В 1793 году, в достаточной степени насмотревшись на кровавое торжество Революции, Кастаньетт решил, что лучше ему пойти в солдаты и отправился к дяде, который был тогда сержантом знаменитого полка санкюлотов.
Мне не хотелось бы, дети мои, чтобы вы подумали, будто эти самые санкюлоты[1] ходили совсем без штанов, как какие-нибудь шотландцы, которые предпочитают юбки. Нет, санкюлотами называли самых яростных республиканцев, и только из-за того, что они носили вместо коротких штанов с шелковыми чулками длинные брюки из грубой материи, а это считалось в те времена ужасным нарушением правил хорошего тона.
Итак, Кастаньетт уехал в Тулон, предстал там перед самим Бонапартом и так понравился молодому военачальнику, что тот приказал немедленно принять новобранца в батальон департамента Кот-д’Ор, который сразу же был послан в атаку на Гибралтар.
17 декабря солдаты пошли на приступ, и юный Кастаньетт проявил такие чудеса храбрости и так напропалую рисковал, что английским ядром ему оторвало левую руку. Заглянув в походный лазарет, где лежали раненые, Бонапарт увидел там своего отважного рекрута.
— Как?! Ты уже покинул поле боя?!
— Ни в коем случае, мой командир! Как только я смогу снова взяться за оружие, я стану служить своему Отечеству!
— Сколько тебе лет?
— Двадцать три года.
— Как мне жаль, что тебя так покалечили! Я всем сердцем сочувствую тебе!
— Вы очень добры, мой генерал, но не стоит так уж меня жалеть и тем более сочувствовать. Понимаете, в левой руке у меня как раз начинался чертовски мучивший меня ревматизм, а теперь я совсем выздоровел от него.
— Капитан, — обратился Бонапарт к одному из своих адъютантов, — прикажите пришить сержантские нашивки к рукаву этого славного воина: они помогут ему скорее, чем повязки лекарей!