История Аквариума. Книга флейтиста

Глава 13 Время кино

Певыми сделали попытку тогда ВГИК'овские студенты Саша Ильховский и Саша Нехорошев.62 Они нашли нас в Ленинграде и пригласили в Москву на съёмку кинокартины.

Фильм был как ветер прост и незатейлив – сидит молодой главный герой у себя дома, точнее в квартире, которую снимает и принимает друзей или не совсем друзей.

И как-то от каждого очередного посещения становится ему все более и более тоскливо, силы совсем на исходе, и даже в холодильнике остается один плавленый сырок… Вот казалось и все, что осталось от жизни, да не тут-то было, с улицы доносятся знакомые голоса, он радостно машет с балкона в ответ… И вот весь его дом наполнен старыми друзьями, все играют и поют. Абсолютная идиллия и совершенство.

Эта короткая курсовая работа кинооператора Саши Ильховского и звукорежиссёра Саши Нехорошева стала для нас входом в новое, доселе не веданное пространство кино, и в конечном итоге стала такой же «курсовой» на будущем интересном поприще «Аквариума» в кино.

Как и любая музыкальная деятельность, что в своём городе, что на выезде за его пределы – киножизнь полна всяких смешных неожиданностей. Не обошлось без них и при этих первых съёмках.

По замыслу авторов нам нужно было отснять план, как друзья, а их, без всякого сомнения играли все члены группы, идут и подходят к дому героя. Героя без какого-либо сомнения играл Борис. Все просто, да не все…

Квартира, в которой проходили съёмки, находилась в доме, что расположен в самом конце небольшой улицы, не далеко от Мосфильма, и единственной достопримечательностью которой, после того факта, что там и по сей день живет Саша Нехорошев, являлось Шведское консульство и строившееся поодаль Германское.

Ну если за строительством Германских апортаментов присмотр был ещё не такой шустрый, то за Шведским смотрели с особой тщательностью. Причем опять же надо понимать, что смотрели тогда не теми глазами, что сейчас. Опасность в те времена представляли не арабские террористы или курдская армия, а собственные граждане, что могли в любой момент сигануть через забор и попроситься в Швецию на постоянное место жительство, минуя местный ОВИР.

От этого складывалась анекдотическая ситуация – не шведы охраняли своё посольство, а советские спецслужбы. И тут было ясно, что и птица не пролетит незамеченной. Напоминаю, на дворе стоял 1982 год!

Так вот эта самая улица, по которой нам неминуемо пришлось ходить, и тянулась вдоль забора этого самого строения. Тротуар, мелкие кустики и забор, причем не такой и высокий.

Но и это ещё не все. Никакой видимости, что это может быть съёмка, на улице или вокруг дома и в помине не было. Съемки-то происходили из квартиры, а квартира была почти на последнем этаже высоченного современного московского дома, причем даже балкон был углублен внутрь фасада и вместо перил, была модная современная бетонная глухая плита.

Короче, ничего нельзя было заметить из того, что делало бы любые наши последующие действия причастными к съёмкам кино. И вот представьте себе следующее.

Компания молодых людей со всеми возможными признаками свободомыслия как в прическах, так и в одеждах, собирается у забора дипломатического представительства. Достается из карманов совсем диковинная штука – коротковолновая портативная радиостанция ( в те времена и у милиции такого не было) и начинается: «Аллло, Саша, ты как?» «Все в порядке?» «Готовы!» «Все на месте?» «Идем!» «Мотор!»

После чего, вся компания, как по команде, снимается с места и начинает двигаться вдоль консульского забора, весело прыгая и что-то невразумительно крича. Причем двигается до нелогичного медленно, размахивает руками и ногами, вообще ведет себя весьма активно. В таком режиме проходит всю улицу и скрывается в парадной.

Наблюдавший за этой процедурой с балкона своего дома Саша Нехорошев рассказывал как, из казалось бы пустых кустов, что подле самого забора, недалеко от нас, а мы его так и не увидели, материлизовался человек в неброской рубахе, с авоськой в руках и уставился в нашу сторону, а ещё несколько прохожих остановили свой небыстрый ход и стали внимательно, без тени праздности, присущей зевакам, наблюдать за происходящим.

Жизнь вокруг злосчастного забора, что текла своим размеренным чередом, в одно мгновение изменилась и в воздухе возникло какое-то неплановое напряжение, словно пришло «время-Х» и что-то могло начаться…

Через короткий промежуток времени все повторяется с точностью до кальки. Те же люди, я имею ввиду нас, по тому же сценарию проделывают те же действия. И так раз пять, а может и более…

О всем, что происходило вне пределов моего повествования, можно только догадываться. Какой переполох мы произвели своими действиями сейчас уже не узнает никто, может его и не было, но выглядело это смешно, как и с наших позиций , так и с любой другой стороны.

Определенная известность в некоторых «органах», назовем их «спецорганами», а точнее осведомленность о нас, не всегда имела свою отрицательную сторону. Вот конкретный пример.

Произошла со мной в Ленинграде такая история – я имел «наглость» выйти прямо на Невском проспекте и прямо из дипломатической машины. Напоминаю, на улице «ревущие семидесятые». Это была служебная машина одного моего, да и не только моего, приятеля – американца Дэна Гросмана. Причина была банальная, я ехал после одной вечеринки за город с Московского вокзала, а он жил рядом на Пушкинской улице. Грех не подвезти приятеля, т.е. меня, с общей вечеринки! Так Дэн и сделал.

Казалось бы что тут странного, но как я заблуждался… Дальше как в настоящих шпионских фильмах… Меня арестовывают. Прямо посреди Невского, на глазах у прохожих и Дэна в том числе.

Даже не арестовывают, а как-то странно «метут»… Милиционеры, ничего не объясняя, забирают у меня документы и начинают водить за собой. Сначала в «Опорный пункт правопорядка», затем им подворачивается ПМГ и я катаюсь около часа в ней по разным адресам…

В общем, долго ли, коротко ли, а оказался я в привокзальном отделении милиции вместо последней электрички, которая давно уже ушла и времени на вокзальных часах было за час ночи.

Ещё раз напомню, что мне так и не сказали за что таскают. Да кто в те времена кому объяснял за что задержали? Может именно это и подсказало мне мои следующие поступки.

Оказавшись перед лицом дежурного офицера, которое не очень-то походило на лицо, я ещё до того как меня попробовали поместить в «аквариум», успел крикнуть ему, чтоб он звонил дежурному по КГБ города и назвал свою фамилию. Свою принадлежность к «Аквариуму», но уже как группе, я поведал ему так же в этом потоке информации…

Надо отдать должное его расторопности, если это слово уместно в данной ситуации, поскольку он тут же кивнул своим, чтоб пока меня не трогали, и ждали дальнейших распоряжений. Последующее я наблюдал с любопытством и особым вниманием.

Этот офицер куда-то позвонил, какое-то время что-то произносил сам, а после этого долго молчал, не отрывая трубку от своего уха, потом опять что-то произносил, переспрашивая мою фамилию, потом вновь молчал.

Скорее всего ему говорили что-то очень важное, да так, что в ответ он мог только помалкивать.

Что бы там ни было, а поле окончания такого разговора, я был практически вытолкан из отделения, практически взашей, и так же без объяснения причин. Волшебное слово «Аквариум» помогло, словно панацея, и я опять был на свободе…

Фильм, который впоследствии получился по-настоящему милым и как общий первенец, и с точки зрения произведения искусства вообще, был не единожды показан в Москве, Питере и наверно, в других городах так же. Его «прокатная» история известна лишь его авторам – Сашам: Ильховскому и Нехорошеву, что делает факт его(фильма) существования окончательно загадочным.

Сейчас он лежит у кого-то из них дома и ждет своего исторического часа. Пусть ждёт, Господь с ним!

Следующей многозначительной фигурой в общении с российским кинематографом был Олег Евгениевич Осетинский63.

Этому столпу советской киносценаристики принадлежит целый период, хотя и короткий, деятельности отечественного рока.

Его «железным крылом» были на некоторое время накрыты сразу два коллектива этого апокалиптического жанра – рок-музыки. «Аквариум» и «Зоопарк». Он пришёл неизвестно откуда и сразу начал всех учить. Дело это завсегда полезное, но смотря для кого.

Тут я подразумеваю и учителей и учеников, поскольку во многих случаях не совсем понятно, кто кого учит?

Получать знания и уроки бесплатно, на халяву, так сказать, это дело хорошее, но во всем необходимо знать меру. В те времена меры не могло быть ни в чем.

Осетинский приезжал в город, селился в «Прибалтийской», в апартаментах и начинал «жить»!

Выглядело это достаточно прозаично, но для непосвященного слушателя могло казаться фантастическим – концерты в самых дорогих гостиничных номерах города!

Тут ему везло, его гостями оказывались мы с друзьями и от этого его пребывание в Ленинграде вполне выглядело, как сплошной концерт. Круглые сутки!

Любил он в эти часы устраивать уроки сцена-речи и сцена-движения. Выглядело это совсем как в театральном институте на подобной кафедре и имело интересный побочный эффект – ни Майк, ни Борис ничего для себя из этих уроков не вынесли, а скорее наоборот.

Во всяком случае сам Боря в очередной раз отшатнулся от этого не совсем любимого слова (имеется ввиду – театр) в его профессиональном понимании. Но Осетинский пыхтел и старался изо всех сил, вкладывая в каждое своё движение и жест столько значимости, что хватило бы на целую съёмочную группу.

Не переводились напитки, не переводились песни, ни на секунду не прерывалось время в тех комнатах, окнами на Финский залив с какого-то высокого этажа…

Ну а за тем опять была Москва. Были странные концерты, которые он мог позволить себе устраивать, как известный в те годы кинематографист. Выглядело это так.

Он снимал кинотеатр с целью проведения своего авторского вечера, а на него звал гостей, т.е. нас.

Сам же такой вечер выглядел как «Вечер киносценариста Олега Осетинского». Выглядел весьма условно. Он выходил к публике и произносил одну только фразу:

«Меня вы и так все хорошо знаете, так что я говорить сегодня ничего не буду, а пусть поиграют тут мои друзья…»

И уходил в глубь сцены, где располагался его стол и кресло. Мы же и по отдельности, и вместе с Майком, в интерьере Олега Евгеньевича, отчаянно музицировали, за что он изредка в знак дружеского расположения подносил тому или другому из нас то стакан чая, то чашку кофе, а то и неплохого коньяка, что было не так и уместно, но и не столь отвратительно, как могло показаться на первый взгляд.

Концерты проходили весело и при полном, до откровенной давки, аншлаге. Длились бесконечно долго, и не, смотря ни на что, доставляли удовольствие и нам и публике. Игралось легко, слушатель ликовал.

Говорят до сих пор этот ярчайший «московский муравей» считает Бориса Гребенщикова своим учеником, а «Аквариум» – продуктом его фантазии и воплощением его трудов, о чем не забывает с постоянством фавна напоминать средствам массовой информации. Пусть говорит!

Это только придает очередную волну значимости, тому что тогда происходило. Должно же и кино принимать нас за своих, если за такового держит Осетинского!

И оно принимало… Правда в случае с Осетинским до самого кино дело по-счастью не дошло, но могло бы и дойти… Скоро Осетинский отошел от кинодел, а заодно и от нас…

А нас ждали иные приключения, которые вскоре и пришли на замену концертной деятельности кинематографиста Осетинского, которая так и осталась загадкой и по день сегодняшний. Как для нас, так и ещё для множества людей самых разных профессий

Следующим в очереди за ленинградским рок-н-роллом, а в его лице – «Аквариумом», стал режиссёр Стефанович64.

Но с ним оказалось совсем просто – перед своим появлением на «аквариумовском» горизонте он успел на весь народ честной прославиться фильмом «Душа», где сделал из наших коллег музыкантов «Машины Времени» очень сомнительных киногероев. Но он так старательно стремился привязать их образ к светлым идеалам советской действительности и одноименному художественному направлению в отечественном кино, что любой истинный ценитель группы попросту не узнал бы их, не люби он «Машину Времени» столь беззаветно. То что он предложил нам так же было ниже всякой критики.

Ни сюжетом, ни режиссурой, ни самой идеей предлагаемый фильм не был интересен, напротив, дал нам понять – иметь с ним дело со Стефановичем нельзя!

Так мы и поступили, хотя на самом-то деле это оказалось не так и просто. Стефанович сумел смутить и практически Бориса, в том, что будущая картина станет намного лучше, если не сказать шедевром. Но после ночи рассуждений на этот счёт дело было решено не в пользу Стефановича и кинозапасник в «Белых Столбах» не пополнился ещё одной «Душой» или как теперь принято – «Душой – 2».

После отказа Стефанович ещё долго бегал за Борисом по студии «Мосфильм», на которой мы по разным поводам оказывались, и отзывал его в сторонку, и что-то говорил, и что-то говорил… Может это он просто так по Борису соскучился? Кто знает? А вот следующая попытка оказалась на мой взгляд очень удачной.

Следующим, а по сути самым по-настоящему первым оказался Сергей Александрович Соловьев65.

Сергей Александрович Соловьев оказался в отличии от его безуспешных предшественников наделен одним редким, но все же встречающимся в среде кинематографистов качеством – он мог полюбить, то над чем работал. Он мог влюбляться в своего героя и тогда тут же начинал принимать его условности, его мир и порядок ценностей. Он не жил только собой в кино, а исследовал себя в кино.

От этого, все что мы видим в последствии в его работах – дышит теплотой его переживания.

Он был абсолютно восприимчив ко всему, что ему предлагали обстоятельства его кинокартины с позиций этики и эстетики его героя, его среды обитания.

Он был готов вставить в картину только что услышанную фразу, насладиться совершенно диковинной для его слуха музыкальной темой или неожиданной диссонирующей авангардистской находкой.

Он был всегда готов к эксперименту, если таковой предлагался, а главное – он был очень верным и преданным человеком, способным отстаивать перед другими твою правоту, может так до конца и не понимая, чего же ты на самом деле хочешь.

Короче, Сергей Александрович Соловьев оказался той самой и наверно, единственной дееспособной на тот момент в российском кино фигурой, тем режиссёром, который и мог и хотел снять кино одновременно понятное и в академическом и в современном понимании этого слова.

Кино – и для той голодной до своего понимания части молодежи, и для всей оставшейся части, которой на эту первую может и глубоко наплевать.

Он пытался объединить и теперешних любителей сериалов и «бунтарей» с серьгой в ухе.

Мало понятно зачем это в конечном итоге было нужно, но тогда иначе и быть не могло, тогда был период не размежевания, а объединения и кто это чувствовал – был наверху.

Соловьев был наверху. По московским меркам! А это не так и мало. А какие ещё мерки в этой стране? В общем все началось с «АССЫ»

Фильм был уже в черне смонтирован и Соловьев нам его показал в просмотровой «Мосфильма».

Вообще способов записать музыку для кино есть множество, но один мне нравится больше всего. Это когда ты, как композитор, до самого последнего момента не знаешь что получилось и идешь на просмотр как можно менее осведомленный – что тебе предстоит увидеть. Вот тогда потом – настоящая, увлекательная работа. Можно импровизировать прямо на месте, подкладывая только что родившуюся тему по «живому» материалу, меняя на ходу все, и не только музыку, но иногда и сам монтаж ей в угоду. Впоследствии, когда я сольно работал для кино, я поступал именно в таком ключе. Мы работали так же.

Писались музыкальные фрагменты и темы в определенном настроении и темпе, а Сергей Александрович тут же брал их и нес приклеивать к изображению. На следующий день вносились обоюдные коррективы.

Так кадрик за кадриком, сценка за сценкой, нотка к нотке, фразочка к фразочке – вышел человечек! А на деле – кино!

И кто бы знал, на сколько скучно любое экранное действо, если в нем нет музыки. Сколько у нас было тогда возможностей в этом убедиться. Да простит меня «великое немое» кино! Но даже для него в конечном итоге обязательным был тапёр.

Без музыки кино отказалось существовать! А после этого уже серьезного эксперимента на «Мосфильме» на очень долгое время и мы не могли существовать без кино. Вот оно как получилось. Взаимный интерес был очевиден.

Большая удобная студия звукозаписи «Мосфильма» в отличии от любой другой студии звукозаписи, именуемая «тон-студией», оказалось уютным местом для всех этих экспериментов.

Вообще о студиях звукозаписи для кино следует сказать отдельно. Это обычно просторные залы, с местами или амфитеатрами для хоров, это много пространства для размещения симфонического оркестра, это множество стационарных, далеко-не-переносных музыкальных инструментов, типа литавр, арф, tubular bells, ксилофонов, вибрафонов, роялей, челест, клавесинов, в общем всего, что только можно представить и применить в звукозаписи. И весь этот арсенал можно использовать, включая самих исполнителей на этих и любых других музыкальных инструментах… Представьте себя в оранжерее.

Вы ходите вокруг невиданных доселе растений и цветов, и наслаждаетесь, и рассматриваете, и нюхаете каждый кустик, каждый листочек. Так и здесь – невозможно пройти мимо, не коснувшись всего этого хотя бы рукой, хоть пальчиком. И каждый изданный звук превращается в мелодию, всё вместе в импровизацию, а в конце концов это оказывается на пленке и звучит в фильме. Прямо сказка какая-то! А может это и есть сказка?

За «АССОЙ» пришло относительное примирение со всем окружающим миром. Я имею ввиду официальную жизнь. С этого момента разрешалось играть любую музыку, не только песни. Ха-ха!

Смысл не в том, что к 1986 году уже многое разрешалось и уже почти ничего не запрещалось. Суть в том, что в этот момент в сознание многих плавно входила или как сейчас модно говорить – загружалась «перестройка». За слово «перестройка» впоследствии даже Нобелевскую премию дали.

Но я не об этом факте, а о том, что в этот момент плавно, но с большой скоростью начинало ломаться привычное советское сознание. А основной его смысл заключался, если вы помните, в истине – если не сказано, что можно – то нельзя! Предстояло же осмыслить совсем новое положение – что не запрещено, то можно! Короче, делай что считаешь нужным, а случись что, с тебя и спросят. Помните, как часто в то время звучал разговор: «Тут вчера по телевизору такое показывали…» А в ответ: «Теперь все можно!» Вот за это «можно» и рубились многие.

В том числе и «Аквариум». Правда он это делал как всегда в своей манере, не акцентируя особо внимание на себе.

«АССА» – был достаточно большой прорыв в ту общесоюзную кормушку для советских композиторов (и совсем не обязательно плохих, на примере, скажем, Шостаковича или Каравайчука), к которой они никого, кроме себя самих, не подпускали. От этого страдали, порой, и сами фильмы, и их зрители. О зрителе вообще никто особенно никогда не думал.

Наверно почти так же было и в нашем случае, за исключением той детальки – в общем-то мы писали музыку не только для кино, а и для своих же слушателей, фанов, если угодно, а это подразумевало несколько иную форму ответственности. Так что «Русско-абиссинский оркестр» и «Квартет Анны Карениной» это удачные поиски именно того периода, нашедшие впоследствии себя на пластинках. Все это появилось именно в то время.

Кроме относительной новизны, что принес с собой этот первый опыт кинозвукозаписи, к актам премьер и первых показов прибавились большие концерты с участием авторов музыки.

Не могу сказать, что в этом вообще был какой-то смысл, но неучастие в них ставило любого участника закончившегося процесса создания кино в положение этакой дворняжки, что поела из хозяйского корытца и долой, поджав хвост.

В манкировании таких событий есть что-то неприличное, но к чему это я? А Бог его знает?

Концерт, который прошел в МЭЛЗ'е (Московском электроламповом заводе) вне всякого сомнения смог даже чем-то удивить.

Я во всяком случае в те дни испытал своеобразный исторический шок. Испытал его на несколько секунд за пару часов ещё до начала одного из таких концертов.

В этом случае речь пойдет о втором по исторической хронологии концерте, что был обусловлен кинопремьерой фильма Сергея Александровича – «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви»

Заранее скажу, что представление, а это было в общем-то представление, а не только концерт, подразумевало некоторое костюмированное шоу, которое задумывал сам режиссёр. И никто из нас к тому моменту, когда мы начали подтягиваться к залу перед началом кинопредставления, ещё ничего не знал о смысле нашего будущего участия. Да это видимо никого особенно и не настораживало – концерт – так концерт, кино – так кино, представление – так представление.

Искусство кино, как уникальнейшая разновидность лицедейства, способно удивить кого угодно, в том числе даже казалось бы готового ко всему старого рокера.

Я приехал в зал и, ничего не подозревая, поднялся с инструментами на этаж, где находилась наша гримерка и вошел в длинный узкий коридор…

В конце коридора, в пол-оборота, ко мне лицом, а правым боком к окну, в маршальском кителе, как всегда с трубкой левой руке стоял Сталин. И смотрел на меня…

Много раз я представлял себе, что такое «белая горячка», многим я рассказывал о ней на примере моего давнишнего рандеву с «казаками из кино», когда смещение пространства и времени достигло столь вразумительной формы…

Было это вот как: мы шли с моим приятелем ко мне домой, после вечеринки, что была у него дома, шли чтоб взять оставшиеся только у меня деньги и попить пива под утренним питерским весенним солнцем.

Все наше естество в тот момент было поглощено ожиданием и предвкушением встречи с этим холодным пенистым напитком, как вдруг из-за ближайшего угла прямо на нас, с разворотом и на большой скорости «вышел» казачий разъезд…

Все как полагается – и кони, и шинели, и папахи, и усы, и шашки, в общем все, чего так боялся Ленин в ночь с 25 на 26 октября 1917 года по пути в Смольный… А тут конец восьмидесятых этого же столетия, т.е. семьдесят лет спустя! Разъезд прошел мимо нас и галопом скрылся за очередным углом здания.

Только тогда, как сейчас помню, я с облегчением выдохнул и стал соображать в чем дело. Приятель же мой, Алексей, видимо ещё не совсем отойдя ото сна и только что виденного, стоял не двигаясь и все время пытался что-то произнести вслух. Поначалу у него ничего вразумительного не выходило. Наконец он с трудом, но очень решительно выдавил: «Революционеры, бля, всю жизнь!» – и покорно затих…

Дело тогда было примерно в том же, что и сейчас – я большую часть жизни прожил рядом с «Ленфильмом» и конечно же для любого исторического кино нет лучше декораций, чем роскошный старый петроградский район Петербурга, где декорации уже стоят несколько сот лет и простоят ещё столько же, не взирая ни на какие блокады или смены социальных формаций.

Тот разъезд был из кино, он только на секунду ворвался в нашу реальную жизнь, и тут же вернулся к себе обратно – в кино.

Да и этих казаков мы чуть позже встретили у ближайшего пивного ларька, где они откинув башлыки, мирно пили пиво и судачили о том о сем… Тут же передо мной стоял, повторяю, Сталин, курил трубку и улыбался.

Я замер в оцепенении, так же наверно, как мой приятель Алексей, в то мгновение с казаками. Никакого иного слова, или умной цитаты в голову не шло, кроме как: «Революционеры, бля, всю жизнь!»

Я нашел в себе силы двинуться навстречу призраку, но в отличии от «тени отца Гамлета», он не стал отдаляться, держа дистанцию, а оставался на том же месте.

Даже когда я поравнялся с ним, то все ещё находился в полном ошеломлении, т.к. ощущение реальности происходящего и правдивости события не покидало меня. Я набрал полные легкие воздуха и произнес: «Здравствуйте!» Он молчаливо кивнул в ответ, не выпуская изо рта трубку. «Выпить хотите?» – вдруг нашелся я, обретая, наконец, реальность под ногами. «Потом…» – доброжелательно прозвучало в ответ. Ситуация разрядилась. Если Сталин заговорил со мной – значит это не сон… Слава Богу, я был в МЭЛЗ'е, а не в Кремле, и был это не 1929, а 1989 год.

И сегодня должен был пройти просмотр «Черной розы – эмблемы печали, алой розы – эмблемы любви», а не «Горячих денечков».

Во всяком случае мне так казалось. На дворе была осень, случившееся только прибавило силы. Но вернусь к кино. Это была премьера уже следующего за «АССОЙ» фильма. Был и третий, в котором так же принимал участие «Аквариум»

«Дом под звездным небом» – картина очень романтичная, очень путанная и очень беззаботная, как и все то, что происходило тогда вокруг нас.

Мы на огромной исторической скорости вкатились в эпоху нового десятилетия, которое уже несло «новых русских», а вместе с ними новое страшное правило – нет человека – нет проблем!

Не берусь утверждать, что фильм об этом, да и какая сейчас разница о чем он, дело в другом, новое время заставляло уже окончательно прощаться со всем, что было ранее и всем, чем мы были ранее. Все строилось заново, и становилось на новые ноги и новый фундамент. Вместе с этим временем менялся в очередной раз и «Аквариум». Но мы сильно забежали вперед…