Приблизительно. – Прим. ред.
Р. Гароди в книге «Марксизм XX века» под флагом критики догматизма фактически ревизует важнейшие ленинские идеи о диалектике. Для него не существует ни ее принципов, ни законов, ни категорий. Идя за Сартром, он говорит вообще о «диалектическом разуме», его «некоторых чертах» и требованиях, выступающих лишь в качестве «рабочих гипотез». Вся диалектика получает у него значение «проекта», «модели» и все еще находится «в состоянии становления» (см. 432, стр. 58 – 66). Объективно-истинный смысл законов и категорий диалектики, их громадное познавательное значение по существу игнорируются Гароди – они трактуются им с позиций релятивизма, столь характерного для ревизионистских воззрений.
Вот, что нужно! – Прим. ред.
В этой связи необходимо решительно отвергнуть попытку Р. Гароди, утверждающего в своей книге «Ленин» (Париж, 1970), будто до 1914 г. Ленин разделял эволюционистскую концепцию Каутского и лишь после ознакомления с «Логикой» Гегеля встал на позиции иного, неэволюционистского понимания развития. Трудно вообразить более искаженную картину развития ленинских диалектических идей. Никогда, ни в первый, ни в последующие периоды своей жизни и деятельности, Ленин не был эволюционистом (мы уж не говорим о том, что и Каутский в лучшие свои времена не был сторонником подобных взглядов на развитие). Об этом свидетельствует любое произведение Ленина с первых шагов его революционной и научной деятельности. Но логика «развития» ревизионизма и ренегатства заставляет Гароди искажать одну истину за другой.
Представляет известный интерес в связи с этим замечание Б. Чичерина: «…та диалектика, которая извращает или „ставит на голову“ истинные отношения вещей, раскрывает положительную сторону существующего и выступает как его защитница; а та диалектика, которая существующее берет за основание, становится к нему в отрицательное отношение, указывает на необходимость погибели „каждой окрепшей формы в потоке движения“, – одним словом, является по существу своему „критическою и революционною“» (цит. по: 270, стр. 11).
Содержательными формами. – Ред.
В сумме. – Ред.
Поскольку в схеме категорий гегелевской логики Ленин в известной мере видит обобщение истории мысли, следует сравнить изложение последовательности категорий в «Науке логики» с этой формулой о всеобщих моментах движения человеческого знания.
Можно привести еще целый ряд попыток буржуазных авторов объяснить, что такое империализм. Так, например, Г.Ф. Стеффен, определяя империализм как стремление к завоеванию или мирному политическому объединению уже существующих государств, выводил это стремление из «более глубоких знаний» одного народа о других, заявляя: «Социальная фантазия – мать империализма» (485, стр. 5). По Стеффену, империализм – политическая стадия, через которую проходит каждый великий народ с «большими внутренними силами и большими общечеловеческими задачами» (485, стр. 56 – 57).
Еще один буржуазный автор, Э. Ульбрихт, в книге «Мировая держава и национальное государство» доказывал, что империализм есть «мирное соревнование» народов за «прогресс человечества» путем колониальной экспансии, охраны своих интересов с помощью оружия и т.д. (490, стр. 667 – 668). Наконец, стоит упомянуть еще одного автора, Г. Брейлсфорда, выступившего в 1914 г. с книгой «Война стали и золота». Этот буржуазно-либеральный деятель так характеризует империализм: «Он ищет новых стран „для эксплуатации“, многообещающих областей с нетронутыми рудниками, невозделанными полями, городами без банков, дорогами без рельсов. Вот возможности, которых он жаждет. Он рад получить их без завоевания, он не желает войны. Его идеал – огородить их как сферу экономических интересов, внутри которой он может помещать свой капитал на основе национальной монополии» (414, стр. 164).
Это положение Гильфердинга является пересказом утверждения Отто Бауэра.
Нужно отметить также важное значение критики Лениным ошибочных взглядов на империализм, высказанных в 1913 – 1917 гг. Розой Люксембург. Р. Люксембург, видный революционный марксист, лидер польской и немецкой левой социал-демократии, ставшая в 1918 г. одним из вождей германской революции, опубликовала в 1913 г. книгу «Накопление капитала» (см. 465). Ленин, ознакомившийся с этой книгой, отметил в одном из писем: «Читал новую книгу Розы „Die Akkumulation des Kapitals“. Наврала жестоко! Переврала Маркса» (2, т. 48, стр. 173). В другом письме Ленин заметил по этому же поводу: «„Диалектика“ Люксембург мне кажется (также по статье в „Leipziger Volkszeitung“) эклектикой» (2, т. 48, стр. 149). Ошибка Р. Люксембург заключалась в том, что она считала регулятором товарного хозяйства при капитализме не закон стоимости, а обмен, осуществляемый капиталистическим городом в ходе эксплуатации «некапиталистической среды», состоящей из крестьянства и народов колоний и зависимых стран. Империализм же, согласно этой концепции, выступал как политика борьбы капиталистических государств за обладание «мировой некапиталистической средой», постепенное исчезновение которой с ростом капитализма якобы должно было повести к автоматическому краху всего здания капитализма.
Позднее, уже в 1916 г., Р. Люксембург в брошюре «Кризис социал-демократии» (см. 466) явно недооценивала революционную роль и возможности национально-освободительных движений. Эта ошибка также была раскритикована Лениным в его работе «О брошюре Юниуса». В целом Ленин приветствовал брошюру Люксембург (2, т. 30, стр. 2). Вместе с тем он раскритиковал ошибки этой брошюры, показав недиалектический характер подхода автора к ряду вопросов, отсутствие конкретного анализа конкретной ситуации и т.п.
В себе и для себя. – Прим. ред.
Сам Гегель выразил эту идею так: «Та уверенность в себе, которой субъект обладает в своей в-себе-и-для-себя-определенности, есть уверенность в своей действительности и в недействительности мира» (87, т. VI, стр. 289).
В математической теории под понятием стратегии разумеют умение «выработать оптимальную последовательность решений для какого-либо многошагового процесса» (211, стр. 154).
Ленин писал об этом: войны конца XVIII и всего XIX в. были «национальные войны, которые сопровождали и содействовали созданию национальных государств» (2, т. 26, стр. 28). И в другом месте: «…то были прогрессивные войны, и все честные, революционные демократы, а также все социалисты, при таких войнах, всегда сочувствовали успеху той страны (т.е. той буржуазии), которая содействовала свержению или подрыву самых опасных устоев феодализма, абсолютизма и угнетения чужих народов. Например, в революционных войнах Франции был элемент грабежа и завоевания чужих земель французами, но это нисколько не меняет основного исторического значения этих войн, которые разрушали и потрясали феодализм и абсолютизм всей старой, крепостнической Европы. Во франко-прусской войне Германия ограбила Францию, но это не меняет основного исторического значения этой войны, освободившей десятки миллионов немецкого народа от феодального раздробления и угнетения двумя деспотами, русским царем и Наполеоном III» (2, т. 26, стр. 312).
В отличие от основного главное противоречие может иметь первенствующее значение лишь на определенном, ограниченном участке времени существования какого-либо явления, процесса, тогда как основное связано и сохраняется в течение всего периода развития процесса, формации и т.д. Кроме того, основное противоречие – одно, главных же может быть несколько.
Здесь не рассматривается вопрос об обратном воздействии неосновных противоречий на основное, а также влияние основного противоречия эпохи на противоречия нашего общества в переходный период.
Разумеется, все эти формы классовой борьбы были тесно связаны между собой и находились в диалектическом взаимодействии.
Так же в целом складывалась обстановка и в ряде других стран, идущих к социализму, похожих на нашу в экономическом отношении.
Это не исключает на определенной стадии созревания некоторого временного нарастания остроты, без чего не может сформироваться ни одно противоречие.
Все это свидетельствует о том, что Ленин рассматривал критику и самокритику и как объективную диалектическую закономерность нового общества, и как большевистский метод воспитание кадров, т.е. всесторонне, но и в том и в другом аспекте видел в них форму разрешения неантагонистических противоречий.
Представитель механистического направления В. Сарабьянов писал: «В основном материализм отличается от других учений признанием, что все действия живого организма есть действия машины, механизма» (313, стр. 14).
Дискуссия 20 – 30-х годов освещена в ряде работ советских философов (см. 397, 256, 156, 345, 151, 184, 269, 241, 240).
«„Борьба противоречий“, т.е. антагонизм различно направленных сил, и обуславливает развитие» (60, стр. 75).
В статье М. Каммари о сущности и классовых корнях эклектики было показано, что эклектизм наиболее характерен для природы мелкой буржуазии и присущ преимущественно ее идеологам (см. 159, стр. 115).
За последние годы в СССР были опубликованы работы советских философов с обстоятельной критикой концепций современных буржуазных и ревизионистских антидиалектиков (см. 129, 194, 403, 244, 208, 199).
Материалы научной конференции Института марксизма-ленинизма, Академии общественных наук, Высшей партийной школы при ЦК КПСС и секции общественных наук АН СССР, посвященной проблеме «XXIV съезд и развитие марксистско-ленинской теории», публиковались в журнале «Коммунист», 1971, № 14, 15, и вышли отдельной книгой.
В аннотации к книге «Современные проблемы материалистической диалектики» указано, что «элементно-структурный подход к положениям диалектики» положен в основу работы (см. 331, стр. 365; см. также 135, 136).
Отметим лишь книги, в которых эти проблемы были рассмотрены и проанализированы за 10 лет – 1958 – 1968 гг. (293, 93, 233, 263, 52, 131, 205, 318, 341, 231, 387, 56, 177, 128, 225, 285, 34).
Ленинская постановка вопроса о будущем социальном единстве советского общества исследована в книгах советских философов (см. 303, гл. V; 204, гл. XI).
В данной работе прослеживается развитие материалистической диалектики прежде всего как целостной системы всеобщих принципов, законов и категорий, получивших относительно завершенное выражение на современном этапе в монографических исследованиях, коллективных трудах, учебных пособиях, программах вузовских курсов.
Но этим далеко не исчерпывается объем проведенной советскими философами работы по исследованию проблем материалистической диалектики. За эти годы успешно разрабатывались в общеметодологическом аспекте проблемы диалектики личности и общества (в работах Г. Гака, А. Курылева, Э. Струкова и др.), субъективного и объективного (в работах В.А. Лекторского и др.), национального и интернационального (в работах М.С. Джунусова, С.Т. Калтахчяна, Е.Д. Модржинской и др.), абстрактного и конкретного (в работах Э.В. Ильенкова, М.М. Розенталя и др.).
Разработка этих проблем имела большое значение для понимания диалектики социализма. Обзор этой проблематики дан в соответствующих статьях Философской энциклопедии (см. 368, т. 5, «Советская философская наука в СССР»), а также в других книгах (см. 208, 269, 240).
См. библиографию в конце тома.
Обзор этой дискуссии см. в журнале «Вопросы философии», 1958, № 12.
В пятой главе уже говорилось, что еще в 1932 г. в книге «Материалистическая диалектика» (см. 227, ч. 1) был поставлен на обсуждение вопрос об основном противоречии коммунистической формации и его специфическом выражении в условиях социализма.
В качестве примера можно привести освещение категорий причинности, необходимости и случайности. В работах Н. Бухарина, Л. Аксельрод и других представителей механистической ревизии марксизма категория причинности рассматривалась как важнейшая категория, подменяющая основной вопрос философии и якобы определяющая разделение философов на два лагеря – материалистов и идеалистов. К тому же причинность полностью отождествлялась с необходимостью, а случайность – с беспричинностью, и тем самым случайность исключалась из палитры категорий, имеющих объективное содержание. Н. Бухарин писал в «Теории исторического материализма»: «Строго говоря, никаких случайных, т.е. беспричинных, явлений нет. Явления могут представляться нам „случайными“, поскольку мы недостаточно знаем их причины» (60, стр. 42).
Кроме упомянутых трудов П. Федосеева имеется всего несколько специальных работ советских философов (см. 86, 118, 129, 207, 113, 208, 117, 226). В качестве неудачного примера следует назвать сборник «Ленинизм и диалектика общественного развития» (М., 1970), подвергнутый справедливой критике со стороны философской общественности. Фактически никаких реальных проблем диалектики мирового общественного развития книга не раскрывает.
Специфика, формы и пути разрешения противоречий социалистического общества раскрываются в книге П. Федосеева «Диалектика современной эпохи» (см. 363, стр. 137 – 172). Специально о закономерностях развитого социалистического общества см. в его книге «Марксизм в XX веке» (365а, стр. 566 – 579). Эти вопросы рассмотрены в предшествующих параграфах.
В тех случаях, когда это особо не оговаривается, выражения «диалектика как логика» и «диалектическая логика» рассматриваются как равнозначные.
Некоторые советские философы придерживаются в этом вопросе своеобразной и во многом характерной позиции, которая наиболее последовательно выражена Э. Ильенковым. Прежде всего он подчеркивает, и это совершенно справедливо, что проблема соотношения логики, теории познания и диалектики всегда остается у Ленина стержневой проблемой всех его специально философских размышлений. Анализируя ленинские положения, что диалектика есть логика и теория познания марксизма, Э. Ильенков акцентирует внимание на понимании диалектики как науки, в составе которой находят свое разрешение проблемы, по традиции обособлявшиеся от нее в виде логики и теории познания. При этом ленинское положение, что не надо трех слов, потому что это одно и то же, он трактует как тождество диалектики, логики и теории познания.
Понимание ленинских определений, и в частности термина «совпадение» как тождества, оспаривается теми философами, которые это совпадение рассматривают как выражение единства диалектики, логики и теории познания, как его соответствующее проявление. Проблема является исключительно сложной и требует ее углубленного и всестороннего решения на современном уровне развития научного познания и практики. Ниже мы еще вернемся к этому вопросу.
О возможности и необходимости различных направлений логико-методологического анализа науки см. работы П. Таванца и В. Швырева (349, 384).
Так, например, В. Черкесов продолжает и в настоящее время отстаивать ту точку зрения, что формальная логика «была и остается теорией метафизического способа мышления и познания». По его мнению, она «учит человека тому способу мышления, который Ф. Энгельс называл метафизическим» (см. 289, стр. 163, 168).
Обратим внимание на то, что, конечно, не все философы и логики, которые фактически именно таким образом подходят к разработке диалектики как логики и гносеологии, обязательно употребляют термин «содержательно-генетическое исследование познания». С другой стороны, не все те, кто употребляет этот термин, действительно являются сторонниками того подхода к разработке диалектики в указанном направлении, который мы обозначаем таким образом.
Необходимо отметить, что по вопросу исследования выводных процессов в диалектике среди советских философов и логиков нет единой точки зрения. Некоторые из них, как, например, П. Копнин, считают, что диалектика вообще не должна изучать выводные процессы, ибо это не ее предмет (см. 186, стр. 92, 326). В работах М. Алексеева, В. Черкесова и В. Мальцева отстаивается иная точка зрения, согласно которой в диалектике должны изучаться так называемые «диалектические умозаключения» типа «имманентной дедукции», «имманентной индукции» и т.д. Некоторые же философы, например М. Розенталь, занимают в этом вопросе промежуточную позицию (см. 307, стр. 380).
Более подробно об этих ошибках и вообще о дискуссии механистов и диалектиков см., например, в работах Л. Суворова, И. Нарского, П. Алексеева и др. (344, 256, 26).
Именно эти ошибочные взгляды некоторых советских философов и физиков использовались в дальнейшем буржуазными философами для утверждения того, что теория относительности отвергалась в СССР, ибо «она противоречила диалектическому материализму» (426, стр. 24). Такие утверждения содержатся в известной книге Ф. Франка «Философия науки» (см. 372, стр. 287), а также в работах многих других буржуазных философов (В. Бюхеля, Д. Журавского, З. Мюллера-Маркуса, Г. Веттера и др.).
Подробный анализ работ советских философов и ученых, проделанных в этом направлении за последние пять лет, содержится в статье «Советская философская наука перед XXIV съездом КПСС» (см. 328).
В работах Ленина неоднократно можно встретить формулировку и других методологических предписаний, правил, вытекающих из учения диалектики, например: «Когда решается какой-нибудь сложный и запутанный общественно-экономический вопрос, то азбучное правило требует, чтобы сначала был взят самый типичный, наиболее свободный от всяких посторонних, усложняющих влияний и обстоятельств случай и уже затем от его решения чтобы восходили далее, принимая одно за другим во внимание эти посторонние и усложняющие обстоятельства» (2, т. 6, стр. 328).
См. также «Вместо заключения» к данной работе.
Например: «Претензия, с которой диалектический инструмент выступает в качестве „единственно верного научного метода“, несостоятельна. Диалектический метод работает, как захотят глаза и руки того, кто им пользуется» (439, стр. 196).
Так, итальянский неотомист Ф. Морандини отстаивает необходимость неотомистского истолкования диалектики в противоположность марксистскому: в томизме проблема диалектики якобы «находит надлежащую постановку и определение» (482, стр. 341). С другой стороны, немецкий неотомист Я. Гоммес видит в томистской философии человека «спасительный противообраз человеческого бытия», противостояние «объективной, естественно-правовой и теистической метафизики диалектическому, т.е. чисто человеческому, изложению истины вещей» (442, стр. 307 – 308).
Показательно отношение Адорно к теории отражения. Отстаивая против экзистенциализма Хайдеггера «примат объективного», Адорно тем не менее отвергает теорию отражения как якобы теорию, отрицающую «спонтанность субъекта, двигателя объективной диалектики производительных сил и производственных отношений» (405, стр. 203). С другой стороны, признание единства теории и практики он выводит из «нерефлексивности» отражающей мысли, из ее бессилия и видит в нем источник «репрессивного общества» (405, стр. 204). Неспособность применить диалектику к теории отражения, связанная в то же время с явным непониманием тезиса Маркса о единстве теории и практики, здесь очевидна.
Здесь, конечно, идет речь не о гносеологических корнях иррационализма, как такового, но лишь о его взаимоотношениях с диалектикой. Более того, иррационализм чаще возникает как альтернатива диалектике, а не превратное ее истолкование.
Применительно к собственно теологии этот тупик выражен словами К. Барта: «В качестве теологов мы должны говорить о боге. Но мы люди и как таковые не можем говорить о боге. Мы должны осознать и то, и другое, долженствование и неспособность, и именно этим оказывать почтение богу» (408, ч. I, стр. 199).
Бердяев выразился еще грубее, сказав, что рационалистические «гносеологи – паразиты науки» (41, стр. 69).
«Есть ли на свете что-нибудь, кроме логики?» – вопрошал Трубецкой. И отвечал: «По Гегелю, строго говоря, нет» (354, т. II, стр. 340).
В советской историко-философской литературе консервативное гегельянство было уже кратко рассмотрено и оценено в шеститомной «Истории философии» (см. 156, т. IV, стр. 65 – 70). Более детальный анализ его содержится в «Истории философии в СССР» (см. 157, т. III, стр. 312 – 321). Имеются работы специального характера по этому вопросу.
Это мнение было широко распространено. Например, Платонов-Гиляров отмечал, что первое гегелевское Sein – это такое «ничто», о котором и «сказать нечего».
Мистическая интуиция в ее «диалектизированной» форме располагает (по Булгакову, «развивавшему» Вл. Соловьева) и своеобразным категориальным аппаратом вроде противоположных начал – «мужского» и «женского», единство которых образует «божественную Софию», «софийный дух человека» и т.п.
Нелогично, конечно, и даже комично то, что Бердяев полагает возможным с помощью своего метода исследовать «диалектику души» «в начале XX века в поколении коммунистов» (42, стр. 78).
В этом пункте концепция Бердяева совпадает со взглядом Лопатина, у которого также «осмысленная» связь причины и следствия не может быть ничем иным, как связью между волевой активностью (причинением) и ее результатом (следствием).
В свете такого понимания свободы становится понятным несогласие Бердяева с Сартром, которого он характеризует как «раба объективности, мира вещей». Это подмеченное Бердяевым «рабство» Сартра проистекает, по его словам, из отрицания французским философом «тайны» трансцендентной реальности и конечной причины творческой активности человека, т.е. из непризнания бога.
Если у Гегеля свободная воля есть в конечном счете результат естественных склонностей и влечений, то у Бердяева она – исходный пункт всех влечений и намерений субъекта.
Следует отметить, что в «советологии» придают весьма большое значение проблеме соотношения марксистской и гегелевской диалектики и шире – Маркса и Гегеля вообще. В этой связи И. Фетчер пишет: «Скажи мне, как ты определяешь отношение Маркса к Гегелю, и я могу сказать тебе, что за марксизм ты избрал, – так можно было бы модифицировать знаменитое изречение Фихте» (428, стр. 45). Поэтому некоторые «советологи», например авторы статьи о Гегеле в «Сравнительной энциклопедии», отмечают, что «отношения между гегелевской и Марксовой диалектикой значительно более сложны, и здесь также нельзя удовольствоваться формулой, согласно которой гегелевский абсолютный идеализм и Марксов диалектический материализм представляют собой противоположности…» (433, т. II, стр. 1212).
Этот доклад базируется в основном на статье автора (см. 450, стр. 80 – 98).
Следует заметить, что в четвертом и пятом изданиях вторая фраза снята.
Указатели составлены Е.А. Сафроновой.