История одного ужина

— Но Макелла приказал ему явиться! И он пришел.

Кир поморщился — мои глупые вопросы мешали ему сосредоточиться, думая о чем-то своем. О чем-то более важном, чем ерунда, которой интересуется юрист, ни черта не смыслящий в такой сложной материи, как чары и церебрус.

— Я, кажется, уже говорил об особенностях его мышления?.. Неужели и после этого неясно?

— Не очень, — призналась я, — Точнее, не до конца.

Во взгляде Кира читались все эпитеты, которыми он мысленно меня наградил. Среди них явно нашлось много нетактичных и откровенно грубых, но все они были заслуженными. Я и в самом деле смутилась.

К счастью, заговорил Марк.

— Эти твои цепочки… Ну, вариативность и остальное… Серв может сам обходить и этот запрет?

— Хоть у кого-то голова на плечах, — вздохнул Кир, — Уверен, еще два или три повторения — и вы…

— По-моему, если я застрелю Кира, это будет большей услугой человечеству, — как бы в забытьи пробормотал Марк, протягивая руку к кобуре, — В конце концов от серва и в самом деле есть толк…

Кир сердито засопел.

— Для мыслящего существа создать настоящий запрет практически невозможно, будто сами не знаете! Да, Ланселот обязан слушаться лишь тех приказов, которые исходят от хозяина. А вы сами часто ли выполняете приказы Христо? Думаю, серв вполне может выполнить приказ постороннего лица, весь вопрос в форме.

— Форме? Какой форме?

— Форме его восприятия, конечно. К примеру, если господин Макелла приказывает серву Ланселоту зайти в дом, последний этого выполнить никак не может — ему это запрещает блок. Но если серв Ланселот немного подумает и придет к выводу, что это действие отвечает его интересам, он может выполнить его самостоятельно, просто потому, что это его воля, а приказ господина Макеллы игнорируется. Понятно?

— Он выполняет только те приказы, которые ему подходят, — сказала я негромко, — Однако!

— Вроде того. Милая особенность, неправда ли? Однако меня сейчас беспокоит не это.

— Тогда что?

— Если этот железный болван с первой минуты вывалил на нас столько сюрпризов, сколько еще он приберег?

— Откуда нам знать?

— И верно. Проблема однако в том, что выяснить это самостоятельно я тоже не могу.

— Кажется, кто-то из присутствующих здесь имеет в некотором роде отношение к чародейству? — невинно поинтересовалась я. Глаза Кира сверкнули — насмешек над своим талантом он не терпел, однако же и возразить, по большому счету, толком не мог.

— Слишком много нестандартных решений, — признал он, — Эти умники из «Ониса» воплотили слишком много смелых ходов, проблема лишь в том, что одновременно… Комиссия имперских чародеев не смогла разобраться в его церебрусе, а вы ждете, что я вскрою его за пятнадцать минут? Возможно, мне что-то и удастся выяснить, но сколько это потребует времени — я сказать не могу. И результат тоже не гарантирую.

— Замечательно, — Марк откинулся на спинку кресла, — У нас есть два дня чтобы осудить этого серва или оправдать его, при этом из трех работников Общества двое — неуклюжие дилетанты, не способные что-либо выяснить, а третий открыто признает себя недостаточно квалифицированным в вопросе. Возможно, настала пора применить более надежные методы?.. Таис, у вас не найдется свежей кофейной гущи?

Но Кир не дал Марку возможности долго упиваться триумфом.

— «Ониса» нет, — сказал он достаточно хладнокровно, — Это значит, что мы не можем связаться с их чародеями. По крайней мере его нет в Трапезунде, и куда он делся — большой вопрос. Можно попытаться навести справки в магазинах, торгующих сервами, не исключено, что где-то в нашем городе продали еще пару схожих сервов, но шанс на это невелик… Как я уже говорил, партия предельно маленькая, найти в столь короткое время его родственников — едва ли выполнимая задача.

— Значит?.. — осторожно сказала я, увидев, что Кир ушел в свои мысли с головой.

— Должна быть документация, — тихо, но отчетливо сказал растрепанный чародей, поднимая горящие глаза, — Бумажка. Книжка. Текст. Ни один серв не выпускается без технической справки, должна быть и у этого остолопа. Возможно, если мы ее отыщем, узнаем еще кое-что о характере господина отравителя.

— Возможно, нам и не придется искать, — заметила я, — Ланселот, тебе известна брошюра, которая была в комплекте с тобой? Справочник технических характеристик твоей модели?

Он ответил сразу же.

— Я знаю ее.

— Где твой хозяин держит ее?

— В кабинете, на второй полке секретера.

Мы с Марком поднялись на ноги одновременно. Не было нужды даже переглядываться.

К дому покойного господина Иоганеса мы подъехали уже в полной темноте — ранняя весна Трапезунда торопливо набросила на город темную шаль, не нарушаемую даже луной — настоящий подарок для воров, грабителей, шантажистов — и еще работников «Общества по Скорейшему Ремонту и Наладке». Марк оставил спиритоцикл за квартал до места назначения, к дому мы подходили пешком. К счастью, особняк господина Иоганеса располагался в том районе города, где с наступлением темноты жизнь практически замирала — здесь не сновали подозрительные личности, не бродили по тротуарам пьянчуги, не колесили припозднившиеся извозчики. Единственной опасностью был бы патруль милициантов, но на протяжении всего пути нам не встретился ни один.

— Хороший дом, — оценил Марк, обозревая фасад, — Не чета нашей развалюхе. Как думаете, может бросить нам все это чародейство и основать общество кредита? Судя по всему, гораздо более прибыльное дело.

— Из Христо получился бы отличный управляющий, — с готовностью согласилась я, — Мне пришлось бы переквалифицироваться в делопроизводителя, а вы с вашими талантами возглавили бы отдел по взысканию проблемных активов. Думаю, даже для Кира нашлось бы место.

— Как хорошо, что таким самоуверенным, вздорным и легкомысленным оболтусам как мы никто в здравом уме не доверит ничего подобного, — с чувством сказал Марк, — Я смотрю, у вас уже есть план действий… Но почему не с черного хода?

— В наше время на замках черного хода не экономят, — я пожала плечами, — И врядли мы сумеем выломать дверь даже объединенными усилиями.

— Парадный ход опечатан. Я не сомневаюсь в ваших талантах относительно взлома обычных замков, дорогая Таис, но мне помнится, что вы сами говорили, будто бы зачарованные замки вам не под силу. Здесь же зачарованная печать милициантов, что неудивительно на месте преступления.

— Именно, — согласилась я, — Стоит ее нарушить — и поднимется настоящий шум. Но мы можем брать пример с нашего подозреваемого — не стоит идти напрямик там, где можно схитрить, ведь правда же?

— Цепочка?

— Цепочка.

Печать милициантов на двери напоминала что-то вроде часов без циферблата — небольшой цилиндр, наполненный бесшумно двигающимися шестернями, за которыми угадывалось тусклое розовое марево чар. Стоит открыть дверь, не приложив соответствующего ключа, как чары придут в действие. Марк смотрел на механизм с явным опасением. Он не любил зачарованную технику, которую слабо знал. Здесь же поводов для опасений было куда больше.

Я протянула руку и аккуратно, задержав дыхание, постучала в дверь — три раза быстро, потом четыре раза медленно, с расстановкой, и еще два раза быстро. Марк наблюдал за моим действиями с неподдельным интересом, но когда печать, издав короткий писк, упала наземь, не удержался от изумленного возгласа.

— Однако недурно для человека, который не терпит зачарованных вещей, — пробормотал он, — Признайтесь, вы чародей?

Я рассмеялась. Скорее оттого, что задуманное получилось так быстро и ловко.

— Не поверите, старая студенческая легенда.

— О чем это вы?

— Когда я грызла гранит имперской науки, среди студентов ходил слух о том, что чародей, разработавший еще лет двадцать назад зачарованные печати для милициантов, был весьма… нечист на руку. И любил наведываться на места преступлений с корыстными целями, для чего и создал простой способ снимать защиту. Глупо звучит, неправда ли? Думаю, это неправда. А вот то, что милициантам иногда бывает необходимо срочно проникнуть на место преступления, чародеи же и чародейские ключи — довольно нечастные вещи в обиходе — истинный факт. Ну пойдемте же, раз открыто.

Внутри было темно, пахло так, как и должно пахнуть там, где уже две недели не появлялось человека — застоявшимся воздухом, пылью, но еще сильнее — гнильцой. Вероятно, милицианты не удосужились убрать останки последнего обеда покойного — и те теперь догнивали. Марк включил зачарованный фонарик, предусмотрительно вынутый из кармана — круг мягкого света упал на пол и заскользил по паркету, выхватывая то изогнутые журавлиные ноги высоких стульев, то приземистые кожаные диванчики. Обстановка, несмотря на нехватку света, виделась роскошной, но без особого вкуса. По крайней мере я бы врядли смогла тут жить.

«Здесь убили человека, — шепнула притаившейся летучей мышью в темноте мысль, — Конечно, ты врядли согласилась бы тут жить!». Наверно, я вздрогнула — Марк сделал движение, как будто собирался положить руку мне на спину. Пришлось сказать:

— Все в порядке, ничего. Просто… темно. Не люблю темноту.

— Иногда темнота скрывает вещи, которых лучше не видеть, — заметил Марк. Судя по сухости его голоса, он успел заметить что-то нехорошее, — Это столовая, идемте дальше.

— Отчаянно спертый здесь дух, — пожаловалась я, — Неужели так воняют остатки еды?

— Нет, — лаконично ответил Марк, торопливо открывая передо мной следующую дверь, — Боюсь, воздух испорчен лично господином Иоганесом. По крайней мере мне хочется надеяться, что не его бренные останки я наблюдаю рядом со столом. Идемте, Таис!

— Но разве милицианты…

— Его оказалось слишком много. Слишком. Теперь я понимаю, отчего этот яд больше не производят. И верно отвратительное зрелище. Таис, может не было смысла в этой авантюре? Если господин Макелла оказался способен наложить руки на вещественное доказательство в виде серва, может ему стоило бы доверить и похищение его бумажек? Что думаете?

Я ответила не сразу — слова пришлось предварительно взвесить. Но, в конце концов, скрывать что-то от Марка было бесполезно.

— Не хочу ставить господина Макеллу в известность о нашей, как вы выразились, авантюре.

— Почему?

Я вздохнула. Когда идешь в мертвой, пахнущей гнилью, тишине чужого дома, слышишь только скрип паркета под ногами, а видишь лишь отблеск фонарика, желание беседовать куда-то пропадает. Но в голосе Марка сквозило настоящее любопытство — и не удовлетворить его я не могла.

— Господин Макелла сдал нам серва на руки, полагая, что в этой истории фигурирует лишь один подозреваемый. Проблема в том, что история может представать в другом свете, если взглянуть на нее другими глазами. Она может даже оказаться совсем-совсем другой историей, верно? Так вот, в той истории, которую вижу я, подозреваемых немного больше.

— Хм. Что-то подобное я и предполагал… И сколько же?

— Пять.

Раздался грохот — это Марк, замешкавшись, врезался в кресло. Я вздрогнула.

— Ради Бога, потише!

— Простите. Но почему пять, Таис?

— Все просто, Марк, четыре человека и один серв. Это ведь как раз пять, кажется. Ведь так?

Я ожидала, что Марк опять во что-то врежется, но он был начеку. В темноте я слышала лишь его сосредоточенное дыхание. Марк никогда не задавал вопросов, не попытавшись самостоятельно переварить сведения. Жаль, что его общество даже на протяжении долгого времени не помогло мне выработать подобную привычку.

— Слушайте… Не понимаю, — наконец сдался он, — Значит ли это, что вы подозреваете и самого Иоганеса? Ведь это было бы… э-э-э… глупо.

— Глупо — хвататься за ту идею, которую вам старательно подбрасывают, — вспылила я и почти тот час была за это наказана — моя нога самым болезненным образом врезалась в дверной косяк, — Ой! А дьявол… Черт бы побрал эту темень! Это азы криминалистики, дорогой Марк, если где-то убивают человека, первый круг подозрения — все те, кто находились рядом с ним. Вообще все. Не исключая его самого. И только со временем, выявляя новые детали и выстраивая схему, можно создать второй круг, более узкий, а затем и…

— Самоубийство? Пригласить на ужин трех старых приятелей и на их глазах откушать крысиного яда? Вот уж точно странный метод. Да и нечасто приходится слышать о самоубийцах, которые готовы на такую мучительную смерть.

— Во-первых, про мучительную смерть он мог ничего и не знать, — возразила я горячо, — Он не чародей, как и мы, а значит не мог знать про эту «маленькую чуму». Редко кто разбирается детально в ядах, а уж в зачарованных…

— Мне приходилось слышать об отравлениях. Обычно это совершают в одиночестве, знаете ли. Как минимум для того чтоб окружающие вовремя не пришли на помощь, да и вообще — падать бесчувственным трупом на глазах у приятелей — несколько дурной тон. Но, может, дело в моем воспитании, я вырос в Никее, а там, знаете ли, несколько более строгие нравы…

Марк никогда не славился умением хорошо острить. Я оборвала его, не дожидаясь продолжения.

— А если именно в этом и заключалась его цель?

— Поясните.

— Здесь опять же два варианта. Первый — он желал переселиться в другой мир во время веселого застолья, в окружении друзей и вина. Он был банкиром, а таким людям обычна чужда поэзия. По крайней мере я, даже не зная его, с трудом представляю, как он в полночь выпил бы бокал отравленного аира, лег на задрапированную черным бархатом кровать и положил бы себе на грудь багровую розу… Может быть, ему просто не хватало смелости чтобы покончить с жизнью в одиночестве. А тут — другое дело. Звон бокалов, тосты, разговоры, верный слуга незаметно подносит отравленный кусок — и до свидания. Как?

— Мрачно, — признался Марк, — Я, однако, тоже не банкир, а значит врядли пойму его образ мыслей. Что со вторым вариантом?

— О, он еще более банкирский, чем первый. Месть. Хладнокровная просчитанная и выверенная месть. Ее принято подавать холодной.

— Но только тогда, когда повар хорош… — задумчиво протянул Марк, — Иоганес хотел чтоб в его смерти обвинили сослуживцев?

— Почему бы и нет? Серв вне подозрений — милицианты еще не знают толком, что такое «Онис» на самом деле, а когда узнают — их залихорадит, уверяю. В самоубийство преуспевающего счетовода тоже мало кто поверит. А значит остаются лишь трое.

— Тогда он плохо подготовился — нет ни одной улики, указывающей на человека-отравителя. Что же это за месть, если все трое без проблем выпутываются из истории, да еще и уносят главное вещественное доказательство?

— А что если объектом мести был не кто-то из троих, а нечто большее?

— Кхм?

— Если Иоганес хотел свести счеты с Кредитным Товариществом «Макелла-Склир-Исавр»? Стойте, это ведь кабинет?

— Судя по всему. Если нам нужен секретер, я его вижу.

— Я же вижу письменный стол и кучу документов… Поможете?

— Разумеется. Полагаю, проще будет прихватить все с собой, чем пытаться что-то разобрать тут… Яне волнуйтесь, я взял сумку.

Луч фонарика, отразившись в зеркале, выхватил часть лица Марка. И угол большой улыбки.

— Вы ведь с самого начала знали, да? — спросила я, охваченная внезапной догадкой.

Уточнять не понадобилось.

— Я долго с вами работаю, Таис. Вы сами вызвались поехать со мной и участвовать в организованном взломе. Так неужели это было ради какой-то технической брошюры? Вы, юристы, обожаете засунуть нос в чужие документы.

— Будет вам… — пробормотала я, несколько уязвлено. Все-таки быть предсказуемой — тоже не лучший вариант, — Это поможет нам понять не только самого Иоганеса, но и все это Кредитное Товарищество, с которым, мне кажется, не все чисто.

— Беру на себя шкаф и сервант… Светите мне… И можете рассказывать дальше.

— Что, если бедняга Иоганес решил покончить с собственной конторой?

— К чему?

— Мало ли. Есть много причин, по которым организованная группа людей может обидеть одного человека. А если уж дело касается больших денег… Иоганес не мог уничтожить Товарищество физически, но удар по репутации иногда может быть смертельным.

— Общественный резонанс, понимаю.

— Ага. Посудите сами, четверо крупнейших банкиров ужинают вместе, после чего один из них лопается как переспевший плод, напичканный крысиным ядом. Ничего себе заметка для газет? Сторонний читатель, также не верящий в сервов-убийц, будет трактовать это однозначно — банкиры, ссорясь, травят друг друга почем зря. Возьмете ли после этого вы кредит в таком Товариществе? Выпьете ли у них в гостях чаю?..

— Однако они извернулись.

— Возможно, Иоганес их недооценивал, и они успели заткнуть рот газетам. Не имею удовольствия знать господ Склира и Исавра, но господин Макелла показался мне очень устремленным и практичным.

— Мне кажется, вы уже обзавелись основной версией, — пропыхтел Марк, вытаскивающий из шкафа целые кипы пыльных слежавшихся документов, — Не очень-то объективно. У нас нет ровно никаких оснований полагать, что это было самоубийство.

— Нет есть! Серв!

— Потише пожалуйста… И фонарик пониже. Благодарю. Что — серв?

— Он настроен на выполнение команд лишь своего хозяина, — напомнила я, — Никто из присутствующих не смог бы заставить его накормить Иоганеса отравой! А вот сам он — отлично. Серв беспрекословно слушается его, и он может обойти запрет на убийство. Ланселот глупо смотрится в качестве убийцы, но как инструмент он идеален. Что скажете?

— Самоубийство при помощи серва… Такое уже было, помните, в феврале? Какой-то сумасброд заставил домашнего серва поднять полуторатонный сейф, лег под него, а потом заставил его выпустить груз? Газеты пировали недели три. Конец прогрессивного девятнадцатого века — и на тебе, сложнейший механизм, вершина творчества имперских чародеев — по сути сложная петля для висельника!

— Тише… Ничего не слышите?

Марк замер.

— Нет. Звук?

— Показалось.

Круг света, в котором Марк возился со шкафом, несколько раз мелко дрогнул — и причина тут была не в зачарованном фонаре. Я с отвращением заметила, что у меня дрожат руки. Страх, все время круживший где-то в вышине черной птицей, стал спускаться, топорща острые крылья.

«Прекрати, — сказала я самой себе, концентрируясь на том, чтоб заставить руки повиноваться, — В этой истории, скорее всего, тебе нечего боятся. Если здесь и замешан очередной безумный серв, он находится на расстоянии в несколько километров от тебя».

— Мне нравится ваша теория, — говорил тем временем Марк, не заметивший моего внезапного приступа страха, — Она, как и все прочие ваши теории, смела, не боится самым решительным образом трактовать обстоятельства и все такое. Но если я еще выполняю роль прокурора, мое слово — серв.

— Уверены в виновности Ланселота?

— Да. Не доверяю железу, которое становится слишком умным. Помните историю про браконьера?

— Не очень. Какого-то беднягу разорвало на части зачарованным ружьем вроде бы…

— А знаете, отчего? Он метил в зайца, а на зайцев был не сезон. Чары в его новеньком ружье, встретив такой парадокс, вышли из под контроля. От горе-охотника остались лишь сапоги да шапка. Кажется, чародеев в итоге даже оправдали, не помню…

Мне опять почудился звук — точно недалеко от нас кто-то царапнул когтем по паркету. Металлическим таким холодным острым когтем. Этот звук отозвался где-то внутри меня дрожанием какой-то крошечной жилки. Чтобы руки не начали опять дрожать, я заговорила:

— Значит, у каждого из нас есть свой подозреваемый, у меня — Иоганес, у вас — серв Ланселот. Однако не стоит забыть об еще трех — Макелле, Евгенике и Диадохе.

— Банальное отравление?

— Почему бы нет? Деньги — отличный соус для крысиной отравы. Там, где Кредитное общество — там много денег. Много поводов свести друг с другом счеты, а наш покойник был не просто каким-нибудь секретарем, в его руках была отчетность Товарищества, а это кое-что да значит.

— Он мог найти что-то, что не понравилось его сослуживцам, да?

— Именно поэтому мы и собираем документы, Марк.

— Да уж понимаю. Но если отравой его угостил кто-то из своих, то кто? Евгеник и Диодох — мелкие мушки. Один глава наблюдательного совета, другой — и вовсе секретарь. Конечно, я плохо знаком с кредитным делом, но мне кажется, что в этих должностях значительными аферами заниматься сложно.

— Это заметные должности, пусть и не связанные с деньгами непосредственно, — возразила я, — Каждый из них мог контролировать какие-то суммы. Уж точно не мелкие мушки, как вы выразились. А вот Макелла врядли тут завязан. Нет, должность у него как раз самая подходящая, тут другое… Если бы он даже нашел способ подсыпать Иоганесу яд, к чему было после его смерти обращаться к нам? Прошло две недели, шумиху удалось замять, милицианты тоже спустили дело на тормозах, к чему ворошить прошлое? Убийцы так себя не ведут. Я бы сказала, Макелла и в самом деле хочет найти…

Закончить не удалось. Совсем рядом что-то коротко звякнуло и, хотя звук сам по себе не был зловещим, я вздрогнула — слишком уж не вязался этот звук с пустотой большого кабинета, в котором мы с Марком были вдвоем.

— Слышали? — тихо спросила я, опять борясь с собственными пальцами.

На этот раз он слышал. Марк медленно разогнулся, отстранился от шкафа. Я не видела его лица, но когда он повернул голову к двери, но меня поразило то, как вдруг окаменели его плечи и спина. Точно секунду назад дышавший человек вдруг обратился в камень или ледяную глыбу. И, хоть массивный стол скрывал от меня то место, куда смотрел Марк, мне вдруг впервые за сегодня стало по-настоящему страшно.

— Марк!

— Тс-с-сс.

— Марк!

— Тише, Таис.

Когда я увидела его шевелящиеся губы и услышала голос, стало немного легче, но его поза, его взгляд — все это было дико и странно. Очень медленно повернув голову, он сказал мне:

— Не шевелитесь. Пожалуйста.

Сердце, уколотое ядовитым шипом предчувствия, забилось быстрее, разгоняя яд по всему телу. Неизвестность — ужасная вещь. Следующие три или четыре секунды показались мне растянувшимся часом. Я стояла неподвижно и смотрела на Марка, а тот смотрел куда-то в сторону, отстраненный, молчащий и какой-то незнакомый.

— Таис… — наконец прошептал он, — У нас некоторые проблемы. Нет. Стойте на месте. Умоляю, не шевелитесь. Замрите как статуя. Вот так. Отлично. Все хорошо. Просто стоим на месте и ничего не делаем.

— В ч-чем дело? — язык предательски зазвенел о зубы как сосулька. Но видимо и без моего голоса было все понятно — Марк осторожно улыбнулся мне одними губами.

— Макелла, — сказал он, — Сволочь. Не предупредил. Этот Иоганес любил механические игрушки даже больше, чем я думал.

— Что? Что там? Бога ради…

— Тс-сс! Можете говорить, но тихо. И ни малейшего движения. Аранеола. Прямо у двери. Можете посмотреть.

Сперва я не видела ничего. Луч фонарика все еще был направлен на Марка, поэтому все, что не попадало в яркий конус света, можно было едва различить. Мебель, светильники, диван — все это маячило серыми призраками, чью форму нельзя было точно угадать. Я медленно, очень медленно повернула руку с фонарем. Марк предостерегающе шикнул, но я и так замерла. То, что он назвал Аранеолой, было достаточно близко чтобы я могла его рассмотреть.

Сперва я просто увидела блеск стали на полу. Так может блестеть оброненная булавка или металлическая пуговица. Просто мягкий блеск полированной стали. Глаза привыкали к темноте медленно, но металлический предмет у порога вдруг пришел в движение и его контуры на миг обозначились в зыбком зачарованном свете. Что-то не очень большое, но сложной формы. Гладкие иглы, изогнутая металлическая пластина, что-то еще, мелкое, находящееся в постоянном движении, смутное…

— Я идиот, — сказал Марк, превратившийся в статую, но оставшийся прежним Марком, — Проклятый идиот. Мог подумать. Ведь если банк… Большие деньги… Должна быть защита.

Он говорил короткими рубленными фразами, возможно не хотел делать лишние движения губами. Или же был слишком напряжен для того чтобы контролировать себя полностью.

— Если вы сейчас все не объясните, я побегу, — выдавила я, не спуская взгляда со странного предмета. Он был небольшим, размером меньше кошки, наверно, но его кажущаяся неподвижность в сочетании со стальным блеском отчего-то казались мне пугающими.

— «Аранеола». Домашний защитный механизм. Не серв, просто чары и сталь. Много быстрой стали.

— Боже… Охранник?

— Да. Небольшой, но шустрый. Впрыскиватель на лапах.

При слове «лапы» страх протянул по позвоночнику колючую шипастую плеть. Представилось что-то жуткое. Крадущееся в темноте на стальных лапах. Поддаваться страху было нельзя, но страх перестал быть просто чувством, он обрел плоть. Я ощущала его присутствие вокруг себя, сам воздух обратился загустевшей пеленой страха, тело омертвело, утратило чувствительность и только где-то глубоко внутри тревожно билось сердце.

— Реагирует на движение. И температуру тела. Настигает, потом вспрыскивает зачарованный снотворный коктейль. И вызывает милициантов. Забавная штука. Бога ради, Таис, не вздумайте падать в обморок!

— Я… Слушаю. Ничего. Все в порядке.

— Он у порога. Медленно подходит. Он засек, где мы находимся, и теперь пытается определить точно. Готовится.

— Стреляйте!.. — прошептала я в отчаянье.

— Не могу, — с сожалением сказал Марк, — Оно быстрее. Не смогу достать револьвер. Чудо, что еще не атаковал. Наверно, заряд чар слабый. Две недели патрулировать дом… Нам еще повезло.

«Аранеола» пошевелился. Я явственно услышала короткое звяканье, но теперь оно было куда ближе. Такое бывает, если уронить на пол вязальную спицу. Или если к тебе приближается невидимое стальное чудовище. Потом я увидела его целиком. Металлическое паукообразное тело. Иглоподобные тонкие лапы. Маленькую голову. Оно медленно приближалось, переставляя ноги с грацией, недоступной ни одному живому существу. Большой стальной паук. Оно гипнотизировало одним своим видом.

Меня спасло то, что от страха я окончательно окаменела.

— Таис!

— Таис!

— Слушайте меня. У нас минута или две. Потом он подойдет. Его чувства ослабли, но потом он разберется. Мы излучаем тепло.

Я стиснула зубы и заставила себя кивнуть.

Никакой паники. Никакого страха. Это просто зачарованная вещь. Много металла, много чар. Как сказал Марк?.. «Много быстрой стали»? Нет-нет, об этом думать ни к чему. Нельзя об этом думать. Механизм. Простой и понятный, как все зачарованные механизмы. Сумасшедший и неконтролируемый, как все зачарованное… Стоп. Он не знает эмоций, у него нет чувств. Нолики и единицы — так говорил Кир про их мироощущение. Сейчас я для него — просто много ноликов и единичек. Он не знает, кто такая Таис, он не испытывает к ней ненависти. Она просто визитер. Надо успокоиться и придумать, как выбраться отсюда. У тебя есть много времени.

Кажется, это помогло — по крайней мере дышать стало легче и я стала вбирать в себя воздух крохотными мелкими глотками. Звенящая бездна непроглядной паники, в которую я почти заглянула, отодвинулась, оставив меня балансировать на ее грани.

— Таис! — опять позвал Марк.

Я отозвалась.

— Мне нужен фонарик.

Я почувствовала, как костенеет рука, сжавшая крохотный теплый цилиндр. Отдать свет? Остаться в темноте наедине с этим стальным чудовищем, неслышно подбирающимся все ближе и ближе?

Я замотала головой, забыв про то, что нельзя двигаться.

Только не свет.

— Послушайте… Есть план. Глупость, но вдруг. Времени немного. Слышите?

— Угу.

— Передайте мне фонарик. Очень медленно. Очень аккуратно. Он ослаб и может не успеет. Один шанс из двадцати. Надо, Таис.

Марк говорил спокойно, его слова, смысл которых я едва понимала, обладали свойством успокаивать. Марк не ошибается. Он выручит. Ему надо верить.

«Аранеола» опять пришла в движение и прошла еще метра пол по направлению ко мне. Теперь она целиком была в пятне света и я могла разглядеть ее в деталях. Три пары лап двигались, издавая едва слышный шорох и иногда, когда металлический паук замирал, то самое короткое звяканье. У него была какая-то вопросительная, неуверенная интонация. Звяк? Звяк-звяк?.. Так звякнет тонкий металлический подсвечник, если щелкнуть по нему ногтем. У «Аранеолы» не было глаз, лишь крошечные объективы как у серва. Они постоянно двигались, точно тщетно пытались сфокусироваться, именно это непрерывное движения я видела в полумраке. Но чего я не видела — так это двух коротких шилоподобных отростков в передней части сплющенной морды.

— Не передавайте резко, — наставлял Марк. Ему было легко говорить, он стоял дальше и ему не приходилось смотреть в глаза механической твари, — Медленно. Спокойно.

Я попыталась шевельнуть рукой и обнаружила, что та совершенно онемела. Чтобы передать фонарик Марку мне придется наклониться в сторону и вытянуть руку. Надо сосредоточиться. Ровно дышать. Сколько осталось? Метра полтора? Я представила, как иглы входят в податливую мякоть ноги.

— Почему мы живете в Трапезунде? — вдруг спросил Марк. От удивительной неуместности этого вопроса я даже на мгновенье забыла про затаившегося совсем рядом «Аранеолу».

— Что?

— Акцент, — Марк улыбнулся, — Вы росли не в Халдейской фемме, верно?

— Я не… Какая разница? И какое сейчас…

— Киликия?

— Российская империя.

— Мне сразу показалось, что в вашем акценте есть что-то такое… — Марк хотел было кивнуть, но вовремя сдержался, — Но мне казалось, что об этом невежливо спрашивать.

Я задохнулась:

— А сейчас… А сейчас — вежливо?

— Сейчас уже все равно. Но вы не похожи на славянку, Таис. Не могу сказать, что видел много славянок, но… И волосы.

— Мой отец был ромеем. Мать — славянка.

— Вот как. Расскажите про свое детство.

Мне показалось, что Марк сошел с ума. Я недоверчиво уставилась на него. Он улыбался. И глаза у него были совсем не сумасшедшие. У сумасшедших точно не бывает таких глаз.

— Я росла… в Керчи. Рядом с Боспором. Большой, хороший город. Море… Когда-то она была ромейской колонией. Я росла там до пятнадцати лет. Там не было университета, а отец настоял на том, что мне нужно хорошее ромейское образование. Но я не люблю Константинополь. Поэтому Трапезунд.

— Отец военный?

— Нет. По дипломатической части. Был послом в Керчи, там встретил мать… Поэтому я хорошо болтаю по-русски. Смешно, да? Еще пыталась учить бриттский, но ничего не вышло. Зато знаю латынь, профессиональное…

— Вы не вернулись после того, как получили диплом имперского юриста.

— Не вернулась.

— Не оставили дома ничего ценного?

— Нигде не оставляю ничего ценного.

— А семья?

— Мать осталась в России, она не любит Ромейскую Империю. Отец служит в столице. Я не видела их полтора года.

— Но остаетесь в Трапезунде. Вдали от дома, от семьи, от хорошо оплачиваемой работы.

— Сами хороши! — вспылила я, совсем позабыв об опасности, до которой оставалось едва ли больше метра.

— У меня нет дома, — просто сказал он, — И семьи нет. И образования. Гроши, которые платит мне Христо, мой единственный заработок. Меня никуда не тянет и у меня нет ни единой причины куда бы то ни было ехать.

Я нахмурилась.

— И про образование врете. Я знаю, как говорят неграмотные люди.

— Я не сказал, что неграмотен, я сказал, что необразован.

— Но где-то вы учились?

Он пожал плечами.

— Было. Много лет назад. Я бросил образование, не закончив, и больше к нему не возвращался.

— Где же вы учились?

— Его Императорского Величества Высшее Училище Катафрактариев. Единственное, что я знаю по латыни — команды, Таис. Теперь вы видите, что я неуч и не гожусь к серьезной работе. По крайней мере не чета вам.

— Поэтому мне должно быть стыдно?

Он осторожно пожал плечами.

— Полагаю. По крайней мере это же не я трачу свою жизнь, раскладывая пасьянсы в обществе старого пьяницы в захудалой лачуге.

— Вы грубиян, бездельник, неуч и… и… — дыхание перехватило от ярости, — Вы…

Очищающая кровь злость змеиным ядом протекла во жилам. Неотесанный пень! Бездельник! Хам! Безмозглый солдафон! Никчемный…

— Таис.

— Что?

— Фонарик.

Я наконец сообразила, где нахожусь. Темная комната, блеск металла совсем рядом с моей ногой. Марк, протягивающий руку. Тело отозвалось, точно и не было этой позорной слабости, не было сковавшего параличом руки ужаса. Все опять встало на свои места. Все было ясно.

Я наклонилась и вложила фонарик в теплую руку Марка. Он аккуратно принял его, переложил в другую руку. Света теперь было гораздо меньше, я уже не видела крадущегося ко мне «Аранеолу», лишь по приглушенному шороху угадывая его местоположение. Он был близко, ближе чем мне бы хотелось, мне казалось, что обнаженная нога чувствует излучаемый им холод.

— Теперь слушайте, — сказал Марк, — Видите дверь?

Дверной проем смутно угадывался в полумраке.

— Да.

— До нее пять шагов. Пять ваших шагов. По моей команде вы сделаете их. И чем быстрее, тем лучше. Запомните направление.

— Зачем?

— Будет темно. Совсем темно. Вы не должны сбиться.

— Какого черта…

— Все потом. Пять шагов. Как только я крикну — бегите! Изо всех сил. К двери.

— Ясно.

— Хорошо. Готовы?

Я перевела дыхание. Какую бы сумасшедшую идею не задумал Марк, я ему верила.

— Готова.

— Раз. Два. Три, — медленно, даже нараспев произнес Марк. Затем он набрал полную грудь воздуха и, быстро кивнув мне, крикнул, — Вперед!

Я бросилась к двери еще прежде, чем поняла, что происходит. Кто-то перехватил управление моим телом, но этот кто-то лучше меня понимал, что происходит и что от меня требуется.

Я увидела, как огромный стальной паук, только что застывший в неподвижности в полуметре от моей ноги, приходит в движение. Как оживают его лапы, готовые поднять механическое тело в прыжке, коротком, быстром и беспощадном. Потом возле меня что-то с ужасным грохотом взрывается, в нос бьет запах горелого, что-то звенит, скрежещет… Я бегу к двери и, лишь сделав несколько шагов, понимаю, что двигаюсь в полной темноте. Сколько шагов я успела сделать? Три? Пять? Сердце звенит в груди крохотным замерзшим колокольчиком. Я не понимаю, где нахожусь, в темноте комната стала огромной, запутанной. Страх колет меня своими тупыми иглами в спину, гонит вперед. Где-то позади должен быть Марк.

Когда мои руки натыкаются на стенку, от неожиданности я едва не отскакиваю назад. А потом что-то врезается в меня сзади, я представляю себе бритвенно-острые стальные когти и ору что-то нечленораздельное, с опозданием понимания, что «Аранеола» не может быть таким большим. И таким теплым.

Какая-то сила вдруг подхватывает меня и швыряет дальше, возле моего лица проносится стена, я чувствую собственное отраженное от камня дыхание. Что-то несется навстречу мне, а может быть это меня несет куда-то вперед, затягивает в непроглядную черную шахту, где нет предметов, нет цветов, лишь очертания, страшные и перепутанные.

Мы то ли летим, то ли падаем куда-то, вокруг что-то оглушительно трещит, сзади раздается скрежет, кто-то громко дышит рядом с моим ухом.

А потом с ужасным грохотом мы врезаемся во что-то, летим, катимся…

Кто-то помог мне подняться. Конечно, это был Марк. Он ухмылялся как мальчишка, устроивший крупную шалость, на скуле у него наливались багровым две или три глубоких царапины, на лбу вздулась шишка размером с хорошую абрикосу. Но он все равно выглядел довольным.

Мы были на улице. После затхлого спертого воздуха каждый глоток бесцеремонного пронизывающего ветра опьянял, как вино.

— Как вы? — спросил он, — Целы? Если да, предлагаю двигаться к спиритоциклу. Боюсь, мы произвели несколько больше шума, чем планировали, к тому же у меня не было времени открывать дверь.

Я оглянулась. Через дверной проем, судя по всему, не так давно прошел боевой трактус — коробка была перекошена, а сама дверь валялась в нескольких метрах снаружи. Восстанавливать милициантскую печать нечего было и думать. О том, каким разрушениям подвергся интерьер дома — тоже.

— Цела, — я попыталась улыбнуться, — Локоть разбила, ерунда. Бежим!

Оказавшись в спиритоцикле, Марк быстро завел двигатель. Зачарованный механизм отозвался приглушенным урчанием. Спиритоцикл с готовностью тронулся с места, в лицо ударил холодный ветер ночного города, вместо звезд над головой начали проноситься фонари. Марк вел свой «Магнус» уверенно и легко, его бесстрастное лицо, освещенное оранжевыми огнями приборной панели и фиолетовыми звездами фонарей, было непроницаемо.

— Это вы ловко придумали, — сказала я ему, — Ну, про детство.

— А? Ерунда, — он махнул рукой, — Надо было вас отвлечь.

— И разозлить? Это тоже было частью программы?

— Конечно. Злость — хорошее лекарство, Таис. Оно помогает от всего. Нужна лишь правильная дозировка.

— Кажется, вы поднаторели в этом.

— Будьте уверены. У солдафона вроде меня всегда есть в запасе пара проверенных и простых рецептов.

Неужели про солдафона я тогда вслух сказала? Я почувствовала стыд.

— Жутковато было, — призналась я и добавила чтобы загладить свою вину, — А вы действовали бесстрашно. Как и раньше.

— О, — протянул Марк, глядевший на дорогу, — Это все ерунда. Но вот то, что нам предстоит дальше, признаться, пугает даже меня.

— О чем это вы?

— Нам придется рассказать все Киру.

Но гнев Кира оказался вовсе не так страшен, как нам представлялось. Едва мы вошли и он увидел Марка, лицо Кира исказилось. Наверно, такой испуганной не выглядела получасом ранее даже я. Глаза его расширились, лицо побелело — несмотря на то, что на нашей кухне всегда было жарко натоплено, мне показалось, что Кир вдруг оказался посреди звенящей от холода зимней ночи. Даже плечи его как-то опустились… Прежде чем мы успели что-то сказать, он бросился к нам и схватил Марка за руку. Тот даже улыбнуться не успел.

— Что с тобой? Сколько крови… Ты жив? Идти можешь?

Марк рассмеялся. Царапины на его щеке оказались достаточно глубокими и за время нашей поездки половина его лица оказалась покрытой кровавой коркой. Он выглядел так, словно в одиночку боролся с парой голодных медведей, подумала я, да и огромная шишка никуда не делась. Можно понять Кира… Точнее, нет, понять Кира никак нельзя, но иногда, особенно в такие моменты, такая иллюзия возникает. Когда он забывает про себя, забывает растопыривать иглы и просто действует — так, как действовал бы нормальный человек на его месте. Глядя, как Кир мечется вокруг Марка, заглядывая в его лицо и ощупывая руками его огромный торс, я подумала, что, может быть, стоит пару раз в месяц устраивать подобную авантюру…

— Не мельтеши ты! Царапина! Смотри. Просто царапина. Накровило, видишь…

— Царапина!.. Ты пытался погладить тигра? — проворчал Кир, успокаиваясь. При виде окровавленного Марка он пережил такой шок, что даже не сразу смог ругаться, — Олухи… Во что вы ввязались? Садись! Сейчас принесу мазь.

Марк покорно опустился на стул. Что же до меня, вечернее приключение, пронзившее тело сотней тысяч адреналиновых иголочек, только сейчас начало отпускать меня. Я почувствовала ужасную усталость. Такую, от которой все тело кажется сделанным из воска и, очутившись в тепле, оно начинает таять, оплывать… Пришлось тоже сесть. Кухня в особняке Общества была небольшой, трое человек, сидящих за столом, занимали ее практически целиком, оставляя лишь узкий пятачок около зачарованной, вечно гудящей, печи, в глубине которой моргал тусклый зеленый глаз. О том, чем тут занимался Кир до нашего прихода, можно было не гадать — на столе по своему обыкновению помещалась пара книжек с заляпанными жиром страницами и полная тарелка горячих крендельков с сыром. Видимо, вечно голодный чародей поджидал нашего возвращения за легким ужином. Что ж его, легкого ужина хватит и на нас с Марком, да еще, пожалуй, останется на пять-шесть человек… Я взяла несколько крендельков и стала сосредоточенно есть, уставившись взглядом в стену.

Прибежал с мазью Кир. Он заставил Марка разоблачиться по пояс, что Марк, сконфуженно косясь на меня, и сделал. Он выглядел массивным даже в тунике или в костюме, обнажившись же, и подавно походил на какого-нибудь древнего гладиатора, причем не отставного, а пышущего силой, здоровьем — крепкий молодой дуб, а не человек. Ни грамма жира, лишь тяжелые, как пластины рыцарских доспехов, плотные пласты мышц и стальные канаты сухожилий. Сложнейшая в своем роде машина, созданная отнюдь не руками имперских чародеев, сильная, умная и выносливая. И обладающая этой проклятой улыбкой, с которой невозможно спорить.

На ребрах обнаружилась длинная багровая гематома, Кир встревожился, хотя Марк и утверждал, что все кости целы. Повреждения тут же были смазаны мазью — Кир не доверил никому накладывать ее, делал все сам.

— Штука хорошая… — бормотал он, возясь с царапинами, крошечный рядом даже с сидящим Марком, — Сам чары накладывал. Через полчаса уже и видно не будет. И молчи! Я боюсь, что если ты начнешь рассказывать, у меня возникнет желание задушить тебя. Пусть Таис рассказывает. Ее авторитету такие мелочи уже не повредят.

Марк рассмеялся, но подчинился. Я начала рассказывать, наблюдая за тем, как кропотливо работает Кир. Сама я забралась на высокий табурет и, избавившись от обуви, болтала ногами, не забывая про сырные крендельки. Мама в детстве не разрешала мне болтать ногами — «Чертей качаешь», говорила она. Что бы она сказала сейчас, если б узнала, в каком окружении и как я работаю?.. Не иначе, всыпала бы горячим ремнем. И поделом.

Когда я дошла до механического паука, Кир только головой покачал.

— Бездарные идиоты. Взломщики. Разини. Неужели сложно было проверить, прежде чем вламываться?

— Брось, — миролюбиво сказал Марк, — Ошибка, но не смертельная. В конце концов настоящая опасность нам не угрожала, «Аранеола» — всего лишь защитный механизм, а не убийца.

— Вас бы взяли спящими милицианты! Как думаешь, тайное проникновение со взломом на место преступления карается имперскими законами? Христо и Макелле пришлось бы попотеть чтобы вытащить вас из базилевсовых застенков!

— …а потом Марк кинул в него фонариком, и мы побежали! Точнее, бежал в основном Марк, я висела на нем как тюк.

Кир даже оторвался от своей работы.

— А вот это неплохо. Видимо, даже у Марка иногда бывают озарения.

— «Аранеола» боится яркого света?

— Причем тут свет? Чары в фонарике. Когда сам фонарик разбился, поле, в котором находились чары, исчезло. Всплеск чаро-энергии перед носом сбил вашего охранника с толку. Это должно было дать вам пару секунд и, судя по всему, вы ими разумно воспользовались. Был бы толк…

— Что значит «был бы!» — Марк встрепенулся и тотчас получил затрещину от своего сурового лекаря и зашипел, — Эй, больно!

— Не дергайся.

— Документы у нас, да, Таис?

— Верно, Марк прихватил сумку. Там практически вся домашняя документация Иоганеса. Уж не знаю, насколько важные документы он хранил дома, у меня не было возможности толком изучить их. Но, быть может, мы найдем там что-то важное.

— Настолько важное, что из-за него один сослуживец убил другого? — понимающе хмыкнул Кир.

Марк удивился.

— Вот уж не думал, что ты разделяешь теорию Таис о человеке-отравителе, — пробормотал он, — После того как сам нашел следы яда на руке серва…

— Одно другому не помеха. Кто-нибудь из гостей покойного господина Иоганеса вполне мог приказать серву подсыпать отраву.

— Приказать!.. Серв не слушается чужих приказов, забыл? Если он и отравил хозяина, это был его почин!

Марк вскочил и заходил по комнате взад-вперед. Кир с улыбкой сопровождал его передвижения взглядом.

— Серв сам выбирает, каких приказов ему слушаться.

— Вот уж не думаю, что это так просто — заставить его слушаться!

— Даже проще, чем ты полагаешь, Марк… Таис, вкусные крендельки?

Я была лишена возможности принимать участие в беседе — сочные румяные поджаристые крендельки таяли во рту и я занималась тем, что сокращала их количество, позабыв о сервах-отравителях и таинственных убийствах. Кир задал свой вопрос как раз когда я жевала очередной, поэтому мне пришлось помедлить, прежде чем ответить.

— Э? Кхм. Да, вполне.

— Рад, что понравились. Это Ланселот готовил.

Впервые в своей жизни я поняла выражение «ком в горле». Съеденные крендельки вдруг застыли где-то в желудке, причем за долю мгновенья я успела пересчитать их все. Семь? Восемь? Все-таки семь… Семь маленьких тикающих бомб у меня в животе. Меня бросило в холодный пот, зубы против воли предательски застучали.

Промывание желудка! Может, еще не поздно…

Кир с насмешкой глядел на меня, мои страдания определенно веселили его.

— Стой! — крикнул он, когда я наконец вскочила с места, — Марк, держи ее! Они не отравлены, Таис.

В подтверждение своих слов Кир спокойно взял с тарелки пару крендельков, закинул в рот сразу оба и стал с удовольствием жевать.

— Видишь? Отличная штука. Не знаю, врал нам о чем-то Макелла или нет, но в одном он против истины точно не пошел — готовит Ланселот и в самом деле отлично! Марк, как думаешь, после того как мы закончим с этим делом, можно будет оставить его себе?..

— Идиот! — набросилась я на Кира, — Откуда ты знаешь, что их можно есть? Яд может действовать долго!

— У нас в доме нет яда. И я проверил все своими приборами. Абсолютно съедобно, — серьезно сказал Кир, подхватывая еще кренделек, — И вкусно. На завтра я попросил его приготовить лазанью. Любишь лазанью?

— К дьяволу лазанью! — отрезала я, — Как ты заставил его действовать?

— Да говорю же, очень просто… Серв не обязан выполнять приказов, но в то же время он не имеет ничего против вежливой просьбы. Правда, сформулировать ее пришлось непросто. Я сказал что-то вроде: «Ланселот, ты же любишь готовить? У нас есть кухня и кое-какой запас провизии. Если тебе нечем заняться, ты вполне мог бы приготовить нам на ужин что-нибудь. Кстати, я очень люблю сырные крендельки». Как-то так. И готово!

— Проще, чем я думала. Значит, по-твоему, кто-то из гостей шепнул Ланселоту за переменой блюд — «Слушай, парень, не хочешь отравить своего хозяина? Мне он давно не нравится, а яд как раз стоит у вас на полке, тебе же будет не сложно?..»

Кир облизнулся.

— Утрируешь, конечно. Для того чтобы заставить серва пойти на убийство обычной просьбы мало. Но если, скажем, у самого серва были серьезные причины для этого, просьба-приказ могла стать катализатором. Знаешь, что такое катализатор? Не смотри на меня так… В общем, это могло переполнить чашу. Мы знаем, что Иоганес обращался со своим сервом без нежности. На месте Ланселота после трех месяцев постоянных унижений я бы точно захотел сменить место работы. Возможно, наш убийца шепнул ему, что примет на службу к себе после того как с банкиром будет покончено… Это уже мощный стимул.

— Для убийства?!

— Ага. Подобная склонность есть и у людей, Таис. Люди иногда убивают друг друга когда злятся, а уж когда есть и материальная заинтересованность… Бывает, этим занимаются сразу целые народы и государства. Что уж говорить за одного бедного механического повара…

— По-твоему, Ланселот — соучастник?

— Вероятно, — он пожал плечами, — Я не строю воздушных замков как вы, мои кирпичи — это факты. А с ними у нас пока туговато. По сути, мы знаем только то, что рассказал нам Макелла, а банкиры в сущности народ хитрый и скрытный. Расспрашивать серва вы уже, помнится, пытались?.. И тоже ноль.

— Не считая…

— Да, Таис, не считая того, что выяснили его плохую память в отношении стихов, я помню.

— Это именно тот факт, о нехватке которых ты печалишься, не так ли?

— Факт есть элемент истины, имеющий значение, — с важным видом ответствовал Кир, — То, что у тебя совершенно жуткий вкус в отношении гардероба — тоже факт, но мы же не пытаемся и его встроить в теорию об отравителе?..

— А ты и вовсе ходишь как оборванец!.. Признайся — ты просто не можешь факт с потерей памяти принять и обработать. И вообще об устройстве Ланселота имеешь не большее впечатление, чем я — о спиритоцикле!

— Эй! — Марк попытался что-то сказать, но его перебили сразу с двух сторон, — Тихо! Господи, когда вы начинаете спорить, вас невозможно слушать… Подумайте. Вам мало фактов. Мы знаем то, что сказал нам Макелла. И то, что сказал нам Ланселот. К сожалению, интереснее всего нам было бы мнение Иоганеса, но современные чары до некромантии вроде бы еще не доросли… Кто у нас остается?

— Еще двое, — задумчиво сказала я, — Этот, как его… Евгеник и Диодох, сослуживцы покойника.

— И как кажется кому-то из нас, подозреваемые. Почему бы не узнать, что они думают по этому поводу?

— А мысль, — подумав, сказала я, — Было бы интересно узнать, что они думают. Если они сообщники и в курсе отравления Иоганеса, в их рассказах могут быть неточности, которые нам что-нибудь скажут. Если же нет… Услышав историю, которые они видели своими глазами, мы тоже можем получить что-то ценное. Знаете, так бывает — даже наблюдательный и внимательный человек вроде нашего Макеллы может случайно опустить пару деталей, на которые он попросту не обратил внимания, а вот другой — именно их и приметит… Да, нам было бы неплохо с ними поговорить.

— Нам придется действовать через Макеллу. И он наверняка удивится, что мы, вместо того чтоб разбирать на запчасти серва-убийцу, занимаемся тем, что допрашиваем его служащих. Не так ли?

— Скорей всего. Скажем, что ищем странности в поведении серва тем вечером. Чем больше человек мы опросим, тем точнее будет информация. Макелла умен, он не станет с этим спорить.

— На вашем месте я бы опасался только того, что он слишком умен, — пробормотал Кир, — Крендельков еще кто-то хочет?..

Первым визитером оказался господин Флавий Диадох. Он явился без четверти десять — то самое время, когда деловые и организованные люди приступают к важным делам, закончив с утренним кофе и корреспонденцией. Не знаю, сколько корреспонденции выпало на долю Диадоха в то утро, но тонкий кофейный запах, заявившийся вместе с ним в кабинет, свидетельствовал о том, что утро у банкира началось достаточно недавно. На секретаре и Голове сборов Кредитного Товарищества «Макелла-Склир-Исавр» был европейский костюм в мелкую светлую полоску, такой же добротный и качественный, как и на Макелле, в жилетный карман уходила массивная, быть может, и старомодная, цепочка часов.

Христофор в то утро не мог выполнять свои обязанности — он полночи кутил в «Золотом младенце», видимо с выгодой используя полученный от Макеллы аванс, поэтому солнце застало его мертвецки пьяным, спящим богатырским сном в мансарде. Рядом с ним терпеливо и неподвижно восседал Буцефал, готовый оберегать сон своего хозяина до последней капли масла. Это тоже давно стало традицией. Буцефал, чей церебрус все никак не мог перестроится на мирный лад, все еще жил на войне, поэтому павший хозяин воспринимался им как раненный в тяжелом бою. Единственное, что мог сделать послушный стальной великан — дежурить рядом с ним и ожидать прихода полевых медиков, что он со всей старательностью и вынужден был делать как минимум пару раз в неделю.

Отсутствие двух членов Общества сыграло, однако, нам на руку — Буцефал был лишен возможности с порога напугать почтенного Голову сборов до потери памяти, а без Христофора мы с Марком надеялись самостоятельно управлять ходом беседы. Кир к беседе с гостем интереса, как и следовало ожидать, не проявил.

— Расскажете, что было… — только и сказал он, — Тогда будем думать.

Флавий Диадох оказался старше, чем мне отчего-то представлялось, лет шестидесяти с небольшим. Он не носил ни усов, ни бороды, был худощав, немного сутул, а лицо его, на котором выделялись вечно прищуренные внимательные глаза, постоянно хранило выражение некоторого удивления.

Господин Диадох не выказал удивления, напротив, он был рад поговорить с людьми, которые наконец смогут дать ответ, как вышло так, что уважаемый и в высшей мере честный человек вроде господина Иоганеса, вдруг оказался коварно убит ядом в собственном доме.

— Я н-не понимаю, в конце концов… — бормотал он, устроившись в кресле и обхватив колени длинными руками, — Наше дело таит иногда опасности, все-таки деньги, векселя, ссуды… На моей памяти в Трапезунде убили двух аудиторов, казначея и инспектора. Ночью, в переулке, зачарованной пулей… Это я понимаю, но яд! В собственном доме! Воля ваша… — приговаривал он и его сухое лицо принимало еще более обиженное выражение — как будто именно нам пришло в голову отравить его сослуживца, — Как крысу! Подло и низко, господа. Никогда на моей памяти…

Чтобы вернуть его к обсуждению интересовавших нас вопросов, пришлось потратить некоторое время.

— Какие отношения были между вами и покойным господином Иоганесом? — осторожно спросил Марк. Против моих ожиданий Диадох не удивился такому странному вопросу.

Пожевав губами, он ответил:

— Мы были приятелями по службе. Он начал служить, помнится, в шестьдесят четвертом, я к тому году был уже вторым секретарем… И когда Димитрий открыл филиал в Трапезунде, он взял нас обоих в это дело. Нас — и своего Евгеника, конечно.

— У вас были деловые отношения?

— Конечно же. Посудите сами, я — первый секретарь, он — начальник Кредитного департамента… Мы не были в подчинении, но по службе приходилось общаться постоянно. Тут ведь как два колеса… Смею заверить, покойный Иоганес отлично разбирался в бумагах. Честный, уверенный, принципиальный человек, — мне показалось, что на глазах Диадоха сейчас сверкнет слеза, — Такие, знаете, в нашем деле редкость. А уж Агафий… Работали с ним душа в душу. Удивительно рассудительный был человек, такой и выслушает, и совет даст, а если надо — и сам поможет. Мы с ним приятельствовали много лет. Друг друга знали в совершенстве. Скажем, у меня проблема по службе — Иоганес тут как тут, словом добрым, советом… У него что случилось — я на помощь бегу, так и выручали друг друга. У него ведь, по большому счету, друзей в нашем филиале не было, бумажки листай хоть неделю к ряду, а словом переброситься…

— А господин Макелла? А Евгеник? — не удержался Марк, — Они разве не водили дружбы с покойным?

Диадох пожевал губами.

— Водили.

Продолжать он не стал, с достоинством замолчал, хотя его лицо, не утратившее впрочем, своего обычного кислого выражения, свидетельствовало о том, что ему есть что к этому добавить. Пока Марк беседовал с Диадохом на общие темы, я присматривалась к нашему посетителю. Я никогда не считала себя сильной в физиогномике, но свойственной с детства причине пыталась рассмотреть выдающиеся черты лица и найти их значение. «Педантичный, — думала я, глядя на гостя поверх облака рациометра, — Возможно, рачительный. Костюм отличный, а ботинки давно можно было бы и сменить, обветшали… Говорит немного высокомерно, щурит глаза, дергает подбородком. Педантичный, сухой, уверенный в себе человек. Подсыпают ли такие люди яд в тарелку друга? Отчего бы и нет, всякие подсыпают, должно быть… Впрочем, можно быть уверенной — такой бы точно ножом не пырнул, воля не та».

Я попыталась представить себе господина Диадоха со стилетом в руке и лишь вздохнула — выходило, что не мог бы. А вот яд подсыпать — вполне. Тихое, осторожное, аккуратное убийство, без привлечения лишнего внимания. Раз — и все. Яд — оружие осторожных и хладнокровных убийц.

— Так значит, вы просто беседовали?

— Ну, если это можно назвать беседой. Болтали о всяком… Так повелось. Бедняга Иоганес не любил такие застолья, — Диадох покачал головой, — Да что поделаешь. Жаловался, что у него после них селезнка ноет, да и сам ходил на следующий день как в воду опущенный. Но куда попрешь, знаете ли…

Марк бросил на меня осторожный взгляд поверх гостя. Лицо его выражало вежливое внимание, но в глазах застыл вопрос. Я быстро кивнула в ответ.

— Я думал, господин Иоганес сам был инициатором подобного рода застолий, — аккуратно начал Марк, — Мне так сказал господин Макелла.

Диадох фыркнул. Вышло у него это презрительно.

— Иоганес был тихий мирный человек, господа. Он такие кутежи на дух не переносил… Мы лишь с ним время от времени чаевничали. Знаете, чайку посреди работы перехватить, пару сдобных булок… Но против начальства, сами понимаете… Вы ведь понимаете?

— Э… Да, — сказал Марк, который еще явно ничего не понимал, — Но в каком смысле?

Диадох вздохнул — с видом уставшего человека, которому предстоит рассказать что-то очевидное, но которого смущает полнейшая неосведомленность слушателей.

— Димитрий Макелла был его начальником. Как и моим, впрочем. Димитрий — человек славный, но, знаете, тяготеющий… Кутежи, застолья — это по его части. Любил шумные компании, выпить опять же… Человек большой, имеет слабость, — Диадох пожевал губами. Они у него были постоянно маслянистыми, немного обвисшими, как у пожилого верблюда, — Мы-то люди небольшие в нашем ведомстве, не совладельцы, чай…

Диадох бубнил себе под нос, кивая в такт словам головой. Слушать его было утомительно, не говоря уже о том, что никакой полезной информации господин Голова для нас не припас.

— Так значит, господин Иоганес устраивал эти ужины для своего начальника, господина Макеллы? — уточнил Марк. Я не удержавшись, послала ему улыбку. Было за что — юрист с имперским дипломом клюет носом, а водитель и телохранитель с манерами опытного прокурора осторожными вопросами подталкивает посетителя в нужном ему направлении. Однако недурную закалку дают в этом Его Императорского Величества каком-то там училище катафрактариев!

— В общем, да, — сказал Диадох, — Бедняга Иоганес угодить пытался Макелле. Для того и столы и бильярд… У него ведь положение не ахти — пусть ты и глава целого департамента, стоит Димитрию слово сказать своим компаньонам — и иди, милый, на улицу, корку грызи.

— Разве они не были приятелями еще с молодости?

Диадох фыркнул. Здорово у него это получалось — презрительно фыркать. Киру было бы у кого поучиться.

— Господин Маркус, вы, видно, слабо знаете господина Макеллу. Родители господина Макеллы — богатые, состоятельные люди, мир их праху. Образования, однако же, у него путного нету. Как рассказывал Агафий, учился Макелла необычайно скверно — да и позволительно, наверно, раз родительская мошна битком набита… Люди моего поколения ведут себя строже, знаете ли. Макелла еще в университете кутил, дуэлировал, картежничал, словом вел жизнь городского повесы. Банковское дело он никогда не любил и его не понимал. Но когда пробил час, вложил куш и стал компаньоном большого дела, с репутацией, связями, наработанным опытом. А Агафий — скромный человек, живший до того делопроизводством за четыре солида в неделю. Есть ли разница? И могла ли между такими людьми быть дружба, как вы сами говорите? — Диадох горько вздохнул, — Макелла его, между нами, ужасно тяготил. На службе приходилось угодничать, так еще и дома — устраивать вертеп. Иоганес от меня секретов не имел, но умолял не выдавать его положения, боялся взыскания по службе. Такой уж был человек, скромный да тихий. А сейчас… — Диадох ударил себя ладонью по колену, но звук получился тихий, — Все, мертв. Отравили, как собаку. Нет чтоб пулей… Как шакала какого. Я уж скрывать не буду, поверьте. Если Макелла говорил, что был нашему Иоганесу добрым приятелем — не верьте. Кровь он из него пил. «Агафий, а отчего это у тебя тут, дружок, по ведомости не сходится? Уж не нахалтурил ли ты тут, часом? А ну-ка давай-ка к двенадцати часикам чтоб все поправил и начисто сделал!». Так-то…

Во время повествования Флавий Диадох бросал взгляды и на меня. И каждый раз от этих взглядом я машинально закрывалась рациометром. Взгляды были липкими, какими-то суетливо-трусливо копошащимися, как перемазанные в варенье мухи со слипшимися крыльями, которые пытаются забраться по твоей ноге. Я даже позавидовала Киру — тот, по крайней мере, мог прикрыть ноги штанами, для сотрудников же женского пола, то есть для меня, Христофор Ласкарис признавал лишь один вид одежды, тунику. Я ерзала в своем кресле, стараясь по крайней мере избегать этих взглядов и делала вид, что поглощена работой.

— В последнее время между господином Иоганесом и господином Макеллой не было никаких ссор по службе? — как ни в чем ни бывало продолжал свой допрос Марк. Вопросы падали методично, как крупные увесистые градины, и задавались таким вежливым, но в то же время и внушительным тоном, что господин Диадох, через силу кисло улыбнувшись, вынужден был каждый раз отвечать.

— Никаких. Я, конечно, не знаю, не моя епархия, но все же…

— Как думаете, господин Иоганес мог найти какую-нибудь ошибку в делах своего департамента, которая, будучи официально выявленной, нанесла бы репутации Кредитного Товарищества или лично господину Макелле какой бы то ни было урон?

«Как формулирует! — подумала я в восхищении, сжимая кулаки, точно сама сейчас сидела рядом с Марка и задавливала вислогубого банкира неудобными вопросами, — Жми его!».

И Марк жал.

Диадох сбивчиво отвечал, причем выражение его лица, и так кислое, под конец беседы явственно отдавало даже не винной кислинкой, а жгучим уксусом. Отвечая на вопросы о взаимоотношениях Иоганеса и его служебных делах, он явно испытывал неудобство. Однако из его слов было ясно, что лично он в дела Иоганеса особенно не вникал, был ему лишь другом, о подобных находках в банковской отчетности ему неизвестно.

Под конец Марк спросил про Евгеника. Лицо Диадоха озарилось скупой нерадостной улыбкой.

— Был такой. Вместе с нами в вечерних заседаниях у Иоганеса участие принимал. Да и как не примешь, господину Макелле так просто не откажет… Не того понятия человек чтоб ему отказывать. А Евгенику и то в радость было. С начальством ли за одним столом сиживать, со сбродом портовым… Уж простите, что прямо, душа у меня простая, ровная, не люблю кривотолков и хитростей. Пьяница он, Евгеник, пьяница и подхалим. Что на службе, что дома. Сам по себе счетовод, да при Макелле поднялся, главой наблюдательного совета Товарищества стал. Наглый тип, между нами, — Диадох наклонился к столу, точно желая нашептать Марку на ухо, — В банковском деле голый ноль, однако же амбиций имеет огромное количество, а воспитания — никакого. Да приглянулся он Макелле, тот любит людей шумных, компанейских, с которыми и вина выпить и на бильярде сыграть … В моем возрасте такое не дается.

«Кляузник, — пробормотала я мысленно, — Благоприятный образ почтеннейшего господина Головы разваливался на глазах, — Обиженный кляузник, плут и донжуан, судя по всему».

— А в каких отношениях он был с покойным? — мягко поинтересовался Марк.

Диадох лишь махнул узкой ладонью.

— Терпеть друг друга не могли, можно сказать на дух не выносили. Иоганес, он, знаете, смирный, спокойный, достоинство все-таки… А Евгеник — гуляка, хам, повеса. Вечно остроты скабрезные отпускал, Агафию даже краснеть доводилось. Кабацкая культура. Да и со мной схоже. Евгеник-то моложе всех нас, шутит напропалую, насмехается, старость высмеивает. И на место его не поставишь — как так, Макелла благоволит… Так он и мучал нас постоянно аки пиявка. Сладу никакого…

Марк мягко перебил его.

— Последний вопрос, если позволите.

— Отчего же… Слушаю.

— Не доводилось ли вам отлучаться во время того самого ужина?

Диадох наморщил узкий морщинистый лоб.

— Минуточку… Вы имеете в виду, из-за стола?

— Да, когда вы сидели с господами Макеллой, Иоганесом и Евгеником. Приходилось ли вам или кому-нибудь из них отлучаться на какое-то время?

— Да пожалуй… Позвольте… Да, отходил, помню.

— Разрешите узнать, как далеко и надолго ли?

Диадох смутился.

— Не при даме… — я улыбнулась и сделала вид, что затыкаю уши пальцами, — В ватерклозет. Ну, минут на пять-шесть, думаю.

— Вот как… А остальные?

— Евгеник отлучался, помню. Не знаю уж куда. Минут десять не было. И сам Макелла тоже, под конец ужина. Уж не спрашивал, сами понимаете.

— А господин Иоганес?

— О, тот регулярно. На кухню все бегал, проверял, не подгорело ли чего у Ланселота, не забыл ли закуски, готовы ли сыры… Очень бедолага беспокоился как бы в грязь лицом перед Макеллой не ударить. Можно понять.

— Благодарю вас, больше вопросов у нас нет. Разрешите поблагодарить за оказанную помощь, ваши ответы чрезвычайно нам полезны, — поблагодарил Марк, поднимаясь и протягивая руку.

— И вам, вам… Такой уж человек я, простой, принципиальный. Раз надо — значит надо. И Иоганеса жаль необычайно, царствие ему небесное, золотой человек был. Да где он теперь… До свиданья, господин Маркус, до свидания, госпожа Таис.

Его внимательные острые глаза, остановившись на мне, несколько раз сладострастно моргнули. И хотя терпеть его общество становилось для меня все труднее с каждой минутой, я не удержалась.

— Простите… Еще вопросик. Вы стихи помните?

— Стихи? Простите?

— Тем вечером читали стихи. Сперва Макелла, потом остальные. Вы помните, о чем? Может, пару строф?..

— Извините, госпожа… — он потер нос, — Как-то не припомню. Стихи были, да, но содержание выветрилось… Макелла читал, что-то про еду, помнится, раки какие-то, вино опять же… Евгеник что-то скабрезное зачитал, как за ним водится. Я стихов не говорил, не люблю, знаете ли, да и память в последние годы не та.

— А Иоганес? — нетерпеливо спросила я.

Именно стихи своего хозяина позабыл Ланселот. Я даже самой себе не могла объяснить, к чему тут стихи, видимо просто упрямство. Попытка доказать Киру, что за маленькой малостью может обнаружиться что-то ценное, крупица истины, которая, будучи вставленной в цепь таких же, образует монолит.

— Иоганес сам стихов обыкновенно тоже не читает. Он взял тетрадь у Макеллы. Из нее и читал. Что-то… погодите… Твой дар, о щедрая… щедрая… природа. Что-то там про изобилие… Ох, не помню. Простите.

— Ничего. Прощайте, господин Диадох.

— И вам доброго дня.

Когда посетитель вышел, мы с Марком вздохнули, оба с облегчением.

— Неприятный тип, — сказал Марк, — Глаза особенно. Жалуется, ноет, а у самого взгляд прыгает. Настороженный, внимательный.

— Вы славно его вопросами охаживали.

— Меня учили проводить допросы. Правда, в другой обстановке.

— У нас должно быть часа пол до визита нашего следующего гостя. Давайте подумаем, что мы уже успели узнать.

— Отношения, — Марк загнул палец, — Если верить Диадоху, они вовсе не такие безоблачные, как нам виделось. У Иоганеса был лишь один друг в лице самого Диадоха, а остальных он вынужден был терпеть, опасаясь неприятностей по службе. Что ж, не вижу в этом ничего странного. К тому же Диадох отлучался из-за стола, — он загнул второй палец, — А значит…

— … мог перекинуться парой слов с сервом, — закончила я, — Я сразу поняла, к чему вы спрашиваете. Ни у одного из гостей не было возможности обычно поговорить с Ланселотом — в отсутствии хозяина они к нему домой не являлись, да и учитывая охрану… В общем, если наш убийца все-таки человек, у него было от пяти до десяти минут чтоб побеседовать с Ланселотом, уговорить его и, может быть, передать яд.

— Именно. Заминка в том, что отлучались все четверо, и все — на достаточно продолжительное время. А значит, мы остались при всех своих подозреваемых. Серв-отравитель, трое людей-отравителей или же отравитель-самоубийца. Отлично.

— У нас впереди еще Евгеник, — напомнила я, — Если он человек недалекого ума и пьяница, как следует из слов коллеги, может он о чем-нибудь и обмолвится?

С господином Михаилом Евгеником нам суждено было познакомиться через час. Не знаю, каким его себе представлял Марк, я ожидала увидеть выпивоху, хама и скандалиста. Поэтому когда он вежливо постучал тростью в дверь и представился, возникло некоторое замешательство. Облачен он был, так же как и его сослуживцы, в деловой европейский костюм, я отстраненно подумала, что это, видимо, принятое в Кредитном Товариществе одеяние. Марк, не признававший ничего кроме туники, только головой покачал — засилье гостей в штанах уже его не удивляло. По его мнению штаны были исключительно дикарским атрибутом, неподходящим для честного воспитанного ромея.

Евгеник был полноват, но не настолько чтоб это особенно бросалось в глаза, к тому же при значительном росте и широкой кости это выглядело уместно. Волосы у него были темные, с рыжеватым отливом, аккуратные усы вроде тех, что носил и Макелла, были тщательно завиты и умащены чем-то благовонным и блестящим. Он галантно поцеловал мне руку и представился просто — Михаил.

На вопросы он отвечал свободно, иногда лишь сопровождая ответ легким пожатием плеч — точно они удивляли его.

— Иоганес? Хороший малый. Исполнительный, не болтливый, и дело знал. Давний приятель Димитрия, насколько я знаю. Отношения у нас с ним были так себе. Он был сухарь, бука. Никогда не мог сказать в лицо, без обиняков, вечно жался, мялся. Стеснительный. Сидел как крот в своем департаменте, бумагой шелестел. Была ль от этого польза? Не знаю. Мне вечно казалось, что Макелла дал ему эту ставку по старой дружбе. Знаете, как оно обычно бывает… Ты вырос из гимназических штанов, при деле, обеспечен, пожалуй и богат, а твой старый приятель, с которым еще снежками перекидывались, сидит, и нищий как церковная мышь. Я не говорю, что Димитрий образец для подражания, но он человек чести. Предлагать Агафию пансион и полное содержание — свинство, только унизить, а взять на службу, на непыльную, но прибыльную должность — дело хорошее. Димитрий целым филиалом командует, компаньоны не мешают, хоть когорту таких агафиев найми…

— И по службе у вас общих дел не было?

— Помилуйте, — Евгений выставил вперед руки, гладкие, но плотные, жилистые, как у ленивого, несколько растерявшего форму, боксера, — Какие у нас с ним дела? Я при наблюдательном совете, он у себя. Встречались, конечно, но ничего общего. Считай, только у Агафия дома и виделись.

— Вы были постоянным участником этих встреч?

— Я-то? Пожалуй. Собирались раз в месяц у Агафия, может чаще. Холостяки, вы знаете… Сплетни, сигары, выпивали понемногу. В банке скука смертная — или бегаешь в мыле как загнанная лошадь или мухам помершим счет ведешь. А тут какое никакое развлечение. Признаться, ходил я больше для компании. Макелла уж сильно зазывал. «Пойдем, — говорил, — Посидим, откушаем, в картишки перекинемся.» Я отнекивался, не мое, да и привычней мне в траттории столоваться или в гостинице. А он все наседал — «Там Иоганес и Диадох, ты ж их знаешь. Скучные как вареные гуси. Помру один». Участия он большого, Димитрий. Все хотел нас, сослуживцев, сплотить, командой сделать, оттого и выдумывал время от времени всякое — то общественный пикник, то соревнования по речной гребле… Да ведь не мальчишки мы, надоедало быстро. Тогда он решил хотя бы высшие чины сплотить, начал устраивать у Иоганеса такого рода холостяцкие пирушки. Приходишь, жуешь часа три, бутылку вина выпиваешь — и ауфирдарзеен! Скука смертная, признаться. Я человек спокойный, простой. Служба у меня сложная, ошибок не терпящая, так представляете, каково мне было с ними целый вечер высиживать? Опять же — Димитрию не откажешь, да и одного его в том болоте бросать вроде как не по-дружески. Впрочем, Диадох — та еще вошь, а Иоганес, как я уже говорил, парень хороший, просто замкнутый, в себе все. Друзьями мы не были, но приятелями — пожалуй. Он тихий был, даже робкий, многие из него кровь пили — и сослуживцы и даже посетители. Он просил оказать какую-нибудь мелкую услугу, я обычно не отказывал. Пожалуй, почти что другом был. Только вот веселиться с ним не выходило, все-таки другого воспитания человек, других привычек. У меня-то отец расстригой был в соседней фемме, меня и словом не смутишь и вообще я человек нетребовательный. А Иоганес чуть не то — нос воротил. Кажется, из всего Товарищества, только со мной и знался, остальных, даже домой приглашая, лишь терпел. Жаль его, знаете. Живет человек хороший, небо коптит, зла никому не желает. Понятно, если ж центурий или там душегуб какой, а так же мелочь, пустяк сущий… И отравы ему… В нашем кредитном деле отрава, между прочим, первейшее средство. Вы представляете себе банкира, который будет бить другого палицей по темечку? Или из револьвера стрелять? А яд — быстро и тихо. В Константинополе, слышали, две недели назад какие-то молодчики ревизору яду подмешали?.. Что-то он не то у них нашел в бумагах. Ну и яду ему в еду или вино… Только сами дураки, разве можно яд, тем более мощный, зачарованный, где ни попадя брать? Яд — это тебе не крупа кукурузная, на рынке не купишь. Тем более если понятия в этом деле нету… В общем, напоили, упал он, вроде и не дышит, обрадовались, думали уже, куда бы тело остывающее тащить. А он вдруг поднялся, как ни в чем ни бывало, да мало того — волосы огненно-рыжие, чисто лисица, бородища огненная, даже брови — и те рыжие! Не добрый христианин, а сатана какая-то. У одного из травителей сердчишко враз остановилось от ужаса, еще двое вроде до суда сами добежали. Думали, демон за ними из ада явился в облике покойника, за грехи карать… Краска, конечно. Зачарованное средство для волос, этого добра в любой аптеке на солид — десять фунтов… А если лошадиной дозой хлебнуть — понятно что будет…

Михаил говорил спокойно и уверенно, немного улыбаясь. Точно огромный, принявший человеческий образ удав, сыто устроившийся в логове и с интересом наблюдающий за диковинными существами, которые его окружают. На меня он не смотрел, больше на Марка и, судя по тому, как тени ходили по лицу моего коллеги, взгляд этот вблизи обладал еще большей гипнотической силой, чем на расстоянии. Евгеник вел себя дружелюбно, на вопросы отвечал охотно и иногда отпускал целые тирады, прервать которые не было никакой возможности.

— Отношения с другими? Да как сказать вам. Со мной, как уже говорил, водил дружбу или что-то вроде. Я иногда над ним подшучивал беззлобно, да и он иной раз мог отпустить острую шутку. Перед Макеллой благоговел. Знаете, только увидит его — и сразу во фрунт вытягивается, как солдат перед генералом. Только глазами зыркает из почтительности. Макеллу это смущало обычно. Он надеялся, что такие неформальные пирушки помогут в этом деле. Зря надеялся, думаю. С Диадохом ему сложнее всего было. Не видели вы того старикана, настоящий паук. Хитрый, скользкий, все себе на уме. Сильно он Иоганеса не любил. Подковырки всякие, ошибки искал, кляузами Макеллу доставал денно и нощно. Иоганес с ним едва не помер. Думаю, Диадох подсидеть его хотел, он-то сам секретарь, Голова, должность почетная, да только ни власти, ни денег в руках. Подвинь он беднягу Иоганеса — было бы ему привольнее. Что? Отходил ли кто? Да все отходили, помнится. Иоганес вечно на кухню бегал, то то ему проверить надо, то это… Подай Ланселот Макелле и нам что пригоревшее — точно бы повесился на месте. Сам Макелла отходил, да. Куда? Разве знаю… Но отлучался. И Диадох тоже. Лично я выходил чтоб папиросу выкурить. Нет, там есть курительная комната, просто хотелось, знаете, так постоять. Ночь, весна, звезды трепыхаются… Люблю выкурить папироску в одиночестве, да и развеяться хотелось, не весь же вечер в мышеловке этой душной сидеть.

— А стихов не помните? — спросила я без всякой надежды, когда Михаил Евгеник закончил и затянувшаяся пауза ясно давала знать, что разговор практически закончен.

Евгеник не удивился, лишь улыбнулся и вдруг, без всякого предисловия начал декламировать:

Декламировал он не очень качественно, но с чувством, а емкие элегантные жесты больших сильных рук свидетельствовали о том, что делает он это не в первый раз.

— Асклепиад Самосский, — сказал Евгеник, дочитав, — У Макеллы одно из любимых, я запомнил. Читает его, когда в добром настроении духа. Элегический дистих, преданья старины глубокой…

— Вы в ответ прочитали что-то свое?

— Да, было дело. Ответил ему отрывком из «Идиллии» Феокрита. Биться должны современники… Постойте… Ага, вот.

— Ого, — только и сказала я.

Евгеник благодушно улыбнулся.

— Хорошая память в моей работе — не роскошь, а суровая необходимость.

— А последний стих вы помните? Который читал Иоганес?

— Из тетради Макеллы, помнится. Это обычное дело, Макелла всегда носит с собой тетрадь со стихами, откуда мы по настроению что-нибудь читаем. Иногда попадаются достаточно забавные вещи. Такой порядок, не можешь подходяще ответить стихом — смотри наугад.

— Вы не запомнили его?

Евгеник задумался.

— Автор был мне неизвестен. Кажется… Что-то про второе древо…

— «О, как любовь моя неистощима…» — процитировала я Ланселота, — И еще что-то про дары природы…

— Да-да, что-то похожее. Простите, не припомню. Но если вам отчего-то нужен именно этот стих, думаю Макелла охотно одолжит вам свою тетрадь. Только какое отношение стихи имеют к покойнику?

Вопрос был тем более неприятен, что ответить на него толком было невозможно.

Иоганеса отравили ядом, а не стихами.

— Просто… Знаете, исследуем церебрус Ланселота. Нам надо знать, что он мог слышать в тот вечер.

— Хорошо. Если вопросов больше нет, разрешите откланяться. День сегодня хлопотный, работы невпроворот.

И, вежливо попрощавшись, Михаил Диадох покинул кабинет.

— Признаться, не понимаю, чего вы взялись за эти стихи, — с некоторой досадой сказал Марк, утомленно откинувшись на спинку кресла, — Стихи и стихи… Если серв отчасти их не помнит, лично я не вижу в этом ничего странного.

— Помнится, вы считали его убийцей.

— И сейчас считаю, — серьезно отозвался Марк, — Но только к стихам это не имеет никакого отношения. Может… Если он столь умен, как говорит Кир, если у него такое нестандартное мышление, может это какая-то форма чародейского сумасшествия, а? Серв нового поколения с принципиально новой схемой церебруса… В этом что-то есть. Сырая модель, неправильные расчеты. В конце концов серв, не выдержав собственных интеллектуальных возможностей, попросту сходит с ума. И, подобно человеку, устраняет того, кто мешал ему так долго. Частичное сумасшествие может быть причиной, отчего он страдает избирательным склерозом!

— Он выглядит разумно и говорит тоже разумно.

— Помешательство могло быть временным. В конце концов душа — потемки, и, видно, не только человеческая. Даже в наше время душевнобольного не всегда отличишь от нормального человека, а у нас тут, извольте видеть, серв…

— Значит, мы все так же стоим на месте, — вздохнула я, — Узнали только, что сослуживцы в Кредитном Товариществе в большинстве своем друг к другу теплых чувств не испытывали.

— Как банка с пауками, — подтвердил Марк.

— Каждый из них клянется в любви к покойнику, а всех остальных записывает во враги. И понятно, отчего.

— Боятся.

— Еще как.

Некоторое время молчали. Марк напевал что-то себе под нос, возлегая в кресле Христофора, я равнодушно рассматривала старую столешницу. Тишина была не обычной, а какой-то угнетающей, как полный штиль на поверхности озера. Когда не видно даже ряби на воде.

— С документами что-то ясно? — спросил Марк, на котором бездействие сказывалось тоже далеко не лучшим образом.

— Ноль. Я просмотрела все, что мы изъяли из дома Иоганеса. Документов много, но все или никчемные копии или устаревшие выписки. Никакого криминала я не нашла. Из-за такого не убивают.

— Сумасшедшие сервы, может, и убивают… Ладно, не будем. А что инструкция к нашему дорогому Ланселоту?

— У Кира. Он корпит над ней с самого утра. Может, сходим навестим?

— Вы готовы зайти в берлогу Кира до обеда? Вы смелый человек.

— Ваша школа, — я подмигнула.

Первое, что мы увидели, отворив дверь в комнату Кира — Ланселота. Механический рыцарь возвышался в самом центре, равнодушно глядя глазами-объективами на самого Кира, который по своей привычке по-турецки восседал неподалеку. Судя по обглоданным куриным костям, украсившим пол комнаты вперемешку с исчерканными листами бумаги и привычными здесь чародейскими приборами, чью природу установить было совершенно невозможно, активная фаза работы уже была пройдена. Кир не был в трансе, но по его осунувшемуся лицу и синякам под глазами было видно, что утро у него выдалось плодотворным. Увидев нас, он даже не отпустил остроты, что свидетельствовало о том, что он и в самом деле выдохся.

Зато Марк рассердился.

— Что он здесь делает? — рявкнул он, указывая на Ланселота, — Вы были тут вдвоем?

— Неподходящее время для сцены ревности, — с трудом открывая рот, пробормотал Кир, — Да и с твоим участием любой водевиль превращается в фарс… Не кричи.

— Ты сидел здесь несколько часов вместе с сервом-убийцей?

— Мне здесь удобнее работается.

— Пустая голова! Он же мог… Господи. Ты рехнулся? Не мог позвать меня?

— Ма-а-арк… Ну замолчи ты уже, а? Никакой опасности.

— Иоганес думает иначе. Точнее, имел бы возможность так думать, если бы оказался чуть умнее!

— Разумеется.

Кир был похож на сонного замерзшего воробья — такой же нахохлившийся, крошечный, взъерошенный. Марк подошел к нему, сел на корточки рядом, обнял за плечи. Я видела, как туман в глазах Кира постепенно рассеивается. Кир даже тихонько заурчал.

— Еще раз выкинешь такой номер — схвачу за шкирку и… — Марк не закончил. Ни он, ни я, ни сам Кир не были уверены, что когда-нибудь он сможет совершить что-то в этом роде. А Марк предпочитал не лгать без серьезных на то оснований.

— Какие новости? — спросила я. Сонный Кир явно не горел желанием сообщить мне что-то интересное, а Марк, оказавшись рядом с ним, как обычно тоже утратил волю. Если не растормошить — полдня так просидят, балбесы.

— Новости… Новости есть, — Кир говорил медленно, как патефон, в котором подходит к концу заряд чар, — Справочник технических характеристик… Здорово, что вы его нашли. Многое стало яснее. Кроме главного.

— Например?

— Например я нашел список всех полученных и исполненных им команд. В тот вечер. Они откладываются в его памяти, все команды, полученные от Иоганеса.

Я вздрогнула. Наверно, схоже себя чувствуют собаки, готовые укусить уже щекочущий нос кошачий хвост.

— И? Ну! Кир, проснись!

— И ничего, — выпалил он, зевнув, — Двадцать семь.

— Двадцать семь чего?

— Команд. Таис, ты прямо как комар… Двадцать семь команд получил серв от господина Иоганеса тем вечером. И среди них не было ни одной, касавшейся яда или вообще чего-нибудь такого. Зачитай, Ланселот.

Ланселот точно только этого и ждал.

— Семь часов сорок минут, — монотонно заговорил он своим обычным, совершенно нечеловеческим голосом, — Приказ разбудить хозяина. Приоритет — один. Статус — выполнен в семь часов сорок две минуты. Семь часов сорок восемь минут. Приказ подготовить одежду — халат и шлепанцы. Приоритет обычный. Статус — выполнен в семь часов сорок девять минут. Восемь часов две минуты. Приказ подать завтрак. Обжаренный бекон, два молочных тоста с сыром по-валлийски, яблочный джем…

— Хватит! — прервала я, поняв, что серв не остановится, пока не зачитает список домашних дел целиком, — И так ясно. Так он помнит абсолютно все?

— Абсолютно — не то слово. Он может сосчитать, сколько мух сидело на картине, которую ему велено было почистить. Ланселот, приказ номер девять!

— Приказ номер девять. Четыре часа десять минут пополудни. Перенести стул из бильярдной в гостиную. Приоритет — два. Статус — выполнен в…

— Довольно. Значит, никакого упоминания про яд?

— Никакого. При этом, заметь, любой приказ, каким бы мелким он ни был, должен быть отражен в списке. Наш Ланселот суетился по дому, потом подавал на стол, но ни разу я не встретил упоминание вроде «Пойди на кухню, возьми там яд и сыпани мне в тарелку».

— Он не мог самостоятельно стереть исполненный приказ? Или забыть его?

— Исключено. Он не властен над этим участком церебруса, доступ к нему может быть только у чародея моего уровня. Это своего рода неприкосновенная отчетность, которая вечно хранится в нем.

— Тебе не кажется это странным? Судя по приказам, серв не прикасался к яду, однако на его руке остались следы.

— К сожалению, следы яда на руке серва — тоже не бесспорное доказательство, — с явным сожалением сказал Кир, — Это лишь значит, что он прикасался к яду. К примеру, яд мог быть рассыпан по столу и серв, протирая его…

— Вот еще! — на этот раз не выдержал Марк, — Если ты сам будешь искать подобного рода смехотворные оправдания, дело далеко не сдвинется.

— Прости, но я, кажется, не обязался выдвигать только те предположения, которые подчеркивают виновность серва? — слабо огрызнулся Кир, — Это ты уверен, что серв убийца, ты и ищи факты.

Глаза Марка опасно сощурились.

— В доме четыре человека и серв. Серв, который способен на убийство и может пойти на него без всяких колебаний. После ужина в доме остается три человека — один отравлен, а на руках серва — следы яда. Если это не кажется вам обоим значительным фактом, я уж и не знаю, какого рода доказательства вы пытаетесь найти…

— Марк…

— Ты сам только что сказал, что приказа об отравлении серв не получал! Так?

— Ну да.

— И? Правильно, никто ему такого приказа не отдавал. Это был его почин, его затея, его инициатива. Ланселот!

Серв не ответил, но выжидающе повернул голову. Мне бы под взглядом этих бесстрастных объективов было бы определенно неуютно, но Марк такого не замечал. Марк вообще обладал способностью не замечать очевидные вещи. И иногда она играла ему на руку.

— Тебе отдавал кто-нибудь приказы тем вечером?

— Нет.

— Хорошо… Ты говорил с кем-нибудь тем вечером?

— Только с хозяином Иоганесом.

— К тебе обращался кто-то из гостей?

— Нет.

Марк демонстративно развел руками.

— По-моему, все очевидно. Не было никаких приказов. Он не исполнитель, он просто убийца.

Марка стоило бы одернуть, но у меня на руках не оказалось ни единого козыря.

«Может, не стоит отстаивать свою точку зрения только лишь из упрямства? — деликатно поинтересовался внутренний голос, — Марк прав, по крайней мере его теория пока проще и понятнее всех ваших. А ты выгораживаешь убийцу, причем даже не человека».

Я посмотрела на Ланселота. Конечно, это было бесполезно — с тем же успехом я могла ожидать подсказок от стола или ветхого гобелена. Серв не умеет чувствовать, а значит не умеет и проявлять своих чувств внешне. Он умеет лишь думать. Некоторые даже умеют очень хорошо думать. Цепочки, вариации… Проклятые цепочки! Если этот серв лишен души, но способен воспринимать мир и думать на уровне человека — есть ли у нас вообще право судить его?

— Кир! — позвала я чтобы отвлечься от неуместных и глупых мыслей, — А что-то еще в инструкции было?

— Угу, — юный чародей снова зевнул, — Точнее, там кое-чего не было. Смотри.

Он показал мне брошюру, которую Марк успел захватить из дома Иоганеса. Ничего необычного, да и не очень толстая, похожие идут в комплекте к зачарованным парилкам или соковыжималкам. Белая бумага, логотип «Онис», похожий на изображенный в изометрии несимметричный апельсин… Страниц двести будет, прикинула я. Потом я поняла, что имел в виду Кир — на том месте, где он открыл книжицу, не хватало листов — судя по следам, их аккуратно вырвали с мясом. Страница сто сорок три, а после нее…

— Восемнадцать страниц, — коротко сказал Кир, не желавший ждать окончания моих подсчетов, — Как думаешь, там был раздел «Как превратить вашего домашнего серва в Родриго Борджиа»?

— А что оглавление?

— Нет оглавления. Новаторство во всем, что тут скажешь…

— Их мог вырвать Иоганес, — предположила я, — Там могла быть указана какая-нибудь информация, которая делала серва уязвимым.

— Восемнадцать листов уязвимостей? — Кир приподнял бровь, — Однако…

— К тому же, — вставил Марк, который явно изнывал, не участвуя в разговоре, — Хозяину глупо вырывать листки. Куда проще спрятать всю инструкцию, что бы в ней ни было. Он же держал ее неизменно на полочке.

— Серв?.. — я покосилась на Ланселота.

— Он вырвал?

— Не знаю.

— Участвовать с вами в обсуждении — одно удовольствие, — сказал Кир, — Ваши смелые теории затмевают только ваши же блестящие доводы.

— А сам-то!

— Сам… Я не думаю, что виноват серв потому что…

— Ланселот, выйди! — приказал Марк, потом опомнился, — Эмм-м… Ланселот, у нас на кухне осталось что-то съедобное?

— Да, — без колебаний ответил серв, — Холодные телячьи отбивные, морковь, два фунта феты, два…

— Отлично. Как думаешь, из этого можно сделать что-то вроде ужина?

— Да.

— И ты бы смог сделать это сейчас?

— Да.

Ланселот простоял еще секунд пять в молчании, потом резко повернулся и, чеканя шаг, вышел из комнаты.

— Не сложно же его уговорить… Так о чем ты?

— Я говорю, что не верю в вину серва, — продолжил Кир, — Видишь ли, он… Он слишком умен.

— Не могу сказать чтоб заметил это.

— По тебе, знаешь ли, тоже не скажешь… — вздернул голову Кир, но быстро остыл, — Он просто не любит болтать, но, уверяю, он гораздо умнее, чем кажется. Прекрасный церебрус.

— И что?

— Когда человек умен, он не станет убивать… Стой, дай закончить. Он не станет убивать так явно. Согласись, если ты работаешь поваром и подаешь блюдо, отведав которое, человек падает под стол, это некоторым образом накладывает на тебя подозрения. Умный человек не будет совершать убийство и ждать, когда его сразу после этого закуют в кандалы.

— То есть ты думаешь, что он слишком умный.

— Да. Слишком. Поэтому я не разделяю твоей теории, Марк. А значит в некотором роде согласен с Таис. То есть, он или сам отравился или его отравил кто-то из гостей.

— Или же все гости вместе взятые! — вставила я.

— По сути, это то же самое. В общем, я думаю, что тут не обошлось без человека.

Марк запустил пятерню в волосы и некоторое время чесал затылок.

— И что же мешает тебе окончательно утвердиться в теории Таис?

— Факты, — устало усмехнулся Кир, — Всегда одно и то же — недостаток фактов. А некоторые факты эту теорию даже опровергают. Во-первых, серв не выполняет чужих приказов. Да-да, он готов на некоторые сделки с совестью, мы все уже отчасти научились им помыкать, но он делает это лишь потому, что сам этого хочет. На его месте так поступил бы всякий вежливый и воспитанный человек… Нет, Марк, я не про тебя. Удовлетворить небольшую просьбу — то же самое, что оказать по доброй воле любезность. Кстати, Таис, брось мне вон ту книгу…

Я взяла потрепанный томик «Обозрения великолепных изобретений» Бероальда де Вервиля и бросила Киру. Он легко поймал его, но открывать не стал, с улыбкой отложил в сторону.

— Видишь? Таис выполнила мою просьбу, хотя, заметь, ей она не сулила никакой выгоды. Более того, как юрист она не обязана подчиняться какому-то чародею и выполнять его указания.

Я вспыхнула, но Кир мотнул головой — он не собирался устраивать ссору.

— Значит ли это, что Таис совершит и что-то более серьезное, если я попрошу? Таис, убей пожалуйста Марка.

Я рассмеялась. Кир вздохнул:

— Я догадывался, что не сработает, но все же… Видишь, Марк? Не каждый, кто исполняет наши просьбы — наш раб. И не каждый исполняющий просьбы делает это беспрекословно. У серва есть разум, который не пойдет на убийство, по крайней мере в обычной ситуации. Попроси его кто-нибудь об убийстве, он бы отказал.

— Уверен?

— Можно проверить… Давай я прикажу ему убить тебя?

— Нет, не стоит, — хмыкнул Марк, — Одного примера хватило. К тому же, если он только протянет ко мне свои клешни, я сделаю в нем много больших дырок и потом неудобно будет отдавать этот ржавый хлам господину Макелле.

— Короче говоря, серв — не орудие. И никакого приказа никто из присутствующих ему не отдавал.

— А значит, моя теория пока на первом месте, — сказала я довольно, — Смотрите сами. Иоганес судя по всему был человеком замкнутым, без увлечений, без жены, да и без друзей, если разобраться. Жизнь вел скучную, обыденную, обществом тяготился, да и возраст уже был солидный, практически наступление старости. Что его держало? Разве что работа да любовь к хорошему столу. Рано или поздно он должен был сорваться.

— Меня на этом свете тоже держит мысль о еде, — тихо сказал Кир, демонстративно глядя в сторону, — Потому что если бы меня окружали только такие как вы, я бы съел две порции отравы, и еще потребовал бы добавку…

— Не язви, горе-чародей. Я слышала, что в Китае популярен один странный обычай. Человек, которого кто-то жестоко обидел, идет к дому обидчика и прямо перед ним сводит счеты с жизнью.

— Надеюсь, когда-нибудь подобные обычаи введут и в Ромейской Империи, — не удержался все же Кир.

— Считается, что дух обиженного мертвеца поселится в доме обидчика и лишит его счастья и удачи до конца жизни. Конечно, я не думаю, что Иоганес чтил такие традиции, но причинить своей смертью неприятность людям, которые мучали его столько лет, все же мог. Если их даже не обвинят в отравлении, зрелище умирающего рядом с ними человека надолго лишит их душевного спокойствия. А в идеале может вылиться и в серьезные неприятности для всей конторы — высшие чины подозревают друг друга, происки конкурентов… Тут уж не до спокойной работы. Ведь так?

— Заковыка в том, что и от хозяина серв такого приказа не получал, — сказал Кир, — Я просмотрел все двадцать семь приказов.

— Он мог отдать его накануне. Специально на тот случай, если после его смерти память серва будут проверять. Он мог приказать за неделю!

— Ну если ты думаешь, что я буду сидеть и проверять шаг за шагом, каждый приказ за последние полгода…

Я улыбнулась. Мою улыбку некоторые называли очаровательной, но по силе она, конечно, уступала улыбке Марка, этому элегантному орудию убийства.

— Может, и будешь. Хотя я надеюсь, что мы отыщем какой-нибудь другой выход.

— Можно доложить обо всех наших изысканиях Христо, например. Конечно, взлом дома он врядли одобрит, но… Старик хитер, может помочь.

— Вот на него я точно надеюсь в последнюю очередь. Будто не знаешь, что он скажет! Наш гонорар не зависит от нашего решения. А значит он с готовностью назовет серва убийцей и отдаст его Макелле чтобы тот разобрал его на запчасти и закопал.

— И что? — Марк пожал плечами, — Тебя беспокоит жизнь серва? Бездушной механической куклы с зачарованным мячом вместо мозга?

— Меня беспокоит жизнь всякого мыслящего существа. Вне зависимости от того, что у него в голове.

— По-моему, это был укор в твой адрес, Марк, — заметил Кир, до того сосредоточенно обгрызавший куриную ногу, — Мне так показалось.

— Помолчи или я приготовлю из тебя жаркое даже без помощи Ланселота.

Кир поднял руки в нарочито покорном жесте. Как и большая часть ядовитых змей, с которым он состоял в очевидном родстве, Кир предпочитал жалить наверняка и не скатывался к пустым словесным перепалкам.

— Завтра нам надо отдавать Ласелота обратно. Кир, мы можем вытащить что-нибудь еще из него? То есть — ты можешь?

— Не уверен. У меня лучшие чародейские инструменты, я могу превратить его в печку для вафель или нагреватель воды, могу разобрать его на крупинки, но это не поможет ответить на вопрос о событиях двухнедельной давности. Я вижу лишь церебрус, который функционирует как и положено церебрусу его модели. А вот каким образом серв действует и чем руководствуется — это вопрос не ко мне.

— Значит, Кир пас. Мы опросили всех свидетелей и заодно подозреваемых, узнали что-то интересное, но не узнали ничего действительно полезного. Еще один козырь не в наши руки. Мы выжали все что могли из покойника, включая его бумаги. Провал. Мы пытались разговорить серва, но он явно слишком умен чтобы говорить откровенно. Что еще? Что дальше?

— Что?

— Например, еще один обыск, — вдруг предложила я.

Возможность очередной авантюры явно не обрадовала моих коллег.

— У кого? — кисло поинтересовался Марк, — У Макеллы? И что искать?

— Бумаги. Банковские документы. Когда умирает человек, чья обязанность — отслеживать потоки денег, я не верю, что тут приложил руку свихнувшийся серв. «Кому выгодно?» — вот первая заповедь следователя. Когда человек умирает не своей смертью, где-то рядом с ним должен находиться тот, кому эта смерть выгодна. Пусть мы не нашли ничего у Иоганеса, в этом нет ничего удивительного. У убийцы было полно времени — и в суматохе, когда избивали Ланселота, и после. К тому же с их капиталами и властью эти ребята открывают милициантские печати быстрее меня. Если у Иоганеса и оставались какие-то важные документы, их конечно выкрали еще две недели назад.

Марк флегматично возвел глаза к потолку.

— Так, значит еще три организованных взлома и похищения чужого имущества. Что ж, если мы будем взламывать по два дома в день… Как думаешь, мы сможет взламывать еще по одному в выходные дни? Это увеличило бы нашу эффективность.

— Нет, пробираться к ним всем — слишком рискованно, да и они разберутся, — я сделала вид, что сарказм мне не страшен, — Нужен один ход. Быстрый и решительный.

— Можно взять кого-нибудь из них в заложники и пытать. Просто если наша карьера взломщиков так стремительно растет, не грех и расширить арсенал… Ну простите, Таис, это просто ирония. Вы знаете, как я не люблю ввязываться в подобного рода истории. И, тем не менее, регулярно в них ввязываюсь благодаря вам.

— Это звучит как благодарность.

— Ладно, — Марк махнул рукой, шутки кончились, — И куда вы предлагаете вломиться в этот раз? Все-таки к Макелле, я угадал?

— Не совсем, — ответила я уклончиво, — Макелла хитер. Кроме того, я не думаю, что он по-настоящему тут замешан. Вместо того чтобы замять дело, а это он несомненно мог бы организовать, он отправился к нам. Я думаю, его как главу филиала, беспокоят смерти его подчиненных.

— Тогда почему не обратился к профессионалам? В Трапезунде десятка три обществ по ремонту зачарованных вещей и, смею предположить, каждое из них заткнет нас за пояс. Это не критика, я просто объективно смотрю на вещи.

— Потому, почему к нам обычно и обращаются… Мы в тени. Про нас мало кто знает, мы не используем расписки и договора, мы как мыши в подполе. Именно поэтому, если вы не заметили, господа, «Общество по Скорейшему Ремонту и Наладке» пользуется таким успехом у скупщиков краденного, воров, контрабандистов и прочего люда. Мы делаем свою работу тихо и не всегда законно. Макелла не хотел устраивать открытую проверку, нанимать детективов и вообще афишировать свои действия. Ему нужна правда о том, что происходит в его хозяйстве. Если бы он был уверен в вине серва, будьте уверены, он утопил бы его в Средиземном море еще давно. Он подозревает, что дело здесь не такое простое. И не знает, кому из своего окружения он может доверять.

— Интриги папского двора, — вздохнул Марк, — В вас погиб великий живописец, Таис, но беда в том, что вы всегда предпочитаете излишне яркие краски и рисуете жуткие картины.

— Мои теории часто оправдываются.

— Но иногда при этом становятся с ног на голову, да, знаю.

— Кого идем грабить? — просто спросил Кир, — Мне отчего-то кажется, что и не Евгеника.

— Не его. Он осторожен. То есть действительно осторожен. Вы видели, как он сидел? Как смотрел? Он просчитывал все наши вопросы и варианты ответов быстрее, чем любой церебрус.

— Верно, — признал Марк, — Спокойный как слон, но глаза… Внушает уважение, словом. Не люблю таких людей.

— Узнав, что мы им интересуемся, он, конечно, уже предпринял экстренные меры. Сжег или перепрятал бумаги, устранил другие следы. Нет, наш вариант — господин Диадох. Флавий Диадох, секретарь.

— Этот сморчок? Почему он?

— Честно говоря, прежде всего из-за должности. Люди его рода обычно имеют дело с копиями, черновиками, протоколами. У них целые залежи копий интересных документов — все, что происходит в банке, проходит так или иначе мимо них.

— Он тоже не прост.

— Этого я и не утверждаю. Но он несколько трусоват, как мне кажется. Он врядли станет предпринимать какие-либо решительные действия, скорее затаится.

— Какое глубокое знание психотипов, — пробормотал Кир, — Ты его не исповедовала, часом?

— Нет, мне просто нравится строить догадки. Каждый из трех нам интересен, но именно Диадох сочетает весь набор интересных для нас вещей. Он может быть нашей ставкой.

Марк почесал подбородок.

— Безумие.

— Конечно.

— И риск.

— Несомненно.

— И полное отсутствие здравого смысла.

— Да, наверно. Я знала, что против этого вы не устоите.

Марк ухмыльнулся.

— Других вариантов пока мне все равно никто не предлагает. Итак, госпожа взломщица, ждем по обыкновению ночи и?..

— В этот раз исключим сюрпризы! — поспешно сказала я. Слишком живы были в памяти подробности предыдущей «операции», — Сперва проверка. Вы с Киром отправляйтесь к дому Диадоха и проведите рекогносцировку. Двери, замки, окна… Особое внимание — всякой зачарованной гадости. Сигнализация, механические звери, не знаю… Осмотритесь.

Киру, судя по всему, затея пришлась по душе. Ему уже давно не приходилось разминаться, а добровольное затворничество в течении нескольких месяцев явно тяготило и его. К тому же я не случайно предложила ему компанию Марка.

— Можно, — сказал он, поднимаясь, — Марк?

— Ну что ж… Поехали.

— Жду вас, мальчики, — сказала я с улыбкой, глядя как двое великовозрастных балбесов, ухмыляясь друг другу, направились к двери, — И ужин у нас ровно в пять! Поручу Ланселоту что-нибудь особенное…

Спиритоцикл Марка отъехал от особняка почти бесшумно. В комнате Кира оставаться было ни к чему, к тому же жуткий беспорядок, царивший здесь в любое время года и в любой час суток, угнетал. Объедки и книги, книги и объедки. Как он здесь живет… Я вышла и направилась наугад.

Особняк «Общества по Скорейшему Ремонту и Наладке» закладывался еще в начале прошлого века, оттого сохранил присущие тогдашней архитектуре черты, первая из которых — вместимость. Особняк мог бы сойти за средних размеров европейскую крепость и, хотя в нем было лишь два этажа, он выглядел огромным и изнутри и снаружи. В первые дни я пыталась обойти его целиком, заручившись помощью Марка или Буцефала, но спустя несколько попыток вынуждена была отказаться. В большей части особняка никто не делал ремонта и не убирался уже лет пятьдесят, оттого местами он походил на заброшенный храм какой-то сумрачной и непонятной религии. В относительном порядке поддерживались лишь кабинет, столовая, жилые комнаты и, может, еще мастерская Ясона в подвале, но туда я предпочитала без необходимости не спускаться. Там вечно гремело, стучало, пылало и звенело, пахло чем-то жутким и зловещим, а сам Ясон, в своем обычном закопченном фартуке, вечно с головой погруженный в работу, сновал туда-сюда как какой-нибудь подземный ученый гном. Поэтому я удивилась, обнаружив, что ноги, почувствовав на короткое время свободу от контроля головы, принесли меня именно к лестнице, ведущей в подвал.

Из всех обитателей особняка с Ясоном я общалась реже всех, да и неудивительно, учитывая, что на поверхность он выходил неохотно и лишь в случае крайней необходимости — когда заканчивались болты, припой или что-то еще из его богатого инструментария. В остальном же это крохотное подземное царство было полностью автономно и способно протянуть в отрыве от цивилизации года пол. У Ясона была отдельная комнатушка с тахтой, своя собственная зачарованная печь, ледник, даже своя отдельная система очистки воздуха. Марк иногда шутил, что Ясон охотно зарылся бы еще глубже в землю, хотя бы ради того чтоб его не отвлекали.

Ясон не имел ничего против общения, в противоположность Киру, который сам себе создал осаду, законсервировавшись в ветхом каменном убежище, он любил поболтать — когда не был занят. Проблемой было то, что занят он был практически всегда. Когда я приходила ранним утром, за час до начала рабочего дня чтобы успеть сварить кофе и почитать утреннюю корреспонденцию, из подвала уже доносились приглушенные расстоянием удары чем-то тяжелым, от которых в прихожей осыпалась мелким снегом древняя штукатурка. Когда мне доводилось задержаться на рабочем месте и на улицы Трапезунда ложилась мягкая глухая ночь, испещренная медной пылью звезд, из подвала доносился звук зачарованной дрели, тонкий и пронзительный. К звукам мастерской я привыкла через пару месяцев и практически перестала их замечать. Привыкнуть к самому Ясону было труднее — он был не из тех людей, общение с которыми быстро входит в привычку.

Сперва я считала его служащим Христофора, таким же, как Кир и Марк, но со временем убедилась, что его отношения с шефом носят особенный характер, непонятный ни мне, ни прочим старожилам особняка. Христофор практически никогда не отдавал Ясону распоряжений. В тех же ситуациях, когда ремонт зачарованных вещей все же требовал вмешательства техника, к примеру требовалось заменить разболтавшийся сустав у серва или разобрать какую-нибудь зачарованную стиральную машинку, Христофор нарочито вежливо просил Марка спуститься в подвал и, если Ясон не сильно занят, уговорить его выполнить работу. Ясон обычно выполнял просьбы, с ошеломляющей скоростью и безупречным качеством, но мог и забыть про задание на пару дней — просто потому, что его система приоритетов работала по одному ему известным принципам. Наша суета с ремонтом наверху должно быть казалась ему какой-то большой бестолковой игрой, а мы сами — жужжащими назойливыми насекомыми. Даже смотрел он на нас с выражением добродушной усталости, как на больших детей, не имеющих надежды когда-нибудь вступить во взрослую жизнь. С другой стороны, я никогда не видела чтоб Христофор платил Ясону жалование или вообще когда-нибудь спускался в подвал. «Два старика поделили территорию, — сказал однажды Кир, — Хитрый пьяница царствует наверху, а подземный молчун — внизу. Равновесие». Марк со свойственной ему рассудительностью делал свои выводы. «Я полагаю, это что-то вроде партнерства. Вероятно, у Ясона и Христо давнее знакомство, может и сложившиеся не при самых приятных обстоятельствах, поскольку друг с другом без посредников они не говорят уже по крайней мере лет пять. Я в это не лезу, а старики меня в свои дела не посвящают, и слава Богу… У Ясона, по сути, свое дело, он лишь арендует у нас подвал и питается за наш счет». «Дело? — удивилась я тогда, — Но откуда у него клиенты? Ни разу не видела чтобы к Ясону кто-то приходил». «Приходят, — уверил Марк, — Но обычно ночью. Иногда я открываю им дверь. Странные люди, одно слово. Не знаю, что им ремонтирует Ясон, но явно не зачарованные вещи. Впрочем, он в своем праве…»

Ко мне Ясон с самого начала относился с симпатией, не имеющей ничего общего с игривой фривольностью Христофора, под землей я скорее чувствовала себя в роли любимой, хоть и беспутной, внучки. Но заглядывала я к нему редко — жуткий шум мастерской и непривычные запахи здорово досаждали, мешали сосредоточиться и сбивали с толку.

«Просто открою дверь, — подумала я, — Убежусь, что все в порядке и вернусь в кабинет». Тяжелая дверь открылась неожиданно легко, без скрипа, видно Ясон недавно смазал и почистил петли. Стояла тишина, нарушаемая лишь тихим ритмичным клацаньем какого-то большого прибора, похожего на огромный металлический аквариум со змеевиком. Здесь тоже царил беспорядок, но беспорядок другого рода, нежели в нежилых помещениях или комнате Кира — деятельный, какой-то созидательный, как первородный хаос, который уже начал свое поступательное превращение в материю. Тут было множество столов, верстаков, на которых возлежали инструменты и аппараты самых неожиданных и причудливых конструкций, от плотницких молотков до каких-то хитрых шестеренчатых арифмометров.

Сперва мне показалось, что хозяина нет дома, и само по себе это было уже странно, но когда рядом кто-то засопел, я поняла, что Ясон пребывает в своих владениях. В углу возвышался Буцефал, его огромное металлическое тело, усеянное зловещими шипами, походило на статую какого-то кровожадного древнего божества, облаченную в подобие рыцарского доспеха. Ясон стоял тут же — бормоча что-то себе под нос, промасленной тряпочкой он нежно протирал ступни гиганта. Меня он, должно быть, увидел в отражении.

— Здравствуй, Таис, здравствуй, девочка, — загудел он, поднимаясь и сразу делаясь огромным, ростом почти с самого Буцефала, — А ну заходи! Заходи, не бойся!

Огромная горячая рука, покрытая густым бурым волосом, обхватила меня за плечи и повлекла вперед, сопротивляться ей можно было с тем же успехом, что и сопротивляться урагану. Ясон привлек меня к себе и, как обычно, я испуганно замерла — мне показалось, что меня зажало в огромный, но мягкий пресс. Я слышала, как в огромной груди тяжело и спокойно бьется сердце, должно быть огромное, как футбольный мяч. Ясон чмокнул меня в щеку, защекотав огромной непричесанной бородищей, от него пахло лимоном и кориандром, еще немного — табаком, машинным маслом и потом.

— Буца пришла проверить? — загудел Ясон, голос у него был звучный, но глухой, как из бочки, — Да в порядке он, видишь… Почистил его хорошенько, потроха перебрал, прокладки в паре мест сменил, а то скрипит как ворота… Как ты, Буц?

Огромный боевой дроид повернул ко мне голову. Несмотря на то, что никакого подобия лица у него и вовсе не было, его взгляд всегда казался мне мягким. Буц, хоть и считал себя бойцом действующей, Его Императорского Величества, армии, в быту был существом сдержанным, спокойным и, подчас, даже застенчивым. Я старалась лишний раз не вспоминать, что этот небольшой застенчивый сухопутный дредноут может разорвать человека пополам быстрее, чем я сомну в руке салфетку. Когда-то давно Кир то ли нашел остов Буцефала на свалке, то ли выкупил его у старьевщика по частям, после чего занялся совершенствованием его церебруса. И ветеран, побывавший в добром десятке войн, отведавший и картечи и ядер, обрел вторую жизнь в качестве привратника нашего Общества, а заодно получил и голосовой модуль, позволявший ему изъясняться вслух — немыслимая роскошь для обычного боевого дроида.