Исторические сочинения о России XVI в

ПОЯВЛЕНИЕ И РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСКОЙ РЕЛИГИИ В ЛИВОНИИ

Ливония принадлежит к народам Европейской Сарматии, находящейся на севере Европы, омывается Венедским заливом или Балтийским морем, от России, принадлежащей московскому государю, отделяется рекой Нарвой, а от той части, которая называется Белой [Русью] и которая принадлежит королю польскому, собственно границами на востоке и юге. На западе к ней примыкают Самогития и Семигаллия, которая также называется Курляндией, то есть «землей куров», и она находится рядом с самой Ливонией.

Откуда произошло слово «ливонцы» тем более непонятно, что те, кто утверждает, будто бы ливонцы произошли от римлян, расходятся во мнении с древними авторами Плинием и Страбоном. Последний отрицает, что римляне перешли через Эльбу[453], первый упоминает о том, что они дошли до пруссов, ню, пожалуй, скорее сделали лишь попытку овладеть Пруссией, чем покорили ее[454].

Историки нынешнего и прошлого века, занимавшиеся историей Польши, Длугош[455] и Кромер[456], пишут иное и делают иные предположения.

Первый[457] говорит: «Во время гражданской войны между Цезарем и Помпеем небольшая группа римлян, покинув Италию, обосновалась на берегах Венедского залива и основала город под названием Ромов в память о столице своего государства Риме (Roma)».

Кромер[458] же пишет (хотя это место в истории может вызвать сомнение): «Небольшой отряд римлян под предводительством некоего Либона был заброшен бурей на берега Венедского залива, расположенные на востоке, пограничные с Россией». Или: «Во время тирании цезарей отряд римлян, гонимый жестокостью правителей, покинул страну. Они получили название «ливонцев» от Либона. Доказательством этому может служить река Либа и город[459] того же названия, расположенный при ее впадении в Балтийское море.

Между прочим, четыре народности, которые составляют эту провинцию, обозначаются четырьмя различными названиями: куры, ливы, летты и эсты. Все они пока не объединены общностью жизни и торговыми отношениями с иностранцами, и их наречия не слились в единый язык. Поэтому и в наше время существуют эти различия, если не считать следующего: после переселения большого количества германцев на побережье в эту область по настоянию папы Гонория многие восприняли их язык я им пользуются.

Еще в самом начале к германским купцам, приезжавшим сюда ради наживы, стали присоединяться благочестивые священнослужители, чтобы просвещать варварский народ. После 1200 г. в Ливонию приехал Мейнард, зигебергский монах, горевший рвением распространять благочестие, он и был первым епископом этой области[460]. После того как Саладин вырвал из рук христиан Иерусалим[461], папа Гонорий [462]особенно стал настаивать на том, чтобы по крайней мере на севере дела оставались в хорошем состоянии. Обещая своим авторитетом великую награду от бага, отпущение грехов во имя Иисуса Христа, он призывал каждого честного и благородного саксонца без жалости отдать свою жизнь в суровой морской войне для помощи делу веры среди варваров.

Преемник Мейнарда, аббат цистерианского монастыря Бертольд, пал в битве с варварами[463]. Третьим был святой муж, епископ Альберт, впоследствии ставший первым рижским архиепископом, он был назначен папой и цезарем Генрихом правителем этой области[464]. При нем христианская вера стала быстро крепнуть сама Рига была! обнесена стеной, был построен и первый собор[465]. Сюда прибыли герцог Саксонии Альбрехт, Венцеслав, граф Рюгенский, и Барвин[466].

Северные государи в то время придерживались одной веры, не разъединены были еретическими раздорами, но повсюду несли свои победные знамена. Поэтому король Дании Вальдемар II, подведя флот, захватил Эстонию и, приказав построить город Ревель[467], позаботился о том, чтобы народ, населяющий это побережье, принял святое крещение и получил наставление от католических священников. А папа, назначив епископа для этого народа, поставил его в Подчиненное положение к архиепискому лунденскому в Дании[468] в благодарность за заслуги короля датского перед церковью.

Вильгельм, епископ моденский, впоследствии ставший кардиналом сабинским, прибыл в Ливонию в качестве легата папы Григория IX[469]. Он смог вдохновить саксонского герцога Альбрехта на значительную победу и внес имя Христово на о. Эзель на Балтийском море. Так христианская вера стала распространяться на все более обширном пространстве. Были учреждены епископаты в Дерпте и на Эзеле и подчинены архиепископу рижскому. Чтобы повсюду искоренять варварство, он основал орден, или товарищество, которое было названо воинством христовым, несущим знак Креста. Отсюда и название «крестоносцы»[470]. Им он присудил третью часть доходов рижского епископата. Так появилась и распространилась в Ливонии христианская религия.

ИЗМЕНЕНИЕ ДЕЛ В ЛИВОНИИ

С течением времени этот орден, который назывался также «тевтонским», по-видимому, привел свои дела в наилучшее состояние. Магистр его, бывший одновременно и правителем ордена, выбрал для себя и своих людей в качестве местопребывания Венден, город, находящийся в середине Ливонии. Причем он не только не делал уступок архиепископу и прочим епископам, но даже не хотел считать их равными себе. Крестоносцы [стали] покушаться на их имущество и укрепленные города, дерптского епископа Фридриха[471] изгнали из собственного города, своего патрона, архиепископа Иоганна[472], взяли под стражу. Некоторое время спустя, поступив в высшей степени противозаконно, они отобрали у архиепископа Ригу и рижскую область[473], откуда 104 года назад этот рыцарский орден перешел в Ливонию. Бели бы они держались в границах исполнения долга и веры, у них не было бы недостатка ни в божественном, ни в человеческом покровительстве, но, чувствуя свою вину, они то ставили себя в подчиненное положение к цезарю и германцам, то пытались вовлечь пруссов в сообщество и заключить с ними союз. Архиепископы защищали свои права, и получалось так, что в течение полных 80 лет к законному трибуналу апостольского престола в Риме со всех сторон шли тяжбы. И подобно тому, кто такими же средствами силой захватывает чужое государство и создает величайшие трудности, так и крестоносцы не столько оказывали помощь христианской республике, сколько причиняли ей хлопоты. Папы, снисходительно относясь к грехам ордена, когда он обращался к ним с раскаянием, тем не менее все это время испытывали очень большие затруднения; германцы и цезарь то покровительствовали крестоносцам, то справедливость заставляла их защищать архиепископов. Поэтому цезарь пытался добиться, чтобы апостольский престол назначил рижским архиепископом Оттона, герцога Померании, но не достиг этого, так как этому воспрепятствовал папа Бонифаций IX[474]. В конце концов, этот же папа, видя, что все разумные доводы тратятся понапрасну, а из-за упорства немногих можно потерять души многих, позволил Риге оставаться во власти ордена, надеясь, что это обстоятельство оздоровит положение вещей. А некто[475] смело утверждает, что он сделал это, получив 15 тыс. золотых. Те, кто пристально следил за важными событиями, происходившими тогда там и в Риме, знают, что орден уплатил, но это происходило иначе. Между прочим, он не отрицает, что действия крестоносцев в Ливонии были настолько нечестивы, что все лучшие люди считали, что этот орден скорее нужно уничтожить до основания, чем поддерживать. Поэтому еще раньше расследование здешних дел поручалось папой Климентом бременскому архиепископу Иоганну и равеннскому канонику Альберту[476], так что ни у кого нет сомнения, что крестоносцы, если бы смогли, очень охотно попытались бы и тогда не 15 тысячами, а гораздо большей суммой откупиться от этого законного беспокойства.

Дела ливонцев стали меняться к худшему, когда московский государь начал делать попытки [овладеть Ливонией]. Конечно, его против ливонцев послал господь, чтобы в свое время наказать их за грехи. Нужно было, чтобы божий гнев обрушился на них довольно поздно, но, так как ливонцы еще не окончательно отпали от католической веры, господь не позволил, чтобы их дела совершенно пришли в упадок.

Московский князь в 1381 г. от рождества Христова огромным войском осадил Нейгаузен, крепость дерптского епископа, отстоящую от Дерпта на 18 миль, так что у осажденных не осталось никакой надежды. Но комендант крепости, обратившись в душе к богу, послал во имя господа бога стрелу в русский лагерь и пронзил сердце самого московского князя. Впоследствии эта стрела была возвращена в качестве трофея и как свидетельство о божественном милосердии находилась в главном храме до тех пор, пока лютеранская ересь не уничтожила святого порядка божественного богопочитания. Московитов удивительным образом объял страх, они вернулись в свои владения, а ливонцы стали жить в мире[477].

В следующем веке крестоносцы, находящиеся в Пруссии, постоянно нарушали покой Польского государства, ливонцы также были при этом их союзниками, но, хотя они и продолжали враждовать по разным поводам с епископами, однако всё еще придерживались католичества и не ощущали на себе карающей десницы господа так сильно, как это случилось впоследствии. Кроме того что они незаслуженно притесняли, с одной стороны, епископов, с другой стороны — поляков, московиты с трудом терпели соседство могучего воинства этого ордена, но они настолько до сих пор были заняты и подавлены различными войнами, что не могли вторгнуться в Ливонию. Наконец, они загорелись желанием сделать серьезные попытки этого.

Итак, в начале нынешнего века, прикрываясь различными предлогами, на самом же деле воспламененные страстью получить владычество на море и приспособить эту область для своих торговых дел (еще раньше под этим предлогом они позаботились построить храмы в Риге, Ревеле и Дерпте, где могли совершать службы по русскому обряду), они набирают большое и сильное войско. Московитами правил тогда Гавриил, впоследствии названный Василием Ивановичем, сын Софьи, дочери Фомы Палеолога[478], во главе крестоносцев в Ливонии стал Вальтер Плеттенберг[479] из Вестфалии, Западной Саксонии, муж знатного происхождения, человек деятельный и католик. Он, понимая, что нужно опередить московита, поспешно объединился с 70 городами Германии, которые задолго до этого были связаны между собой договором, по которому они добровольно объединились, подобно сцепленным друг с другом крючкам, откуда и получили свое название Ганза[480].

Он вывел против врагов 7 тысяч германской конницы и 5 тысяч куров и ливов, отобрал у московита несколько крепостей и двинулся по направлению к Пскову, весьма значительному городу этого государя. Остановившись на обширной равнине, он вступил в сражение со 100 тысячами московитов и 17 тысячами татар, которых московит расположил в первом ряду и послал вперед как авангард. Плеттенберг нанес им настолько сильное поражение, что московит попросил мира, который и был заключен сроком на 50 лет[481].

После смерти Плеттенберга для крестоносцев наступили мирные времена, но они продолжали самовластно повелевать своими крестьянами, ливонцами, а также в неменьшей степени епископами и священниками. Тогда пришло время божьего воздаяния, и те, которые всех ненавидели, сами были отвергнуты богом. Пока они имели законных слуг церкви божьей, они были способны нести обязанности христианского воинства; отвернувшись от них, они потеряли и покровительство церкви, и воинскую славу, и надежду на вечное спасение, к которому они стремились так много лет (если не сказать «несколько веков»). Сначала в Германии, а потом через посредство германцев в Ливонии появилась богомерзкая лютеранская ересь[482]. Поэтому магистр тевтонского ордена и многие другие, восприняв от лютеран ненависть к священникам, без труда впитали и другие тлетворные заблуждения. Ведь они считали, что эти изменения, касающиеся религии, окажутся чрезвычайно полезны для увеличения их богатств и изъятия доходов из рук священников при возрастающем стремлении народов легко предаваться полной необузданности.

Поэтому некий виттембергский кожевник тайно произносил в храмах Дерпта проповеди перед горожанами, побуждая их грабить церкви, а потом стал подстрекать их низвергать алтари, нечестиво топтать ногами священные предметы, наконец, бесчестить благочестивых монахов и святые монастыри и совершать всякого рода преступления. Это было в 27 году нынешнего века[483], но и последующие годы были нисколько не лучше: рвение католических священников, больше заботящихся об охране дел человеческих, нежели духовных, также остыло, между тем как ересь набирала свои силы и самым основательным образом расшатала положение в этой области, славящейся своей плодородной почвой, сильными крепостями, воинской доблестью, к тому же столь удобной для ввоза и вывоза товаров по морю и рекам. Однако Вильгельм, маркграф бранденбургский, брат прусского герцога Альберта (его мать — полька, дочь короля Казимира, сестра Сигизмун-да I), ставший архиепископом рижским, в 1547 г. от рождества спасителя вступил в Ригу от имени германской империи и восстановил среди граждан истинную веру[484].

Между тем, в 1550 г. нынешнего века истек срок [перемирия, заключенного при Плеттенберге, и московский князь, недавно пришедший к власти, вознамерился подчинить себе Ливонию. Он надеялся в будущем, если удастся, раздвинуть границы своей власти на западе в такой же мере, как на севере и востоке, и уже называл себя великим царем [королем] этих частей света, так как подчинил себе обе татарские орды (так называются их объединения) с их столицами Казанью и Астраханью (расположенной у Каспийского моря). Пользуясь удобным моментом для объявления войны, когда силы ливонцев были подорваны, а из первоначальной лютеранской ереси выделились различные секты, он угрожал жителям Дерпта напасть на них и подвергнуть должному наказанию, если они не признают древней власти московитов над собой. Граждане Дерпта настойчиво просили 6 продлении перемирия, напрасно предлагали большую сумму денег или дани, он же обещал уступить ее ливонцам на том условии, чтобы те храмы в Дерпте, Ревеле и Риге, где русские раньше совершали свои обряды, были снова отстроены (ведь они или были разрушены еретиками, или переданы так же, как и священные католические храмы, этим невеждам лютеранам для богослужений) и переданы русским. Кроме того, они должны были выплатить налог по одной марке с каждого жителя Дерпта (марка =1/5 золотой кроны), возместить причиненные убытки, восстановить прежнюю свободу торговли, отказаться от помощи полякам и литовцам и т. д. (эти требования войдут в приложение к этой книге вместе с некоторыми другими документами).

Чтобы иметь более благовидный предлог для объявления войны, московит, говорят, произнес следующие слова: «Если римский папа и римская империя (ведь императоры Карл V и брат его Фердинанд не пришли на помощь крестоносцам, несмотря на их многочисленные просьбы) могут спокойно переносить, что их священников и монахов преследуют зловредные лютеране, храмы разрушаются, священные вещи подвергаются надруганию, мы не можем позволить, чтобы эта секта, которая влечет за собой полную гибель всего, безнаказанно свирепствовала в наших владениях». С тех пор величайшая ненависть к лютеранам завладела московитом.

Однако, чтобы не погрешить против истины, надо сказать, что сам он, вторгнувшись в Ливонию, все ранее принадлежащее католикам или совершенно уничтожил, или то крайней мере осквернил: изгнал оттуда всех благочестивых монахов и священников, замки и здания со стенами кирпичной кладки превратил в конюшни, или, по примеру готов (как это было в Риме), разрушил так, что не оставил нетронутым ничего, что отличалось бы изяществом архитектуры и отделки.

Пока все это происходило и рижский архиепископ пытался успокоить еретиков, внесших смуту во все дела в Риге, Вильгельм Фюрстенберг, магистр тевтонского ордена, понимая, что из-за притеснения лютеран, к которым он уже раньше присоединился, его силы и части [владений] также подвергнутся притеснению, был уличен среди своих в том, что он перехватил письмо архиепископа, в котором объявлялось об уничтожении тевтонской коллегии. Тогда он собрал военный отряд и, наконец, захватил самого архиепископа, осажденного в Кокенгаузене на р. Двине, и заключил под. стражу. Позже польский король Сигизмунд Август подвел войско для его освобождения, возвратил все в прежнее состояние, потребовал возместить убытки и выплатить все, что он затратил на поход[485]. Таким образом, богатства ордена, собранные дурными средствами, были до основания исчерпаны, и дела пришли в совершенный упадок.

В 1558 г. 18 июля московит захватил Дерпт и другие крепости. Был взят в плен Герман Фалькенвенский[486], епископ этого города, неблаговидными средствами захвативший власть у фон Рекке[487]. А этот последний отказался от епископства, чтобы избежать предстоящей опасности; для него не имело значения, кто будет пасти его стадо, Удалившись во внутреннюю часть Германии, уже в пожилом возрасте он взял себе жену (если ее можно назвать женой).

Но самым жестоким бичом, доведшим Ливонию до крайностей, была ересь, и ливонцы, ослепленные ею, не раз испытывали на себе моровую язву, взаимные раздоры, наконец, попали под тяжкое ярмо московитов и потерпели множество поражений. Обо всем этом подробно и (правдиво писал Тилман Бреденбах[488] в сочинении о ливонской войне и об опустошении дерптской области.

Подобно Иудее, нарушившей чистую веру и истинное богопочи-тание, за что она претерпела испытание исходом и была разделена на 4 владения, Ливония также оказалась раздробленной на 4 области, принадлежащие московскому царю, королям шведскому, датскому и польскому.

Шведский король Эрик, который сначала утратил католическую веру, затем королевство, а потом потерял жизнь в тюрьме, захватил тогда Ревель[489]. Магнус[490], герцог гольштинский, брат датского короля Фредерика, вторгся в епископство гапсальское. Остров Эзель, входящий в него, до сих пор находится в руках этого короля. Часть Ливонии отошла к польскому королю Сигизмунду Августу. Первые два сделали это, пользуясь различными предлогами, а последний тем, что некий архиепископ (об этом мы скоро расскажем), только по названию, но не избранный законным образом, а также другой магистр ордена отдали себя под его покровительство. Конечно, под недремлющим оком господа случилось так, что Вильгельм Фюрстенберг, магистр ордена крестоносцев, заключивший под стражу (как мы уже говорили об этом) рижского архиепископа Вильгельма, был взят в плен московитом в довольно хорошо укрепленной крепости и в Московии потерял жизнь и надежду на вечное спасение (если только не раскаялся)[491].

Его место занял Готтард Кетлер[492], происходящий из знатного вестфальского рода, отрекшийся от католической веры; понимая, что напрасно ждать помощи от Римской империи, он связал себя законным порядком клятвой верности с польским королем с тем, чтобы тот в свою очередь помогал ему в войне против московита и других врагов. Он стал герцогом Курляндии и Семигаллии, получив в вечное владение для себя и своих мужских потомков эти плодородные и многолюдные области на правах клиентелы. Прочие ливонские города и, в особенности, Рига были отданы в распоряжение королевского наместника[493]. Вскоре после этого Кетлер женился на мекленбургской княгине Анне, происходящей из семьи Оботритов, уже тогда не строго придерживающейся католичества. Она была сестрой Иоганна Альберта, зятя прусского герцога, и Христофора, номинального архиепископа рижского.

В результате всего этого культ католической веры почти повсюду был уничтожен. Остальные люди немного заботились о делах духовных, занимаясь делами земными. Кроме того, польский король Сигизмунд, слабый здоровьем, уже не мог достаточно деятельно заниматься делами государства, римская империя настолько сильно была потрясена ударами ересей, что господь не мог ниспослать им в их настоящей болезни, когда к тому же турки терзали Венгрию, чистосердечной помощи, пока их занимали только политические соображения.

Между тем, в течение 20 лет московит постоянно вел войну С поляками, шведами и ливонцами. Хотя она была и не всегда удачной для него, тем не менее он расширил пределы своих владений и самым ревностным образом насадил в Ливонии русскую схизму: в Дерпте поставил владыку (то есть епископа). Чтобы не восстановить против себя датского короля и чтобы торговые корабли смогли свободно приходить в Нарву (это название имеют река и порт на ней), откуда товары можно было бы доставлять в Московию, он выдал за Магнуса, герцога гольштинского, племянницу, дочь своего брата, которого еще раньше отравил ядом, а также номинально назначил его королем Ливонии. Ливонцев же, отбросивших истинную религию, перебивших или изгнавших католиков и думающих, что они обрели свободу, поразил жесточайшими пытками и казнями. Толпы пленных ливонцев пригнал в Московию и большими группами приписал их к отдаленнейшим областям, расположенным (близко от татар; в Казани и Москве назначил за них огромный выкуп и приказал содержать в отвратительных темницах. Позже многие из них, с его разрешения, приходили к нам и простирались у наших ног. Когда был заключен мир с польским королем Стефаном от имени вашей милости, мы позаботились об их освобождении, но, с-божьей помощью, заставили их увидеть в этом покровительство святого апостольского престола, который они раньше нечестиво презирали и отвергали[494].

ПОВОДЫ И ПЕРВЫЕ ПОПЫТКИ ВОССТАНОВЛЕНИЯ В ЛИВОНИИ КАТОЛИЧЕСКОЙ РЕЛИГИИ

После смерти короля Сигизмунда у сословий долгое время были затруднения: кого избрать королем. Корону получил Генрих, брат французского короля Карла IX, но спустя немного времени вернулся во Францию, так как после смерти брата должен был получить другое королевство.

Затем большинством голосов королем Польши был избран цезарь Максимилиан, но господь рассудил иначе: он так и не взошел на королевство, а через несколько месяцев умер. Тогда призвали Стефана Батория, князя трансильванского, который был избран королем и получил знаки королевского достоинства. Он тотчас разослал послов к разным христианским государям, главным образом соседних областей, с предложениями дружбы, а к московиту отправил посольство о мире. Если же послы этого не добьются, то пусть позаботятся о перемирии, чтобы справедливо и миролюбиво решить то, что представляет предмет опора обоих государств. Сам же в это время позаботился привести гданцев, оказавшихся непокорными, к должному повиновению польским королям. Пока это происходило, московит, отказавший, повидимому, королевским послам, передавшим ему письмо о перемирии, пока король усмирял мятеж в Гданьске, вторгся в Ливонию и отобрал у поляков несколько крепостей. Это послужило поводом для начала войны с московитом, которая, в конце концов, закончилась возвращением Ливонии, до тех пор находившейся в его руках.

Обо всем этом я достаточно подробно писал во 2-й книге «Московии». Кроме того, в документах перемирия, когда король решительно настаивал на возвращении Ливонии, мы позаботились от имени вашей милости записать о восстановлении Ливонии. Эти документы (чтобы не занимать здесь слишком много места) будут приложены к этому сочинению, и, если когда-нибудь возникнет необходимость, из них можно будет вынести довольно ясное представление обо всем этом.

После того как дело [перемирия] с Московией было улажено в Яме Запольском, главный канцлер и главнокомандующий войсками королевства Ян Замойский, до этого с твёрдостью ожидавший исхода дела в лагере под осажденным Псковом в самый разгар жесточайшей зимы, отвел свое войско под знаменами в Ливонию. Там, отослав но условию договора из Дерпта в Московию владыку и прочих русских, он в первую очередь занялся восстановлением католической религии. Чтобы все совершилось, как полагается, он испросил у меня разрешения на свободу действий, которая дана была мне вашей милостью в этой провинции и прочих соседних, где нет католических епископов. Он, исполнив все требуемые обряды, поставил в очень известном храме своего священника[495]. Между тем, король Стефан из Вильны, куда он удалился от войска, чтобы заниматься делами королевства, а если бы мир не состоялся, набрать новое войско, прибыл в Ливонию. Возвратив Польше великое герцогство, ранее находившееся в руках московита, он основал в этом городе [Дерпте] коллегию нашего Общества[496], так как он обещал это еще во время осады [Пскова]. В Риге же, заботясь о расширении границ своей власти и прилагая усилия для распространения истинной религии (что он неоднократно обещал вашей милости), он вырвал из рук рижан, уже давно погрязших в лютеранстве, два храма. Один из них, св. Якова, отдал нашему Обществу, а другой, св. Магдалины, передал на нужды епископата. Рядом с этим храмом был монастырь, в котором до сего времени жили три очень древние благочестивые монахини, которые бестрепетно хранили свои обеты и в течение 20 лет не имели священника, подчиняясь по воле божьей только своему небесному жениху. Из них младшей 75 лет, двум другим 90 и 100 лет; все они знатного происхождения. Утвердив их как монастырскую общину, я властью, дарованной мне вашей милостью, поставил во главе аббатиссу из семьи Тепель. Этим я хотел показать некоторым знатным девицам, обычно находящимся при ней и придерживающимся ереси, что для них еще не закрыт путь к спасению.

Жители Риги годом раньше обещали на определенных условиях оказывать повиновение королю. Особенно настаивал на этом Дмитрий Соликовский, достойнейший муж, которого впоследствии король назначил архиепископом во Львове, а ваша милость его поставила и утвердила[497].

Однако рижане не очень опасались (они на это надеялись), что католическая религия снова не будет восстановлена в их городе. И король очень разумно не захотел составлять много письменных дрку-ментов, чтобы новыми предписаниями не нарушить их повиновение (как случилось впоследствии). Он счел нужным договор соглашения с ними (а он будет приложен к этой книге) скрепить только литовской печатью, хотя подобного рода документы обычно скрепляют двумя печатями: Польши и Литвы. Рижане приводили всякого рода неосновательные доводы, но, увидев, что король в душе своей крепко держится благочестия, стали просить, чтобы он по крайней мере не назначал в их город людей из Общества Иисуса, о которых они от своих слуг слышали невероятные вещи, и, конечно, боялись, что придут сюда римляне и уничтожат их народ и осквернят здешние места.

Однако король настоял на своем и заложил прочное основание власти: во главе Ливонии поставил католического наместника Георгия Радзивилла, назначенного также виленским епископом. При этом дал ему в качестве первого советника и управителя всеми делами опытнейшего человека, Дмитрия Соликовского, о котором мы уже упоминали. В крепостях воеводами поставил верных поляков. Когда же жители Риги хотели расширить укрепление в своем городе, он приказал открыть ворота, которые они перед ним закрыли, с тем чтобы из королевской крепости был свободный доступ к городу.

Что касается остального, то он принял такие решения: отправил послов в Швецию и, предложив справедливые условия, через них просил отдать ему крепость Нарву, взятую шведским королем у московита, с той целью, чтобы отвратить московита от покушений на Ливонию. Однако они вернулись, не закончив дела. Остров Эзель он оставил за королем Дании, некоторые другие крепости — за его братом, занявшим их в предыдущие годы, а кое-какие крепости — за неким Бюрингом[498], впоследствии убитым. Это было сделано, чтобы не возбудить новых раздоров, так как дела были еще недостаточно хорошо устроены. По Ливонии разослал люстраторов (их называют также ревизорами и комиссарами), которые должны будут доложить о положении в этой области сейму, назначенному собраться в Варшаве.

Город Венден и доходы от него приписал будущему новому ливонскому епископату, в нем когда-то имел свое местопребывание первый епископ этой провинции, а затем располагался как бы в центре тевтонский орден, как мы уже говорили.

Когда я, сопровождая посольство московитов к вашей милости, прибыл из Московии в Ригу[499], он обещал мне отправить почетное посольство, чтобы засвидетельствовать вашей милости покорность Ливонии. Затем он дал мне много других поручений, в частности, чтобы я переговорил со знатными ливонцами о восстановлении того, чего они добивались. Он это сделал с тем намерением, чтобы они поняли, как много благодеяний получают они от апостольского престола, авторитет которого они отвергали в течение многих лет. Это обстоятельство дало различные поводы к раскрытию истины, так что они увидели, как заботятся на деле в других королевствах об обращении еретиков, и узнали, сколько усилий прилагает для этого апостольский престол, благодаря советам и руководству которого они сами когда-то были учреждены и процветали; поэтому не нужно щадить сил, чтобы вернуться к прежнему состоянию. Между прочим, присланные в Ливонию вармийским епископом Мартином Кромером некоторые священники из браунсбергской семинарии, которую благословенной памяти кардинал Гозиуш поручил учредить коллегии нашего Общества, помогали делу. Кроме того, сам Соликовский проявил очень много старания, правда, пользуясь помощью переводчиков, для восстановления ловсюду благочестия. Наконец, в нынешнем году туда прибыли, получив приказание, люди из нашего Общества и германской коллегии, которых я привез по поручению вашей милости.

В конце прошлого года в Варшаве король проводил сейм, на котором предложенный московскими послами мир и соглашение, заключенные между ними, были скреплены клятвой. Король пытался также укрепить дела в Ливонии и установить способ управления этой, провинцией. Поэтому, во-первых, он назначил аббата Тжемешского епископом венденским[500], о чем послал доложить вашей милости, затем сделал и другие распоряжения. На сейме, однако, было одно неприятное обстоятельство, а именно: в ответ на настойчивые требования ливоицев об объявлении аугсбургского исповедания веры[501] это было им разрешено, и затем не чинилось препятствий, чтобы напечатать это среди прочих ливонских конституций в краковской типографии, а это, конечно, увеличило соблазн. Таким образом, блеск столь большой победы несколько померк: в те города и крепости, которыми десница божья щедро одарила [короля] после продолжительной войны, было вписано, как на чистую доску (tabula rasa) (так обычно говорил король), слово единой католической религии, но эти же города и крепости (если забыть о том, что, случись все иначе, перешли бы к шведскому или датскому королю) снова наполнились тем ядом, который не так давно послужил причиной гибели всей христианской веры и благочестия в Ливонии. Позже нашелся человек, который получил от короля письменное разрешение, которым дозволялось вывести из Бельгии в Дерпт и крайние области Ливонии некую новую колонию. Хотя король законным порядком разрешил приезжать только тем, кто исповедует римскую католическую религию, и поэтому разрешил им иметь свои учебные заведения, однако известно, что устным распоряжением дозволил приезжать также тем, кто придерживается аугсбургского исповедания веры, а это прикрывает, как завесой, анабаптизм и все другие ереси. Нет сомнения, что из Голландии, где процветают анабаптизм и кальвинизм и откуда к берегам Ливонии часто приплывают корабли, будут завезены и эти пагубные «товары», если тотчас же этому не воспрепятствовать (а это, конечно, можно сделать). Если этого не сделать, каким препятствием для распространения истинной веры и для защиты божьего дела обернется все это! Нет никого, кто, искренне веря во Христа, сына бога живого, не понимал бы этого. Я очень скорбел об этом и напомнил [королю] о его королевском обещании, данном дважды, когда я уезжал в Московию с делом мира. Этот лучший из королей откровенно поведал мне, что пытался послать туда своих подданных мазовшан, предложив им плодородную землю Ливонии, но никто (хотя Мазовия неплодородна и довольно бедна) не захотел принять этого условия. Поэтому, чтобы эта область совсем не заросла лесом, так как по уходе московитов она оказалась лишенной почти всех своих жителей, он был вынужден принять такое решение, надеясь, что, когда наши люди будут там, они не только сохранят там католическую религию, но заставят еретиков принять ее, что, конечно, могло бы осуществиться на деле, если не позволять им [еретикам] иметь школы и храмы, однако в будущем доставит очень много затруднений, так как небольшое количество закваски может испортить все тесто, и господь не позволит долгое время управлять одним телом двум или трем душам. Услыхав мои доводы и исполнившись благими намерениями, король тотчас же в ответ на мою просьбу издал указ о создании католической колонии (причем на самых лучших условиях), о чем я не один раз подробно писал вашей милости и светлейшему герцогу баварскому. Кроме того, он сделал и другие распоряжения: строго приказал коменданту Дерпта, католику, не разрешать еретикам занимать самый большой храм, своды которого испорчены московитами и их не легко будет восстановить, а, говорят, по красоте и обширности он равен германским храмам. Также он издал подробное разрешение, причем в письменном виде, об учреждении второй коллегии нашего Общества в Дерпте и поддержании ее многочисленных работников имуществом.

Между тем, от имени вашей милости я настаивал, чтобы провинциал, управляющий нашими коллегиями в Польше, как можно скорее отправился в Ливонию (что он и сделал) и проследил, чтобы в Дерпте не разлился в изобилии какой-нибудь яд, и чтобы он начал В Ливонии производить набор для новой виленской семинарии. Епископу, назначенному в Венден, я высказал соображения, к которым этот честный и благочестивый муж тотчас присоединился: по-видимому, не остается ничего другого, как надеяться, что великодушие короля вос-пламенится великой мыслью, а самое дело будет проведено в жизнь следующими способами.

КАКИМ СПОСОБОМ ИЗБЕЖАТЬ ТРУДНОСТЕЙ И НЕ ТОЛЬКО ВОССТАНОВИТЬ КАТОЛИЧЕСКУЮ ВЕРУ В ЛИВОНИИ, НО И ПРОДВИНУТЬ ЕЕ В СЕВЕРНЫЕ И ВОСТОЧНЫЕ ОБЛАСТИ

Если правильно понять, в каком положении находилась Ливония год назад и в каком состоянии она теперь, то нужно будет не только воздать от души благодарность величью божьему, но и почерпнуть из этого великую надежду, что все божьи начинания будут иметь счастливое завершение и продолжение, если мы окажемся усердными и ревностными работниками.

Конечно, много значит уже то обстоятельство, что в эту провинцию, куда прежде не могла ступить нога католика, епископом назначен католик, открыты коллегии, учреждены на средства вашей милости семинарии в Вильне, доступ в них свободный. Сам король — католик, и, хотя в польском государстве еще много трудностей, ересей, оно разобщено границами, тем не менее он искренне желает продвижения божьего дела. Кроме того, заключено перемирие с московитом на 9 лет, сами крепости (какие бы препятствия ни встречались при улаживании дел) находятся во власти польского королевства вместе с Ригой знаменитым северным рынком, и Дерптом, а сельская местность вокруг него и пригороды равны герцогствам в Германии, причем не самым маленьким. Некоторые коменданты, размещенные по крепостям, католики, так же как и наместник Ливонии. Священники уже довольно свободно могут разъезжать по стране, а колонисты, приписанные этому епископату, смогут очень легко воспринять католическую веру, во-первых, потому что бедные люди скорее воспринимают святое евангелие, во-вторых, потому что у них основа древнего благочестия более крепка, чем у людей знатных, которые, обогатившись за счет церковного имущества, необузданно предаются попойкам и разным другим порокам и менее чувствительны к восприятию лучей божественного света. Тот, кто поймет, что таковы пути божественного провидения И таково его решение, чтобы мы всерьез воспользовались столь значительными поводами для проникновения католической веры, пусть пойдет в другое место, обратится к отдалённым народам и островам и там, конечно, поймет, что в начатое дело нужно вложить все свое искусство и все силы. Конечно, дело могут прервать смерть короля, который в конце концов только человек, новое вторжение московита в Ливонию, новое междуцарствие, изнуряющее государство, нарушение заключенного перемирия в случае смерти одного из государей. Да и еретики не дремлют: если бы возник мятеж на религиозной основе или представился какой-нибудь случай, столь желанный еретикам, у политиков нашлись бы соображения, чтобы смотреть сквозь пальцы на охаивание католической религии.

Перед глазами пример Англии, которая, возвратившись к католической вере, тотчас после смерти королевы Марии[502] запятнала себя прежней грязью, потому что не воспользовалась поддержкой могущественного испанского короля, не оперлась на многочисленные опоры другого характера, так что ее уже невозможно извлечь оттуда, куда она упала.

Конечно, с полным основанием можно сказать следующее: если бы тотчас туда было послано много священников (даже и не англичан), а они хотя бы и через переводчиков (как это делается в Индии) распространяли дело христово, если бы также огромное количество католических книг на английском языке, способных опровергнуть тамошние ереси, было тотчас распространено, если бы добрые руки знатных и других молодых людей (а их, можно было бы найти около сотни) щедро почерпнули из своих богатств деньги, которые были бы тотчас использованы ради веры христовой, к тому же их можно было бы использовать как заложников святой церкви, дело продвинулось бы вперед, если к тому же были бы применены и другие средства. Удалось бы или сохранить уважение к религии предков, или, оказывая сопротивление попыткам еретиков, сделать так, что господь стремящимся к царству божию предоставил и все остальное. Когда же религия оказалась в пренебрежении, слишком поздно поняли это и пытались восстановить католическую веру с помощью солдат и флота, но не теми способами, которые свойственны христианской вере. Впоследствии исход дела показал, как много это могло бы дать.

Поэтому в первую очередь нужно соорудить как бы медное основание, чтобы, укрепившись в своем намерении, продвигать вперед это дело в Ливонии, причем никоим образом не нужно жалеть ни людей (а недостатка в них не будет), ни небольшого количества денег, если окажется в них нужда, ни усилий (а они будут не так уже велики). А я, святейший отец, совершенно уверен в том, что ваша милость, если бы не была слишком занята делами вселенской церкви, сама (как когда-то при отъезде к шведскому королю было мне сказано) ради спасения столь значительной области двинулись бы в путь и, если нужно было бы, пролила свою кровь.

Хотя и не хватает телесных сил, клянусь священнейшими ранами Христа, все, что ваше святейшество сейчас поручило сделать, будет исполнено самым тщательным образом и, конечно, не будет потеряно зря то время, что тратится на эту провинцию, на которую апостольский престол в своих заботах имеет некое особое право.

Пока мы, как передовые солдаты, принимаем на себя первый натиск, я прошу, чтобы сегодняшний Моисей не складывал своих дланей, но простер их к господу Иисусу и самым горячим образом вдохновлял остальных, чтобы они ослабили и уничтожили этого ливонского Амалека[503], укрепившегося на севере.

На самом деле, во имя Иисуса, что сможет сделать здесь эта маленькая паства против многочисленных видов чумы и против скрежета зубов сатаны, если сверху нам не будут посылаться сюда подкреп-ления без перерыва. Ведь в Ливонии епископ только что избран, че-ловек новый, хотя, конечно, искренний и честный, и ваша милость сама понимает, насколько важно воодушевлять его, находящегося почти у крайних пределов католического мира, с помощью своих, посланцев и писем и вместе с тем следить, чтобы он ревностно занимался упорядочением дел в доставшейся ему провинции и был достаточно внимателен к делам духовным. Иногда с любовью его нужно расспрашивать не только о том, что относится к общим делам, о чем отсюда обычно пишут в официальном порядке, но и о частных вопросах, об обращении людей к католической религии и о другом подобного же рода, что особенно важно для исполняющего апостольскую миссию. Таким образом, Ливония снова окажется соединенной со святым апостольским престолом узами любви, которые труднее всего разорвать. Таким способом удобно все уладить. Если пользоваться другими способами, то будет очень трудно добиться не только завершения дела, но даже сколько-нибудь значительного продвижения вперед. Отсюда следует, что ему нужно дать хотя бы на время большую, чем обычно положено, свободу действий так, чтобы он легче смог очистить запятнанных ересями и святотатством, а истинную религию провести в столь отдаленный и запущенный виноградник или, лучше сказать, лес. А чтобы он позаботился об исполнении этого, не нужно тратить денег (чтобы не навлечь хулы на нашу службу), но, надо надеяться, достаточно будет отеческих наставлений вашей милости и его честности. Однако вот что, видимо, должно вызвать серьезные опасения: как бы семинария, основанная на средства вашей милости в Вильне для обучения русских, московитов и ливонцев, в самом начале не оказалась в трудном положении. Нужно, чтобы она пользовалась надежным и определенным пенсионом в течение многих лет и смогла бы приобрести некоторое количество имущества в вечное пользование. А так как в этих местах оно не будет очень большим, то не нужно бояться, что это не заставит короля, так же как и первых людей королевства, приложить к этому делу столько же [средств]. Когда мы были при подобных обстоятельствах в Трансильвании, он предоставил самую широкую возможность для обращения тамошних обширных областей. А чтобы это не было в том состоянии, в каком на самом деле находится сейчас, конечно, полезно будет новым детям, лишенным всякой защиты (если не считать заступничества вашей милости), отказать такое наследство, которое не останется без владельцев и тотчас не исчезнет. В противном случае церковь окажется в пренебрежении и о нас будут говорить: «Они начали строить здание, а закончить не смогли». Что касается учеников, которых пришлось бы отослать оттуда, можно сказать следующее: «Позорнее выгнать гостя, чем не принять его».

Что касается областей под этим северным, так сказать, зодиаком, то я. могу самым чистосердечным образом свидетельствовать вашей милости: для воодушевления цезаря, королей и епископов, к которым посылала меня ваша милость, нет более испытанного, сильного и приятного побуждения (и это проверено за мое шестилетнее пребывание здесь), чем то (а они уже поняли, что цель этих искусных приемов — единая слава божья), что милосердная десница того, образ которого — не иметь образа, в этих провинциях не требует ни единого денария св. Петра, но, напротив, отдает. Что касается сыновей мятежников, то апостольский престол имеет столь большие заслуги, что, наконец, и они обратили к себе сердца родителей, а клевета, которой еретики запятнали некоторых первосвященников, легко уничтожается (так нынешнее состояние дел уничтожает память о прошлом).

Далее. Те, кто со временем будут владеть ключами здешней церкви, побужденные столь значительным примером, узнают, что их называют от души, а не на бумаге отцами многих народов и истинными Авраамами и которые самим делом смогут сказать всему миру: «Дай мне души, остальное возьми себе».

Что касается священнического и церковного имущества, то оно погибло: либо королями и городскими властями было взято в казну, либо знатными людьми присоединено к наследственному имуществу, а совсем недавно король по необходимости приказал приписать его к Дерпту и другим крепостям для того, чтобы его сохранить. Поэтому нужно обдумать, а ваша милость вынесет решение, каким образом облегчить совесть католиков, как избавить священников от затруднений для успешного ведения дела и как легче открыть путь к сердцу ливонцев. Конечно, они не легко расстанутся с этим [имуществом], и оно будет удерживать в ереси очень многих. Поэтому то, что я предлагал вашей милости при первом моем возвращении из Швеции, может быть, сейчас потребует нового обсуждения. Ведь эти люди во время столь продолжительных войн претерпели гибель детей, родителей и имущества и еще должны в какой-то мере претерпеть; поэтому нужно пойти на уступку и дать надежду знатнейшим людям, которые захотели бы помочь делу обращения других людей, что они займут по отношению к ним правовое положение патрона, если они назначат кого-нибудь из своих, кто бы, получив духовный сан, искренне стал служить католической церкви, и взяли бы на себя, каждый по своим возможностям, обязательство содержать определенное число своих подданных в католических семинариях или в школах для обучения бедных.

Что касается гарнизонов солдат — эта вещь в высшей степени достойна обсуждения (ведь они существуют для того, чтобы дать сильный и решительный отпор схизматику московиту и другим еретикам, зарящимся на столь лакомый кусок). Я умоляю ваше святейшество мудростью, дарованной господом, разрешить сомнение, нужно ли принять какое-нибудь более определенное и полезное решение. Ведь король (а светлый ум — его достоинство) легко поймет, что его благополучие и благополучие его подданных зависит от вашей милости. Святые таинства он принял не по принуждению, но достойным образом, увещевания о том, чтобы для содержания его солдат-католиков или тех, кто католиками становятся, законным порядком было позволено приписать то же [церковное] имущество, примет благосклонно и с любовью. Можно надеяться, а его величество это понимает, что это благодеяние не позволит укрепиться царству сатаны там, откуда царство христово, то есть церковь, получила силы и поддержку. Так как католическая религия распространена на довольно обширном пространстве, нужно надеяться, что в будущем многие добровольно отдадут то, что захватили. Это будет делаться понемногу, что никогда не случилось бы, если предположить, что в первую очередь стали бы домогаться преходящих благ, а не имели целью славу божью.

Что касается выведения католической колонии, о чем я уже упоминал, то на это нужно обратить самое пристальное внимание, чтобы о нашем времени не сказали так: «Пока в Риме советуются, Сагунт взят»[504]. Ведь даже в то время, когда я пишу, еретики спешно стараются привезти в эту провинцию своих людей. Поэтому еще и еще нужно решить на деле, а не путем долгих рассуждений, кого именно, каким образом и с помощью кого нужно привезти из числа католиков. Об этом я довольно подробно писал светлейшему кардиналу ди Комо перед своим отъездом в Трансильванию, а теперь самым почтительным образом довожу до сведения вашей милости.

Видимо, нужно написать письма к светлейшему герцогу баварскому, к которому я собираюсь отправиться, и, я уверен, мне станет понятным, насколько большое значение будут они иметь у этого лучшего из государей.

В Валлисе, находящемся в пределах Италии[505], где я думаю (если позволят другие дела) побывать, есть мастера и ремесленники, которые как колонисты имеют обыкновение переселяться в различные провинции. Среди них можно сделать своего рода набор католиков. Вообще нужно вывезти какого-нибудь книготорговца или лучше типографа, также врача, кроме того, если можно будет, некоторых итальянских купцов. К ним можно присоединить итальянских священников или тех, кто наряду с немецким знают и итальянский язык. Это не будет очень громоздким делом, если подумать, что обычно посылают многотысячные армии солдат, которые, переправляясь через моря, стремятся в отдаленнейшие области. Купцы же при незначительной затрате средств объезжают весь мир. И, конечно, полезнее и надежнее вкладывать деньги в подобного рода предприятия, чем во многое другое, что апостольский престол (хотя и руководствуясь наилучшими намерениями) пытался осуществить, но не всегда добивался цели. Кроме этих, Ливонии понадобится по крайней мере еще 20 других священников, часть которых должна помочь при учреждении нового епископата при митрополичьей церкви и для установления правильного богопочитания. А если они с самого начала покажут себя с наилучшей стороны и не присоединятся к брожению, остальные церкви будут формироваться, взяв за основу их пример; в противном случае, несомненно, вся постройка, начатая сверху, немного погодя рухнет.

Из этих 20 священников двое могут отдать свои силы виленской семинарии, где будут учиться, а выучившись, учить других. Остальные пусть едут через Ливонию и Курляндию, направляясь в самые отдаленные области. Вызванных же из германской коллегии или еще откуда-нибудь можно будет воодушевить и наставить за один месяц, чтобы они ревностно и разумно исполняли взятые на себя обязанности.

Между тем я не скрою от вашей милости своего желания, уже не нового, но которое растет изо дня в день. А именно: в городе Эльбинге в Пруссии живет много англичан, которые постоянно поддерживают связи через море со своими соплеменниками. Некоторые также со своего острова [Британии] ежегодно приплывают в Ригу и вообще на все побережье Ливонии. Кроме того, по Ледовитому океану каждый год к Петрову дню к северному побережью Московии приходят четыре английских корабля, на которых англичане привозят свои товары, а увозят московитские: меха и прочее. А эта назойливая английская королева не перестает стремиться всякого рода хитростью и уловками укрепить дружбу с польским королем, а также завязать связи со шведским королем, к которому часто засылает своих посланников. Там, где не может через своих людей, через посредство других по капле вливает этот свой яд в каждый королевский двор (как это ей свойственно), что позволяет Запустить корни глубже, чем вообще подобает. Поэтому я умоляю ваше святейшество обдумать, не пришло ли время присылать на это поле боя некоторое количество наиболее зрелых учеников из английских семинарий, расположенных в Риме и Реймсе. Ведь в тех областях, которые я назвал, они могут находиться с определенной пользой для дела и, может быть, под нашим руководством управлять виленской семинарией, при этом они (так как нравы их скромны) не испугаются неудобств, что случается с некоторыми; результат же скажется не только в одной Англии: они будут добрыми наставниками, если придется пролить кровь во имя Иисуса Христа, так как, конечно, божественная мудрость потребует при установлении столь больших новшеств крови мучеников, без чего невозможно очищение. Я уже не говорю, как много пользы принесут распределенные при дворах северных государей некоторые молодые люди этой национальности собственным благочестивым примером или как противоядие ложным слухам, распространенным лазутчиками. Они придуг на помощь своим или, наконец, тронут души королей, чтобы можно было восстановить в Англии правильное богопочитание либо при жизни этой женщины, либо после ее смерти, используя просьбы многих людей, или, может быть, иные средства.

Если же вызвать кое-кого из испанцев или тех, кто содержится там на средства вашего святейшества, они смогут быть полезнее в другом месте христианской республики, если будут присланы в здешние области. Священной наградой за этот труд будет для вашей милости полная радость на земле, они же на небесах удостоятся светлы» венцов.

Что касается типографии, то ее нужно основать либо в Вильне, либо в Кракове, чтобы там издавать книги на самых различных языках и рассылать оттуда в Венгрию, Трансильванию, Литву, Россию, Ливонию и Московию, а также на часто происходящие в польском государстве ярмарки, а ваша милость снабдит [типографии] деньгами или в виде дара, или заимообразно. Это окажется чрезвычайно полезным и совершенно необходимым во всех отношениях: никакими пушками, никаким другим самым большим арсеналом север и восток не будут завоеваны быстрее. Если сейчас в Кракове и есть некоторые типографы, они обычно еретики, которые всё заполняют бранью, причем они очень деятельны. Есть и другие, столь бессильные по своей природе и вялые, что едва ли одна какая-нибудь книжонка выходит из их рук за год.

Привозить книги из Кёльна, Венеции и Франции очень дорого (я уже не говорю о реках и прочих опасностях пути), так что невозможно порой за 1000 золотых купить и трех сотен книг. Боясь этого, большинство людей не приобретает хороших книг, не распространяет их, в то время как любой еретик, который едва ли много богаче, по наущению сатаны осмеливается приискивать типографии и оттуда рассылать книги повсюду.

К этому можно добавить, что в Кракове издаются латинские и польские книги, но необходимо, чтобы это делалось на другом наречии и другими буквами, если мы хотим, чтобы столь многочисленные попытки вашей милости принесли наибольшую пользу христианской республике.

По вдохновению свыше случилось, что по поручению вашей милости на деньги, полученные от апостольского престола, здесь уже изготовлены типографские знаки почти для всех языков, из которых легко изготовить много свинцовых знаков, называющихся матрицами, как для русских, московитов, валахов и болгар, так и для всей Персии и других отдаленных областей и других народов. А что об этом до сего времени не позаботились, я сам увидел в Московии, так как свод Флорентинского собора не принес нам никакой пользы. Если впоследствии дело изменится, московитам, которые по необходимости приезжают в Ливонию и Литву для торговли мехами, можно будет помочь книгами, а тем русским и другим столь же многочисленным молодым людям, лишенным знания книг и истинного благочестия, будет дано в руки оружие, с помощью которого они повсюду будут обращать своих родителей и родственников.

В самой Ливонии, в Дерпте, Ревеле, Эстонии, Риге и других местах простой народ пользуется литовским языком, а к этому языку католики никогда не обращались, пренебрегая им.

То, что нужно издать на шведском языке, очень важно сделать в Ревеле, где много шведов и финнов, чтобы оттуда оказывать помощь шведскому королевству, ведь шведский король, захватив несколько крепостей у московита, послал в Россию, чтобы вызвать оттуда священников, которые исповедуют веру по греческому образцу. Так еретики и схизматики не отказываются ни от каких попыток, чтобы истинную церковь сделать как бы изгнанницей.

Для типографского дела, я надеюсь, будет достаточно 4 тысяч золотых.

Если ваше святейшество соблаговолит, когда дело разрастется, отдать их на другое святое дело или самим семинариям, можно будет самым строгим образом проследить за тем, чтобы оно исполнялось.

Что же касается остального, имеющего отношение ко всей деятельности, то она такова, как я уже писал вашей милости в книге «Московия», откуда также можно будет извлечь кое-что, способствующее распространению божественного богопочитания в Ливонии.

Да ниспошлет господь вашей милости долгую жизнь во славу его имени, да пошлет ему бестрепетных работников, с помощью которых плоды столь большого поля, уже готового для жатвы, будут собраны в хранилищнице господа Иисуса Христа.

В Бартуе[506], в границах Венгрии. 30 марта 1583 г.