Истерли Холл

Глава 6

Двумя неделями позже, в субботу, Эви, как обычно, приготовила на завтрак овсяную кашу. Вечером ожидались гости, а к ланчу должен был прибыть лорд Брамптон. В воздухе витало напряжение, и это было для нее внове. Миссис Мур ни разу не улыбнулась, голос ее звучал резко. Двадцать человек гостей да еще лорд Брамптон. Атмосфера была тяжелая, так что, казалось, трудно было дышать, но по крайней мере у них были новая судомойка и помощница на кухне.

– Ну надо же, блюда, подобранные по цвету, – бормотала миссис Мур, гремя сковородкой, где жарились почки на завтрак для хозяев. – В жизни не слышала ни о чем подобном.

Эви написала карточки меню, потому что у нее руки послушные и она знает французский язык, как сказала миссис Мур несколько дней назад, решительно отказываясь тратить время на болтовню на тарабарском языке только для того, чтобы помочь Эви практиковаться. Вместо этого она заявила:

– В какой-то момент тебе придется часто слышать французский, и это сослужит тебе хорошую службу, красавица.

Она категорически отказалась развить свою мысль и указала на сита.

– Кнели тебя ждут не дождутся, а у меня и так дел полно, дальше тебя учить мне некогда, – твердо заявила она.

Вечером гостям будет подан прозрачный золотистый суп на телячьем бульоне, за ним последует палтус в сливочном соусе, далее, по требованию лорда Брамптона, тушеные голуби, а их едва ли, как ни напрягай воображение, можно назвать блюдом кремового цвета. И так далее, а всего восемь блюд, в основном со сливочным соусом, чтобы соблюсти цветовое сочетание сливочного и белого.

– И все это для того, чтобы отнюдь не умирающая с голоду публика там, наверху, хорошо пожрала, – сморщилась миссис Мур.

– Ну что ж, дамы и господа, бог даст, ваши корсеты выдержат, – буркнула Эви, энергично мешая кашу. Жар от плиты был просто невыносимым. Весь кухонный персонал был на месте в половине пятого утра, чтобы начать приготовления, развести огонь в печи, проверить, хватает ли запасов продуктов в кладовых. Без лишнего часа в это утро никак было не обойтись. Прислуга в доме тоже поднялась вместе с жаворонками, но завтрак и наверху, и внизу прошел в обычное время, поскольку привычки хозяев не подлежат изменению.

Миссис Мур, перекладывая почки в сковороду, буркнула:

– Твои умные замечания к делу не относятся, Эви Энстон. Брось канителиться с этой чертовой кашей и займись чем-нибудь полезным. Милли, кашей займешься ты. Отнеси ее в зал для прислуги, да побыстрее. Надеюсь, это в пределах твоего разумения?

Милли была родом из Истона, что тревожило Эви, пока ее мать не рассказала семье Милли о необходимости соблюдать тайну. Ее наняли как новую помощницу на кухне, после того как эту работу предложили Энни, но та не захотела, предпочитая оставаться судомойкой, потому что, как сказала она, чтобы заниматься готовкой, надо слишком много учиться. Эви предложила поучить ее, но Энни отказалась наотрез.

Эви сказала Милли:

– Потом разложишь для нас кашу по мискам, и мы поедим на том конце стола.

Миссис Мур перебила:

– Эви, нам будут нужны все ножи, сита, все эти чертовы мелочи, только налей мне чашку чая и проверь, что эти проклятые кролики уже скоро прибудут.

Руки у нее дрожали, лицо стало совсем бледным. На щеках заблестел пот. Когда она убирала выбившуюся прядь волос под шапочку, пальцы ее выглядели еще более одеревеневшими и распухшими.

Эви прикинула, не выросла ли у нее еще одна пара рук, чтобы поспевать повсюду, но ничего не поделаешь, придется выдерживать все это стойко и терпеливо. Милли до того медленно мешала кашу, что на нее больно было смотреть. Эви помогла ей переложить овсянку в глиняный горшок, оставляя в то же время достаточно для них самих на кухне, постучала поварешкой о край кастрюли и положила ее на тарелку на край плиты.

– А приятно было увидеть Саймона, правда? – сказала Милли, вытирая край горшка. Эви кивнула. Садовники и конюшенные неделю назад заходили выпить чаю в тот день, когда взяли Милли и Сару, новую посудомойку.

Руки у бедной Сары за пару дней стали выглядеть как куски сырого мяса.

– Отнеси кашу, и ты еще не накрыла на четверых на том конце стола.

Миссис Мур гремела сковородкой на плите, и Эви налила ей чаю. Милли кивнула, и они с Сарой понесли кашу в зал для прислуги.

– Лень родилась раньше этой девушки. И где мой бисквит? – рявкнула миссис Мур.

Эви метнулась к сухарнице и бросила бисквит на блюдце миссис Мур. В ее гостиной Эви утром нашла еще одну пустую бутылку из-под джина. Это значит, что повариха за последние два дня прикончила целую бутыль. То ли усилившаяся боль тому причиной, то ли напряжение в связи со званым ужином.

Эви забрала у нее сковороду.

– Попейте чаю, – настаивала Эви, подталкивая повариху к ее табуретке. Они уже задерживались, но миссис Мур нужно было взбодриться, ничего не поделаешь.

Вернулась Милли и с растерянным видом встала рядом с Эви.

– А теперь что?

Эви отрезала:

– Да просто поставь четыре миски на стол и налей в них кашу, третий раз говорю!

Милли вспыхнула:

– Да что сегодня такое со всеми?

Миссис Мур взорвалась:

– Ты что себе думаешь, безмозглая малолетка! Мы разбираемся с их завтраком, а уже должны думать об их ланче, потому что милорд на пути домой и потребовал кроличий пирог. Кроличий пирог на званый обед, понятно тебе, черт побери? Не говоря уже о самом обеде на двадцать четыре персоны, и чтобы все блюда были подобраны по цвету, сливочному и белому. Что прикажешь с этим делать? Сливочный и белый – сам по себе странный выбор цветов, а ты еще стоишь тут…

Эви перебила ее:

– Просто подай кашу, Милли, а потом отнеси сковороду на мойку. Попробуй вспомнить, чему ты научилась, когда работала у миссис Фредерикс, так ее, кажется, звали, в Госфорне. То же самое здесь, только дел побольше. Мы понимаем, что тебе непросто освоиться.

Она старалась говорить мягко и одновременно перекладывала почки в супницу, потом схватила толстую тряпку, дернула за ручку духовки и поставила туда блюдо. Милли прошлепала через кухню в моечную. Интересно, почему леди Брамптон непременно настаивала на пассерованных почках, хотя их прекрасно можно было приготовить в духовке, а сама она все равно их не ест? Вот сегодня, когда она завтракала у себя в комнате, вместо гренок, боже мой, она захотела свежие фрукты и сваренное всмятку яйцо с полосочками жареного хлеба[11]. Полосочками?! Она почувствовала, что вот-вот расплачется. Да они никогда не справятся, никогда не смогут сделать все, что от них хотят.

Милли выпорхнула из моечной и остановилась перед Эви, уперев руки в бедра.

– Как бы там ни было, Эви, дорогуша, а в школе ты так и не научилась считать.

Эви засунула прихватку в печную решетку и резко обернулась.

– Нас пятеро, а вовсе не четверо, так что если бы ты потрудилась взглянуть, то увидела бы, что я поставила пять мисок на стол, а не то ты бы осталась голодной. Заруби это себе на носу.

В полном молчании Эви посмотрела сначала на Милли, затем на пять мисок на столе, потом снова перевела взгляд на помощницу, худенькую, разгоряченную, с выбившимися из-под шапочки темными волосами, и вспомнила, кто она такая: Эви Форбс, шахтерская дочь, и она способна справиться со всем, что выпадает на ее долю, потому что она не сидит в этой чертовой шахте в ожидании, что ей на голову в любой момент свалится крыша. Ее начал одолевать смех, и вдруг огромная радость вспыхнула в ней, как пламя. Это же всего лишь еда. Да, ее могут уволить без рекомендаций, но ведь это всего лишь еда, и они все вместе ее готовят. Она уже заливалась смехом и слышала, как рядом кто-то хохочет. Это миссис Мур. Потом к ним присоединилась Милли. На лице ее проступило облегчение, а потом подошли Энни и Сара, улыбающиеся, потому что они слишком устали, чтобы смеяться. Бедные девчонки.

Миссис Мур со стуком поставила чашку на стол, сняла очки и вытерла глаза.

– Бог ты мой, это то, что нам нужно. Я не про чай. Посмеяться бывает полезно.

Они принялись за кашу в расслабленной атмосфере, и Эви уже не сомневалась, что все возможно, даже встреча с Саймоном, потому что про кроликов-то нельзя забывать.

Они с миссис Мур приготовили завтрак для хозяев. Арчи, Джеймс и мисс Донант забрали подносы. Эви и Милли начали готовить стол для миссис Мур и, хвала Господу, эта красавица все-таки вспомнила, для чего нужны хотя бы некоторые кухонные инструменты.

– Умница, – пробормотала Эви. – Оставляю это на тебя, и еще принеси кастрюлю для бульона.

Она выскоблила кости из холодильника и овощи. Их она почистила, перед тем как положить в бульон. Звякнул один из звонков в коридоре. Милли бросилась посмотреть, кто звонит. Оказалось, что это миледи. Эви сказала:

– Скажи мисс Донант, что пора принести на кухню сверху подносы. Она уже съела свои гренки. Любит себя, это уж точно. Она точно проглотила бы любую из нас в мгновение ока.

Миссис Мур покачала головой, но ничего не сказала. И, только дождавшись, когда Милли в поисках горничной хозяйки убежала в зал для прислуги, старая повариха, проверяя положенные на стол кухонные принадлежности и перекладывая ножи на одну сторону, тихо произнесла:

– Будь осторожна, Эви, никому не доверяй. Если твои слова насчет того, что миледи любит себя, дойдут до ее ушей, ты будешь уволена. Дружи со слугами, они – твоя единственная семья, пока ты здесь, но держи свое мнение при себе, иначе тебе не попасть туда, куда ты хочешь.

Она не смотрела на Эви, но голос ее звучал серьезно – намного серьезнее, чем Эви до сих пор приходилось слышать.

– Куда же я хочу попасть? – услышала она собственный вопрос. Эви потянулась за шалью. Могла ли миссис Мур узнать, что Эви использует Брамптонов в собственных целях?

– Ну, например, это может быть что-нибудь типа «Клэриджа», – устало ответила миссис Мур. – Видишь, как быстро доходят сведения.

Она с ласковой улыбкой посмотрела на Эви.

Эви обежала вокруг стола и крепко обняла ее, ожидая, что от нее отмахнутся. Но нет, повариха закивала головой и похлопала ее по руке.

– Будешь ты в «Клэридже», я не сомневаюсь, но тебе надо кое-чему научиться. Я не о кулинарии, солнышко. Но сейчас ты сходи за кроликами и покажи Милли, как снять с них шкуру. Нам придется серьезно заняться ее обучением. Миссис Фредерикс, видно, питалась бог знает как, потому что в этой девице я не замечаю никакого умения готовить. Или это она нарочно? Я помню, ты предупреждала меня, что она и в школе была такая. Когда она только пришла сюда и я поговорила с ней, я думала, мне виднее. Ну ладно, может, она еще поумнеет и решит открыть собственный отель. Чего только в жизни не бывает!

Эви поморщилась. Миссис Мур рассмеялась.

– Вот что я тебе скажу, Эви. Если бы у меня были деньги, я, наверно, остановилась бы в твоем отеле, но…

Эви с силой прижала ее к себе.

– Вам никогда не придется платить.

Миссис Мур ласково рассмеялась.

– Тогда быстро за кроликами к юному Саймону.

Эви заколебалась.

Миссис Мур понизила голос:

– Не забывай об осторожности. По-моему, здесь даже у овощей есть уши. И имей в виду: «гулять» здесь никому не разрешается.

Голос ее звучал мягко.

Эви кивнула:

«Спасибо. Я запомнила».

В коридоре суетились занятые своими обязанностями слуги. Вернулась Милли с подносом, заставленным мисками, который она отнесла сразу в моечную. Эви, перекрикивая звяканье тарелок, сваленных в алюминиевые мойки, позвала:

– Милли, после того как сходишь за тазом, не забудь в этот раз бросить обрезки в ведро для свиней, а потом приди, пожалуйста, помочь миссис Мур, хорошо? Я пошла за кроликами, и когда я вернусь, я покажу тебе, как их обдирать.

Эви направилась к двери. Ей не терпелось встретиться с Саймоном, хотя она помнила, что должна скрывать свои чувства. Ей следует быть осторожной, очень осторожной.

Миссис Мур крикнула ей вслед:

– Не забудь подать остатки с их вчерашнего ужина слугам на ланч, как обычно. По-моему, должно хватить, но если будет мало, есть еще окорок с фермы.

Эви кивнула.

– Я приготовлю бекон и тушеную курицу с пампушками и собираюсь замесить тесто для пирогов с кроликом.

– Умница. – Миссис Мур поспешила в кладовую. – Мы поедим здесь, и миссис Грин придется с этим смириться. Она думает, если мы остаемся на ланч на кухне, то съедим больше. Курица безмозглая, не понимает, что мы тут целый день можем пузо себе набивать, если нам захочется.

Она обернулась и подмигнула Эви: именно этим они частенько и занимались.

Эви засмеялась и побежала по коридору. Выйдя во двор, она прошла мимо гаражей, торопливо обогнула сарай, где хранился уголь, проскользнула за навес с садовыми инструментами и направилась в южном направлении по вымощенной кирпичом дорожке вдоль стены, окружавшей сад. Вдали виднелся домик младших садовников, заросший глицинией. Миссис Мур сказала, что скоро здесь все будет в цвету.

До сих пор ей удавалось увидеть Саймона только мимоходом, когда он приносил овощи или цветы, но всегда она видела на его лице улыбку, всегда он искал ее глазами. Она не сомневалась в нем. Эви бросилась бежать по дорожке. Здесь, в тени высокой стены, было заметно холоднее, и она запыхалась. Стена заканчивалась кирпичным строением. Она перешла на шаг, заставляя себя успокоиться. Может быть, кроликов ловил вовсе не Саймон, а, например, Олф или Берни. И, дойдя до дверей, уже беззаботным тоном она произнесла:

– Привет.

В дверях показался Саймон, держа в руке нанизанных на веревку четырех кроликов с остекленевшими глазами. Но какие же ярко-голубые у него глаза, и волосы все такие же рыжие. И никогда еще она не видела, чтобы он так широко улыбался.

– Неужто это наша Эви? А я думал, это опять Энни или Милли. Ты что же, избегаешь меня? Почему ты всегда отправляешь их за травами? Все эти милые дамочки – просто болтушки и больше ничего.

Она остановилась в ярде от него.

– Я никого не отправляю, это миссис Мур решает, кто пойдет. Иначе не успеешь оглянуться, как они уже улизнули. Им любой повод годится, только бы не работать.

Он рассмеялся и сказал едва слышным голосом:

– Тогда улизни ты, и пошустрее, а то мы с тобой так и не поговорим, и я не передам Джеку то, что ему, может быть, нужно знать.

Она больше не улыбалась. Так, значит, он просто хочет передавать сообщения.

Высоко подняв голову, она проскользнула мимо него внутрь и негромко сказала:

– Я не слышала ничего такого, что могло бы помочь ему. Брамптон приедет только к ланчу. Я сделаю что смогу, но не очень вижу, как мне удастся услышать что-то полезное. Мы же отделены от них. Все, что мне известно, – это что мистер Оберон здесь.

Она протянула руку за кроликами. Он сделал шаг назад.

– Я пойду с тобой и отнесу их. Тащить кроликов – не занятие для леди.

На кроличьих мордах виднелись струйки запекшейся крови.

Он и другим девушкам, наверно, говорил это. Она пошла по тропе, оглянувшись на него через плечо.

– Я не дама, я повариха.

Смеха больше не слышалось в ее голосе, невесело было и на сердце.

Он бросился за ней и схватил за руку до того, как они обогнули угол здания.

– Послушай меня, Эви Форбс.

Он не отпускал ее, и она остановилась. Оба огляделись по сторонам. Никого не было видно, и ни звука не доносилось с другой стороны стены, окружавшей сад.

– Так что вот, Эви Энстон, ты такая же леди, как любая из них.

Он сжал ее руку, поднимая к губам, и поцеловал. Губы у него были мягкие и теплые.

– Я когда-то дергал тебя за косички и по-прежнему хочу играть с тобой в салки. Ты мне очень нравишься, Эви Энстон. Правда, очень-очень нравишься.

Он широко улыбался, но Эви-то… Уж она точно улыбалась шире.

Как хорошо было бы остаться здесь навсегда. Но оба обернулись, когда из-за угла раздался голосок Милли:

– Эй, там, нам нужны еще травы, и миссис Мур говорит, что, если так будет продолжаться, к тому времени, как ты вернешься, чертов обед уже кончится и все мы окажемся в чертовом работном доме. Это ее слова, Эви. – Милли раскраснелась и смотрела испуганно. – Давай быстрей.

Она повернулась и убежала обратно в дом.

Саймон отпустил ее руку и легонько толкнул ее.

– Бери кроликов и возвращайся, а я принесу травы.

Она двинулась в сторону дома, но он окликнул ее:

– Подожди минутку.

Он подошел к ней вплотную и тихо сказал:

– Две вещи. Завтра воскресенье, у тебя выходной. Ты собираешься за морским углем? Джек на прошлой неделе привез твой велосипед, но у меня не было возможности сказать тебе. Я покажу тебе, где он стоит. Я не хотел, чтобы на кухне услышали, что я говорю о Джеке… – Он умолк. – Я тоже пойду.

У нее захватило дух.

– Конечно, я пойду. Где велосипед? – Она шла пятясь. Веревка врезалась ей в ладонь – кролики такие тяжелые.

– В бараке у главных ворот. Это безопасно, мы, садовники, все держим там свои велосипеды, так что никто не заметит, что там один лишний. Там свалены газонокосилки, инструменты и прочее. Встретимся там в три.

Он продолжал:

– И еще одно. Вместе с лордом Брамптоном прибывает его камердинер. Будь с ним осторожна. Он уверен, что для женщин он – подарок и поэтому ему все можно. Через пару дней он отбудет, потому что милорд никогда дольше не остается здесь, так что, Эви, уклоняйся-уворачивайся. Если что, дай мне знать.

Нахмуренные брови, плотно сжатые губы. Ей сразу же вспомнилась школьная площадка, когда он должен был драться, чтобы его приняли в команду Джека. Она засмеялась.

– Все будет в порядке.

Они кивнули друг другу, и он торопливо пошел обратно по вымощенной кирпичом дорожке и свернул направо к обнесенному стеной саду.

– Я соберу травы и принесу цветы на стол. Подобранные по цвету, конечно.

На входе его поджидал Берни.

– Где тебя носит, парень? Шеф уже дымится от ярости.

Она побежала на кухню. Кролики били ее по ногам, пачкая запекшейся кровью фартук, но все это совершенно не важно. Главное, что он к ней небезразличен, во всяком случае, так ей кажется. Она повесила шаль на крючок в коридоре, протерла сапоги и бросилась на кухню, в тепло.

– Вот они, – громко возвестила она, поднимая вверх кроликов и тут же осеклась. Энни, Сара и Милли стояли рядом с миссис Мур, сидевшей, как обычно, на своей табуретке, и делали ей знаки.

– Эви, давай быстрее, мне нужно кое-что тебе сказать, хоть я и занята. Миссис Грин хочет, чтобы ты знала, так что, будь добра, узнай. И о том, что будет здесь сказано, ты никогда никому не обмолвишься. Это понятно?

Губы поварихи были сейчас так же плотно сжаты, как у Саймона.

Молоденькие девушки смотрели на Эви с беспокойством. Было ясно, что они в тревоге. Их что, выгоняют, едва приняв на работу? Господи, что произошло? Эви встала рядом с ними. Кролики качались на веревке, пальцы у нее побелели и онемели. Миссис Мур пробурчала, заложив пальцем нужную страницу в поваренной книге:

– Милорд возвращается с Роджером, своим камердинером, только это больше не его камердинер.

Девушки старались осмыслить то, что им только что сообщили. Милли шевелила губами, повторяя услышанное. Энни спросила:

– И что?

Миссис Мур проглядела список всего, что нужно сделать, чтобы приготовить обед, и снова перевела хмурый озабоченный взгляд на девушек.

– Сейчас скажу. Камердинеру было сказано, что он остается здесь теперь уже как камердинер мистера Оберона. Энни, тебе известно, что с Роджером у нас проблема.

Энни кивнула.

– У него хозяйство из штанов выпирает.

Миссис Мур раздраженно качала головой. Эви засмеялась. Повариха рявкнула:

– Хватит, Эви Энстон! Я хочу всех предупредить, что вы не должны поддаваться на его сладкие речи. Помните, что вас выставят за дверь, если станет известно о ваших шашнях. В подоле женщины приносят, не мужчины, и та из вас, с кем это произойдет, вылетит отсюда без рекомендаций и с младенцем на руках, а кончит на панели или в работном доме.

Милли охнула, и из глаз ее покатились слезы. Эви обняла ее за плечи.

– С тобой, Милли, этого не случится, если будешь слушать, что тебе говорят.

Миссис Мур нетерпеливо тряхнула головой.

– Тут все дело в том, что Роджер явно в сильном расстройстве по поводу смены хозяина. По его мнению, это щелчок ему по носу, и вообще-то так оно и есть. Поэтому держитесь от него подальше, он, будьте уверены, сразу же начнет доказывать, какой он первый парень на деревне.

Милли выглядела еще более напуганной, но она стала трусливой, как заяц, с тех пор как ее отца убило взрывом в шахте. Со всяким это случилось бы, подумала Эви. Милли тогда была еще совсем кроха. А ее брат тогда лишился руки. И, чтобы не жить в работном доме, они с матерью поселились у ее тети. Мать Милли пошла работать уборщицей в администрации шахты Хоутон.

Эви выставила вперед кроликов.

– Давай, Милли, у нас полно дел. Для начала я покажу тебе, как обдирать кролика, и если кто-то будет к нам приставать, тому мы защемим хвост и снимем с него шкуру.

Ответом был всеобщий смех. Ну вот, они уже не такие мрачные. Сколько шума из ничего. Эви подтолкнула Милли вперед в сторону холодной комнаты к грифельной доске, где они будут разделывать кроликов.

Оберон покинул безмятежную атмосферу Голубой гостиной и направился в библиотеку, располагавшуюся на том же этаже в передней части дома. Его вызвал отец сразу после ланча, состоявшего из грибного супа и кроличьего пирога, но без десерта. Подали только сыр и фрукты в соответствии с указаниями лорда Брамптона. Оберон терпеть не мог кроличий пирог, но съел много, потому что отец не выносил, когда, по его выражению, «люди ковыряются в тарелке, как неженки».

Он задержался на лестничной площадке. За окном посреди лужайки рос старый кедр. Солнце падало на индийский ковер, на котором он стоял. Оберон всматривался некоторое время в узоры ковра, сделал несколько глубоких вдохов и расправил плечи. Когда он уже собрался постучать, до него донесся тихий голос Вероники:

– Об…

Он резко обернулся. Она на цыпочках направлялась к нему. Волосы сестры, светлые и блестящие, были взбиты и окаймляли ее лицо, как нимб. Что, интересно, она с ними делает? Его занимал этот вопрос за ланчем, но он воздержался от замечания. Во время пребывания отца в доме замечания делать не полагается.

Она сказала:

– Помни, что говорила мать. Слушай его, соглашайся с ним, а дальше ищи способ сделать то, что считаешь правильным, что бы это ни было. Все будет хорошо.

Рука ее дрожала, когда она коснулась его плеча. Она добавила:

– Скажи, пожалуйста, ты не пил?

– Только бренди. Как иначе говорить с этой сволочью?

– Шшш… – Она подняла руку. – Тише, он услышит.

Оберон почувствовал, что ноги у него подкашиваются. В этом не было ничего нового. Он посмотрел на часы. Уже три. Минута в минуту. Именно так следовало появляться к отцу. Вероника удалилась: пошла наверх в свою комнату, чтобы переодеться, спрятаться или, наверно, что-то сделать с волосами? Какого черта! О чем он думает! При чем здесь волосы? Он постучал. Услышав голос отца, он вошел и, закрывая дверь, придержал ручку, потому что чувствовал, что упадет, если отпустит ее.

Отец стоял рядом со столом и взирал на Оберона с расстояния, всегда казавшегося непреодолимым. Окно кабинета лорда выходило на лужайку перед домом, стены были уставлены книгами. Читал ли отец когда-нибудь? Ответ не вызывал сомнений: никогда. В их старом доме была библиотека, и сам Оберон каждый вечер часами читал там книги о прошлом. Воспитатель Оберона, мистер Сандерс, разделял его, тогда еще подростка, страсть к истории, но потом отец уволил Сандерса и отправил Оберона в публичную школу – в расчете, что там из него сделают мужчину.

– Перестань горбиться и иди сюда.

Голос отца был холодным, но когда он таковым не был? На лице застыло свирепое выражение, но и это не было новостью. Оберон двинулся по ковру к столу отца. Этот ковер тоже был индийским. Ни один узор на нем не повторялся. Почему он думает о подобных мелочах?

Он остановился напротив отца. Поднимающейся руки он не увидел – таким неуловимо быстрым было движение. Удар наотмашь по лицу разбил ему губы. Отец произнес:

– Никто не посмеет называть меня сволочью. Я не потерплю неуважения к себе в моем собственном доме. Это ясно?

Удар по лицу не был неожиданностью. По-другому не бывает.

– Да, отец, это ясно.

Губы с трудом шевелятся, но и это не было новостью. Он собрался с духом.

Следующий удар пришелся в ребра, и Оберон ощутил хруст внутри и пронзившую его боль.

– И я не позволю, чтобы мои деньги тратил какой-то лодырь и пьяница, который распускает сопли и льет слезы, из-за того что его миленькой Вейни больше тут нет. А по чьей вине, можно узнать?

Новый удар, чуть выше почек. Отец сделал быстрый шаг вперед и тут же отскочил назад, как это делают боксеры или танцовщики. Не поделиться ли с отцом этим впечатлением? Оберон чуть было не засмеялся, но ему было слишком плохо, и он изо всех сил старался держаться прямо, хотя так хотелось рухнуть на пол и свернуться клубочком. Отец снова кинулся вперед. Удар тыльной стороной руки – и кольцо с печаткой раскроило Оберону скулу. Обычно он предпочитал бить по корпусу, так чтобы никто ничего не мог заметить. Видимо, очень разозлился.

– Так чья это вина, я тебя спрашиваю?

Оберон слизнул кровь с губ.

– Моя, – пробормотал он, с трудом удерживаясь, чтобы не застонать.

– Почему?

Отец приподнялся на цыпочках, и Оберон отшатнулся. Но удара не последовало. Руки отца, крупные, жесткие, остались на месте. У дедушки Оберона были такие же руки, но он никогда не поднимал их на внуков. А на собственного сына? Но кто осмелится задать этот вопрос отцу?

– Так почему? – прорычал отец.

Оберон заставил себя сосредоточиться, стоять прямо. Голос не должен дрожать. Он произнес:

– Я просил, чтобы меня отправили в Оксфорд. Я настаивал на этом. У меня были деньги, оставшиеся от матери: если бы вы не заплатили за университет, я бы заплатил сам. Я поехал. Вы уволили Вейни, потому что я уехал. Если бы я остался и не проявил эгоизм, она бы не… Не умерла. Для этого не было бы причины.

Отец кивнул, склонив голову набок. Он слушал. Мать была права. Говори то, что он хочет услышать. Но, черт возьми, это таки его вина. Он должен был остаться.

Опершись на стол, отец сложил руки на груди. Костяшки пальцев на правой руке были разбиты.

– Так, в конце концов, деньги твоей матери мои или твои?

– Ваши, отец.

Деньги не принадлежали отцу. Их оставила своей дочери его бабушка по материнской линии, и по завещанию они перешли Веронике и Оберону. Отдельную существенную сумму мать завещала и Вейни в благодарность за ее стойкую помощь и поддержку. Эти деньги Вейни так и не получила. Оберон смотрел через плечо человека, которого он ненавидел, на далекое море. Однажды он уплывет во Францию и никогда не вернется, пока его отец не уберется отсюда, желательно в деревянном ящике, безоговорочно и окончательно мертвый.

Да, он пересечет канал на пароходе, а потом сядет на поезд и поедет в Париж. Оттуда он направится к Сомме, реке, название которой, как говорил мистер Сандерс, кельтского происхождения и означает Спокойствие. Так хочется почувствовать себя спокойно, хотя бы один раз. Может быть, там он сможет так себя чувствовать. Широкая река, она извивается и петляет…

– Слушай меня, мальчишка, – раздалось рычание.

Боль в груди не давала дышать. Ребра треснули, Оберон знал это, такое уже случалось с ним не один раз. В почках ощущалась пульсирующая резь, биение сердца отдавалось в разбитом лице.

– Ты позор семьи, но, похоже, не стыдишься этого. Может, тебе ремня дать?

Отец снова приподнялся, балансируя на носках ботинок.

Оберон чуть не засмеялся. Ремня? Он не ребенок, но какая разница? По крайней мере, отец никогда не поднимал руку на Веронику. Странно все-таки. Женщины, наверно, избавлены от ярости отца. Или не избавлены? Он снова подумал о Вейни. Отец уволил ее. Она что же, спорила с ним? А он разозлился? Убегала она от него на балкон? А он подходил все ближе, ближе. Она перевернулась через перила или он, забывшись, толкнул ее? Или она действительно прыгнула? Он должен был не допустить этого. Да, не допустить. Отец повторил:

– Еще раз спрашиваю, мне прибегнуть к ремню?

– Нет, отец, вам не нужно применять ремень. Я слушаю.

Говорить было больно. Больно вообще все и уже давно. И опять он чуть не засмеялся. Что это с ним? Раньше он плакал.

Отец переместился к окну. Оберон не смел пошевелиться, хотя у него ломило спину и дрожали ноги. Он перенес вес с носков на пятки и снова на носки, как их учили в школе на занятиях по подготовке офицеров кадетского корпуса.

– Ты не вернешься в Оксфорд. Ты останешься здесь и под моим руководством станешь мужчиной. Исключение из университета – не повод для смеха, – отец сверлил его взглядом.

О господи, он все-таки засмеялся? Очевидно, нет, потому что отец продолжал:

– Ты растратил мои деньги, беспечно забыв про домогательства этих кретинов с их Народным бюджетом. Но погоди, в палате лордов уже приготовились стереть ухмылки с их физиономий. Ни одна ленивая сволочь не получит от нас пенсию!

Он бил кулаком по ладони, как актер в водевиле.

– А пока я бы предпочел, чтобы жалкие слабаки вроде тебя не создавали мне лишних забот.

Оберон кивнул:

– Я понимаю, отец.

«Говори то, что он хочет услышать», – повторял он себе, стараясь как можно меньше шевелить губами. Снова придется сглотнуть кровь. Понятно, что его слова звучат невнятно. А отец продолжал, размахивая рукой, как будто дирижировал каким-то шутовским оркестром.

– Ты вернешь мне деньги. В шахте Истон ты будешь сидеть рядом с управляющим Дэвисом. Ты будешь изучать бизнес. Впереди ожидается немало волнений, потому что я собираюсь воспользоваться Актом о восьмичасовой смене и урезать зарплаты. И ты преподашь им урок, если они посмеют бастовать. Кроме того, ты сократишь количество опор в забоях и вообще все, что возможно, чтобы повысить отдачу чертовой шахты и сделать ее более производительной. Да, и не забудь про три дома Фроггетта. Их нужно выкупить немедленно. Это лазейка для шахтеров, и ее нужно закрыть, причем недорого. Имей в виду, дома не должны достаться никому из них. Это понятно? Я хочу, чтобы рабочие были накрепко привязаны к своим коттеджам, чтобы они знали, что им, если что, грозит выселение, так что пусть работают как сумасшедшие. Как ты выкупишь дома, меня не интересует, но ты должен их выкупить.

Теперь он тыкал пальцем в воздух, целясь Оберону в лицо. Из отца получился бы неплохой убийца, это точно. Балкон… Может быть, все было по-другому…

– В этом году не будет охоты, никаких развлечений. Я буду приезжать чаще.

Отец отошел от окна и направился в его сторону. На Оберона накатил страх. Чаще? Насколько? Отец подходил все ближе, и вот он уже совсем близко, напротив него. Оберон ощутил на лице его дыхание. Именно в этот момент отец уловил запах бренди.

И снова заработали кулаки, удары наносились все чаще, все время по ребрам, потому что вечером предстоял званый ужин и следов не должно быть видно – вот о чем думал Оберон, глотая слезы. И тогда отец остановился, торжествуя.

– Ты трус и мерзкий неудачник.

Оберону было позволено уйти. Он каким-то образом нашел дверь и, выглянув, посмотрел налево и направо. Слуг не было видно, но их никогда не видно, они знают свое место, а он должен знать свое. Он тащился наверх, в свою комнату, при каждом шаге от боли у него перехватывало дыхание, и он знал, что должен добиться успеха на шахте. А что, черт возьми, случится, если он не добьется? Он отбросил страх и увидел себя во Франции, на Сомме. А интересно, есть там зимородки? Он возьмет лодку и будет ловить рыбу. А вот он уже и наверху, слава богу.

Миссис Мур с трудом добралась до своей комнаты. Званый ужин закончился, кастрюли, сковороды, тарелки и прочая кухонная утварь были вымыты. Время приближалось к полночи, шоферы увезли своих хозяев, и зал для прислуги казался каким-то голым и невзрачным без их фигур в форме и начищенных до блеска сапогах. Лакеи и горничные мыли бокалы и серебро в буфетной, но все еще находились на службе, на случай если семейству потребуется горячий шоколад.