История Франции. Франция сквозь века

Карл Мартелл и Пипин Короткий. 713-768

Слабые руки беспечных потомков Хлодвига не смогли удержать королевскую власть. У этих нерадивых королей из рода Меровингов только и было забот, что устраивать во дворцах пиры да выезжать на прогулки по Парижу в повозке, запряженной четверкой быков, «спокойным и медленным шагом». Сын великого майордома Пипина Геристальского, Карл Мартелл, провозглашенный герцогом Австразии, одной из двух частей Французского королевства, завоевал и подчинил себе другую часть страны, Нейстрию, как в былое время его отец, и объединил все Франкское государство под своим владычеством. Затем, довольствуясь властью без королевского титула, он возвел на трон короля Хлотаря IV.

У все еще варварской, но уже принявшей христианство Франции было достаточно сил, чтобы раз за разом отражать продолжительные набеги мусульман – сарацин, или мавров, которые, завладев почти всей Испанией в начале восьмого века, меньше чем через столетие после смерти Магомета, за два десятка лет захватили и разграбили весь юг Галлии. Следы тех битв до сих пор встречаются на каждом шагу: сарацинские башни и названия полей сражений, где франки бились не на жизнь, а на смерть, напоминают многим поколениям французов-южан о великом противостоянии между Востоком и Западом, Азией и Европой, Кораном и Евангелием – противостоянии, закончившемся победой их предков.

Однако ни в Септимании (Лангедок), ни в Нарбонской провинции, ни даже в Аквитании, где набеги сарацин стали делом привычным, захватчики не встретили по-настоящему достойного отпора, благодаря которому Франкское государство могло бы спастись от постоянной угрозы. Они вторгались все дальше и дальше, продолжая разорять города и селения на своем пути, пока не столкнулись с тем, кому было суждено их разбить, как разбивает железо молот, – с Карлом, герцогом Австразии, который уже более десяти лет был полновластным хозяином Нейстрии, а также восточных районов Галлии.

Мавры под предводительством великого эмира Абдеррахмана напали на Аквитанию и вступили в битву с герцогом Аквитанским Эдом на подступах к Бордо, на правом берегу Гаронны. Рассказывали, что нападавших было великое множество, шестьдесят, а то и семьдесят тысяч, и аквитанцы потерпели поражение, понеся огромные потери. «Одному Господу ведомо, сколько народу полегло», – отмечали летописцы. Бордо был взят приступом и разграблен. «Солдаты, все до последнего, получили топазов, гиацинтов и изумрудов изрядно, а уж о такой простой добыче, как золото, и говорить нечего». С превеликим трудом унося награбленное, они отправились маршем в глубь страны, намереваясь опустошить земли между Гаронной и Луарой. Там их внезапно остановил Карл Мартелл, придя на помощь герцогу Эду, хотя последний и нарушал постоянно договор о союзе, заключенный в тот день, когда он вместе с нейстрийцами потерпел поражение в битве при Суассоне в 719 году. Карл был готов прогнать с французской земли общего врага, но сперва потребовал от герцога Аквитанского новых обязательств и только тогда поспешил ему на помощь. В старинных поэмах, именуемых героическими, рассказывается, что герцог Австразийский обратился тогда к папе римскому, наместнику Господа, с просьбой о денежной помощи за счет имущества французского духовенства. Он писал, что собирается пойти войной на «этих нехристей, которые ступили на землю Франции и готовы разорить ее дотла. Они разрушают дома и замки, устраи вают стойла в храмах, где надлежит служить Господу, живьем сдирают кожу с мирных земледельцев, не щадят ни епископов, ни архиепископов. Разве могут им противостоять мои рыцари, когда им не хватает денег и лошадей, чтобы защищать нас и быть нам опорой? Помогите мне, господин мой, Апостол нашей святой веры, иначе оставлю я эту страну на вашу милость и уйду куда глаза глядят, самый жалкий из всех, кто мне внимает».

Ни один из французских епископов не желал, чтобы его имущество облагали податью на военные нужды. «Рыцари могут сохранить эту дурную привычку навеки», – говорили они. Но папа был более прозорлив, чем его духовенство, он знал, что и Церкви когда-нибудь может понадобиться поддержка рыцарей Карла Мартелла, а кроме того, содрогался от ужаса, видя, как гонители святой веры угнетают христианский народ; он позволил Карлу взимать с Церкви десятину в течение семи лет, однако сделал оговорку: «Но как только сарацины будут уничтожены, вы от нее откажетесь».

«Благодарю вас, ваше святейшество, – сказал Карл Мартелл, – мы только это и просим». И он созвал всех своих леодов – самых верных и влиятельных вассалов, которым даровал земли, чтобы они преданно служили ему во время войн, и двинулся в поход против сарацин. Те уже почти подошли к Туру, когда их предупредили о приближении франков, и они отступили почти до самого Пуатье. Между двумя армиями завязалось жестокое сражение[2]. Если верить летописям, Карл Мартелл сам поверг к своим стопам эмира Абдеррахмана. В рядах сарацин возникло смятение – они хотели защитить свой лагерь, до отказа забитый аквитанским добром. Когда наступила ночь и мрак окутал землю, захватчики бесшумно отступили, прихватив свои сокровища, страшась франков, подобных несокрушимым стенам и ледяным валам. Сарацины вернулись в Испанию и в дальнейшем не раз пытались совершать набеги, но всегда с тем же результатом. Всю южную Галлию, наконец-то очищенную от упорного врага, отняли у властителей, не умевших ее защитить, и она была присоединена к Государству Франков, которое отныне заслужило прекрасное имя Франция, во все времена и во всех испытаниях заставлявшее сердца своих детей переполняться любовью.

Когда настала ночь и мрак окутал землю, захватчики бесшумно отступили

Всю свою жизнь Карл Мартелл трудился над созданием во Франции единого и сильного государства. Перед смертью, в 741 году, он снова поделил страну, чтобы два его сына, Пипин и Карломан, получили равное наследство. Пипин должен был царствовать на Западе, Карломан на Востоке. Едва только произошел раздел империи, на завоеванных землях вспыхнул мятеж, и сарацины, перейдя Пиренеи, снова захватили юг Франции.

Ради сохранения целостности государства требовалось вести постоянные военные действия, и это быстро утомило Карломана; он мечтал о спокойной жизни в монастыре и в 746 году принял постриг. Пипин Короткий, столь же смелый и неутомимый, как и Карл Мартелл, остался единоличным правителем королевства, которое его отец собрал воедино своими могучими руками. Пипин прогнал прочь бледные призраки – меровингских принцев, чередой сменявшихся на троне[3]. «Кому следует носить титул короля?» – спросил он у папы Захарии. – «Тому, у кого в руках власть», – ответил его святейшество, давно ожидавший этого вопроса. Так была основана династия Каролингов. Папа Стефан II, преемник Захарии, прибывший во Францию, дабы заручиться поддержкой нового монарха в борьбе против своих врагов лангобардов, короновал Пипина в аббатстве Сен-Дени, заслужив тем самым его благодарность. Несколько лет спустя король лангобардов Астольф, побежденный франками, был вынужден уступить Пипину все, что досталось ему от прежней Римской империи. Пипин тут же подарил все эти земли папе Стефану, заложив основу светского могущества Святого престола, что в значительной мере гарантировало его независимость от католических государей.

Коронация Пипина Короткого папой Стефаном II в аббатстве Сен-Дени

Пипин Короткий упрочил завоевания своего отца в Аквитании и Нарбонских землях, отбросив сарацин в Испанию, и победил короля лангобардов, но вельможи его собственного королевства были ему покорны не более чем саксы или фризы[4], и пока он вел войны в далеких краях, они устраивали заговоры и заключали союзы, желая уничтожить королевскую власть.

Когда Пипин вернулся из Италии, куда был вынужден вторгаться дважды, прежде чем ему удалось обеспечить папе надежное положение, ему сообщили о слухах, которые ходили среди его самых могущественных вассалов: «Почему это он хочет быть хозяином? Почему он один должен пользоваться плодами наших общих усилий и ратных трудов?» – твердили они друг другу.

Король созвал франкских вождей, и они сошлись все вместе на Мартовском или Майском поле, – собрание это называлось в зависимости от того, когда оно происходило. Пипин приказал вывести на середину луга, окруженного толпой воинов, быка огромных размеров и неукротимой ярости, в течение некоторого времени наводившего ужас на всю округу. Следуя обычаям варварских правителей, Пипин держал в железных клетках свирепых зверей. Против быка, что уже ревел на поле, пугая даже известных своим бесстрашием воинов, был выпущен самый дикий из львов. Лев ринулся вон из клетки, приоткрытой дрожащими от ужаса стражниками, и одним прыжком вскочил на спину быка, который, тщетно стараясь отбиться от кровожадного противника, вскоре рухнул наземь израненный, но еще более – напуганный. Вокруг сцепившихся зверей образовался огромный круг. Мало-помалу даже самые храбрые из вассалов отступили, страшась грозной ярости льва и быка. Король поочередно окинул взглядом каждого из тех, кто наиболее рьяно злословил за его спиной, завидуя его власти.

– Ну что же, ступайте, – велел он своим мощным и раскатистым голосом сеньорам, что стояли к нему ближе всего, – оторвите льва от этого несчастного быка или прикончите его прямо на теле врага.

Бледные, растерянные вассалы переглянулись, не в силах вымолвить ни слова, и в испуге попятились. Больше всего они боялись, как бы лев, растерзав быка, не обратил свою ярость на них, и не спешили вступить в схватку.

– О господин, – пробормотали они чуть слышно, – ни один из нас не отличается безумной отвагой, что бы осмелиться на подобный поступок.

– Вы так думаете? – только и ответил король и тут же спустился со своего трона, держа в руках тяжелый меч.

Он стремительно бросился вперед, туда, где сцепились в смертельном поединке два зверя: два взмаха закаленного клинка – и головы льва и быка покатились по земле. Вложив окровавленный меч в ножны, король повернулся к своим приближенным, застывшим в страхе и изумлении.

– Вам не кажется, что я мог бы быть вашим господином? – вскричал он так громко, что было слышно всем, кто собрался на этом просторном лугу. – Знакома ли вам история о том, как юный Давид победил великана Голиафа, и как Александр, несмотря на малый рост, командовал полководцами, которые были на голову выше него?

Даже те, кто были наименее всех расположены к королю, не смогли выдержать его испепеляющего взгляда; они попятились, ослепленные гневным сверканием его очей, словно перед ними был разъяренный лев, и все присутствующие, рухнув на колени, словно громом пораженные, простерли к Пипину руки, крича в один голос: «Одни только безумцы откажутся признать, что вы созданы властвовать над людьми!»

В тот день Пипину Короткому не впервые пришлось померяться силой с разъяренным львом. Ему не было и восемнадцати, когда во дворце его отца, Карла Мартелла, лев вырвался из клетки. Все слуги в страхе разбежались, и даже сам славный Карл поднялся с трона в волнении и нерешительности. Поблизости играли два маленьких мальчика, вывезенных из Ломбардии вместе с одной из тамошних придворных дам. Лев набросился на мальчиков и мигом их задушил. Пипина при этом не было, но, услышав шум, он прибежал с боевым топором в руках и бросился на свирепого зверя, склонившегося над трупами детей и лизавшего кровь, струившуюся из ран. В тот самый миг, когда зверь поднимал на пришельца горящие глаза, словно почуяв в нем достойного противника, Пипин ударом топора пробил ему череп.

Карл Мартелл, сделав шаг вперед, положил руку на плечо сына: «Этот молодец не даст язычникам вновь ступить на землю Франции, – воскликнул он. – А сарацины будут трепетать перед ним».

Они действительно трепетали перед королем Пипином Коротким и не раз посылали ему подарки, желая заключить с ним союз. Однажды из Испании они даже приехали в Мец, где он тогда находился. Более чем всегда, они искали его дружбы и благосклонности, ведь после девяти лет беспрерывного кровопролития король франков наконец-то полностью присоединил Аквитанию к Французскому королевству. Не раз герцог Вайфарий предавал его, бесстыдно нарушая клятвы, и начинал военные действия. Король пришел к нему с огнем и мечом; от мыса Сен-Венсан до Сен-Мишель-ан-Периль-де-Мер и до берегов Рейна Пипин разослал франкским баронам письма со своей печатью, призывая расправиться с заносчивой гасконской знатью, которая надеялась вернуть независимость своим государствам. Все явились на зов Пипина в Орлеан, где король назначил встречу, и вскоре берега Луары уже пестрели множеством шатров. За войском следовали повозки, груженые продовольствием и амуницией. Пипин бросил большие силы против вассала, то и дело клявшегося в верности королю и всякий раз нарушавшего присягу.

Герцог Вайфарий не был предупрежден о грозном нападении, которое готовилось против него; никто из баронов, призванных Пипином в армию, не предупредил аквитанца, что тому следует быть начеку. Войско герцога сосредоточилось вокруг осажденного им замка Белен. Из Бордо в огромной спешке прибыли его люди. «О чем вы думаете, сир, – сказали они ему, – так долго задерживаясь у какого-то замка? Французы, анжуйцы и нормандцы находятся в Блэ; Гарен из Лотарингии уже миновал Жиронду; если они первыми доберутся до Бордо, вы окажетесь в затруднении». Герцог без колебания снял осаду, которую он долгое время смыкал все теснее вокруг Белена. «Нет времени для совета, надо немедленно и без шума возвращаться в Бордо; если мы промедлим, то к нашему приходу французы уже будут в замке».

Королевская армия не осаждала Бордо, однако по пути захватывала города и замки и громила логова разбойничьих банд, что вселило ужас в сердца гасконцев, и без того измученных бедами, свалившимися на их головы из-за упрямства и вероломства герцога. Его дядья по своей воле передали Пипину мать, сестер и племянниц Вайфария; бароны один за другим сдавались королю, принимавшему их весьма благосклонно. Герцог Аквитанский бродил в окрестностях Перигё, скрываясь в лесах с небольшой группой тех, кто решил разделить его судьбу. Среди них оказалось несколько предателей: в один прекрасный день Вайфария заколол кинжалом кто-то из своих, и с этой новостью они сей же час явились к королю. Некоторые думали, что Пипин имеет какое-то отношение к убийству, потому что оно избавило его от непримиримого врага, в полном расцвете юности и сил и столь отважного, что невозможно было даже представить, чтобы однажды он мог смириться с королевским игом. После гибели Вайфария Аквитания безвозвратно потеряла самостоятельность.

Король Пипин еще не состарился, но он сражался без отдыха двадцать семь лет, с тех пор как встал во главе франков. Время королей-бездельников прошло, и властитель Французского королевства всегда самолично был в гуще событий. Потому-то быстро навалилась усталость, а следом пришла болезнь, вскоре ставшая неизлечимой. На обратном пути из аквитанской экспедиции, находясь в Сенте, король Пипин заболел лихорадкой, но двинулся дальше вместе со своей супругой Бертрадой и двумя сыновьями – Карлом и Карломаном. Остановившись в монастыре Сен-Дени, он собрал своих баронов и в их присутствии и с их согласия объявил о разделе государства, которое он восстановил, объединив в могучую державу. Он совершил ту же ошибку, что и его отец Карл Мартелл, но на этот раз слишком велика была разница в духовных и умственных способностях двух наследников умирающего короля. Менее чем через три года после смерти Пипина его сын Карл, которого уже начали называть Шарлеманем – Карлом Великим, стал единственным хозяином обоих государств, территорию и могущество которых он впоследствии так приумножил.