Истинное наказание

Глава 2

Я очнулась в небольшой комнате, почему-то без дверей и окон, странно освещенной – пугающий сумрак разгонял, стоящий в центре на полу светильник. Вернее, высокая просторная клетка, пронизанная лучами света, в которой сидела птица. Немаленькая такая животинка, ростом с полметра, с коренастым, бочкообразным телом, с сильными короткими лапами, скрюченными пальцами, вооруженными мощными черными когтями. С красивыми, яркими, оранжево-рыжими, густыми перьями в коричневую крапинку. Над огромными, круглыми, нереально желтыми глазами торчали забавные черные ушки – длинные перья. Может, это филин – одна из крупнейших лесных птиц, как-то раз виденная мной в журнале или книге. И запомнившаяся, потому что слишком отличалась от постоянных голубей, ворон, воробьев и прочих обитателей городских дворов и помоек. Только конкретно эта особь показалась мне мелковатой, хотя вполне симпатичной, даже умненькой совушкой. Но я не спец по птицам, может и такие карликовые бывают?! Или это самочка?

Разглядывая сову, вспомнила, что тогда читала. Уши-перья помогают этим хищным птицам – да-да, они вполне способны добыть зайца! – улавливать малейшие колебания, издаваемые добычей. И умерщвляют крепким загнутым клювом. В общем, несмотря на небольшой размер, передо мной сидел и неотрывно смотрел на меня жуткими желтыми глазищами самый настоящий хищник. Опаснее него только классические орлы, наверное.

Под круглым светящимся совиным взглядом я невольно переступила с ноги на ногу и задумалась: что я здесь делаю и как тут очутилась? А главное – что делать дальше, ведь в комнате, на первый взгляд, нет ни одной двери, чтобы уйти.

Однако все мысли исчезли, поскольку мое движение, похоже, напугало рыжую красавицу, она попыталась распахнуть крылья и взлететь, но ей не удалось. Я с болью в сердце, едва не плача, смотрела, как гордая и красивая птица билась в клетке, долбила ее клювом, клокотала от бессильной ярости и пыталась взлететь… на изломанных, искалеченных и окровавленных крыльях. Багровые капли крови разлетались в стороны, падали на пол, одна даже на мою щеку попала. И словно опалила.

Машинально вытерев ее, посмотрела на покрасневшие влажные пальцы – и во мне будто тумблер переключили. Растерянность, непонимание, туманом дурманившие голову, сменились решимостью. Я ринулась к клетке и распахнула дверцу, приговаривая:

– Тише-тише, маленькая, сейчас мы все исправим. Сейчас мы тебя освободим, сейчас мы тебе поможем…

Я вновь столкнулась с совиным взглядом. Затем все произошло неожиданно, хотя, конечно, в целом-то вполне ожидаемо, если бы перед тем, как действовать по зову души, я бы все-таки подумала. Раненный хищник ринулся на меня, счел врагом, с неожиданной силой и настойчивостью налетал, молотил и так изувеченными крыльями, рвал когтями и клювом. Все вокруг щедро заливала наша общая кровь, и так же щедро нарастала боль от многочисленных ран. Мне казалось, я чувствовала не только свою боль, но и совиную, настолько много ее было.

Я пыталась защитить лицо и глаза, уворачивалась, выставляла руки и страдала от того, что сова калечила не только меня, но и себя добивала. Внезапно шум, крики и попытки расправиться со мной прекратились. Чуть подождав, я осторожно отвела от лица руку и увидела, что сова, раскинув в стороны искалеченные крылья, вновь сверлила меня желтыми умными глазищами, судорожно, урывками дыша. А еще наклонила голову и шевелила черными ушками, словно к чему-то прислушивалась.

Превозмогая боль, я осторожно стащила с себя мягкую, очень девчачью кофточку розово-серого цвета, которую надела утром на важную встречу. И намотала ее на правую руку, кожа на которой сейчас походила на лохмотья. Странно, при таких ранениях и кровопотере я должна бы уже при смерти валяться от болевого шока. А мне, конечно, дико больно, но почему-то на душе еще больнее, за животное обидно: до чего довели!

Я и сама себя поражала – понимала, что надо бы включить мозги, но следовала порывам души. Понимала, что поступаю нелогично и неразумно, но продолжала следовать именно этим порывам. И эта раздвоенность одновременно пугала и дарила небывалую легкость.

– Прости ты и я тебя прощу, – просипела я сове. – Доверься мне, я постараюсь помочь. Чем смогу… Хотя, конечно, мы в этой камере заперты, у меня совсем мало возможностей.

Птица медленно обернула головой едва не на триста шестьдесят градусов, словно проверяла, правду я сказала или нет. Однако дверей и окон в этой комнатке нет, я не врала.

Последующее движение совы заставило меня замереть, когда она двинулась в мою сторону, цокая когтями и волоча по полу за собой метровые полотнища мокрых от крови крыльев. Только непонятно, они больше в моей крови или ее. Птица остановилась лишь вплотную приблизившись ко мне, так и не отпустив моего взгляда, отчего ей пришлось запрокинуть голову. Наконец болезненный вопль, резанувший по сердцу и сова подтянула свои крылья ко мне, буквально обняв ими мои бедра.

Жуткий, пугающий сон, если это сон, хотя чем он еще может быть? Ведь куда-то исчез страх, осталось дичайшее желание помочь, спасти. Я легкими движениями проверила ее, грубо говоря, плечо, предплечье и запястье из которых состоит крыло, вправила сломанные косточки, а потом… потом сращивала их тем теплом и светом, что сам собой полился из моей груди. Словно боль и сострадание, сочувствие и злость на виновников этого преступления, все это преобразовалось в исцеляющую энергию.

– Не бойся, моя хорошая, все будет хорошо. Ты обязательно полетишь. И все небо станет нашим…

Очередной рывок крыльев, только они уже целые, хоть и багровые от нашей с совой смешанной крови. Впрочем, как и я вся, покрытая этими алыми разводами. И, наконец, мы с совой вновь встретились взглядами, мой явно выражал облегчение и счастье, что животное исцелилось. А вот ее нереально желтые глазищи неожиданно потемнели, стали чуточку более живыми, теплыми, добрее, что ли… Только я ошиблась.

Мгновение и эта красивая, рыже-коричневая птица, распахнув во всю ширь и мощь крылья, метра два в размахе, ринулась вновь на меня. Только заставило меня задохнуться от ужаса и непонимания не очередное нападение, не яркая желтая вспышка, а то, что огромная сова в буквальном смысле нырнула в меня. Слилась со мной в одно целое.

Заснеженная дорога с наезженными узкими колеями, по бокам пушистые белоснежные сугробы, а по обеим сторонам темнел плотной стеной сосновый бор. Близился вечер, небо начало сереть, и на нем отчетливо виднелась какая-то нереально огромная серебристая луна. Такую на Земле не увидишь, если только наш любимый спутник не надумает свалиться нам на головы.

И в этой, в общем-то, сказочной картине, совершенно дико и неуместно смотрелись перевернутые сани и бьющиеся возле них в попытке встать на ледяной дороге пара лошадок. На заснеженной обочине лежал видимо кучер, так и не выпустивший хлыст из рук. Чуть дальше скрючившись в жуткой позе, лежала молодая девушка в длинном платье до самых ступней и элегантном бежевом пальто с меховым воротником. Ее темные волосы рассыпались по снегу, шапка валялась в метре, подсказав, что девушка вылетела из саней на полном ходу, а затем ее что-то добило. Ведь пальцы вытянутой руки судорожно сжаты, словно она пыталась ползти, а из уголка рта все еще течет тоненькая струйка крови. Такая красивая, изящная, с тонкими чертами лица и совершенно пустыми, мертвыми карими глазами.

В метре от девушки лежал навзничь крупный красивый мужчина, в распахнутом на груди меховом полушубке под которым виднелся необычный для моего времени расшитый золотом сюртук и жилет под ним. На нем не было шапки, темно-рыжие волосы разметались по снегу, по лицу ползали странные черные линии, словно маленькие змейки, а слишком яркие, какие-то дико желтые глаза тоже мертвым взглядом смотрели вверх.

А чуть дальше, ближе к соснам, шел бой. Настоящий тяжелый бой. Трое мужчин в черных одеждах бились не на жизнь, а на смерть с двумя противниками в белых куртках из валеной шерсти, расшитыми синими рисунками, в штанах тоже из плотной шерсти и сапогах с меховыми отворотами. Меня удивило, что темная тройка была темной в буквальном смысле: с их рук один за другим слетали какие-то черные сгустки, а с губ – завораживающие речитативы, казалось, проклятий или заклятий. Белые бойцы отвечали порывами снега и переливавшимися энергетическими стенками. Неужели они все маги?

Происходившее на моих глазах походило на кадры из какого-то фэнтезийного или фантастического фильма. Только я все никак не могла принять решение: за кого же мне надо переживать в этом кино?

Один из темных очередным выпадом запустил в явно более сильных противников черную мглу. Мгновение – и вместо двух «белых» мужчин в разные стороны отпрыгнули два огромных белоснежных волка, а свет луны заиграл на их мехе серебристыми искорками. Еще один миг – и два безжалостных хищника в чудовищном прыжке преодолели разделявшее их с темными расстояние и обрушились им на головы. А дальше мне хотелось зажмуриться, только я почему-то не смогла. Так и смотрела на кошмарную и безжалостную картину убийства волками трех темных магов.

Теперь снег окрасился багровыми красками смерти не только троих бедолаг, выпавших из саней, но и кровью трех темных магов, разорванных на части.

Осмотрев территорию, два белоснежных чудовища, секунду помедлив, с азартом врезались в ближайший пушистый сугроб, в котором тщательно и забавно повалялись, стирая все следы лесного побоища. Выбрались из снега уже опрятными, сурового вида беловолосыми мужчинами. Один был заметно моложе, хотя ни на грамм не уступал второму, постарше, в мощи и крутости. Оба направились в мою сторону, позволив подробнее их рассмотреть. Но чем ближе подходили, тем более хмурыми и напряженными становились.

– Лаури, займись девочкой, а я к лошадям, – глухо распорядился старший беловолосый гигант.

Молодой, поморщившись, попросил:

– Кейгер… положи тела в сани, отвезем их сразу в Фир к местным стражам.

Дальше этот Лаури оказался прямо напротив меня и, наверное, помогал выбраться из сугроба. Пока я невольно любовалась им, таким высоким, что мой взгляд упирался ему в грудь, и наверняка сильным, ведь видела его в бою. На вид ему лет двадцать-двадцать два, наверное. Но это уже не парень, а молодой мужчина со слишком жестким, нереально синим, словно подсвеченным изнутри взглядом. Слишком уверенными и выверенными движениями.

Я сильно удивилась, потому что ощущала себя лишь зрителем кино, но синеглазый мужчина мягко и осторожно прижал меня к своей груди и грубовато-глубоким, проникновенным голосом с четкими рычащими нотками пытался успокоить:

– Все, малышка. Не плачь, милая. Убийцы твоих родителей понесли заслуженную кару и мертвы! Ну-ну, не плачь, маленькая, к сожалению, иногда так случается, что самые близкие и любимые внезапно уходят. Просто помни, Сияющая Госпожа никогда не оставит их своей милостью, а Белая Эйта позаботится об их душах…

В ушах бились глухие надрывные рыдания, грудь распирала нестерпимая боль, прорывавшаяся короткими вспышками. Перед глазами застыла ткань куртки из светло-серой толстой валеной шерсти. И я ощущала щекой ее грубоватую ворсистость. Картинка сместилась, я вновь смотрела в лицо мужчине, оказавшемуся спасителем, – скуластое, с прямым римским носом, узкими губами, слегка впалыми щеками. Светлые, взлохмаченные, довольно короткие волосы, такие же белые густые дуги бровей над раскосыми глубокими глазами. Такого насыщенного синего цвета, которых просто не может быть в природе. И столько в них сейчас светилось сочувствия и понимания, что хотелось расплакаться от жалости к себе. Такой молодой мужчина, но сколько в нем не только физической силы, но и душевной.

– Их больше… нет… моих родных больше… нет… – услышала я тоненький девичий голосок, прерываемый надрывными, режущими по самому сердцу всхлипами.

– Совсем никого? – глухо уточнил синеглазый красавец.

– Дядя и тетя, – просипела в ответ девица. Или я?

Ведь на своей спине ощущала тяжелую, но согревавшую даже сквозь многочисленные зимние одежды мужскую руку. И внутри меня все сильнее и пронзительнее разливалась дикая душевная боль потери.

– Они не оставят родную кровь, не бойся, малышка, – выдохнул он с облегчением и прижал бедняжку к своей груди.

Только почему-то опять именно я ощущала его широкую, крепкую и горячую грудь, скрытую шерстяной курткой. И невероятную смесь запахов: морозного зимнего леса и яркого мужского пряного, вокруг которых витал пугающий до ужаса флер крови. Который исходил от него самого.

– Готова? Нужно вернуться в Фир, отвезти твоих родителей городской страже, – хрипло выдохнул мужчина с облачком пара.

А я, отстранившись, сквозь пелену слез смотрела в его нереально синие глаза. Картинка начала смещаться куда-то, но я продолжала цепляться за эту синеву, жаль, что утонуть в ней мне не позволили. И кино с темными магами, оборотнями и ужастиком с расчлененкой сменилось новой картинкой.

Я замерла на верхней ступеньке широкой лестницы, глядя на приличных размеров холл, освещенный развешанными на балках лампами. Светлый, натертый до блеска паркетный пол, стены, обшитые полированными деревянными панелями, выглядели вполне респектабельно. Чувствовалось, что этот дом жил своей жизнью, доносились голоса, стук посуды, вкусно пахло теплом, уютом и сдобой. Но почему-то испытывала я уже, кажется, въевшийся под кожу страх, который мерзко царапал сердце.

Резкий толчок в спину – и я, беспомощно взмахнув руками, полетела вниз, а приземлившись, еще и сосчитала собой нижние ступени. Замерла лицом вниз, но краем глаза успела уловить мелькнувшую тень, а потом – запечатлеть ускользающим сознанием появившегося на лестнице парнишку лет шестнадцати. С бледным перекошенным лицом, обрамленным рыжевато-коричневыми волосами, глядевшего на меня круглыми от ужаса, нереально желтыми глазами. Дальше сознание затопила дикая боль, словно из меня с корнем вырывали душу…

Я очнулась у той же лестницы, по-прежнему чувствуя прохладный паркет под щекой и ладонями, только теперь ощущения буквально взорвали все мои органы чувств. Словно это уже не кино, а действительность. Причем – моя!

От пола пахло воском и дегтем, в воздухе опять витал страшный запах крови, кажется, моей. Слышались взволнованные голоса, только я не могла сосредоточиться на беспокойно звучавших словах, охах и ахах. Перед глазами мелькала обувь и подолы одежды, а меня волнами прошивала невыразимая боль. Будто каждая клеточка тела стала чужой и ее на живую пришивали ко мне.

– Целителя! – заголосил испуганный женский голос.

Я вновь уплыла в темноту безвременья. Лишь краешком сознания, сквозь вспышки боли ощутив, как меня осторожно подняли и некоторое время несли, кажется вверх по той самой лестнице, с которой так безжалостно столкнули. Потом уложили на что-то мягкое, воздушное, словно пух. По телу прошелся легкий сквознячок, покрыв кожу мурашками. А следом за ними пришло невероятное тепло, которое странными энергетическими волнами разбежалось по всему телу, принеся облегчение, забрав боль и муки.

– Теперь с вашей племянницей все будет хорошо, госпожа Артемия. Все самое страшное позади, – пообещал приятный мужской голос, когда я уже, кажется, привычно уплывала в странные, но такие реальные и красочные сны.

И в этом сне я была Еженией Фир, девушкой двадцати лет отроду, жительницей невероятного мира Хартан, в котором существует настоящая магия. В отличие от Земли, на Хартане лишь один, но огромный мегаматерик, окруженный океаном. И здесь все воюют не за полезные ископаемые, а источники магии. Эти источники делятся, как полюса магнита, на плюс и минус, только в случае с магией – на светлые и темные.

Светлый и темный источник – это не разделение на хороший и плохой, а характеристика излучаемой энергии, насколько я поняла. Светлой проще управлять, усваивать, генерировать организму и практически без побочных эффектов для тех, кто рожден с ней или на землях, где сама земля испускает светлый фон излучения. Темная сложнее в управлении, тяжелее усваивается, негативнее влияет на своих носителей и имеет кучу побочных эффектов. Зато ее обладатели гораздо сильнее!

Из-за особенностей восприятия и усвоения организмами светлой и темной энергии на заре времен, когда Хартан только-только созидал разумные виды существ, на территориях разнополярных источников сформировались сообщества магически и внешне различающихся разумных.

Вот и теперь в этом уникальном мире проживают, условно говоря, «люди». Но и они отличаются по разным признакам. В том числе по наличию и отсутствию магии. И тем, кому повезло родиться магом, живут до двухсот лет, а «пустышки», в лучшем случае, – половину этого срока. Маги тоже делились на две «партии», на темных и светлых. Значительная часть населения Хартана наделена вторыми ипостасями и различается по ним. Если утрировать: в этом мире живут обычные люди, маги и оборотни, хотя из-за схожего генотипа все они вполне совместимы, поскольку имеют общие корни.

Географическая карта Хартана походит на шахматную доску, где светлые «клеточки» чередуются с темными. А вот административная – похожа на китайскую игру «Го», где на доске перемешаны десятки белых и черных камешков – множество разных королевств, княжеств и своеобразных территорий, подконтрольных отдельным видам оборотней, объединенных в кланы.

Ежения происходит из богатого рода оборотней Фир, которому принадлежит приличных размеров город и внушительные земли под названием Фирская степь. Родовое поместье Фиров расположено за городом. От которого необходимо сперва пару километров по лесной дороге проехать, затем преодолеть каменистый кряж, у подножья которого быстро бежит река Угрюмка, еще пару километров спуститься вниз по холмистой местности и преодолеть оставшееся расстояние по степи. С холмов путникам и местным предстает большое поместье с двухэтажным солидным домом и множеством построек поменьше, хозяйственных и жилых для соклановцев. Главная ветвь рода, которая владеет и из поколения в поколение наследует все это богатство, относится к отряду совиных и похожа на земных филинов. Хотя женщины рода скромных размеров, этакие небольшие забавные совушки, а вот мужчины, наоборот, крупные и опасные пернатые хищники.

Фирская степь входит в состав Дарглана, который представляет собой единое территориальное объединение, которым управляет Верховный совет, выбранный из самых сильных и достойных старейшин. Хотя по факту Дарглан – это добровольный союз кланов, в который вошли совершенно разные рода и даже виды оборотней. Они объединились для защиты от соседних королевств, большинство из которых населено людьми-магам. Ближайшие – темный Ирмунд и светлый Байрат на юго-востоке, впрочем, которому излишняя светлость в свое время не мешала частенько щипать богатых, но разобщенных соседей.

С юго-западной стороны Дарглан граничит с двумя другими людскими королевствами, однако их малые размеры вынуждали этих соседей самих беспокоиться о сохранности земель и населения. Еще Дарглан непосредственно граничит с крохотным медвежьим княжеством, а за горами с мрачным королевством Фейрат.

Как и положено состоятельной и высокородной наследнице клана, в шестнадцать лет Ежения отправилась учиться в престижную магическую школу. Родители выбрали ту, что находится в городе Далиме. Сей крупный и богатый город оборотней расположен недалеко от границ с Ирмундом. А ее директор, умный и дальновидный оборотень, вопреки сложившимся стереотипам о закрытом образе жизни оборотней, нанимал учителей не только из оборотней, но и из Ирмунда, Байрата и даже иных, более удаленных стран. Привлекал лучших, чтобы дать своим ученикам самое разностороннее образование. Первый семестр Ежения буквально купалась в ощущении, что весь мир создан для нее и обещает только самое светлое и счастливое будущее. Однако вскоре ее жизнь круто изменилась.

Героиня этой драматичной истории приехала на зимние каникулы домой, чтобы отметить с родными праздник Белого солнцестояния. По-русски говоря, Новый год встретить. И те решили порадовать единственную и любимую дочь – свозить на городскую ярмарку. Ни охрану, ни даже самое скромное сопровождение не взяли, ведь совиный род основателей клана Фир все любили и уважали. И мудрого обстоятельного главу рода Назара Фира, и его милую и добрейшую супругу Милану за их заботу о клане, и юную очаровательную наследницу Ежению.

И вот, уже на обратном пути, в наступающих вечерних сумерках, на веселую и расслабленную семью и кучера подло напали темные маги. Устроенная ими магическая ловушка перевернула сани, а дальше вылетевших из саней оборотней, не дав им даже головы поднять из снега, добили запрещенными проклятьями. В живых осталась только Ежения, ей случайно повезло: в лесу охотились оборотни волки из известного всему Дарглану Белого клана, главы которых уже многие столетия возглавляли Верховный совет и вершили суд от лица Сияющей госпожи – богини оборотней.

С того дня все изменилось. Первые дни Ежения просто не помнила, настолько велико было горе от потери родителей. В то время о девушке неустанно заботилась ее тетя, младшая сестра отца, Артемия Маршан. Самое активное участие в судьбе племянницы супруги принял и ее муж, Райвек Маршан, подданный Ирмунда и темный маг. Тетка с мужем и сыном подростком переехали в клан Фиров этим летом, как раз перед отъездом Ежении на учебу. Если я верно поняла, у Райвека что-то не сложилось на службе, и он перевез семью в Дарглан, к брату жены.

Со стороны отца у Ежении, кроме тетушки, по разным и часто трагичным причинам, других родственников не осталось. А со стороны матери ситуация обстояла иначе. Милана Фир, в девичестве Скалистая, перебралась к мужу из более северного края – Файбстока, занимающего часть густого елового леса и горную гряду, в долине которой, названной Серой, в величественном замке проживал ее родной клан. И более того, мама Ежении не была совой, а имела ипостась орлана.

Может из-за созвучности, может из-за того, что все происходящее воспринималось личным, собственным жизненным опытом, мысленно я назвала Ежению коротко – Женей, Женькой. И моя душа рыдала, сочувствуя и соболезнуя горю тезки, которому, казалось, не было конца и края.

Едва-едва Женька отошла от смерти родных, как выяснилось, что потеряла собственного зверя. Ее родная и любимая совушка перестала откликаться. В тот роковой день девушка лишилась не только родителей, но и фактически половинки души. И теперь считается ущербной, инвалидом, с ослабленной регенерацией и крохами от присущей всем без исключений оборотням сильной магии земли. Однако дядя все же отправил ее доучиваться в Далимскую школу магии.

Было до слез больно наблюдать за тем, как из счастливой девушки она превратилась в изгоя, одинокую и всеми отверженную бедняжку. И все же не сломалась, а с отличием окончила школу. И месяц назад с достоинством вернулась в родной Фир.

Сейчас Женьке двадцать и следующим летом исполнится двадцать один, она станет совершеннолетней. И пусть главой клана она стать не сможет, ведь только наследник с родовым зверем, в случае рода Фир совой, имеет на это право. Однако ее дети унаследуют венец главы клана Фир, что веками носили члены ее рода. А пока, пока кланом управляют дядя с тетей. Сама Женька ждет совершеннолетия и встречи с будущим мужем.

Из этого кошмарного сна, похожего на чужие воспоминания, меня выдернуло неожиданно. Как-то резко накатила волна звуков и ощущений, вызвав безотчетный, инстинктивный страх. Дрогнув всем телом, я судорожно вздохнула, распахнула глаза и испуганно осмотрелась. Фу-ух, никого!

Только облегчение стремительно сменилось страхом и напряжением. Я лежала на внушительной кровати, обложенная большими пуховыми подушками, под разноцветным ярким легким одеялом. Явно сшитым вручную! В слишком знакомой комнате, уютный интерьер в которой придумала для любимой доченьки заботливая Милана Фир, а ее любимый муж Назар Фир воплотил с не меньшей заботой и тщанием.

– Нет-нет, не-ет… – заныла я, при этом услышав непривычный для себя и сильно осипший голос.

С нарастающим отчаянием и ужасом я зашарила по своему телу. О боже, эти худенькие и такие хрупкие конечности – не мои длинные, модельные ноги со ступнями сорок первого размера. И грудь, хоть упругая и красивая, но максимум второго размера, а не моя крепкая завидная троечка.

Окна распахнуты и воздух наполнен ароматом степи, нагретой солнцем, – лето в самом разгаре, помнится… И если все же принять, что это не кошмарный сон, а реальность и довериться тем же «воспоминаниям», сейчас середина июля. Хоть он и называется здесь иначе.

Я ущипнула себя за худосочную упругую ляжку и охнула от боли. Собственная боль подвигла на дальнейшие действия. Судя по багровым отсветам на стенах, уже вечер, но в комнате светло, ведь летом даже ночи скорее на сумерки похожи. Я сползла с кровати и побрела проверять свое самое страшное и абсолютно невероятное предположение. Ведь подобного просто не могло случиться! Потому что антинаучно, антифизично и… и просто нереально!

Первой оказалась дверь в ванную или купальню, где, я уже знаю, все работает на бытовых магических артефактах. Отец на комфорте семьи и удобстве в работе прислуги никогда не экономил. Поймав себя на таком привычном мысленном обращении «отец», почувствовала лютый холод внутри.

– Я – Евгения Корзинкина! – всхлипнула в отчаянном порыве отринуть чужое и навязанное, защитить самое себя.

Эмоциональный мороз и напряжение заставили первым делом справить нужду, тем более она слишком остро и натурально ощущалась. Во сне, даже кошмарном, мочевой пузырь точно не может давить! Что только усилило панику. Выскочив из уборной, я, как заведенная, открывала все шкафы и двери. Увы, там было ровно так, как «помнилось». Переполненный гардероб, пустой коридор с бежевой драпировкой стен. А вот и внушительное настенное зеркало…

Замерев, я рассматривала взъерошенного птенчика в зеркале. Перепуганного, сжавшегося, готового удрать. Я выпрямилась, просто проверяя, что эта затравленная судьбой низкорослая птаха повторит мое движение. И она повторила! И теперь я таращилась на нее с содроганием, изучая… знакомясь иначе!

Тоненькая невысокая фигурка, ростом, наверное, с Машку, метр шестьдесят, облаченная в коротенькую рубашку на бретельках, имела все положенные округлости, выпуклости и изгибы, чтобы никто не смог спутать ее обладательницу с ребенком. Стройные ноги с небольшими ступнями и руки с узкими холеными кистями. Лицо сердечком с симпатичным прямым носиком, чувственным ртом, верхняя губа чуточку больше нижней. Большущие, изумительные, удивленные желто-карие глаза в обрамлении густых темных ресниц и бровей вразлет. Золотистая ровная кожа, хоть и бледная, на носу сидят милые, задорные веснушки, и все прекрасно сочетается с длинными густыми волосами до пояса насыщенного медно-рыжего цвета с более темными и рыжими прядками, как будто мелированными.

Только я точно знаю, что эти волосы не окрашенные, цвет самый натуральный, потому что соответствует оперению ее совы.

Внутри у меня нарастала боль: не физическая, а душевная. Смотрела на отражение и видела по-настоящему красивую хрупкую девушку, которую знаю как саму себя, но хотелось кричать от горя, выть, расцарапать это свое-чужое, ставшее перекошенным от сердечной муки лицо.

Ведь оно не мое! И это не сон!

Я метнулась к окну и выглянула наружу: в душе еще теплилась крохотная надежда. Но и она умерла. Нет, бесславно сдохла! Хотя я истерично щипала себя, до заноз царапала подоконник, пытаясь проснуться. Ведь за окном расстилался привычный до рези в глазах безмятежный пейзаж. С одной стороны к краснеющему горизонту простирается степь, с другой – высятся холмы, за которыми, я уже знаю, потянется живописный каменистый кряж и река Угрюмка, дальше вырастет вечнозеленый лес и за ним откроется город Фир. Прямо передо мной благостная картинка ухоженной фермы или поместья с наполовину пожелтевшей от жары травой, гомонящим птичником, роющимися в кормушке хрюшками, мычащими коровами и возвращающимися с полей жителями поместья. У ворот деревянного частокола двое стражей улыбками встречали рабочий народ и обменивались с ним шуточками.

Поместье Фир жило и радовалось очередному хорошо заканчивавшемуся летнему дню, а я, распахнув до пересушенного жжения глаза, никак не могла принять то, что видела. И чувствовала. И ощущала. А главное, осознала. Я не на Земле! Я на Хартане! В магическом мире. И я умерла! Там, на Земле, я умерла. Раз оказалась здесь, в чужом теле. И там, на родине, вместе со мной погибли, разбившись на смерть, самые дорогие мне люди, Вика и Маша. А я выжила. Выжила самым невероятным, безумным и нереальным способом, но выжила. И теперь одна! Ведь выходит, несчастная Ежения тоже умерла. Там, у лестницы. Раз я заняла ее тело и завладела памятью. Заняла ее место в этом мире.

Как? Каким образом произошло наше перемещение и подмена душ? Для чего? Здравый смысл подсказывал, что на эти острыми вспышками промелькнувшие мысли надо наплевать: беда уже случилась! И разве ответы что-то изменят? Вернут мне подруг? Судя по кровившим от заноз кончикам пальцев, это тело теперь мое. До самой смерти. Очередной, когда придет ее время… снова.

Сил не осталось, я изнеможенно осела на пол, потом, прижав к груди и обняв колени, раскачивалась от осознания невосполнимой потери и горя. В конце концов, разрыдалась, глухо, судорожно, безудержно. Наверное, я всегда гораздо сильнее Вики и Маши нуждалась в семье, в них. Ведь за годы дружбы мы стали роднее некуда. Сестрами не по крови, а по духу. Из нас троих я была выше и крупнее, при этом самой пугливой и ранимой. А Вика, самая мелкая и хрупкая из нас, – нашей опорой и защитой. Скрытная и осторожная Машка – душой и сердцем маленькой девчоночьей семьи, которая всегда помирит и поддержит в трудную минуту.

Я не представляла: как жить дальше? Без них! За что цепляться в этом новом, пусть и хорошо знакомом мире? У кого искать защиты и душевного тепла?

Неожиданно в груди потеплело, а воображение подкинуло интересную картинку – ту самую совушку из темной комнаты, которой я помогла выбраться из клетки. В мысленной темноте сверкнули золотом ее желтые умные глазищи, зашумели крылья, а дальше со мной будто кто-то поделился воспоминанием или… обещанием, которое я ей сама же дала. Мы с совой парили под облаками, а под нами расстилался огромный и потрясающий воображение красивый мир. И еще более невероятное чувство полета…

– Ежи! – заставил меня вздрогнуть взволнованный голос тети Артемии.

Следом я увидела, как она стремительно пересекла комнату. Опустилась рядом на колени, мгновение помедлила и, обняв одной рукой меня за плечи, второй погладила по затылку, расстроенно, с искренней заботой увещевая:

– Ну что же ты, моя девочка, встала и не позвала никого. Тебя, конечно, вылечили, но все равно стоит поберечься! Не дай Сияющая, опять ноги подкосятся и рухнешь с лестницы.

– У меня ничего не подкашивалось, – было просипела я, но дальше спорить не хотелось.

Неожиданно оказалось приятно купаться в ее беспокойстве, заботе и ласке. Непривычно, ведь несмотря на то, что в нашем детском доме работали душевные воспитатели и нянечки, нас у них были десятки. Конечно, любящих рук на всех не хватало. Вот я и впитывала в себя это незнакомое доселе чувство, почти материнскую ласку. Чужое ласковое тепло, которым со мной щедро делилась Артемия. Даже почти успокоилась и смогла отодвинуть ужас произошедшего. Я потом разберусь, что со всем случившимся делать и как жить дальше. Как принять чужую жизнь и чужую память. И с тем, что я больше никогда не увижу Вику и Машу. Попытаюсь смириться и принять их потерю.