История церкви, рассказанная просто и понятно

В этот период христианство распространилось по всей Римской империи и, возможно, к востоку, в Индию. Христиане понимали, что они – часть движения, которое стремительно росло и ширилось. Они называли его кафолическим, или вселенским: пусть над ними и насмехались язычники, пусть их гнали римские власти, но вера для них охватывала весь обозримый мир, и эта вера была истинной, в отличие от всех искажений учения Иисуса. Отвечая на вызов своего времени, христиане все чаще обращались за духовным наставлением к епископам. И кафолическое христианство обрело свои черты: универсальность, ортодоксальную веру и правящую церковную власть – епископат.

Век кафолического христианства

3. Одни никчемные Кафолическое христианство

Евсевий, историк раннехристианской эпохи (265–339), передает записанную им очаровательную историю из первых дней христианства. По всей видимости, она пришла из Эдессы, города к северо-востоку от Антиохии. Эдесса располагалась уже за границей Римской империи и в те времена была столицей крошечного царства под названием Осроена. И правитель этого царства, Абгар Черный († ок. 40–50), прослышав, что Иисус обладает даром исцелять, отправил ему письмо, в котором приглашал его в Эдессу и умолял: «Приди ко мне и исцели болезнь мою».

Господь Иисус ответил царю, что должен был свершить свою судьбу в Палестине, но по вознесении пошлет апостола своего, чтобы исцелить царя «и даровать жизнь тебе и тем, кто с тобой».

Эта история – не только волнительная легенда. Она напоминает о том, что ранние христиане, стремясь принести Евангелие всем народам земным, не ограничились Римской империей. Осроена стала первым христианским государством и важным центром связи со странами, лежавшими восточнее.

Христианство I века было духовным взрывом. Церковь, воспламененная пришествием Иисуса Христа, устремилась по всем направлениям – и географически, и социально. II и III века проложили русло для этой стремительной полноводной реки.

Для Церкви то была важная эпоха: она позволила христианству соотнестись со временем, заложила планы долгого пути и придала христианской вере облик на много поколений.

Сегодня, в соответствии с апостольским Символом веры, мы исповедуем «святую соборную Церковь». Именно это и дала нам та эпоха: «соборное», или «кафолическое», христианство. То была не просто организация. То было духовное видение, убеждение в том, что все христиане должны быть единым целым.

Иисус поручил апостолам идти во все страны света, а Павел положил жизнь на то, чтобы открыть Церкви дверь к язычникам. В какой-то мере кафолическое христианство поистине было развитием замыслов Иисуса и усилий Павла.

Веком кафолического христианства мы называем период с 70 по 312 год, от смерти апостолов до воцарения христианских императоров. В это время в христианской истории господствует мысль о соборности.

Хотя вселенский характер христианства – повсеместная идея в Новом Завете, термин кафолический там не появляется ни разу. Видимо, впервые его использовал Игнатий, епископ Антиохии, в начале II века. Он говорил о «кафолической Церкви» так: «Где Иисус Христос, там кафолическая Церковь». К концу II столетия термин прочно вошел в жизнь Церкви и был призван отразить то, что она была и вселенской – в отличие от местных общин, и ортодоксальной – в отличие от еретических группировок.

В дальнейшем в этой главе мы ближе рассмотрим ортодоксальный характер раннего христианства, но уже сейчас должны спросить: как разрозненные общины апостольских времен стали кафолическим христианством?

Любой ответ, притязающий на истинность, призывает вкратце очертить и географическое распространение христианства, и своеобразную картину его социального успеха. И, возможно, неплохо бы устроить экспресс-тур по миру ранних христиан и иже с ними… Скажем, давайте просто представим, что проглядываем недавно найденный семейный фотоальбом.

Мы видели: начавшись как крошечная ветвь иудаизма, по прошествии трех веков христианство снискало благосклонность владык Римской империи и в конце концов стало ее официальной религией. Новую веру целенаправленно силились уничтожить, но она выжила и возросла. Ко времени правления Константина I (312–337), первого христианского императора, церкви возникли в каждом главном городе империи и в таких отдаленных друг от друга местах, как Британия, Персия и Карфаген.

Как это случилось? Где именно распространилось христианство, и почему это произошло столь стремительно?

Апостол Павел писал к христианам Рима: «Ибо я не стыжусь благовествования Христова, потому что оно есть сила Божия ко спасению… во-первых, Иудею, потом и Еллину» (Рим 1:16). И, кажется, именно с иудеев и лучше всего начать наш экспресс-тур, посвященный распространению раннего христианства.

Потомков Авраама в Римской империи было много: некоторые авторитетные источники называют цифру в 7 % от общего числа подданных. Иудеи всегда привлекали внимание соседей-неиудеев – из-за своих радикально иных верований. По той же причине иудеев отвергали. В трудные времена многие язычники – греки и римляне – обретали в учениях синагоги обильный источник пленительной мудрости. В другие времена они уже не были так в этом уверены.

Порой язычники проходили обряд обрезания и становились частью иудейского народа. Впрочем, большинство их оставалось в категории боящихся Бога, – и они лишь с интересом следили за богослужениями в синагогах.

И эта группа с наибольшей горячностью откликнулась на евангельскую проповедь. Когда христианские проповедники ясно разъяснили людям, что без всякого ритуала обрезания – который считали унизительным и отвратительным и римляне, и греки, – они могли получить все, что предлагал иудаизм, и даже больше, им было несложно сделать еще один шаг вперед и принять Иисуса как Христа.

Вот именно из-за наличия этой подготовленной элиты и невозможно сравнивать проповеди Евангелия в апостольский век и в любую другую эпоху. Большинство «боящихся Бога» хорошо знали Новый Завет, понимали его теологические идеи и принимали его моральные ценности. В истории христианства было не так много миссионерских движений, которым бы так повезло с добрым полем для жатвы, – а может быть, таких «счастливчиков» больше и не найти.

Эта готовность принять евангельскую весть также помогает объяснить, почему христианство воспринималось в терминах кафоличности. Подобно иудеям и их синагогам, христиане имели свои места для собраний. Но с самого начала они воспринимали себя как верных Израиля, братство верующих по всему миру.

Слово мир в Древнем Риме обозначало города. Апостол Павел заложил модель для проповеди благой вести еще на заре христианства, когда селился на время в одном из больших городов империи и отправлял младших помощников из этого центра в меньшие города области. Главные вехи прогресса в распространении Евангелия мы можем проследить так.

В 70 году пал Иерусалим. Центр христианского движения переместился на север и в конечном итоге на запад. Вторым домом Церкви стала Антиохия Сирийская, третий по величине город империи. Под управлением нескольких епископов-преемников Церковь укоренилась там и охватила влиянием Сирию. Из полумиллиона человек, населявших Антиохию к концу IV столетия, половина исповедовала христианство.

Эдесса лежала за границей империи, но явно поддерживала с Антиохией тесную связь. Позже ее жители уверяли, что основателем Церкви в Эдессе был один из семидесяти апостолов Иисуса, Фаддей. Мы знаем, что Серапион, архиепископ Антиохийский на рубеже II–III веков, рукоположил христианина из Эдессы по имени Палют в епископы.

Есть все причины предполагать, что из Эдессы некий неизвестный христианин отправился дальше на восток, до самой Индии. Как верят христиане апостола Фомы в современной Индии, то был апостол Фома. Может, и так. В I столетии Фома вполне мог совершить путешествие в Южную Индию. Наверное, этому предположению никогда не стать признанным историческим фактом, но можно с определенной уверенностью сказать, что Церковь в Индии существовала с очень давних времен.

Впрочем, главный вектор христианского миссионерства был направлен не на восток от Антиохии, а на запад. Апостол Павел проложил пути в Италию и Испанию, и его свершения проторили будущий путь.

Следующим городом на восток от Антиохии был Эфес. Этот морской порт и прилегавшие области Малой Азии (современная Турция) вновь оказались добрым полем для христианского труда. Со дней апостола Павла эфесяне, говорящие на греческом, ревностно откликались на евангельский призыв.

Также известно, что в начале II столетия центром на удивление быстрого роста христианства на какое-то время стала Вифиния, удаленная провинция на северо-западе Малой Азии – по правде сказать, глубинка. Плиний, наместник области, в 112 году написал письмо императору Траяну. В нем он выражал смятение по поводу стремительного распространения христианской веры и говорил о «множестве людей всякого возраста, всякого звания и обоих полов… по городам… по деревням и поместьям». Что ему было с ними делать? Плиний боялся, что алтари языческих богов вскоре будут совсем заброшены.

Возможно, именно здесь мы видим первое массовое движение в истории христианства, и это весьма необычно для сельских областей античного мира. Общая картина предполагает, что в отсталых районах, где люди предпочитали сохранять свой варварский язык, евангельской проповеди противились сильнее. В любом случае мы знаем, что даже в VI веке император Юстиниан все еще объединял христиан в борьбе против язычества во внутренних областях Малой Азии.

Еще западнее был Рим, сердце обширной империи. Он влек к себе народы всего мира. Церковь, насажденная неведомыми верующими в I столетии, возрастала там очень быстро. Адольф фон Гарнак, чьи работы очень высоко оцениваются в научном мире, рассчитал, что к 250 году в Риме жило не менее 30 тысяч христиан! Большая их часть происходила из городской бедноты. Это известно, ведь более ста лет христиане в Риме говорили по-гречески, на языке рабов и бедняков. Римляне из высших сословий общались на латинском.

С самого ее начала эта столичная Церковь, притязавшая на то, что именно в ней вершили служение апостолы Петр и Павел, обрела уважение и восхищение христиан во всей империи. И едва укоренившись в столице, она самым естественным образом взяла на себя главенство в управлении делами христиан – как и поныне поступают большие церкви в столичных городах.

За пределами Рима, к западу и северу, евангельская весть распространялась медленно. На юге нынешней Франции – в те времена она звалась Галлией – Церковь, как нам известно, была в Лионе в середине II века: епископ Ириней оставил нам ряд своих сочинений.

К концу III века мы слышим и о церквях и епископах в Испании. Но если судить по фактам, то западные области империи уступали восточным в силе христианского свидетельства.

Не можем мы уверенно сказать и о том, как христианство впервые проникло в Британию. Возможно, это свершилось через каких-нибудь римских солдат или купцов. Четко мы знаем одно: трое епископов из Британии посещали церковный совет, прошедший в Арле, на юге Франции, в 314 году. А все остальное – лишь домыслы и слухи.

Наш путь лежит на юг, вокруг Средиземного моря, в Северную Африку и Карфаген – город, господствовавший над областью, ныне известной как Тунис и Алжир. Христианство в этих краях возглавляли епископы. Свой епископ был едва ли не в каждом городе и в каждой деревушке. Были здесь и свои противоречия. Почти все христианские писатели, мученики и епископы, известные нам, происходили из романизированной части общества. Да что там – именно в Северной Африке впервые в мире появились церкви, где совершали богослужения на латинском! И неудивительно, что именно в этих краях возникли конфликты на расовой и языковой почве. В округе Карфагена звучали и другие языки: пунический язык, принесенный первыми поселенцами-финикиянами, и берберский, на котором говорили обитатели деревень и пустынь. В III столетии, во время великих гонений, эти культурные различия обернулись для Церквей немалой бедой.

Продолжая путь через Северную Африку, мы приходим в Кирену. Она чуть западнее Египта. Эта земля четыре раза упоминается в Ветхом Завете. Симон Киринеянин нес крест Иисуса на пути на Голгофу (Мк 15:21). Практически нет сомнений в том, что Симон был верующим: позже мы встречаем его сына Руфа в кругу христиан (Рим 16:13). Жители Кирены были в Иерусалиме и в день Пятидесятницы, когда Петр провозгласил волнительную весть перед народом (Деян 2:10). Некоторые из них позже спорили со Стефаном (Деян 6:9). И, наконец, жители Кирены принимали участие в том решительном шаге, после которого Евангелие вышло за пределы Израиля в языческий мир (Деян 11:20).

С почти абсолютной уверенностью можно сказать, что благодаря этому рвению церкви возникли и в самой Кирене. Мы знаем: к V веку в этой области несли служение пять, а может, и шесть епископов.

И вот, наш путь вокруг Средиземного моря приводит нас в Александрию. Само ее название напоминает об Александре Великом. В 332 году до нашей эры он основал этот город и сделал его культурной столицей и торговым центром Востока и Запада. Александрия, второй по величине город Римской империи, стала домом для многих иудеев. Возглавляемые знаменитым философом Филоном, современником апостола Павла, александрийские иудеи пытались толковать Ветхий Завет в терминах греческой философии.

Ту же проблему решали и христиане: прославленная Александрийская богословская школа всеми силами стремилась сделать Евангелие доступным для людей, воспитанных в греческой культуре.

Ранним христианам в Александрии нравилось уверять в том, что основателем их Церкви был апостол Иоанн, называемый Марком. Мы не знаем, как именно она возникла, но в III–IV столетиях мало какая Церковь обладала столь же заметным влиянием.

Подводя итог нашему экспресс-туру по раннему возрастанию Церкви, можно сказать: к концу III века в империи не осталось ни одного уголка, где бы не слышали о Евангелии. Впрочем, сила свидетельства была неравномерной. Сильнее всего были охвачены Сирия, Малая Азия, Северная Африка и Египет, а также несколько других городов, достойных упоминания, таких как Рим и Лион; о влиянии христианства в сельских областях известно меньше.

Впрочем, кафолические представления ранних христиан были столь же очевидны и в том, как евангельская весть распространялась по городам и странам, и в том, как она влияла на общество. На протяжении первых трех столетий верующими становились по большей части простые люди: рабы, женщины, торговцы и солдаты – возможно, так все обстояло лишь потому, что к этим классам относилась большая часть населения. В любом случае это подметил Цельс, язвительный критик христианства: «Да удалится от нас, говорят христиане, любой, кто обладает хоть долей культуры, или мудрости, или суждения! Их цель – убеждать одних никчемных и презренных: дурачков, рабов, нищенок, детей… Только таких они и способны обратить в свою веру».

Цельс был прав, заметив, что многие бедняки и неимущие приняли весть о победе Иисуса. Церковь не забыла нищих и презираемых, и это делает ей честь. Но к концу II века новая вера была на пути к тому, чтобы стать самым сильным и мощным движением в империи – и многие умнейшие люди того времени становились последователями Христа.

В ответ критикам, подобным Цельсу, некоторое число христианских писателей выступило в защиту христианской веры против слухов и ругани язычников. Мы называем этих людей апологетами. Слово происходит из греческого и означает защиту, – такую, какую адвокат оказывает на суде.

Как говорит профессор Уорд Гаск, послания апологетов, пусть и посвященные императорам, на самом деле предназначались для чтения в образованных кругах той эпохи. Их авторы надеялись ответить на обвинения, выдвинутые врагами христианства, указать на слабости язычества и тем самым, изменив общественное мнение о христианстве, обратить людей в веру. На это направляли усилия своего духа и разума Аристид Афинский; Иустин Мученик и его ученик Татиан; Афинагор; Феофил Антиохийский; неизвестный автор Послания к Диогнету и Мелитон, епископ малоазийских Сард.

По словам Гаска, ближе к концу II столетия…

Впрочем, поистине великим мыслителям еще только предстояло явиться.

Тертуллиан, «отец латинского богословия», родился в Карфагене где-то в 150 году. Обратившись в христианство, он стал писать книги для содействия христианской вере. Многие его труды, написанные по-гречески, ныне утрачены, но на латыни сохранилось тридцать одно произведение, и их роль неимоверно велика.

Пока в Карфагене творил Тертуллиан, на востоке еще одним важнейшим интеллектуальным центром становилась Александрия. Примерно к 185 году там учил Пантен, философ-стоик, обратившийся в христианство. Талантливый мыслитель, Пантен был и путешественником – и, возможно, мог дойти в своих странствиях даже до Индии. В последние годы II столетия дело учителя продолжил и довел до еще больших высот его ученик, Климент, и даже в годы жестоких гонений школа сыграла великую роль, укрепив веру христиан и привлекая новообращенных.

К III веку христианская Церковь становилась империей в империи. Непрестанные путешествия из церкви в церковь, соборы епископов, письма, доставляемые посланниками по всем пределам империи, верность, проявляемая христианами к своим предводителям и друг к другу, – это поражало и императоров.

Почему христианская вера распространилась так необычно? Ревностный христианин, вероятно, укажет на силу Евангелия. По обычным стандартам шансы на успех были крайне близки к нулевым. Но верующие всегда настаивали на том, что это – деяние Божье: Бог пребывал с верующими, Бог шел вместе с ними. Впрочем, Бог обычно вершит свои деяния через наши сердца и руки, и стоит спросить: какие человеческие факторы внесли в распространение Евангелия свой вклад?

И мы сразу же их заметим. Во-первых, и это ясно как день: ранние христиане были движимы пламенной верой. Явление свершилось. Бог вошел во время. Христиан влекла созидательная мощь этой великой вести. Они знали: человечество искуплено – и не могли же они таить эту благую весть о спасении! Эта непоколебимая уверенность перед лицом любой преграды, даже мученической смерти, объяснит, почему Церковь так возросла.

Во-вторых, христианское Евангелие стало ответом на жажду, повсеместно охватившую сердца. Например, древний стоицизм учил тому, что можно достичь спокойствия, если подавить желание недостижимого и всего, что человеку не удержать. «Мир есть хаос и боль. Уйди в свои глубины и обрети Бога там». Стоики обретали основу в жизненных бурях, практикуя апатию, безразличие, приучая себя не привязываться ни к людям, ни к вещам. Тот, кто не привязан душой к вещам, не станет жертвой и сохранит спокойствие. Стоики призывали к добродетельной храбрости при встрече с чем бы то ни было. И пусть христиане были преданы личному Богу, явившему себя в Иисусе, они все же могли принять некоторые из убеждений стоиков – в слегка исправленном виде. Стоики призывали к отваге при встрече со страданием, к независимости от вещей этого мира и к вере в высшее провидение – так почему бы не прийти к выводу, что все эти цели и стремления воплотил в христианах Святой Дух?

В-третьих, возможно, одной из самых влиятельных причин успеха христиан было деятельное выражение христианской любви. Как сообщает Тертуллиан, язычники замечали: «Смотрите, как эти христиане любят друг друга!» Они говорили искренне. Христианская любовь выразилась в заботе о бедных, о вдовах, о сиротах; христиане навещали своих братьев, брошенных в тюрьмы, приговоренных к смерти заживо в рудниках; проявляли сострадание во времена голода, землетрясений, войн…

Одно из выражений христианской любви имело особенно далеко идущие последствия. Церковь часто совершала заупокойные службы по бедным братьям. Христиане чувствовали, что лишить кого-то последних почестей – это было ужасно. Лактанций, ритор из Северной Африки (ок. 240–320), писал: «Мы не позволим вышвырнуть образ и подобие Божье на поживу диким зверям и птицам; его надлежит вернуть земле, от коей он был взят».

Во второй половине II века, по крайней мере в Риме и Карфагене, церкви начали завладевать кладбищами. Одно из старейших находится к югу от Рима на Аппиевой дороге – в так называемых катакомбах. Так христианское сострадание к телам мертвых объясняет, как христиан стали ассоциировать с катакомбами – подземными коридорами, отведенными под кладбища в Риме и окрестностях.

То, как это милосердное служение влияло на язычников, явлено в наблюдении одного из злейших врагов христианства, императора Юлиана Отступника (332–363). Воцарившись, он хотел вдохнуть жизнь в традиционную римскую религию – и это оказалось труднее, чем он ожидал. Юлиан стремился оттеснить христианство и вернуть древнюю веру, но ясно видел влекущую силу христианской деятельной любви:

И, наконец, в дни гонений христиане могли явить всем свою веру. Мученики умирали в амфитеатрах на глазах у тысяч. Изначально термин martyr («мученик») значил «свидетель», и именно свидетелями были многие христиане в миг смерти.

Римляне были грубы и жестоки, но не бессердечны. И их поражали и подвиги мучеников, особенно девушек, деливших страдания с мужчинами, и спокойная храбрость перед лицом мучений, и учтивость к врагам, и радостное принятие страданий как пути, предначертанного Господом и ведущего в Его Царствие Небесное. Порой язычники обращались в христианство в тот самый миг, когда видели, как на их глазах судят и убивают христиан.

Так росли христианские церкви, и настал миг, когда Рим уже не мог ни игнорировать веру, ни подавить ее – и ему пришлось идти на уступки.

Впрочем, этот период необычайного роста, предшествовавший переходу христианства из катакомб в имперские дворцы, призван напомнить: Церковь истинно кафолична только тогда, когда ею движет евангельский призыв – привести всех к живой вере в Иисуса Христа.

Рекомендации к дальнейшему прочтению

Davidson, Ivor J. The Birth of the Church: From Jesus to Constantine, AD 30–312, Baker History of the Church. Vol. 1. Grand Rapids: Baker, 2004.

Davies, J. G. The Early Christian Church: A History of Its First Five Centuries. Garden City, NY: Doubleday, 1967.

Dunn, J. D. G. Jews and Christians: The Parting of the Ways. Grand Rapids: Eerdmans, 1999.

Green, Michael. Evangelism in the Early Church. Grand Rapids: Eerdmans, 1970.

Hurtado, Larry. How on Earth Did Jesus Become a God? Historical Questions about Earliest Devotion to Jesus. Grand Rapids: Eerdmans, 2005.

Wagner, W. H. After the Apostles: Christianity in the Second Century. Minneapolis: Fortress, 1994.

4. Если Тибр разлился Гонения на христиан

В глазах широкой публики ранняя Церковь прежде всего была благородной армией мучеников. Да, во многом это так. И не было мученика благороднее, нежели Поликарп, убеленный сединами епископ малоазийской Смирны.

Почтенный пастырь был христианином. Власти привели его на заполненную народом арену и готовились отдать на растерзание львам – но неохотно. Они предпочли бы снять с него обвинения.

«Просто поклянись именем Цезаря», – упрашивал наместник.

«Я христианин, – ответил Поликарп. – Если хочешь узнать, что это значит, назначь день и слушай».

«Убеди людей», – сказал правитель.

«Я буду объяснять тебе, но не им».

«Тогда я брошу тебя к зверям!»

«Веди своих зверей».

«Презираешь зверей? Я сожгу тебя!»

«Ты пытаешься запугать меня костром, который не прогорит и часа – но ты забыл о неугасающем адском огне!»

Наместник воззвал к людям: «Поликарп говорит, он христианин!» – и толпа взревела: «Это учитель Азии! Отец христиан, губитель наших богов!»

И Поликарп взошел на костер, молясь о том, чтобы смерть его была принята как достойная жертва.

Впрочем, подобная картина – беззащитные мирные христиане в белых мантиях, грозные львы, алчущая крови толпа и эхо криков в амфитеатре – весьма обманчива. До 200 года нашей эры римляне если и пытались заставить христиан замолчать, то в лучшем случае без особого интереса, и лишь немногие римские императоры были кровожадными злодеями.

Но зачем же тогда римляне гнали христиан? И почему мы, оглядываясь в прошлое, называем ту эпоху веком мучеников?

Начнем с основ политики Рима. Имперские власти были на удивление толерантны к религиям земель, захваченных римскими легионами. Если покоренные страны добавляли к церемониям своих национальных религий почитание императора, Рим не вмешивался почти никогда.

В одном примечательном случае Рим даже отказался от требования воскурять императору фимиам. Этим исключением стали иудеи, фанатично верные одному истинному Богу и готовые превратить свою страну в пропитанную кровью пустыню – но не признать иное божество.

И до тех пор, пока римские власти считали христиан всего лишь еще одной иудейской сектой, последователи Иисуса благополучно пребывали под той же неприкосновенностью. Империя их не угнетала. Но как только иудеи ясно и четко дали понять, что не имеют с новым движением ничего общего, ситуация радикально изменилась.

Как только римляне поняли, чего добиваются христиане, те стали еще более невыносимой костью в горле, чем иудеи. Иудеи, в конце концов, были «замкнутым обществом, “обрезанным” народом, отделявшим себя от других. Жили они особняком, богослужения свершали тоже сами по себе и не слишком-то активно набирали прозелитов». А вот христиане – так те непрестанно говорили о своем Иисусе, намереваясь обратить в христианство все население империи! И то, сколь стремительно они распространялись, показывало, что это далеко не пустые мечтания. Они не только, подобно иудеям, отказывались почитать императора как живого бога, – они изо всех сил убеждали каждого подданного империи отвергать императора. И ясное дело, время от времени чувствовали на себе гнев империи и ее народа.

Так почему же римское общество столь ненавидело первых христиан? Потому что те жили иначе. «У нас есть репутация, – сказал Тертуллиан в “Апологии”, – тех, кто живет в стороне от толп».

Слово, используемое для описания христиан в Новом Завете, имеет огромное значение. Это термин hagios, часто переводимый как святые. Он означает святые, праведные, но его корень предполагает значение иные. Выходит, нечто святое отличается от других вещей. Храм свят, ибо отличается от прочих строений; день субботний свят, ибо отличается от прочих дней. Тем самым христианин – это человек совершенно иной природы.

Люди всегда с подозрением смотрят на тех, кто от них отличается. Самый верный путь к беззаботной жизни – это не инаковость, а послушание и схожесть. И чем серьезнее относились к своей вере ранние христиане, тем больше им грозила опасность со стороны толпы.

Так, просто живя в согласии с учением Иисуса, любой христианин, даже без слов, непрестанно обличал языческий образ жизни. Нет, христианин не критиковал, не осуждал, не высказывал неодобрения, не выставлял напоказ свою праведность и не кичился превосходством. Просто христианская этика самой сутью своей порицала жизнь язычников.

Краеугольным камнем христианского образа жизни и источником вечной враждебности со стороны прочих было то, что христиане отвергали языческих богов. У греков и римлян находились боги для всего, что только возможно: боги сева и жатвы, боги дождя и ветра, боги вулканов и рек, боги рождения и смерти… Но для христиан эти боги были ничем – и то, что христиане их отрицали, ставило на последователей Иисуса знак «врагов рода человеческого».

Никто не мог отречься от богов и не вызвать при этом презрения! Негодный человек! Язычник перед любой трапезой предлагал своим богам чашу с возлиянием и возносил им молитву. Христианин не мог принимать в этом участия. Языческие торжества по большей части совершались в храме, где приносилась жертва, на пиру «за столом» какого-нибудь бога. Христиане идти на такой праздник не могли. И когда они отказывались от приглашения, придумывая повод, их неизбежно считали грубыми, невежливыми и неучтивыми.

А иных мероприятий христиане избегали, считая противной саму их суть. Те же гладиаторские бои казались им бесчеловечными. В амфитеатрах по всей империи римляне на потеху толпе стравливали военнопленных и рабов, заставляя их биться насмерть. Жажда крови опьяняла до безумия. Даже в столь поздние времена, как V век нашей эры, Августин рассказывает о своем друге Алипии. Тот согласился сходить на зрелище в угоду приятелю и решил все время просидеть с закрытыми глазами, но стоило начаться крикам, он открыл глаза – и сам вопил так громко, что перекричал всех.

Страх идолопоклонничества немало затруднял христианам и добывание средств к существованию. Каменщика могли привлечь к строительству стен для храма языческого бога, портного – к шитью мантии для языческого священника, изготовителя фимиама – к подготовке благоуханных смесей для языческих жертвоприношений. А христианам Тертуллиан даже запрещал быть учителями в школах: там учили по книгам, где рассказывались древние истории о богах и звучал призыв соблюдать религиозные праздники языческого года.

Но ведь можно помогать больным! Это же просто доброе дело! И нет – даже здесь ранние христиане сталкивались с тем, что языческие больницы были под защитой языческого бога Асклепия, и пока больной друг лежал на постели, священник шел по проходу, нараспев читая молитвы.

Если вкратце, то в ранние века христианин, желавший оставаться верным своему Господу, был практически обречен порвать с социальной и экономической жизнью своего времени. А значит, к чему бы ни обратились христиане, их жизнь и вера всегда были на виду. С Евангелием к жизни начали относиться совершенно иначе. Это была настоящая революция. Да стоило посмотреть хоть на то, как христиане воспринимали рабов, детей и женщин!

Рабство разъедало римское общество губительной язвой. Рабы, и мужчины, и женщины, принадлежали господину во всем. Они выполняли самую черную работу. А если у раба не получалось угодить, от него могли избавиться, даже забить, как бесполезное животное.

Рабами порой владели и христиане, но относились к ним по-доброму, а в Церкви позволяли иметь те же права, какими обладали сами. По крайней мере один бывший раб, Каллист, стал епископом Римским.

Так же ценили и жизнь младенцев. Христианин, в отличие от соседа-язычника, не увозил слабых и нежеланных детей в лес и не оставлял их на голодную смерть или на поживу разбойникам. Если христианка выходила замуж за язычника и рождалась девочка, отец мог сказать: «Вышвырни ее!» – но мать, как правило, отказывалась.

Естественно, то же самое отношение к жизни распространялось на секс и брак. В современном мире Церковь часто критикуют за устаревшие взгляды на секс и святость брака. Но в дни упадка Римской империи такое обвинение вряд ли могли огласить. Языческое общество при всех своих роскошествах вымирало. А христианство представляло иной, новый путь. С доктриной Павла о том, что тело есть храм Духа Святого, в античный мир вошло непримиримое осуждение порочности и священный призыв к семейной жизни.

Ненависть к христианам объяснит и первое гонение, устроенное римлянами. В 64 году, в дни правления Нерона, в Риме вспыхнул пожар. Огонь полыхал шесть дней и ночей, почти весь город лежал в руинах. Поползли слухи, что Нерон сам велел поджечь Рим, и жители возненавидели императора.

Чтобы отвести эту ненависть от себя, Нерон обвинил христиан. Да, это была клевета, но христиан везде начали брать под арест, а потом и преследовать. Многих распинали, некоторых зашивали в шкуры диких зверей, а потом напускали огромных собак, и те рвали жертв на куски. Женщин привязывали к взбешенным быкам, и те волокли несчастных по земле до смерти. По ночам христиан жгли на кострах в саду Нерона. Жители Рима, ненавидевшие христиан, могли свободно входить в сад, а Нерон катался вокруг на своей колеснице и наслаждался жутким спектаклем.

Вероятно, во дни этого гонения в Риме умерли смертью мучеников апостолы Петр и Павел. История гласит, что Петр попросил распять себя вниз головой, сказав, что недостоин быть распятым так же, как его Господь. Павла, как гражданина Рима, обезглавили.

В I–II веках такие всплески кровожадности случались не везде и не всегда. Христиан надолго оставили в покое. Но гонения всегда угрожали им, точно дамоклов меч. Злобный доносчик, негодование общества, чиновник, намеревающийся воплотить в жизнь букву закона – и гроза разражалась. Факт в том, что христианин – именно как христианин – был официально поставлен вне закона. «Только того и ожидают, что необходимо для общественной ненависти, именно: признания в имени, а не расследования преступления», – говорил Тертуллиан.

Ранних христиан гнали и из-за клеветы. И как только грязные кривотолки набирали силу, их было уже не остановить. Развратные оргии на собраниях христиан, злодейства, свершаемые под их прикрытием – от таких фантазий толпа приходила в безумие.

Из чего проистекали эти дикие обвинения? Может быть, из самой сути человеческой натуры. Где тайна, там и недоверие. Христиане не пускают других на свои службы? И что же там такое творится? Фантазию подогрели слухи – и родилась ненависть.

Христиан обвиняли в массе свершений, но чаще всего – в сексуальных грехах и каннибализме, вопиющих пороках. На каком основании, спросите вы? Просто одну из своих встреч христиане называли вечерей любви, Агапе. А еще был обычай святого целования, которое христиане давали друг другу. Целование в конце концов попало под такой шквал нападок, что от него отказались почти все церкви.

Обвинение в каннибализме, вероятно, началось с того, что евхаристия совершалась втайне. Язычники не знали, что происходит на этих тайных встречах, но слышали, что там кого-то едят. Иисус на Тайной Вечере сказал: «Сей хлеб есть Тело Мое. Сие вино есть Кровь Моя». Значит, решили язычники, христиане едят там человеческую плоть и пьют кровь!

Что? Если оставить в живых людей, совершающих столь жуткие вещи, на землю падут несчастья! Боги не потерпят таких злодейств и покарают не только христиан, но и всех, кто позволял им существовать!

Так казалось толпе.

Эта таинственность христианских собраний и клеветнические измышления язычников причиняли сильнейшую головную боль римским властям – которые, в общем-то, стремились к справедливости. Примерно в 112 году нашей эры Плиний, наместник в Малой Азии, писал императору Траяну и спрашивал его совета о том, как лучше всего поступить с последователями Христа:

Если обвиненный отрекался от Христа и возносил жертву богам или императору, его отпускали, даже если знали, что он христианин. Император в общем одобрил политику Плиния: христиан было слишком много, чтобы устраивать гонение. И все же, если доходило до суда, для представителя римской власти христианин уже по имени своему был преступником.

Кажется, Плинием владеет чувство, будто христиане в чем-то виновны. Он не уверен, в чем именно. Да, он знает: это не разврат и не людоедство. Эти древние письма объясняют, почему гонения на христиан могли быть то случайными и краткими, то кровавыми и поистине варварскими, причем всегда отличались неистовой яростью и то утихали, то вспыхивали снова.

Третья причина страданий христиан может показаться нам странной: их обвиняли в безбожии. Почему? Просто многие в империи не могли понять: как поклоняться божеству, не имеющему облика? Единобожие их не привлекало – и, как итог, они винили христиан в оскорблении богов государства!

Языческие боги воспринимались как покровители, простирающие на город свою доброту. А добропорядочные граждане показывали свою верность, принимая участие в разнообразных гражданских торжествах, посвященных тому или иному богу – надо же проявить уважение! Добродетельные язычники могли чтить какого-нибудь бога или богиню особенно сильно, но почести предстояло воздавать всем богам. Христиане не воздавали богам никаких почестей и не отдавали им никакой дани. «Безбожники! – восклицали соседи-язычники. – Как вы смеете! Стоит пренебречь богами, и обрушатся беды!» Да, так считал народ. И, как писал Тертуллиан: «Если Тибр разлился или Нил не вышел из берегов, если засуха, землетрясение, голод, чума, – сразу же кричат: “Христиан ко льву!”».

Так все же, почему римляне так гнали христиан? Просто римляне очень чтили императора. Традиция эта была давней. Конфликт Христа и цезаря родился не в одну ночь – и далеко не сразу почитание императора заняло главное место в жизни империи.

Обычай восходил к добродетели римского закона. Когда римляне захватывали власть над какой-либо страной, беспристрастные римские судьи освобождали людей от капризной власти непредсказуемых и часто диких и кровожадных тиранов. С приходом римской администрации дороги очищались от разбойников, а моря – от пиратов. Новая жизнь – покой, безопасность! Таким и был Pax Romana, «Римский мир».

Это порождало глубокую и сердечную благодарность к самому духу Рима. Следующий шаг свершился легко: дух Рима обрел облик богини Ромы, и ко II веку до нашей эры в Малой Азии было много посвященных ей храмов. Но сердцу и разуму требовался символ, и так же легко люди сделали еще один шаг: воплощение богини Ромы и духа Рима увидели в императоре. Да, император олицетворял собой Рим; он был Римом; дух Рима пребывал в нем, словно в своем земном теле. А первый храм в честь бога-императора возвели в Малой Азии в 29 году до нашей эры.

Сперва императоры с сомнением принимали такое почитание. Клавдий (41–59) отказывался от того, чтобы в его честь строились храмы: он говорил, что не желает наносить оскорблений согражданам. Но постепенно идея обретала форму в разуме властителей. Римская империя должна быть монолитной!

А она тянулась от Евфрата до Ирландского моря, от Германии до Северной Африки, от Испании до Египта и Сирии. В ней были люди всевозможных стран, языков, традиций, вер. Как создать из них однородный сплав? Как внести сознание одной империи в жизнь столь разнообразных народов?

Нет силы, способной сплотить крепче единой религии. А почитание цезаря уже было под рукой. Ни одна из местных вер, ни одна вера предков не могла даже надеяться стать вселенской – но Рим был именно вселенским, и почитание цезаря стало краеугольным камнем имперской политики. Оно было сознательно организовано в каждой провинции империи, и храмы богу-императору строились повсюду.

Мало-помалу люди в империи начинали верить в то, что любая приверженность, противоречившая верности императору и империи, лишь рушила порядок. А почитание иного Господа открывало врата для хаоса.

Император Деций (249–251) сделал еще один важный шаг, приведший к гонениям. Почитание цезаря стало повсеместным и обязательным для каждого народа и племени в империи, за исключением лишь иудеев. В определенный день года каждый римский гражданин должен был прийти в храм цезаря, воскурить там щепотку фимиама, произнести «Цезарь есть Господь» и получить подтверждающий документ. Да, вот так все было просто. Прийти в храм, сжечь щепотку, признать цезаря Господом, и любой мог спокойно идти и поклоняться любому богу, какому желал – конечно, в рамках общественных приличий и порядка.

Итак, почитание цезаря прежде всего служило проверкой политической лояльности и добропорядочности граждан. Стоило кому-либо отказаться от церемонии, и он немедленно получал клеймо предателя и революционера. И возвеличивание императора создало христианам проблему. Они исправно молились за властителя на общих встречах – но не стали бы возносить молитвы за него ни в одиночестве, ни публично.

Ученые исследовали римские монеты и обнаружили поразительную схожесть тех похвал, какие христиане возносили в почитании Христа, с лестью, которую римские граждане адресовали правящему императору. Монеты прославляли благословения, которые, как ожидалось, должен был принести в мир каждый император, наследующий престол, и объявляли о воцарении так: «Хвала тебе, Владыка земного мира, несокрушимый, держава, слава и честь, благословенный и великий; достоин Ты унаследовать царство».

Любой путник, доведись ему посетить Рим в III веке, увидел бы, что и на форуме при восшествии императора на престол, и в катакомбах на торжествах в честь явления Христа звучат одни и те же слова. Как мог христианин мириться с этим?

Кто был достоин взойти на престол вселенной и править ходом истории – цезарь или Христос?

Так христианское богопочитание и культ цезаря столкнулись лоб в лоб. Ни один христианин никогда бы не произнес: «Цезарь есть Господь». Для христиан Господом был Иисус Христос, и только. Римлянам христиане казались совершенно нетерпимыми и до безумия упертыми. И хуже того, христиане откровенно признавали свою неверность гражданским порядкам. Ну что им стоило просто спалить щепотку фимиама и сказать, так, для проформы: «Цезарь есть Господь»? Поклонялись бы потом Христу сколько душе угодно! Но христиане не шли на компромисс. И потому Рим считал их группой потенциальных революционеров, угрожавших самому существованию империи.

В одном Рим был прав: многие христиане считали этот конфликт верности космической борьбой. То, как христиане воспринимали культ императора в Малой Азии к концу I века, отражено в Новом Завете – в Откровении Иоанна Богослова. Иоанн возводит угнетение верующих к самому дьяволу, великому красному дракону, ведущему войну против святых через двух посредников, зверей из тринадцатой главы Книги Откровения. Первый – это зверь из моря (или бездны), имперская власть. Второй – зверь из земли (лжепророк), или поклонение императору.

И чем же христиане защищались от нападений Рима? Они победили дракона, говорит Иоанн, «кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти» (Откр 12:11).

Рекомендации к дальнейшему прочтению

Davidson, Ivor J. The Birth of the Church: From Jesus to Constantine, AD 30–312, Baker History of the Church. Vol. 1. Grand Rapids: Baker, 2004.

^*Ferguson, Everett. Church History, Volume 1: From Christ to Pre-Reformation. Grand Rapids: Zondervan, 2005.

Frend, W. H. C. Martyrdom and Persecution in the Early Church. New York: New York University Press, 1967.

Grant, Robert M. Augustus to Constantine. New York: Harper and Row, 1970.

–. The Sword and the Cross. New York: Macmillan, 1955.

Middleton, Paul. Radical Martyrdom and Cosmic Conflict in Early Christianity. London: T&T Clark, 2006.

5. Так что же все-таки свершилось? Расцвет ортодоксии

Махатма Ганди, высокочтимый лидер независимой Индии, однажды сказал: «Исторический Иисус меня никогда не интересовал. И даже если кто-то докажет, что человек по имени Иисус никогда не жил и что все, о чем повествуют Евангелия – всего лишь вымысел, плод писательского воображения, мне все равно, ибо для меня Нагорная проповедь навсегда останется истинной».

Ганди был великим человеком. Но он не был христианином – и никогда себя таковым не объявлял. Впрочем, многие из тех, кто открыто признает себя христианами, относятся к христианству точно так же, как Ганди, и пытаются отделить то, что говорил Иисус, от того, кем он был. Они хотят оставить без внимания доктрину о сверхъестественном Иисусе и возвеличить его этические учения. Верования исторического христианства их смущают; им легче делать акцент на христианском поведении.

В ранние эпохи верующие считали подобный шаг предательством веры. Евангелие, говорили они, это благая весть о явлении Христа и о его свершениях. Верили они просто. Как жить, чего желать, во что верить? Прежде всего – признать Христа Господом и Спасителем. Ранние Церкви понимали это столь ясно, что сделали веру в то, кем был Иисус, проверкой на истинность христианства.

Многие христиане осознали: пусть у христианства и были внешние враги, грозившие погибелью – как это явил конфликт с поклонением императору, – но более коварная и не менее страшная опасность шла изнутри, из мира идей. Сумей кто подорвать христианскую веру «иным Евангелием», и ее животворная сила была бы утрачена.

Кафолическое христианство было и вселенским, в отличие от местных вер, и ортодоксальным, в отличие от ересей. Мы уже поняли, как христианская вера распространилась по всей Римской империи и за ее пределы и почему имперские власти преследовали христиан. Теперь настало время пристальнее взглянуть на слово ортодоксия, «правильное учение». Во что верили ранние христиане? И почему настаивали на том, что только эти верования правильны?

В наше время многие христиане предпочитают не обсуждать главные доктрины христианства. Они не уверены в том, будто идеи, имеющие отношение к религии, так уж сильно важны. «Я люблю цветы, но ненавижу ботанику, – сказал однажды один неведомый священник, – вот и религию я люблю, а богословие ненавижу». Это широко распространенное отношение часто проистекает из вполне достойных причин. Теология порой скучна, а порой, что много хуже, безжалостна и жестока. Но отсутствие богословия – это не ответ плохому богословию, по крайней мере, в христианстве. Ответом ему должно стать хорошее богословие. Бог дал нам разум – и Он явно ждет, что мы будем размышлять о Его истине.

Слово теология происходит от двух греческих слов: theos, «Бог», и logos, «слово» или «рациональная мысль». Так что теология – это рациональное размышление о Боге. Теология и религия – это разные вещи. Религия – это наша вера в Бога и наши усилия жить по этой вере. Теология – это попытка рационально объяснить нашу веру, это размышление о религии.

Когда мы ошибаемся в этом размышлении, то называем это ересью или плохим богословием. Ересь – не обязательно плохая религия. Но она может привести к плохой религии – как и любое неверное мышление.

Хорошее богословие мы называем ортодоксией; кажется, этот термин всегда будет нас волновать. Это форма христианства, обретшая поддержку подавляющего большинства христиан и выраженная в большей части официальных воззваний или в вероучении Церкви. Так что кафолическое христианство ортодоксально.

Церковная история показывает нам, что христианская теология – не философская система, изобретенная в академической тиши. Доктрины ковала «рабочая бригада» Церкви. Ортодоксия почти всегда оглашалась, когда возникала некая ересь, угрожавшая изменить природу христианства и уничтожить суть веры.

Ортодоксия выросла из конфликта Евангелия с ошибками, потому и мы говорим о ее развитии. Да, эта идея может показаться странной. Развитие христианских доктрин? А как же твердая вера в том, что Бог раз и навсегда открыл себя через Христа? Но не забывайте: теология – это не синоним откровения Бога о себе самом. Скорее это – человеческое понимание откровения и усилие выразить это понимание в учении и проповеди. Богословие объясняет истину Божью на нашем языке и через наш способ мышления. А нам известно: в разные времена и в разных культурах люди по-разному мыслят и говорят.

Истолкование истинного вероучения осложнялось отчасти и тем, что среди ранних христиан были люди из самых разных культур и с самым разным мировосприятием. Ученые часто отмечают столкновение иудейской и эллинистической культур, хотя их диалог начался еще задолго до времен Иисуса. Мышление евреев восходило к образу их завета с Создателем. Этот Бог избрал евреев во исполнение своих целей и явил себя среди ясных исторических реалий. А эллинисты воспринимали историю евреев, явно несхожую с другими, сквозь призму своих рассуждений. Иные греки проявили бы уважение к историям евреев только в том случае, если бы те сумели показать их истину логически. Церковь мудро избежала этой ловушки. Христиане верили во все, что имело отношение к Богу, ибо Он уже открыл себя. По иронии, греки тоже зависели от собственных мифов о сотворении мира, и там, где разум уже не мог справиться, просто заполняли пустоту сказаниями.

Поскольку все первые христиане были евреями, они возвещали об Иисусе как о Мессии, обещанном народу Божьему: «Иисус есть Мессия (Христос)». В проповеди, обращенной к иудеям, апостолы заостряли внимание на воскресении Иисуса, а не на его смерти – ведь воскресение показывало, что человек, казненный как преступник, независимо от этого был Мессией, посланником Божьим!

Вслед за Иисусом апостолы указывали на отрывки из Ветхого Завета, которые исполнились в свершениях Иисуса, и на начало Церкви. «Так предсказывали пророчества!» – часто возглашали они. При описании Иисуса они использовали ветхозаветные образы. Он был Пасхальным Агнцем, вторым Адамом, Сыном Давида, – и был камнем, который отвергли строители, но который стал во главу угла: к тому его и избрал Господь при создании своей Церкви.

Апостолы почти всецело полагались на язык и идеи иудейских священных книг, но все же провели резкие границы между двумя версиями христианской вести – версией истинной и версией ложной. Они откровенно и прямо осуждали евангелия, созданные противниками. В Послании к Галатам Павел проклинает тех, кто внес в Евангелие требования иудейского закона. Первым эти воззрения устанавливает Иоанн: христиане должны верить в то, что Христос явился «во плоти». А Первое послание к Коринфянам закрепляет веру в историческое воскресение Иисуса как в необходимую основу спасения.

В апостольский век члены Церкви по-разному соприкасались с главными истинами веры. Да, сперва обратившихся часто крестили во имя одного только Иисуса, но вскоре привычной практикой стало крещение во имя Святой Троицы. Евангелие от Матфея показывает, что уже при жизни апостола практиковалось крещение «во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» (Мф 28:17–20). К середине II века, когда творил Иустин, новообращенные в Риме при крещении исповедовали веру в «Бога, Отца и Господа вселенной, Иисуса Христа, распятого при Понтии Пилате, и в Духа Святого, устами пророков предсказавшего все об Иисусе».

Ученые обнаружили краткие изложения учений апостолов – примерами могут стать 1 Кор 15:3–4 и Еф 4:4–6, – которые свидетельствуют о том, что в I веке христиане уже сформулировали свои взгляды, а также о том, что фундамент, позволяющий сопротивляться ошибкам, у них был.

А еще они выражали веру в песнях. Время от времени в Новом Завете цитируется какой-нибудь гимн; хорошим примером станет 1 Тим 3:16:

Почитание Иисуса играло главную роль, и уже в I веке христиане провели непреодолимую черту между собой и другими. Ей стала доктрина о Христе. Если вчитаться в четвертое Евангелие, то мы увидим: его автор ведет войну на два фронта. Одна группа читателей, которую он себе представляет, не убеждена в том, что Христос – это Бог в полном смысле слова. Им автор указывает на то, что жизнь Иисуса можно объяснить только одним: тем, что во Христе воплотилось вечное Слово Божье. К концу Евангелия он объясняет свою цель в строках: «…дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его». Иными словами, ему приходится убеждать некоторых читателей в божественности Христа.

Впрочем, у Иоанна были и другие читатели, которых требовалось убедить в совершенной человеческой природе Христа. Они явно представляли Христа как явление Бога на земле в человеческом облике, но без настоящей плоти и крови. Иоанн выступает против таких воззрений – и указывает на то, как у Иисуса, распятого на кресте, истекли из пронзенного бока настоящие кровь и вода. Так он и сражается на те самые два фронта – против тех, кто считал, что Иисус был простым человеком, и против тех, кто верил, будто он был небесным призраком.