III

Керч постучал в дверь и вошел, услышав ответ, донесшийся из глубины комнаты. Ширло сидел за столом, откинувшись назад, с очками на лбу, и смотря на входящего ясным взглядом, словно требуя говорить по существу. Его огромное тело, казалось, было с размахом скроено по каким-то древним, уже не существующим лекалам. Керч чувствовал себя словно перед лицом существа из другого материала, и тяжеловесность профессора от этого впечатляла еще больше. Он неловко поклонился, закрыл двери и подошел к столу. Профессор едва заметно кивнул ему и застыл в ожидании.

— Господин профессор, я хотел бы рассказать вам об одном деле.

Самое трудное было начать. Керч проглотил ком в горле и продолжил:

— Но вы должны мне пообещать, что не используете это во зло.

Ширло гневно тряхнул головой:

— Что еще за условия?

— Речь идет о нашей работе, доктора Завады и моей, — продолжал Владислав, отчетливо пытаясь придерживаться плана разговора, чтобы не потерять путеводную нить.

Ширло вдруг наклонил голову так, что его седые волосы стали особенно заметны на фоне спинки кресла. Повернувшись в сторону говорившего лицом с гигантским бугристым лбом, он замер.

— Я могу вас попросить об этом одолжении, профессор?

Тот едва заметно кивнул, не поднимая головы.

— Говорите.

— Мы давно уже хотели поделиться с вами результатами исследований, но, учитывая возможные непредвиденные последствия, коллега Завада желал дождаться полного их завершения, чтобы избежать схематичности мышления.

Керч отчаянно пытался выбраться из лабиринта риторики.

— Вы знаете о наших исследованиях с самого начала, то есть с того времени, когда доктор Завада заинтересовался удивительными случаями регрессивного развития новообразований после взрыва атомной бомбы в Хиросиме. Его идея заключалась в том, чтобы использовать атомы серы, которые находятся в правозакрученных аминокислотах раковых белков, для выделения и распада ядерных нейтронов. Опыты вызвали массовую гибель морских свинок, которая так удивила сотрудников клиники. Однако Завада требовал окончательной проверки достигнутых позитивных результатов… и решил, что следует провести эксперимент на человеке…

Ширло поднял голову так неожиданно, что Керч испугался.

— И?.. — спросил профессор. Его глаза сверкнули стальным блеском.

— Завада подвергся облучению быстрых электронов и ввел себе изотоп серы… — ответил Керч, ускоряя речь, словно готовясь взять барьер.

Взгляд серых глаз прояснился, и Керч, проглотив комок в горле, добавил:

— О том, чтобы это был именно он, решил жребий, случайность.

— Ясно, — нетерпеливо кивнул профессор. Глаза его исчезли под нависшими бровями.

— Действительно, та раковая ткань, которую Кшишт… Завада вколол себе в правую икру, была разрушена молниеносно… Мы решили, что эксперимент удался. Однако два дня назад доктор Завада, не поставив меня в известность, снова подвергся облучению с целью, как он сказал, определения количественного различия между лечебной и смертельной дозой…

Профессор не дрогнул. Только глубокие морщины на его лбу застыли, как трещины в камне.

— Кальций в костях, подвергшихся воздействию быстрых частиц, приобрел свойства радиоактивного распада и продолжает распадаться, — закончил Керч, дыша, как после тяжелого бега.

— В чем это проявляется?

— Кроме побочной невралгии, костный мозг на облученном пространстве полностью утратил способность вырабатывать кровяные тельца. Это злокачественная анемия, продвигающаяся вдоль кости; единственным спасением мне представлялась ампутация.

Он снова увидел светлые глаза профессора, от взгляда которых уклонился, повернув голову в сторону.

— Представлялась… Но коллега Завада вчера отказался, а сегодня… уже были атакованы кости таза. Распад идет дальше, вызывая незначительные изменения в нервах.

Он замолчал, набрал воздуха. Обеими руками оперся о стол, край которого вдруг повлажнел под пальцами, и выдохнул:

— Это вопрос нескольких, максимум десяти, дней. — И умолк.

Ширло, сгорбившись над столом, сидел неподвижно.

— И только теперь вы мне это рассказываете? — сказал он спокойно, но с издевкой. — Да?

Керч, очень бледный, держался за стол.

— Я не мог уже… дальше один… — пробормотал он.

— Ясно. Завада все это понимает? — спросил профессор, не глядя на Керча.

— Да, последние три дня он продолжает нашу работу и возвращается по вечерам в клинику, чтобы… чтобы успеть.

— Чтобы успеть? — Профессор медленно повторил два этих слова. — Не знаю… не могу знать симптомов такой болезни, тут вы ориентируетесь лучше меня. — Он говорил спокойно, разглядывая что-то очень важное за краем стола, как если бы выдвинул ящик. — Были попытки лечения?

— Были, как только начал падать уровень эритроцитов. Камполон, конечно, не помогал… но, ut aliquid fieri videatur[3], я пробовал все… вчера достал пол-литра крови. Я не мог ему дать свою, потому что у меня другая группа, — добавил он шепотом, а Ширло вдруг посмотрел ему в лицо, искривленное и потемневшее, — так много муки было в этих словах.

Подождав минуту, пока Керч, с трудом придя в себя, выпрямился и наконец оторвал руки от стола, профессор откинулся назад, словно чего-то ожидая.

— Завада хотел бы показать господину профессору результаты нашей работы, это целая теория распада… Но мне кажется, что он не знает, как это сделать. — Керч поднял руку ко лбу, посмотрел на нее с удивлением и безотчетно опустил.

— Если меня обязываете не вмешиваться, тем более что ничего уже… — Ширло пожал плечами, встал, огромный и сутулый, и подошел к окну. — Вам известен дальнейший, предполагаемый ход болезни?

— Да, картина заболевания точно такая же, как у морской свинки. Поочередно будут атакованы длинные кости, затем плоские, наконец — костная основа черепа… Это конец…

Ширло смотрел на сумрачную зелень шумящего парка.

— Ну хорошо, идите к себе. Завада в лаборатории?

— Да.

— Лучше не оставлять его одного, — сказал Ширло таким странным тоном, что Керч, пятившийся спиной к двери, остановился.

— Господин профессор, если… если нужно… если вы возьметесь за эту работу, то я всегда готов…

— Идите уже, — со злостью сказал Ширло и отвернулся к окну.

Керч дернул дверную ручку и выбежал, обливаясь потом, в темный коридор.

Загрузка...