История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре

Родина Библии – Восток Средиземноморья. Почти весь Ветхий Завет, названный так христианами, возник на землях, ныне принадлежащих Израилю и Палестине, причем большую его часть, вероятно, написали в Иерусалиме. Возможно, кое-что пришло из Месопотамии (ныне Ирак), куда многих евреев изгнали в VI веке до нашей эры, и из Египта, где с тех же времен обитала зажиточная еврейская община. Можно предположить, что в Ветхом Завете есть очень древние фрагменты, созданные в X, а то и в XI столетии до нашей эры. Но в наше время ученые склонны полагать, что первые книги Ветхого Завета возникли в VIII веке, в ту же эпоху, когда, как считают, творил Гомер, а последняя по времени – Книга Даниила[2] – появилась во II веке до нашей эры.

Да, уже здесь нас поджидают сюрпризы! Как можно такое предполагать? А как же вера в то, что целые разделы Библии намного старше? А истории Авраама, Исаака, Иакова в Книге Бытия? Они ведь восходят ко второму тысячелетию до нашей эры! Да, библейская история охватывает очень долгий период. Но книги, которые о нем рассказывают, не восходят в своей письменной форме к столь древним временам. Это почти несомненно. И ранние истории в Книге Бытия, и рассказы о деяниях Моисея в Книге Исхода – скорее всего, просто записанная версия сказаний, изначально передаваемых из уст в уста в культуре, по большей части неграмотной. Ряд библеистов даже склонен считать их сознательным вымыслом. (Достоин внимания тот факт, что и Моисей, и его предшественники после первых рассказов о них крайне редко упоминаются снова – до своего нового появления в литературе, которая, в чем мы уверены, восходит к VI веку до нашей эры; особенно это касается Книги пророка Исаии, глав 40–55.) Выходит, история об истоках Израиля – это в лучшем случае народная память, та самая, которая сильно теряет в точности спустя пару-тройку поколений. А значит, у нас почти нет никаких представлений об истории Израиля в те времена, о которых говорят первые книги Библии – Пятикнижие (на греческом это название звучит как «Пентатевх», «пять свитков»: Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие).

А что, если взглянуть на другой конец хронологии? Это вряд ли широко известно, но некоторые из книг Ветхого Завета появились позже древнегреческих трагедий и трудов Платона и Аристотеля. Отчасти все обстоит так потому, что поздние книги склонны притязать на древнее происхождение: Книга Екклесиаста (на иврите «Кохелет») притязает на то, что ее автором был царь Соломон, живший в X веке до нашей эры, а Книга Даниила – на то, что написана почти в то время, когда жил пророк Иеремия, то есть в годы Вавилонского плена, а это VI век до нашей эры. Но сейчас все сходятся на том, что обе книги – творения гораздо более позднего периода. Причем Книга Даниила создана весьма и весьма поздно – во II веке до нашей эры, в эпоху Маккавеев, бывших иудейскими борцами за свободу, а потом основавших собственную династию. Итак, Ветхий Завет не восходит к какому-либо единому периоду в истории Израиля, а рожден в самых разных временах и местах. Это национальная литература маленького народа: Израиль по размерам сходен с Уэльсом или со штатом Мэн. До современной эпохи Израиль был по-настоящему независим лишь на протяжении нескольких кратких столетий, возможно, с X по VII век до нашей эры. Все остальное время он пребывал под властью главных держав, правивших в регионе, будь то Египет, Ассирия, Вавилония – или эллинистические государства, что властвовали на Ближнем Востоке после смерти Александра Македонского в 323 году до нашей эры. Израиль сам по себе не играл никакой сколь-либо важной роли в геополитическом плане, но лежал в самом центре различных ближневосточных торговых путей и был открыт для влияний более крупных и значимых соседей.

И если мы хотим понять развитие национальной литературы Израиля, то должны держать в уме краткий очерк его истории, проходившей в древнем мире Ближнего Востока, – мире гораздо более обширном. Но история, воссозданная учеными наших дней, заметно отличается от ветхозаветной – и потому сперва мы коротко расскажем именно о последней, а потом перейдем к современным реконструкциям.

Библейская история

Ветхий Завет создает впечатление того, что корни израильского народа уходят в глубь второго тысячелетия до нашей эры. От времен Авраама, Исаака и Иакова, от жизни Иосифа и его двенадцати братьев до деяний Моисея минует очень много лет. Много их проходит и от дней Моисея до эпохи первых царей Израиля – Саула, Давида и Соломона. В Книге Бытия праотцы переселяются из Месопотамии в Землю Обетованную, но по-прежнему поддерживают отношения со своими родичами, оставшимися на востоке. После, в дни голода, они уходят в Египет, а Иосиф, ушедший туда прежде них – или, вернее, уведенный с караваном как раб, – к тому времени становится влиятельным египетским сановником. Ветхий Завет слегка упоминает о хронологии событий, позволяя нам предположить, что все они, возможно, свершились в XIV веке до нашей эры. Потом еврейский народ возвращается в Землю Обетованную – на этот раз с запада, из Египта, под предводительством Моисея. Евреи сорок лет странствуют по пустыне, получают Десять заповедей и другие законы и наконец входят в Землю Обетованную; возглавляет их уже Иисус Навин. Примерно к XI веку до нашей эры, уже обосновавшись в Земле Обетованной, они живут под властью людей, которых Ветхий Завет называет «судьями»: это племенные вожди, которые возвысились настолько, что стали править всем Израилем. Им противостоят другие местные народы, скажем, те же мадианитяне. Впрочем, первой серьезной угрозой становятся филистимляне, чужаки, пришедшие на запад Земли Обетованной (сейчас там сектор Газа). Местный вождь Саул, оказавшись на высоте положения, отражает нападение филистимлян и становится первым царем над всеми коленами Израилевыми на севере Земли Обетованной, – и лишь южное колено Иуды сохраняет свою независимость. Саул погибает в битве с филистимлянами, и ему на смену приходит Давид, иудей из Вифлеема. Он объединяет Иудею и Израиль в единое царство со столицей в Иерусалиме, но союз нестабилен и непрестанно рождает конфликты. В эпоху Давида и его сына Соломона Израиль расширяет свое господство на земли малых народов, населяющих округу – Моав, Аммон, Идумею и даже Арам (ныне Сирия), так что можно говорить даже об Израильской империи. А помимо этого, Соломон строит в Иерусалиме величественный храм – как центр почитания Бога.

Это апогей истории Израиля – в том виде, в каком ее представляет Ветхий Завет. После смерти Соломона старый раскол между севером и югом проявляется вновь и возникают две области: Южное царство, или Иудея, и Северное Израильское царство. Последнее иногда называют «землей Ефремовой» – по имени главного колена, населявшего его территорию. Впрочем, творцов Ветхого Завета – которые, как можно предположить, по большей части жили в Иерусалиме – интересует именно Иудейское царство. И все же у нас есть истории и о севере – те же предания о пророках Илии и Елисее, вершивших свои деяния в IX веке до нашей эры при разных царях. Среди этих правителей были и печально известный Ахав, и его царица Иезавель, причисленные в ветхозаветной Третьей книге Царств к отступникам от истинной религии Израиля за поклонение богу Ваалу. Израиль непрерывно, хотя и не очень решительно, воюет с Арамом на протяжении всего века, пока в VIII столетии до нашей эры Ассирийская держава со столицей в Ниневии (в наше время там неподалеку Мосул), стремительно возрастив боевую мощь, не уничтожает Северное царство.

Иудейское царство, как говорит нам Библия, выживает и остается крошечным и независимым, но в начале VI века до нашей эры, в свою очередь, падает под натиском вавилонян, к тому времени занявших место ассирийцев. Храм уничтожен, земля разорена. Так начинается Вавилонский плен: все вожди или казнены, или уведены в Вавилон, и оставлены лишь «несколько из бедного народа земли» (4 Цар 25:12).

Ветхий Завет называет ряд важных деятелей эпохи Вавилонского плена – главным образом это Иеремия и Иезекииль, – но почти ничего не сообщает нам о том, что делали изгнанники и какие страдания им пришлось перенести. В том же VI веке до нашей эры, только чуть позже, персидский властитель Кир Великий покоряет Вавилон, бывший под властью последнего вавилонского царя Набонида, и политика империи меняется: пленным позволяют вернуться в родные края.

Группа евреев возвращается в Иудею и начинает заново строить Храм (как правило, его называют Вторым Храмом, отличая тем самым от изначального Храма, построенного при Соломоне). Об их деяниях гласят Книги Ездры и Книга Неемии. Все представлено так, будто именно Ездра и Неемия управляют жизнью евреев согласно Торе – великой книге закона, данной самим Богом; видимо, под ней нам следует понимать Пятикнижие. После Книги Неемии мы узнаем еще кое-что о периоде владычества персов, и, судя по Ветхому Завету, значимая история Израиля – проходящая под водительством Бога Израилева – в той или иной степени завершена. Попытку рассказать о жизни еврейского народа при персах предпринимает лишь Книга Есфири.

В конце IV века до нашей эры, а если точнее, то в 333 году до Рождества Христова, в битве при Иссе, Персию сокрушает Александр Македонский. О том, как евреи живут в Земле Обетованной при его преемниках, мы читаем уже только в Книгах Маккавейских[3]. И узнаем, что один из преемников, Антиох IV Эпифан, в начале II века до нашей эры пытался искоренить иудаизм, но против него выступили Иуда Маккавей с братьями. Иосиф Флавий, иудейский историк, сообщает нам, что потомки Маккавеев основали в Иерусалиме новую царскую династию, и впервые со времен Вавилонского плена иудеями правил царь-еврей. Но эти сведения исходят не из Ветхого Завета: там история Израиля сходит на нет еще в эпоху персов.

Современные реконструкции

Наверное, в истории Израиля – в ее «ветхозаветном» виде – нет ни единого эпизода, во мнениях о котором ученые наших дней согласны во всем. Одни, ревностно следуя традициям, воспринимают ветхозаветное повествование как вполне точный отчет о событиях – если не доказано обратное, – и склонны считать даже рассказы о раннем Израиле (до монархии) правдивыми в общих чертах [2]. Другие, которых часто называют минималистами, полагают, что история эта – по большей части вымысел. Некоторые даже полагают, что очень малая часть Ветхого Завета была написана до эпохи Александра и его преемников, иными словами – прежде IV века или даже начала III столетия до нашей эры. Почти все ученые, изучающие Ветхий Завет, пребывают меж этих двух крайностей. Датировать библейские тексты необычайно сложно. У нас нет манускриптов, восходящих к библейским временам, и самые древние наши источники – это свитки Мертвого моря, созданные самое раннее во II веке уже нашей эры. Поэтому основой датировки могут стать лишь содержание библейских книг, их стиль и их лексикон – а не веские доказательства, скажем, такие, как время создания реальных свитков, – и полного согласия нам не достичь. А кроме того, трудно не поддаться впечатлению того, что воссоздание истории Израиля по большей части зависит от темперамента исследователей, вовлеченных в него, и от их скептицизма или, напротив, легковерия, а часто и от их религиозных установок. Считают ли они Библию Святым Писанием – то есть священным текстом, обладающим признаками, о которых мы кратко говорили выше? Равнодушны ли они к этой идее? А может, враждебны по отношению к ней? И пока мы пытаемся узнать хоть что-нибудь ценное об истории Израиля и выстроить прочный исторический остов, в рамках которого сможем решать, когда были написаны разные книги Библии (а ведь именно это нас сейчас и заботит), можно просто прийти в отчаяние. Ведь если у нас нет согласованной истории народа, нам никогда не написать историю его национальной литературы!

Впрочем, это неуместный пессимизм. На самом деле историю Израиля в определенные периоды воссоздать можно. И мы часто можем сказать, где библейское повествование приближается к вымыслу, а где оно основано на исторической действительности. Древняя история – период, предшествующий расцвету монархии – поистине фрагментарна. В Библии патриархи (Авраам, Исаак, Иаков и его двенадцать сыновей) и поколение, возглавленное Моисеем, представлены как последовательные: Авраам приходит в Землю Обетованную, его потомки отправляются в Египет, потом они же под началом Моисея возвращаются назад. Но, возможно, мы заметим здесь иные, фундаментальные традиции. Одни предки израильского народа пришли с востока, из Месопотамии или Сирии; другие – с запада, из Египта. Ряд ученых предполагает, что Библия упорядочила традиции, желая создать впечатление того, что еврейский народ испытал и то, и другое. Но за объединенной историей кроются две другие, совершенно различные, и произошли они с двумя абсолютно разными группами [4]. В обоих преданиях видна уверенность в том, что израильтяне не происходили из Палестины, а пришли откуда-то еще, и эта идея, как кажется, прочно укоренена в традициях Пятикнижия. Но предания отражают впечатления и народную память тех, кто населял Землю Обетованную в период, который мы ассоциируем с эпохой «судей», которая предшествовала монархии! Они почти ничего не говорят о втором тысячелетии до нашей эры! «Израиль» один раз упоминается на стеле, найденной в египетских Фивах в 1896 году – в памятной надписи в честь одержанной над ним победы. Стела принадлежит Мернептаху, фараону Египта. Возвели ее, скорее всего, примерно в 1215 году до нашей эры – и это знак того, что люди, называвшие себя израильтянами, в XIII веке до нашей эры уже населяли Палестину, бывшую в то время под властью египтян. Но больше нам ничего о них не сообщают. Да и Израиль, помимо этого случая, никогда не упоминается ни в каких древнеегипетских текстах.

В XX веке некоторые библейские археологи развили теорию, согласно которой в преданиях о патриархах отражены обычаи, известные по текстам второго тысячелетия до нашей эры – из месопотамских документов, найденных в городах Мари и Нузи, – а не те, по которым жили в более поздние времена в Израиле. И потому, уверяли они, эти предания истинны – или, по крайней мере, основаны на традициях того периода! Например, в Книге Бытия есть три истории, в которых один из патриархов выдает свою жену за сестру, после чего ее забирает в свой гарем чужеземный правитель, а мужа благодаря этому оставляют в живых (Быт 12, 20, 26).

Сторонники такой теории утверждали, что в Мари и правда порой заключались браки между братом и сестрой, а в Израиле в более поздние времена кровосмесительная связь считалась инцестом. Выходит, эти предания – из «доисторических» времен! И у нас есть верные сведения о древнейших праотцах народа Израильского! [5] Впрочем, со временем от такой цепочки рассуждений по большей части отказались. В этом конкретном случае вся суть истории в том, что женщина, о которой идет речь, не приходится сестрой патриарху. Называя ее «сестрой», он стремится себя защитить, идет на обман и скрывает истину, а вот это как раз и предполагает, что сестры не могли быть еще и женами, – как и обстояло в исторические времена. Мы все еще можем верить в то, что предания о патриархах хранят некую народную память из прежних эпох. Их имена в более позднее время встречаются в Израиле весьма нечасто. Может, они и правда происходят из эпохи, предшествующей монархии? Но насколько именно они древние – этого мы сказать не в силах [6].

Сходная ситуация и с именами, связанными с Исходом. Иногда они несомненно египетские. Отзвук имени Моисея слышен в широко известных египетских именах, таких как Тутмос. Аарон и Финеес, другие герои предания, тоже наделены египетскими именами. Должно быть, традиция Исхода сохранила некую народную память о том, как праотцы Израиля пребывали в Египте. Но это вовсе не значит, будто они непременно были потомками той группы, которая во главе с патриархом изначально пришла с востока, из Месопотамии. И возможно, мы, как предполагалось выше, имеем дело с двумя параллельными потоками воспоминаний. Неясно даже, чье предание древнее. Если стела Мернептаха сообщает о группе, заселившей земли под предводительством Иисуса Навина, преемника Моисея, а предания о эпохе патриархов касаются народа, жившего под властью людей, которых мы называем «судьями», тогда, вероятно, традиции в Книге Исхода на самом деле древнее тех, что отражены в Книге Бытия. Племена, над которыми властвуют «судьи», носят имена двенадцати сыновей Иакова, и может быть, предания о них, приведенные в Книге Бытия, могли легко отразить народную традицию из эпохи «судей». Впрочем, это все спекуляции, и вполне вероятно, что последовательность рассказов, которую предлагает нам Библия, верна.

И что нам теперь делать? Ведь уже одно это раздирает библейскую историю о Древнем Израиле на лоскуты! Что у нас остается? Чувство того, что праотцы израильтян не родились в Палестине, а пришли откуда-то еще – как те же филистимляне, которые в то же время явились, скорее всего, с Крита? Недавние археологические находки ставят под сомнение даже это! [7] Книга Иисуса Навина создает впечатление того, что израильтяне покорили Землю Обетованную в ходе сражений с хананеями. Но раскопки древних израильских поселений ничем не свидетельствуют о том, будто повседневная жизнь хоть как-то прерывалась: да, население возросло, но нет свидетельств широких разрушений, и ключевые маркеры идентичности – те же типы гончарных изделий – остаются неизменными. И потому кажется, что любые чужаки, скорее всего, были немногочисленны и приходили редко. Впрочем, прародители некоторых израильтян, видимо, все же явились откуда-то из-за границ Земли Обетованной – иначе сложно понять, почему возникли и развились такие традиции: мало где обретаешь блага, представляя себя как детей иммигрантов.

Но археологические свидетельства, а вместе с ними – анализ библейских повествований и то, что нам известно о создании народной памяти, предполагают, что большая часть поздних «израильтян» на самом деле относилась к хананеям, иными словами – к потомкам изначальных насельников Земли Обетованной. Мало кто верил, будто все пошли от евреев, некогда ушедших с Моисеем из Египта, и неведомо, что их вдохновляло – теология или идеология. Но со временем народ впитал эту идею и перенял ее. И в дальнейшем весь Израиль, ликуя, праздновал Песах, почитая освобождение евреев из плена Египетского, – хотя на самом деле предки многих и ведать не ведали про Египет. Когда создается нация, часто ширится и народная память, изначально важная лишь для немногих. Американцы ведь празднуют День благодарения! И даже те, чьи предки о нем и не знали – а таких большинство! Да и история у многих жителей Америки совершенно иная.

Даже в XI–X веках до нашей эры – эпохе первых царей – нелегко быть уверенным в том, что мы ступаем на твердую почву. Раскопки в Иерусалиме показали: в то время он не был большим городом [8]. Да, в конце второго тысячелетия до нашей эры, в ту эпоху, когда Египет правил Ханааном и возвели стелу Мернептаха, Иерусалим сохранял свою важность как административный центр. Но Библия представляет Давида и Соломона как императоров, покоривших все соседние народы и строивших с величайшим размахом! Почти несомненно, что это преувеличение. В Ветхом Завете очень много преданий об этих царях, как и об их предшественнике Сауле, но современные историки склонны полагать, что эти рассказы сродни художественному творчеству. Впрочем, вполне вероятно, что основаны они на некоторых поистине исторических сведениях.

На самом деле лишь начиная с IX–VIII веков до нашей эры библейский рассказ начинает подтверждаться записями из внешних источников. И свидетельства показывают, что он предвзят, но, вероятно, соприкасается с исторической действительностью. Ассирийцы вели хроники отношений с Северным Израильским царством и упоминали его как «дом Амврия» («дом Омри»). Как гласит шестнадцатая глава Третьей книги Царств, Амврий был не столь значительным царем, и двенадцать лет его правления характеризуются главным образом его неповиновением Богу Израилеву и поклонением иным богам – в этом, как правило, и винили владык Северного царства. А вот согласно ассирийским хроникам, Амврий был важным и влиятельным правителем. Даже в VIII веке до нашей эры за Израилем сохраняется имя «дома Амврия», а Ииуй – царь, который, согласно девятой главе Четвертой книги Царств, сверг династию Омридов – упоминается как «сын Амврия» на Черном обелиске (ныне обелиск находится в Британском музее в Лондоне), где изображено, как он присягает на верность Салманасару III, царю Ассирии. Под властью Амврия и его династии Северное Израильское царство процветало и сохраняло независимость – и, возможно, было могущественнее Иудейского царства, своего не столь богатого южного соседа [9].

VIII век до нашей эры – это время, когда у нас впервые появляются ясные исторические свидетельства о жизни обоих царств. Библеисты в большинстве своем полагают, что именно в эту эпоху появились первые достоверные писания. Вероятно, именно тогда начали собирать и редактировать и предания о прежних царях, и народную память о времени, предшествующем монархии. Кроме того, с этого периода мы обретаем изречения пророков – таких как Амос, Исаия, Осия и Михей; впрочем, на их слова, как мы увидим в главе 4, наложены поздние добавления. В тот период обоим царствам выпала краткая передышка от вторжений иных держав. Арамеи, доставившие столько хлопот в предыдущем столетии, почти не оказывали противодействия, а ассирийцы несколько лет бились на других фронтах, особенно на северном, где им чинило неприятности государство Урарту. Несколько десятилетий, с 760 по 730 год, Израиль и Иудея наслаждались свободой и покоем и, можно даже сказать, процветали. Пророки были дальновиднее других – и уже предчувствовали, что это процветание будет кратким; так оно в конечном итоге и оказалось. В 745 году на престол Ассирии взошел Тиглатпаласар III, сторонник экспансии. Он двинул войска на запад, и к концу века не имевшее прочно установленной династии Северное царство, которым всегда было сложнее управлять, нежели Южным, было уничтожено и превратилось в ассирийскую провинцию. Иудея (величиной со среднее английское графство) осталась единственной жизнеспособной частью «народа Израильского»: иудеи по-прежнему именовали себя так [10].

О судьбе Иудеи в VII веке до нашей эры мы узнаем из завершительных глав Четвертой книги Царств, а также из обширных повествовательных разделов Книги пророка Иеремии – и многие библеисты, изучающие Ветхий Завет, считают эти источники надежными; по крайней мере, те согласуются с хрониками Ассирии и Вавилона. Ассирия подпала под власть Вавилонии в 612 году до нашей эры (эта победа отражена в библейской Книге пророка Наума). Но для иудеев все стало только хуже. Такое впечатление, что прежде чем вавилонский царь Навуходоносор окончательно уничтожил Южное царство – а это случилось в начале VI века до нашей эры, – последние иудейские цари верили, что смогут избежать вавилонского ига. Иеремия, возвещавший свои пророчества в последние годы Иудеи, непрестанно убеждал предводителей принять господство Вавилона и не предпринимать никаких безрассудных авантюр во имя возвращения независимости, но все было напрасно. В 598 году до нашей эры вавилоняне вторглись в Иудею и увели из Иерусалима царя Иехонию со множеством свиты и сановников.

Иехонию сменил иудейский царь Седекия, вавилонский ставленник. Одиннадцать лет спустя, подстрекаемый безрассудными советниками, он открыто восстал. На этот раз армия Вавилона опустошила Иерусалим, разрушила храм, увела Седекию – и вавилоняне его ослепили, а прежде казнили его сыновей у него на глазах. Иудея перестала существовать как государство. Впрочем, что вполне естественно, в Земле Обетованной оставались многие, и чиновник по имени Годолия правил ими из города под названием Массифа, расположенного к северу от разоренного Иерусалима. Всего через несколько лет Годолию убил один из притязавших на престол, и после этого мы больше ничего не знаем о событиях на родине иудеев.

Вероятно, Вавилонский плен коснулся лишь части жителей, населявших Иудею до изгнания, и в Библии могут присутствовать сочинения оставшихся – та же Книга Плача (скорее всего, она, вопреки устоявшемуся мнению, не принадлежит Иеремии, хотя и близка ему по духу). Видимо, общину в изгнании возглавил пророк Иезекииль. Как мы увидим, его значимые литературные труды вполне могли расходиться среди изгнанников. Тех не наказывали и не заключали в темницы, им даже дали устроить поселение, и с тех пор в Вавилонии всегда были евреи. Иехония явно считался законным царем, и, согласно записям на клинописной табличке («хронике Вайднера»), его даже снабжали провизией – это подтверждает такой библейский рассказ:

В следующем столетии, как мы узнаем из табличек Мурашу (их нашли на территории, которая в наше время составляет юг Ирака), еврейская община, следуя совету Иеремии – обустраиваться и привыкать к жизни в Вавилоне (см.: Иер 29), основала предприятия и даже банк.

Мы не знаем, сколь тесно общались изгнанники с теми, кто остался в Иудее. Иезекииль, уведенный в плен в 598 году до нашей эры, говорит, что через двенадцать лет (в 587 году до Р. Х.) к нему явился посланник из Иерусалима и сказал, что город разрушен (Иез 33:21–22). Но бесспорно, что в те дни, когда Кир, царь Персидский, нанес поражение последнему вавилонскому царю Набониду, часть иудейских изгнанников вернулась в Землю Обетованную, стремясь снова устроить там жизнь народа и даже отстроить храм. В Книге Ездры даже вроде как сохранены версии указа Кира, гласящего именно об этом, хотя многие историки сомневаются в их достоверности [11]. В любом случае, персидские власти явно не препятствовали этому начинанию, и из книг пророков Аггея и Захарии мы узнаем, что к 520 году до нашей эры фундамент нового Храма уже заложили, а народом управляли потомок Иехонии по имени Зоровавель и первосвященник Иисус, сын Иоседека. С этого времени в жизни евреев появляются два «средоточия»: диаспора – в Вавилоне и других местах, в том же Египте, куда иудеи бежали после падения Иерусалима – и остальная часть в родных краях.

О том, что случилось за долгие годы, пока Израилем правили персы, мы можем только догадываться. Вероятно, к этому времени восходят различные книги Библии, в том числе Книга Иова; Книга Паралипоменон, или Летописи (она же Книга Хроник); возможно, впервые появляется Пятикнижие в его окончательной форме (многие его части, как мы увидим, относятся к более ранней эпохе). Но ни одна из этих книг не отражает исторических событий того периода. Даже когда по древнему Ближнему Востоку, изменив всю картину мира и власти, лавиной прошла армия Александра Македонского, Библия не отреагировала на это ровным счетом никак: в ней мы лишь увидим, сколь ощутимо влияли на еврейскую общину преемники Александра. В 323 году до нашей эры Александр умер. Империю разделили его полководцы. Палестина сперва перешла под власть Птолемеев, воцарившихся в Египте, и они, если судить по библейским свидетельствам, пусть и довольно скудным, правили еврейской общиной милостиво и благотворно. Но во II веке до нашей эры они лишились господства в регионе, уступив династии Селевкидов, правящей в Сирии.

В 160-х годах до нашей эры Антиох IV, правитель Сирии, сам себе давший прозвание Эпифан («Бог явил»), решил, что эллинизация евреев – иными словами, их обращение к греческим обычаям и образу жизни – проходит недостаточно широко. И он начал силой принуждать евреев к соблюдению тех практик, к которым многие из них относились с ненавистью и отвращением. Родителям не позволяли обрезать сыновей. Лояльность иудеев к империи проверяли, насильно кормя их свининой. Соблюдение шаббата запрещалось. К тому времени многие евреи уже привыкли к этим мерам и не противились им [12], но группа ревнителей, возглавляемая семьей Маккавеев (само слово означает «молот»), выступила против Антиоха с оружием. Они вновь освятили храм, в котором царь прежде установил статую Зевса, и какое-то время правили еврейским государством: так оно впервые за много веков обрело свободу. Вскоре династия Маккавеев запуталась в тенетах политики, первосвященнические должности стали приобретать за деньги, и, как бы там ни было, независимость иудеев продлилась лишь до того момента, пока в Левант не пришли римляне. Палестина стала частью Римской империи, разделенной под властью различных местных владык, в той или иной степени бывших подданными Римской державы, и так было до 70 года нашей эры, когда Иерусалим разграбила римская армия под началом Тита – и так иудеи лишились национального государства, точно так же, как в VI веке до нашей эры.

И когда же за всю эту непростую историю были написаны книги Ветхого Завета? Эксперты, хоть и не без шероховатостей, сходятся на том, что библейские книги, скорее всего, восходят к эпохе не более поздней, чем IX–VIII века до нашей эры – иными словами, к эпохе Амврия, Илии, Амоса и Исаии. До нее, как мы видели, «Израиль» являл собой довольно-таки туманное образование со слабо централизованной властью. Давид и Соломон, которые, как говорят, основали огромные империи, не оставили археологам почти никаких следов, и о них ничего не сказано в хрониках других народов, населяющих регион. Лишь в IX веке до нашей эры ассирийцы начинают упоминать «дом Амврия». Кажется невероятным, будто Израиль или Иудея могли прежде этого времени располагать неким подобием царской администрации. А она требовалась для появления писцов, способных создать библейские книги – и более того, именно ей предстояло этих самых писцов обучить [13]. Да, письменность возникла в Шумере (юг Ирака) в третьем тысячелетии до нашей эры, и примерно в то же время – в Египте, так что против того, что даже в древнейших народах могли найтись люди, владевшие искусством письма, принципиально не возразить. Но письменность в таких обществах всегда была прерогативой особого класса писцов. И клинопись, и иероглифическое письмо слишком сложны, чтобы мысль о широкой грамотности стала похожей на правду. А вот древнееврейский алфавит, напротив, довольно прост: в нем всего лишь двадцать две буквы. И тем не менее у нас очень мало свидетельств, способных подтвердить, что грамотность была широко распространена в Израиле прежде VII века до нашей эры. (Почти все наши доказательства из более ранних эпох исчерпываются календарем из Гезера – это краткий текст, в котором упоминаются времена года для различных сельскохозяйственных работ. Его нашли километрах в тридцати к западу от Иерусалима при раскопках и датируют, как правило, X веком до нашей эры. Но он никак не может подтвердить, будто грамотность в ту эпоху была повсеместной.)

Ученые ревностно спорят о том, была ли письменность вообще важна в Древнем Израиле и существовали ли там школы писцов – как, скажем, в Месопотамии и Египте, где они совершенно точно были [14]. Книги Ветхого Завета, что почти несомненно, не возникли как народная литература, а были созданы городской элитой Иерусалима и, возможно, других крупных городов, той же Самарии. Основой их вполне могли послужить не только ранние документы, те же государственные архивы, на подобие которых ссылаются Книги Царств («книга царей Израильских и Иудейских»), а и древние легенды, передаваемые из уст в уста. Отследить развитие и переход от устной традиции к письменному тексту – это одна из самых сложных задач в библеистике, и ее результаты в лучшем случае умозрительны. Как и при любом исследовании античного мира, у нас нет независимого доступа к какой-либо устной традиции, на которой основан текст. Да, можно предаться восхитительным фантазиям – но правда в том, что первые строки Библии как книги, скорее всего, появились лишь в IX веке до нашей эры, и не раньше.

Книги, составившие тот свод, который мы сейчас называем Ветхим Заветом, вероятно, возникли в период с IX по II век до нашей эры. Это не обязательно значит, что записи о прошлых эпохах – чистый вымысел. Но очень трудно принять те подробности, о которых они сообщают, как исторические свидетельства, достойные доверия. Многие, читая Библию, признают, что рассказы о древней истории мира – Ноев ковчег, Вавилонская башня – это мифы или легенды. Но, может быть, гораздо сложнее помыслить о том, что предания об Аврааме, Иакове или Моисее – это тоже, по сути своей, легенды, даже пусть люди, носившие эти имена, вполне могли существовать. Конечно, ни у кого нет права сказать, будто эти предания совершенно точно не являются правдой. Но нет и справедливых свидетельств, которые могли бы подтвердить их истинность. Так же все обстоит и c преданиями о древних царях – о Сауле, Давиде и Соломоне, хотя рассказы о них и согласуются с тем периодом (XI–X века до Р. Х.), о котором нам кое-что известно благодаря находкам археологии. Что же касается более поздних царей, правивших в VIII–VII веках до нашей эры (скажем, Езекии и Иехонии), то сведения о них подтверждены хрониками Ассирии и Вавилона, и наш путь становится чуть светлей. Но даже ряд рассказов о жизни евреев после Вавилонского плена, в период владычества персов, вполне может оказаться фантазией: например, большинство библеистов сходится на том, что та же Книга Есфири – это, скорее, своего рода новелла, а не фрагмент исторического повествования. Впрочем, более поздняя датировка сама по себе не означает, что та или иная книга окажется менее точной: многое, как мы увидим в следующей части, зависит от жанра.

Итак, библейские книги Ветхого Завета охватывают временной промежуток в восемь веков, хотя и могут вбирать в себя более ранние письменные источники – те же древние поэмы, – а иногда, возможно, опираются на давние воспоминания, передаваемые из уст в уста. Но, видимо, большая часть писаний, возникших в Древнем Израиле, восходит к стержневому периоду – VI–V векам до нашей эры, и создавалась в особые периоды: например, многие полагают, что в эпоху Вавилонского пленения появилось очень много текстов. Вероятно, так же обстояли дела и в начале персидского владычества, хотя мы немногое знаем о политических событиях того времени. Итак, расцвет израильской литературы наступил за пару веков до того, как в Греции настала эпоха классической античности. В общем и целом, Ветхий Завет древнее, чем большая часть греческой литературы, – но не сказать, что намного. А если сравнить его с литературами Древней Месопотамии или Древнего Египта, так он и вовсе «прибыл с опозданием».

Термин «Ветхий Завет»

Свод текстов, о котором здесь идет речь, я до сих пор называл «Ветхим Заветом». Но этот термин проблематичен. Так его называют христиане, по контрасту с Новым Заветом (кстати, термин «Новый Завет» восходит к Мелитону, епископу Сард [он умер в 180 году нашей эры]). Конечно же, в священные писания евреев Новый Завет не входит совершенно, и они предпочитают давать Ветхому Завету иное имя. Порой они ограничиваются простым «Библия», а иногда используют слово «Танах», образуя акроним по первым буквам трех разделов, на которые Библия разделена в еврейской традиции: это Закон (Тора), Пророки (Невиим) и Писания (Ктувим), и в их число входят Псалтирь, Книга Притчей Соломоновых, Книга Ездры-Неемии и Книга Хроник. В мире академической библеистики яро спорят о том, какой термин лучше. С «Ветхим Заветом» есть проблема: слово «ветхий» можно воспринять как негативное или уничижительное – «мол, те Писания ветхие и старые, а в Новом Завете у нас теперь есть кое-что и получше». Такой подход согласуется с давней христианской традицией, известной как теология замещения, или суперсессионизм: это убеждение в том, что христианство улучшило иудаизм и тем самым пришло ему на смену. Вероятно, основой подобного воззрения стала строка из новозаветного Послания к Евреям, где Иисус представлен как «ходатай нового завета» (Евр 9:15).

В современных академических сочинениях заметна склонность применять термин «Еврейская Библия» или «Еврейские Писания». У него есть свои достоинства: прежде всего, он совершенно не связан с религией, а создан в академическом мире, в рамках которого, за редкими исключениями, его и используют. Конечно, из-за этого термин «Новый Завет» оказывается в слегка трудном положении, поскольку нет ничего, чему служило бы контрастом слово «новый». Но, как принято считать, это достойная цена за термин, не выказывающий враждебности к иудаизму. Мы еще увидим, что термин этот неточен: не все в Еврейской Библии на самом деле написано на еврейском, – но все же он близок к истине. Впрочем, термин «Ветхий Завет» по-прежнему в ходу среди широкой публики и во многих христианских церквях, и он остается нормой в печатных христианских Библиях, а значит, достоин того, чтобы по-прежнему им пользоваться – при условии, что его будут применять нейтрально и без каких-либо намеков на суперсессионизм; более того, так его используют даже некоторые еврейские ученые. В этой книге термины «Ветхий Завет» и «Еврейская Библия» в какой-то мере взаимно заменяют друг друга, причем первый присутствует чуть чаще в том контексте, где ветхозаветные книги рассматриваются как часть большей по охвату христианской Библии, а второй – когда на главный план выходят либо проблемы, имеющие отношение к евреям, либо чисто академические вопросы. Лично мне кажется, что название «Ветхий Завет» вовсе не искажено до такой степени, будто к нему совершенно нельзя прибегнуть. А иногда я воспринимаю его как термин, принятый по умолчанию – ибо именно так люди западной культуры в большинстве своем имели обыкновение называть этот свод книг.

Язык Ветхого Завета

Несмотря на все вышесказанное, слова «Еврейская Библия» напоминают нам о том, что изначально большая часть библейских книг была написана на так называемом библейском, или, как иногда говорят, классическом иврите. Иврит принадлежит к семитской семье языков, не связанной с европейскими языками[4]. На семитских языках говорил в древности весь Ближний Восток – и говорит на них по сей день. Самым значимым их примером в современном мире, возможно, послужит арабский. Он развился в важный мировой язык и в своей классической форме – как язык Корана – знаком многим в народах, чьи языки не входят в семитскую семью. Иврит принадлежит к северо-западной ветви семитских языков, наряду с другими местными языками южного Леванта – такими, как ныне исчезнувшие угаритский, финикийский и моавитский. Есть и другие ветви: к восточносемитским принадлежит аккадский, язык Ассирии и лингва франка всего Ближнего Востока почти до середины первого тысячелетия до нашей эры: именно на нем вели переписку египтяне и ассирийцы. (Шумерский язык, возникший еще раньше на территории, ныне принадлежащей Ираку, к семитским не относится. Он вообще не относится ни к какому из известных языков.) Древние и современные языки Эфиопии входят, как и арабский, в южносемитскую ветвь.

Еще один семитский язык северо-западной ветви – арамейский. Порой некоторые неверно полагают, что арамейский происходит от иврита или даже является его более поздней версией. На самом деле эти языки совершенно различны, хотя и тесно связаны – столь же тесно, как, скажем, немецкий и нидерландский или испанский и португальский: они явно схожи, но это вовсе не значит, что говорящие на них поймут друг друга. Впрочем, арамейский намного важнее в аспекте истории. Возник он, вероятно, в Сирии (древний Арам), и со временем тоже возвысился до уровня ближневосточного лингва франка. В первом тысячелетии до нашей эры даже персы (чей родной язык относился к индоевропейской семье) вели на арамейском – как говорят, на имперском арамейском – дипломатическую переписку и административное управление. К эпохе Нового Завета арамейский уже заменил иврит в роли языка повседневного общения, и еврейские общины начали переводить на него Еврейскую Библию. Эти переводы получили название таргумов (см. главу 18). Совершенно ясно, что Иисус и его последователи говорили на арамейском, хотя они знали и Библию на иврите. Арамейский жив и сейчас – это литургический язык Ассирийской церкви Востока и Сиро-яковитской православной церкви. А в одной из своих форм, называемой сирийским языком [16], он широко представлен в христианской литературе. И пусть на Западе она не слишком известна, в ней прекрасные гимны и поэзия.

Иврит по-прежнему знали. На нем составлялась Мишна, подробнейший свод толкований иудейского Закона, или Торы, сведенный в единую систему в III веке нашей эры – и потому его назвали мишнаитским. Люди, способные говорить и писать на иврите, оставались вплоть до XX столетия, когда он возродился, приобрел множество новых форм и конструкций и развился в современный иврит, национальный язык государства Израиль с 1947 года. В древние времена иврит был просто местным языком Израиля и Иудеи и не имел широкого значения. Именно Библия позволила ему выйти на большую сцену.

В первом тысячелетии до нашей эры многие евреи совершенно спокойно читали и на иврите, и на арамейском. Это поразительно ясно проявляется в самой Библии: в двух библейских книгах, сохранившихся до наших дней в своем самом раннем состоянии, присутствуют фрагменты на обоих языках. Это Книга Ездры и Книга пророка Даниила (обе они находятся в числе завершительных книг Еврейской Библии) [17]. В Дан 2:4 переход с иврита на арамейский происходит прямо в середине стиха, а потом книга продолжается на арамейском до самого конца седьмой главы. Есть разные теории, призванные объяснить, почему так случилось. Но, видимо, это знак того, что и автор, и читатели могли совершенно спокойно воспринимать и тот и другой язык, возможно, даже не замечая перемены. Известно, что люди, владеющие многими языками, иногда начинают фразу на одном и заканчивают на другом. Строго говоря, это означает, что термин «Еврейская Библия» не совсем верен, поскольку Библия не написана исключительно на иврите, – но все же близок к истине, и это приемлемо.

Как уже упоминалось, в письменном иврите лишь двадцать две буквы, и главным образом все они отражают согласные звуки. В давние времена, как и в современном иврите, гласные на письме не отображались. Возможно, кому-то покажется, что из-за этого на языке сложно читать. Но в иврите гласные можно предсказать чаще, чем в том же английском, и во многих фразах прочесть текст, записанный лишь согласными, не сложнее, чем фразу на родном языке, скажем, такую: «В дрвнврйскм нт глснх», особенно если в прочтении, как здесь, помогает контекст. Но даже при этом еще в глубокой древности появился обычай отображать как согласные, так и гласные. Например, буква «йуд», которая, как правило, обозначает звук [й], может заменять гласные звуки [э] или [и]. Так и в английском буква y («уай») способна обозначать согласный звук, звуча как [й] (скажем, в слове yellow – ‘желтый’), и гласный, звуча как [и] (например, в слове easy – ‘легкий’). Подобное стали еще чаще практиковать в более поздних текстах. И в свитках Мертвого моря, в большинстве своем восходящих к I веку до нашей эры, эта более полная огласовка встречается чаще, чем в Еврейской Библии в ее традиционной форме. Следует этой практике и современный иврит.

Уже по прошествии долгого времени с начала христианской эры еврейские писцы начали разрабатывать изощренную систему обозначения гласных при помощи точек и черточек над буквами и под ними («вокалических значков»), как принято и в арабском. А значит, Библия в том виде, в каком мы читаем ее сейчас, содержит все слова в полной фонетической транскрипции. Да, система появилась значительно позже, нежели тексты, записанные с ее помощью. Но это не означает, будто она ненадежна: Библию по давней традиции зачитывали вслух, передавая произношение слов, и то, что записали масореты – те самые писцы, продумавшие систему вокалических значков – не было их изобретением. В наши дни библеисты склонны считать, что вокализация, в ее известном виде, порой неправильна – но в поразительном большинстве случаев практически несомненно верна. Масореты, трудившиеся с VI по X век в Палестине (в Тиверии и в Иерусалиме) и в Вавилонии, разработали приемы, позволяющие убедиться, что их вокализацию в точности передадут последующие поколения. А множество «пометок на полях», оставленных ими, привлекает внимание к любым неожиданным моментам, способным соблазнить будущих переписчиков на внесение изменений. У этих примечаний есть и название: Масора.

Современные печатные Библии, как правило, основаны на конкретном масоретском манускрипте, Ленинградском кодексе (в библеистике ему присвоена сигла L). Он создан в 1008 году, и это самый древний полный манускрипт, которым мы располагаем. Но среди свитков Мертвого моря найдены намного более древние фрагменты – например, почти вся Книга пророка Исаии, причем сразу в нескольких манускриптах. Эти рукописи, которые появились на добрую тысячу лет раньше, чем Ленинградский кодекс, часто отличаются в важных моментах от текстов, известных нам. Хотя если взглянуть в общем и целом, переданы они на удивление точно. Мы определенно читаем те же самые книги, даже пусть порядок слов порой слегка изменен, а некоторые абзацы длиннее или, напротив, короче по сравнению с Ленинградским кодексом. Только в двух случаях, связанных с Книгой пророка Иеремии и Псалтирью, мы встречаем по-настоящему значительные различия в порядке и иногда даже в содержании глав, и это скорее исключение, а не правило. Но даже свитки Мертвого моря на несколько веков старше изначальных текстов – как и писания, дошедшие до нас из Греции и Рима, – так что для Еврейской Библии у нас нет «автографов», то есть рукописей, написанных изначальными авторами. Есть только более поздние манускрипты. Именно в этом и скрыта причина столь ярых противоречий во взглядах на датировку изначальных текстов: они непременно старше, чем свитки Мертвого моря, но насколько старше – об этом спорят каждый раз.

Впрочем, на самом деле почти во всем, о чем сказано в этой главе, библеисты единодушны. Кое-кто из них намного более оптимистичен в плане доверия к библейским преданиям о Древнем Израиле, но, в общем-то, все склонны сомневаться в точности ветхозаветных повествований до эпохи Амоса и Исаии, наступившей в VIII веке до нашей эры. А в том, что говорилось об иврите и масоретской традиции, царит совершенное согласие. Но вопросы, затрагиваемые в данной книге, имеют далеко идущие последствия. Истоки Библии, и в особенности Еврейской Библии, скрыты за темной пеленой. Как и любой свод книг, дошедший до нас из Древнего мира, Библия происходит из множества разных времен и создавалась в самых различных обстоятельствах. Ее исторические отчеты необязательно точны: отчасти потому, что в ней присутствуют легенды, а отчасти оттого, что подобные отчеты в ней всегда диктовались интересами и приверженностью рассказчиков. Скажем, идея, согласно которой Иудейское царство было важнее Израильского, может быть богословской или идеологической, но исторического суждения она собой не представляет. Еврейская Библия не составлялась в один день. Это антология книг. И, как мы увидим, порой эти книги сами по себе являются антологией. Приверженцы религии, как мы видели во вступлении, склонны полагать, что в общем и целом Библия непротиворечива и связана в единое целое, но это сложно показать эмпирически. И когда мы углубимся в историю Библии, первое, что нас поразит – это ее разнообразие и сложность.

В Еврейской Библии есть великая поэзия. Но более чем треть ее – от Книги Бытия до Книги Есфири – написана прозой. Прозаический рассказ – главное средство, призванное поведать об истории Израиля и даже об истории мира, начиная с Сотворения и заканчивая периодом владычества персов. Дух античной греческой литературы воплощен в стихотворном эпосе (Илиада и Одиссея Гомера), это же справедливо и для эпических поэм Месопотамии (Эпос о Гильгамеше), но для еврейской литературы характерной формой изложения является повествование в прозе [1].

И именно так, в прозе, длится непрерывный рассказ обо всем – о Сотворении мира, об Адаме и Еве, о Ное и Всемирном потопе, о Вавилонской башне; об истории праотцов Израиля – Авраама, Исаака, Иакова; о жизни Иосифа (все это в Книге Бытия); затем следуют длинные повествования о свершениях Моисея (Исход, Левит, Числа, Второзаконие) и хроника покорения Земли Обетованной (Книга Иисуса Навина). Рассказы продолжаются и говорят нам о «судьях» – начальниках местных племен (Книга Судей), о первых царях (Первая и Вторая книги Царств), переходят к периоду ассирийского и вавилонского господства (Третья и Четвертая книги Царств) и заканчиваются Вавилонским пленением. В Книге Паралипоменон предложен иной рассказ о том же самом периоде – от Адама до Вавилонского плена, – только он больше сосредоточен на эпохе монархии и в завершение упоминает о том, что уведенные в Вавилон евреи, возможно, сумеют вернуться в Иерусалим. На этом рассказ перестает быть непрерывным. Книги Ездры и Неемии относятся к событиям, случившимся в дни персидского господства, как и Книга Есфири, но чувство связной истории уже потеряно.

Три стиля еврейских повествований

Еврейские повествования не всегда одинаковы. Мы легко сможем различить три их стиля, вполне очевидные даже в переводах. В большинстве своем прозаические книги – в число которых входят почти все библейские предания, известные широкой публике, – написаны простым и лаконичным стилем, который почти ничего не говорит ни о чувствах, ни о внешнем облике персонажей, и нам остается лишь самим судить о том, что скрыто в глубине [2]. Бог иногда играет роль в сюжете, но зачастую мы очень мало узнаем о том, как Он реагирует на описываемые события. Нам не говорят, одобряет ли Он то, что совершают герои, или не одобряет – вывод об этом приходится делать самим. Этот стиль я назову «стилем саги»: он напоминает мне стиль исландских саг – и в какой-то мере тоже склонен затрагивать сходные темы, скажем, события в семье. Этот термин нестандартен для библеистики, но, как мне кажется, параллели с кратким и резким стилем исландской саги делают его подходящим.

Вот пример такого стиля – из предания о том, как Давид воцаряется над Северным Израильским царством вместо Иевосфея, сына Саула, а помогает ему в этом один из генералов Саула, Авенир. Давид требует вернуть ему жену, которую отдали одному из подручных Саула:

Как отмечает Джонатан Магонет: «Это всего лишь пара-тройка предложений посреди великих переговоров и соперничества царей – но в этих фразах заключена трагедия человека в вихре событий, над которыми он не властен; человека, чья жизнь и любовь уничтожены в мгновение ока и которому никак и ничего не изменить, – он просто пущен в расход» [4]. Автор не делает по этому поводу никаких комментариев: он просто заносит случай в хронику. И тем не менее все явно задумано именно с целью создать у нас впечатление того, как безутешен Фалтий, как жесток Давид и как он, возможно, сам любит Мелхолу, которая поддерживала его в трудные времена (см.: 1 Цар 19:11–17).

Истоки «стиля саги» окутаны тайной. Если не считать свитков Мертвого моря, созданных в течение двух последних веков до нашей эры, у нас, помимо Библии, почти нет текстов на иврите – разве что отдельные надписи или фрагменты. И потому библейские предания – это единственное свидетельство такого стиля. Все совершенно иначе с Египтом или Месопотамией: там у нас тысячи текстов в их изначальной форме – на папирусах и на глиняных табличках. А в случае с Израилем у нас лишь библейские тексты, и манускрипты, их сохранившие, написаны гораздо позже, чем возникли сами предания (см. главу 12). Нам не сказать, как израильтяне сумели развить этот довольно сложный и в то же время лаконичный стиль прозы, и если Библия хорошо нам знакома, то мы можем и не осознать, сколь он примечателен.

Но есть и другие места. И в них мы находим рассказы, в которых божественное отношение к поступкам людей проявляется несомненно ясно. А кроме того, открыто судятся деяния героев – то, правильно или неправильно они поступили; впрочем, о том, что именно они сделали, говорится крайне мало. Подобное можно увидеть в частых «резюме», подводящих итоги жизни и свершений израильских и иудейских владык в Книгах Царств. Примером станет отношение к Амврию, правившему Северным царством где-то спустя столетие с эпохи Давида, в Третьей книге Царств:

Об Амврии мы читали в предыдущей главе. Он играл значительную роль, пребывая на престоле; ему сопутствовал успех; и даже век спустя ассирийцы по-прежнему называли Израиль «домом Амврия». И все же автору Третьей книги Царств почти нечего о нем сказать, кроме того, что Амврий почитал идолов и тем обрек Израиль на грех, – как и его далекий предок Иеровоам, взошедший на престол в X веке до нашей эры, после Соломона. В рассказе нет описаний – лишь краткий итог совершенных дел. Стиль таких пассажей часто называют «второзаконническим», поскольку критерии, принятые ими для оценки людей, как кажется, восходят к Книге Второзакония. А она делала ярчайший акцент на том, сколь важно уничтожать местные святилища, где могли поклоняться идолам, и совершать богослужения в одном месте (предположительно, таким местом был Иерусалим):

Кроме того, к чертам «второзаконнического стиля» относится и нагромождение синонимов, призванных обозначить закон Божий, например:

Позже, посвящая Богу возведенный Храм и вознося молитву, Соломон сам говорит «второзаконническим стилем»:

«Второзаконнический стиль» часто встречается и в Книге пророка Иеремии – возможно, в какой-то мере в знак того, что сама книга появилась в VII веке до нашей эры, примерно в дни реформ царя Иосии, которые, вероятно, коснулись и Иеремии. Здесь сосредоточенность на законе Божием, или Торе, становится главным моментом религии. Это ранний пример того, чему в будущем предстояло стать нормой иудаизма вплоть до нашего времени: неустанное стремление верно упорядочить жизнь по божественным указаниям, закрепленным в предписаниях закона. Как мы увидим в главе 5, эту идею прославляют псалмы 18 и 118.

Третий стиль мы встретим во многих пассажах, особенно в Пятикнижии. Части, написанные им, называют, как правило, «Священническим кодексом». Вот его пример – он взят из предания о том, как израильтяне странствовали по пустыне под предводительством Моисея:

Возможно, мы сочтем, что уловили суть, еще не дочитав пассаж. Для этого стиля характерны тягучие повторения и склонность к стереотипным формулировкам. Он совершенно иной в сравнении с вольным и спонтанным изложением, свойственным библейским «сагам». Ассоциация со священниками связана с тем, что многие пассажи, представленные в таком стиле, касаются не политики и не бытовых событий, а ритуальной чистоты, богопочитания и порядка богослужений. Классический пример «священнического стиля» – первая глава Книги Бытия:

Здесь повторяются одни и те же формулировки – «и стало так», «по роду и по подобию», «и был вечер, и было утро» – и рассказ аккуратно выстраивается по модели: в большей части дней вершится один акт творения, и только в третий и шестой день – по два. (Некоторые полагают, что за этим скрыт рассказ о творении за восемь дней.) Медленное, неторопливое течение прозы слегка завораживает. В ней совершенно отсутствуют разнообразие и яркость «стиля саги». Авторы, предпочитающие «священнический стиль», редко рассказывают истории с обилием персонажей и любопытными случаями, а скорее декламируют эпизоды событий, превращенных в ритуал. Достоинство и мощь таких произведений несомненны – как и то, что их творцы отходят и от библейских «саг», и от сочинений «второзаконнической школы».

Предполагают, что «священнический стиль» восходит к тем, в чьей власти находился Второй Храм – или, возможно, к их предшественникам, которые в годы Вавилонского плена стремились детально проработать правила храмового богослужения и свести их в систему. В Книге пророка Иезекииля, священника, вершившего свои труды среди изгнанных, есть пассажи, представленные в схожем стиле – особенно в наставлениях, касающихся жизни в восстановленной Земле Обетованной (Иез 40–48). Примером самой современной аналогии, наверное, может стать юридический английский: в нем никогда не пытаются избежать повторений или многословия, поскольку необходимо совершенно точно выразить суть.

Мы могли бы ожидать, что в одном из этих трех стилей будут написаны целые книги – но оказывается, что в Еврейской Библии это совершенно не так. Даже в одном-единственном предании могут проявиться два стиля, а то и все три. Пример такой нелепости – вторая глава Третьей книги Царств, в которой «второзаконнический стиль» смешан со «стилем саги», отчего речь умирающего царя Давида весьма приводит в замешательство:

Приблизилось время умереть Давиду, и завещал он сыну своему Соломону, говоря: вот, я отхожу в путь всей земли, ты же будь тверд и будь мужествен и храни завет Господа Бога твоего, ходя путями Его и соблюдая уставы Его и заповеди Его, и определения Его и постановления Его, как написано в законе Моисеевом, чтобы быть тебе благоразумным во всем, что ни будешь делать, и везде, куда ни обратишься…

В то время как основная речь (стихи 5–9, второй абзац вверху) вроде как вдохновляет наследника престола – Соломона, сына Давидова – свести старые счеты и убить злейших врагов отца (ведь он «человек мудрый»), первый абзац, в котором приведены стихи 1–3, напротив, в явно «второзаконническом стиле» велит ему соблюсти закон и заповеди Моисея (которые политическое убийство не поощряют). Это противоречие лучше всего объясняется тем, что основную речь сочинили прежде, чем «второзаконнический» пассаж, – а потом добавили и его, пытаясь чуть приглушить постыдный призыв к кровожадной мести и перестроить образ царя, наделив его ролью проповедника закона. (В более поздних преданиях, приведенных в Книге Паралипоменон, Давид обратится главным образом в священника.) Если это и правда так, то вторая глава Третьей книги Царств – не единый и цельный текст, а такой, куда со временем внесли дополнения поздние сочинители. Такие «второзаконнические» вставки – не редкость в Еврейской Библии. Мартин Нот, немецкий ученый, исследователь Ветхого Завета, в 1943 году предположил [7], что целый корпус исторических повествований от Книги Иисуса Навина до Четвертой книги Царств самым тщательным образом отредактировали, чтобы его можно было читать как единое целое, и придали ему «второзаконнический» вид. И с тех пор, как появились труды Нота, эти книги, и в их числе саму Книгу Второзакония, принято называть «Второзаконнической историей» [8]. Эти исправления и дополнения ни в коей мере не устраняли целиком и полностью древний оригинал, и довольно большие отрывки, представленные в «стиле саги», в той или иной мере присутствуют на всем протяжении текста. Рассказы о Сауле и Давиде в Первой и Второй книгах Царств почти не проявляют признаков «второзаконнической» редактуры – и потому образы обоих царей, представшие перед нами, сложны и далеко отстоят от шаблонности «второзаконников». Цари изображены героями, но не лишены недостатков, и оба они – далеко не лучший образец для подражания в плане покорности Богу или свершения моральных деяний. Но во всех остальных случаях, особенно в Книге Судей и в Книгах Царств, рука «второзаконников» заметнее, и, вероятно, ярче всего она проявляется в пассажах, «подводящих итог» – в тех, где царей объявляли хорошими или плохими в зависимости от того, брались ли те уничтожать местные языческие святилища, как того требовала Книга Второзакония, или нет.

Выходит, «стиль саги» древнее, чем «второзаконнический», и более сложные истории, с обилием нюансов, предшествовали моралистическим рассказам и вставкам. Большинство ученых датирует «второзаконнический стиль» VII–VI веками до нашей эры, поскольку сама Книга Второзакония (или одна из ее ранних версий), как долгое время считалось, была связана с реформами богослужения при царе Иосии, а они, согласно 4 Цар 22:3, прошли примерно в 621 году до нашей эры. Как принято считать, при Иосии жертвоприношения стали совершаться в Иерусалиме, и это соотносится с главным требованием Втор 12. Таким образом, «стиль саги» оказывается древнее этого события и, вероятно, восходит к VIII веку нашей эры. А как мы видели в главе 1, к этому времени восходит и вся еврейская литература. Впрочем, это не значит, что «стиль саги» прекратили использовать. «Второзаконнический стиль» его не заменил, а просто кое-где, как говорится, «лег поверх». Итак, «Второзаконническая история» представляет собой редактуру древних преданий с расчетом на то, чтобы, пусть и небрежно, вписать их во «второзаконническую» повестку дня. Оба стиля – работа обученных писцов. Но те, кто записывал «саги», по большей части опирались на древние, и, вероятно, в основном устные источники, или же сочиняли свободно. А «второзаконнические» редакторы брали уже существующие писания и обновляли их в свете своих забот и проблем.

«Священнический стиль» мы по большей части встречаем в Пятикнижии. У него много примеров – таковы, скажем, предписания закона, часто связанные с порядком богослужения в Израиле. По сути, именно в «священническом стиле», как кажется, создан главный раздел Пятикнижия – вторая половина Книги Исхода, вся Книга Левит и первая половина Книги Чисел. Кроме того, «священнические» писания переплетаются с более древними «сагами» в Книге Бытия и в первой половине Книги Исхода, где ряд широко известных преданий о патриархах и Моисее представлен в двух версиях: в «стиле саги» и в «священническом стиле». В Быт 2:4–25 сохранена «сага» о сотворении рода человеческого. И от версии, представленной в Быт 1:1–2:3, она отличается не только в деталях (мужчина создан прежде женщины; они созданы в разное время; сотворение животных проходит после того, как создан мужчина, но до создания женщины). Она отличается и стилем повествования, и это сейчас заботит нас больше. «Сага» гораздо больше, нежели «священническая» версия, похожа на предание. В ней Бог говорит с человеком, приказывает ему (не есть «с дерева познания добра и зла»), а потом экспериментирует с созданием животных, уготованных человеку в спутники, и когда это ни к чему не приводит, создает женщину. И в этом предании Бог намного ближе к персонажу рассказа, чем всемогущий образ в «священнической» версии сотворения мира. А кроме того, в «саге» нет никаких стереотипных формулировок.

Переплетение

Впрочем, «священнические» версии и «саги» не всегда просто соседствуют. Они порой и объединяются, порождая довольно-таки путаные истории, и это приводит в немалое замешательство. Классический пример – предание о Ное и Всемирном потопе [10] (Быт 6–9). Здесь мы встретим расхождения и в продолжительности потопа (сорок дней по одной версии, год по другой), и в том, сколь много животных вошло в ковчег – согласно тому, кто записал «священническую версию», их было «по паре» (Быт 6:19–20), а иная версия говорит о семи парах чистых животных и семи парах нечистых (Быт 7:2–3). Многие детали обеих версий восходят к глубокой древности. Мы находим их уже в месопотамских версиях предания о Всемирном потопе – среди таких можно назвать аккадский Эпос о Гильгамеше, созданный во втором тысячелетии до нашей эры [10]. К подобным деталям, например, относится эпизод, когда Ной выпускает из ковчега голубя и ворона, желая проверить, не сошла ли вода. Так что ни один из тех, кто записал Книгу Бытия, не сочинял свободно. Но они вносили в историю свои акценты. Кто бы ни записывал «священническую» версию (в библеистике условно принято обозначать такие версии литерой P, от первой буквы немецкого слова Priesterkodex, а также английского слова priest – «священник»), его явно волнует точная датировка, и он вписывает рассказ о Ное в гораздо более широкую хронологическую схему, проходящую сквозь всю Еврейскую Библию. Она проявится позже, в таких местах, как 3 Цар 6:1. А еще, кто бы ее ни записал, он предполагает, что любые законы о «чистоте» были неведомы до откровения, обретенного Моисеем на горе Синай. А значит, никакого различения на «чистых» и «нечистых», проведенного в позднем предании, во времена Ноя еще просто не могло возникнуть. И в итоге два связных и логичных рассказа переплетаются в один слегка непоследовательный. Этого, может, и не увидеть при поверхностном прочтении, но если вчитаться внимательно – скажем, представьте, что нужно сделать по этому преданию фильм и уделить внимание каждой детали, – то вскоре становится очевидным, что рассказ просто не сходится. Можно предположить (хотя на самом деле этого никто не знает), что редактор или редакторы Книги Бытия соединили обе версии, почитаемые в их время, желая их сохранить, но просто не могли поставить их рядом – как будто было два великих потопа, – и вплели один рассказ в другой. Какими бы ни были их мотивы, кажется, именно это они и сделали. С переплетением текстов мы встретимся еще не раз в обоих Заветах – и в Ветхом, и в Новом.

Это дает нам подсказку о том, как формировалось Пятикнижие. Если отложить в сторону пятую книгу, Второзаконие, которая по большей части представляет собой отдельный элемент, то Библия, начиная с Книги Бытия и заканчивая Книгой Чисел, будет сочетанием «Священнического кодекса» и тем, что к нему не относится (в библеистике такие источники обозначаются как ‘non-P’, я же назвал их «сагами»). По традиции принято считать, что оба источника – и P, и non-P – проходят сквозь текст от Книги Бытия до Книги Чисел и представляют собой непрерывный рассказ о древней истории Израиля. Выходит, Пятикнижие составлено по меньшей мере из трех источников: это «Священнический кодекс» (источник P); то, что в него не входит (источник non-P); и Второзаконие. Нам уже знаком характерный лексикон «второзаконнических» писаний: это уставы, постановления, заповеди, определения и законы. «Священнический кодекс» и источники, не принадлежащие к нему, отличаются от «второзаконнических» не только лексиконом, но и стилем. Например, там, где «священнический стиль» применит выражение «поставлять завет», текст, взятый из других источников, прозвучит гораздо проще и просто призовет «заключить завет» [на иврите выбранный глагол еще любопытнее – karath, «отрубить»].

Есть и другая сложность: источники, не принадлежащие к «Священническому кодексу», могут сами по себе оказаться составными. Ряд ученых до сих пор придерживается восходящей еще к XVIII веку теории [12], согласно которой все сведения, не взятые из «Священнического кодекса», проистекали из двух различных источников, один из которых был чуть древнее другого. Эти источники различались в одном важном моменте, а именно в вопросе о том, когда израильтяне начали использовать имя «Яхве» как имя Бога[6]. Один источник (найденный в Быт 4:26) полагает, что так поступали еще задолго до эпохи патриархов, в то время как другой (Исх 3:13–15) утверждает, что впервые имя Бога было открыто Моисею, с чем согласны и творцы «Священнического кодекса» (Исх 6:2–3). В соответствии с этим первый источник свободно использует имя Бога в преданиях, предшествующих эпохе Моисея, а второй, наравне со «Священническим кодексом», начинает использовать это имя лишь после того, как Бог открывает его Моисею, явившись в неопалимой купине. Поскольку имя Яхве на немецком пишется как Jahwe, а именно немецкие ученые развили теорию об источниках и придали ей окончательную форму, первый источник сокращенно назвали источником J («Яхвист»). Второй был сокращенно назван источником E, от первой буквы еврейского слова Elohim («Элохим», откуда и его полное название – «Элохист»). На иврите «Элохим» – не собственное, а скорее нарицательное имя Бога, и в этой форме оно и применяется во втором источнике. И, кратко обозначив книгу Второзакония и «второзаконнические» пассажи, которые время от времени встречаются в первых книгах Пятикнижия, литерой D (от латинского Deuteronomium – «Второзаконие»), мы получим аббревиатуру JEDP – и ею сможем описать все источники, из которых и собиралось Пятикнижие.

В XIX столетии ученые приложили немалые усилия, пытаясь установить сравнительные даты четырех источников. Изначально предполагали, что самым древним был источник P, содержащий все законные правила для устроения святилища и богопочитания и запреты употреблять ту или иную пищу. Но благодаря долгим исканиям и в особенности трудам Юлиуса Велльгаузена (1844–1918) [13] все постепенно склонились к мнению о том, что источник P на самом деле появился позже других – даже после возвращения из Вавилонского плена, – и он, иными словами, восходит к VI–V векам до нашей эры. Мнение изменилось главным образом потому, что исторические книги, подробно излагавшие историю Израиля до Вавилонского пленения, по всей видимости, не содержали совершенно никаких сведений обо всей системе ритуальной чистоты, жертвоприношений и требований к питанию, обнаруженных в источнике P. Это был спорный вывод и во времена Велльгаузена, да и сейчас он остается спорным. Во многом именно источник P стал фундаментом позднего иудаизма, и когда Велльгаузен предположил, что «Священнический кодекс» появился так поздно, некоторые даже сочли его антисемитом. Велльгаузен описывал источник P как основополагающий документ не древней израильской религии, а иудаизма, и тем самым подразумевал, что между ними есть разрыв. Несомненно, иудаизм, явленный в источнике P, Велльгаузен считал упадочным в сравнении с религиозными прозрениями, например, великих пророков, которые, как ему казалось, звучали ближе к духу Яхвиста и Второзакония – источников J и D. Но эта субъективная оценка, в сущности, отделима от вопросов датировки. Можно согласиться с тем, что источник P появился сравнительно поздно, как считал Велльгаузен, но при этом счесть его религиозно глубоким – и даже развившим небрежное и грубое религиозное мировоззрение, проявленное в Яхвисте и Элохисте – источниках J и E. За вопросом о датировке источника P кроются важные проблемы, связанные с богословскими убеждениями и суждениями, и на карту поставлено многое. Так что этот вопрос остается одной из немногих областей библеистики, где ученые, исследующие христианскую Библию и Танах, часто держатся на расстоянии друг от друга.

Теория о разделении источников J и E в последние годы возродилась – благодаря сторонникам так называемой неодокументальной гипотезы [14]. Но большая часть ученых склонна говорить просто об источнике P и об источнике non‑P (иными словами, о «Священническом кодексе» – и обо всем, что к нему не принадлежит), причем источник non‑P считается более древним. В современной немецкой библеистике даже распространились воззрения [15], согласно которым источник non-P никогда не существовал как непрерывный, а составлен из блоков прежде независимых повествований. Иными словами, предания об Аврааме, Исааке, Иакове, Иосифе и Моисее, возможно, никогда изначально не существовали как единая «сага» ни в одном из источников, но могли передаваться независимо друг от друга в разных группах до тех пор, пока редактор Пятикнижия, уже по завершении Вавилонского плена, не свел их воедино. Это согласуется с предположением, сделанным в главе 1, согласно которому прибытие Авраама в Палестину с востока и переселение Моисея и его людей с запада, возможно, не совершались в указанном порядке, а проходили в одно время, – а может быть, Авраам и его потомки даже жили после Моисея. Они вполне могут принадлежать к периоду, который мы, как правило, называем эпохой судей, то есть к XI столетию до нашей эры: именно тогда мы слышим о коленах Израилевых, названных именами двенадцати сыновей Иакова. Но, как бы ни соединились тексты, составившие источник non-P, его отличие от источника P и источника D не вызывает сомнений. Стиль его, как мы видели, отличается от обоих, и лично мне кажется, что он по большей части восходит ко временам, предшествовавшим Вавилонскому пленению [16].

Недавно среди ученых, изучающих Ветхий Завет, проявилась склонность сдвигать датировку значительных разделов Еврейской Библии ближе к нашему времени. И теперь некоторые из них утверждают, что даже источник non-P восходит к эпохе, наступившей вслед за Вавилонским пленением, – иными словами, они говорят, что он возник во время владычества персов. Будь это так, источник non-P и источник P могли бы соотноситься не как более древний и более поздний, а как возникшие в одно и то же время и происходящие из разных течений мысли [17]. В любом случае правда в том, что те или иные писцы брали на себя обязанность соединять предания, оставляя большую часть каждого источника в целости и сохранности.

В преданиях, представленных в других книгах, тоже проявляются знаки того, что те составлены из более древнего материала. И еще там встречаются нелогичные версии одних и тех же историй. К примеру, как Давид познакомился с царем Саулом? В 1 Цар 16 его представляют Саулу как человека, искусного в игре на гуслях – но в 1 Цар 17, где Давид убивает Голиафа, ясно, что Саул никогда не встречался с ним прежде. Впрочем, даже так в этих книгах есть пространные участки довольно-таки связных повествований. В «Истории двора Давидова», приведенной в 2 Цар 9–20 [18], где описаны дворцовые интриги, связанные с наследованием трона Давида [19], искусство создания характеров и сложность сюжета доходят почти до уровня романа, и здесь мало что свидетельствует о множестве исходных источников. Как и большая часть библейских повествований, не связанных со «Священническим кодексом», история увлекает читателей, и они переживают вместе с героями, даже пусть те и обозначены лишь через действия и автор не делает комментариев о том, что у них на душе. Когда Авессалом, сын Давида, восстает против отца и погибает от руки Иоава, одного из царских полководцев, мы видим, что Давиду это не приносит радости:

Как говорилось выше, один пассаж во «Второзаконнической истории» (1 Цар 2) – это «сага», в которую писцы «второзаконнического стиля» внесли изменения, желая, чтобы она более традиционно и лестно представляла образ царя Давида. Возможно, вся «История двора Давидова» не раз подвергалась такой обработке. Американские ученые в большинстве своем уверены, что первая ее редактура прошла в VII веке до нашей эры, в дни царя Иосии, а еще одна – вскоре после Вавилонского пленения [20]. В то же время немецкая «Геттингенская школа» полагает, что «История двора Давидова» подверглась по меньшей мере двум последовательным переработкам, при каждой из которых, соответственно, оказывали свое влияние интересы пророков и священников [21]. Конечно, стоит помнить: у нас нет никаких текстов, кроме окончательной версии, и все ранние варианты – гипотетические, пока не найдут манускрипт хотя бы с одним из них. Впрочем, это не значит, будто такая гипотеза неразумна. Стоит внимательно присмотреться, и мы тут же увидим свидетельства того, что библейские повествования часто составлены из разных источников – и, следовательно, появились, когда переписчик, копируя ранний текст, что-то добавил или изменил.

Возможно, приведенный ниже пример переплетения позволит понять это лучше. Обратимся к Исх 24:

Если просто быстро просмотреть этот текст, у нас останется впечатление, что Моисей и остальные поднялись на гору Синай, он получил законы, передал их народу, и избранная группа устроила трапезу в присутствии Божьем. Но стоит вглядеться пристальнее, и мы заметим странности. Сколько раз Моисей восходил на гору, ни разу не спустившись при этом вниз? Если он взошел на нее в стихе 9, то как же ему могли приказать взойти в стихе 12? И опять же, если он взошел на гору в стихе 15, как он мог опять взойти на нее в стихе 18?

И кто поднимался на гору вместе с ним? Согласно стихам 1 и 9 – Аарон, Надав, Авиуд и семьдесят старейшин. Но стих 13 гласит, что с Моисеем взошел Иисус Навин (прежде не упомянутый), в то время как Аарон и Ор (тоже прежде не упомянутый) остались со старейшинами, которые не пошли с Моисеем. А потом, в стихе 18, Моисей восходит на гору один.

Когда Моисей получил законы для народа? В стихах 3–8 он уже получил книгу, которую дал ему Бог, и народ обещает покориться ее законам. И все же в стихе 12 Моисею дается повеление взойти на гору и получить книгу, или, скорее, каменные скрижали.

Есть и различие в том, как определен Бог. В стихах 9–11 Он назван «Богом» (Элохим), но в стихах 15–18 Он – «Господь», Яхве. Мы уже видели, что это и есть одно из самых характерных различий в источниках Пятикнижия.

Здесь, как и в повествовании о Всемирном потопе, тоже, как кажется, переплетен ряд в той или иной мере связных историй. В стихах 12–15 приводится один рассказ, довольно простой и прямолинейный: Моисей и Иисус Навин, его помощник, призваны взойти на гору, оставив Аарона и Ора взамен себя. В стихах 16–18 говорится, как Моисей взошел на гору один и присутствие Божье было подобно огню. Стихи 1–11 – это третье предание: Моисей уже получил закон, но восходит на гору со свитой, желая насладиться трапезой в присутствии Божьем. В этом рассказе Бога видит не только Моисей, Его видят все старейшины, и это не причиняет им никакого вреда. В том виде, в каком представлена глава, она смешивает рассказы и создает весьма туманное впечатление о событиях, лишенных четкой последовательности. Но в ее основе лежат три совершенно простых истории, и в каждой свой акцент и даже разные представления о Боге и Его отношении к людям, которым Он открывает Себя. А кроме того, в них по-разному представлены важные предводители, возглавлявшие народ Израильский в дни странствий в пустыне.

Конечно, можно с уверенностью сказать, что этот рассказ, хоть и путаный, расставляет некоторые поистине важные религиозные акценты: авторитет Моисея, центральность закона, возвышенность Бога. И, естественно, предшествующей историей текста никто интересоваться не обязан. Но стоит только заметить противоречия, и любой, чей ум пытлив, вероятно, захочет узнать, как они появились. И как раз здесь, скорее всего, и появится мысль провести своеобразный анализ и увидеть в пассаже ряд разных источников. А затем сам собой возникнет вопрос, зачем писцу сплетать три истории в одну и превращать три связных повествования в одно несвязное. Пока что, как мне кажется, лучше всего предположить так: он пытался убедиться, что ни одна часть традиции не пропадет. Он не писал связную историю Моисея, как делали бы биографы нашего времени – но собирал отдельные традиции, учившие о Моисее, и соединял их вместе, желая уберечь [23]. А значит, окончательный текст он представлял не в виде последовательного и логичного произведения – в отличие от того, как мы представляем себе роман или исторический отчет, – а скорее всего, стремился создать что-то вроде архива.

Изначальная история и другие предания

Итак, у нас теперь два великих повествования – Пятикнижие и «Второзаконническая история», заключившие в себе всю Еврейскую Библию от Книги Бытия до Книг Царств. Иногда весь свод этих текстов называют Изначальной историей. Этим он отличается от другого собрания текстов, которое, как повсеместно принято считать, появилось гораздо позже. Речь идет о Летописях, или Хрониках (Первой и Второй книгах Паралипоменон, в прямом смысле – «книгах пропущенного»). Они охватывают тот же период, что и Изначальная история: от Сотворения мира (во всяком случае от Адама) до конца Вавилонского пленения. Впрочем, большая часть истории в них подается просто как генеалогия с очень кратким повествованием: это перечни важных имен и вплетенные в них крошечные фрагменты преданий. Рассказ об Израиле не прерывается на Вавилонском плене – и этим Летописи отличаются от «Второзаконнической истории» в 4 Цар 25 – а завершается тем, что Кир, владыка персов, позволяет народу изгнанников вернуться в Землю Обетованную: последнее слово Второй книги Паралипоменон (2 Пар 36:23) звучит как veya‘al, «и пусть он туда идет» – иными словами, пусть любой изгнанник, если того желает, вернется на родину. Еврейская Библия выстроена так, что именно это слово ее и завершает: надежда приходит на смену отчаянию (смотрите главу 13).

Сейчас все склонны согласиться в том, что автор Книг Паралипоменон не располагал независимым материалом, на который мог бы опереться, и по большей части просто переписал древнюю историю, желая подвести ее к тому, что его волновало. А прежде всего его волновало израильское литургическое богослужение, и кроме того, он стремился показать, что люди получают то, чего заслуживают – причем показывал он это в гораздо большей мере, чем беспорядочные предания минувших дней. Например, тем, кому знакома «Второзаконническая история», известна и проблема с Манассией, царем Иудейским, жившим в VII столетии до нашей эры. В Четвертой книге Царств (4 Цар 21) сказано, что он едва ли имел себе равного в злодеяниях и не только поклонялся идолам, но и принес собственного сына в жертву на костре [25]. И тем не менее Манассия царствовал дольше, чем любой из иудейских царей (пятьдесят пять лет, согласно 4 Цар 21:1). И Летописец воспринимал это как богословскую проблему. Как вышло, что Бог позволил столь злому царю так долго править страной? Проблему нужно было решать – и был создан рассказ о покаянии Манассии. В 2 Пар 33 военачальники царя Ассирийского уводят закованного Манассию в Вавилон, как он того поистине заслуживал, но…

Гораздо более поздний текст, Молитва Манассии, появился в греческом переводе Ветхого Завета и оттуда перешел в протестантские апокрифы. Его нет ни в Еврейской, ни в Латинской Библии. Но он притязает на то, чтобы считаться той самой покаянной молитвой, которую возносил Манассия.

В Еврейской Библии есть и повествования иного характера. Книги Ездры и Неемии слегка несвязно и путано сообщают о событиях в общине, вернувшейся из Вавилонского плена, и в обоих случаях повествование ведется от первого лица (1 Ездр 7:27 – 9:15; Неем 1–7 и 13). Библеисты (может быть, легковерно) часто были склонны доверять рассказу от первого лица как явно надежному и допускали, что он и правда исходит от двух деятелей, хотя то, как и когда именно они вершили свои труды, остается загадкой. Должно быть, и Ездра, и Неемия вели активную деятельность в V или, предположительно, в IV веке до нашей эры, и судя по тому, как представлены их образы, персидский царь признал их право распоряжаться делами в персидской провинции Йехуд (так тогда звалась Иудея). Как и в Книгах Паралипоменон, иврит в Книгах Ездры и Неемии отличается от иврита, на котором написаны библейские «саги». В нем проявляются черты долгого развития, заметен ряд арамейских заимствований и, как отмечалось в главе 1, несколько пассажей в Книге Ездры полностью написаны на арамейском.

Есть и повествования, которые обычно называют еврейскими новеллами [26]. Они короткие, и их герои, возможно, вымышлены. Это Книга Руфи, Книга Ионы, Книга Есфири и ряд историй в Книге пророка Даниила 1–6 (а также Книга Товита и Книга Иудифи, отнесенные у протестантов к апокрифам). Эти книги проявляют все признаки того, что составлялись как законченное целое, повествование в них ведется последовательно, сюжет ясен, понятен и четко спланирован, и почти ничего не свидетельствует о том, будто в их основе лежат древние народные предания или устная традиция. Вероятно, они созданы в персидский или даже эллинистический период, иными словами, за время с V по II век до нашей эры. Большинство современных библеистов воспринимает их как сознательный вымысел и даже не предполагает в них и намека на историчность – в общем и целом, это «небылицы»: Иону глотает огромная рыба – и извергает его живым; Есфирь разрушает заговор против евреев, и многие избегают погибельной резни; Даниил спасается невредимым из львиного рва. Даже сторонники традиций не всегда убеждены в том, что эти рассказы историчны, и иногда охотно расценивают их не как рассказ о реальных событиях, а как притчи или нравоучительные сказки. Впрочем, и по сей день многие интересуются, нет ли в Средиземном море огромной рыбы, способной проглотить человека.

В наше время исследователи библейских повествований занимают полярные позиции. Некоторые ученые, особенно в немецкоязычном мире – впрочем, в Северной Америке и Израиле такие тоже есть, – по-прежнему стремятся в первую очередь узнать о том, откуда пришли эти повествования и как они развивались. Они разрабатывают сложнейшие теории, призванные объяснить, как устные и письменные материалы, соединившись, сформировали те книги, которыми мы теперь обладаем [27]. Других библеистов, и особенно в Северной Америке, намного сильнее интересуют литературные аспекты текстов, и в этом случае повествования читают синхронически, иными словами, как завершенное целое и как великую литературу, не задавая никаких вопросов об их истоках и развитии [28]. А что касается плодотворнейших выводов, к которым могут привести оба этих подхода, то насчет них ни в том, ни в другом лагере нет ни малейшего намека на согласие. Первым интересно, как возникла Библия; вторым – как ее читать в окончательной форме. Если они хоть в чем-то и согласны, так только в том, что книги повествований – это важная часть Ветхого Завета и их нельзя считать второстепенными по отношению к книгам пророков, а именно так по традиции и читали Библию христиане. (Раннехристианские писатели цитировали исторические книги очень нечасто – по сравнению с тем, сколь много цитат они брали из пророческих книг [29].) Тот факт, что Библия содержит повествования – это часть ее особенного характера, и этим она отличается от поздних вероучений и сформулированных доктрин. Ряд библейских преданий соприкасается с историей и дает нам свидетельства о том, как жил Древний Израиль. Но большая их часть – либо вымысел, либо искусно сочиненная история, даже в том случае, когда в основу рассказов ложится историческая правда.

Цель еврейских повествований

Как же использовались книги повествований в Древнем Израиле? Библеисты по большей части полагают, что рассказы читались вслух: грамотность не была уделом многих. И, возможно, это подразумевает, что читались они в контексте богослужения, вполне вероятно, на каком-либо из ежегодных празднеств, совершаемых в Иерусалиме, причем и до Вавилонского пленения, которое свершилось в VI веке до нашей эры, и после него. Может быть, рассказы об упадке и падении Израиля и Иудеи, приведенные в Книгах Царств, служили неким выражением народной скорби или исповеданием общей вины [30]. И скорее всего, именно в дни владычества персов возникли синагоги – здания, где иудеи собирались ради молитвы и учебы. А к эпохе Нового Завета прочтение исторических книг, хотя и избирательное, вошло в богослужение. Иудаизм уже шел к тому, чтобы сделать акцент на изучении текстов и молитв, не связанных с жертвоприношением, на местном уровне – даже хотя в то время Второй Храм еще не был разрушен и там каждый день приносились жертвы. Ранние христиане тоже читали некоторые разделы исторических книг на своих литургических торжествах – как часть хроники отношений Бога с Его народом с древних времен. По сути, именно богослужение стало одним из главных контекстов, в которых с Библией встретились как евреи времен позднего иудаизма, так и христиане.

Но как могут рассказы, собранные в книги, играть важную религиозную роль? И в чем именно они были важны для религиозной мысли Древнего Израиля? Они определенно не были «учением» в нашем понимании этого слова. Возможно, они подавали пример правильной жизни, но для этого ветхозаветные рассказы часто слишком сложны и не помогают напрямую. (Согласитесь, непросто вывести наставление «живи правильно» из упомянутого выше предания о том, как Моисей много раз восходил на вершину Синайской горы.) Весьма вероятно, что они могли служить для привлечения внимания и для того, чтобы вовлечь слушателей в мир, о котором спешил поведать рассказ, и не вели ни к каким определенным выводам, а просто показывали, пусть и не прямо, то, в каком состоянии пребывали люди. И если так, это очень далеко от того, как их читали в некоторых отраслях позднего иудаизма и христианства, часто сокращая до источника моральных наставлений и указаний.

В современной библеистике заново открыли «элемент предания» в тех книгах, которые по традиции именовали историческими, и тем признали, что просто и ясно об истории Израиля нам в них ничего не прочесть. Они важны не как архивный материал, а как способ определить своеобразие израильского народа. Они – это национальная литература. Исторические книги часто вносят свой вклад в то, как мы понимаем историю народа, и позволяют нам догадаться о том, как во время их написания воспринимались события и общественные движения. Они не дают надежных сведений об истории времени, которое пытаются описать. Это понимание приходит с первых же строк Книги Паралипоменон, которую ученые долго трактовали главным образом как свидетельство религиозных позиций и отношения к истории в эру владычества персов, – но не как источник достоверных сведений о том периоде истории, который в нем исследован. Идея, согласно которой и сама Изначальная история – лишь плод воображения и на самом деле сообщает нам не о праотцах Израиля и не о его царях начиная со второго тысячелетия до нашей эры, а лишь о том, что думали израильтяне с VIII по V век до нашей эры, появилась намного позже, но теперь повсеместна. Порой она по-прежнему шокирует ревностных иудеев или христиан: в подобном им видятся нападки на статус и авторитет Библии. Но многие верующие, не столь приверженные традициям, уже давно признали, что, скажем, первая глава Книги Бытия – это вовсе не точный отчет о том, как создавался мир. И после того, что мы поняли о первой главе Библии, мы вполне вольны сомневаться и в деталях библейских рассказов, – но наряду с этим можем и с непрестанным благоговением относиться к библейским текстам, увидев в них религиозно вдохновенные и содержательные источники. Но остается вопрос: а насколько далеко мы можем зайти в своих сомнениях, прежде чем утратим любое соприкосновение с традиционным пониманием Библии – и традиционным обращением с ней? В конце книги я еще вернусь к этому вопросу – как и ко многим другим очень важным проблемам, поднятым в современной библеистике.