Истина любви

2

— Пропади все пропадом! — снова и снова повторяла Лайза, мчась по дороге вдоль залива на запад, по направлению к Лиффи, в отчаянной попытке следовать указаниям Джека Харриса. Сама по себе дорога была нетрудной, но Лайза была ошарашена быстротой развития событий, а точные — миля за милей — указания Харриса только усложняли дело.

— Вы должны уложиться меньше чем в час, — заявил скульптор, отметая протесты Лайзы, что не может же она вот так все бросить и мчаться к нему из Лонсестона сию минуту. — Еще как можете! Просто швыряйте свои огромные бревна в машину, прыгайте в нее сами и двигайте в Каррик, а оттуда — в Брэкнел, а там тщательно следуйте моим указаниям и доберетесь как раз вовремя. Что может быть проще?

— Действительно, что? Не считая обеда, который мне придется отменить, и двух встреч после обеда, и того несущественного факта, что я тоже работаю, — пробурчала Лайза себе под нос, поскольку Харрис без лишних слов повесил трубку.

Сейчас девушка сосредоточила все свое внимание на дорожных разметках и указателях, размышляя, не нарочно ли ее отправили «на деревню к дедушке». Вокруг не было никаких признаков жилья… и вдруг — вот он, знак!

Впрочем, это был не знак как таковой, а всего лишь грунтовая и явно редко используемая дорога, совершенно не подходящая для низкой спортивной машины Лайзы. Здесь не было ни почтового ящика, ни вывески, ни ворот, ни линии электропередачи, казалось, дорога просто ответвлялась от основного шоссе и исчезала за холмом.

Лайза остановилась, некоторое время смотрела на дорогу, затем решила, что, видимо, все же где-то ошиблась. По-прежнему краем глаза следя за спидометром, Лайза проехала еще полмили, затем еще столько же, прежде чем нашла место для разворота.

Все больше убеждаясь в том, что ее намеренно ввели в заблуждение, девушка свернула на грунтовую дорогу и остановилась. Затем выбралась из машины и пошла пешком, на ходу кляня на чем свет стоит Джека Харриса. К ее изумлению, едва она одолела небольшой подъем, дорога как по волшебству изменилась, превратившись в аккуратную небольшую ровную аллею. Со своего наблюдательного пункта Лайза смогла разглядеть верхушку крыши дома, выглядывавшую из-за деревьев.

Лайза вернулась в машину и поехала по дороге. Спортивная машина подпрыгивала и буксовала на гравии. Дом оказался полным сюрпризом для Лайзы. Казалось, его никто не строил, он просто вырос на том месте, где стоял: строение выглядело таким же естественным, как и окружавшая его природа.

Лайза затормозила перед домом, заглушила двигатель и услышала, как где-то в глубине дома отчаянно, словно в агонии, воет какой-то мотор. Девушка вышла из машины и стала огибать дом, как вдруг остановилась и попятилась, оказавшись лицом к лицу с огромным рыжеватым псом, злобно сверкавшим янтарными глазами.

Собака не залаяла и даже не зарычала. Однако к тому времени, когда Лайза добралась до спасительной автомобильной дверцы, псина оказалась так близко, что нечего было и думать о том, чтобы забраться внутрь: ни времени, ни места не оставалось. Девушка все крепче прижималась к машине, а собака, по-прежнему не сводя с нее жутких злобных глаз, уселась чуть ли не на ноги девушки… и ухмыльнулась.

Гигантский красный язык влажно облизал белые клыки, и Лайза тут же вообразила, как слюна капает на ее голубую шелковую юбку и неуместные в данной ситуации дорогие туфли. Однако опустить голову и проверить не решилась. И тут животное сжало клыками ее правое запястье и впервые издало звук.

Это было не рычание, а скорее стон, поднимавшийся откуда-то из глубин собачьей груди, едва более различимый, чем бешеный стук сердца Лайзы. Только тут девушка сообразила, что собака, видимо, не собирается пускать в ход свои зубы, хотя это было слабым утешением.

Снова издав странный полустон-полувзвизг, пес осторожно потянул девушку за руку и пошел — с Лайзой на буксире — в обход дома, куда она и собиралась с самого начала.

Лайза попыталась сопротивляться. Пес остановился, снова издал странный звук, а потом двинулся дальше, уже с большей решимостью и чуть крепче сжав челюсти, но не так, чтобы причинить боль, просто клыки слегка вдавились в кожу. Но хватка была такой, что у Лайзы и в мыслях не было пытаться вырваться.

— Ну ладно, раз ты настаиваешь, — услышала собственный голос Лайза и была вознаграждена укороченной версией визга. Затем псина прибавила ходу, и Лайзе пришлось буквально бежать трусцой, чтобы не отстать. Они обогнули угол, пробежали вдоль боковой стены, снова завернули за угол. И тут… невзирая на сжимавшие ее руку челюсти, Лайза твердо решила, что не сделает дальше ни шагу и не позволит чудовищу подтащить себя прямо к ногам самого потрясающего образчика мужской породы, какой ей когда-либо доводилось видеть.

Джек Харрис! Ну конечно же, это он! Внешность мужчины настолько соответствовала низкому хрипловатому голосу, который Лайза слышала по телефону, что, не будь собаки, девушка с трудом удержалась бы на ногах. Псина решила проблему, остановившись вместе с Лайзой, затем уселась на задние лапы, даже не ослабив хватки на запястье девушки.

Мужчина балансировал на высокой стремянке, повернувшись к Лайзе в полупрофиль. Его глаза были скрыты под защитными очками, но остальная часть лица была видна вполне отчетливо. Казалось, оно все состояло из линий и углов: выступающая челюсть, темная от щетины, упрямый рот, нос такой крючковатый, что его без преувеличения можно было назвать клювом. Волосы были гораздо темнее, чем у Лайзы, зато такие же непокорные и, как весь мужчина, покрыты древесной стружкой.

Стружка покрывала и густую поросль на груди, спускавшуюся от мощных плеч к неимоверно тонкой талии, однако к поношенным джинсам и старым рабочим башмакам стружка не приставала. Руки и грудь мужчины были в узлах мускулов — не грубо выступающих буграх культуриста, но гладких, гибких, крепких мышцах спортсмена.

Пока Лайза стояла в смятении, потрясенная неожиданной притягательностью человека, к которому приехала, Харрис выключил электрическое устройство, с помощью которого вгрызался в массивное бревно вдвое выше себя ростом. Затем подержал его некоторое время на расстоянии, пока оно не перестало крутиться, легко бросил инструмент на землю и привычным движением стряхнул стружку с волос. И только после этого он, по-видимому, заметил присутствие Лайзы.

Девушке казалось, что все происходит как в замедленной съемке: Харрис протянул руку, снял защитные очки, открыв глаза такого же янтарного цвета, как у собаки. Глаза скользнули вниз, вверх, затем вбок, оглядывая каждый дюйм тела девушки, оценивая, взвешивая, отмечая пропорции, линии, изгиб бедер, холмики грудей, вздернутый подбородок.

Осмотр продолжался, Харрис явно не обращал внимания на чувство неловкости, испытываемое Лайзой, все еще удерживаемой гигантским псом, в то время как его хозяин оценивал ее возможные изъяны или что там еще. А когда он наконец заговорил, то обратился к своему ужасному псу!

— Ну и свинья же ты, Забияка! — произнес Харрис, устало покачав головой и стряхнув очередную порцию опилок. А потом широкая улыбка обнажила ровные белые зубы, скульптор слегка наклонился и продолжил разговор с собакой, словно Лайза была уткой, добытой на охоте. — Ну что ты стоишь, большая дворняга? Давай делай все как следует.

Странный ворчливый взвизг прозвучал теперь на высокой ноте, огромный пес вскочил на ноги и подтащил потрясенную Лайзу к хозяину. Затем он снова сел прямо перед Харрисом и вытянул вперед морду с зажатой в ней рукой девушки.

— Оставь ее, — скомандовал Харрис, протягивая ладонь, чтобы взять руку Лайзы, и пес тут же выпустил запястье девушки. — А теперь иди ложись, дурень ты этакий, и моли Бога, чтобы у этой женщины еще осталось чувство юмора!

Псина радостно взвизгнула и отошла, а Харрис так и остался в полусогнутой позе, поворачивая запястье Лайзы сильными пальцами, обследуя его так же внимательно, как перед этим изучал саму девушку. Только теперь пальцы касались ее кожи. Ноги, ставшие ватными после выходки собаки, теперь были готовы окончательно подвести ее.

— Прекрасно, — негромко произнес Харрис и, к изумлению Лайзы, опустил голову и покрыл поцелуями сначала запястье, затем тыльную сторону ладони и, наконец, с классической галантностью — пальцы девушки. Поцелуи были так легки, что, не происходи все это на ее глазах, Лайза могла бы решить, что они ей померещились.

Если бы я была из тех, кто по любому поводу млеет, со мной все было бы кончено, подумала девушка. Тут Джек Харрис выпрямился, по-прежнему держа руку Лайзы, и два янтарных смеющихся маячка заглянули ей в глаза.

— Ни единого следа, — произнес он с широкой, почти насмешливой улыбкой. — У этого пса поразительная пасть. Надеюсь, она останется такой же мягкой, когда пес вырастет.

— Вырастет?! — Лайза услышала, как ее голос сорвался на писк, но ничего не могла с собой поделать. Одной мысли о том, что этот зверь станет еще больше, чем сейчас, было достаточно, чтобы она начисто забыла все, что собиралась сказать, — во всяком случае, на некоторое время.

— В размерах песик не особенно увеличится, но пока он всего лишь щенок, — последовал ответ. — До зрелости ему еще по меньшей мере год.

Этого было довольно, чтобы Лайза пришла в себя.

— Что ж, надеюсь, когда он вырастет, его пасть станет вроде капкана и он слопает вас на завтрак, обед или ужин! — отрезала она, вырывая руку и отступая назад. — Ничего другого вы не заслуживаете, раз наградили бедное беспомощное животное такой дурацкой кличкой.

Девушка совершенно позабыла страх, испытанный ею в первую минуту при виде собаки, и уж тем более — смущение оттого, что ее притащили как подбитую утку. Для Лайзы сейчас существовал только этот неотразимый мужчина, чей взгляд и прикосновение были для нее сигналом опасности, которым она готова была пренебречь.

— Если бы я совсем не знал вас, то мог бы подумать, что вы несколько истеричны, мисс Нортон. Куда подевалось ваше восхитительное чувство юмора?

— Потерялось, когда ваша чертова собака тащила меня по двору, — буркнула Лайза. — И особенно когда вы озаботились единственно состоянием ее драгоценной пасти. А как насчет моего нежного тела?

— Забияка — сама доброта, — терпеливо объяснил Харрис. — И вашему нежному телу, мисс Нортон, ничего не грозило — во всяком случае, от моего малыша. — Невероятные янтарные глаза Харриса искрились смехом, пристально следя, поняла ли Лайза намек, содержавшийся в последней фразе. — А теперь идемте, угощу вас кофе. Я приведу себя в порядок, а потом поглядим на дерево, что вы привезли. О'кей?

Нет, не о'кей, подумала Лайза. Вот нисколько не о'кей после того, как она увидела выражение глаз Джека и ощутила его губы на своем запястье. Тем не менее девушка послушно последовала за Харрисом в дом, бросив настороженный взгляд в сторону огромного рыжего пса, отправившегося за ними по пятам.

В светлой, просторной и на удивление опрятной кухне Харрис наполнил чашку Лайзы кофе из кофеварки, поставил перед ней на стол из черного дерева молоко и сахар, а затем исчез в коридоре, бросив через плечо, что не задержится.

И не задержался. Лайза еще потягивала кофе, наблюдая за следившим за ней псом, когда Харрис вернулся с влажными после душа волосами: на нем были чистые джинсы и белая тенниска, еще отчетливее подчеркивавшие его роскошные мускулы.

Налив себе кофе, скульптор плавно обогнул стол и уселся напротив Лайзы, подняв чашку приветственным жестом, в котором читалась не то насмешка, не то любезность, а может, и то и другое.

— Полагаю, мне все же следует извиниться за столь невежливый прием, — заметил он с легкой ухмылкой, явно говорившей об обратном. — Если это послужит вам утешением, могу сообщить, что Забияка выкинул такой номер первый раз в жизни. Понятия не имею, что на него нашло, но готов похвалить его за хороший вкус.

При упоминании собственного имени пес издал подобие заинтересованного стона, хотя до этого вообще не шевелился и лишь проводил огромным языком по громадным клыкам. Лайза не удостоила сообщение ответом.

— Вижу, на вас это не произвело впечатления, — заключил Харрис, вежливо помолчав, чтобы дать Лайзе возможность отреагировать. — Хорошо, будем считать эту тему исчерпанной и давайте займемся делом. Начните сначала и расскажите мне об этом замечательном дереве и о заказе, который вы готовы мне предложить.

— Отлично, — ответила Лайза, радуясь возможности снова почувствовать под ногами твердую почву. — Дерево, как вы уже знаете, — хуонская сосна. Вот только оно… особое. Отец вывез его из юго-западных чащоб много лет назад, когда я была еще девочкой. Он рассказывал мне, как тащил его много миль на импровизированных носилках, — кажется, он тогда вел какие-то изыскания в том районе. С тех пор отец хранил дерево, пока оно не перешло ко мне, и для него эти бревна значат очень-очень много.

— Почему?

— Почему дерево отцу так дорого? Ну, наверное, потому что ему стоило таких трудов его достать, — отозвалась девушка. — У отца были большие планы — по-моему, он хотел заняться тем же, чем и вы. Я знаю, что он окончил специальные курсы — резьба по дереву, ваяние и всякое такое.

— Но так и не собрался что-то сделать с этими огромными бревнами?

Лайза помолчала. Что мелькнуло на этом суровом лице — сарказм или простое недоверие? Как бы там ни было, это выражение исчезло, едва появившись.

— Отец как-то сказал мне, что сначала боялся трогать дерево, а когда достаточно обучился, то понял, что мастерства ему не хватает и никогда не хватит, вот и оставил все как есть. По-вашему, это разумно?

— Ваш отец, похоже, поразительный человек, — последовал ответ, голос Джека звучал совершенно искренне, даже чуть удивленно. — В наше время найдется немного людей, у кого хватает мозгов признать, что их возможности хоть в чем-то ограничены, и честности, чтобы правильно поступить, зная свои способности.

— Мой отец — замечательный человек, — отозвалась Лайза.

— Не сомневаюсь. Но прошу вас, рассказывайте дальше. Стало быть, вам досталось редкое дерево и вы привезли его мне. Вы тоже хотите заняться резьбой по дереву?

— Я? Ни в коем случае, — рассмеялась девушка. — Нет, дело в том, что, как я уже говорила, скоро семидесятипятилетие отца, а он один из ваших самых преданных почитателей — я об этом не упоминала? И поскольку он большой оригинал и у него все есть, мне захотелось подарить ему нечто действительно особенное. Вот я и подумала, что вы могли бы сделать… как это называется?., его бюст из его редкого дерева… — Лайза помолчала и заставила себя взглянуть Харрису прямо в лицо. — Но теперь я передумала.

В янтарных глазах зажглись удивленные искорки, и скульптор понимающе кивнул.

— Вы передумали после того, как приехали сюда, как я полагаю. Могу я спросить почему?

— Ну, это-то просто. Я всего лишь поняла две вещи, которые должна была понять много раньше: отец не настолько тщеславен, чтобы желать иметь свой бюст, а вы все равно такого рода скульптуры не делаете. Вы прославились тем, что умеете извлекать из дерева то, что в нем заложено, или, во всяком случае, то, что в нем видите. Теперь меня не удивляет, почему вы так заупрямились при слове «заказ».

Сделав это признание, Лайза почувствовала себя дурой, если не хуже, — ведь ей с самого начала следовало все это знать. Но она была так одержима идеей сделать отцу по-настоящему уникальный подарок, что совершенно забыла о реальности.

Девушка бросила взгляд на Джека Харриса, зная, что если бы она умела краснеть, то уже бы вся пылала. Ей было грустно, что все так обернулось, но она смирилась.

Темная бровь медленно поползла вверх, и Лайза была почти уверена, что янтарные глаза затуманились подозрением. Однако в голосе Харриса подозрения не чувствовалось.

— Вот уж поистине любопытное откровение, — произнес он, вставая, чтобы налить кофе, даже не поинтересовавшись, хочет ли Лайза еще. — Впрочем, это неудивительно, не считая разве что времени.

— Я что-то не понимаю, — отозвалась насторожившаяся Лайза. Его заявление было чуточку слишком вежливо, слишком легко сделано.

Харрис пожал плечами.

— Судя по тому, что я слышал о вашем отце, он уж точно не отличается тщеславием. Иначе назвал бы своим именем какой-нибудь из своих торговых центров. Что касается всего остального… — Он снова пожал плечами, на сей раз с легкой улыбкой. — Теперь, когда я наконец вас «вычислил», я несколько удивлен, что вам понадобилось так много времени, чтобы понять мое отношение к работе. В конце концов, вы ведь сами художница.

Лайза инстинктивно напряглась, оттого что ее так быстро узнали, ожидая в связи с этим совсем других комментариев, однако почти сразу успокоилась. Но когда она заговорила, в голосе девушки звучала нескрываемая горечь.

— Что ж, спасибо. Приятно знать, что есть еще кто-то, кто так считает.

И снова поднялась вверх бровь, но в этот раз в его глазах сверкнуло еще что-то, помимо подозрения. Мрачное веселье? Враждебность? Может, даже презрение, подумала девушка.

Как бы там ни было, одно ясно: Джек Харрис, может, и жил в уединении, но определенно был в курсе событий. Лайза не знала, получило ли ее дело такую же громкую огласку на острове, как на материке, но, судя по всему, здесь оно тоже нашумело. Или у Харриса хорошие связи в мире искусства, что тоже вполне вероятно.

— Так вот что вы делаете на Тасмании — зализываете раны.

— Или решила все бросить? Почему вы об этом не спросите? — поинтересовалась Лайза, стараясь заглянуть ему в глаза, ибо за последние три месяца она снова и снова задавала себе эти вопросы, и ответы ей очень не нравились.

К двадцати пяти годам Лайза создала себе репутацию модного модельера-дизайнера, известного в стране и за рубежом. И добилась этого исключительно своим талантом и трудом — огромным и тяжким. Теперь, спустя четыре года, девушка ощущала себя покрытым шрамами ветераном: ведь ей пришлось пережить долгую и ожесточенную битву в суде за авторские права, причем начал ее человек, которому она безоговорочно доверяла… за которого собиралась замуж.

Ее имя, репутация и талант чуть было не были втоптаны в грязь, она испытала горечь предательства, хоть и выиграла тяжбу в суде и вышла из нее вполне состоятельной. Затем Лайза продала свою марку международному агентству, что ее значительно обогатило, и уехала на Тасманию, родину отца, чтобы начать все заново.

— Нет ничего позорного в том, чтобы отступить и собраться с силами, — произнес Харрис, похоже, вполне искренне. — И не я завел разговор о том, что вы сдались. Что касается всего прочего, в конечном итоге вы ведь победили.

Победила? Лайза постоянно задавала себе этот вопрос. Да, она выиграла дело в суде, выиграла от продажи своей фирмы — материально. Однако из этой битвы Лайза вышла настолько измученной и уязвимой, что у нее не было никакого ощущения победы. Ей казалось, что ее репутация запятнана навсегда. А в мире моды посчитали, что раз она продала свое дело, то с ней покончено.

— А я на самом деле победила? — спросила Лайза, обращаясь больше к себе, чем к Харрису, и даже не сознавая, что говорит вслух, пока не увидела выражения его глаз. На этот вопрос она не находила ответа, да и не пыталась.

— Пошли, покажете мне ваше паршивое дерево, — проворчал Джек Харрис. — После всего, что вы рассказали, я крайне заинтригован.

Лайза не успела возразить, как он схватил ее за запястье, принудил встать и, по-прежнему держа ее за руку, направился к двери.

— Но… теперь уже нет смысла с ним возиться, — запинаясь, произнесла Лайза, когда они вышли из дома, и огромный пес пронесся мимо, едва не сбив девушку с ног.

— Очень даже есть смысл, — возразил Харрис, таща ее за собой к машине. — Я выслушал историю, как было добыто дерево, историю вашего отца, и теперь мне не терпится посмотреть, есть ли история у самого дерева.

Лайза невольно улыбнулась и подумала, что, наверное, на нее так действует рука, сжимавшая ее пальцы.

Джек Харрис достал из машины два больших бревна хуонской сосны, взвалил одно на плечо, второе сунул под мышку и направился к мастерской позади дома. Лайза последовала за ним, восхищаясь тем, как легко он справился с этой задачей. Ей самой понадобилось собрать все силы, чтобы перекатить бревна по гаражу снятого ею дома в Лонсестоне, а погрузка их в машину вообще потребовала просто титанических усилий.

Харрис снял бревно с плеча и установил его на некоем подобии пьедестала, а второе небрежно уронил в груду опилок, куда дерево плюхнулось с глухим стуком.

Теперь для скульптора Лайза, да и весь окружающий мир перестали существовать — он видел только дерево. И начался долгий и тщательный осмотр бревна со всех сторон. Харрис медленно кружил вокруг пьедестала с терпением дикого зверя на охоте, то замедляя шаг, то ускоряя, и искал… что он искал?

Как бы там ни было на самом деле, но Лайзе в поведении скульптора чудилось нечто первобытное, атавистическое. Его движения напоминали ритуальный танец, и Лайза неожиданно поняла, что он не то поет, не то разговаривает — то ли с собой, то ли с деревом. В его речитативе было что-то стихийное, Лайза не разбирала слов, но почему-то была уверена, что он общается с сосной.

Как глупо, подумала Лайза. И тут Джек неожиданно поднял бревно, убрал его и поставил на пьедестал второе, большего размера. Снова началось представление, чем-то напоминавшее предыдущее, и одновременно совсем другое.

Опять во всем мире остались лишь художник и дерево. Харрис смотрел на него и видел… Что он видел? Лайза знала, что ей самой этого ни за что не разглядеть, да и никому на свете это не под силу, пока талант Джека не облечет это нечто, видимое только ему, в зримый образ.

Лайза как в трансе наблюдала за Харрисом, а он поставил два бревна рядом на высокую скамью и стал поворачивать их во все стороны, отступая назад, чтобы оглядеть с разных точек.

Затем подошел к бревнам и стал их ощупывать, что повергло Лайзу в еще большее смятение. Тонкие сильные пальцы скользили по поверхности дерева на удивление бережно, это было не просто прикосновение, а нежная ласка.

У Лайзы по коже побежали мурашки — она представила себе, как эти пальцы вот так же нежно, умело и чувственно скользят по ее телу. Это возбуждало, но и немного пугало. Девушка вздрагивала, просто наблюдая за скульптором: впечатление было такое, что чувствительными пальцами он видит душу дерева, как она видит его поверхность.

Когда Харрис наконец закончил, слегка тряхнув головой, словно вернулся издалека, его взгляд устремился на Лайзу. Теперь эти глаза были не просто янтарного цвета, они полыхали огнем.

— Ваш отец, сам того не зная, оказался мудрее, чем думал, — приглушенно, почти благоговейно произнес он. — Это дерево выше всяких похвал, и даже я не уверен, что сумею извлечь из него все самое лучшее, хотя мне бы очень хотелось попробовать. Надеюсь, вы продадите его мне?

— Продам? — Лайза задала вопрос себе, а не Харрису. И ответ как-то не складывался. Хоть она и не могла увидеть того, что разглядел в дереве художник, хуонская сосна не была просто сырьем, как, например, кирпич, глина, ткань. Ведь ценность дереву придавала та уникальность, которую мог уловить в нем только Харрис, а как можно наклеить ярлычок с ценой на эту уникальность? — Не знаю, — отозвалась она, подойдя к бревнам и положив руку туда, где только что лежали пальцы художника. Но ее собственные пальцы были слепы и нечувствительны. — Я не понимаю, что в них такого особенного. Я ведь не могу дотронуться до дерева, как вы… и увидеть.

— А вы попробуйте.

Теперь глухой голос звучал прямо у нее над ухом, его пальцы накрыли ее руку и стали водить по древесине.

— Закройте на минутку глаза и попытайтесь дать вашим пальцам ощутить фактуру, изгибы дерева, — прошептал Харрис. — А теперь взгляните снова и увидите, какая разница.

Лайза сделала попытку, однако, закрыв глаза, она ощутила лишь его пальцы на ее руке, водившие ею. Прикосновение Джека оказалось теплым, настойчивым, еще более теплым было его дыхание над ее ухом. И когда девушка открыла глаза, дерево поплыло у нее перед глазами. Она видела лишь невероятно длинные пальцы со сбитыми ногтями и еще острее ощутила его близость.

Лайза снова закрыла глаза, и на этот раз словно что-то вспыхнуло в ее мозгу, и она ощутила, что и Джек Харрис уловил это.

Сильные пальцы-созидатели, водившие ее рукой, теперь двигались по ее запястью, проследили пульс и скользнули по нежной коже к локтю. Другая рука, лежавшая на ее плече, тоже пришла в движение, она не шарила, но нежно исследовала кожу девушки под шелковой блузкой.

Ощущение было… необыкновенным. Но опасным, даже чересчур. С минуту Лайза блаженствовала, затем неожиданно выпрямилась и отпрянула, отчаянно заморгав.

— Я… извините, — пробормотала девушка, не зная толком, за что извиняется и почему.

Харрис, казалось, даже не заметил, как она отшатнулась. Он даже не смотрел на Лайзу, все внимание было снова сосредоточено на двух бревнах. И все же Джек ощутил ее тело, Лайза почувствовала это, поняла. Однако если теперь он предпочитал не обращать на нее внимания, что ж, тем лучше. Она будет вести себя точно так же.

— Вы ведь понимаете, что я представления не имею, как оценить это дерево, если, конечно, допустить, что я решу продать его вам? — пояснила Лайза.

Харрис ухмыльнулся, и девушка увидела, как в его глазах, насмехаясь над ней, пляшут чертики.

— Зато я прекрасно это знаю, если, конечно, вы мне доверяете, — заявил Харрис и назвал цену, Лайза почему-то поняла, что она гораздо выше реальной стоимости дерева. Она сообщила об этом Джеку, и его улыбка стала еще шире.

— Вы забываете плату за доставку, — заметил Харрис. — Обычно мне приходится тратить много дней, иногда целые недели на поиски необходимого мне дерева; мне впервые привезли его прямо на дом.

Лайза лихорадочно соображала, не обращая внимания на его любезность. Она не сказала Харрису, да и не собиралась, что цена была не настолько высокой, несмотря на очевидную щедрость скульптора, чтобы заинтересовать ее. С тем же успехом можно подарить ему дерево, и дело с концом, подумала Лайза, потом заколебалась, размышляя.

— Есть ли какой-то шанс, что вы успеете выполнить скульптуру из одного бревна до папиного юбилея? — спросила она наконец.

Харрис пожал плечами.

— Зависит от обстоятельств.

— От каких? Или у вас так много работы, что вы не станете даже пытаться?

— О, попытаться могу. Если уж на то пошло, то я обязательно попытаюсь.

Он протянул руку и коснулся более крупного бревна.

— То, второе, лишь что-то мне шепчет, зато это кричит во весь голос! Но от замысла до готового произведения долгий путь. Уверен, вы это понимаете.

Лайза кивнула. Это она понимала: процесс творчества у Харриса мог быть не таким, как у нее, но общего было много.

— Дадите ли вы мне право первой купить скульптуру, если она будет выполнена в срок?

Теперь задумался Харрис. Лайза поняла, что задела какую-то струну в его душе, но не знала какую. Глаза художника потемнели, взгляд стал бесстрастным, и девушка не могла распознать, то ли он сердится, то ли просто обдумывает ее слова.

— Вы серьезно говорите «если» или это просто обходной путь поставить меня в конкретные рамки?

— Я сказала «если будет готова» и сказала это серьезно. Мы сейчас говорим не о заказе. Я просто прошу дать мне право первой купить скульптуру, если она будет закончена вовремя.

— Но сначала она должна быть выставлена, — наконец объявил Харрис. — У меня намечается большая выставка — прямо перед днем рождения вашего отца. И вторая через несколько месяцев. На одной или другой скульптура должна быть выставлена.

— Но если она будет уже продана…

— Продать — это еще не все. — В голосе его зазвучали упрямые нотки — это говорил Харрис-художник. — Нет смысла создавать произведение, если его смогут увидеть всего два человека, кроме меня.

— Что ж, нет смысла и сделать отцу подарок, и сразу отнять его, чтобы вы смогли выставить скульптуру, — отозвалась Лайза.

— А почему бы и нет? Что ж, в общем, я понимаю вас, но, думаю, никаких недоразумений не будет. Ваш отец, возможно, обрадуется такому повороту событий.

— А может, и нет. Отец — прекрасный человек, но у него очень своеобразное представление о некоторых вещах.

На это Джек Харрис открыл рот, чтобы что-то ответить, но закашлялся. Лайзе удалось разобрать, что смысл сводился к слову «наследственное». Она сердито воззрилась на Харриса, но тот лишь прочистил горло и ответил ей совершенно невинным взглядом, показавшимся Лайзе насквозь фальшивым.

Правда, через секунду выражение лица Харриса изменилось, и Лайза уже не могла ничего на нем прочитать. А тот явно не стремился ее просвещать: он просто смотрел, и янтарные глаза изучали лицо, волосы, фигуру Лайзы с наигранным небрежным любопытством. Однако девушка поняла, что небрежности здесь не было и в помине.

В этом взгляде было что-то, напоминавшее Лайзе то, как Джек осматривал бревна хуонской сосны: взгляд стал рассеянным, словно он не просто смотрел на девушку, а проникал в ее душу. И это весьма обескураживало.

Затем Харрис тряхнул головой, словно возвращаясь в реальный мир, бросил взгляд на дерево, потом перевел его снова на Лайзу. Молча он обошел вокруг девушки, и на короткое мгновение той показалось, что он хочет протянуть руку и коснуться ее лица, как слепой. Однако Харрис лишь слегка улыбнулся.

— Полагаю, единственный способ решить дело к удовлетворению нас обоих — это закончить скульптуру так, чтобы выставить ее, а потом подарить вашему отцу, — заключил он. — Разумеется, при условии, что она окажется такой, какую вы захотели бы подарить, и что вы сможете себе это позволить. — Последние слова были смягчены легкой улыбкой, и Харрис продолжал: — Беда в том, что это ставит меня в весьма щекотливое положение: мне не нравится идея работать в таких жестких рамках… и с такими ограничениями. Я просто обязан предупредить вас, что это может сорвать весь проект, поскольку если у меня в голове не уложится образ, то и в дереве ничего не выйдет. — И он выразительно помахал пальцами.

— Мне кажется, я вас понимаю, — настороженно отозвалась Лайза: он явно что-то задумал, вот только что?

— Так что первым условием будет то, что вы не увидите моей работы до тех пор, пока все не будет закончено, независимо от сроков. Если это вас утешит, могу сообщить, что никто другой тоже не увидит скульптуру, потому что я хочу избежать посторонних мнений, будь то плохие или хорошие. По той же причине некоторые писатели отказываются говорить о своей работе, пока пишут, на случай, чтобы обсуждение не увело их в сторону от основной мысли, возникающей у них стихийно.

— Согласна. — Принятие решений всегда давалось Лайзе без труда. Этот опыт она приобрела за годы работы в суровом мире бизнеса. А сейчас принять условия Джека, по крайней мере, было легко.

Джек Харрис вежливо кивнул в ответ и улыбнулся готовности девушки.

— Второе условие, пожалуй, будет потруднее, — заметил он.

— Полагаю, вы хотите, чтобы я не брала с вас деньги за дерево? — предположила Лайза, вопреки предчувствиям надеясь, что все закончится вот так просто, поскольку все равно уже собралась подарить Харрису сосну.

Глаза скульптора смеялись. Он покачал головой.

— Гораздо труднее, — ответил он, — потому что вы уже и так решили мне его подарить.

Лайза не удержалась от улыбки.

— Вы так уверены в себе, что это просто опасно. Или вам неизвестно, как это рискованно — считать, что вы уже раскусили женщину? Некоторые из моих приятельниц после такого заявления назло бы передумали.

— Верно, но, по-моему, вы к их числу не относитесь. Честно говоря, я почти уверен, что вы согласились бы на мое условие не глядя.

— В таком случае вы не только художник, но еще маг и волшебник! — воскликнула Лайза. — Я ведь не вчера родилась.

— Не сомневаюсь. Я так подумал, потому что вы столь решительно настроены сделать отцу именно этот подарок и…

— Продолжайте.

— Нет уж, теперь моя очередь кое-что показать вам, — объявил Харрис, поднимаясь с грацией дикой кошки. — Идемте, заодно увидим, насколько у вас серьезные намерения.

Лайза последовала за ним в дальнюю часть дома и была просто потрясена, увидев, какую просторную студию он оборудовал себе. Это было большое восьмиугольное помещение с огромными окнами и стеклянным потолком. Лайза догадалась, что он это сделал для того, чтобы добиться нужного освещения.

На всех окнах висели тяжелые шторы и были установлены защитные экраны от солнца. Несмотря на то, что несколько окон оказались открыты, в помещении было гораздо теплее, чем на улице.

Харрис небрежно махнул рукой в сторону резной скамьи — единственного сиденья в комнате, затем направился в другой конец студии, поднял грубо вырезанную фигуру, принес ее и поставил на платформу высотой примерно до пояса.

— Надеюсь, вы понимаете, что скульптуры, над которыми в данный момент работаю, я тоже обсуждать не люблю, — заметил он, избегая встречаться взглядом с Лайзой. — Но здесь особый случай. — И он пожал плечами, словно извиняясь, что пришлось погрешить против правил.

— Ну и не обсуждайте, — отозвалась Лайза, подходя поближе к скульптуре высотой в человеческий рост. Пока еще было сделано немного, но этого уже оказалось достаточно, чтобы понять, что именно увидел Харрис внутри дерева. Похоже, это какая-нибудь морская нимфа или русалка, поднимавшаяся из едва намеченных волн. Более или менее отчетливо были видны только волосы, верхняя часть оставалась нетронутой, а нижняя намечена приблизительно, чтобы очертить размеры фигуры.

Пока Лайза рассматривала скульптуру, Джек подвинул резную скамью к платформе и с покаянной улыбкой сделал знак девушке снова сесть. Намек был более чем прозрачен.

— Вы хотите, чтобы я позировала для этой русалки?

— Вы ей нужны, — просто сказал Харрис. — У нее уже есть ваши волосы, я заметил это сразу, когда вы приехали. Мне пришлось на них остановиться, и теперь я знаю почему — я ждал вас.

— Но это же глупо! — запротестовала было Лайза и тут же прикусила язычок. Не ей ставить под сомнение логику или отсутствие таковой у художника высшего класса. Лайза уже заметила какой-то блеск в янтарных глазах — смятение, гнев, желание замкнуться в себе? Говорить еще что-то было бы неразумно и небезопасно.

Они смотрели друг на друга, боясь произнести хоть слово. Лайзе хотелось снова взглянуть на скульптуру, но она не могла оторвать глаз от настойчивого взора Харриса. Сама мысль о том, что русалка ждала ее, была по меньшей мере дикой. Но если это обеспечит ей подарок ко дню рождения отца, и вовремя…

— Вы хотите, чтобы я позировала до того, как вы займетесь подарком для отца, или после? — спросила девушка, тщательно стараясь придать голосу спокойствие и непринужденность.

— Думаю, одновременно, — отозвался Харрис. — Но эту скульптуру я действительно хочу выставить после юбилея вашего отца, так что приоритет вы получите. Впрочем, я вам и так его уже обещал.

— И как часто или как долго… и вообще… мне придется позировать? Мне ведь надо заново создавать свое дело, и я не могу все бросить и мчаться сюда каждый раз, когда вам приспичит пару минут поработать.

Харрис усмехнулся.

— Я обычно так не работаю. Но, разумеется, надо обеспечить тылы. Если вы, конечно, серьезно. Мне бы не хотелось, чтобы в середине работы вы вдруг передумали, потому что подарок вашему отцу уже будет готов.

— Этого не будет.

— Хорошо, так вы согласны?

Лайза с минуту поразмыслила: идея была соблазнительной и одновременно пугала ее. Наконец она кивнула:

— Да. — Затем повторила более твердо: — Да, я согласна.

Улыбка художника на мгновение напомнила девушке взгляд его собаки. Того и гляди облизнется.

— Ну что ж, раз уж вы здесь, может, начнем прямо сегодня?

— Отлично, — отозвалась Лайза, хотя ей вдруг стало не по себе.

— Вот и хорошо, — произнес Харрис и потянулся за мягким карандашом. — Тогда раздевайтесь, пожалуйста, и за дело.

Джек с трудом сохранял невозмутимость, следя за сменой выражений на очаровательном личике Лайзы.

На короткое мгновение он пожалел о своих словах, но лишь на мгновение. Потом чутье игрока пересилило, и Джек увлекся, пытаясь вычислить реакцию Лайзы, угадать, что она сейчас скажет. Как она вообще выйдет из положения?

Харрису было нужно ее лицо. Какое там нужно — просто необходимо! Именно это лицо ускользало от него в дереве. А ведь он уже создал ее волосы, видел в древесине основные линии ее фигуры. Она была сиреной… или должна стать ею.

И как она прекрасна! Необычная красота, подчеркнутая внутренней силой. Харрис лишь смутно помнил статьи о ее сражениях в суде, однако, увидев девушку и поговорив с ней, ясно представил, какого напряжения ей стоила эта история.

Ну и что ты теперь будешь делать? Валяй, играй дальше в свои дурацкие игры, подумал Харрис, по-прежнему наблюдая за Лайзой Нортон, завороженный выражением ее лица, на котором теперь была написана решимость.

Она сама профессионал и знает, что он тоже профессионал, потому-то и искала встречи с ним. А при ее опыте работы модельером вряд ли у нее остались какие-то предрассудки относительно наготы. Впрочем, для того чтобы закончить сирену, ему много было и не нужно.

На мгновение в мозгу Харриса предостерегающе мелькнул образ Марион, чья красота была изувечена безумием, да еще подлил масла в огонь его дар, благодаря которому он воплотил это безумие в дереве. Однако художник отмахнулся от этих мыслей.

Нет, подумал он, здесь совсем другое. Не может быть, чтобы эта девушка была похожа на Марион. И кроме того, Лайза Нортон была ему необходима, если он хотел создать самую прекрасную сирену, хотя ни за что бы в этом ей не признался.

И потом, она мне начинает очень нравиться, подумал Харрис, молча глядя на Лайзу и мысленно моля ее принять вызов, включиться в игру.