История одного ужина (СИ)

Сперва мне показалось, что хозяина нет дома, и само по себе это было уже странно, но когда рядом кто-то засопел, я поняла, что Ясон пребывает в своих владениях. В углу возвышался Буцефал, его огромное металлическое тело, усеянное зловещими шипами, походило на статую какого-то кровожадного древнего божества, облаченную в подобие рыцарского доспеха. Ясон стоял тут же — бормоча что-то себе под нос, промасленной тряпочкой он нежно протирал ступни гиганта. Меня он, должно быть, увидел в отражении.

— Здравствуй, Таис, здравствуй, девочка, — загудел он, поднимаясь и сразу делаясь огромным, ростом почти с самого Буцефала. — А ну заходи! Заходи, не бойся!

Огромная горячая рука, покрытая густым бурым волосом, обхватила меня за плечи и повлекла вперед, сопротивляться ей можно было с тем же успехом, что и сопротивляться урагану. Ясон привлек меня к себе и, как обычно, я испуганно замерла — мне показалось, что меня зажало в огромный, но мягкий пресс. Я слышала, как в огромной груди тяжело и спокойно бьется сердце, должно быть огромное, как футбольный мяч. Ясон чмокнул меня в щеку, защекотав огромной непричесанной бородищей, от него пахло лимоном и кориандром, еще немного — табаком, машинным маслом и потом.

— Буца пришла проверить? — загудел Ясон, голос у него был звучный, но глухой, как из бочки. — Да в порядке он, видишь… Почистил его хорошенько, потроха перебрал, прокладки в паре мест сменил, а то скрипит как ворота… Как ты, Буц?

Огромный боевой дроид повернул ко мне голову. Несмотря на то, что никакого подобия лица у него и вовсе не было, его взгляд всегда казался мне мягким. Буц, хоть и считал себя бойцом действующей, Его Императорского Величества, армии, в быту был существом сдержанным, спокойным и, подчас, даже застенчивым. Я старалась лишний раз не вспоминать, что этот небольшой застенчивый сухопутный дредноут может разорвать человека пополам быстрее, чем я сомну в руке салфетку. Когда-то давно Кир то ли нашел остов Буцефала на свалке, то ли выкупил его у старьевщика по частям, после чего занялся совершенствованием его церебруса. И ветеран, побывавший в добром десятке войн, отведавший и картечи и ядер, обрел вторую жизнь в качестве привратника нашего Общества, а заодно получил и голосовой модуль, позволявший ему изъясняться вслух — немыслимая роскошь для обычного боевого дроида.

— Я в порядке. Доброго дня, Таис.

Между словами он делал длинные паузы, во время которых под шипастой металлической чешуей что-то тихо щелкало. У Буца был старый церебрус, подлатанный, но все же уступающий по всем параметрам таким чудесам чаро-техники как Ланселот. Думал Буц медленно и со скрипом, да и решения его зачастую носили не самый удачный характер. Он не умел играть в карты, готовить, штопать одежду, он не помнил даже текущего месяца и в жизни своей не прочел ни одного стиха, он был реликтом, ископаемым, выброшенным суетливой быстро меняющейся жизнью на берег чтобы окончательно ржаветь там, но я все равно любила его.

— Привет, Буц, — я погладила его по гладкой холодной броне. — Выглядишь отлично!

— Вы б с ним помягче… — сказал Ясон, откладывая тряпицу с маслом. — Он уже не молодой теленок. Гоняете почем зря, не чистите… Хорошо, что я есть, пропаду — совсем захиреет. Этому Киру лишь бы в церебрусе копаться, а если там торсион заменить или шайбу — все, выручай, старый Ясон!.. Эх вы, чародеи…

Ясон добродушно бурчал, глядя на меня своими огромными прозрачными глазищами. Делал он это больше по привычке, чем по необходимости. Он был вовсе не так суров, как хотел казаться, хотя иногда, пребывая в дурном расположении, выглядел более чем внушительно.

— Просто так зашла, — сказала я. — Марк с Киром уехали, Христо тоже нет, скучно стало.

— Ну садись, раз пришла, — он указал мне на стул возле заваленного всяким механическим хламом верстака. — Чай будешь? Только заварил. С сушками? Как чувствовал, что ты зайдешь, еще вчера попросил Марка захватить… Садись, садись.

Передо мной возникла огромная чашка дымящегося чая, конечно же с чабрецом и лимоном, как пил обычно сам Ясон, и блюдце с сушками. Не знаю, отчего Ясон решил, что я люблю сушки, в каждый мой визит он непременно старался меня ими угостить, видимо полагая, что доставляет тем самым огромное удовольствие. Возможно, Ясон считал, что сушки, как блюдо из русской кухни, любимое лакомство если не всех современных девушек, то по крайней мере тех из них, кто говорит со славянским акцентом. Вертя в пальцах ароматную сдобную сушку, я с облегчением подумала, что он не догадался угостить меня штофом водки и не предложил березовый веник для бани. Сердиться же на Ясона было невозможно — все, что он делал, он делал с убежденностью в собственной правоте и из единственного желания угодить редкой гостье. Я улыбнулась. Поймав мою улыбку, Ясон улыбнулся в ответ. Пожалуй, эта улыбка могла отбить аппетит даже у голодного бурого медведя. Аппетит, а заодно и память до конца дней.

— Невесела ты, Таис. Чего нос висит?

— Я? Что?

— Ну-ну… Не кушаешь, молчишь, не улыбаешься.

Я торопливо укусила сушку. Вкусно. Но, наверно, вредно для зубов. «Думать тебе вредно, — мстительно сказал внутренний голос. — Для головы». Но в присутствии Ясона было легко игнорировать весь окружающий мир, куда уж тут внутреннему голосу…

— Задумалась. Хлопот наверху много, сами знаете.

Но провести Ясона было не проще, чем посадить Кира на вегетарианскую диету или привить Христофору любовь к парному молоку вместо вина.

— Когда ты много думаешь, у тебя другой взгляд, — сообщил он серьезно. — Вот такой.

Он нахмурился, отчего огромные кустистые брови вздыбились, выпучил глаза и вытянул лицо. Я расхохоталась, едва не расплескав чай. Довольный произведенным эффектом, Ясон подмигнул:

— Честно! А когда ты невесела, у тебя лицо другое. Вроде как сейчас. Давай, говори, кто обидел. Квалер что ль бросил? А? Давай, давай, выкладывай! Я ему бока намну так, что забудет, как сидеть! Ну что такое? Не кавалер? Ужель Христо обидел? Ах он разбойник, пьянчуга подзаборная, да я ему уши…

Это все еще было добродушное ворчание, но я отчетливо видела, как в глубине полупрозрачных глаз, похожих на два слюдяных океана, мелькнула опасная белая искра. Мне не приходилось видеть людей, на которых Ясон по-настоящему рассердился бы, но отчего-то казалось, что в окружающем нас мире их очень, очень немного. Я постаралась его успокоить.

— Никто меня не обидел, Ясон, честное слово… А невесела из-за работы. Иногда знаете как бывает… Вроде и просто все, а сразу не решишь.

— Бывает, конечно.

— Все указывает на одну ошибку, одну конкретную ошибку, проверяешь, считаешь, думаешь — все сходится, а в голове бардак какой-то.

— Таис, деточка, — он снова приобнял меня за плечи. — Ты слишком хороша чтоб забивать свою голову такими вещами. Есть Марк, есть Кир, есть Христо наконец — позволь им ломать головы. А сама не лезь. Не женское дело. Ты кто? Юрист? Занимайся своим.

— Легко сказать, — невесело отозвалась я, высвобождаясь из этого удушающего объятья.

— Ну так попробуй и сделать.

Рассказывать Ясону о деле с Ланселотом было совершенно бесполезно. Во-первых, Ясон хоть и возился с серами, поднимая их на ноги, слабо представлял устройство их чародейской составляющей, а уж в особенностях церебруса вообще не разбирался. Он был техником, и не лез в душу, даже механическую. А во-вторых, привычный мне мир он представлял как-то странно, поскольку совершенно в нем не разбирался и не ориентировался. Наивный подземный отшельник, он понятия не имел о кредитных обществах, отравителях и прочей ерунде. Ему это было попросту неинтересно.

— Ясон… — сказала я несмело, — можно вопрос вам задать?

— Давай, девочка. Валяй. Сломалось что?

— Не про технику. Про людей.

— Ого, — он тяжело выдохнул и огромная его бородища затрепетала. — Ишь куда… В людях я не силен, Таис. Хотя и прожил уж сколько. А что это тебя люди заинтересовали? Все сервы или прочая зачарованная чепуха, а тут вдруг люди. Ужель и людей в наше время зачаровывают?

— Да вроде того. Простите, что время отнимаю, — я отодвинула полупустую чашку и сделала попытку подняться, но Ясон удержал меня.

— Пришла — спрашивай.

Я набрала воздуха в грудь и с опозданием поняла, что вопрос, который я собиралась задать — дурацкий. На такой вопрос нет ответов. Точнее, любой ответ будет также далек от истины, как…

— Почему люди убивают?

Ясон отчего-то даже не удивился. Лишь пожал огромными, как валуны, плечами.

— Потому что живут. Мы животные, Таис, очень хитрые, очень остроумные, научившиеся приспосабливаться к чему угодно. Веками мы обманывали хищников чтобы выжить, обманывали дичь чтобы не остаться голодными, обманывали друг друга — для выгоды. А теперь пытаемся обмануть самих себя — и неудачно. Мы хищники. И убийство так и осталось для нас одним из способов влиять на окружающий мир, избегая опасности или получая выгоду. Эх, Христо сказал бы красивее, он умеет говорить. А я говорю так, как понимаю сам.

— Тогда спрошу иначе… Что мешает нам убивать?

— Ты имеешь в виду, почему мы не убиваем каждый раз, когда можем?

— Вроде того.

— Таис, девочка…

— Животные убивают по необходимости, ими руководят инстинкты, а мы, люди, умнее. У нас разум сильнее инстинктов, мы можем убивать когда захотим. В любое время дня, в любое время года. Мы убиваем, если нам это выгодно, да?

— Тише, тише ты… — он похлопал меня по спине. — Успокойся. Опять убийство чтоль? Ох вы… Пинкертоны несчастные. Все неймется.

— Это не истерика, — я с трудом улыбнулась. — Просто так… Устала. И запуталась.

— Вижу. Выпей еще чаю… Вот так. Ты хочешь знать, что мешает нам убивать? Много всего. Например, вера. Всякое убийство, за редким исключением, есть грех, а последующее наказание на том свете или этом иногда задевает струны в душе у самых злостных безбожников.

Я вздохнула. У сервов нет веры, они не знают ни религии, ни священников, ни постов. Да и как может выглядеть вера механического существа? Молитвы, посылаемое огромной шестерне?..

— Хотя ожидание наказания связано не только с религией. Этот тут, — Ясон постучал пальцем по лбу. — Мысль о том, что наказание неизбежно, сидит очень глубоко в нас. Даже самые самоуверенные и наглые убийцы мучаются нею. Они знают, чувствуют — расплата будет. Неважно, в какой форме, неважно, где. И чем увереннее в своих силах убийца, тем яростнее грызет его внутренний огонь предчувствия. Принцип воздаяния, мы рождаемся с ним. Любая вера говорит, что мы получаем то, чего сами заслужили — и это не совпадение.

У сервов нет предчувствия, не могут они и бояться воздаяния — у них нет страха. Механическим людям нельзя причинить ущерб — они не чувствуют боли, а смерть им, не наделенными инстинктом самосохранения слугам, непонятна.

— И все? — спросила я. — Нас держит страх? Если бы мне дали гарантию, что никакого наказания не будет — я бы убила без угрызений совести?

Он улыбнулся, мягко, как благодушный дет улыбается непонятливой вздорной внучке.

— Страх — поводья для дураков, девочка. Дурака можно запугать, умного человека — куда сложнее. Ты не убила никого не потому, что боишься возмездия. Ты просто уважаешь себе подобных.

— Значит, просто уважение?

— Да. Уважение к жизни. Слово глупое, оно не передает на самом деле всего того, что необходимо, уважение — это сложное, глубокое чувство. Уважая кого-то, мы ставим его на одну планку с собой, возвышаем. Делаем его равным. Уважая окружающих тебя людей, ты переносишь на них свою частичку.

— Вы поэтому никого не убили за всю жизнь? — я подняла голову чтобы заглянуть Ясону в лицо. — Потому что соглашались считать всех равными себе? Из-за уважения к жизни?

Он улыбнулся, очень мягко.

— Откуда ты знаешь, девочка, что я никого не убивал?

Я осеклась.

— Ну да… Простите. Не подумала.

Сервы не способны испытывать уважения. Они подчиняются хозяину, но не потому, что уважают его или признают в качестве высшего существа. Просто к этому их принуждают чары. Цифры, много цифр, как говорил Кир. Ни страха, ни уважения, ни веры. Только разум, трезвый холодный разум, порожденный переплетением чар. Что ему известно о жизни? Где проходит черта, за которой этот разум хладнокровно лишает жизни человека? И существует ли она вообще — эта черта?

Я попыталась сформулировать вслух вопрос:

— А если… Скажем, если есть человек, которого не сдерживают никакие рамки. Он неверующий, он не способен бояться, он не умеет уважать…

— Мне таких людей встречать, признаться, не доводилось.

— Но если вдруг? Просто пример. Если такой человек существует? Запрет на убийство себе подобного — это составная часть всякого разума или лишь частичка нашей человеческой культуры?

— Таис, ну ты…

— Скажите. Мне надо разобраться.

Он задумался.

— Я не знаю, Таис. Разум — штука, понимаешь, сложная… Где он начинается — никто не скажет.

«Да уж, — мрачно подумала я, — это верно».

— Единственное, что могу сказать наверняка — если ты вдруг когда-нибудь такого человека встретишь… Ну, без веры, уважения и страха в сердце — беги, девочка, от него подальше, ладно?

Ясон внимательно смотрел мне в глаза. Чувствуя себя отчего-то неуютно, я допила чай и отставила чашку в сторону.

— Обещаю.

Марк с Киром явились лишь в сумерках. Я слышала, как скрипнула входная дверь, за скрипом раздался грохот — точно толпа рабочих забивала в камень стальные костыли — это Буцефал, чувствующий себя по обыкновению после забот Ясона резвым и юным, бросился встречать их в прихожую. Судя по тем звукам, которые последовали позже, первым ему попалось кресло — и эта встреча оказалась для одного из двух ее участников последней.

— Буц! Стоять! Замри! Нельзя! Стой, кому го… Назад! Господи, Кир, угомони его!

Наконец, они зашли в кабинет. Оба не в духе — это я поняла сразу. Кир мрачно глядел себе под ноги, как с ним бывало в минуты душевной меланхолии, Марк выглядел как обычно, но, судя по тому, как он отвел взгляд, забыв про улыбку, дела обстояли не лучшим образом.

— Ну? — не выдержала я. — Что?

— Ничего, — ответил Кир. — Забудь.

— Как это — забудь? Вы были у дома Диадоха? Что-то увидели?

— Увидели. Уж будь уверена. В общем, Таис… Придется нам взломать чей-нибудь другой дом.

— Другой? Черт возьми, вы что-нибудь скажете наконец?

— Тебе не нравятся другие дома?

— Diabolus! Мне нужен этот дом! И никакой больше!

— Я проспорил. — Кир кивнул Марку. — Оказывается, она любит взламывать не любые дома. Видимо, есть приоритеты.

Марк не стал ни язвить, не испытывать мое терпение. К счастью для него, пожалуй.

— «Аркс», — сказал он просто, разваливаясь в кресле напротив. — Вот и все.

— Что значит «Аркс»? — не поняла я.

— В буквальном переводе что-то вроде «Конец нашей авантюре». «Аркс» — это защитная система, Таис. Очень хорошая система, как заверил меня Кир.

— Хорошая? — Кир едва не поперхнулся. — Она не хорошая, Марк. Она лучшая. Установка такой системы сегодня стоит сотни три солидов. Лучше просто нет. Комплексная защита периметра четвертого поколения. Мне приходилось тестировать ее пару лет назад… Проще разломать серебряной ложкой ворота крепости, чем пробить ее чем бы то ни было.

— Ага, — сказала я, начиная понимать. — Вы наткнулись на сильную защиту? И?

— И все, — вздохнул обычно словоохотливый Кир. — Ищи другой дом.

— Я не буду искать другого! Нам нужен дом Флавия Диадоха и никакой другой. Неужели нет никакой возможности взломать этот ваш «Аркс»? А?

— Я бы попробовал его взломать… — протянул Кир. — Чисто из научного интереса, понятно. Для этого мне потребовалось бы оборудование, почти все из того, что у меня есть, три-четыре дня без внешних помех — и при этом я бы не дал себе больше сорока процентов вероятности успеха. Это если объективно. Если ты хочешь спросить что-нибудь вроде «Кир, ты можешь взломать „Аркс“ за один вечер» — я скажу «Нет». Доступно?

— Еще как.

Новость была невеселой. Я-то всерьез надеялась, что именно в гостях у господина секретаря мы сможем найти что-то, имеющей отношение к гибели Иоганеса. Отказываться от своих планов — очень неудобно. Почти как отказаться от обеда, едва только официант поставил перед тобой блюдо.

— Можешь рассказать подробнее про эту систему?

Кир закатил глаза, но Марк погрозил ему пальцем и чародею оставалось лишь вздохнуть.

— Ты ведь не поймешь и десятой части того, что я знаю про «Аркс» — к чему это?

— Не в чародейских терминах. Просто объяснит принцип работы.

Кир сделал жест, значение которого я за время совместной работы отлично знала — он означал «Да черт с тобой, делай что хочешь».

— «Аркс» полностью блокирует периметр. Двери, окна, даже стены, крышу и пол, если хочешь знать. Силовое поле из чар не дает ни человеку ни механизму пройти внутрь, в то же время при включении оно с большой вероятностью лишает незваного гостя сознания и извещает ближайший участок милициантов. Это как невидимая каменная стена, которая, в придачу, может крепко приложить по голове. Метода противодействия нет. Огромная чувствительность, отсутствие внешних уязвимостей, ложные срабатывания практически исключены, а вероятность успешной блокировки вторжения — что-то между девяносто пятью и девяносто девятью процентами. Устраивает?

— Как она работает?

— Вот так. — Кир треснул кулаком по столу. — Бух! И ты в кутузке.

— Кир!

— Ну что? — чародей сердито засопел, — Таис, «Аркс» непроходим. Не для нас. Слишком сложная система, не нам с ней бороться. Я даже не уверен в том, была ли хоть одна успешная попытка ее взлома. Мне кажется, бодать лбом стену в прямом и переносном смысле — довольно глупая затея. Давай подумаем, что нам делать теперь.

— Нам нужны бумаги Диадоха. И если ты не готов планировать его ограбление на улице, найди способ взломать «Аркс».

— Бросьте, Таис, — вздохнул Марк. — Всем нам неприятно отказываться от намеченных планов, но иногда без этого не обойтись. Если вы копаете и встречаете камень — проще обойти его, чем разбить о него лопату в тщетных попытках. «Аркс» непроходим когда включен.

— Ага… Хорошо. А когда он включается?

Марк вопросительно взглянул на Кира. Игнорировать меня чародей умел, Марка — нет.

— Автоматически. Стоит хозяину ступить за порог — «Аркс» навостряет ушли и готов отразить любую попытку вторжения. Никаких кодов, никаких ключей — распознавание на уровне чар. Исключает подделку, неточности или…

— Стой. Значит, когда хозяин находится дома, «Аркс» неактивен?

— В дневное время — да. Ну, как правило. А что?

— Мы можем проникнуть в дом Диадоха днем, — я улыбнулась. Для улыбки был повод. Я уже видела план, пока он возник в виде тончайших, едва видимых черточек, объединенных в сложную, но не лишенную элегантности схему, но с каждой секундой линии становились все зримее. — Нам нужны его бумаги, а где будет находится в этот момент он сам — в сущности совершенно неважно.

— Марк, как думаешь, контракт Христо предусматривает оплату лечения тем сотрудникам, которые повредились в уме вследствие напряженной работы? — шепотом поинтересовался Кир, с подозрением косясь в мою сторону.

— Слушайте! — я подняла руку. — Это же просто. Нам надо только отвлечь Диадоха. У него есть слуги?

Марк покачал головой.

— Как и Иоаганеса — раз или два в неделю приходит горничная. Старик, по всей видимости, невероятно скуп.

— Отлично!

— Не вижу повода радоваться, — дипломатично сказал Марк. — Допустим, если кто-то из нас сумеет заявиться в гости и отвлечь его внимание, двое других смогут нагрянуть с тыла и что-то утащить, но… Я не без оснований полагаю, что никого из нас Диадох даже на порог не пустит. Мы раскапываем дело отравленного Иоганеса, что-то подозреваем, и тут на тебе — без предупреждения и приглашения являемся в гости? Диадох — хитрый паук, он откажется от встречи под любым предлогом.

Марк был прав. Но мой план предусматривал даже такую неприятную вещь, как правота Марка.

— Нам нельзя являться с визитом от лица Общества. Диадох подозрителен, а значит… Ну?

Марк пожал своими широченными плечами.

— Не знаю. Но на всякий случай бить его отказываюсь.

— Этого и не потребуется. Боже, ну отчего вы такие тугодумы?.. Не обижайтесь, Марк. Что мы еще помним о Диадохе?

— Хитер. Скрытен. Боязлив, наверно.

— А еще?

— Неравнодушен к женскому полу, — осторожно сказал Марк. — Да?

— Да. Тысячу раз да! За время беседы он смотрел на меня чаще, чем на вас. Если к нему с визитом придет привлекательная дама, да еще и намекнет на м-м-мм… некоторую вероятность близости… Понимаете?

Марк широко распахнул глаза.

— Таис! Понимаю вас, но все-таки… Вы готовы на подобное самопожертвование? Простите, я просто…

Я разозлилась. Даже по столу треснуть кулаком захотелось.

— Я не про себя!

— Тогда я вообще отказываюсь понимать. У нас нет других дам, а нанимать… э-э-э… профессионалку врядли будет выходом — ни к чему посвящать в дело посторонних. Тем более в такое пикантное.

Я заставила себя дышать размеренно и глубоко. Спокойно, Таис.

— Ни я, ни вы не можем посетить Диадоха. Он видел нас обоих, а значит сразу поймет, к чему столь странный визит. Кого еще он не видел? Кто еще сможет проникнуть в его крепость под видом привлекательной девушки?..

Кир сообразил быстрее, и неудивительно. Я увидела, как его лицо стремительно краснеет. Даже пунцовеет. Багрянец мгновенно разлился по его щекам, потом захватил лоб, нос… Я откровенно наслаждалась этим зрелищем. Надо же, как просто и как красиво — Кир краснеет…

— Я… Вы… — забормотал чародей, приподнимаясь. — Что?

Тут и Марк понял.

— Святой Николай… — пробормотал он, точно осененный новой идеей. — А ведь верно!

— Эй вы, прекратите. Слышишь? Мне не нравится, как вы на меня смотрите.

— Диадох не видел прежде Кира — ведь Кир никогда не бывает в кабинете, когда там клиенты. И Диадох падок на молодых привлекательных дам. Кир!

Но Кир, успев просчитать ситуацию, уже вскочил и попытался скрыться с помощью бегства. Это была глупая затея — Марк медленно соображал, но уж когда требовалось действовать — действовал быстрее кого бы то ни было. Двумя огромными прыжками он нагнал Кира и схватил поперек груди. Чародей пискнул и попытался выкрутиться. От испуга у него появились силы, о наличии которых сложно было предположить, глядя на худощавое тело — оба полетели на пол, отшвырнув по пути кофейный столик. Зазвенело разбитое стекло, сухо треснули дубовые панели на стене, я вскрикнула. К счастью, противостояние продолжалось недолго, все же силы были слишком неравны. Марк распластал Кира на пору, пригвоздив его руки и ноги к полу. Лишенный возможности сбежать, чародей отчаянно сквернословил, плевался и пытался лягнуть Марка в живот. Тот стоически не обращал на это внимания.

— Кир… Кир… Кир! Это хороший план. Подумай. Никакого риска. Никаких людей со стороны. Тебе всего-то и надо, что отвлечь хозяина на час… Нет, на полчаса! Нам с Таис хватит. Черт подери, да тебя три тысячи раз принимали на улице за девчонку, а тебя пугает один-единственный раз, когда тебя могут спутать с ней наверняка!

— Отпусти, проклятый питекантроп… Никогда, слышишь? Никогда!

— Кир… — попыталась вступить в диалог я. — В этом же нет ничего страшного. И займет совсем чуть-чуть. Просто поболтаешь с душкой Диадохе о погоде, о чае, о газетах — и вернешься так же, как пришел. Даже если Диадох отравитель, тебе бояться нечего — я не думаю, что он станет душить незнакомую даму, да даже если и станет — мы-то рядом!

— Я не девчонка! — прохрипел Кир, чей багровый цвет лица свидетельствовал о том, что его энтузиазм в борьбе вовсе не наигран.

— Я другого и не утверждаю. Мы просим тебя лишь сыграть роль. Не просто роль, а очень важную роль. Может быть, решающую.

— Не собираюсь корчить из себя девушку!

— Да что ж тебя пугает в женском обличье? Или ты боишься, что оно так тебе подойдет, что возвращаться к штанам будет неудобно? — спросила я с коварством, которое сама в себе даже не подозревала.

Кир застыл.

— Отпусти! Не буду ничего делать. Платье — не надену! Психи проклятые…

Пришлось использовать другую педаль.

— Подумай вот о чем — только от тебя зависит успех всего нашего дела. Мы можем обойтись без меня или без Марка, даже запросто, но только без тебя наш план теряет всякий смысл. Ты незаменим, Кир, вообще. Ты единственный, кто может помочь. Понимаешь?

Я сделала знак Марку и тот, помедлив, осторожно, с опаской, освободил Кира. Против ожиданий, Кир не стал брыкаться, он поднялся и, хотя лицо его сохранило свою неестественную окраску, в глазах промелькнуло что-то, что я сочла хорошим знаком. Может, это было лишь колебание. Надо было закрепить успех, пусть и призрачный.

— Это важная работа, Кир. От нее зависит все дело. Мы ведь не заставляем тебя, не подумай. С твоей стороны это был бы смелый, оправданный обстоятельствами, поступок. И ты зря думаешь, если считаешь, что это повод тебя оскорбить или унизить. Поверь, если бы мне приходилось испробовать такой выбор — я бы переоделась мужчиной не раздумывая.

— Серьезно? — он шмыгнул носом.

— Разумеется. Когда на кон поставлено что-то важное, такие мелочи не имеет ровно никакого значения. И Марк, уверен, пошел бы на такое, если бы дело зависело от него. Верно, Марк?

— Э? А, ну да. — Марк закивал. Все-таки по части лицемерия я могла дать ему фору сто очков вперед. — Это не страшно, Кир. Просто спектакль для отвода глаз. И, к тому же, если ты помнишь, мы ищем убийцу. Отравителя. Твой вклад в дело восстановления справедливости будет огромен.

Кир сопел и думал. Он оказался в ситуации, в которой наверняка не хотел бы оказаться и в кошмарном сне. Однако я знала, что в этот момент его прагматическая мужская составляющая, также принимает участие в принятии решения.

— Марк! — шепнула я беззвучно, одними губами, и кивнула в сторону Кира. И Марк понял.

Он опустился на корточки рядом с сидящим на полу Киром и положил руку ему на плечо. Кир вздрогнул от неожиданности, но не высвободился. Однако уши его самым подозрительным образом покраснели. Марк, против моих ожиданий, не старался развить успех, не приводил доводов. Он вдруг улыбнулся и, наклонившись к Киру, прошептал ему на ухо несколько слов. Я не знаю, что это были за слова, но эффект они произвели куда более оглушительный, чем все угрозы и посулы. Кир вскинул голову и, поймав взгляд Марка, потупился. Хотя отчего ему было стыдиться сейчас — я даже не предполагала.

И случилось чудо. Взъерошенный, воинственно настроенный, готовый защищать свою честь до последней капли крови Кир вдруг сделался смирным и покорным. Точно враз успокоился и позабыл свои страхи. Я удивилась — столь разительное гипнотическое влияние Марка я видела впервые.

— Я не умею вести себя по-женски, — тихо пробормотал Кир, стараясь не глядеть на меня. — И одежды подходящей нет.

— О, какая ерунда, — я решила ему не сообщать, что «вести себя по-женски» в представлении Кира явно означало что-то другое, или же он просто мало видел женщин, и то и другое было похоже на правду. — Обучать тебя манерам явно ни к чему, в конце концов это лишь один вечер, внедрять тебя под маской молоденькой смазливой горничной в дом Диадоха, надеюсь, не придется.

Кир наглядным образом продемонстрировал, что краснеть он может практически в неограниченном цветовом спектре, затрагивая даже те цвета, которые я раньше считала несовместимыми с человеческим лицом.

— А одежду я для тебя подыщу. По комплекции мы похожи, разве что ростом не очень, но это не страшно. Как жаль, что ты не умеешь ходить на каблуках. И времени учиться, боюсь, нет. Ладно, будем обходиться тем, чем есть.

— Можно отложить… — пробормотал Кир в пол. — До завтра.

— Вот уж нет! Время — это единственное, чего у нас не хватает. Впрочем, нет, светлых голов у нас тоже не хватает, но времени все-таки жаль больше. Мы должны сделать это сегодня же вечером. Вы сможете подождать полчаса? Мне придется съездить домой чтобы найти подходящий гардероб.

— Не проблема, — кивнул Марк. — Езжайте. А я прослежу чтобы этот проныра тем временем не скрылся.

Конечно, у меня ушло не полчаса, а несколько больше. Мой гардероб и в лучшие годы не отличался разнообразием, я привыкла обходиться лишь самым необходимым, обновку подбирая лишь по случаю. Когда я была ребенком, это часто удручало мать — она заявляла, что я пошла в отца, который, хоть и является почтенным господином при дипломатическом ведомстве, горазд одеваться как кучер и, если ему не напомнить, способен завалиться и к губернатору в рубище. Мать заставляла меня надевать неудобные вычурные платья, в которых я чувствовала себя то ли куклой, то ли экспонатом какого-то жуткого музея — они сдавливали грудь, мешали нормально ходить, не говоря уже о том, что каждый дверной проем становился едва ли не непреодолимым препятствием. Оттого половину детства я, с молчаливого согласия отца, провела в ромейской тунике, не стеснявшей движений, легкой и практичной. С переездом в Трапезунд страдания моего детства окончательно канули в Лету — здесь не принято было душить женщин тяжелой тканью, фижмами и корсетами, платья предпочитали легкие, достаточно открытые, подчеркивающие естественные изгибы тела, а не извращенные представления о женской фигуре давно почивших живописцев. Не редкостью было увидеть на улицах Трапезунда и девушек в брюках, хотя подобная мода еще граничила с дерзостью и стратигом не поощрялась. Но для Кира брюки не годились, хотя, может, и скрасили бы ему позор. Диадох должен увидеть перед собой воспитанную юную девушку, одетую со вкусом и не очень броско. Наконец я выбрала. Это было платье, которое я одевала на выпускной бал в лицее — может, несколько пышное для деловых визитов, да и цвет немного броский, но я рассчитывала на то, что Диадох не очень хорошо разбирается в заграничной моде. Необычный гардероб подскажет ему, что гостья — иностранка, а значит заинтригует, кроме того, это скроет огрехи Кира, который тот наверняка допустит.

Когда я вернулась, Марк и Кир сидели в кабинете и выглядели достаточно спокойными. Марку предстоящий спектакль определенно нравился, Кир же уже успел свыкнуться со своим незавидным положением и его спокойствие напоминало отрешенную сосредоточенность заключенного в ночь перед казнью. Увидев платье и прочие аксессуары, которые я предусмотрительно захватила с собой, Кир вскочил и опять попытался пропасть, но Марк и в этот раз был начеку. К счастью, на подавление бунта ушло меньше времени, чем в предыдущий раз.

— И вы это носите? — Кир дрожащим пальцем показал на наряд. — На себе?

— Скажи спасибо, — ответила я немного оскорблено, — что «барокко» уже не в моде. Уверена, тугой корсет и турнюр необычайно пошли бы тебе. Конечно, если бы ты смог сделать в этом хотя бы шаг.

— А…

— Чулки. Порвешь — удержу их стоимость. Найти хорошие чулки в Трапезунде — дело почти непосильное. Это шляпка. Согласна, не самая элегантная, но и выбирать особо не приходилось. В общем, если тебя во всем этом боевом облачении увидит господин Диадох, он скорее всего решит, что перед ним достаточно кокетливая, несколько старомодно одетая иностранка, не чуждая хорошему вкусу.

— Кажется, центурии и то одевают на себя меньше всякой сбруи… — заметил Кир, почти обретший силы для контратаки. — Теперь я понимаю, отчего вы все такие нервные — таскать на себе столько всего…

— Просто подъюбник, — сказала я хладнокровно. — И тебе придется познакомиться со всем этим поближе.

Теперь Кир смотрел на вещи почти с суеверным ужасом. Пожалуй, его можно было бы понять — после потрепанных штанов и рубахи, которые он обычно предпочитал любой другой одежде, это действительно могло напугать. Но я не была уверена в том, что у него есть достаточно времени на страх.

— Марш одеваться! И не вздумай падать в обморок, мы и так спешим.

Кир управился за десять минут. Конечно, справиться без посторонней помощи он не мог, да мне и самой на его месте было бы это непросто, но результат превзошел все мои ожидания. Да врядли кто-либо из присутствующих в нем сомневался — кроме самого Кира, конечно.

— Отлично. — Марк показал большой палец. — По-моему, получилось просто блестяще. Даже я, зная Кира столько лет, врядли признал бы его в таком наряде на улице, что уж говорить о старике Диадохе. А волосы? Парик или что-нибудь вроде?

— Ни к чему. Просто укладка. Да, Кир, тебе придется познакомиться с расческой, хотя я и не уверена, что это знакомство принесет удовольствие вам обоим в равной мере. Короткие стрижки сейчас входят в моду, полагаю, я смогу соорудить нечто пристойное.

— В вас я не сомневаюсь. Вот в Кире — немного…

— Что? — насупившийся Кир казался беспомощным и в разговоре участия не принимал, пытаясь одернуть юбку и предпринимая робкие попытки научиться передвигаться в своем новом облачении. — Чего во мне сомневаться?

— Если ты начнешь по своей привычке сквернословить, что не к лицу юной даме, это может сорвать всю затею. Так что будь добр держать себя в руках.

— Может, еще научиться хлопать ресницами и надувать губки бантиком? — Кир тяжело задышал — плохой знак.

— О, я думал, ты и так отлично это умеешь…

Зарождавшийся конфликт пришлось прекращать мне — на пререкания у нас попросту не было времени.

— Сложнее всего на самом деле с поводом. Диадох подозрителен и визит привлекательной юной дамы заставит его задуматься. Личные мотивы исключим сразу…

— Можно разыграть эту карту, — подумав, изрек Марк. — Скажем, дама случайно увидела его на улице и воспылала к нему юношеской страстью. Он, конечно, в возрасте, но все же мужчина еще ничего, достаточно видный…

Инструктаж временно пришлось прекратить по техническим причинам — привлекательная юная дама пыталась задушить Марка и из-за этого мы все на некоторое время были лишены возможности говорить.

— …значит, только деловое свиданье, — сказала я, немного отдышавшись, когда убедилась в том, что стороны не помышляют об эскалации конфликта. — Не придется придумывать ничего сложного. Скажем, Кир просто хотел разместить средства в Кредитном Обществе Диадоха, но прежде чем решиться на такой шаг, планировал переговорить лично с кем-нибудь из управляющего персонала. Достаточно обычный шаг, особенно для девушки, которая не разбирается в финансах. Поэтому визит на дом не будет выглядеть странным.

— Визит Кира. А как попасть внутрь собираемся мы?

Кир, все еще красный, буркнул:

— Это как раз несложно.

— Помнится, ты говорил, что обойти «Аркс» практически невозможно? И даже в неактивном состоянии он не даст открыть дверь кому попало.

— Вопрос в том, а надо ли нам будет открывать эту дверь?..

— Не понял.

— Таис, есть жевательная резинка?

Я удивилась, но резинку достала. Кир взял пару пластинок и спрятал в сумочке, правда для этого ему пришлось долго повозиться с застежкой.

— Ну что… — он неохотно покосился на нас с Марком — мы ожидали разъяснений. — Тут только болван не сообразит. Когда Диадох пропустит меня в прихожую, я аккуратно залеплю резинкой входной контур «Аркса» на дверной коробке. С этим справится даже гимназист и для этого не обязательно быть чародеем. Система решит, что дверь заперта.

— Беру свои слова назад, — объявил Марк, сгребая Кира в охапку. — Ты молодец!

Кир смутился. Он не любил, когда Марк демонстрировал свои чувства открыто — может, потому, что сам подобного никогда не делал. Я позволила себе улыбнуться, благо на меня в эту минуту никто не смотрел.

«Может, это поможет тебе, — сказала я мысленно Киру. — Может, побывав на самом краю, ты легче найдешь свою точку равновесия, на которой комфортно будет тебе и которая не причинит окружающим неприятностей. По крайней мере я на это очень надеюсь, независимо от того, как тебя зовут, Кир или Кира».

— Еще остался вопрос на счет кабинета, — вспомнил Марк, выпуская Кира. — Наверняка Диадох пригласит свою гостью беседовать именно туда.

— Нам же интересно побывать в этой комнате без хозяина, — согласилась я. — Но об этом я уже думала. Достаточно будет, если Кир сам попросит хозяина перенести беседу в другую комнату. Скажем, в кабинете окажется слишком душно… Такое же бывает?

— Ну… Пожалуй.

— Мы с вами будем наблюдать с улицы, из спиритоцикла. Как только мы увидим, что свет в кабинете погас, мы примем это к сведению.

— У вас самая легкая работа… — проворчал Кир, пальцами пытаясь ослабить шнуровку корсета, который я затянула на совесть. — Зайти, покопаться в бумагах и выйти. А мне что прикажете делать все это время?

Я помедлила с ответом. Учитывая, что речь шла о Кире, подбирать слова приходилось очень аккуратно.

— Я не думаю, что увидев тебя, Диадох примется задавать мудреные вопросы. Насколько я успела его узнать, он будет глазеть на тебя почти непрерывно, так что можешь нести любой вздор. Хлопай глазами, улыбайся, задавай к месту и не к месту вопросы. А еще… Бросай иногда на него взгляды. Вот так… — я показала. — Смотришь в сторону, потом быстрый взгляд прямо в глаза, немного опустить голову, словно смутившись, несколько раз моргнуть… Попробуй. Это хорошо действует на мужчин и при этом совершенно невинно и безобидно по всем статьям. Они сбиваются с толку, начинают думать, к чему же это, что ты хотела сказать. В такой момент их можно брать тепленькими.

Марк нахмурился.

— Что, действительно? Работает?

Я позволила себе многозначительную улыбку.

— Вы даже не представляете, как.

Настал черед Марка смущаться — видимо, вспомнил что-то из прошлого. Краснеть он не стал, просто прикрыл ладонью лицо, точно глубоко задумался. Я посмотрела на часы.

— Нам надо спешить. Диадох должен быть уже дома в такое время.

— Иду прогревать спиритоцикл, — встрепенулся Марк, выходя из ложной задумчивости. — У вас есть минут пять чтобы закончить приготовления.

Я взглянула на вихры Кира.

— Дай нам полчаса.

К дому Диадоха Марк подъехал осторожно, снизив до минимума обороты своего «Магнуса». Зачарованный двигатель спиритоцикла не гудел, вылизывая раскаленными огненным языком мостовую, а едва слышно тарахтел.

— Я бы советовал остановиться тут, — сказал Кир. — Если, конечно, в твои планы не входит прокрасться верхом на этой железяке прямиком в прихожую.

Марк, ничего не ответив, остановил спиритоцикл через дорогу от дома. Когда Кир нервничал, он принимался острить чаще обычного, сам же Марк в такие минуты напротив принимал сосредоточенный вид и делался против обыкновения молчалив. Сейчас нервничали все, не исключая меня.

Если Диадох раскусит наш невинный подвох? Человек, по природе подозрительный, внимательный, он наверняка замечает вокруг себя куда больше, чем мы полагаем. Например, он мог случайно увидеть где-нибудь в коридоре особняка безмятежно шляющегося Кира… Я представила, как лязгает стальными челюстями непробиваемый «Аркс» за спиной Кира, как с оглушающим визгом, оставляя за собой дымные полосы, подлетают к дому маленькие юркие спиритоциклы милициантов. Впрочем, если Флавий Диадох действительно играет по своим правилам, врядли он станет обращаться к милициантам… У Кредитного Товарищества «Макелла-Склир-Исавр» наверняка есть собственный отдел безопасности. Некоторое количество людей, которые не тратят времени на оформление глупых документов. Которые любят задавать вопросы и быстро получать на них надлежащие ответы.

Кир сидел на переднем сиденье и теребил юбку. Платье отчаянно стесняло его, а кроме того он никак не мог найти удобной позы. Чем ближе мы были к дому, тем молчаливее он делался. Наверно, только сейчас сообразил, в какую авантюру его втравили мы с Марком. Даже если так — виду он не подавал. Я открыла сумочку, покопалась там — пальцы в волнении путались среди обилия совершенно бесполезных здесь и сейчас вещей — и наконец наткнулись на что-то небольшое, твердое и холодное.

— Держи, — я протянула Киру этот предмет. — Спрячь в сумочку. Без нужды не касайся, но когда будешь говорить — расстегни ее и будь уверен, что сможешь быстро выхватить.

Кир с удивлением рассматривал лежащий в ладони металлический предмет. Марк, лишь глянув на него, кивнул:

— Верно, Таис. Я думал о чем-то таком.

— Это еще что?

— Дирринжер. Модная игрушка, особенно в Новом Свете.

— Это оружие?

— Нет, это шанс исправить в нужном свете невыгодное положение. Даже два шанса, каждый калибром миллиметров в девять. Эту штуку видишь? Спусковой крючок. Устройство примитивное, но на близком расстоянии свалит и небольшого быка. Держи поблизости, если возникнет необходимость, доставай, направляй, нажимай… — Марк показал, как. — И не нервничай. Женская улыбка куда опаснее самого большого пистолета.

Кир с презрением повертел дирринжер в руках.

— Вот еще! Это просто кусок незачарованного железа!

— Но толку от него будет больше, чем от твоей сумочки… Прости, Кир. Диадох может быть опасен — и это не пустое предупреждение. Если убийца он, поверь, прикончить засланного шпиона ему будет не в пример проще, чем отравить старого друга. Впрочем, я не думаю, что он попытается тебя убить, если раскусит, скорее выведает, что тебе известно… Но ты должен быть готов к любому варианту, понял?

— Понял, — пробормотал Кир без энтузиазма, пряча пистолет в сумочку.

От всей души я надеялась, что наши с Марком опасения безосновательны. После того, как я занялась волосами Кира, а потом решительно воспользовалась по назначению тушью и румянами — заподозрить в Кире существо мужского пола мог бы только человек, наделенный крайне изощренной фантазией. Всю дорогу Кир исподтишка глядел на себя в зеркало — новый образ пугал его и в то же время завораживал. В некотором смысле он впервые в жизни взглянул на свое лицо. На то лицо, которого сам втайне боялся.

И я надеялась, что оно ему понравится.

— На втором этаже горит окно, — сказала я. — Но ничего не видно.

— Я думаю, это и есть кабинет. Когда мы с Киром проводили днем рекогносцировку, оно тоже горело. Скорее всего, старый лис перебирает документы и подчищает следы.

— И он не был сегодня на службе?

— Совершенно точно не был. Кир заметил, что «Аркс» не активирован, а это может быть только в одном случае — хозяин находится внутри и система это чувствует.

— Верно, — подтвердил Кир, которого досаждающая оборка все еще волновала больше всего остального, он яростно сражался с ней. — У «Аркса» тонкий нюх. Если хозяин внутри — охранные чары неактивны, они вроде как спят. Но стоит ему пересечь порог — происходит активация. Так что он там, не беспокойтесь. Вот мне уж точно предстоит побеспокоиться…

— Помни, воспитанная девушка никогда не позволяет слишком многого на первом свидании. — Марк подмигнул. — Будь осторожна, дорогая.

Кир собирался было со всем пылом возразить, но я поймала его за рукав платья:

— Не время! Пора работать.

Кир тяжело задышал, но на удивление быстро восстановил самообладание. С ледяным спокойствием он оправил топорщившуюся юбку, распахнул дверь спиритоцикла и вышел. Мы с Марком как зачарованные смотрели ему в спину. Лиловое платье на ветру затрепыхалось, сам Кир в нем уже казался крохотной яркой бабочкой, которую неумолимо затягивает по направлению к паутине каким-то невидимым зачарованным лучом.

— Мне за него боязно, — сказала я, хотя еще секунду назад не собиралась ничего говорить.

Марк тоже не отрываясь следил за тем, как Кир переходит улицу.

— Кир — умный парень, — сказал он. — И он знает, что мы в него верим. Иначе ни по чем бы не согласился на этот балаган.

Я украдкой посмотрела на него. Марк был напряжен, глаза прищурены, зубы сжаты — ожидание давалось ему еще тяжелее. Наверно, сейчас он мысленно был рядом с Киром — прикрывал его от ледяного ветра, держал за руку…

— Мне он даже больше нравится таким, — сказала я чтобы отвлечь его. — Когда он дал волю тем чертам, которые столько лет пытался похоронить, ему явно стало легче, вы не заметили?

— Да, наверно… — рассеянно сказал Марк.

— И вообще платья ему явно больше идут, чем эти его рваные штаны…

Марк отчего-то сдавленно хмыкнул, верно он не был готов обсуждать такую серьезную тему. Да и я не горела желанием ее развивать. «Не лезь туда, где ничего не понимаешь» — это было воистину золотое правило, которого я старалась по возможности придерживаться. Поэтому я не сказала Марку о том, что предчувствие говорит мне — с этого дня Кир пусть на миллиметр, пусть на волосок, но изменится. А может, изменится что-то вокруг него.

— Долго не открывают, — напряженно сказал Марк. Я вздрогнула. Конечно, по своей привычке задумалась, отчего весь окружающий мир сделался для меня незаметным. Все-таки рассеянность — ужасная черта.

Кир стоял на пороге дома и звонил. Должно быть, он простоял так уже несколько минут. Все верно — служанки нет, а хозяин далеко не молод, пока услышит, пока спустится, жалуясь на артрит, вниз, пока отопрет засов…

— Долго, — сказал Марк, всматриваясь в темноту. — Очень долго, Таис. Может, он еще подозрительнее, чем мы думали? Что если он вовсе не откроет Киру дверь? Как тогда?

В отличии от нас Кир такими вопросами себя не утруждал. Быстро замерзнув на холодном ветру, он не был склонен к размышлениям — а потому просто потянул за ручку двери. Та с готовностью распахнулась.

Марк присвистнул.

— Не заперто. Вот тебе и подозрительность.

— Может, дверь открывается с помощью чар, из кабинета, — предположила я. — Мне приходилось видеть такие штуки. Он зашел!

Кир скользнул внутрь — яркая бабочка пропала. Нам оставалось надеяться на то, что он не забыл прилепить жевательную резинку в нужное место — иначе вся наша дерзкая затея оказалась бы пустой тратой времени.

— Ждем, — решил Марк, беспокойно барабаня пальцами по рулевому колесу. — Минут пять ему хватит?

— Следите за окном. Если погаснет — значит Кир сумел вывести старика из кабинета, тогда наш черед…

Хорошим терпением я никогда не отличалась. Одно дело — ждать чего-нибудь, например субботы, другое — чувствовать, как это ожидание висит на твоей головой тяжелой громовой тучей, а каждая секунда тянется сквозь тебя, выматывая и заставляя от нетерпения грызть губы.

— А что если мы ничего не найдем? — спросила я, чувствуя необходимость хоть как-то скрасить время. Ожидать в тишине — хуже этого и придумать нельзя…

— На вашем месте я бы больше беспокоился на тот случай, если мы что-нибудь найдем…

— Что вы имеете в виду?

— По-моему, очевидно. Нас нанял господин Макелла. С одной стороны, мы не только ничего не сделали для обвинения серва, но и начали глупейшее расследование в отношении его подчиненных. С другой — даже попади нам в руки чудодейственные документы, свидетельствующие о том, что кто-то из троих отравил Иоганеса — мы не сможем отнести их в префектуру или милициантам. Думаю, догадываетесь, почему.

— Не дура, — сказала я, вздохнув. Об этом раньше как-то не думалось. — У нас не было никакого права устраивать взлом частной собственности, равно как и незаконное проникновение с незаконной выемкой улик. Расскажем об этом — и фирма господина Ласкариса лишится как минимум пары своих работников на весьма продолжительное время. Может, подкинуть их императорским ищейкам анонимно? Ну, я про документы, которых мы пока даже не нашли.

— Этого хватит?

— Не знаю, — призналась я. — С момента убийства прошло слишком много времени, наверняка почти все следы уничтожены. В нашем случае надежной уликой было бы разве что письменное раскаянье убийцы, но не уверена, что мы отыщем его в доме Диадоха…

— Кир! — Марк встрепенулся. — Смотрите!

Действительно, дверь была открыта и в освещенном проеме была хорошо видна фигура Кира — он делал нам приглашающие знаки. Мы с Марком переглянулись.

— Ну и что это за…

— Что-то случилось?

— Не знаю. Но не похоже чтоб его заставляли нас звать под дулом пистолета. И он выглядит возбужденным.

— Может, Диадох?..

Марк понял меня и без окончания.

— Нет, — он помотал головой. — Старик точно жив. О дьявол! Может, подождете здесь?

— Ни за что, — отозвалась я, щелкая замком двери. — Догоняйте.

Около входной двери мы оказались почти одновременно. Я с облегчением убедилась в том, что Кир в порядке и в прихожей кроме него никого нет. Однако его мрачный вид говорил о том, что не все обстоит благополучно. Кир был мрачен как туча, разве что тучи, даже самые мрачные, сохраняют обычно молчание, чародей же молчать не привык.

— Где вас носит? Мне что, стрелять в воздух? И так торчу здесь как идиот на виду у всего города… Я уже не говорю, в этом проклятом наряде у меня дико мерзнут ноги… Заходите!

Следов борьбы ни на его одежде, ни на лице не было видно, я почувствовала, что совершенно сбита с толку.

— Где Диадох? Почему свет… Где он?

— Там. — Кир коротко ткнул пальцем в потолок. — И вы даже можете его увидеть, если, конечно, не решили пустить в прихожей корни.

— Ты хочешь чтоб он увидел нас?

— О, я не думаю, что он сильно удивится вашему визиту.

Лестница показалась мне очень короткой — так быстро мы оказались наверху. Точно за спиной развернулись огромные крылья, мягко поднявшие нас за считанные секунды. Марк шел впереди и по тому, как напряглись его плечи, было видно, что он готов к любым неожиданностям, даже самого дурного толка.

— Тут. — Кир показал пальцем на приоткрытую дверь.

Марк без слов распахнул ее и застыл как статуя. Двери в этом доме определенно были слишком узкими, а может слишком широк был сам Марк — в любом случае мне пришлось несколько раз ощутимо пихнуть его в спину чтобы он наконец посторонился.

Это несомненно был кабинет. Чем-то он напоминал кабинет самого Иоганеса, разве что был немногим меньше, к тому же обставлявший его человек был достаточно старомоден в отношении вкуса. Шкафы, стол, кофейный столик, три глубоких, оббитых дорогой кожей, кресла. Сперва мне показалось, что в кабинете никого нет, я даже открыла рот чтобы спросить у Кира, что он собирался показать и что, черт возьми, вообще тут происходит, когда вдруг увидела хозяина. На господине Флавии Диадохе был красный, расшитый драконами, халат, оттого я не сразу увидела его на фоне кресла. Он возлежал в нем, откинувшись на спинку, рот его был приоткрыт — виден был серый язык и неровные старческие зубы, но хуже всего были его глаза. Они были открыты, но совершенно пусты и казались медленно твердеющими. Так застывает обычно прозрачный, скатывающийся со свечи, воск, теряя тепло.

Глаза господина Диадоха уже утратили способность что-либо видеть.

Я замерла, чувствуя, как на лбу выступил холодный и едкий пот. Мертвец спокойно разглядывал посетителей своими невидящими глазами и казался задумчивым. Лицо господина Диадоха разгладилось, даже казалось несколько помолодевшим — морщины, искажавшие его при жизни, почти исчезли, а кожа точно истончилась и натянулась на острых костях черепа.

— Кир… — пробормотал Марк, которого тоже потрясло увиденное. — Что ты с ним сделал?

Я машинально посмотрела на пол — нет ли под Диадохом кровяных пятен… Представилось, как похотливый старик протягивает к Киру руки, как испуганный Кир выхватывает дирринжер — тот самый, который дала ему я! — сухой выстрел, Диадоха отбрасывает в кресло…

Но ведь мы не слышали выстрела! Или не могли услышать?..

— Ты идиот, — спокойно сказал Кир. — Я к нему и не прикасался. Не душил его гардинами, не бил по лбу пресс-папье и не стрелял этими идиотскими пороховыми штуками.

— Но он был жив, когда ты заходил!

— Он и сейчас жив… В некотором роде. Осторожно.

Я не поняла, к чему относится это «Осторожно», но когда тело Диадоха вдруг мелко задрожало, а на шее его проступила паутина вен, почувствовала, как страх тонким свербящим алмазным копьем пробивает меня навылет. Диадох, помедлив несколько секунд, встал. Он двигался как слепой манекен, как старомодный серв, упираясь в мебель, бессмысленно кружась по комнате, голова его была немного запрокинута, а лицо хранило прежнее выражение. Диадох, спотыкаясь, дошел до другого конца кабинета, приблизился к книжному шкафу и попытался достать какую-то книгу, но его руки точно позабыли, как брать вещи — пальцы бессмысленно сжимались и разжимались, кисти крутились из стороны в сторону. Это был какой-то безумный танец, пародирующий человеческое существо. Старик брел от одного шкафа к другому, пытался что-то сделать, постоянно спотыкался, но каким-то образом сохранял равновесие. И его лицо было лицом мертвеца.

Марк медленно достал револьвер. Присутствие этой огромной, остро пахнущей смазкой, игрушки, обычно наполняло меня уверенностью, но в этот раз уверенность не помешала бы и самому Марку — я видела, как дрожат его руки, наводящие ствол.

— Не надо. — Кир положил ладонь на револьвер, заставляя Марка опустить грозное оружие. — Нет нужды.

— Оно… Это…

— Да, оно так и будет ходить. Но скоро устанет и остановится. Если на звук выстрела сбегутся милицианты и обнаружат нас в доме почтенного господина Диадоха, а при господине Диадохе не обнаружат головы — получится некоторое недоразумение.

— Угу.

Мы смотрели на тело Диадоха, которое продолжало свое странное и нелепое шествие. Оно казалось марионеткой, которую ведет по сцене сумасшедший кукловод. Диадох слепо шарил по столу, взял ручку, попытался что-то ей написать на столешнице, выронил, врезался в кресло, закружился на месте… Вдруг он вздрогнул и очень медленно, точно истратил весь запас сил, опустился на пол. Как кукла, у которой обрезали веревки, лишив ее управления.

— Все, — деловито сказал Кир. — Успокоился. Минут на десять, наверно. Потом опять.

— Что — опять? Что, ради всех святых, тут случилось? Он жив или?..

— Или, — лаконично ответил Кир. — Не знаю, как его состояние оценит госпожа юрист, считается ли он живым или мертвым с юридической точки зрения, могу лишь сказать, что его мозг мертв совершенно. И практически весь.

— Он ходит, — неуверенно сказала я. — И что-то делает. Пытается. Значит…

— Примитивная моторика. Моторная память. Остатки его мозга хаотично пытаются возобновить его существование, но это бесполезно — личность мертва. Флавия Диадоха больше нет, то есть нет как индивидуума, оболочка же… Полагаю, она будет существовать еще несколько часов, постепенно слабея, пока не упадет прямо здесь чтоб окончательно замереть.

— Чары?

— Чары.

— Я никогда такого не видел. И не слышал о таком. Если это чары, то, должно быть, весьма экзотические. Опять какая-нибудь отрава?

Кир задумался. В этот момент он как никогда был похож на старого Кира, на лбу проступила какая-то мужская вертикальная складка.

— Не могу назвать это отравой, — сказал он наконец. — Но вещество, принятое им, относится к категории чародейских. Скажем так, это сложный и весьма редкий компонент целой системы чар. Он не разрабатывался как яд, практически нигде не применяется, если не считать чародейских лабораторий, и вообще не должен попадать в руки обычного человека. Мне знакомо это вещество, но я никогда не думал, что увижу результат ее действия на человеке.

— Если он принял какое-то зачарованное вещество и после этого умер, его, пожалуй, можно назвать ядом.

— Если человек выпьет серной кислоты и умрет — это не повод называть невинную кислоту коварным ядом, придуманным исключительно ради смертоубийства, — разозлился Кир. — Я же говорю вам — это не яд. По крайней мере в обычном понятии этого слова. Ума не приложу, где Диадох мог найти что-то подобное — и отчего воспользовался именно им. Смерть должна была быть мало того что мучительная, так еще и нелицеприятная… Медленный паралич, остановка дыхания… Похоже, среди господ банкиров в этом году модно травиться исключительно экзотикой. Видимо, мышьяк стал уже банален.

— Мне это не кажется похожим на отравление, — сказала я через силу, тщательно пытаясь не смотреть в сторону замершего хозяина кабинета. — Никто не станет испробовать на себе… такое.

Кир лишь пожал плечами.

— Посмотри на это.

Только сейчас я заметила за рабочим столом Диадоха рациометр. Новая модель, не чета тому, который достался в пользование мне, компактный и почти бесшумный. К нему была подсоединена печатающая приставка, которая позволяла выводить текст из зачарованных недр на бумагу, как в миниатюрной типографии, стоившая, должно быть, кучу денег… Но Кир показывал не на сам рациометр, а на лист бумаги, лежавший рядом.

— Он напечатал это перед смертью. Смотри. Чернила почти свежие.

Я практически вырвала трепещущий лист из его рук.

Марк читал через мое плечо и, хотя он был достаточно грамотен чтоб освоить составленный на латыни и снабженный старомодными оборотами, текст, у него это заняло времени куда больше, чем у меня. Когда он добрался до конца, я уже успела раз десять треснуть себя ладонью по лбу.

— Вот те на… — сказал Марк негромко, окончив чтение. — Как глупо.

— Еще бы, — согласился Кир, который тем временем ерзал в кресле, стараясь удобно усесться, но этому мешала пышная юбка. — Сдал старик. Если мы спугнули его, он вполне мог успеть скрыться из города, а то и из Халдейской феммы. Неужели не было денег? Или совесть замучала?

— Совесть, должно быть… Таис, прекратите, нам хватает тут одного полу-покойника, если бы разобьете себе голову, это ничуть не поможет.

— Поможет, — слабо отозвалась я. — По крайней мере других глупостей не сделаю. Я могла подумать раньше! Могла!

— Да кто же знал, что хитрый лис так внезапно сдастся? — Марк развел руками. — Всем нам урок — душа человеческая темнее самого странного церебруса… И между прочим, вы зря себя казните — мы-то оказались еще глупее. По крайней мере за себя я спокоен. Я считал, что это Ланселот, а вы едва ли не с самого начала напали на след. Тут мне корить себя надо.

— Что? — я уставилась на него.

— Я про человеческий фактор… Ваше чутье в этот раз вас не подвело, что я готов засвидетельствовать. Вы сами указали на Диадоха и, более того, заставили нас действовать. Приз ваш. Хоть и не уверен, будет ли здесь какой-нибудь приз… Впрочем, господин Макелла, уверен, выплатит нам вознаграждение — даже при том, что мы ровным счетом ничего в итоге не совершили.

— Вы шутите?

— А?

— Вы действительно думаете, что Диадох отравился?

Марк с Киром уставились на меня, точно я сказала что-то странное.

— Простите, Таис, вы…

— Думаете, муки совести?

Они переглянулись.

— Я согласен считать ловким юридическим ходом отыскание скрытых фактов, но уж отрицание очевидных — это явный перебор.

— Он не убийца, — сказала я устало. — Это инсценировка. Мы пришли поздно. Предсмертная записка отпечатана на рациометре! Он вообще не прикасался к бумаге!

Кир насмешливо поднял бровь.

— Дорогая Таис, далеко не каждый самоубийца считает необходимым засвидетельствовать подлинность предсмертной записки личной подписью. Полагаю, в этот момент люди думают о чем-то другом.

— Ее писал не он!

— Откуда нам это знать? Мы же не читали ни единого его письма — хотя бы ради того чтоб сравнить стиль изложения… Знаете, что? Поехали домой. Сюда могут нагрянуть милицианты, и в конце концов я хочу вновь почувствовать себя человеком — а для этого мне надо нормально поужинать и, двести чертей, сорвать наконец с себя эту помесь вешалки с занавеской!

— Вы не понимаете, почему он использовал такой странный яд?

Кир почесал в затылке.

— Ну, судя по посланию…

— «Аркс!» Используй убийца мгновенный яд — эта проклятая защитная система сразу бы почувствовала, что хозяина дома нет, верно? Она не станет считать хозяином остывающее тело, и душу, которая уже спешит наверх?

— Ну нет. Если «Аркс» перестанет ощущать хозяина в пределах дома… Знаешь, Марк, а я ее понимаю.

— Убийца оказался бы заперт тут! Смерть Диадоха намертво заблокировала бы двери и окна. А убийца не дурак. Он отнюдь не дурак. По крайней мере он умнее нас всех, вместе взятых. Он отравил Диадоха так чтобы тот оставался какое-то время жив, пусть жизнью это, — я указала на застывшее тело у стены, — можно назвать только формально. Ну? Неужели не ясно?

— Кто-то добрался до Диадоха раньше нас, — приглушенно сказал Кир, потирая лоб. — Или узнал о нашем предстоящем визите или… Или просто счел секретаря слабым звеном, близким к разрыву. И удалил его. Что ж, достаточно просто и элегантно.

— Значит, вы двое полагаете, что тут не обошлось без… э-э-э… человеческого фактора?

— Нет, — я не удержалась от язвительности. — Конечно же это серв навестил Диадоха и, распив с ним бутылочку вина, ловко его отравил.

— Ланселот находится у нас в особняке, — машинально возразил Марк, потом спохватился. — Ладно, понимаю. Что теперь?

— Домой, — коротко сказала я. — Только сперва займемся тем, ради чего мы сюда заявились.

Особняк Общества по Скорейшему Ремонту и Наладке встретил нас тишиной. Огромная каменная махина, безнадежно ветхая, устаревшая — но такая родная. Он точно ждал нас — в скрипе садовой калитке мне почудилась радость. Сейчас мне нужен был этот большой бессмысленный старый дом, мне нужно было оказаться в тепле, ощутить вокруг себя хаотическое нагромождение мебели, вечный беспорядок, услышать доносящийся из подвала Ясона скрежет… Кажется, это место успело стать для меня чем-то важным. И вне его я уже чувствовала себя неуютно.

Забраться куда-нибудь подальше, хотя бы в пыльную библиотеку, где почти нет книг, зато куча ветхих стеллажей и какой-то полуразобранный оптический прибор на треноге, прихватив бутылку вина, запереться, поставить между собой и окружающим миром, полным пронизывающего влажного холода, ощутимую видимую преграду. Скорчиться в кресле, медленно тянуть вино, безучастно глядеть через стекло на серебристую пыль звезд.

И никаких сервов, никаких отравителей, никаких мыслей. Просто кусочек тишины, который принадлежит только мне.

Марк понимающе улыбнулся мне. Даже Кир потрепал по плечу, неловко выражая сочувствие. Они были не просто моими коллегами, они были моими друзьями и, как всякие друзья, чувствовали мое настроение. Но сегодня они уже не могли мне чем-либо помочь.

«Апатия, — сказала я сама себе. — Это просто апатия. Ничего больше. Ты привыкла к тому, что твои теории разбиваются, но не привыкла к тому, что они идут ко дну мертвым грузом. Тебе нужно время. И вино, пожалуй, тебе тоже необходимо».

Я чувствовала себя судостроителем, создавшим огромный, прочный, лучший в мире корабль. Его не потопили вражеские ядра, у него не открылась течь, не сгнила обшивка, он стоял в гавани — сверкающий, пахнущий краской и морем, огромный… Но паруса его висели мертвыми тряпками — и во всем мире не было ветра, подходящего для того чтоб их наполнить. Мертвый корабль. Который никогда уже не покинет порт.

— Не печальтесь, — сказал Марк, когда мы подходили к дому. — Пусть мы ничего не нашли, это не мешает нам искать дальше. Нам приходилось искать куда дольше. Значит, дело лишь в терпении.

— Нет, — сказала я через силу. Говорить сейчас было неприятно, точно я тратила невосполнимое внутреннее тепло. — Терпение не поможет. Это проигрыш.

— Вам не к лицу столь унылый вид. Мы будем думать, будем искать, пытаться… Убийца будет наказан.

— Поздно. Он успел раньше нас. Он обошел нас — точнее, обходил на каждом повороте. Завтра надо отдавать Ланселота обратно. Не думаю, что он доживет до вечера, скорее всего его распилят на куски и где-нибудь закопают. Хотя он всего лишь молчаливый свидетель преступления. И даже этому мы не сможем помешать.

— В конце концов он лишь серв… — сказал Марк и осекся.

— Серв с частичкой человека внутри. Мыслящее существо. Возможно, это первый и последний серв в мире, способный думать. Рассуждать. Он не может не уметь чувствовать, Марк.

— Каким бы совершенным он ни был, он только механическая кукла, в голове которой вместо чувств — комок чар. Не принимайте это так близко.

Я не ответила.

В гостиной горел свет, когда мы вошли там обнаружился Христофор собственной персоной. Облаченный в полинявший халат, в шлепанцах на босу ногу, он восседал за столом и с удовольствием ужинал. Проспав большую часть дня, он определенно не маялся похмельем, напротив, был бодр, весел и даже позволял себе негромко насвистывать что-то под нос. Увидев Кира в платье, он забыл закрыть рот и несколько секунд являл собой достаточно забавное зрелище. Сгорая от стыда, Кир устремился по лестнице в свою комнату, по пути тщетно пытаясь сорвать с себя корсет и путаясь в развевающемся подоле. Христофор Ласкарис закрыл рот, аккуратно подцепил вилкой маринованный гриб, отправил его в рот и принялся сосредоточенно жевать. Лицо его приняло привычное невозмутимое выражение.

— Кто-нибудь собирается мне что-нибудь сказать? — спросил он спокойно, промокнув бороду салфеткой.

Обращался он уже ко мне одной — Марк, улучив момент, пропал бесследно. Весьма в его характере.

— О чем? — спросила я вяло, усаживаясь за стол напротив. — О Кире? Или… так?

Без слов поняв мое состояние, Христофор проворно подвинул к себе чистый бокал, налил вина и передал мне. Я нерешительно уставилась на вино. На поверхности оно казалось светлым, почти прозрачным, по нему шла легкая рябь, в которой плясали огни отражающихся свечей. Но чем глубже, тем непрогляднее оно делалось, крохотная бездна в миниатюре. Христофор утвердительно кивнул мне и, вдохнув, я выпила сразу половину.

Как ни странно, сделалось действительно легче. В животе потеплело, по телу проворными покалывающими змейками разнеслось приятное, подламывающее ноги, опьянение. Окружающий мир стал мягче, потерял острые углы.

— Про Кира я спрашивать не буду. Хотя… кхм… Нельзя так удивлять старика. Предупредили бы хоть.

— О, это ерунда.

— Ну конечно… Сперва он выряжается как гастролирующая кокотка, потом начнет вышивать, играть на клавесине и в конце концов сбежит с каким-нибудь заезжим ловеласом… Ладно, речь сейчас действительно не о Кире. Вы не слышали сегодня по радиофонике новости? Я про ваших добрых знакомых из «Ониса»? Кажется, базилевс наконец разобрался в ситуации… Фирма объявлена банкротом, чародеи же в розыске.

— Что? Нет, нет. А что передавали? Впрочем, сейчас уже все равно. И «Онис» тут не при чем.

— Вы разобрались с сервом?

— Практически, — ответила я еле слышно. — Да, наверно разобрались.

— Кажется, найденный ответ не доставил вам радости, — философски заметил Христофор. — Выпейте еще. Знаете, какой-то старый прохвост сказал, что истина в вине. И я ему верю. Только когда выпьешь бокала три-четыре «савотьяно», начинаешь понимать, сколь все вокруг нас бессмысленно, лживо и непостоянно. А истиннее этого и быть ничего не может.

— Мы почти наверняка знаем, кто убийца. И это не серв.

Христофор Ласкарис не выглядел удивленным. Он достаточно долго с нами работал чтобы утратить умение удивляться окончательно и бесповоротно. А может, именно поэтому мы на него и работали — он никогда не удивлялся по-настоящему, что бы мы ни выкинули.

— Рассказывайте, Таис.

Я начала рассказывать. Поначалу говорить было сложно, приходилось подбирать слова, выстраивать их, вспоминать… Но вино сделало свое дело. Я говорила все оживленнее, рубила ладонью воздух, жестикулировала. Христофор слушал внимательно, время от времени что-то спрашивал, молча кивал. Так слушает не собеседник, так слушает преподаватель, слишком старый и слишком опытный для того чтобы бомбардировать соискателя градом каверзных, но очевидных вопросов. Вопросы его были коротки, иногда казались не по существу, они были как постоянно меняющийся ветер, дующий то в одну сторону, то в другую. Под их натиском было уже не так легко быть уверенной в собственной правоте.

— Вы защищаете серва потому, что считаете его невиновным?

— Да, именно поэтому.

— А вовсе не потому, что симпатизируете беспомощной, лишенной прав, мыслящей вещи?

— Это не симпатия и не жалость!

— …и терпеть не можете финансовых воротил?

— Я никогда такого не говорила!

— Если отраву подсыпал кто-то из сотрапезников — почему лжет серв?

— Он не лжет. То есть нет… Он пытался лгать, но это была просто защитная реакция, как у любого мыслящего существа.

— Он подсыпал яд или нет?

— Он… Перестаньте! Я чувствую себя словно на экзамене…

Христофор мягко улыбнулся.

— Проблема вашей теории не в том, что она зиждется на интуиции. Я готов признать мерилом истины хоть интуицию, хоть цыганские гадания — если этот метод будет работать и приносить пользу. Вы утверждаете, что в Кредитном Товариществе кто-то из руководства проводит финансовые махинации, нежелательных свидетелей которых было решено убрать. Это само по себе достаточно громкое заявление. Нет, оно не лишено смысла — на моей памяти кого только не сводило в могилу сочетание денег и яда! — но я вижу здесь слишком много нестыковок, на которые вы упорно не обращаете внимания. К примеру… Ланселот!

Слуга в белых доспехах вошел в гостиную так быстро, словно ждал оклика за дверью. Все-таки он не был лишен грации, просто его грация была нечеловеческого, совершенно иного свойства. Когда его голова повернулась в мою сторону, я почувствовала себя неловко, как и обычно перед объективами серва. Наверно, я никогда не смогу привыкнуть к этому механическому равнодушному взгляду.

— Скажи мне, ты не думаешь, что кто-то из приятелей твоего хозяина мог отравить его, пока ты прислуживал за столом в тот вечер?

От неожиданности вопроса я едва не опрокинула бокал с вином, но нервы Ланселота были сделаны из материала покрепче.

— Мой хозяин был хорошим человеком.

— Однако вопрос в силе.

— Я не знаю.

Но Христофор был безжалостен.

— Ты мыслящее существо, как считает Таис, а значит ты можешь анализировать события и делать выводы. Ты знал и Иоганеса и его сослуживцев достаточно долго, но все равно не можешь ответить?

— Я ничего не видел.

— С этим я не собираюсь спорить. Но в доме был убит человек, а кроме него там находился только ты и еще трое людей. Если Иоганеса убил не ты, значит это был кто-то другой. Кто-то из трех. Кто?

Серв дернулся, даже не туловищем, просто его голова качнулась вперед, как от оплеухи.

— Кто-то из трех… Возможно… — я впервые слышала нерешительные модуляции в его нечеловеческом голосе.

— Ну ладно. Тебе не сложно будет пойти на кухню и приготовить еще этого чудесного лимонного соуса для креветок?

В этот раз Ланселот отозвался сразу, как будто даже с облегчением:

— Да, господин Ласкарис.

— Ступай.

Христофор вопросительно приподнял бутылку вина, но я помотала головой. Он наполнил собственный бокал и вздохнул:

— Может это существо и мыслящее, но беседовать с ним — сущее наказание. Настоящий молчун.

— Он не хочет свидетельствовать против знакомых ему людей. Разве это желание уберечь от опасности человека — не свидетельство того, что его церебрус работает корректно?

— Кроме этой мотивации могут быть и другие, но ты как обычно оцениваешь факты по форме — по тому, насколько легко они закрепляются в твоей теории.

— В ней пока не хватает одного, самого важного факта, — я всматривалась в поверхность вина, точно там мог плавать ответ. Но ответы в вине мог находить только Христофор. — Я не могу понять, кто и как отравил Иоганеса. Каждый из трех отлучался. У каждого была возможность попасть на кухню, пока Ланселот сервирует блюда в обеденной, и подсыпать отраву. Ее не обязательно было даже подсыпать в тарелку Иоганеса. Покойник из специй предпочитал нашараби, об этом знали все, значит можно было подсыпать крысиный яд в склянку со приправой. Но почему тогда следы яда оказались на руке Ланселота?.. Этого я не могу понять.

— Почему бы не предположить, что убийц было несколько и действовали они по договоренности? — предположил Христофор.

— То есть Макелла и Евгеник заодно?

Христофор поморщился.

— Я не это имел в виду. Что если убийца договорился с сервом?

— Не представляю этого.

— Он каким-то образом приказал серву подсыпать отраву.

— Это невозможно. Мы уже думали об этом. Ланселот не принимает приказов от посторонних. То есть это исключено.

— Однако охотно выполняет просьбы…

— Но не просьбы об убийстве, — парировала я отчаянно.

Чувство усталости, притупленное вином, снова дало о себе знать. Стали слипаться глаза. Когда в последний раз я спала? Кажется, это было давно. Христофор понимающе улыбнулся.

— Таис, ступайте спать. Комната для гостей свободна и даже прибрана, оставайтесь здесь. Ни к чему ехать домой в столь поздний час. Если чувствуете себя достаточно сильной, можете разделить со мной поздний ужин. Ах, если бы вы знали, как Ланселот готовит креветок под соусом! Последний раз что-то подобное я ел в пятьдесят третьем году в Нормандии…

Христофор подцепил вилкой какой-то сочный кусок, отправил его в рот и, блаженно закрыв глаза, продекламировал:

— Что? — не поняла я. Какая-то непонятная мысль крохотной юркой змейкой шмыгнула в моей голове, оставив щекочущее ощущение близости к чему-то важному. Стерлядь?.. Нет. Стоп.

Христофор с беспокойством посмотрел на меня.

— Таис, вы в порядке?

Нет, я определенно не была в порядке. Точнее, порядка не было в моих мыслях.

— Да, конечно. Задумалась, — сказала я автоматически. — А что вы сейчас прочитали?

— Я-то? Кхм… Державина изволил декламировать, «Приглашение к обеду», если память не изменяет. Да что с вами такое? Не любите стихи? Так и скажите, обязуюсь в дальнейшем не… Таис!

Наверно, так себя чувствуют оглушенные палицей по затылку. Чудовищный удар, от которого темнеет перед глазами — и вслед за ним звенящая серая тишина.

Стихи!

Они читали стихи. И Макелла и Евгеник и… И Иоганес. Мысли, которых только что не было вовсе, вдруг затрещали со всех сторон потревоженными сонными птицами. Иоганес не помнил стихов и оттого прочитал стих из тетради… Тетради Макеллы! Стих, который частично запомнил Евгеник, но отчего-то вовсе не запомнил серв. Серв с исключительно хорошей памятью. Тот самый серв, из руководства к которому кто-то вырвал несколько листков. Тот самый серв, на руке которого отчего-то обнаружились следы яда.

Я бессильно опустилась на стул, с которого несколько секунд назад вскочила.

— Я… Я кажется нашла. О дьявол.

Христофор погрозил мне пальцем:

— Девушке вроде вас не к лицу сквернословить как старому флибустьеру Ласкарису. Да полноте, что с вами? Вы побледнели. Рому?

— Н-нет…

Внезапно все стало ясно. Как будто рябь перед глазами рассеялась без следа, оставив кристально-чистое глубокое изображение. И на смену беспокойным моим мятущимся мыслям пришло спокойствие, огромное ледяное спокойствие, незыблемое как горный ледник, спокойствие человека, который наконец все понял и все сообразил. Пусть даже и слишком поздно.

— Не надо рому. Мне нужен телевокс.

— Вот как? И кому же вы собрались телевоксировать в столь поздний час, если не секрет?

В этот раз я уверенно встретила взгляд старого Ласкариса.

— Двум людям. Господам Димитрию Макелле и Михаилу Евгенику.

Христофор потер подбородок.

— Срок нашего уговора истекает завтра, да я и не уверен, что они явятся за своим сервом столь поздно. Посудите сами…

— Я собираюсь их позвать не для этого. Более того, я полагаю, что Ланселот останется с нами еще надолго.

— Таис?

— Он судя по всему действительно превосходный повар. И он совершенно неприхотлив, да и жалованья не требует. Пусть он не выполняет приказы, у нас тут вообще редко кто их выполняет, а с ним всегда можно найти общий язык. Мне кажется, нам всегда не хватало повара. И, может, хоть он наконец наведет в этом доме какой-то порядок!

Господа Макелла и Евгеник явились одновременно, да оно и не удивительно. Я караулила у окна, поэтому сразу заметила, как у наших ворот останавливается спиритоцикл. На этот раз это был не неуклюжий грузовой «Орихалкум», а новенький двухместный «Эго-Вектиари», бесшумный и элегантный, как и все современные вещи. Я видела, как из него выбрались два человека и, помедлив, отправились ко входу.

— Все в порядке, — сказала я Марку. — Они приехали вдвоем, как и условлено. Но далеко свой револьвер не откладывайте.

Марк пожал плечами. Револьвер он извлекать из кобуры даже не собирался.

— Когда какая-нибудь конторская крыса успеет застрелить меня прежде, чем выстрелю я сам, это будет хорошим…

Закончить он не успел — в дверь постучали. Негромко, но уверенно, властно. Так не станет стучать человек, чья нервы расшатаны, которого вызвали среди ночи при помощи многозначительных намеков и замаскированных угроз. Так станет стучать только человек решительный, уверенный в себе. «И привыкший решать свои проблемы столь же решительно и уверенно,» — пробормотала я мысленно, глядя на дверь.

Христофор по-прежнему восседал за столом. Он успел прикончить ужин и допить бутылку вина, но не выглядел ни сытым, ни пьяным. Откинувшись на спинку стула, он щелкал костяшками пальцев и едва заметно улыбался.

— Предчувствую славную беседу, — сказал он мне, когда я шагнула к двери. — Но будьте осторожны. Эти люди могут стереть нас в порошок и даже сами того не заметить.

— И вы так спокойно это говорите? А что если я ошиблась? Вы настолько мне доверяете?

— Иногда приходится доверять. Вы замыслили смелый ход, я лишь собираюсь насладиться тем, как вы его исполните. Не обращайте на меня внимания.

Кроме меня, Христофора и Марка в гостиной присутствовал и Кир. Он успел сменить одежду на более привычную, но его обычные рваные штаны еще не успели вернуть ему расположение духа — Кир был молчалив, хмурил брови и в разговоре не участвовал. Может, он просто привык скептически оценивать все мои теории. Иногда я бы хотела у него этому поучиться.

Я отперла засов, но открывать тяжеленную дубовую дверь не понадобилось — чьи-то сильные руки снаружи распахнули ее. На пороге стояли Макелла и Евгеник, оба очень похожие в своих элегантных черных плащах. Оттого, что они явились из другого мира — холодного, мокрого, погруженного в темноту, их лица казались бледнее, чем обычно, а глаза — черными и блестящими.

— Добрый вечер, — сказал Макелла, заходя внутрь и снимая шляпу, с которой на пол несколькими тонкими струйками тотчас потекла мутная вода. Он выглядел спокойным, собранным, осторожным. И если где-то в глубине его души и шевельнулся страх, я этого не чувствовала.

Михаил Евгеник тоже был спокоен, но в его спокойствии присутствовало некоторое раздражение, угадывающееся в движениях, в манере держать голову, в его взгляде, брошенном мимоходом на меня. Они оба смотрели на Христофора Ласкариса, который наслаждался своей ролью зрителя и лишь улыбался в ответ. Главная роль сегодня была отведена не ему.

— Полагаю, мне телевоксировали вы, — сказал Макелла, глядя на меня в упор. — Госпожа Таис, если не ошибаюсь?

— Верно.

— Интересный ход, госпожа Таис. — Макелла снял с себя мокрый плащ, оставшись в знакомом мне костюме, придвинул к себе стул и сел. Его примеру последовал Евгеник, все еще хранящий молчание. — Знаете, по роду службы мне часто приходится иметь дело с самыми разными людьми. Большие деньги — это не только большая ответственность, знаете ли. Дважды на мою жизнь покушались, один раз меня пытались похитить, я уже не говорю про кражи и вымогательства — их обычно случается по дюжине в год. Но, признаться, никогда прежде меня не пытались шантажировать. Это… — он пошевелил пальцами в воздухе, пытаясь найти нужное слово. — Это замечательно. И уж конечно меня не пытались шантажировать люди, мной же нанятые. Я много времени уделяю людям, с которыми работаю. Для меня это важно. И это вас я ничего подобного, признаюсь, не ожидал. Господин Ласкарис?..

Старик покачал головой.

— Сегодня я молчу. Считайте меня судьей, арбитром или кем-то в этом роде.

— Хорошо… — Макелла помедлил. — Полагаю, это и неважно. Но разъясните мне суть происходящего. Я заключаю договор с вашим Обществом. Плачу деньги, жду результата. Прошу заметить, результата в вашем деле, который имеет огромную ценность. Что же в итоге? Два дня вы занимаетесь непонятно чем, вызываете моих подчиненных на какие-то странные беседы…

— После которых некоторые подчиненные отчего-то спешат принять яд, — сказала я.

И хотя говорила я негромко, Макелла запнулся, точно у него кончился запасенный на всю тираду воздух. Некоторое время он молчал, крутя в руках трость. Набалдашник танцевал в его ладони, а сама трость вычерчивала какие-то странные несимметричные узоры на пыльном полу. Когда Макелла заговорил, его голос зазвенел как потревоженная сталь — как сабля, которую умелая рука быстро извлекла из ножен.

— Сегодня, при весьма странных обстоятельствах, погиб еще один мой товарищ и сослуживец, Флавий Диадох. И я не удивлен тем, что вам это известно.

— В его случае подозрение тоже падает на серва?

— Он не держал сервов в доме. Не любил зачарованных слуг, — сказал Михаил Евгеник. — Но если вы намекаете на Ланселота, шутка весьма дурного рода.

— Никаких намеков. Вы читали предсмертную записку Диадоха?

— Да, — сказал Макелла. — Читал.

— И что вы думаете по этому поводу? Диадох покончил с собой из-за мук совести — после того как отравил Иоганеса?

Макелла заколебался. Трость в руке дрогнула.

— Не знаю, — сказал он, совсем другим голосом, уже не напоминавшим сталь. — Я… Не знаю. Это возможно. Я допускаю это, — он внезапно посмотрел мне прямо в лицо и я подавила желание спрятаться за стул Христофора — глаза эти, несмотря на то, что их обладатель сидел в освещенной комнате, все равно казались почти черными. — Мне непросто решить. Я знал Диадоха много лет. Но иногда… Не будем об этом. Скажем так — моя уверенность в том, что убийца — Ланселот, несколько ослабла. Вы ведь это хотите услышать? Но я все равно не понимаю, к чему затеян весь этот разговор, к чему шантаж и…

— Вы убийца, — сказала я, чувствуя как грудь сжимает ледяными обручами и понимая, что назад дороги нет. — Только поэтому.

— Ну знаете! — Евгеник вскочил. Лицо его покраснело, а глаза сузились. Он уже ничем не походил на того добродушного, несколько ленивого господина, который когда-то восседал в нашем кабинете и охотно отвечал на вопросы. — Извольте объясниться! Если таким образом в этом доме принято шутить…

— Тише. — Макелла поднял ладонь и Евгеник, тяжело задышав, оправил воротник и вновь сел. — Господа, я имею с вами дело без малого три дня. Все это время вы не устаете меня удивлять. Однако же есть вещи, которые простираются за пределы моего удивление. Есть вещи, которые я слышать не хочу.

Все-таки он был чертовски самоуверен. Даже сейчас на его лице не дернулся ни один мускул, каждое слово он произносил осторожно и мягко, с безразличным выражением глядя или перед собой, или на свою трость. Жюль-Верновский капитан. Лорд Гленарван. Настоящий джентльмен до мозга гостей, властный и уверенный в себе.

Макелла вытащил из жилетного кармана крохотную раковину аурикулофона, из другого — массивный серебряный хронометр.

— Я не знаю, какого рода спектакль вы тут затеяли и с какой целью меня шантажируете, поэтому сделаем так, — он щелчком открыл крышку хронометра. — У вас есть пять минут, госпожа Таис. Это триста секунд. Время, достаточное для того чтобы сообщить суть ваших размышлений. Если через пять минут вы не удосужитесь сообщить мне нечто важное, продолжая порочить мое имя и делать угрожающие намеки, прямо отсюда я телевоксирую в префектуру. Мое терпение к вашим услугами, но все же испытывать его бесконечно я вам не рекомендую. Начинайте. Время уже идет.

Спокойно, Таис. Все продумано. Никаких больше песчаных замков, никаких ошибок. Ты знаешь, что тебе говорить, как знаешь и то, что сейчас все зависит от тебя. Волнение зудело в кончиках пальцев и горчило на языке, но я чувствовала в себе достаточно сил. И все же мне потребовалось секунд пять или шесть из небогатого, отпущенного Макеллой, запаса чтобы сосредоточиться и унять дыхание.

Больше никаких ошибок.

Отныне и впредь.

— Я постараюсь уложиться в это время. Или, по крайней мере, рассказать достаточно чтобы вам вновь стало интересно, — улыбка получилась неискренняя. — Поэтому обойдусь без предисловий. Когда вы, господин Макелла, стали главой филиала Кредитного Товарищества в Трапезунде, это позволило вам сосредоточить в своих руках большие полномочия. Ваши компаньоны находятся далеко и, по всей видимости, вам безгранично доверяют, не так ли? Отличный повод для человека, умеющего обращаться с деньгами. Когда через твоих руки проходят тысячи и тысячи солидов, всегда есть возможность отщипнуть несколько крошек. И, судя по всему, крошки эти были достаточно изобильны. Я не знаю, каким образом вы доставали деньги, принадлежащие вашим компаньонам. Может, ценные бумаги или векселя… Если какие-либо свидетельства об этом и хранились у покойного Диадоха или покойного же Иоганеса, у вас было и время и возможность их заполучить или уничтожить, чем вы, конечно, и воспользовались. Но я постараюсь излагать по порядку. Ваш сослуживец, которого вы знали много лет и которого сами устроили на ответственную работу, господин Иоганес, не был в курсе ваших махинаций. Он тщательно проверял бумаги, вел учет, выполнял свою работу, но все же он был человеком, а значит, его можно было обмануть — особенно тому человеку, от которого обмана он не ждал. Может, вы рассчитывали на вашу дружбу, полагая, что в случае чего он не станет закладывать вас. Если так, видимо этот расчет был неудачен. Иоганес что-то нашел. И поплатился за это жизнью.

Марк, сидевший на другом конце комнаты, пользуясь тем, что все взгляды устремлены на меня, кивнул, точно желая приободрить. Он не ошибся, сейчас мне это требовалось. Христофор с сосредоточенным видом восседал в прежней позе. Кир болтал ногами, глядя в пол. В этом безумном спектакле главную роль предстояло сыграть именно мне, но все же их присутствие меня поддерживало. Не хватало лишь Буца с Ясоном, но эти двое были в подвале — ремонт до конца еще не был доведен.

— Обнаружив пропажу средств Товарищества, Иоганес не собирался молчать. Возможно, он был готов поставить в известность ваших компаньонов, или же обратиться к милициантам. А может, напротив, собирался вас шантажировать. Узнать этого мы не можем, но в этом и нет нужды. Я даже допускаю, что вы решили устранить его просто потому, что он стал вам опасен. Есть вещи, которые не доверишь даже близкому товарищу. Конечно, вы не стали стрелять в него, вы человек, привыкший думать на несколько ходов вперед, чувствующий обстановку, умеющий действовать аккуратно, но вместе с тем решительно. Вы выбрали яд. Иоганес должен был молчать — и молчать гарантированно.

Макелла бросил взгляд на хронометр, лежащий на столе.

— Две минуты миновали.

— Спасибо. Значит, еще три остались в моем распоряжении. Постараюсь воспользоваться ими разумно… Отравить человека во время застолья — отличная идея. Подозрение падает сразу на всех, не так ли? Однако было одно «но». Подсыпать яд за столом практически невозможно — слишком много глаз. Можно отлучиться из-за стола, но на кухне хозяйничает серв, от которого это тоже не укроется. Надо подсыпать яд незаметно, но как это сделать? Ответ достаточно прост — найти сообщника. Нет, вы не стали искать сообщника среди людей. Вы стараетесь не доверять людям, предпочитая работать в одиночку. Так надежнее. Посвяти вы кого-то в свои планы, что если он продолжит дело Иоганеса? Вы же не могли довериться людям. И вам пришлось довериться серву. Ланселот!

— Он не придет, — сказал Евгеник. — Он не выполняет приказов.

— Но это был не приказ, просто оклик. А Ланселот достаточно умен.

Серв явился через несколько секунд. Медленно вошел в комнату, повел головой, похожей на шлем рыцаря с глухим забралом. Шлем рыцаря в белых доспехах. Скрывающий гораздо больше, чем мы предполагали. Что ж, способность мыслить не всегда дается нам одновременно с болтливостью. А Ланселот при всех своих достоинствах предпочитал всегда хранить молчание.

— Вот он, ваш соучастник. Механический соучастник, которому была отведена роль в вашем плане, не лишенном изящества.

— Две минуты, Таис.

Марк из-за спины Евгеника и Макеллы изобразил короткий хук. Я незаметно подмигнула ему в ответ, как бы обещая ему. Черт возьми, сейчас я уже чувствовала в себе достаточно сил для этого!

— Вам нужна была помощь серва, который безраздельно властвовал на кухне и, конечно, мог легко подсыпать яд. Проблема была в том, что он признавал лишь своего хозяина. Конечно, с Ланселотом всегда можно договориться, глубина его мышления позволяет обойти узкие рамки приказа. Можно сделать ему предложение, которое он сочтет выполнимым, но… Ланселот не собирался убивать Иоганеса. Убийство чуждо ему. И ни убедить его в необходимости отравления, ни запугать совершенно невозможно. Оставался только приказ, которого серв не посмеет ослушаться. Однако он может принимать приказы лишь от одного человека во всем мире, по иронии судьбы — от человека, которого ему предстояло отравить. А Иоганес отнюдь не собирался сводить счеты с жизнью.

— Тупик, не так ли? — поинтересовался Макелла. Выглядел он по-прежнему невозмутимо, но я надеялась, что это лишь временно. — Уговорить нельзя, приказать нельзя. Однако вы, как я понимаю, все же считаете, что я заставил Ланселота подмешать отраву. Ланселот, это так? Я просил тебя о чем-либо в этом роде или приказывал?

— Нет, — отозвался механический слуга.

— Этому есть объяснение, — сказала я. — Можно попросить у вас одну вещь, господин Макелла?

— Только не время. Его у вас и так осталось достаточно мало.

— Время ни к чему. Вашу тетрадь, господин Макелла. Тетрадь со стихами.

Макелла замешкался.

— Она-то тут причем?

— Просто дайте ее мне. Вы ведь не хотите чтоб я не успела уложиться в отведенное время? А интересное только начинается.

Макелла пожал плечами, опустил руку в карман пиджака и достал тетрадь. На самом деле это был блокнот — массивный, в коже, с золоченым тиснением. Когда он передал блокнот мне, я почувствовала его тяжесть. Несомненно, такой блокнот может быть лишь у достойного и обеспеченного человека, который ценит не только время, но и стиль.

— Он всегда при мне, но я не понимаю, отчего он стал вам интересен.

— Не столько он, сколько… А вот и последний стих. Тот самый, что прочитал покойный Иоганес. Когда вы открыли тетрадь на нужной странице.

Почерк у Макеллы был аккуратный, ровный, читать его можно было без труда. Сердце, точно выжидавшее все это время, гулко забилось. Сейчас все или подтвердится или же обрушится бесповоротно. И это будет конец. Несколько мгновений я колебалась, взгляд прыгал по строчкам, потом я взяла себя в руки, набрала побольше воздуха в грудь и продекламировала:

Макелла лишь пожал плечами.

— Да, я помню этот стих. Но что за крамолу вы в нем отыскали?

— Это не просто стих. Это приказ.

— А я уже думал, что в этом доме больше ничему не удивлюсь… Простите, госпожа Таис, но мне приходится спросить — вы в своем уме?

— Еще бы. В этом стихе зашифрован приказ серву. Я не знаю тонкостей шифра, но я полагаю, что какое-то слово или сочетание слов должны быть инициирующей командой. «Нет бедственной отравы пресыщенья…» Надо же, стоило Иоганесу прочесть эти строфы, как через несколько минут он умер, отравленный собственным сервом!

— Какой-то вздор. И у вас…

Но перебить себя я не дала.

— У нас есть чародей, которого я приглашаю быть здесь экспертом. Кир! Это возможно?

Кир встрепенулся. До того он слушал разговор крайне внимательно, болтая ногами в воздухе.

— А?

— Система замаскированных приказов. Ланселот — один из самых современных сервов в мире, не так ли? Причем с достаточно нестандартным мышлением. Могли ли чародеи заложить в него способность на экстренный случай выполнять приказы, которые отданы не в прямой форме? К примеру, в ваш дом ворвались грабители. Серву нельзя приказать обезвредить их, но что если в простое словосочетание вложить приказ о том чтоб он незаметно вышел и вызвал помощь?..

— Постой, ты…

— Для постороннего это будет звучать абракадаброй или же, в данном случае, если искусно вплести кодовые слова, стихом, на деле же это сочетание запустит заложенную глубоко в серве программу.

— Программу отравления собственного хозяина, так что ли?

— Не обязательно готовую программу. Я думаю, комбинируя нужные кодовые слова, можно заставить серва совершить что угодно. В частности — отсыпать из склянки в тарелку хозяина отравы. Это не будет убийством. Только лишь экстренное выполнение команды в скрытом режиме. Ты помнишь этот стих, Ланселот?

Серв повернулся ко мне.

— Нет.

— Но сможешь его повторить?

— Да, — отозвался Ланселот. — О, как любовь моя неистощима, как неизменно свежи, вечно новы…

— Довольно. Это ли не странно, господа? Серв, обладающий отличной памятью, почему-то не смог запомнить стих, который декламировал его хозяин, но… Стоило его прочитать мне — он может повторить его слово в слово. Ответ прост. Экстренные команды не фиксируются в его памяти. Оттого этого приказа нет в списке приказов за тот день. Услышав кодовые слова, серв беспрекословно выполнил команду и тут же все забыл. Видимо, это особенность его церебруса. Кир?

Чародей помялся.

— Ну, это странно… То есть я имею в виду, что о таком не слышал, но если «Онис»… Пожалуй, это возможно. Я про саму систему скрытых команд экстренного характера.

Я торжествующе захлопнула блокнот. Звук получился гулкий, мощный. От этого звука душа моя готова была петь.

— Отдавать команды серву мог только хозяин. Оттого, если было нужно чтоб серв его отравил… Отдать нужный приказ мог только Иоганес. Бедняга фактически убил сам себя, понятно, того даже не предполагая. После этого вы нашли техническую инструкцию Ланселота и вырвали из нее страницы — те самые, на которых находился список кодированных приказов.

Макелла устало покачал головой. Если он и испытывал сейчас какие-то эмоции, то хранил их в себе лучше любого серва.

— Потрясающе. По смелости заявлений вам нет равных. У вас есть еще что-нибудь кроме вздорных предположений, подкрепленных допущениями малолетней чародейки?

Ноздри Кира затрепетали, а щеки стали наливаться краской. Марк тихо шикнул на него и каким-то чудом Кир сохранил молчание. Сейчас все, что мне было нужно — это тишина. Еще немножко тишины.

— После смерти Иоганеса самым очевидным подозреваемым был сам серв — собственно, этого вы и добивались. Ни к чему бросать подозрение на своих сослуживцев, ну и конечно нельзя допускать возможности обвинения в свой адрес. Однако замять дело совсем бесшумно не вышло. Да, у префектуры не возникло вопросов, я думаю это обошлось вам не бесплатно, ну да ладно. Ваши компаньоны, услышавшие о смерти одной из важных фигур в вашем филиале, обеспокоились. Смерть человека вроде Иоганеса никогда не останется незамеченной. Я думаю, они были очень взволнованы. Подозревали заказное убийство конкурентами или что-то вроде того. От них отделаться было сложнее. И вам пришлось начать как бы негласное расследование — чтобы потом отчитаться перед господами Склиром и Исавром. Вы не случайно обратились к нам, а ведь название нашего Общества встречается далеко не в каждом справочнике. Вы нашли, как вы полагали, самых бездарных и некомпетентных специалистов, которые готовы были бы провозиться пару дней с сервом и никогда бы не подумали, что картина куда сложнее, чем видится на первый взгляд… Однако вы ошиблись. У нас большой опыт по работе с людьми. С самыми разными людьми. Теперь о Диадохе.

— Слушаю вас, и очень внимательно.

— Скорее всего, у старика тоже был доступ к документам — я имею в виду, к тем документам, которые вам интересно было убрать как можно дальше. Скорее всего, что-то подозревать он стал только после кончины Иоганеса. Запросил бумаги, с которыми тот работал, начал разбираться… Это стоило ему жизни. Успел он что-то найти или нет — но вам пришлось устранить и его. А может, вы просто опасались, что он слаб и, раз уж мы за него взялись, может проболтаться. Теорию с сервом-отравителем, конечно, пришлось отбросить, но вы успели перестроить ее буквально на лету. Очень быстро. Вы отравили Диадоха, после чего от его имени напечатали предсмертную записку, в которой он признавался в убийстве Иоганеса. Вышло и в самом деле складно. Отравитель совершил убийство, после чего раскаялся и поспешил за своей жертвой, не оставив на грешной земле и тени подозрений на ваш счет. Никаких сомнений у компаньонов, никаких вопросов у префектуры, никаких слухов среди сослуживцев. Просто и изящно.

Макелла слушал, постукивая пальцами по набалдашнику трости. Когда я закончила, он взглянул на хронометр:

— Вы говорили на полторы минуты больше, чем требовалось. Я полагаю, вы закончили?

Я глубоко вздохнула.

— Да. Закончила.

— Хорошо, — он взял аурикулофон и тонкими гибкими пальцами с ухоженными ногтями стал нажимать крошечные кнопки. — Тогда я телевоксирую в префектуру.

— Пожалуйста, — сказала я быстро. — Вы в своем праве. У нас нет никаких доказательств, никаких документов. Но ведь нам не обязательно обращаться к властям. Мы обратимся к Склиру и Исавру, вашим компаньонам.

— Что? — его пальцы замерли.

— Я думаю, они смогут все проверить — если будут знать, что искать. И после двух таинственных смертей в вашем филиале доверие к вам основательно подорвано. Я не думаю, что вас уволят, господин Макелла. Вы ведь партнер, компаньон… Я не знаю, как принято решать такие дела в высших финансовых кругах, я никогда не имела с ними дела. Но я думаю, существуют способы сделать так, чтобы человек, ворующий у своих, мог ответить за свои грехи — при этом без помощи суда и следствия. Я не ошибаюсь, такие способы есть?

Лицо Макеллы скривилось. Оно не утратило аристократичной тонкости черт, но по нему точно прошла судорога. Он задышал размеренно и ровно, точно пытался сохранить хладнокровие. Но когда он посмотрел на меня, я вздрогнула — он улыбался. Холодной тонкой улыбкой хищника. Мертвенной и безэмоциональной улыбкой акулы.

— Хорошая попытка, Таис. Но я не понимаю, отчего сперва надо было городить всю эту ахинею с сервом, кодовыми словами… Почему было сразу не приступить к делу? Пытались усыпить бдительность? Наивно.

— Судя по тому, что аурикулофон вы отложили, не такая уж это была и ахинея, а? Не хотите связывать с префектурой? Жаль. Это все правда, господин Макелла. Вы убили своих товарищей, хладнокровно и спокойно. И вы сделали причастным к этому Ланселота. После того, как с легкостью убиваешь человека, наверно несложно пустить под нож и его слугу. В конце концов это все-таки бездушный кусок металла, да? Вы заставили слугу убить своего хозяина и мне кажется, что это самое чудовищное из всего, что вы сделали.

— Заставил Ланселота убить Иоганеса?

— Да. Ваш стих убил его.

Макелла вновь улыбнулся.

— Если вы имеете в виду то последнее стихотворение, так вас поразившее и содержащее сокрытый смысл, ваши претензии ко мне, боюсь, безосновательны.

— Ну-ну… И кто же составил это убийственное сочетание, стоившее ничего не подозревающему человеку жизни? Вы не претендуете на авторство?

Макелла открыл свой блокнот, прищурился.

— Если не ошибаюсь — Вяземский Петр Андреевич. Русский поэт. Фрагмент из стихотворения «Тропинка». Между прочим, современниками он признается весьма талантливым. Врядли старик знает, что Музы вместо поэтических строф нашептывают ему закодированные послания для сервов-убийц.

Сердце, только что бившееся ровно и гулко, ликующее, вдруг пропало бесследно. Я ощутила в своей груди холодную ровную пустоту.

Этот убийственный стих сочинил не Макелла? Но тогда выходит…

Я подняла глаза на Макеллу, пытаясь сформулировать засевший на языке вопрос, и успела увидеть, как он запускает руку куда-то во внутренний карман. Но Марк, в отличии от меня, не отвлекался на всякие глупости. Он оказался рядом почти мгновенно, одним прыжком покрыв разделяющие их расстояние. Хлесткий звук удара — и по полу гулко покатился маленький черный пистолет с неестественно толстым стволом. Макелла вскрикнул.

— Будем считать это признанием, — заключил Христофор, внимательно глядя на скорчившегося в кресле Макеллу — и Марка, выкрутившему ему руку. — Однако получилось недурственно, несмотря на скомканную концовку. Спасибо, Таис. Именно в такие моменты я благодарен судьбе за то, что содержу это бесполезное Общество, а не сижу на собственной плантации сахарного тростника где-нибудь у Ориноко.

Макелла тяжело дышал, на его бледном лбу выступил пот.

— Дураки… — прошептал он. — К чему комедия… Не понимаю. Стихи, серв… Зачем все это?

Он действительно не понимал. Это чувство было не напускным.

— Кажется, нам еще предстоит разобраться в деталях… — пробормотала я. — В этой истории еще не все ясно.

— А по-моему, ясно достаточно, — сказал Евгеник из своего кресла.

— Что?

Я подняла на него взгляд и встретилась с его глазами. Но глаз неожиданно оказалось три. Два глаза были карими, блестящими — это были глаза Михаила Евгеника. А третий — черным, мертвым, металлическим — это было дуло пистолета, которое он направил на меня.

Мир мягко поплыл, враз сделавшись зыбким, неуверенным. Я смотрела на пистолет и чувствовала, как слабеют собственные ноги. Захотелось сесть, но сесть было некуда.

— Господин Маркус, потрудитесь положить свой револьвер на стол, отпустить Димитрия и отойти в сторону.

Марк, стиснув зубы, смотрел на Евгеника, о чем он думал в этот момент было очевидно даже мне, но тот не подавал признаков страха.

— Не пытайтесь, не стоит. Нет, я вижу, что вы находитесь в неплохой физической форме, я врядли смогу составить вам конкуренцию, но только к тому моменту, когда вы успеете добраться до меня, ваша коллега, госпожа Таис, будет еще более бездушна, чем истукан Ланселот. Вы готовы заплатить эту цену?

Марк скрипнул зубами. Он выпустил Макеллу, который, зашипев, схватился за собственную руку, и медленно положил свой тяжелый револьвер на стол.

— Мне стоило бы догадаться.

— Возможно. — Макелла уже нашел силы улыбнуться, он не без труда взял револьвер Марка и направил его на него самого. — Возможно, вам стоило догадаться о многом. Какие-то стихи… Пытались заморочить мне голову? Таис?

— Нет, — выжала я. — Я думала, это правда.

— Смешно. Ситуация становится глупейшей, верно? И, кажется, никто из собравшихся в этой комнате толком ее не понимает. Думаю, у нас есть какое-то время для того чтобы разобраться в ней и выяснить наконец, что же тут происходит. Госпожа Таис искренне верит в то, что я вступил в сговор с Ланселотом чтобы убить Иоганеса. По-моему это совершенно сумасшедшая идея — в таком деле полагаться на безмозглого серва не годится. Нет, я не обращался к нему за помощью.

— Но яд…

— Другая ошибка состоит в том, что я якобы пытался отравить узнавшего нечто запретное Иоганеса. Таис, вы можете мне не верить, но я действительно был с ним дружен. Мы помогали друг другу еще в те времена, когда были гимназистами, неужели вы думаете, что я смог бы пойти на такое? Иоганес изначально помогал мне. Иоганес, Евгеник. — Макелла кивнул в сторону своего сослуживца, пистолет которого по-прежнему смотрел мне в лицо. — Диадох… Неужели вы думаете, что один человек, пусть он и окажется на самом верху, пусть он распоряжается финансовыми потоками, сможет что-то выгадать? Такие дела не совершаются в одиночку. Когда я составлял поддельные документы, Иоганес прикрывал меня по своему кредитному ведомству. Без его помощи я смог бы похищать разве что канцелярские скрепки. Господин Евгеник, наш ревизор, способствовал тому чтобы наши действия не были ненароком вскрыты при проверках. Диадох как секретарь, тоже был незаменим.

— Вы… Вы все, — прошептала я, чувствуя нестерпимое желание привалиться спиной к прохладной стене и съехать по ней вниз. — Все четверо.

Макелла улыбнулся — даже не без симпатии.

— Верно. Как я уже сказал, для таких дел одного человека мало. Мы работали сообща. Я не буду называть вам конкретных сумм, да и способов тоже, во-первых, такая информация вам никак не поможет, а во-вторых… — он вновь взглянул на хронометр. — У вас осталось мало времени. Вы все-таки успели пробудить мое любопытство за те пять минут, уважаемая Таис. Я бы все-таки хотел разобраться, прежде чем… Чем вы уже будете неспособны отвечать на вопросы. Итак… Я не думал убирать Иоганеса. Он был надежным человеком, профессионально и даже ювелирно-точно выполняющим свою часть работы. Это и не пришло бы мне в голову. Но вот для Диадоха пришла пора покинуть дело. Нет, не стоит так осуждающе на меня смотреть. Я не чудовище. Это всего лишь законы мира, который, по вашим собственным словам, вам мало известен. Когда человек берется за такие дела, ставка в которых исчисляется числом со многими знаками, он рано или поздно должен быть готов к… повороту событий. Это касается всех нас. Диадох был слишком слаб, слишком глуп. На него нельзя было больше рассчитывать, а терпеть его дальше означало рисковать всем. Так не могло продолжаться.

— И вы решили отравить его на ужине у своего друга Иоганеса? Но почему… Не понимаю.

— Как и я, моя дорогая, как и я. Поначалу все шло отлично. Во время ужина, пока серв прислуживал за столом, я отлучился. Как вы понимаете — на кухню. Форель была уже разложена на тарелки и остывала, а старательный Ланселот был готов подать ее нам. Я часто бывал на кухне Иоганеса и знал, где тот держит яд. Яд был припасен не случайно, как вы понимаете. Я нашел тарелку с порцией Диадоха и высыпал туда две или три щепотки. После чего вернулся.

Христофор внезапно рассмеялся. Его смех был настолько чистым и искренним, что лицо Макеллы потемнело.

— Замечательно! Вы перепутали тарелки! Я думал, такое бывает нынче только в комедиях… Ах-ха-ха… Блестяще!

— Заткнись, старый ишак… — процедил Макелла, враз теряя свой напускной аристократичный лоск и направляя револьвер на Христофора. — Я не мог перепутать тарелки! Диадох всегда ел рыбу без соуса, единственный из всех нас. Ошибка была невозможна.

— Надо думать, вы все были очень удивлены тем, что вместо Диадоха свои внутренности растерял Иоганес! — Христофору было непросто перестать смеяться. — О…

— Значит, Диадоха пришлось травить еще раз? — спросила я, позабыв обо всем.

Макелла нахмурился.

— Нет. К его смерти я не имею отношения. И Евгеник тоже. Судя по всему, он действительно отравился сам… И крайне необычным способом. Я говорил сегодня с чародеями — с настоящими специалистами, не чета вам — мне сказали, что яд, который он принял, очень сложно найти. Разве что в лаборатории профессионального чародея… Ума не приложу, где он мог отыскать что-то подобное. И еще это не было похоже на него. По крайней мере я с трудом верю в то, будто Диадох сообразил, что его пытались отравить, но в результате загадочного казуса погиб Иоганес, и почувствовал из-за этого муки совести. Это был жадный и хитрый старик, который готов был перегрызть глотку любому.

— Значит, был еще один убийца, — сказал Кир, ни к кому конкретно не обращаясь. — И более старательный, чем вы все.

— Что? — ствол качнулся в сторону чародея. Тот лишь презрительно усмехнулся.

Лицо Кира носило какое-то странно-торжественное выражение. Оружие не пугало его — искры понимания, неясные огоньки какого-то потаенного знания горели в его глазах. Должно быть, так когда-то смотрел на своих палачей великий чародей Джордано Бруно — прежде чем превратил их в живые факелы одним жестом.

— Это не мог быть Иоганес, тот был уже мертв. И это не Диадох. И если это не кто-нибудь из вас, значит… Значит, тем вечером за столом собралось не трое, а четверо убийц.