно выплеснул ей в лицо. Тиана вскочила как ошпаренная, в ужасе озираясь и явно не понимая, где находится.

Оставалось только взять ее на руки, донести до машины и газануть отсюда как можно дальше.

Когда выезжали из деревни, им помахала компания женщин, сидевших на траве кружком. В центре сидела толстая старуха и пела так, что, услышав ее, Элла Фицджеральд удавилась бы от зависти.

Тиана была в сознании, но слишком напугана. Ехать в темноте через незнакомые деревни было безумием, но и оставаться в деревне казалось самоубийством.

— Все хорошо? — спросил Отто, выруливая на дорогу, освещенную огромной луной.

— Не знаю… — помотала головой Тиана.

И было видно, что ей непонятно, что с ней только что произошло и продолжает происходить.

— Насколько опасно ехать ночью? В смысле зверей? — уточнил Отто.

— Львы и слоны не нападают на машины, а буйволы и носороги сейчас спят, — ответила Тиана торопливо. — И бабуины спят до пяти утра… Мне надо поскорее домой!

— Поспи, я помню дорогу.

Он помнил направление, со стороны которого они, петляя, прибыли из Йоханнесбурга, и многое бы сейчас дал за отель любого уровня паршивости, но с охраной и чистыми простынями.

Впрочем, на дороге, окруженной с двух сторон лесом, можно было ожидать голодных хищников или сытых духов, но уж никак не огоньков отеля.

Некоторое время ехали молча, Тиана сидела, уставившись в одну точку, а потом сказала без всяких эмоций:

— Я видела все.

— Что именно? — Отто понимал, что сейчас ей необходимо излить душу и совершенно все равно, какую ерунду она будет говорить.

— Видела, как кино. Я не знала, что это можно видеть, как кино, — подчеркнула она, растерянно посмотрев на Отто. — Я даже могу показать место, если приеду на залив.

Она говорила, как обычно говорит человек, находящийся в шоке после автоаварии, рассказывая о произошедшем, как о просмотренном фильме.

— На какой залив?

— Его били, сломали очки, бросили связанным на носу яхты… Прямо у ног военного, который сидел там в кресле. Я очень хорошо запомнила лицо этого военного.

Говорила, словно боялась забыть это, как, проснувшись, забывают фрагменты сна.

— Там еще стояли два охранника. Гидон охрип, но кричал, что у них будут проблемы, потому что он гражданин Израиля. Военный ответил, что его гражданство теперь может интересовать только акул. Гидон кричал, что, если его убьют, без него никто не сможет провести ядерные испытания в ЮАР. А военный усмехнулся и сказал, что он не знает, про какие испытания речь, и что Гидон обкурился марихуаны. Я так ясно видела лицо этого военного. Гидон кричал, что им нет никакого смысла убивать его, что выгодней с ним договориться… Военный сказал: «Кончайте с ним!» И охранники сбросили его в море, а потом несколько раз выстрелили. Я видела, как на воде расходилось кровавое пятно.

Она говорила спокойно, как человек, у которого нет сил переживать и плакать.

— Не думай об этом, — попросил Отто. — Мало ли какое зелье наварил этот колдун. Вообще идея ездить по колдунам к ночи кажется мне не самой удачной.

Они снова замолчали и ехали так следующие полчаса. Внезапно Тиана вскрикнула, и Отто, сдернув с головы шляпу, схватил ею примостившегося в ногах мохнатого паука и выбросил на дорогу.

— Ты просто не знаешь, что эти колдуны могут все. Они могут оживить покойника, потом вонзить ему в затылок раскаленную иглу, разрезать ножом язык, сделать зомби и отправить убивать или подкладывать яд, — сказала Тиана.

— Нельзя относиться к колдовству так серьезно, — заметил Отто.

— Но я все это видела!

— Если бы колдуны были настолько могущественны, они не позволили бы белым так издеваться над своим народом.

Тиана удивилась:

— Ты против апартеида?

— Я вне политики. Моя единственная политика — война с химчистками старого поколения! А тебе надо прийти в себя. Спи, разбужу, как начнет светать.

Дорога назад показалась Отто в два раза короче, то ли потому, что у Тианы не было сил отвлекать его болтовней, то ли потому, что очень не хотелось стать завтраком для зверья. То ли потому, что кончились сигареты.