7. Выстрел на равнине


Но царствование Карроинги было недолгим.

На вязкой песчаной равнине, куда эму вынуждены были теперь отступить, становилось всё труднее прожить. Сливовые деревья предлагали свои кислые сочные плоды, но основная еда — трава — оставалась маленькой и худосочной. Засухи повторялись.

Бесплодная равнина растрескалась и обнажила свою гранитную основу. Стало трудно по ней ходить. Кое-где земля была усеяна острыми камнями, в которых, как в гладких костях черепа, отражалось солнце. Чтобы добыть себе воду, эму приходилось долго и упорно копать в отверстиях между скалами или в растрескавшейся от долгой засухи земле. Жёлтый обжигающий свет безжалостно палил серые деревья, похожие на огородные чучела, с увядшими узкими листьями и обращённые своими вершинами к солнцу, как бы прося у него пощады.

Это была страна без тени.

Лишь океан густого мерцающего тумана колыхался под немилосердным небом. Песок и кустарник и даже само небо казались выгоревшими до мертвенно-жёлтого цвета под постоянными лучами солнца.

Там, далеко, возле причудливой серо-голубой стены холмов, лежали богатые земли. Но железная дорога была уже проложена, и поселения белых людей год от года росли, так что наконец все плодородные участки оказались огороженными. Там, на сочных лугах, где когда-то безмятежно паслись эму, теперь колыхались сотни акров[5] зелёной или налитой пшеницы, и лёгкий ветерок, играя, волновал её, вызывая рябь.

На некоторых огороженных участках между оставшимися ещё серыми могучими стволами хинных деревьев росла свежая трава. Здесь теснились стада овец, разбредавшихся, чтобы пощипать траву, пока их ягнята бегали и резвились. В других загонах ещё продолжали выжигать траву, готовя землю под пашню, и столбы голубого дыма поднимались там вверх. Так постепенно страна теряла естественный облик, всё больше давал о себе знать человек, наведший здесь свой порядок.

Страх перед белым человеком, перед его быстроногими конями и прочими проявлениями власти заставлял эму держаться на почтительном расстоянии от этих мест. Но эму видели много еды на землях, по которым они когда-то спокойно разгуливали, поэтому голод и любопытство толкали их туда, обратно, и они неуверенными прыжками подбирались к наиболее удалённым участкам возделанных полей.

Когда же на их пути оказывалась вдруг проволочная изгородь, за которой лежали поля сладкой зелёной пшеницы или овса, они все вместе налегали на неё и отбрасывали в сторону или же разрывали её. Попав на поле, эму забывали уже о всякой опасности. Они с жадностью глотали сочные зёрна, бросаясь то в одну сторону, то в другую. Их тяжёлые, крепкие ноги и широкие туловища скашивали при этом целые полосы нежных колосьев, губя многие акры посевов.

Мало того, некоторые эму, утолив голод, начинали чувствовать в себе желание порезвиться. Они ломали изгороди, отделявшие их от загонов овец, вклинивались в стада и разгоняли овец в разные стороны. Они гонялись за ягнятами и уводили их от матерей, так что те не могли уже снова найти их, и ягнята погибали. Эму пили воду из запруд, отгоняя от них жаждущих овец.

Иногда всё это прерывалось выстрелом, если какой-нибудь фермер замечал, чтó творилось на его земле и спешил туда верхом на лошади. Эму бросались от него прочь и мчались с невероятной быстротой.



И вот настал день, когда несколько фермеров собрались на одном из отдалённых участков возделанной земли. Было много разговоров о том, что же предпринять. Один молодой фермер стоял за то, чтобы вообще истребить всех эму.

— Ну, это уж слишком, — возразил ему другой.

— Я сказал то, что считал нужным, — настаивал первый фермер, высокий парень с веснушчатым лицом. — Лучше б они совсем не родились! Если так будет продолжаться, я останусь без гроша! Этих паразитов надо уничтожить раз и навсегда.

— Полегче, полегче! — сказал третий фермер, старик с трубкой во рту. — В этом году они действительно много бед понаделали. Но ведь до сих пор они так не вредили.

— И не забывай, что эму поедают саранчу! А эти паразиты ещё пострашнее будут, — прибавила жена одного из фермеров.

— Да в этот сезон и саранчи-то вовсе не было! — фыркнул веснушчатый парень.

— Зато на следующий год может быть, — сказал старик, потягивая из трубки. — Если мы перестреляем всех эму, неизвестно ещё, что скажет правительство. В конце концов, они ведь под защитой закона.

— Не потерплю я такого закона! — заявил веснушчатый фермер. — Мы должны заставить изменить его. Или добиться специального разрешения, чтобы его обойти. Говорю же вам, я и так потерял уже сотни фунтов! Половины урожая и трети ягнят как не бывало. Я не могу терпеть этого дольше!

— Правильно, правильно! — вмешались ещё трое.

— Очень жаль, — сказал старик. — Благородные птицы… Видеть горько, как их будут убивать. Ведь зачем-то они были созданы природой!

Но чтó бы ни сказал ещё старик, ничто уже не могло изменить решения фермеров.

— Почему бы просто не попугать их? — пытался всё же уговорить он.

— Потому что это бесполезно. Они всегда возвращаются назад и приводят с собой своих друзей, — возразил высокий молодой фермер. — Да к тому же, говорят, в некоторых местах они занесли семена колючего кактуса. Скоро они и сюда их принесут! Хватит с нас жалкой болтовни. Пора приняться за дело!



И вот спустя три недели была назначена облава. Съехались почти все фермеры, даже из самых отдалённых мест. Некоторые привели с собой своих сыновей, гуртовщиков, объездчиков и стригальщиков. Пятьдесят всадников выехали «на охоту», каждый с карабином или ружьём.

После трёхчасовой езды возле самого дальнего загона на земле веснушчатого парня была назначена остановка. Головной всадник различил далеко впереди на фоне изломанной линии крутых холмов одного-единственного эму. Бинокли тут же были наведены и план составлен.

Десять всадников сомкнутым строем в форме дуги отправились на юг, пятнадцать — на север. Остальные устремились прямо к далёкой стене холмов, растянувшись по равнине, как пальцы раскрытого кулака. По плану, ничего не подозревавшие эму должны были оказаться вдруг отрезанными с трёх сторон и прижатыми к высоким скалам, вставшим у них за спиной.

Карроинги как вожак большой стаи был всегда настороже и первым почуял опасность. Птицы щипали траву на площадке в одну-две квадратные мили. Среди них многие были сыновьями, дочерьми и внуками Карроинги. Изгородь была сломана в нескольких местах. Подняв голову, Карроинги вдруг увидел всадника, бесшумно приближавшегося к нему. За всадником по пятам неслышно бежала собака.

Как и все эму, Карроинги был очень любопытен. Он бы так и продолжал смотреть на всадника, пока тот не оказался бы всего в ста ярдах от него, если бы тут же не заметил второго человека на лошади, вынырнувшего следом за первым из-под тени деревьев, а дальше, слева от него, — ещё двоих.

Карроинги решил — пора бежать!

Он забил крыльями, подпрыгнул, откинул назад голову и бросился вперёд. Хлопанье крыльев, означавшее сигнал тревоги, услышали другие эму, и вскоре уже два десятка их спасалось бегством. Но всадники тоже пустились в галоп, окружая эму со всех сторон. И каждый раз, когда кто-нибудь из эму хотел прорваться в ту или в другую сторону, ему приходилось отступать.

Число эму росло, росла и их растерянность, пока наконец вся эта сбившаяся и кружащая на одном месте масса страусиных перьев и мяса не оказалась безнадёжно прижатой к круто поднимавшейся горной стене. Некоторые эму пытались вскарабкаться на высокие камни или крушащиеся скалы, но падали назад. Паника охватила всех. В диком смятении эму наскакивали друг на друга, пуская в ход свои твёрдые когти, кричали и хлопали крыльями.

Лучше не рассказывать о том зрелище, которое предстало после того, как выстрел за выстрелом разрезали лесной полуденный воздух и эму один за другим попадали на землю, образуя одну неподвижную груду перьев. Среди них была и уже очень старая Кундэллу — мать Карроинги.

Но не все эму сдались без отчаянной борьбы. Многие вообще не сдались. Вырвавшись наконец из общей массы, они бросились бежать в разные стороны.

Сам Карроинги спасся, бесстрашно продравшись между двумя всадниками. Собрав последние силы, он пустился по зелёному плато, примыкавшему к высокому скалистому барьеру. Четыре всадника погнались за ним. Двое придерживали надрывавшихся от лая псов. Вот-вот всадники готовы были припереть Карроинги к одному из выступов скалы. Но Карроинги мчался дальше. Он знал, что свобода находилась всего лишь в миле отсюда, где лес надёжно укроет его.



Но не знал он, какую ловушку готовят ему белые люди. Еще раньше они получили специальное задание поймать именно такую прекрасную птицу. Недалеко впереди показалась изгородь, как будто бежавшая ему навстречу. Вылезшие из орбит глаза Карроинги не увидели, как люди зацепили одну из перекладин изгороди, чтобы поднять её. Ход шириною с ворота был открыт.

Карроинги до отказа вытянул шею, рванулся ещё вперёд. Что бы там ни было, он пройдёт туда!

Но когда он достиг отверстия в изгороди, его испуганные глаза не успели заметить, что земля за нею была вся изрыта. И даже если бы он и заметил это, он всё равно не успел бы приостановить свой бег, хотя бы и перед очевидной опасностью. Одна ступня его с разбегу опустилась на ровный покров взрыхлённой земли и листьев и тут же увязла в них. Следующий шаг ещё подтолкнул его, ноги Карроинги подкосились, и, пробив перекрытие, он упал в яму глубиною в пять футов.

В тот же миг четверо всадников оказались у западни.

Карроинги, потрясённый и разбитый, приник к земле и зарыл в перья голову, тщетно надеясь, что его не заметят.

Но раздался ликующий возглас:

— Вот он! Вяжите его! Вяжите!

И петля была наброшена на голову Карроинги, когда он лишь на мгновенье приподнял её. Он почувствовал, как верёвка стягивает его шею, и попробовал подняться, чтобы сбросить её. Но один из людей, очень смелый, спрыгнул в яму позади эму и схватил его обеими руками за крылья.

Крепко схваченный и зажатый со всех сторон в узкой яме, Карроинги пытался брыкаться, но верёвки, тут же накинутые ему на ноги, свалили его.

— Вот это птица! — сказал один из преследователей. — Да это настоящий царь эму! Видели, какие скачки он делал? Вот это ноги!

— Надеюсь, они будут довольны, получив такую птицу! — сказал второй. — Ни один зверинец не мог бы желать лучшей!

Загрузка...