Истории о динозаврах

Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?.. Кроме динозавра?

– А спросите у меня что-нибудь? – предложил двенадцатилетний Бенджамин Сполдинг. Мальчишки, разнежившиеся на летней лужайке вокруг него, и глазом не моргнули, и ухом не повели. Равно как и устроившиеся тут же собаки. Кто-то зевнул.

– Ну же, – настаивал Бенджамин, – спросите, ну пожалуйста.

Наверное, он слишком долго смотрел на небо. Там, в вышине, двигались громадные силуэты, странные существа дрейфовали неведомо куда и невесть из каких времён. Может, всему виной был рокот грома за горизонтом: это собиралась с духом гроза. А может, всё это напомнило ему тени в музее Филда*, где оживала Седая Древность, подобно тем, другим теням с дневного сеанса в прошлую субботу, когда повторно крутили «Затерянный мир»*, чудовища срывались с утёсов, а мальчишки, перестав носиться по проходам туда-сюда, визжали в восторге и ужасе. Может статься…

– Ну ладно, – откликнулся один из мальчишек, не открывая глаз: он так соскучился, что даже на зевок сил не осталось. – Это… Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

– Динозавром, – заявил Бенджамин Сполдинг.

Как по заказу, у горизонта прогрохотал гром.

Мальчишки разом открыли глаза.

– Кем?!

– Ну да, но кроме динозавра?..

– Никаких «кроме», – отрезал Бенджамин. – Любая другая работа – фигня.

Он засмотрелся на облака: громадины надвигались, поедая друг друга. По земле семимильными шагами шествовали молнии.

– Динозавр… – прошептал Бенджамин.

– Пошли отсюда!

Один из псов пустился наутёк, мальчишки поспешили следом, презрительно фыркая:

– Динозавр? Ха! Динозавр, скажет тоже!

Бенджамин вскочил на ноги и погрозил им кулаком:

– Вы будьте кем хотите. А я буду собой!

Но дети уже разбежались. Остался только один пёс – бедняге было явно не по себе.

– Тьфу на них. Пошли, Рекс. Пора подкрепиться!

Тут-то и налетел дождь. Рекс кинулся бежать. А Бенджамин задержался – он высоко вскинул голову и обвёл надменным взглядом окрестности, не обращая внимания на потоки воды. Так миниатюрным воплощением величия промокший насквозь мальчишка в гордом одиночестве важно прошествовал через лужайку.

Гром распахнул ему входную дверь. И захлопнул её за спиной у мальчика.

Дед сам всего добился, лучше и не скажешь. Беда в том, как частенько говаривал он сам, нагребая себе курятины и подцепляя лопаточкой кусок яблочного пирога на закуску, что он так и не смог решить, чего добиваться-то.

Так что он вроде как выкатился в полуразвалившееся депо жизни с одноколейки инженера-железнодорожника: рано ушёл на пенсию и стал городским библиотекарем; вскорости уволился, чтобы баллотироваться в мэры; толком не начав, быстро забросил и это дело. Сейчас он работал штатным оператором в одной из типографий в деловой части города – и заодно при давильном прессе в погребке бабушкиного пансиона: гнал вино из одуванчиков в пику сухому закону. А в промежутках между типографией и погребком рылся в своей обширной библиотеке, которая уже выплеснулась в гостиную, в коридоры, в чуланы и во все примыкающие спальни, сверху и снизу. Его разнообразные хобби включали в себя коллекционирование бабочек (он их ловил и держал на решётке радиатора), запугивание непокорных цветов в саду, ежели те отказывались делать что велят, и наблюдение за внуком.

Наблюдать за внуком было всё равно что взять билет на вулкан.

Сейчас вулкан был неактивен: сидел за полдневной трапезой.

Дедушка, чуя, что в глубинных недрах вовсю бурлит лава, промокнул салфеткой губы и обронил:

– Что нынче нового в большом мире? Не сверзился ли с какой-нибудь флоры? Уж не прогнала ли тебя домой какая-нибудь фауна, то бишь бешеные пчёлы?

Бенджамин замялся. Жильцы приходили за стол каннибалами, а уходили добрыми христианами. Он дождался, пока несколько новоприбывших каннибалов заработают челюстями, и только тогда признался:

– Выбрал себе дело на всю жизнь.

Дед тихонько присвистнул:

– И что же это за профессия?

Бенджамин объяснил.

– Иосафат милосердный! – Пытаясь выиграть время, дедушка отрезал себе ещё кусок пирога. – Здорово, что ты всё решил в таком юном возрасте. А обучаться ты как собираешься?

– Деда, у тебя ж в библиотеке полным-полно книг!

– Книг-то у нас навалом. – Дедушка потыкал ложкой в корочку. – Но что-то не припоминаю среди них никаких «Практических руководств» времён юрского или мелового периодов, когда в моду вошло рвать друг другу глотки и никто особо не возражал…

– Деда, у тебя в подвале миллиарды журналов, и ещё на чердаке полтриллиона. – Бенджамин переворачивал оладьи словно страницы, прозревая дивные чудеса. – Наверняка в них найдётся куча картинок доисторических времён и всяких тогдашних тварей!

Заложник чудовищной привычки никогда и ничего не выбрасывать, дедушка смог лишь тихо выговорить:

– Бенджамин… – И опустил глаза.

Родители мальчика пропали без вести в шторме на озере, когда Бенджамину было десять. Ни их самих, ни их лодку так и не нашли. С тех пор родственникам то и дело приходилось отправляться к озеру на поиски Бенджамина: а тот стоял на берегу и орал на воду, возмущаясь, где все и почему не идут домой. Но в последнее время мальчуган ходил к озеру всё реже и всё больше времени проводил здесь, в пансионе. А теперь – дедушка нахмурился – ещё и в библиотеке.

– И не просто каким-то там дурацким динозавром, – перебил Бенджамин. – Я стану самым крутым!

– Бронтозавром? – предположил дедушка. – Бронтозавры такие славные.

– Не-а!

– А вот взять аллозавра… может, аллозавром? Хорошенькие, как балерины на пуантах, этак неслышно подкрадываются…

– Ну нет!

– Может, птеродактилем? – Дедушка лихорадочно подался вперёд. – Высоко летают, похожи на картинки орнитоптеров, которые рисовал Леонардо – ну да Винчи, ты же знаешь.

– Птеродактили… – Бенджамин задумчиво кивнул. – Они почти лидируют.

– Кто же тогда на первом месте?

– Рекс, – прошептал мальчик.

Дедушка оглянулся:

– Ты зовёшь пса?

– Рекс. – Бенджамин зажмурился и выпалил полное название: – Тираннозавр Рекс!

– Вот это да! – охнул дедушка. – Имя громкое. Царь над всеми ними, так?

Бенджамин затерялся во времени, в тумане и застойных водах нехоженых топей.

– Царь, – прошептал мальчик, – царь над всеми ними.

Внезапно глаза его широко распахнулись:

– Деда, идеи есть?

Под незамутнённым прицельно-плазменным взглядом внука старик аж вздрогнул:

– Нет. Эгм… если чего найдёшь, держи меня в курсе. В этом своём исследовании…

– Ура! – Посчитав, что разрешение получено, мальчишка пулей вылетел из кресла, кинулся к двери, на пороге застыл, обернулся: – А помимо библиотеки, поступать-то куда надо?

– Поступать?

– Ну, пожарных обучают на пожарной станции. Машинистов локомотива – в депо. Врачей…

– Куда, – промолвил дедушка, – куда податься мальчику, чтобы получить диплом с отличием по классу А-1 «Ящер»?

– Ага, вот это всё!

– В музей Филда, пожалуй. Там полным-полно костей с Господних антресолей. Настоящий динозавровый колледж, парень! Я сам тебя туда отвезу!

– Ой, деда, спасибище! Вот здорово будет! Станем носиться как угорелые и орать во всё горло!

И – бац! – дверь захлопнулась. Мальчишка исчез.

– Да уж, Бенджамин.

Дедушка подлил себе ещё сиропа и, глядя, как блескучая жидкость растекается узорами золотистого света, гадал про себя, как бы слегка охладить неуёмный пыл внука.

– Да уж, – повторил он.

И явился громадный безумный зверь, и громадное дикое чудище утащило их прочь. Ну то есть поезд, то есть в Чикаго; а Бенджамин и дедушка устроились у зверя в брюхе и обменивались улыбками и громкими возгласами.

– Чикаго! – закричал кондуктор.

– А почему он не объявляет музей Филда? – нахмурился Бенджамин.

– Я сам его объявлю, – пообещал дедушка. И спустя несколько минут воскликнул: – А вот и он!

Оказавшись внутри, дедушка и внук прошли под настенными изображениями животных и во все глаза уставились на монстров – таких красавцев, что просто дух захватывало.

Тут они восхищались утраченной плотью, там – охали, глядя на восстановленные и заново скреплённые скелеты, – рука об руку, дивясь в унисон; юная радость вела за собою былое воспоминание о радости.

– Деда, а ты заметил? Гляди! Такое огроменное место, а из Гринтауна тут вообще никого, прям ни души!

– Только мы с тобою, Бенджамин.

– На моей памяти единственные, кто здесь побывал из нашего города, давным-давно, – голос мальчика угас до шёпота, – это мама с папой…

Дедушка поспешил вклиниться, пока не поздно:

– Им здесь ужас до чего понравилось, мальчик мой. Но ты только посмотри! Иди-ка сюда!

Они подошли поближе – и потрясённо, изумлённо, благоговейно уставились на целый косяк кошмаров работы Чарльза Р. Найта*.

– Да этот парень прямо поэт с кистью, – покачал головой дедушка, балансируя на краю этого Большого Каньона во Времени. – Настенный Шекспир. Ну же, Бенджамин, где эта здоровенная псина, этот твой Рекс, о котором ты так мечтаешь?

– Вон тот небоскрёбище! Это он!

Дед с внуком замерли под гигантской фигурой: глаза их наигрывали беззвучные мелодии на длинном ксилофоне ожерелья из костей.

– Эх, жаль, приставной лестницы нет!

– Прикажешь нам вскарабкаться наверх под стать безумным дантистам и попросить его открыть ротик пошире?

– Деда, ведь это он усмехается?

– Один в один моя тёща на нашей свадьбе. Хочешь влезть мне на плечи, Бен?

– Ой, а можно?

Бен взгромоздился на дедовы плечи и, задохнувшись от изумления, прикоснулся… к древней Улыбке.

А затем, будто что-то пошло не так, тронул собственные губы, зубы и дёсны.

– Засунь голову ему в пасть, парень, – посоветовал дедушка. – Посмотрим, откусит или нет.

Недели текли своим чередом, пролетало лето, в комнате Бенджамина росли горы книг и копились чертежи и зарисовки: оттиски костей, схемы зубного аппарата из юрского и мелового периодов.

– Мелового-делового и бог весть ещё какого, – задумчиво пробормотал про себя дедушка, заглядывая в дверь. – А это ещё что?

– Здоровущие картины мистера Найта, того самого художника, который видит сквозь время и рисует то, что видит!

В верхнее окно ударил камешек.

– Эй! – послышались голоса снизу. – Бен!

Бен подошёл к окну, приподнял раму и закричал сквозь сетку:

– Чего надо?

– Бен, ты куда запропал? Я тебя сто лет не видел! – крикнул один из мальчишек с лужайки. – Айда купаться!

– Да ну, – откликнулся Бен.

– А потом у Джима мороженое сварганим.

– Да ну! – Бен захлопнул окно и, обернувшись, обнаружил перед собой ещё более ошеломлённого деда.

– А я думал, перед банановым мороженым ты устоять не в силах, – сказал старик. – Ты неделями из дома не выходишь. Держи-ка, Тритончик! – Дедушка порылся в карманах, пошуршал бумагами и отыскал какое-то объявление. – Я знаю, способ есть! Читай-ка!

Бенджамин жадно схватил листок и прочёл:

– Ух ты! – заорал Бенджамин. – Это ведь про то, о чём я думаю? А мы пойдём, ведь правда пойдём?

– Вот тебе Бог, а вот порог, – отозвался дедушка.

До выходных было ещё далеко, ждать пришлось долго. Но ранним утром в воскресенье Бен уже тащил деда по улице в направлении Первой баптистской церкви.

И, уж будьте уверены, Усмиритель Зверя преподобный Клю напустил в проповедь бегемотов, он выуживал китов, вылавливал левиафанов, прочёсывал Бездну и закончил громоподобным стадом – если это были и не динозавры, так значит, их серные двоюродные братья. И все они поджидали в геенне огненной христианских мальчиков, которые наверняка туда провалятся и окажутся в этом восхитительном пекле.

Во всяком случае, так казалось Бенджамину, который впервые в жизни высидел часовую проповедь: глаза его не слипались, рот даже не пытался зевнуть.

Преподобный Клю, заприметив восторженную улыбку мальчика и его сияющие глаза, то и дело отыскивал его взглядом в толпе, яростно продираясь сквозь генеалогию зверюг, над сонмами коих чёрным пастырем поставлен Люцифер.

В полдень паству выпустили наконец из Бестиария, и прихожане, ещё дымящиеся после катания на американских горках сквозь ад, вывалились в яркий солнечный свет, моргая и щурясь, – ныне они знали о доисторических бойнях куда больше, нежели им того хотелось. Ну то есть все, кроме Бенджамина, который подбежал к его преподобию, оглушённому собственной риторикой, и дёрнул его за руку точно насос за ручку, надеясь, что из священнических уст хлынут новые рассказы о чудесах Зверя.

– Ух, ваше преподобие, это было так здорово! Какие монстры!

– Вот только очеловечивать монстров не нужно, – предостерёг его преподобие, пытаясь направить проповедь по накатанным рельсам.

Но сбить Бенджамина было не так-то просто:

– Мне ужасно понравилась та часть, где говорится, что пожелания непременно сбываются. Это правда?

Под взглядом мальчика, пронзительным, как огонь маяка, его преподобие едва не вздрогнул:

– Но…

– Ну то есть если ужасно чего-то хочется, оно ведь сбудется? – уточнил Бенджамин.

– Если, – на помощь его преподобию подоспел дедушка, – подавать милостыню бедным, вовремя молиться, всегда аккуратно делать уроки, прибираться в комнате…

Тут у дедушки закончился бензин.

– Это кошмар как много, – вздохнул Бенджамин, переводя взгляд от дедушкиной пропасти к ровному плоскогорью преподобного Клю. – С чего надо начать?

– Господь пробуждает нас всякий день к трудам нашим, сынок. Меня – к моему: к проповедыванию. Тебя – к твоему: ты мальчик, ты готовишься и стремишься желать и расти!

– Желать и расти! – возликовал Бенджамин. Лицо его пылало. – Желать и расти.

– Но только после того как сделаешь уроки, сынок, не раньше.

Но Бенджамин, разгорячённый и взбудораженный – точно перца с уксусом глотнул, – побежал было прочь, остановился, вернулся, не особо вслушиваясь в то, что ему говорят.

– Ваше преподобие, это ведь Господь придумал тех зверюг, правда?

– Ну да, храни тебя Бог, сынок. Именно так.

– А вы понимаете почему?

Дедушка взял внука за плечо, но Бен этого даже не почувствовал.

– Ну то есть почему Господь создал динозавров, а потом позволил им исчезнуть?

– Неисповедимы пути Господни.

– Для меня слишком уж неисповедимы, – без обиняков заявил мальчик. – А правда, было бы здорово, если бы у нас тут, в Гринтауне, штат Иллинойс, завёлся свой собственный динозавр: вернулся бы и не исчезал больше? Кости – это хорошо. Но настоящий динозавр куда лучше, правда?

– Я и сам питаю слабость к монстрам, – признался его преподобие.

– Думаете, Господь их ещё когда-нибудь создаст?

Разговор, как хорошо понимал его преподобие, уводил прямиком в трясину. И священник отнюдь не намеревался в ней увязнуть.

– Я знаю доподлинно только одно: если ты умрёшь и отправишься в ад, там-то тебя чудовища и встретят – уж будь то оригиналы или копии.

Бенджамин просиял:

– Ради одного этого стоит помереть!

– Сынок, – покачал головой его преподобие.

Но мальчугана уже след простыл.

Бенджамин поспешил домой – набить живот и напитать глаза. Он разложил на полу с десяток раскрытых книг и тихонько смеялся от радости.

Вот они, звери всех поколений из Библии и за её пределами, из Бездны. Звучало это слово потрясающе. Мальчуган повторял его про себя, начиная с воскресного обеда в два часа дня и до четырёх, до воскресного тихого часа. Бездна. Бездна. Набираешь в грудь побольше воздуха. И выдыхаешь. Бездна.

И бронтозавр родил птеранодона, и птеранодон родил тираннозавра, и тираннозавр родил громадных полуночных коршунов – птеродактилей! – и… и так далее, и тому подобное, и всё такое прочее.

Бенджамин перелистывал страницы громадной толстенной семейной Библии: там были левиафаны и другие порождения времени, а если спуститься в ад и снять там комнату, так глядь – сам Данте указует на вот этот ужас, и на вон тот кошмар, и на вот эту змею, и вон на того гада ползучего, и все они – родные тётушки и жуткие дядюшки утраченного времени, чуждая кровь и нездешняя плоть. При виде такого аж носки сами собой ползут вверх по лодыжкам, а уши скручиваются в трубочки! О, утраченные на Земле, они пытаются вернуться, эти славные домашние зверушки, которые некогда лежали у ног Господа и были вышвырнуты вон за то, что напачкали на ковре, вау! О, гигантские болонки Господни, созданные из наплывов тумана и клубящихся облаков, крики их – трубный глас времени, от которого трещат ворота, и ужасы рвутся наружу, вау! Класс!

Стон из… Бездны.

Губы мальчика беззвучно шевелились во сне, по постели скользили послеполуденные тени. Спящий вздрогнул. Забормотал что-то. Зашептал…

Бездна.

На следующий же день Бенджамин переименовал славного старину Рекса. Отныне и впредь его звали попросту Пёс.

Спустя дня три Пёс, поскуливая, дрожа и прихрамывая, выскочил из дома и исчез.

– Где Пёс? – спросил дедушка. Он уже заглянул в чулан, на чердак (чего собаке делать на чердаке? Там и разрывать-то нечего!) и в палисадник перед домом. – Пёс! – звал он. – Пёс? – недоумённо обращался он к лёгкому ветерку, пронёсшемуся по лужайке вместо четвероногого друга. И наконец: – Пёс?! Что ты тут делаешь?!

Ибо Пёс обнаружился по другую сторону улицы – он лежал посреди пустыря, заросшего клевером и сорняками, где никто и никогда не жил и не строил.