Вступительное слово о Китае

«Далекий» и «таинственный» – именно такие эпитеты приходят на ум западному обывателю, когда речь заходит о Китае. У нас давно вошло в привычку так смотреть на Китай, эта привычка действительно очень давняя – она восходит еще к римлянам и к их представлениям о жителях Востока, которые производили столь будоражащий воображение и столь ценный товар, как шелк. Последние политические изменения и конфликты лишь закрепили это впечатление. Если говорить о расстоянии, то Китай действительно находится очень далеко и от Европы, и от Америки, но это можно сказать и о многих других регионах, которые тем не менее не кажутся нам таинственными. Причина, по которой Запад считает Китай «странным», заключается в следующем: это единственная в мире цивилизация, на которую западная мысль не оказала сколь бы то ни было значительного влияния, и это также единственный крупный регион на земле, где никогда не правил западный человек.

Населению западных стран кажется, что в Китае все наоборот: белый цвет у них символизирует траур, пишут китайцы сверху вниз, причем начиная с верхнего правого угла; китайские книги следует читать с той страницы тома, где европейские как раз заканчиваются. Можно привести и другие примеры. Но всех их объединяет одно: в каждом случае всегда возможны два варианта, из которых Запад выбирает одно, а Китай – другое. Чтобы выразить дань уважения к умершему, надевают либо черное, либо белое – другие цвета недопустимы. Чтобы выразить уважение к гостю, его надо посадить либо справа, либо слева от хозяина. Книгу можно открыть и начать читать либо с одного, либо с другого конца – вряд ли кто-нибудь когда-нибудь придумает, что можно читать ее с середины.

Эти простые примеры раскрывают два важных фактора китайской культуры: 1) она была независима от влияния Запада; 2) она основана на тех же самых психологических императивах, что и любые другие проявления человеческого поведения. Возможно, китайцы и находились далеко от нас в ту эпоху, когда средства связи были еще недостаточно сильно развиты, но и тогда они не были таинственными, а только непонятными европейцам. Китайцы строили свою цивилизацию вне пределов влияния цивилизаций Ближнего Востока или Запада, поэтому у них появилось множество отличительных черт. Несмотря на это, корни китайской техники и искусства– те же самые, что и других народов эпохи неолита, разница, правда, тоже существует, и заключается она в отличающихся направлениях, по которым шло развитие формы. То же самое можно сказать насчет религии и философии. Потребности человека везде одинаковы – ему нужна вера, чтобы побороть страх перед лицом смерти и жестокими силами природы и вера в высшую справедливость, в силы более могущественные, чем сам человек. Эти стремления столь же ярко проявляются у китайцев, как и у других народов, но вот найденный китайцами ответ оказался весьма и весьма специфическим. Он резко отличается от традиции других стран.

На Западе широко распространено еще одно заблуждение, а именно: китайская цивилизация очень древняя, уходящая корнями в далекое прошлое. На самом же деле она гораздо моложе, например, критской цивилизации. Цивилизация Ближнего Востока также намного старше китайской. Причина же этого заблуждения кроется в том, что цивилизации Древнего Египта, Месопотамии и Греции были преобразованы или разрушены уже много веков назад, в то время как китайская культура демонстрирует непрерывность своего развития с древнейших времен до наших дней. Сами китайцы в немалой степени способствовали распространению этого заблуждения. Считалось абсолютно нормальным записывать в официальные летописи выдуманные события, которые якобы на самом деле имели место быть, причем за тысячу лет до начала реальной истории Китая. Эта древняя традиция была, без сомнения, принята на веру первыми синологами, которые, конечно, не имели возможности подтвердить реальность исторических событий археологическими находками. Поэтому сложилось впечатление, что история Китая насчитывает уже четыре тысячи лет, отсюда еще одно давнее мнение о Китае как о неизменяемой цивилизации, которая породила высокоорганизованную государственную систему еще в далекие времена европейской античности и сохранила ее практически неизменной до наших дней.

Прежние книги по истории Китая, созданные на Западе, основывались исключительно на традиционных материалах; они говорят об объединенной империи, территория которой будто бы всегда была примерно равна нынешней территории Китая, об императорах, чиновниках, префектурах и провинциях – обо всем аппарате императорской бюрократии, которая на самом деле даже не начала образовываться до начала II века до нашей эры. Существовали ли объективные причины того, что китайцы сознательно «старили» свою историю, подчеркивали ее древность и не существовавшее в ту пору единство? Почему легенды древних времен должны были быть так переделаны, что они стали выглядеть как летопись событий? Эти причины были забыты или же намеренно скрыты почитателями старины и традиций. Так было до последнего времени, когда собственно китайские историки поставили под сомнение мифическое прошлое своей страны и показали его таким, каким оно было на самом деле. Еще даже Сунь Ятсен, революционер современной эпохи, говорил об истории периода около 2000 года до нашей эры как если бы это были события, подтвержденные подлинными записями. Эту ошибку тем легче было совершить, поскольку с IV века до нашей эры китайцы действительно вели более подробные, точные и хронологически выверенные записи событий, чем это делали другие народы мира. Ко II веку до нашей эры Китай создал огромные и тщательно написанные книги по истории, которые до XVIII–XIX веков не имели себе равных на Западе. Эта практика сохранилась до наших дней. История Китая, может быть, и не длиннее, чем история Греции или Ближнего Востока, но она, несомненно, более точно и полно зафиксирована.

Именно поэтому китайским ученым и их западным ученикам было трудно отличить подлинную историю последних двух тысяч лет от отрывочных и часто вымышленных «записей» более раннего времени. Эта путаница создавала еще одну, куда более серьезную. Китайцы писали свою историю с вполне определенной целью – нравственной, которая состояла в том, чтобы предостеречь современников от ошибок, приводя печальные примеры прошлых пороков и заблуждений, и вдохновить их на добрые дела примерами добродетели и мудрости. Фактические события нельзя было фальсифицировать: если действия бывших правителей были плохими, они должны были служить примером порока и ошибок. Там, где исторические записи не могли преподать такой урок, следовало заменить их традицией. Легенды прошлого должны были принять вид, подходящий для того, чтобы служить нравственным уроком.

Китайская традиция берет свое начало с мифических императоров – правителей, обучавших зачаткам культуры дикарей, которые жили еще на деревьях. Когда эти мифические императоры подняли общество на достаточный уровень цивилизованности, оно стало неприкосновенным. Это было необходимым условием существования традиции. Как могли более слабые, более «земные» люди улучшить то, что создали эти императоры? Их век был золотым веком; все, что следовало за ним, по определению не могло быть лучше. Оно должно было быть либо хуже, либо на крайний случай – бледной копией идеального порядка вещей, установленного на все времена первыми правителями мира. Это как если бы Запад свято уверовал в то, что его институты смоделированы по образу и подобию садов Эдема, и начал бы изо всех сил стараться возродить свою изначальную невинность. Мифические императоры научили своих диких учеников всем добродетелям и дали им первые уроки ремесел и искусства. Таким образом, как считалось, они полностью выполнили свои обязанности правителей. Последующим же поколениям не оставалось ничего, кроме как поддерживать или при необходимости восстанавливать верховенство добродетели. Это, конечно, теория в том виде, в каком она сложилась под влиянием Конфуция и которая зародилась примерно во времена Христа. И именно эта теория дала толчок идее о «неизменности» Китая.

Китайские ученые более позднего периода не только сами свято верили в эту теорию, но и передавали эту веру своим европейским ученикам, первым миссионерам. Последние в свою очередь восприняли ее не потому, что она была для них источником гордости и славы, как для их китайских коллег, но потому, что она, казалось, пробивала брешь в броне китайской цивилизации. Если Китай действительно был таким неизменным, как полагали сами китайцы, то, значит, он никогда не знал откровения Божьего; он упустил царство Божье, и, соответственно, ему нужно было именно то, что было у миссионеров, – евангелие. В этом кроется причина многих заблуждений. Китайские ученые и западные миссионеры объединились для того, чтобы сохранить миф о неизменности Китая и разнести его по всему миру. И надо признать, что они весьма и весьма преуспели в этом.

Эта книга ставит своей целью рассеять туман, созданный этим мифом, и показать реальный характер китайского общества и подлинный ход истории этой страны. Возможно, кому-то это покажется попыткой принизить китайцев, но на самом деле это не так, поскольку факты раскроют подлинный характер жизнелюбивого, умеющего приспособиться к изменяющимся условиям, изобретательного народа. Народа, который очень далек от того, чтобы быть связанным с монотонным повторением одних и тех же сюжетов истории и с застывшим в своем развитии обществом. Несмотря на то что возникает вопрос о разной интерпретации одних и тех же событий, тем не менее неоспорим тот факт, что основополагающие принципы китайской цивилизации и ход истории Китая имеют свои отличительные черты. Действительно, китайская цивилизация развивалась в изоляции от остальных крупных государственных образований древности. В XIX веке существовала точка зрения, которой придерживались так, как если бы она была ниспослана свыше. Она заключалась в том, что все культуры находились в постоянном взаимодействии и что все цивилизации произошли от египтян и шумеров; считалось, что было невозможно изолированное развитие техники и общества. Сейчас эта точка зрения практически не находит поддержки. Дело в том, что она не учитывает тех фактов, которые мы теперь знаем о раннем Китае. Нет доказательств того, что основные элементы древнекитайской культуры были привнесены извне, или того, что китайцы как нация происходят из какой-то другой части Земли. Все, напротив, свидетельствует о том, что китайцы развивались на одной и той же территории. Даже чисто внешне сегодняшние жители Китая мало отличаются от своих далеких предков эпохи неолита. Китайцы всегда жили в Китае.

Сами китайцы никогда и не подвергали этот факт сомнению. У них не было обычая мигрировать либо колонизировать дальние страны. Об этом нет данных ни в одной из древних легенд. Мифические императоры жили в Китае, а точнее, в Северном Китае. Именно в этих провинциях, которые в течение нескольких веков были ядром китайской цивилизации, они выполняли свою функцию обучения и воспитания дикарей и формирования цивилизованного мира. Предполагается, что именно эти дикари и были предками современных китайцев. Да и сами императоры не были здесь чужаками. Дошедшие до нас образцы древней культуры позволяют предположить, что древние герои считались богами, чье превращение в мудрых земных правителей, возможно, произошло не раньше II века до нашей эры.

Некоторые черты китайской культуры действительно свидетельствуют о ее непрерывном развитии. Китайское государство или ранние государства (поскольку единое государство образовалось много позже) всегда были монархическими. Нет данных о том, что китайцы знали какую-нибудь иную форму государственного правления. Монархия же основывалась на принципах семьи: как отец был всегда непререкаемым главой семьи, так и правитель был непререкаемым и неоспоримым главой государства. Очень редко монархи признавали верховную власть какого-либо другого правителя. Некоторые представители высшей аристократии иногда приходили к власти, но их правление никогда не было ни продолжительным, ни прочным. Пока находящиеся в подчинении у верховного правителя были его родственниками (фактически – его семьей), они действительно подчинялись ему; по мере того как родственные связи ослабевали, правители отдельных государств становились все более независимыми от верховной власти.


В 1487 г. художник Шэн Чжоу изобразил на картине себя и троих друзей сидящими осенним днем в беседке на берегу реки. Благоговейное отношение к красоте характерно для духовного склада китайцев и их искусства


Эта параллель, проводимая между государством и семьей, также послужила основой для появления еще одной теории, разработанной китайскими учеными и с восторгом принятой на Западе. Она называется теорией династического цикла и объясняет политику с позиции общеизвестных фактов развития человеческого общества. Каждый из нас был свидетелем падения великих и знаменитых семейств, зачастую в короткий промежуток времени. Основатель семьи, как правило, человек, который поднимается из нищеты к власти и богатству, его старший сын делает все, чтобы сберечь и даже преумножить накопленное, но очень редко в состоянии сам создать его. Внуки и правнуки скорее склонны пожинать плоды трудов старших поколений, нежели преумножать богатство. Последующие поколения не способны даже удержать положение, завоеванное их предками. Медленно, но верно они погружаются в пучину безделья. Богатство уменьшается, и в конце их ждет более чем нищета.

Применительно к династии эта теория также во многом верна. Без сомнения, постепенное убывание инициативы и способности действовать – факт вполне реальный, но эта теория полностью игнорирует другие факторы. Китайские историки пытались с ее помощью дать полное объяснение смены исторических эпох. Получалось, что империя целиком и полностью зависела от нравственных качеств монарха. Экономические изменения, набеги иноземцев или другие виды давления со стороны, социальные изменения – все это якобы не имело никакого отношения к возвышению и падению династий. Если возникали какие-то катаклизмы, то в их основе лежало моральное несовершенство правителя или императора. Если же общество развивалось по восходящей, то это было заслугой добродетельного монарха, вдохновленного учением мудрецов. В результате подобного объяснения исторических событий нравственными качествами императора процесс развития человеческого общества представлялся цепью сменяющих друг друга циклов, каждый из которых состоял из подъема, процветания, упадка и, наконец, падения. Никто не мог миновать этой судьбы.

Китайские историки во многом смогли избежать ошибки, которую так долго совершали их западные коллеги. Последние считали, что история якобы является лишь цепью, записью деяний великих людей. Китайские же ученые верили в династический цикл, в теорию, которая была на самом деле столь же ошибочной. Теория «великого человека» поднимала деяния героя на такую высоту, что экономические изменения и другие факторы не могли помешать его безграничной инициативе; теория династического цикла вообще отрицала, что любая инициатива или какое-то изменение обстоятельств могут надолго изменить неизбежный ход вещей.

Сам объем и тщательность фиксирования китайской истории становится ловушкой – все записанные события пересказаны и зафиксированы весьма подробно. Не делается никаких попыток «прикрыть» неудачи великих либо, наоборот, приукрасить их достижения. Поэтому естественно, что западные историки, изучавшие Китай, верили, что от них требуется только одно: добросовестно переводить исторические записи. Китайцы якобы сами все объяснили и доказали, что история Поднебесной развивается без изменений по одному раз и навсегда установленному образцу. Западные ученые привыкли в это верить. Таково было всеобщее мнение. Китайские историки обращали мало внимания на изменяющиеся обстоятельства или экономический рост; если они когда-то и упоминали об этом, то не подчеркивали эти обстоятельства и очень редко связывали их с основным ходом событий.

Ранние западные историки шли тем же путем. Они всячески подчеркивали то, что их китайские коллеги считали важным, а именно нравственную сторону событий: был тот или иной император мудрым или глупым, трудолюбивым или праздным. Они очень редко задумывались над тем, что же в это время происходило с самим китайским народом. Увеличивалось ли население страны или, наоборот, уменьшалось, изменялась ли его социальная структура, развивалась ли техника? Вопросы, которые, возможно, подразумевали, что со времени золотого века происходили какие-то изменения, иногда и к лучшему, даже не поднимались. Китайские историки также никогда не задумывались над проблемой о религиозных предпочтениях. Такие изменения просто не приветствовались. Китайский народ должен был следовать учению мудрецов и их великого ученика Конфуция. Если бы даже китайцы вдруг обратились к буддизму, а следовательно, к учению «варваров», или вдруг позволили ввести в своей стране ислам, то подобные вещи даже не стали бы обсуждаться или фиксироваться в исторических хрониках. Если какой-то император благоволил к буддизму, то это порицалось и его действия рассматривались как источник всех последующих несчастий или падения династии. В официальных хрониках не уделялось большого внимания распространению ислама в Китае в VIII–X веках нашей эры. И это не было лишь данью моде: ни один император не стал мусульманином, а когда с течением времени многие подданные императора приняли мусульманство, это ни в коей мере не заинтересовало историков.

Все вышесказанное относится к официальной истории, которая, по сути, является хроникой двадцати четырех династий, ведь традиционно китайцы делят свою историю до XVII века именно на периоды правления этих династий. Двадцать пятая, последняя династия, конечно, не включена в эту хронику, поскольку согласно китайской традиции – традиции, которая была отринута республиканцами, официальная история династии не могла быть зафиксирована, пока период ее правления не подошел к концу. Эта традиция возникла из требования оценивать человеческие слабости непредвзято. Ни одна династия не имела права давать оценку своим собственным деяниям: ведь тогда факты были бы искажены, фальсифицированы, зло затушевано, добродетели преувеличены, а хвастливая ложь возведена в ранг правды. Династия могла бы (и даже наверняка сделала бы это) присвоить архивы, которые бережно сохранялись. Но все это не могло быть отредактировано или опубликовано, пока династия не сходила с политической сцены. Лишь после этого новый правитель или, если период его правления был краток или нестабилен, следующий правитель, чья власть оказывалась достаточно прочной, созывал группу наиболее известных и уважаемых ученых, чтобы они подготовили и опубликовали историю ушедшей династии. В этом случае никто не выигрывал от фальсификации событий, и правда о них никому не приносила вреда. Предполагалось (на основании многовекового опыта и в соответствии с теорией династического цикла), что все династии рано или поздно приходят в упадок и уходят и что все новые правящие режимы станут новыми династиями, подверженными такому же политическому риску и имеющими столь же честолюбивые устремления, что и прежние династии. Поэтому история должна была «созреть», чтобы в подходящий момент ее можно было отредактировать и опубликовать.

К счастью, китайцы не всегда следовали официальной практике и записывали какие-то интересные события раньше, чем два-три века спустя. Это происходило благодаря существованию неофициальных исторических хроник, которые, даже если и носили несколько предвзятый характер, часто были написаны очень живым языком и представляли довольно занятное чтение. Некоторые из этих материалов, вероятно, еще находятся в до сих пор скрытых архивах, однако есть некоторые события и сплетни, о которых официальные власти не сообщили бы никогда.

Нужда в каких-либо современных хрониках восполнялась другим путем – путем публикации различных альманахов. Эти публикации содержат много ценной исторической информации, часто носящей такой характер, что она наверняка была бы обделена вниманием официальных историков. Только недавно стало известно о существовании такого ценного источника информации. Однако к тому времени мифы, которые ранние китайские писатели восприняли от китайских же традиционных историков, укоренились в общественном сознании. Именно официальная точка зрения и нашла свое отражение в учебниках и, естественно, сыграла огромную роль в формировании мировоззрения большинства грамотных людей.

Сам характер китайских хроник предопределил тот факт, что все внимание в них уделялось политической истории династии, а также хитросплетениям интриг двора. Все, что не было связано с жизнью правителя и его советников, мало интересовало историков. Ярким примером подобного ограничения сферы интересов является то, каким образом описывалась жизнь императрицы У Ху династии Тан, которая жила в VII веке нашей эры. Она была женщиной, и уже поэтому не должна была бы осуществлять политическую власть, по закону женщины не имели права стоять во главе государства. Ее поведение было далеко не безупречным с точки зрения общепринятой морали, она была жестокой и безжалостной. Конфуцианские историки без колебаний осуждают тот факт, что сначала она вырвала бразды правления из рук безвольного мужа, а потом фактически узурпировала трон. Однако объективности ради они вынуждены признать, что У Ху была прекрасным правителем, при ней империя жила без потрясений, стала сильнее, расширила свои границы. При У Ху была проведена реформа управления, императрица заботилась об образовании населения. Конфуцианским историкам стоит большого труда признать все это, пусть даже и в форме комментариев и побочных замечаний, но они воздерживаются от полной и всесторонней оценки одной из наиболее выдающихся фигур в политической истории Китая.

То же самое касается истории экономики и социологии: все, что не вписывается в заданную концепцию, игнорируется. Историки обращаются к экономическим и общественным изменениям только для того, чтобы сделать повествование более понятным или прояснить какой-то момент истории, но не всю историю в целом. Действительно, в истории правления династий есть отдельные части, посвященные землепользованию, ирригации, военному сообщению, но все эти вопросы, так или иначе, связаны с правящим кланом. Налогообложение было вплотную связано с системой землепользования; ирригация и строительство каналов находилось в ведении императорского правительства, поскольку объем этих общественных работ был слишком велик для того, чтобы этим занимались местные власти. Армия же была силой, на которую опиралось правительство. Армия также отвечала за охрану северных границ – Великой Китайской стены – от нашествия кочевых племен. Государственная религия и астрономия находились под особой заботой императора, который был верховным служителем культа небес и земли, проявления власти которого изучала астрономия. Социальные изменения, напрямую не влиявшие на эти виды деятельности, не являлись предметами исследований. Религиозные верования рассматривались как суеверия людей и не считались достойными упоминания. Рост новых социальных классов и групп, а также закат и исчезновение других вообще не признавалось как явление. Разделение на ученых, чиновников, крестьян, землевладельцев произошло еще в древности, так гласила ортодоксальная доктрина. Торговцев и ремесленников она вообще не воспринимала как общественную прослойку – они принадлежали к презираемому меньшинству. Феодализм рассматривался как внутреннее устройство династии Чжоу, которая уже ушла в небытие, однако упадок этой системы и ее замена централизованным бюрократическим правительством до сих пор является одним из основных изменений общественного строя Китая. Формирование новой аристократии, которая не была тесно связана с каким-либо феодом, и медленное рассеивание этой группы и перераспределение власти между представителями класса образованных людей, которые находились на государственной службе после сдачи соответствующих экзаменов. Эти жизненно важные изменения, происходившие в китайском обществе с III по XI век нашей эры, историки в основном игнорировали. Отрывочные данные о них появляются лишь в разрозненных документах, собранных воедино лишь современными учеными, изучающими изменения в составе правящего класса с точки зрения происхождения его членов.

Поэтому современные историки, занимающиеся вопросами общественной жизни Китая, должны каким-то образом выйти за рамки ограничений, наложенных теорией династического цикла, и признать, что основные и наиболее важные изменения происходили в периоды длительного нахождения у власти одной и той же династии, а не в результате ее падения и смены династий. Династическая теория утверждает, что феодализм закончился с возвышением династии Хань в 220 году нашей эры, хотя его остаточные черты существовали еще долго после этого, и что середина периода правления династии Тан примерно в 750 году стала временем серьезных изменений в обществе, когда военная аристократия была заменена ученой бюрократией. На самом деле этот процесс продолжался и после падения династии Тан в 906 году и не был завершен, пока следующая сильная династия Сун не укрепилась у власти. Новая и более реалистичная периодизация делит историю Китая на античный период (примерно до 200 года до нашей эры, когда начался период правления династии Хань). Ранний имперский период длится с 200 года до нашей эры до примерно 300 года нашей эры, Средние века – с 300 года до примерно 1300 года нашей эры, периода татаро-монгольского нашествия. Новое время включает правление монголов, династии Мин и Цин, новейший период – после падения империи в 1912 году. Необходимо добавить, что ни одна из этих периодизаций не принимается марксистскими историками. Для них общество во всех частях света развивается от примитивной, родовой экономики к рабовладельческой монархии, которая затем сменяется феодализмом, основанным на крепостном строе и затем, на более позднем этапе, капитализмом. Существуют разные мнения относительно того, как в эту схему вписывается история Европы, но что касается истории Китая, то здесь она вызывает сомнения. Чтобы согласиться с ней, надо точно знать (а свидетельств тому практически нет), что древнее китайское государство было рабовладельческим. А без этого у нас нет различия между феодализмом VIII века до нашей эры и бюрократическим и аристократическим государством VIII века нашей эры, и без этого нельзя признать изменения, произошедшие в правящем классе. Феодализм, зародившийся в самом начале официальной истории Китая, сохранялся до 1949 года, когда народная республика навеки стряхнула со страны его оковы. Можно только удивляться, как могла так долго просуществовать такая жесткая система, настолько не соответствующая известным фактам, особенно учитывая, что национальные тенденции начинают преобладать в китайском коммунизме и одновременно вытеснять идеи русского коммунизма. Важно отметить, что современные китайские историки используют термин «феодализм» в более широком значении, чем их коллеги – некоммунисты. В современном Китае написано много ценных работ по общественной истории Китая и по ранее не замечавшейся истории развития китайской науки и техники (эти предметы лежали вне сферы интересов старой династической школы). С течением времени, когда политические страсти улягутся, придет более полное и всеобъемлющее понимание китайской истории. Разные точки зрения на ее периодизацию будут пересмотрены учеными будущего, которые будут более заинтересованы в фактах, доподлинно установленных в результате неустанного труда ученых сегодняшних.

Загрузка...