История Библейских стран

VII. Города-государства Финикии[9]

В результате нападений "народов моря" территория, населенная ханаанеями резко сокращается и теперь ограничивается собственно Финикией. И эта территория тоже пострадала, но все же избежала не только этнической, но и политической катастрофы. Пострадали наиболее северные города Финикии, но лежавшие южнее основные центры продолжали существовать. В них сохранилась старая экономическая, политическая, культурная жизнь. В то же время упадок Египта и Ассирии, гибель микенских государств и хеттской державы пошли на пользу финикийцам, избавив их как от политической зависимости, так и от сильных конкурентов. На пользу финикийцам пошло и уничтожение Угарита. В этих условиях именно финикийские города, особенно Тир, становятся главными представителями Востока в средиземноморской торговле. Упадок крупных государств способствовал расцвету мелких, в том числе финикийских городов. В это время политическая карта Передней Азии усложнилась. В Сирии и Палестине, как мы видели, образовались новые государства, возникшие на племенной (а не городской) основе. Политической же формой существования финикийцев остались города-государства. И они заняли в политической системе Передней Азии видное место.

Крушение египетской мощи освободило финикийские города от подчинения Египту. Еще сравнительно недавно любой финикийский правитель униженно именовал себя слугой фараона и умолял его о помощи. А приблизительно около 1066 г. до н. э. (Коростовцев, 1960, 35) библский царь Чекер-Баал гордо говорит египетскому посланцу Ун-Амуну: "Разве я твой раб? Разве я также раб пославшего тебя?" (Ун-Амун, 2, 12–13). И это освобождение произошло достаточно давно. Тот же Чекер-Баал утверждает, что уже при его отце отношения с Египтом строились на основе равноправия (Ун-Амун, 2, 12). Более того, библский царь говорит о посланцах фараона, которые семнадцать лет держались в заключении в Библе и там умерли (Ун-Амун, 2, 51–52). Неизвестны причины этого заключения, но сам его факт ясно свидетельствует о полном отсутствии почтительности библ-ского правителя к египетскому фараону и его представителям. Этого фараона именуют Хаэмуасом. Хаэмуас — одно из имен либо Рамсеса IX, либо Рамсеса XI (Коростовцев, 1960, 57). Вероятнее все же, что речь идет о Рамсесе XI (Baines, 1999, 213). Хотя египетская власть в Сирии и Палестине, вероятно, после Рамсеса VI уже не существовала (Helck, 1962, 249; Сету, 1975, 615), Рамсес IX был еще относительно сильным государем, он успешно воевал с ливийцами, и Египет при нем еще сохранял единство. При Рамсесе XI положение радикально изменилось. Юг полностью отпал, а его фактический правитель Херихор, может быть, еще при жизни самого Рамсеса, принял царский титул. То, что Рамсес XI правил (точнее, царствовал) много дольше, чем его предшественники, не менее 27 лет (Перепелкин, 1988, 570), в условиях резкого упадка центральной власти можно объяснить только незначительностью самой этой фигуры: с безвластным фараоном можно было не считаться.

Это не означает, что связи между Финикией и Египтом были полностью прерваны. Они сохранялись на экономическом и культурном уровне. Египет по-прежнему играл огромную роль в финикийской торговле, а обаяние египетской культуры продолжало действовать на финикийцев еще не одно столетие. Но ни о каком политическом господстве фараонов в финикийских городах не могло быть и речи. Начался период независимости Финикии, продолжавшийся несколько веков.

На рубеже XII–XI столетий до н. э. несколько неожиданно для финикийцев возникла новая опасность. После времени упадка снова подняла голову Ассирия, и ее царь Тиглат-Паласар I (1115–1077 гг. до н. э.) предпринял ряд то ли грабительских, то ли завоевательных походов (Дьяконов и др., 1988, 105–109). Во время одного из них ассирийский царь завоевал страну Амурру (этого царства уже не существовало, и так, вероятно, называлась западная часть Сирии, прилегающая к Ливану) и, перейдя через Ливан, вторгся в Финикию. Библ, Арвад и Сидон заплатили ему дань. При этом ни о каких боях с финикийцами ассирийский царь не сообщает; по-видимому, цари этих городов, испуганные ассирийским нашествием, предпочли откупиться "добровольной" выплатой дани. Тиглат-Паласар вступил в Арвад и по морю (видимо, на арвадском корабле) дошел до Цумура, по пути убив дельфина или нарвала (ANET, р. 275). Характерно, что Тир в сообщении о победах Тиглат-Паласара I не упоминается. Едва ли это надо интерпретировать как отсутствие самостоятельности этого города (ср.: Mazar, 1986, 66). Вероятнее, что по каким-то причинам ассирийский царь не двинулся на юг дальше Сидона.

В рассказе о подвигах ассирийского царя говорится о его морском путешествии из Арвада в Цумур. Следовательно, Цумур тоже входил в территорию, подчиненную Тиглат-Паласару I. В то же время не говорится о дани, взимаемой с этого города. Видимо, Цумур, игравший столь большую роль в предшествующее время, в конце XII в. до н. э. уже прежнего значения не имел и, возможно, даже не был самостоятельным. Страбон (XVI, 2, 12) говорит, что область этого города разделили между собой жители Арвада. Связь Цумура с Арвадом вытекает и из рассказа о победах Тиглат-Паласара I. Можно думать, что в период бурных событий, связанных с отступлением Египта и гибелью царства Амурру, Цумур был захвачен Арвадом и включен в его владения (ср.: Helck, 1962, 314).

Однако это ассирийское вторжение осталось единичным эпизодом (Branden, 1975, 149). Сам Тиглат-Паласар I даже не пытался закрепиться на заевфратских землях, а вскоре после его смерти Ассирия вновь вступила в полосу упадка, по-видимому, даже более глубокого, чем ранее (Дьяконов и др., 1988, 109–110). Так что это нашествие не оставило глубокого следа в финикийской истории, и финикийские города и после него оставались независимыми.

На конец XII — начало XI вв. до н. э. падает первый этап фи токийской колонизации (Tsirkin, 1995, 61–83). Установление связей с Дальним Западом чрезвычайно обогатило Тир, являвшийся единственной метрополией финикийских колоний. Город стал важнейшим торговым центром Средиземноморья. И это потребовало от него определенных политических шагов. Одним из них установление тесных связей между Тиром и образовавшимся к югу и юго-востоку от него Израилем. Под властью израильского царя Давида оказались, как говорилось выше, значительные территории с выходом в Красное море (Tadmor, 1981, 123). Кроме того, Тирскому царству не хватало собственных продовольственных ресурсов, которые можно было получить из Палестины. Все это заставило тирского царя Хирама пойти на союз с Давидом, а затем и его сыном Соломоном. Эта политика еще более усилила Тир и увеличила его богатства. Притекающие в Тир богатства Хирам активно использовал. Прежде всего, они дали возможность Хираму провести большие работы по благоустройству города. Как уже говорилось, население его увеличилось, и возникла необходимость в расширении территории. Хирам при помощи насыпей увеличил площадь Тира в его восточной, т. е. обращенной к материку, части острова, а также соединил между собой острова. Одной из главных задач любого финикийского царя было строительство, а при необходимости перестройка и украшение храмов. Естественно, что этим не пренебрегал и Хирам. По ею приказу были разрушены некоторые старые, по-видимому, уже обветшавшие жилища и построены новые, посвященные тирскому городскому богу Мелькарту и особо почитавшейся всеми финикийцами Астарте. Для украшения храмов широко использовался ливанский кедр. Царь поставил золотую колонну в храм бога, которого грекоязычный автор называет Зевсом (Ios. Contra Ар. I, 17–18; Ant. Iud. VIII, 5, 3). Филон Библский (fr. I, 3) отождествляет с Зевсом финикийского бога Баал-Шамима (Владыку Небес). Этот бог весьма почитался в различных финикийских городах, в том числе в Тире. Много позже в договоре между тирским царем Баалом и ассирийским царем Асархаддоном Баал-Шамим назван первым из трех верховных богов-гарантов этого договора (ANET, р. 534). Можно быть уверенным, что и в рассказе о Хираме речь идет о храме именно этого бога.

Идеологическому аспекту власти Хирам вообще уделял большое внимание. Ему приписывается введение праздника "пробуждения", т. е. воскресения Мелькарта, и постройка его храма (Ios. Contra Ар. I, 18; Ant. Iud. VIII, 5, 3). Это не означает, как иногда полагают, что сам культ Мелькарта был введен в Тире только при Хираме (Moscati, 1988, 253–256; Mesnil du Buisson, 1973, 44). Ведь Хирам построил и храм Астарггы, а эта богиня была очень древней, и, по Филону (fr. II, 24), именно в Тире она нашла упавшую с неба звезду и именно Тир был ее "святым островом".

Что касается Мелькарта, то это был городской бог Тира. Одна из надписей (KAI47) именует его Баал-Цор (Владыка Тира), и, как и другие "владыки", он олицетворял все самое ценное для горожан (Leslie, 1936, 24). Ему тирийцы приписывали открытие пурпура (Poll. Onom. I, 45) и вина (Ach. Tat. II, 2). В изображениях на воротах его храма в Ладесе Мелькарт предстает как воплощением светлого начала и сражается с темными порождениями хтонических сил (Циркин, 1976, 66–70). Несомненно, что "владыка" такого значительного морского центра, как Тир, должен был иметь и связь с морем. И это отражено в рассказе Нонна об основании Тира (Dionys. XL, 443–534). Однако, по словам Геродота (II, 44), храм Мелькарта существовал в Тире со времени основания самого города, причем греческий историк ссылается на слова жрецов храма, который он видел собственными глазами. В то же время, как уже говорилось, известно, что Хирам заново построил святилища Мелькарта и Астарты. Иосиф Флавий, приведя сообщение об этом Менандра Эфесского, в одном месте (Contra Ар. 1, 18) говорит, что тот использовал туземные источники, а в другом (Ant. Iud. VIII, 5, 3), — что Менандр перевел тирские хроники на греческий язык Поэтому нет оснований сомневаться и в словах этого автора. Противоречие между сообщениями Геродота и Менандра может, как кажется, разрешить сам Геродот, который говорит, что кроме того храма, о древности которого ему рассказали жрецы, в Тире существовал храм Геракла, т. е. Мелькарта Фасосского. Представляется, что речь идет об одной из ипостасей Мелькарта, особо почитаемой на этом острове. То, что финикийские божества могли иметь несколько ипостасей, подтверждает пример Астарты, чьей сицилийской ипостасью была Астарта Эрицинская (Le Glay, 1966, 354; Moscati, 1968, 91–94). Поэтому возможно, что храм, построенный Хирамом, мог быть посвящен этой ипостаси. Это вполне соответствует исторической обстановке: связи с золотоносным Фасосом были прерваны (см. ниже), и постройка храма Мелькарта Фасосского должна была помочь их восстановлению. Интересно еще одно предположение сообщение Менандра надо понимать так, что Хирам построил совместное святилище Мелькарта и Астарты (Garbini, 1980, 75, п. 5). Если принять это предположение, то ясно, что речь идет о другом храме, чем тот, о котором писал Геродот.

Труднее решить проблему празднования воскресения Мелькарта. Мотив смерти и воскресения бога принадлежит к глубокому слою мифологии и во многом отражает (хотя и не только) аграрную природу образа Мелькарта, явно предшествовавшую морской. И все же это не основание для отрицания древности культа самого бога. Существует разница между культом и праздником. Вполне возможно, что сама по себе вера в воскресение бога была довольно древней, но сам праздник установил только Хирам. Известную аналогию представляет религиозная политика афинского тирана Писистрата в VI в. до н. э. Он первым стал праздновать Великие Дионисии и Великие Панафинеи и перестроил храм Афины (Колобова, 1961, 54–57, 62), но сами Афина и Дионис почитались греками еще в микенскую эпоху (Бартонек, 1991, 201, 205). Имя "Мелькарт" означает "Царь города", и под "городом" подразумевался именно Тир. И значит, перестройка храма и введение праздника воскресения бога возвеличивали Хирама и еще больше укрепляли его власть.

Власть Хирама распространялась не только на Тир и ею ближайшие окрестности. Соломон просил его послать своих рабов вместе с его, Соломона, рабами нарубить кедры с Ливана (I Reg., 5, 6). Следовательно, под властью тирского царя находилась какая-то часть Ливанских гор. Это недвусмысленно вытекает и из приводимых Иосифом Флавием (Contra Ар. 1, 17–18; Ant. Iud. VIII, 5, 3) сообщений Дия и Менандра, чьи данные взяты непосредственно из тирских документов и хроник. В них говорится, что Хирам сам направился на Ливан и приказал нарубить кедры для тирских храмов.

Под властью Хирама явно находились и финикийские города южнее Тира и даже некоторые северо-палестинские, как Акко, Ахзив, Дор (Aubet, 1994, 68–69). В Ахзиве, например, именно в X в. до н. э. отмечены изменения в некрополе (Prausnitz, 1982, 32), которые могут свидетельствовать об изменениях в политическом статусе города. Эти города оказались дополнительными портами Тира на средиземноморском побережье, позволив, вероятно, ему торговать еще активнее. Возможно, именно Дор был тем портом, из которого отправлялись совместные тирско-израильские экспедиции в далекое Западное Средиземноморье, и раскопки показывают, что это было временем расцвета города (Stem, 1990, 16). К этой части Тирского царства примыкали те галилейские города, которые Хирам получил от Соломона. А к северу тирскому царю подчинялась Сарепта (Aubet, 1994, 66). Так что можно говорить, что под властью тирского царя находилась довольно значительная территория на азиатском материке. Власть его распространялась и на колонии за морем.

Сохранилось известие о карательной экспедиции, предпринятой Хирамом против одной из колоний, отказавшейся платить дань (Ios. Contra Арр. 1, 18; Ant. Iud. VIII, 5, 3). В тексте Иосифа Флавия название этой колонии испорчено, оно дано как Ιτυκαιος; (или /τυκαιος). Одни исследователи считают, что речь идет об Утике в Африке, другие, исправляя /τυκαιος; на Κιταιος;, полагают, что здесь говорится о Китии на Кипре (Katzenstein, 1973, 84–85). Сторонники второй точки зрения ссылаются на то, что Утика находилась слишком далеко от Кипра и Хирам, отправившись на подчинение непокорной колонии в начале своего правления, не мог отойти так далеко, столь надолго оставить Тир, ибо это было очень опасно (Katzenstein, 1973, 85). Думается, что эти доводы едва ли обоснованы. Мы ничего не знаем о какой-либо угрозе, которая не пустила бы Хирама в карательную экспедицию. Значение африканской колонии, откуда, как и из Таршиша, приходили важные товары (слоновая кость и обезьяны — явно африканского происхождения), было столь велико, что пренебречь мятежом тирский царь не мог. О финикийской колонизации Кипра речь пойдет позже, а пока отмстим, что, судя по нынешним данным, в X в. до н. э. в Китии финикийской колонии еще не существовало. С другой стороны, уже давно палеографические резоны заставили ученых принять написание мятежного города как указание на Утику (Gutschmid, 1893, 479). Итак, под властью Хирама оказалась значительная держава, в которую входили и территории азиатского материка, и колонии, разбросанные по берегам Средиземного моря. Влияние Тира и особенно тирской торговли выходило далеко за пределы этой державы, как об этом будет сказано несколько ниже.

Сыну и наследнику Хирама Баалезору уже пришлось столкнуться со значительными трудностями. Во второй половине X в. до н. э. на Ближнем Востоке происходят значительные политические и экономические изменения. В Египте к власти пришел ливийский предводитель Шешонк, ставший основателем XXII династии, с которой начинается новый период египетской истории — Позднее царство. Шешонк поставил целью возродить прежнее величие Египта и восстановить египетскую власть в Азии. Не без его помощи, как мы это видели, против преемника Соломона Ровоама восстали северные еврейские племена, в результате чего прежде единое царство распалось на Израиль и Иудею. Внимание Шешонка привлекла и Финикия. Как и в далекие времена могущества Египта, базой египетской экспансии стал Библ. Там обнаружены победная стела Шешонка, подобная найденной в Мегиддо (ANET, р. 264), и статуи самого фараона и его сына Осоркона, на которых оставили свои надписи библские цари Абибаал и его сын Элибаал (Katzenstein, 1973, 122; Scandone, 1984, 159). Последнее обстоятельство может свидетельствовать о признании библскими царями верховной власти фараона. Никаких других следов подчинения Финикии Египту не обнаружено, хотя сам Шешонк хвалился полным подчинением стран "фенху" и данью из страны Хару, т. е. Сирии (ANET, р. 263; Katzenstein, 1973, 121). Видимо, подчинением Библ а египетские успехи в Финикии и ограничились. Да и Библ недолго оставался под властью Египта. После Осоркона этих следов уже нет и в Библе. Попытка восстановления египетской власти в Азии, в том числе в Финикии, оказалась лишь эпизодом. Торговые же отношения между двумя странами не только продолжали существовать, но и расширялись, и во всей Финикии, в том числе на севере, в Арваде, найдены, хотя и немногочисленные, египетские изделия, преимущественно скарабеи и каменные сосуды, иногда с именами фараонов (Scandone, 1984, 154–160).

Распад единого еврейского царства нанес определенный ущерб интересам Тира. С более отсталой Иудеей финикийцы поддерживали относительно слабые связи. Гораздо сильнее их интересовал близкий и более развитый Израиль. Отношения с ним стали важным элементом финикийской, особенно тирской, политики. Другим важным новым элементом стало образование в Сирии ряда арамейских государств, среди которых выделялся Дамаск.

И с этим тоже должны были считаться финикийские цари и их подданные. Геополитическую обстановку изменила и окончательная победа железного века. Все это оказало влияние на Финикию вообще и Тир в особенности. Тирийцы учли все эти изменения и прекрасно к ним приспособились. Размах тирской торговли был необычайно велик, город неуклонно обогащался. Недаром Исайя (23, В) говорит, что тирские купцы были князьями, а торговцы — знаменитостями земли. В следующем стихе причиной Божьего гнева против Тира пророк называет стремление посрамить надменность всякой славы, дабы унизить все "знаменитости земли". Позже о богатстве Тира, его товарах, стенах и башнях, каменных домах и тенистых деревьях говорил Иезекиил (26, 4—12; 27, 4–5). Предрекаемое Иезекиилом падение Тира приведет, по утверждению пророка, к всеобщему плачу и смятению на море и островах (26, 16–18).

Однако богатство и блеск скрывали острые противоречия внутри тирского общества. Земледельцы — жители материковых владений Тира — с оружием в руках требовали новых земель за пределами государства (Curt. Ruf. IV, 4, 20). О внутренней борьбе в Тире говорит Саллюстий (lug. 19, 1): он упоминает о "жаждущих власти", которые возбуждали плебс и других людей, жадных до переворотов. Этими "жаждущими власти" явно были аристократы, потерпевшие поражение во внутренней борьбе, например царевна Элисса, о которой речь пойдет позже. В другом месте (lug. 78, 1) Саллюстий говорит о "гражданских раздорах" в Тире.

Показателем политической нестабильности была чехарда на тирском троне. Внук Хирама Абдастарт был убит около 910 г. до н. э. (Katzenstein, 1973, 127) в результате заговора, организованного сыновьями его кормилицы (Ios. Contra Ар. I, 18), т. е. людьми из непосредственного окружения царя. Старший из них и захватил власть. Иногда полагают, что этого сына кормилицы звали Метастарт или Метуастрат и он стал основателем новой династии, правившей Тиром 22 года (Eissfeldt, 1948, 1885; Katzenstein, 1973, 127–128). Но уже давно было обращено внимание на то, что греческий текст Иосифа Флавия не дает оснований для такого вывода. Иосиф не сообщает имя узурпатора, а лишь говорит, что это был старший из сыновей кормилицы; учитывая, что свои сведения Иосиф заимствовал из сочинений Менандра Эфесского, который, в свою очередь использовал тирские источники, можно считать, что имя узурпатора было вычеркнуто из тирских хроник, и следующие цари — Астарт (может быть, правильнее Абдастарт II), Астарим и Фелет — следуют уже за правлением сына кормилицы и не имеют к нему никакого отношения (Тураев, 1903, 102). Отношение к заговорщикам в тексте Иосифа явно отрицательное. Он говорит о коварстве, с каким они убили законного царя, и даже не упоминает о старшем из них как о царе, а лишь говорит, что тот захватил власть, а вот сменивший его Астарт уже "царствовал". Говоря об Астарте, историк называет и имя его не царствовавшего отца — Леастарт, что было бы необычно, если бы речь шла об основателе новой династии. Упоминая позже о захвате трона Итобаалом, Иосиф его отца тоже не называет. Видимо, Леастарт, хотя и не царствовал (да и неизвестно, жил ли после переворота), но считался законным царем, и приход к власти Астарта рассматривался как восстановление законного порядка. Если же принять предположение, что полное имя нового царя было Абдастарт, то его можно считать внуком убитого Абдастарта I, ибо именование человека по умершему к моменту его рождения деду было вполне в духе финикийской и вообще западно-семитской традиции. А то, что имя узурпатора не сохранилось, легко объяснить вычеркиванием его из тирских хроник, которыми пользовался Менандр, а через него — и Иосиф. Таким образом, можно говорить, что после девятилетнего перерыва потомки Хирама вернулись на трон, а сами эти девять лет считались перерывом в законной истории Тира.

Не исключено, что воспоминания о правлении сыновей кормилицы отразились в странной истории, рассказанной Юстином (XVIII, 3, 6—14). Вот что говорится в ней: многочисленные рабы захватили власть в Тире, убили почти всех господ и женились на их женах, произведя уже свободное потомство, и лишь позже, поняв, насколько свободные люди умнее рабов, сделали царем некоего Стратона, в свое время спасенного стоим рабом. Правда, Юстин в начале своего повествования говорит о многочисленных; победоносных войнах тирийцев с персами, что, как будто, относит эту историю к персидскому времени, т. е. к VI–IV вв. до н. а Но никаких победоносных войн тирийцы с персами не вели, так что, возможно, что источник Помпея Трога, сочинение которого вкратце изложил Юстин, объединил под названием "персы" всех восточных соседей Тира, включая ассирийцем, с которыми тирийцы действительно воевали, но далеко не успешно. Греко-римские авторы обычно называли Стратоном финикийца, в чьем имени присутствовал элемент с упоминанием богини Астарты. Но именно таково было имя царя, пришедшего к власти после сыновей кормилицы — Астарт или, скорее, Абдастарт. Из текста Юстина (XVIII, 3, 18–19) вытекает, что Александр Македонский после захвата Тира распял взятых в плен его жителей, считая их потомками рабов, и пощадил только потомков Стратона, которым вернул власть. Действительно, Александр часть пленных распял (Curt. Ruf. IV, 4, 17), а на тирском троне оставил прежнего царя Азимилка. Но ни один историк, рассказывавший о захвате Александром Тира, не говорит о мотиве распятия, да и распинание на кресте мятежных и беглых рабов было, скорее, римским обычаем, чем македонским или греческим. Трог обычно использовал источник, который в конечном счете восходит к местным преданиям. Думается, что и данном случае речь может идти о народном рассказе, в котором смутные воспоминания о заговоре слуг и последующем возвращении прежней династии на трон смешались с такими же смутными воспоминаниями о персидском господства жестокостях Александра и возвращении власти прежнему царю.

Возвращение к власти потомков Хирама не принесло желанного успокоения. Сын Астарта (Абдастарта II) Астарим был убит собственным братом Фелетом, а того, в свою очередь, сверг и убил Итобаал. Итобаал был жрецом Астарты (los., Contra Ар. 1, 18), но это не означает, что он был чужд царскому роду. Высшее жречество в финикийских городах было связано с таким родом (Katzenstein, 1973, р. 129–130). Это событие отражает еще один аспект внутренней борьбы в финикийских городах: между царем и высшим жречеством. Юстин (XVIII, 4, 5) отмечает, что в Тире жрец Мелькарта был вторым человеком после царя. И при определенных условиях столкновение между этими лицами становилось неизбежным. Подобное столкновение произошло при правнуке Итобаала Пигмалионе, которое закончилось победой царя и убийством жреца (lust. XVIII, 4, 5). Еще позже в Сидоне власть сумел захватить жрец Астаргы Эшмуназор, передав эту власть и жреческий сан сыну Табниту (KAI 14), но внук, оставаясь царем, жрецом уже не был (KAI 15). Возможно, что и Итобаал уже снял с себя жреческий сан, ибо в тех текстах, в которых он упоминается, о нем говорится только как о царю.

С приходом к власти Итобаала начинается новый расцвет Тира (Katzenstein, 1973, 129–166; Klengel, 1992, 204; Aubet, 1994, 50). Итобаал был заинтересован в создании новых городов, куда могли бы отправиться (добровольно или нет) его реальные и потенциальные противники, включая сторонников прежней династии. Вероятнее всею, с этой целью были основаны Ботрис в самой Финикии и Ауза в Африке (Ios. Ant. IucL VIII, 13, 2). Менандр, на которого ссылается Иосиф, сразу же перед упоминанием об основании этих горюдов говорит о жестокой годичной засухе и последующих страшных грозах, поразивших территорию Тирского государства. Это позволяет предположить, что вывод новых колоний был связан также с этими экологическими бедствиями. И если так, то основания обоих городов не должны были далеко отстоять друг от друга во времени. Их практически одновременное создание говорит о том, что и заморское, и азиатское направления политики были для тирского царя одинаково важны. К правлению Итобаала относится начало второго этапа финикийской колонизации (Циркин, 1987, 17).

Итобаал активно действовал на всех направлениях. На севере у Мириандского залива существовал финикийский город (Xen. Anab. 1, 4, 6), обладание которым открывало доступ к Киликии и Северной Сирии, а через последнюю и к Верхней Месопотамии (Aubet, 1994, 52–53). В Киликии почитали Геракла и Нергала, а каждый из этих богов был грецизированной или ассиризированной версией тирского Мелькарта (Lebrun, 1987, 28–32; Lipinski, 1995, 131–133). Находки финикийской надписи в Карателе и финикийских же печатей в этом районе (Magnanini, 1973, 51–57; Lemaire, 1977, 29–40) доказывают, что финикийцы проникли в юго-восточную часть Малой Азии. Где-то в этом районе ассирийский царь принял дань (или подарки) от Тира и Сидона. Так что, вероятно, что финикийцами, обосновавшимися у границ Малой Азии, были именно тирийцы (Kestemont, 1983, 63–66). Отсюда они могли двигаться и в Малую Азию, и на Армянское нагорье, и в Месопотамию (Kestemont, 1985, 135–147).

На юго-востоке Итобаал заключил союз с израильским царем Омри (Амврием), скрепив его браком своей дочери Иезавели с сыном Омри Ахавом (Tadmor, 1981, 149). В религиозной сфере политический союз отразился в распространении финикийских культов, особенно культа тирского "владыки" (I Reg. 16, 31–33). Омри и Ахаву Итобаал оказал помощь и в строительстве (Harden, 1980, 49; Mitchell, 1982, 469–471). Союз Тира с Израилем был дополнен подобным союзом с Иудеей (II Reg., 8, 18; 26).

В это время Финикии снова стали угрожать ассирийцы. Ассирийский царь Ашшурнасирпал совершил поход на запад и, не встречая сопротивления (Якобсон, 1989, 29), дошел до Средиземного моря. Финикийские города поспешили заплатить ему дань (ANET, р. 276). Возможно, что в действительности собственно дань заплатил только Арвад, где ассирийский царь побывал, а цари остальных городов просто сделали ему богатые подарки, откупаясь ими от ассирийского оружия. В победной надписи Ашшурансирпала перечисляются финикийские города, и в качестве независимых друг от друга названы Тир, Сидон, Библ, Махаллата, Майза, Кайза, Амурру и Арвад. Амурру, скорее всего, — древний Цумур (Stieglitz, 1991, 45–48). О Махаллате, Майзе и Кайзе ничего не известно, ибо их названия встречаются только в этой надписи (Katzenstein, 1973, 140, п. 60). Ясно только, что они находились между Библом и Цумуром. Во II тысячелетии до н. э. в этих местах располагались такие города, как Ирката, Улацца, Верит. Позже воины Иркаты приняли участие в битве с ассирийским царем Салманасаром III (ANET, р. 279). Возможно, что Махаллата, Майза и Кайза — это ассирийские названия этих сравнительно небольших финикийских городов-государств, позже вышедшие из употребления. Надо подчеркнуть, что Сидон и Библ здесь названы отдельно, так что о подчинении их Тиру нет речи. Жители Тира и Сидона удостоились отдельного упоминания и в перечислении участников грандиозного пира в ассирийской столице Калахе (Кальху), который устроил Ашшурнасирпал для своих данников или тех, кого он таковыми считал (ANET, р. 560).

Сын и преемник Ашшурнасирпала Салманасар III возобновил походы на запад. Это заставило правителей Сирии, Палестины, Финикии искать союза друг с другом для защиты от ассирийцев. Так возникла коалиция во главе с Арамом, о которой шла речь в предыдущей главе. Из финикийских городов в нее вошли Арвад и Ирката (ANET, р. 279). Спорно участие в ней Библа. В тексте ассирийских анналов упоминается KUR gu-a-a. Ряд исследователей дополняют gua-a и считают это упоминанием Библа (Tadmor, 1981, 151; Grayson, 1982, 261; Hawkins, 1982, 393; Klengel, 1992, 198). Тир и Сидон в коалиции участия не принимали, считая, видимо, возможным "отсидеться" за спинами союзников. В битве при Каркаре в 853 г. до н. э. союзники остановили победоносный до того времени походы Салманасара. Однако ассирийская угроза не исчезла. Вскоре Салманасар возобновил военные действия, и на этот раз среди его целей были Тир и Сидон.

В Тире в это время правил сын Итобаала Балеазор II. И ему пришлось столкнуться не только с ассирийской агрессией, но и с изменениями у границ, приведшими к резкому ухудшению политического положения Тира. И в Израиле, и в Иудее произошли перевороты, в результате которых к власти пришли антифиникийские силы. В Дамаске тоже был свергнут прежний царь, и хотя политика нового правителя шла в русле прежнего, это привело к развалу антиассирийской коалиции. Этим немедленно воспользовался Салманасар III, чьи походы стали теперь более эффективны. Не решаясь в этих условиях вступить в открытое противоборство с ассирийским царем, Тир и Сидон предпочли откупиться от него выплатой дани (ANET, р. 281). После смерти Салманасара ассирийский натиск на запад ослаб. Но и царь Адад-Нирари III еще упоминает дань, полученную от Тира и Сидона (ANET, р. 281).

Во времена правления царя Пигмалиона в Тире резко обострились отношения между царем и верховным жрецом бога Мелькарта, в результате чего последний был убит, а его вдова (и сестра царя) Элисса с группой своих сторонников отплыла из города и через какое-то время основала Карфаген в Северной Африке (lust. XVIII, 5, 8—17), который позже стал одним из важнейших и крупнейших центров Западного Средиземноморья. Его основание целиком вписывается во второй этап финикийской колонизации, в ходе которой возникла обширная колониальная Тирская держава[10].

В этот период Тир, несомненно, был одним из самых значительных городов не только Финикии, но и всей Передней Азии. В ее северной части подобную роль играл, вероятно, Арвад. На материке приблизительно напротив Арвада заканчиваются Ливанские горы, а новая горная цепь начинается несколько севернее, так что через это понижение и по расположенной несколько южнее реке Элевтер сравнительно легко проникать в долину Оронта, а через нее во внутренние районы Сирии. По Страбону (XVI, 2, 16), именно арвадцы особенно активно использовали реки для транспортировки своих товаров. Греческий географ не уточняет, в какую это было эпоху, но современные исследователи полагают, что источник его сведений восходит к глубокой древности (Rey-Coqais, 1974, 76). В то же время Арвад активно торговал с Грецией. Мы предположили в свое время, что первоначально греки называли "Финикией" только северную часть страны. Если это так, то те финикийцы, которые упоминаются в гомеровских поэмах, были, вероятнее всего, арвадцами. Видимо, Арвад являлся важным узлом на торговой оси, соединявшей Грецию с Северной Сирией и далее с Месопотамией. Находимые в Греции восточные бронзовые изделия были изготовлены в мастерских Кархемыша, Яуди и в каком-то еще неопределенном месте (Seidl, 1999, 282). Учитывая связи Арвада с Северной Сирией, можно говорить, что по крайней мере кархемышские изделия добрались до Эллады через Арвад. Греки пытались и сами установить связи с Северной Сирией, создав свои фактории в Аль-Мине и Сукасе. Последняя, более ранняя, чем первая (Hegyi, 1982, 533), была основана, вероятнее всего, на материковой территории Арвада (Rey-Coquais, 1974, 29). Надо заметить, что на территории Финикии вне Арвадского государства ни греческих колоний, ни даже факторий внутри финикийских городов не было. Только Арвад, по-видимому, занимал несколько иную позицию по отношению к эллинам. Может быть, ее можно объяснить тем, что именно этот город преимущественно контактировал с Грецией в период ее "темных веков". Арвад не принимал участия в финикийской колонизации, но в то же время в финикийском языке Кипра обнаружены явные следы северо-финикийского диалекта (Segert, 1976, 29). И это говорит не только об установлении арвадцами торговых связей с Кипром, но и о том, что на этом острове существовали их поселения. Возможно, они находились в основном не на южном побережье Кипра, где располагались тирские колонии, а на севере или северо-востоке, в греческой зоне острова.

Арвад имел гораздо более удобные условия для сухопутных связей с азиатским материком, но это делало его и более уязвимым для ассирийских нападений. Поэтому Арвад в отличие от Тира вступил в антиассирийскую коалицию, и его воины, хотя и в очень небольшом количестве, участвовали в битве при Каркаре. Но после этой битвы политика арвадского царя Матинбаала радикально меняется. Видимо, он понял, что силы Ассирии довольно велики и ее поражение было лишь эпизодом. и, вероятно, уже вскоре после этою сражения он не только заключил мир с Салманасаром, но и установил с ним дружеские отношения. При этом Арвад не упоминается в списке данников Ассирии (Katzenstein, 1973, 179–180). Может быть, с помощью Салл манасара арвадцы укрепили свое положение на материке. Однако позже Арвад, по-видимому, потерял свои материковые владения. Вероятнее всего, это произошло, как говорилось в предыдущей главе, в результате экспансии хаматского царя Заккура.

Таков был мир финикийских городов-государств накануне походов ассирийского царя Тиглат-Паласара III.