История экономической мысли

Введение

Эти лекции, которые впервые издаются в печатном виде, Лайонел Роббинс читал в Лондонской школе экономики в igj<)-i()8o и 1980-1981 годы.

В Великобритании XX века Лайонел Роббинс был одним из гигантов в области университетского образования вообще и в области экономической теории в частности. Он сделал выдающуюся политическую карьеру, став экономическим советником правительства, а также добился успеха как покровитель искусств, журналист и реформатор системы высшего образования1. Возможно,

Роббинс лучше известен в экономической науке благодаря своей работе в области экономической теории и методологии (отметим работу «Эссе о природе и значении экономической науки», К)32) и в области теории экономической политики, но Роббинс к тому же был ведущим английским историком экономической мысли. Он написал основополагающие труды по нескольким темам.

Среди них «Теория экономической политики в английской классической политической экономии»

(1952)1 «Роберт Торренс и эволюция классической экономи-

1. См.: Lionel Rabbins, Autobiography of an Economist (London: Macmillan, 1971), а также биографические и прочие материалы в: D. P.

O'Brien, Lionel Rob-bins (New York: St. Martin's Press, 1988) и «Lionel Charles Robbins, 1898-1984», Economic Journal 98 (March 1988): 104-125; MarkBlaug, Great Economists since Keynes (Totowa, N.J.: Barnes & Noble Books, 1985); МаркБлауг.юо великих экономистов после Кейнса. СПб.: Экономическая школа, 2008; T.W.Hutchison, Robbins, Lionel, in D. L. Sills, ed., International Encyclopedia of the Social Sciences, vol. 18 (New York: Free Press, 1979); M. Peston,«Lionel Robbins: Methodology, Policy and Modern Theory», in J. R. Shackle-ton and G. Locksley, eds., Twelve Contemporary Economists (London: Mac-milian, 1981); B. A. Carry,«Robbins, Lionel Charles», in J. Eatwell, M.

Mil-gate, and P.Newman, The New Palgrave: A Dictionary of Economics, vol. 4 (London: Macmillan, 1987).

; Ческой науки» (1958)* «Теория экономического развития в истории экономической мысли»

(1968) и «Эволюция современной экономической теории» (197°)-

Существует несколько знаменитых курсов лекций по истории экономической мысли. К наиболее известным и уважаемым принадлежат лекции Уэсли К. Митчелла, прочитанные в Колумбийском университете, Джейкоба Вайнера в Чикаго и Принстоне, Йозефа Шумпетера в Гарварде, а также

Эдвина Р. А. Селигмена в Колумбийском университете. К ним же принадлежат лекции, прочитанные Лайонелом Роббинсом в Лондонской школе экономики. Эти лекции, равно как и печатные работы Роббинса, повлияли на многих, если не на всех, ведущих историков экономической мысли следующего поколения в Англии и других странах.

Приведенные в этой книге лекции, читавшиеся Роббинсом, когда ему было уже за восемьдесят, производили на аудиторию неизгладимое впечатление. Роббинс обладал недюжинной эрудицией и ораторским даром, а кроме того, мотивацией, для того чтобы преподавать свой любимый предмет интересно и основательно. Его лекции являются образчиком точности, яркости и красоты изложения. Однако это всего лишь лекции —они ограничены манерой изложения, временными рамками и языковым стилем, в них опущено немало содержательной информации и подробностей.

Если бы Роббинс писал трактат, он написал бы совсем другой текст, хотя лекции в некоторой мере представляют его мнение по тем вопросам, которые он освещает.

Из лекций Роббинса можно многое узнать об истории экономической мысли. Хотя они, возможно, и не лучшее пособие для человека, только начинающего знакомиться с этой областью, это все равно полезное и интересное чтение. Наибольшую ценность лекции имеют для тех, кому ин- тересен либо Роббинс сам по себе, либо его манера преподавать историю экономической мысли и его интерпретация различных спорных вопросов.

История экономической мысли не пишет себя сама. Экономика, развитие экономической мысли и экономической науки как профессиональной дисциплины, равно как и рассказ об истории этого развития, являются социально творимыми артефактами, поэтому читателю будет интересно узнать, как творил историю экономической мысли Роббинс.

В первой лекции Роббинс рассказывает о своем предмете и о том, как он планирует его излагать.

Роббинс считает, что история экономической мысли может быть полезна как для понимания того, что происходит в современном мире, так и для понимания интеллигентной беседы на экономические темы. Хотя история естественных наук не слишком важна для понимания современной физики и биологии, об экономической науке нельзя сказать того же. «Современные институты и современное мышление пронизаны наследием прошлого, и знать, как родилась та или иная идея, какие перипетии она претерпела, внутренне, в ходе развития предмета, и внешне, в смысле влияния, оказанного ей на теории об обществе, как она изменилась сегодня, какой смысл имеет в ежедневном общении»,—все это важно для того, чтобы иметь глубокое, а не поверхностное понимание происходящего. В связи с этим Роббинс весьма к месту использует цитаты из Марка Паттисона и Джона Мейнарда Кейнса: «Я бы настаивал, что современные идеи в области экономического анализа сложно понять, не имея некоторого понимания о том, как они развивались»,—говорит он. Один из примеров, которые приводит Роббинс, это политика laissez-

faire,и в нескольких своих публикациях, особенно в «Теории экономической политики в английской классической политической экономии», он существенно расширяет наше понимание основ экономической роли правительства. Если бы те, кто сегодня спорят об этой политике, были лучше ознакомлены с фактами, которые приводит Роббинс в своей работе, их дискурс был бы куда глубже и утонченнее, и меньше страдал бы от идеологических манипуляций, чем теперь. Нужно понимать, что глубокий дискурс не предполагает изначальных допущений относительно того, чьи интересы имеют больший вес в правительственной политике; он просто проясняет природу изменений политики.

Далее Роббинс рассказывает о том, как будет излагать свой предмет. Он отстаивает широкий подход, рекомендуя избегать крайностей: не выдавать экономические идеи за побочный продукт современных социоэкономических условий, но и не обращаться с ними как с единственными примерами чистой теории. В качестве примера такого подхода Роббинс приводит Давида Рикардо, идеи которого стимулировали насущные проблемы его времени, но который рассматривал их как чисто абстрактную теорию, «теорию, более чистую и более отстраненную от окружающей действительности, чем у любого другого экономиста, не считая современных математических экономистов». Роббинс также следует широкому, или эклектическому, подходу к организации своего курса: «Я пойду своим путем — иногда буду говорить о доктрине, иногда о людях, иногда о периодах». В том же, что касается возможности ученого «беспристрастно рассматривать проблемы, столь тесно связанные с его интересами и повседневной жизнью»,

Роббинс солидарен с Гуннаром Мюрдалем, который считает необходимым разоблачать свою необъективность, как только заметишь ее. Организация и содержание лекций отражают Роббинсо-

, во понимание того, что такое экономическая теория и эко-,хномика. Как и большинство экономистов мейнстрима, Роббинс фокусирует свое внимание на обмене, ценообразо-У вании

(ценности) и распределении ресурсов, а следователь-i но, на ценовом механизме и функционировании чисто концептуальных рынков. Более широкие соображения, такие как организация экономической системы и контроль за ней, отношения между теорией знания и социальной политикой, а также проблема порядка (отношения между свободой и контролем, непрерывностью и изменениями, иерархией и равенством), теории, которые были центральными в работах таких экономистов мейнстрима, как Фрэнк X. Найт и Джозеф Дж. Спенглер, зачастую затрагиваются Роббинсом лишь походя. Например, рассматривая Платона и Аристотеля, Роббинс концентрируется на проблеме коммунизма среди правителей-стражей и на рабстве, хотя упоминает и более широкие последствия распределения труда, а о Риме говорит, что в нем не было никакой существенной экономической мысли. Несмотря на это, вопросы правосудия (что

Роббинс признает), системной организации и контроля бурно обсуждались как в Афинах, так и в

Риме, и Платон с Аристотелем известны как представители разного отношения к проблеме знания как основы политики (проблема идеализма и реализма).

Таким образом, подход к истории экономической мысли зависит от понимания лектором предмета экономической науки. Когда Роббинс рассказывает о древних авторах как о предвестниках экономической науки в исторической лите- ратуре и моральной философии, вместо того, чтобы рассматривать самостоятельную раннюю экономическую мысль, он явно отождествляет экономическую мысль с современным мейнстримом, несмотря на то что экономическая теория после XVIII века всегда была разнообразна и включала немало ортодоксальных и гетеродоксальных школ и отдельных авторов.

Тема предвестников в истории экономической мысли во многом типична для либерального подхода2. Идеи прошлого в основном оцениваются по тому, насколько они значимы в отношении к современной экономической теории, причем к ее более или менее единственной вариации.

Ранняя экономическая мысль занималась вопросами, которые неоклассические теоретики не считают собственно вопросами экономической науки, хотя эти проблемы были основными для марксистов, представителей австрийской школы и экономистов-институционалистов, а иногда и для самого Роббинса (например, в работах «Теория экономической политики в английской классической политической экономии» (1952); «Роберт Торренс и эволюция классической экономической науки» (1958), «Политика и экономика: работы по политической экономии»

(1963); «Теория экономического развития в истории экономической мысли» (1968); «Эволюция современной экономической теории» (1970), а также «Политическая экономия: прошлое и на- стоящее» (197^))- Несмотря на это, Роббинс признает, что «экономическая теория и то, что я называю политической экономией, пошли разными путями» и что сам он больше интересуется вопросами, изложенными в «Основах политической экономии» Джона Стюарта Милля —хотя он также отмечает, что Миллева работа «Некоторые нерешенные вопросы политической экономии» является «экономической наукой в строгом смысле слова, в узком смысле слова».

Мнение Роббинса о сути экономической науки можно определить по тем выражениям, которые он использует, переходя от рассказа о Юмовой теории собственности к его

2. «Литовский» либеральный подход анализирует историю экономической мысли с точки зрения ее прогресса от ошибочных идей к истинным. Идеи прошлого считаются важными только в сравнении с современными идеями, они не рассматриваются самостоятельно в том историческом контексте, в котором развивались теории денег. Довольно подробно рассказав о теории собственности Локка и еще подробнее (с длинными цитатами) о Юмовой теории собственности, он говорит: «Вклад Юма в аналитическую экономическую науку, а не в основы политической экономии, о которых мы говорили до сих пор. .» Еще более явно он выражает свою позицию несколько раньше, перед рассказом о Локке, когда говорит, что собирается «начать с размышлений Юма о собственности, а потом перейти к более аналитическим частям тех его эссе, в которых говорится об экономических вопросах».

Роббинс не случайно повторяет эту мысль. Некоторые сказали бы, что теория собственности, столь фундаментальная для организации экономики и контроля за ней, действительно является ча- стью экономической науки, даже «аналитической» экономической науки. В любом случае все это мы говорим только для того, чтобы лучше понять Роббинсово видение экономики и влияние этого видения на то, что и как он рассказывал студентам.

Иногда Роббинс демонстрировал свое напряженное отношение к подобным вопросам. Что, например, мы должны думать, когда он говорит: «Притом что Джевонс занимает очень высокое положение в истории экономического анализа, еще больших успехов он добился в области общественных наук в целом?» Ответ можно предположить по его словам, сказанным чуть позже:

«С вашей точки зрения (не с точки зрения этих лекций), у Джевонса есть четыре важнейшие ра- боты.. ». Такое ощущение, что Роббинсу нелегко ограничивать содержание своих лекций заданными рамками, но он делает это, чтобы они не разрастались чрезмерно. Похоже, что разделение на аналитическую экономическую теорию (которую иногда он приравнивает к экономической теории вообще) и политическую экономию, прикладную экономическую теорию, общественные науки и так далее нужно были ему в основном для сохранения этой компактности, так что его уточнения можно не принимать всерьез, с научной точки зрения. Роббинс однажды произносит и многократно подразумевает следующее: «Все это я игнорирую как выходящее за рамки того предмета, который я вам читаю». Конечно, стремление к компактности влияет на то, как организованы лекции Роббинса, и до некоторой степени на их содержание. Тем не менее, обсуждая Визерову теорию вме- нения, Роббинс утверждает, что «социальные и моральные обстоятельства», хотя это и очень

«скучно», могут быть существенны и важны для того, чтобы сделать вывод о причине события.

Аналогичное замечание он делает в лекции по теории предельной производительности:

Представьте, что вы говорите очень умному работнику, который получает очень маленькую зарплату, что его зарплата определяется его предельной производительностью и потому справедлива. Этот умный, но зарабатывающий мало человек мог бы вам ответить: «Я согласен, что получаю вознаграждение согласно предельной ценности моего продукта для работодателя, но вы не объяснили причин, по которым моя предельная производительность так низка; вы ничего не сказали о том, почему мои родители не смогли накопить капитал, который позволил бы сделать мою предельную производительность выше, не говоря уже обо всех институциональных причинах, которые мешают моей мобильности, широте возможностей и доступу к местам, где заработная плата, определяемая предельной производительностью, выше».

Это, я думаю, ставит крест на предположении Дж. Б. Кларка3.

3- Этот отрывок перекликается с работой «Эволюция современной экономической теории», в которой Роббинс пишет: «В связи с этим я хотел бы здесь и сейчас отречься от некоторых способов применения этого анализа. Иногда утверждалось,—главный виновник этого, скорее всего, Дж. Б. Кларк —что доказательство того, что в конкурентной среде производственные агенты получают плату согласно ценности своего предельного физического продукта, является также доказательством того, что подобная система справедлива. Это, конечно, совершенно nonsequi-tUTt кроме того, такой вывод может и, скорее всего, будет применяться пристрастно. Прежде чем начинать обсуждать справедливость распределения, мы должны исследовать условия: распределение собственности, доступность необходимого образования, доступ к информации и так далее, которые приводят к тому, что человек производит именно такой предельный продукт, какой производит, а для этого нам понадобится учесть множество обстоятельств, не входящих в рамки предмета того анализа, который я обсуждаю. Однако нужно отметить, что ведущие сторонники этой идеи, не считая фон Тюнена, таких утверждений не делали. Если вспомнить Маршаллово осторожное применение этой идеи, locus classicus,мы обнаружим, что он решительно отрицает, что она позволяет построить полную теорию распределения, даже в узком ее смысле, и справедливо классифицирует ее как частичное объяснение производного спроса и необходимый компонент идеи замещения» (Lionel Rabbins, The

Evolution of Modern Economic Theory. Chicago: Aldine, 1970, p. 19-20). Роббинс дважды отмечает, как существенна кри- ва ЕДЕНИЕ

Мы рекомендуем читателю не делать быстрых и опрометчивых выводов на основании замечаний

Роббинса. Например, обсуждая, как Смит заметил, что после изобретения пороха и большей специализации в оборонной сфере издержки на оборону начали расти, Роббинс заключает: «В этом отрывке нет экономического анализа, так что мы двигаемся дальше». Это крайне странно слышать от автора, опубликовавшего книги «Экономические причины войны» (1939) и

«Экономическая проблема мира и войны» (1947)- В другой лекции, обсудив Мальтусову теорию народонаселения и ее последствия, Роббинс говорит, что «это скорее эпизод из истории политической экономии, чем из истории экономической теории»; однако вскоре после этого он подчеркивает, что теория населения «вместе с трудами Адама Смита была фундаментальной предпосылкой» классической экономической теории XIX века. Мы не уверены, что таким высказываниям стоит придавать аналитическое или историографическое значение. Как бы то ни было, Роббинс читал курс по истории экономической мысли, а не по экономической теории.

Примечательно также замечание Роббинса о «Федералисте», который он считает «лучшей книгой по политологии и ее широким практическим аспектам, написанной за последнюю тысячу лет».

Роббинс восхищается этой классической американской работой и говорит, что «учебники истории экономической мысли не пишут о Гамильтоне столько, сколько он заслуживает».

В свете того, что Роббинс постоянно пытается сузить область, о которой рассказывает, интересно его предостережение о том, что «вы должны не просто быть экономистами, но иметь какое-то общее понимание о социальных исследованиях. А любой, кто всерьез воспринимает социальные науки, должен ознакомиться с Максом Вебером, даже если в конечном итоге вы и не сойдетесь с ним во мнениях»4. тика использования Сениором слова «воздержание» при объяснении процента. Еще о частичных теориях см. далее.

4* Кстати об истории экономической науки — не путать с историей экономической мысли —Роббинс делает интересное замечание о том, что «Экономическая наука в том виде, в котором она развивалась в XIX веке, не былапредметом, книги по которому входили в программу обязательного чтения всякого образованного человека».

Интересно также, что в начале третьей лекции Роббинс, похоже, хочет сказать, что развитие экономической науки в том виде, в котором мы ее знаем, не могло произойти до развития преимущественно денежной экономики, характеризуемой наличием торговли и промышленности.

В свете этой идеи интересен его подход к некоторым аспектам справедливой цены в терминах противопоставления изоляции и организованного социального обмена. Читая лекции Роббинса, мы невольно восхищаемся его широтой взглядов и корректностью. Не раз он предупреждает, что его собственный или чей-то еще комментарий предвзят. Он также честно признает, что в своих лекциях по экономической мысли Средневековья во многом опирался на вторичные источники.

Иногда он цитирует собственные труды, но и в этом случае предлагает слушателям варианты тол- кования и не называет их истиной в последней инстанции. Роббинс также отмечает, что получает небольшие авторские отчисления за написанное им предисловие к книге, но при этом не рекомендует студентам покупать ее.

Курсы по истории экономической мысли призваны расширить кругозор студентов5. Роббинс великолепно справляется с этой задачей. Можно отметить сразу несколько типичных черт, позволяющих ему это делать: он всесторонне подходит к истории экономической мысли. Он призывает слушателей быть внимательными к появлению в экономической теории слова, а значит, и понятия «естественный», позволяя студентам распознать его проблематику, вместо того чтобы позволить им приписать его авторство кому-либо. Он разделяет меркантилизм в его узком и широком понимании. Он подчеркивает, что сказанное автором может быть исторически важным, независимо от того, согласен ли с ним читатель. Он отделяет аргументы ситуативные

5- Возможно, это объясняет следующие слова Роббинса: «Мне рассказывали о заседании Американской экономической ассоциации.. На этих заседаниях толпыамериканцев собираются в небоскребах столичных городов разных штатов в США, читаются доклады, а экономисты постарше присматривают себе экономистов помоложе, чтобы забрать их на свои кафедры.

Это совсем не такая плохая система, не стоит смотреть на нее свысока. В этом веке она хорошо повлияла на систему производства экономистов в Соединенных Штатах». Конечно, это весьма неполное описание рынков работников научного труда. от доктринальных и абсолютных. Он настаивает на разделении количественной и неколичественной версий утилитаризма и на разделении упрощенной и сложной интерпретации понятия естественного права. Он предостерегает нас по поводу Локковой контрактной теории денег, говоря, что ему такое объяснение «не кажется слишком убедительным, но оно постоянно звучало в политическом дискурсе XVIII века, и вы должны о нем знать». Он критикует моделирование: «Используя экономический жаргон, мы часто называем моделями совершенные банальности». Он привлекает внимание к важности дефинитивных различий при сравнении разных авторов. Он защищает Сэя: «Дурная слава держится крепко. Вероятно, закон Сэя так и останется законом Сэя, хотя история экономической мысли показывает, что Сэй виноват не больше остальных». Он отстаивает необходимость сочетать природную одаренность с образо- ванием, говоря, что «не смог бы так долго работать преподавателем, если бы не верил, что образование иногда тоже бывает небесполезно». Он сожалеет о некоторых интерпретациях, говоря, что «иногда, для того чтобы узнать истину, нужно вернуться к исходному тексту». Он показывает, что преемственность в истории экономической мысли зависит от того, как автор формулирует фундаментальные понятия, а также показывает, что любой вопрос «остается открытым и разумные люди вправе причислять Милля к своим сторонникам, если только они при этом оговаривают все условия».

В лекциях встречаются некоторые странности. Например, Роббинс защищает Адама Смита от обвинений Теренса Хат-чисона в том, что Смит не сослался в своей книге на труд Джеймса

Стюарта. Роббинс пишет, что «Смит имел полное право не рекламировать своего оппонента, который в то время вернулся в Шотландию и вращался с ним в одних кругах».

Роббинс также утверждает, что одной из задач историка экономической мысли является исправление ошибок, связанных с неверным толкованием и пониманием старых текстов. Эта работа наиболее важна в случае классической экономической теории:

Время шло, и меня все больше стала беспокоить грубость и ошибочность многих современных концепций относительно истоков сегодняшнего спора, особенно в отношении знаменитой классической системы. Я помню, как Кэннан привлек мое внимание к высказыванию тогдашнего декана Баллиольского колледжа о том, что классические экономисты «защищали» минимальные зарплаты — предположение совершенно не научное и ошибочное. По мере развития современных дебатов о теориях политики, я все сильнее чувствовал, что классическая система вообще, исковерканная до невероятного предела, стала удобной мишенью для нападок любого автора, желающего создать негативный фон, на котором выигрышно смотрелись бы его якобы просвещенные идеи. Мне это казалось крайне прискорбным. Я был далек от того, чтобы считать классическую теорию непогрешимой, и не думал также, что она сказала последнее слово по поводу поднятых ей вопросов. Но мне казалось, что современные концепции классической теории не только фальси- фицировали историю, но и снижали качество того, что должно было быть серьезным и важным спором, делая его менее интересным вследствие крайней неточности и поверхностности» (Robbins, 197!) Р- 226; см. прим. i).

Эти рассуждения привели его к написанию «Теории экономической политики в английской классической политической экономии».

Если одной постоянной темой лекций Роббинса является мысль о том, что студенты и ученые должны пытаться верно понять мысли авторов, а не искажать их, то другая постоянная тема — это то, что конкретные экономические теории (например, теория процента, теория ценности и ко- личественная теория) формулировались в разные времена по-разному, и задача курса истории экономической мысли заключается в том, чтобы предупредить студентов о богатстве теории, лежащей за пределами принятой сегодня формулировки. Более того, его подход к ценности, капиталу, деньгам и проценту предполагает, что каждая конкретная теория каждого из этих понятий освещает лишь какой-то один аспект, так что для полного их понимания необходимо существование и понимание многих теорий. Экономический национализм был единственной темой, к которой было применимо предостережение Роббинса о том, что все простые обобщения в этой области обыкновенно бывают ошибочными.

Роббинс делает несколько интересных заявлений по поводу математизации экономической науки.

О «Теории по- литической экономии» Джевонса он говорит, что «его математика хромает, так что Маршалл, я думаю, был прав, когда сказал, что лучше бы Джевонсу было не использовать математику вообще». Обсуждая Фишера, Роббинс отмечает, что «он не ограничивает себя геометрическим представлением своих идей. Он продолжает осторожно использовать математику». (Великие математические экономисты всегда используют математику довольно скромно. Они не делают вы- водов, которые нельзя было бы изложить в экономических терминах.) По поводу же метода кривых безразличия Роббинс замечает, что «Бог знает, какие понадобились бы наблюдения, чтобы обнаружить хоть сколько-то обширный набор кривых безразличия». Из уст теоретика это звучит несколько странно.

4 v В своей «Автобиографии» Роббинс вспоминает о том, как готовился и читал лекции, во всяком случае в молодости: /i «Я полностью записывал текст своих лекций и проводил не-! мало времени за заучиванием их наизусть. Спешу заметить, что я никогда не читал их по бумажке. В качестве подспорья я пользовался только краткими конспектами, написанными на полях» (Robbins, igji, p.

104)- Роббинс не только был образован и не просто владел материалом, он четко планировал свои лекции заранее. В лекции о Локке он замечает, что, «верный своему правилу освежать в памяти темы, о которых я собираюсь говорить, сам я прочел это эссе всего за полчаса». Кроме того,

Роббинс всегда приносил на занятие экземпляры тех книг, о которых рассказывал.

Среди слушателей Роббинса были студенты, докторанты и магистранты, англичане и иностранцы.

Роббинс ожи-1 дал от своих учеников значительного интереса к предмету, в том числе существенной внеклассной работы, особенно от докторантов и магистрантов. Однако он готов был признать, что в его аудитории присутствуют серьезные и несерьезные слушатели.

Роббинс заслуженно пользовался благоговейным уважением среди многих своих бывших студентов. Однако он нравился не всем, хотя, возможно, в этом не было его вины. Так, Герберт

Саймоне пишет о знакомстве с Роббин-сом в 1974 Г°ДУ в греческом Напфлионе: «Лорд Роббинс напомнил мне обо всем том, что я не любил в заносчивой экономической науке, с ее отстраненностью от фактов. Раз- драженный его напыщенностью, я ответил на один из его комментариев в ходе дискуссии очевидно грубо, за что меня впоследствии, когда мы остались наедине, отругал Джон Хикс6». В то же время

Марк Перлман, у которого осталось куда лучшее впечатление от Роббинса, пишет о его «аристо- кратичном лордстве7», а Джеймс Мид о его «приятной манере общения, заразительном наслаждении всем, что его окружало, великолепном чувстве юмора и таланте добродушного рассказчика о своих собственных и чужих причудах8». Говоря словами Уильяма Баумоля, «лорд Роббинс был воплощением всех достоинств цивилизованного поведения и цивилизованной научной практики9».

Что говорят нам о манере поведения Роббинса его лекции? Он излучал серьезность, уверенность в себе и авторитетность, но при этом был скромен и сдержан. Он привлекает внимание аудитории к другим авторитетам, к проблемам толкования, по которым он не смог достичь убедительного решения, к ограниченности своих знаний, а также к тому, что из-за жестких временных рамок он постоянно выну- жден жестко сокращать идеи, о которых рассказывает. Он демонстрирует мастерское владение материалом в своей области, особенно тем материалом, который он считает важным. Его толкования обычно разумны, хотя, как он сам отмечает, не лишены спорности. Как и все курсы по истории экономической мысли, курс Роббинс читал не только будущим специалистам в этой области. Но с этого курса, благодаря его авторитетному подходу к предмету, будущий специалист начинал строить свою карьеру в области, значимой и полной приключений.

В остальном Роббинс был представительным человеком и интеллектуалом, который, как и все люди, кому-то нравился, а кому-то нет. Возможно, он был даже более привлекательным для обывателя, чем большинство ученых-экономистов. Для нас, специалистов, эти лекции, которые

6. Herbert A. Simon, Models of My Life (New York: Basic Books, 1991), p. 321.

7. Mark Perlman,«What Makes My Mind Tick», American Economist 39, no. a (fall

'995): ia-

8. Некролог Мида о Роббинсе, Economica 52 (February 1985): 5.

g. Некролог Баумоля о Роббинсе, Economica 52 (February 1985): 5- к тому же полны обаяния и такта, говорят сами за себя. Они демонстрируют не только мастерское владение предметом, но и тактичное стремление избежать доктринерских заявлений. Курс лекций

Роббинса охватывал более или менее традиционный материал, был богатым и глубоким, сопро- вождался глубокими комментариями. Что касается студентов, которых Роббинс иногда высмеивает за то, что они недостаточно много читают (однажды он сказал им: «Я знаю, вы не радуетесь, когда я рекомендую вам читать книги полностью»)10, то конечно, они любили его: об этом говорит по- здравительная открытка к дню рождения —явление, редкое для университетской среды. Уильям

Баумоль писал о «мощном впечатлении, которое Роббинс производил на нас, студентов», в частности благодаря «своей потрясающей эрудиции, глубокой и истинной скромности и преподавательским талантам11». Без сомнения, все студенты, слушавшие эти лекции, находились под сильным впечатлением.

Лейтмотив лекций Роббинса — это его уверенность, что у каждого студента будет собственная библиотека экономической литературы. Личная библиотека Роббинса, значительная часть которой сейчас принадлежит Банку Италии, насчитывала около трех тысяч томов, охватывая экономическую мысль со времен Древней Греции и до конца XX века. Интересно отметить роль Роббинса в переиздании работы Торренса «Letters on Commercial Policy» («Письма по политической экономии»):

«Это исключительно редкая книга, и я убедил Лондонскую школу экономики ее переиздать отчасти потому, что сам не мог найти ни одного ее экземпляра, только в музеях12». Мы поддерживаем

Роббинса: выпуская серию переизданий классических работ «Classics in

10. Он сам указывает на то, что все прочесть невозможно. Говоря о Бём-Ба- верковой теории окольных методов производства, он говорит, что «это предположение вызвало такое количество печатных отзывов, что мне больно думать о том, сколько из них я не прочел».

11. Некролог Баумоля о Роббинсе, Economica 52 (February 1985): 5-

12. Говоря о редкости книги Джона Рэ «Новые начала политической эконо- мии», Роббинс признается, что «часто видел экземпляр этой книги в клубе, к которому раньше принадлежал, и испытывал огромный соблазн украсть его. Никто его не читал с момента публикации, но, будучи слишком хорошо воспитанным, я удержался от кражи».

Economics» и выступая редакторами, мы отчасти руководствовались аналогичным желанием.

У Роббинса очаровательная манера защищать цитаты, которые он приводит: «Адам Смит говорил об оксфордских профессорах, что они давно перестали делать вид, будто учат студентов, но иногда, чтобы сохранить остатки самоуважения, читают им вслух скучные книги. Надеюсь, я не читаю вам вслух скучные книги. Я читаю вам вслух, а не пересказываю тексты своими словами, только потому, что оригинальные цитаты куда ярче тех слов, которыми я мог бы рассказать о них». Любому преподавателю, особенно преподавателю истории экономической мысли, понятно это чувство.

Особенно ярко свидетельствуют о скромности и обаянии Роббинса два его высказывания.

Комментарий на рецензию Джона Стюарта Милля на трактат Уильяма Торнтона «О труде»: «Эта рецензия была сердечной и дружелюбной, как и подобало рецензии, написанной на книгу друга (и как подобает рецензии, написанной на книгу врага)». Второе высказывание касается Маркса:

«Должен вам сказать, что Маркс, независимо от того, согласны вы с его идеями или нет, был лучшим историком экономической мысли своего времени, хотя я думаю (это оценочное суждение), что Маркс был ужасно несправедлив к некоторым из тех, кого критиковал».

Вспомним прелестный и информативный пример, который Роббинс приводит, чтобы проиллюстрировать возможность обмена при сравнительных издержках. Обычно американские преподаватели приводят в пример работодателя, который печатает лучше своей секретарши, а

Роббинс говорит об ученом, который готовит лучше своего камердинера. Как сказал Джефф

Биддл, оба примера показательны с точки зрения не только сравнительных издержек, но и иерар- хии (а американский пример еще и тендерного разделения труда). Конечно, можно было привести в пример плотника и сантехника, но первые два примера куда сильнее захватывают воображение.

В рассказе Роббинса о репутации Джона Стюарта Милля содержится намек на то, откуда берется мода на то или иное толкование экономической мысли: «Когда я был молодым, в этом университете было принято (причем пошло это явно от Кэннана) смотреть на Джона Стюарта Милля свысока. Я не сомневаюсь, что такое отношение сформировалось у Кэннана в молодости, когда теории Джона Стюарта Милля вколачивали ему в голову в Оксфорде как теории человека, который сказал последнее слово в экономической науке». Роббинс кратко и метко пересказывает составленный Джорджем

Стиглером перечень вкладов, внесенный Мил-лем в экономическую теорию. Значительно позже

Роббинс писал о курсе, который Кэннан читал в ЛШЭ, что он «предохранял от погружения с головой в доктрину какой-то отдельной школы и от пренебрежения доктринами, которые были открыты ранее13».

Эти лекции были записаны на магнитофон внуком Роббинса, Филипом Роббинсом, студентом

ЛШЭ14. Первоначальную стенограмму записи сделала Розмари Педдер. Получившийся текст с рукописными пометками леди Роббинс и Кристофера Джонсона, зятя Роббинса, хранится в архи- вах Лондонской школы экономики, куда его отдала семья Роббинсов в 1989 году. Когда Медема наткнулся на этот документ в архиве ЛШЭ в 1995 году, он сразу понял, что это выдающиеся лекции, которые заслуживают широкого внимания. Когда мы связались с семейством Роббинсов, чтобы поговорить об их издании, нам предложили воспользоваться оригинальными записями.

Вооруженные кассетами, мы приступили к длительному процессу редактирования лекций и их подготовки к публикации.

Первый машинописный текст содержит многочисленные ошибки и пропуски, допущенные из-за слабого знакомства стенографистки с историей экономической мысли. Копия оригинального текста была отсканирована и отредактирована Медемой в соответствии с текстом, записанным на кассетах, а затем полученный текст редактировали мы оба. Лекции Роббинса воспроизводятся в том виде, в каком читались, с незначительными стилистическими и прочими

13. Lionel Robbins,«A Student's Recollections of Edwin Cannan», Economic Jour-

nal 45 (June 1935): 396.

14. Большая часть лекций была записана в 1979-198° гг., однако некоторые были записаны в 1980-1981 гг.

поправками. Мы не пытались исправить мнимые ошибки. Все примечания в конце глав добавлены редакторами. Если не указано иное, все слова, выделенные курсивом, выделены потому, что

Роббинс выделял их интонационно.

Копия списка для чтения, составленного Роббинсом, приводится в приложении А и содержит план лекций. Однако, поскольку некоторые из этих лекций не были прочитаны, а две не были записаны, мы решили пронумеровать лекции по порядку, а не по плану Роббинса. Из-за того что тема одной лекции часто перетекает в следующую, мы переименовали некоторые лекции, чтобы их названия лучше соответствовали содержанию. При этом мы все же пытались максимально сохранить названия, данные им Роббинсом.

Кристофер Джонсон помог нам найтицитаты, которые приводит Роббинс в своих лекциях, и мы дополнили их ссылками на источники и полным списком использованной литературы. Когда это было возможно, мы использовали книги из собственной библиотеки Роббинса или идентичные им.

В процессе подготовки лекций Роббинса к печати мы пользовались помощью и поддержкой многочисленных организаций и отдельных людей. Американское философское общество профинансировало поездку Медемы в ЛШЭ, в ходе которой он нашел рукопись лекций, а также последующую поездку в Рим для сверки цитат с книгами из личной библиотеки Роббинса.

Отдельная благодарность Элинор Роуч и Милдред Коун, членам совета директоров научно- исследовательского отдела Американского философского общества, за их помощь в этом финансировании. Дополнительную финансовую поддержку предоставил Колорадский университет.

Мы также благодарим др. Анджелу Распин и работников архива ЛШЭ, особенно Сью Доннелли и

Бренду Лис, за их бесценную помощь во время посещения Медемой ЛШЭ.

Мы благодарим Банк Италии и работников отдела научных исследований, подразделение библиотеки и публикаций, которые все сделали для того, чтобы облегчить процесс поиска цитат во время визита Медемы в Рим. Мария Тереза Пандольфи, главный библиотекарь, Патриция

Пальяно, Антонио Рубиу, Пьерино Дарми, Роберто Пизани, Романо Манчинелли, Роберто Марцинотто и Ренцо де Франческо сделали все возможное и невозможное, помогая нам разыскивать необходимые материалы. Все это делалось с жизнерадостным энтузиазмом, который позволил справиться как с жесткими ограничениями по времени, так и с почти полным незнанием Медемой итальянского языка.

Особая благодарность Патриции и Антонио, которые за две недели работы в библиотеке практически стали нам друзьями.

Работники библиотеки Auraria Library Колорадского университета в Денвере, особенно работники отдела межбиблиотечных обменов, неизменно помогали нам в поиске работ, процитированных или упомянутых Роббинсом.

Многие люди помогали нам в подготовке этой книги к печати. Кейт Деннинг занималась сканированием манускрипта, его распознаванием и вычиткой. Тереза Когеос вычистила отсканированные файлы, составила список цитат и ссылок. Иллюстрации были подготовлены

Тимоти Потте-ром, а Линн Фергюсон оказывала секретарскую помощь, как всегда эффективную.

Дебра Медема оказала бесценную помощь в поиске цитат во время нашего визита в Банк Италии, взяв на себя не слишком вдохновляющую задачу по проли-стыванию книги за книгой в поисках отрывков, иногда всего из пары слов. Кроме того, она непрерывно вдохновляла своего мужа.

Уильям Барбер помог нам разобраться с историей об Ирвинге Фишере, которую Роббинс рассказывает в тридцатой лекции. Доналд Моггридж помог собрать некоторый материал о Кейнсе, а Доналд Уокер —о Вальрасе. Андреа Салан-ти перевел с итальянского диаграмму теории торговли Бароне, снабдив ее комментариями. Денис О'Брайен и Сюзан Хоусон, официальный биограф Роббинса, помогли нам подготовить библиографию трудов Роббинса. Отдельное спасибо

Уильяму Баумолю и Марку Перлману за их поддержку и предложения по редактированию текста.

Питер Догерти и другие работники издательства Принстонского университета поддерживали нас в ходе всего процесса подготовки этих лекций к печати. Мы также благодарны им за то, что они взялись издать эти лекции и за помощь в завершении проекта.

Наконец мы хотели бы выразить главную благодарность семье Роббинсов за разрешение заняться этим проектом, за предоставление нам записей лекций Роббинса, а также

29

за всю ту помощь, которую они оказывали нам в процессе создания этой книги. Кристофер и Энн

Джонсон обеспечили нас огромным количеством информации и открыли нам множество дверей.

Одним из самых ярких впечатлений в ходе подготовки этой книги к печати была та радость, с которой леди Роб в

-бинс восприняла известие о будущей публикации лекций своего мужа. В январе 1997 г°Да> возрасте ста лет, леди Роб-бинс скончалась. Для Роббинса она была «тонко чувствующей, воодушевленной и умной спутницей жизни15». Эта книга посвящается ее памяти.

Стивен Дж. Медема и Уоррен Дж. Сэмюэлс

15. Lionel Robbins, Autobiography of an Economist (London: Macmillan, 1971), p. 97.