История любви леди Элизабет

Глава 10

Загородное имение лорда Джона Марчмэна, графа Кэнфорда, располагалось среди столь вольной нетронутой естественной красоты, что, смотря из окна кареты, Элизабет на время забыла цель своего визита. Такого большого дома она никогда не видела – растянувшееся в длину, наполовину деревянное строение времен Тюдоров, – но ее очаровали окрестности. Плакучие ивы тянулись вдоль ручья, протекающего через парк, окружавший дом, и сирень свободно и буйно цвела рядом с ивами, их нежные краски переливались в естественном великолепии вместе с голубыми аквилегиями и дикими лилиями.

Прежде чем карета остановилась перед домом, дверь уже распахнулась и высокий человек сбежал со ступеней.

– Кажется, здесь нас ждет более теплая встреча, чем была нам оказана прошлый раз, – сказала Элизабет с решимостью в голосе, который все еще дрожал от волнения; она натянула перчатки, смело готовясь встретить и преодолеть следующее препятствие на пути к своему счастью и независимости.

Дверцу кареты распахнули с силой, чуть не сорвавшей ее с петель, и мужское лицо заглянуло внутрь.

– Леди Элизабет! – загремел лорд Марчмэн, его лицо горело от нетерпения… или вина, определить Элизабет не могла. – Вот уж действительно долгожданный сюрприз. – А затем, как бы смущенный этим глупым замечанием, он покачал большой головой и поспешно сказал: – Долгожданное удовольствие то есть. Сюрприз – то, что вы приехали рано.

Элизабет с твердостью подавила в себе волну сочувствия к его явному смущению, а заодно и мысль, что он, может быть, довольно симпатичный.

– Я надеюсь, мы не доставили вам слишком много неудобства, – сказала она.

– Не слишком много. То есть, – поправился он, глядя в ее широко раскрытые глаза и чувствуя, что тонет в них, – совсем нет.

Элизабет улыбнулась и представила свою спутницу:

– Тетя Берта.

Затем она позволила чересчур взволнованному хозяину ввести их по ступеням в дом. Берта прошептала с некоторым удовлетворением:

– Я думаю, он так же волнуется, как и я.

После солнечного великолепия внутри дом казался грязноватым и мрачным. Элизабет посмотрела на обстановку зала в гостиной – все здесь было обито темной кожей, которая когда-то была темно-бордовой и коричневой. Лорд Марчмэн, внимательно и с надеждой наблюдавший за ней, посмотрел вокруг и неожиданно увидел свой дом ее глазами. Пытаясь оправдать недостатки обстановки, он поспешно сказал:

– Этот дом нуждается в женской руке. Я – старый холостяк, видите ли, как и мой отец.

При этих словах глаза Берты впились в его лицо.

– Ну и ну! – воскликнула она, возмущенная его явным признанием, что он незаконнорожденный.

– Я не хотел сказать, – поспешил заверить лорд Марчмэн, – что мой отец никогда не был женат. Я хотел сказать… – он замялся, нервно теребя свой шейный платок, как бы пытаясь ослабить его, – что моя мать умерла, когда я был маленьким, и мой отец никогда не женился снова. Мы жили здесь вдвоем.

Там, где два коридора выходили к лестнице, лорд Марчмэн остановился и посмотрел на Берту и Элизабет.

– Не желаете ли вы перекусить, или предпочтете сразу пойти отдохнуть?

Элизабет нуждалась в отдыхе, и, главное, она хотела провести как можно меньше времени в его обществе.

– Отдохнуть, если можно.

– В этом случае, – указал он приглашающим жестом на лестницу, – пойдемте.

Берта ахнула от негодования, вызванного тем, что она приняла этот жест за явный знак того, что он ничем не лучше сэра Фрэнсиса.

– Послушайте-ка, милорд, я укладывала ее в постель сотни раз и не нуждаюсь в помощи таких, как вы! – И затем, как бы вспомнив свое истинное положение, она разрушила эффект, произведенный величественностью, присев и добавив подобострастным шепотом: – Если вы не против, сэр.

– Против? Нет, я… – Наконец, до лорда Марчмэна дошло, что она подумала, и он покраснел до корней волос. – Я… я только хотел показать вам как, – начал он, а затем откинул назад голову и на минуту закрыл глаза, как бы молясь о прощении за собственный язык, – как пройти, – закончил с шумным вздохом облегчения.

В глубине души Элизабет была тронута его искренностью и человечностью, и будь положение менее опасным, она бы изменила свое поведение, чтобы он почувствовал себя свободнее.

Неохотно открыв глаза, Элизабет повернулась на спину. Солнечный свет лился через окна, и легкая улыбка тронула уголки ее губ, когда она, потянувшись, вспомнила вчерашний ужин. Лорд Марчмэн оказался таким же славным, неловким и жаждущим угодить, каким он казался при их приезде.

Берта шумно вошла в комнату, все еще умудряясь выглядеть горничной, несмотря на свое модное темно-красное платье.

– Этот человек, – заявила она раздраженно, имея в виду хозяина дома, – и двух слов связать не может, не запутавшись.

Берта явно ожидала, что окажется в лучшем обществе, пока ей позволено вращаться в нем.

– Я думаю, он нас боится, – ответила Элизабет, слезая с постели. – Не знаешь, который час? Он выразил желание, чтобы я сопровождала его сегодня утром на рыбалку в семь часов.

– Половина одиннадцатого, – ответила Берта, открывая шкаф и поворачиваясь к Элизабет, чтобы узнать, какое платье она наденет. – Еще несколько минут назад лорд Марчмэн все еще ждал, затем ушел без вас. Он нес две удочки. Сказал, что можете присоединиться к нему, когда встанете.

– В таком случае, думаю, я надену розовый муслин, – решила она с шаловливой улыбкой.

Лорд Марчмэн с трудом поверил своим глазам, когда, наконец, увидел свою суженую, направляющуюся к нему. В нарядном пышном розовом платье, с таким же нарядным зонтиком и в изящной розовой шляпке легкими шагами она шла по берегу. Дивясь капризам женского ума, он снова быстро переключил внимание на почтенного возраста форель, которую пытался поймать в течение пяти лет. Со всей осторожностью подергивал удочку, стараясь подманить или раздразнить старую хитрую рыбу, чтобы та взяла приманку. Гигантская рыба плавала вокруг крючка, как будто знала, что это может быть ловушкой, и затем неожиданно схватила наживку, почти вырвав удочку из рук Джона. С шумом разбивая водную гладь, рыба огромной острой дугой вылетела из воды, и в этот самый момент нареченная невеста лорда Марчмэна издала пронзительный вопль:

– Змея!

Вздрогнув, Джон быстро обернулся и увидел, что Элизабет бежит к нему, как будто за ней гонится сам Люцифер, крича:

– Змея! Змея! Змея-я-я-я!

И в это мгновение его сосредоточенность была нарушена, он ослабил леску, и рыба сорвалась с крючка, на что и надеялась Элизабет.

– Я видела змею, – солгала она, тяжело дыша, останавливаясь, как раз не доходя до его рук, которые тот протянул, чтобы поддержать ее – или задушить, подумала Элизабет, подавляя улыбку. Девушка украдкой взглянула на воду, надеясь увидеть великолепную форель, которую он чуть не поймал, у нее чесались руки взять удочку и попытать удачу.

Сердитый вопрос лорда Марчмэна заставил ее повернуться к нему:

– Не желаете ли поудить рыбу, или вы предпочтете посидеть немного и посмотреть, пока не оправитесь от испуга из-за змеи?

Элизабет оглянулась в притворном шоке:

– Боже мой, сэр, я не ловлю рыбу!

– Вы посидите? – спросил он тоном, который можно было бы принять за сарказм.

Элизабет опустила ресницы, чтобы скрыть улыбку, вызванную растущим нетерпением в его голосе.

– Конечно, я посижу, – гордо сказала она. – Сидеть – это чрезвычайно подходящее занятие для леди, а рыбная ловля, по моему мнению, нет. Я, однако, обожаю смотреть, как вы это делаете.

В течение следующих двух часов она сидела на большом валуне рядом с ним, жалуясь, что камень такой жесткий, что солнце светит так ярко и что воздух такой сырой, а когда больше не могла найти причин для жалоб, то принялась жужжать ему в уши обо всех пустяках, какие только могли прийти ей в голову, и при этом время от времени бросая в воду камешки, чтобы распугать рыбу, тем самым окончательно испортив ему утро.

Когда, наконец, несмотря на все старания Элизабет помешать лорду Марчмэну, он поймал одну, девушка вскочила на ноги и отступила на шаг.

– Вы… вы делаете ей больно! – вскричала она, когда Джон вытащил крючок из рыбьего рта.

– Больно кому? Рыбе? – спросил он, не веря своим ушам.

– Да!

– Ерунда, – сказал лорд Марчмэн, посмотрев на нее, как на слабоумную, и бросил рыбу на берег.

– Послушайте, она не может дышать, – простонала Элизабет, не отрывая глаз от бьющейся рыбы.

– Ей и не надо дышать, – отрезал Джон, – мы ее съедим на завтрак.

– Я не буду, конечно, – вскричала она, стараясь смотреть на него как на хладнокровного убийцу.

– Леди Камерон, – сурово спросил он, – должен ли я верить, что вы никогда не ели рыбу?

– О, конечно, ела.

– А откуда, как вы думаете, появилась рыба, которую вы ели? – продолжал Джон с раздражающей логикой.

– Она появилась из аккуратного чистого бумажного свертка, – заявила Элизабет, тупо смотря на него. – Она всегда аккуратно завернута в чистую бумагу.

– Ну, она не родится в этой чистой бумаге, – ответил лорд Марчмэн, и Элизабет испытала неприятные минуты, скрывая свое восхищение его терпением и одновременно твердым тоном, которым он теперь заговорил с ней. Он не был, как она сначала думала, дураком или размазней. – А до того, – продолжал Джон, – где была рыба? Начнем с того, как эта рыба попала на рынок?

Элизабет гордо вскинула голову, с сочувствием посмотрела на трепещущую рыбу, затем окинула его высокомерно-осуждающим взглядом.

– Я полагаю, они пользуются сетью или чем-нибудь, но я абсолютно уверена, они так не делают.

– Как? – потребовал он ответа.

– Так, как вы – подкрадываетесь к ней в ее родном водяном доме, обманываете ее, пряча крючок в этой несчастной пушистой штуке, а затем выдергиваете бедную рыбку из ее семьи и бросаете на берег умирать. Это совершенно бесчеловечно! – сказала она и нервно одернула юбки.

Лорд Марчмэн, нахмурившись, смотрел на нее с недоверием, затем тряхнул головой, как бы пытаясь прояснить свои мысли. Через несколько минут он повел ее домой.

Элизабет заставила его нести корзинку с рыбой с другой, не со своей стороны. А когда это, казалось, не смутило беднягу, она потребовала отставить руку в сторону, – чтобы корзина оказалась еще дальше от ее персоны.

Элизабет ничуть не удивилась, когда лорд Марчмэн, извинившись, удалился до ужина и оставался мрачным и задумчивым в течение всего невеселого застолья. Она, однако, заполняла паузы, с увлечением описывая разницу между французской и английской модой и рассуждая, насколько важно пользоваться перчатками из наилучшей козлиной кожи, затем развлекала его подробным описанием каждого платья, которое видела и могла вспомнить. К концу ужина лорд Марчмэн выглядел ошарашенным и сердитым; Элизабет немного охрипла и весьма взбодрилась духом.

– Я думаю, – сказала Берта с гордой улыбочкой, оставшись наедине с Элизабет в гостиной, – он сейчас по-другому смотрит на предложение, миледи.

– Я думаю, за обедом он прикидывал, как бы попроще меня убить, – сказала Элизабет, хихикнув.

Она собиралась еще что-то сказать, когда дворецкий прервал их, объявив, что лорд Марчмэн желает побеседовать наедине с леди Камерон в своем кабинете.

Элизабет приготовилась к еще одному поединку остроумия, – или глупости, – подумала она, улыбаясь про себя, и послушно последовала за дворецким через темный в коричневых тонах холл в огромный кабинет, где с правой стороны за письменным столом в темно-бордовом кресле сидел граф.

– Вы желали видеть… – начала она, входя в кабинет, но что-то рядом на стене коснулось ее волос.

Элизабет повернула голову, ожидая увидеть висящий там портрет, а вместо него перед ее глазами оказались клыки огромной кабаньей головы. На этот раз вырвавшийся крик был совершенно непритворным, хотя его вызвала неожиданность, а не страх.

– Он совершенно мертв, – сказал граф с усталой безнадежностью в голосе, глядя, как она, зажав рот рукой, отшатнулась от его самого ценного охотничьего трофея.

Элизабет тут же пришла в себя, скользнула взглядом по стене с охотничьими трофеями и обернулась.

– Можете не зажимать себе рот, – указал он.

Элизабет пронзила его еще одним осуждающим взглядом, покусывая при этом губу, чтобы не улыбнуться. Ей ужасно хотелось послушать, как он выследил этого медведя, или где нашел того чудовищно большого вепря, но она знала, что этого не следует делать.

– Пожалуйста, милорд, – вместо этого сказала Элизабет. – Скажите мне, что эти бедные создания умерли не от ваших рук.

– Боюсь, что от моих. Вернее от моего ружья. Сядьте, пожалуйста. – Он кивнул в сторону кожаного кресла с подголовником, стоящего перед столом, и Элизабет опустилась в его обволакивающую мягкость. – Скажите мне, пожалуйста, – спросил лорд Марчмэн, и его взгляд смягчился, когда он посмотрел на поднятое к нему лицо, – в случае, если мы поженимся, как вы представляете нашу совместную жизнь?

Элизабет не ожидала такой прямой атаки и почувствовала к нему уважение и одновременно смутилась. Глубоко вздохнув, попыталась по порядку описать такой образ жизни, который, как она знала, был ему ненавистен.

– Естественно, мы будем жить в Лондоне, – начала Элизабет, подаваясь вперед и демонстрируя горячую увлеченность, – я так обожаю город и городские развлечения.

Он сдвинул брови при упоминании Лондона.

– А какие развлечения вам нравятся?

– Развлечения? – переспросила Элизабет весело, на ходу придумывая ответ. – Балы, и рауты, и оперу. Я обожаю давать балы и бывать на них. По правде, для меня просто невыносимо пропустить бал. Да, во время моего Сезона были дни, когда мне удавалось побывать не менее чем на пятнадцати разных балах! И я обожаю играть в карты, – добавила Элизабет, пытаясь внушить ему, что расходы на нее будут намного больше, чем приданое, которое она принесет. – Однако мне страшно не везет и вечно приходится занимать деньги.

– Понятно, – сказал он, – что-нибудь еще?

Элизабет растерялась, чувствуя, что ей следует придумать что-то еще, но его пристальный задумчивый взгляд сбивал ее с толку.

– А что еще имеет в жизни значение, – спросила она с притворной веселостью, – кроме балов, игры и избранного общества?

Его лицо выражало такое глубокое раздумье, что Элизабет почувствовала – он собирается с мужеством, чтобы отказаться от нее, и ждала, сохраняя молчание, боясь помешать ему. Как только лорд Марчмэн начал говорить, она поняла – он заберет назад свое предложение, потому что его речь стала сбивчивой, как это, казалось, случалось каждый раз, когда граф говорил с ней о вещах, которые считал важными.

– Леди… э… – начал он, заикаясь, проведя пальцами под шейным платком.

– Камерон, – услужливо подсказала Элизабет.

– Да… Камерон, – согласился лорд Марчмэн и замолчал на минуту, собираясь с мыслями – Леди Камерон, – начал он, – я простой сельский помещик, не имеющий ни малейшего желания проводить Сезон в Лондоне и красоваться в свете. Я езжу туда как можно реже. Я понимаю, что это разочарует вас.

Элизабет печально кивнула.

– Очень боюсь, – сказал он, и краска залила его шею, – что мы не подойдем, леди… э… – Лорд Марчмэн замолк, смущенный собственной грубостью.

– Камерон, – подсказала Элизабет, желая, чтобы он закончил свою мысль.

– Да, конечно, Камерон. Я знал это. Что я пытался сказать, так это… э…

– Что мы не подойдем друг другу? – помогла Элизабет.

– Точно! – Ошибочно приняв последнюю фразу за ее собственную, а не его мысль, он вздохнул с облегчением и энергично кивнул. – Должен сказать, я счастлив слышать, что вы согласны со мной.

– Естественно, я сожалею, что это так, – добавила любезно Элизабет, чувствуя, что надо как-то возместить ему за те душевные муки, которые она заставила его пережить у ручья. – Мой дядя тоже будет очень разочарован, – продолжала Элизабет. Это было все, что она могла сделать, и борясь с желанием вскочить на ноги и вложить перо ему в руку, добавила: – Вы не хотели бы написать ему сейчас и объяснить ваше решение?

– Наше решение, – галантно поправил он.

– Да, но… – Она заколебалась, осторожно подбирая слова. – Мой дядя будет так сильно разочарован, что мне… мне не хотелось бы, чтобы он возложил вину на меня.

Она подумала, что сэр Фрэнсис в своем неизбежном письме к ее дяде вполне мог обвинить Элизабет в том, что она является виновницей несостоявшегося брака, поэтому девушка не хотела рисковать, если лорд Марчмэн сделает то же. Дядя Джулиус не был дураком, и он поймет, что племянница сознательно разочаровала своего поклонника и намеренно разрушила его планы.

– Понятно, – сказал он, смотря на нее с вызывающим у нее беспокойство вниманием, затем взял гусиное перо и очинил его. У Элизабет вырвался вздох облегчения, когда она увидела, что граф пишет записку. – Теперь, когда это неприятное дело закончено, можно я спрошу вас кое-что? – сказал он, отложив записку в сторону.

Элизабет радостно кивнула.

– Почему вы приехали сюда… то есть почему вы решили пересмотреть мое предложение?

Вопрос испугал и удивил ее. У нее остались лишь очень туманные, а возможно, и ошибочные воспоминания о разговоре с ним тогда на балу. Более того, теперь она не могла рассказать, что ей грозит опасность, что дядя лишит ее материальной поддержки, и из-за этого объяснения были бы слишком унизительны, чтобы Элизабет могла их вынести.

Лорд Марчмэн ждал ответа, и пока она, казалось, не могла найти его, он подсказал:

– Разве я сказал во время нашей короткой встречи два года назад что-нибудь такое, что могло бы ввести вас в заблуждение настолько, что вы подумали, будто я стремлюсь к городской жизни?

– Трудно сказать, – абсолютно честно ответила Элизабет.

– Леди Камерон, вы вообще-то помните нашу встречу?

– О да, конечно. Определенно, – ответила Элизабет, с запозданием вспомнив человека, очень похожего на графа, представленного ей у леди Маркхэм. Да, так это и было. – Мы встретились на балу у леди Маркхэм.

Он не спускал с нее взгляда.

– Мы встретились в парке.

– В парке? – повторила Элизабет в величайшем смущении.

– Вы остановились полюбоваться цветами, и молодой джентльмен, сопровождавший вас в тот день, познакомил нас.

– Понимаю, – ответила Элизабет, отводя от него глаза.

– Не хотели бы вы узнать, о чем говорили мы в тот день и на следующий день, когда я сопровождал вас в парк снова.

Любопытство и смущение боролись между собой. Любопытство победило.

– Да, хотела бы.

– О рыбалке.

– О р… рыбалке! – ахнула Элизабет.

Он кивнул.

– В первые же минуты, как нас представили, я упомянул, что приехал в Лондон не на Сезон, как вы предположили, а по пути в Шотландию на рыбалку, и уезжал из Лондона на следующий день.

Ужасное предчувствие охватило Элизабет, когда что-то зашевелилось в ее памяти.

– Мы очень мило поболтали, – продолжал он. – Вы с воодушевлением говорили об особенно нахальной форели, которую вам однажды удалось вытащить.

Элизабет чувствовала, что ее лицо горит, как раскаленные угли, когда он продолжил:

– Мы совсем забыли о времени и вашем бедном кавалере, делясь рыбацкими историями.

Он спокойно ждал, и тогда Элизабет, не в состоянии больше выносить это проклятое молчание, смущенно спросила:

– Было что-нибудь… еще?

– Очень мало. Я не уехал в Шотландию на следующий день, а вместо этого остался, чтобы нанести вам визит. Вы бросили полдюжины молодых щеголей, явившихся, чтобы сопровождать вас на какой-то светский вечер, и вместо него предпочли еще одну импровизированную прогулку в парк со мной.

Элизабет громко глотнула воздух, не в состоянии посмотреть ему в глаза.

– Не хотите ли вы знать, о чем мы говорили в тот день?

– Нет, не думаю.

Он усмехнулся, не обратив внимания на ее ответ.

– Вы заявили, что несколько устали от вихря светской жизни и признались в желании оказаться в такой день в деревне – вот почему мы пошли в парк. Я думал, мы великолепно провели время.

Когда он замолчал, Элизабет заставила себя посмотреть ему в глаза и спросила обреченно:

– И мы говорили о рыбалке?

– Нет, – сказал он, – об охоте на вепря.

Элизабет закрыла глаза от охватившего ее стыда.

– Вы рассказали захватывающую историю о диком кабане, которого ваш отец застрелил много лет назад, и как вы следили без его разрешения за охотой с того самого дерева, под которым кабан в конце концов был убит. Как я помню, – добродушно закончил он, – вы рассказали, что невольно радостно вскрикнули, и охотники обнаружили, где вы прятались, за что получили суровый выговор от отца.

Элизабет заметила веселый огонек в его глазах, и они оба неожиданно рассмеялись.

– Я также помню и ваш смех, – сказал он, все еще улыбаясь. – Я думал, что это самый прекрасный звук, какой только можно вообразить. Настолько, что, благодаря ему и нашей восхитительной беседе, я чувствовал себя совершенно свободно в вашем обществе.

Почувствовав, что польстил ей, граф покраснел, дернул себя за шейный платок и смущенно отвел глаза.

Видя его смущение, Элизабет подождала, пока он оправится и посмотрит на нее.

– Я тоже помню вас, – сказала она, поворачивая голову так, чтобы он не смог уйти от ее взгляда. – Да, – добавила она тихо и искренне. – Я вспомнила всего лишь минуту назад.

У него был довольный и озадаченный вид, когда он откинулся в кресле и внимательно посмотрел на нее.

– Почему вы решили пересмотреть мое предложение, если я не произвел на вас ни малейшего впечатления?

Он выглядел таким славным, таким добрым, что Элизабет почувствовала, что обязана сказать ему правду. Более того, у нее быстро менялось мнение о проницательности лорда Марчмэна. Сейчас, когда вероятность романтических отношений исчезла, его речь стала уверенной, а ум пугающе проницательным.

– Знаете, вы могли бы довериться мне во всем, – предложил он с улыбкой, как бы читая ее мысли. – Я уж не такой простак, конечно, как кажется. Дело только в том, что я… э… неловок с дамами, когда надо за ними ухаживать. Но поскольку я не собираюсь стать вашим мужем, – сказал он лишь с ноткой сожаления, – возможно, мы могли бы стать друзьями?

Элизабет инстинктивно поняла, что граф не будет смеяться над ее положением, если ему все объяснить, и не прекратит попыток узнать, пока она не расскажет.

– Это было решение дяди, – сказала она со смущенной улыбкой, пытаясь приукрасить дело и все же объяснить, почему ему пришлось пережить эти неприятности. – Видите ли, у моего дяди нет детей, и он самым решитель… то есть он озабочен… чтобы хорошо меня выдать замуж. Он знал об этих джентльменах, которые делали мне предложение… и поэтому дядя… то есть, как это сказать… – Элизабет беспомощно замолкла.

Объяснить было не так просто, как она надеялась.

– Выбрал меня? – предположил граф.

Элизабет кивнула.

– Поразительно. Я четко помню, что слышал о нескольких… нет, многих предложениях, которые вы получили в тот Сезон, когда мы встретились. И все же ваш дядя выбрал меня. Должен сказать, я польщен. И весьма удивлен. Учитывая значительную разницу в возрасте, не говоря уже об интересах, я бы подумал, что он выберет человека помоложе. Я приношу извинения за любопытство, – сказал лорд Марчмэн, очень пристально глядя на нее.

Элизабет почти вскочила с кресла от испуга, когда граф спросил напрямик:

– Кого еще он выбрал?

Прикусив губу, она отвела взгляд, не осознавая, что лорд Марчмэн мог по выражению ее лица видеть, что если вопрос смутил ее, то ответ на него поверг в отчаяние.

– Кто бы он ни был, он, должно быть, еще меньше вам подходит, чем я, это видно по вашему лицу, – сказал граф, не спуская с нее глаз. – Высказать догадку? Или лучше сказать откровенно, что час назад, когда я вернулся, то слышал, как ваша тетушка и кучер смеялись над чем-то, что произошло в доме сэра Фрэнсиса Белхейвена. Это – Белхейвен? – осторожно спросил он.

Кровь отхлынула с лица Элизабет, и этого было достаточно для ответа.

– Проклятие! – возмутился граф с гримасой отвращения. – Даже мысль о том, что такая невинность, как вы, предлагается этому старому…

– Я отговорила его, – поспешно заверила Элизабет, но ее глубоко тронуло, что граф, который знал ее так мало, рассердился из-за нее.

– Вы уверены?

– Я так думаю.

Чуть поколебавшись, он кивнул и откинулся на спинку кресла, не спуская тревожного проницательного взгляда с ее лица, в то время как улыбка медленно расплылась по его лицу.

– Могу я спросить, как вам это удалось?

– Я бы предпочла, чтобы вы не спрашивали.

Он снова кивнул, но улыбка стала еще шире, и в голубых глазах загорелся веселый огонек.

– Не попаду ли я в цель, если предположу, что вы применили ту же тактику к Белхейвену, которую вы, как я думаю, использовали здесь?

– Я… не уверена, что понимаю ваш вопрос, – ответила осторожно Элизабет, но его улыбка была заразительна, и ей приходилось кусать губы, чтобы удержаться и не улыбнуться в ответ.

– Ну, или интерес, который вы проявили к рыбалке два года назад, был искренним, или это была ваша любезность дать мне возможность свободно себя чувствовать и говорить о вещах, которые мне интересны. Если первое – правда, тогда я могу лишь считать, что ваш ужас перед рыбой вчера не совсем… скажем… так глубок, как вам бы хотелось заставить меня поверить?

Они посмотрели друг на друга, он с понимающей улыбкой, Элизабет с трудом удерживая смех.

– Возможно, не совсем таким глубоким, мой лорд.

Его глаза заискрились.

– Не хотите ли попробовать поймать ту форель, которой вы лишили меня сегодня утром? Она все еще там, знаете ли, смеется надо мной.

Элизабет расхохоталась, и граф присоединился к ней. Когда их смех утих, девушка взглянула через стол на него, чувствуя себя так, как будто они стали настоящими друзьями.

Так приятно было бы посидеть у ручья, сбросив туфли, в предвкушении показать свое незаурядное умение обращаться с удочкой и леской. С другой стороны, она не хотела ни доставлять ему неудобства, оставаясь в его доме гостями, ни подвергаться опасности, что он передумает насчет их помолвки.

– Если обо всем подумать, – медленно произнесла Элизабет, – то, мне кажется, лучше всего, если мы с тетей отправимся завтра в нашу последнюю поездку.

Ясным и погожим начался следующий день, за окном на деревьях пели птицы, и в лазурном небе весело светило солнце. К сожалению, это был один из тех дней, когда решения проблем, найденные накануне, не казались правильными; и когда лорд Марчмэн подсаживал их с Бертой в карету, Элизабет все еще не решила свою дилемму: с одной стороны, сейчас она не могла здесь больше оставаться, так как добилась, чего хотела; с другой, перспектива появиться в доме Яна Торнтона в Шотландии почти на две недели раньше, чем ее ожидали, и с Бертой вместо Люсинды, ее совсем не привлекала. Чтобы противостоять этому человеку, ей надо было иметь Люсинду рядом с собой, Люсинду, которая ни перед кем не трусила и могла бы, когда нужно, дать совет. Очевидным выходом поэтому было остановиться в гостинице, где они договорились встретиться с Люсиндой, и ждать там ее приезда. Дядя Джулиус, с типичным для него благоговением перед шиллингом и несгибаемой практичностью, разработал, как он назвал, бюджет и дал ей лишние деньги только на случай крайней необходимости. Элизабет сказала себе, что это – крайняя необходимость, а об объяснениях она подумает позже.

Аарон все еще ждал указаний, куда ехать, и Элизабет решилась.

– В Каррингтон, Аарон, – приказала она. – Мы подождем Люсинду там в гостинице. – Повернувшись, она с неподдельной симпатией улыбнулась лорду Марчмэну и протянула руку через окно кареты. – Спасибо, – сказала она смущенно, но очень искренно, – за то, что вы такой, мой лорд.

От комплимента его лицо сделалось пунцовым. Джон Марчмэн отошел в сторону и смотрел, как карета отъезжает от дома Он смотрел, пока лошади не свернули на дорогу, тогда медленно направился к дому и прошел в кабинет. Сидя за столом, смотрел на записку, которую написал ее дяде, и рассеянно барабанил пальцами по крышке стола, вспоминая ее тревожный взгляд, когда спросил, убедила ли она старого Белхейвена не настаивать на своем предложении. «Я думаю, да», – ответила она. И тут лорд Джон принял решение.

Чувствуя себя похожим на нелепого рыцаря в сверкающих латах, бросающегося спасать отвергнувшую его девицу от возможных несчастий, он вынул новый лист бумаги и написал ее дяде другое письмо. Как это всегда случалось, когда дело касалось ухаживаний, лорд Марчмэн терял способность ясно выражаться.

В его письме было написано:

«Если Белхейвен попросит ее, пожалуйста, сообщите мне об этом. Я думаю, я хочу ее первым».