История одной буддийской статуи

Айя вздохнула – сил что-либо говорить у нее еще не было.

– Вейлер уже знает, что тебя вылечил Мейсен. Но с ним сложно иметь дело. Хитрый, гад. Завтра, наверное, будет искать встречи с тобой. Но что-то мне подсказывает, что отправиться сейчас в поездку в поисках рецептов бессмертия он не решится.

Айя открыла глаза и внимательно посмотрела на Томаса.

– Ты же понимаешь, это значит все бросить: бизнес, лабораторию, бешеные деньги, все, что нажито непосильным трудом – и никогда сюда не вернуться. Рискнуть жизнью и знать, что не сможешь вернуться к женщине, в которую влюблен.

Айя удивленно шевельнула губами:

– Что?

– Да, представляешь, этот престарелый плейбой влюблен. Во время кризиса среднего возраста многим мужикам кажется, что их тестостерон последний раз так здорово поднимает член, а потом все, каюк. То есть – потом импотенция или простатит. В общем, у него любовь, как перед смертью, в последний раз. Он не бросит Лиз.

Айя покачала головой.

– А у тебя не как в последний раз, а еще много-много раз, да? – тихо, но довольно грустно заметила она и попыталась покинуть клещевидные объятья.

– Нет, у меня так в первый и, уверен, последний раз. Я без тебя пропаду. Айя, я совсем не дурак. Это у меня из-за тебя крышу сносит, а так я обычно довольно трезво мыслю. И еще я историк с хорошей памятью, знаниями и нужными связями.

Айя показала на люстру с камерой слежения.

– Так он и так все знает. Давай я сделаю тебе расслабляющий массаж, а потом ты поешь и отдохнешь. Голодная?

Дверь открылась, и на пороге появилась Мэгги с едой, потом Томас делал ей массаж, а она никак не могла ухватить нужную мысль и решить, как же теперь быть.

– Мне нужно побыть одной, – попросила она Томаса. – Я больше не пропаду. Завтра поговорим.

А потом она уснула, и ей снился дракон, скользящий по волнам, и девушка, что сидела у него на спине и крепко держалась за его усы.

Клиника Доктора Мейсена

Стив проснулся в плохом настроении, еще худшем, чем вчера заснул. Этот бред, который он вчера услышал от Айи, его разум не мог систематизировать. Он привык в любой ситуации руководствоваться только здравым смыслом, а в этой он не работал. Стив вообще не любил задумываться над тем, кто он, зачем живет. Смысл в самой жизни, работе, а все остальное – от излишка свободного времени. Но эта девушка смущала его необъяснимостью своего существования, а теперь еще и включила его в круг невероятного. А он этого не выносил.

Ехать он никуда не собирался, это точно. Глупо потерять любимую работу, рисковать ради ненужного бессмертия. А уж получение силы призрачного, якобы живущего в нем, завоевателя тысячелетней давности, было из разряда действий, достойных пребывания в клинике с расстройствами психики. Поэтому, совершив то, что обычно делал утром, вышел из дома и оказался на пороге своего кабинета. Стенку возле оного подпирал не кто иной, как доктор Вейлер.

«Сумасшествие продолжается», – сам себе сказал Стив, молча открывая кабинет и приглашая Вейлера зайти.

– Ну, слушаю, – бросил Мейсен, пододвинув кресло Марку.

– Ты, надеюсь, уже в курсе, что формулы бессмертия не существует и не может существовать, – сразу успокоил его в своей вменяемости Вейлер и продолжил, – но монахи имели знания, позволяющие удлинять срок жизни в несколько раз. Я бы не отказался. А ты?

Стив налил себе воды, посмотрел на Вейлера, и махнул рукой:

– Давай, валяй, договаривайся с Айей или Син Цы, как правильнее. Бери яхту, только боюсь, что, попав в Китай и еще не получив рецепт, ты сдохнешь в водоеме.

– Во-первых, я чистокровный европеоид и, подстраховавшись сывороткой из ее крови, можно и выжить. Я знаю, что у нее странная формула крови и необычный геном.

Стив поднялся со стула. Его распирало желание набить наглому гаду морду, и сильно.

– Так ты окрутил Лиз, чтобы получить информацию? Скот. Она стерва, но мой сотрудник, и хороший сотрудник. Катись отсюда. У меня кабинет, а не дурдом.

Но Вейлер и не шелохнулся и продолжил:

– Прости. Сначала – да, не скрою, хотел использовать свое знакомство с Лиз, но потом все изменилось. Мне она нравится. Но не хочу это обсуждать. Она говорит, что ты особенным образом видишь эмоции, посмотри внимательно. Я не вру. Она мне нравится, и сильно. Да, это она мне вчера рассказала, что Айя вернулась. Рассказала совсем немного, но я с детства хорошо складываю два и два.

– И что?

– Уговори Айю поделиться частью рецепта, она ведь уже рассказала об этом, раз вернулась к тебе в клинику. Или сделай сыворотку из ее крови.

– Тебе надо, ты и договаривайся, – буркнул Стив, надевая халат. – Мне надо работать.

Но Вейлер словно прилип к стулу. Сидел достаточно вальяжно, вызывая раздражение.

– Всего несколько моментов уточню. Она решила остаться или уехать? – Марк пытливо смотрел на Мейсена. – Она тебе предлагала уехать? Зачем ей ты в Китае? Просила помочь выехать? Так я могу помочь за часть рецепта. Раньше хотел уехать сам, но сейчас не могу.

– Боишься?

– Боюсь. Только не того, о чем ты думаешь. Не все такие деревянные, как ты. Не все.

– Иди, разговаривай, уговаривай, но если с ней что-нибудь случится в процессе договоров – я тебе не завидую. Все. Разговор окончен.

Вейлер, упрямо поджав губы, пошел искать палату Айи. Мейсен отправился было на свой ежедневный обход, но, когда Вейлер скрылся за поворотом коридора, вернулся в свой кабинет.

Палата Айи

Вейлер постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь. Он ожидал увидеть что угодно, но не такую девушку. Она мало походила на китаянку. Вернее, совсем не походила. Не миниатюрная, не с белоснежной, но и не желтоватой, а скорее смугловатой кожей, пухлыми губами и приятным, округлым овалом лица. Она смотрела на него немного испуганными большими карими глазами с поволокой.

«Не дурак Томас, что торчит у нее с утра в палате. Кто бы мог подумать, глядя на тот скелет, что, нарастив на нем мышцы, получится такое чудо. И как на нем успела образоваться грудь не меньше третьего размера?» – наметанным взглядом сразу отметил Вейлер.

Томас вскочил, пытаясь загородить девушку.

– Не бойся, я пришел с мирными намерениями, – спокойно проговорил Вейлер. – Просто хочу кое-что предложить. Хотелось бы поговорить с девушкой наедине.

– Нет, – ответил Томас, и ему вторило «Нет» от Айи.

– Мистер Вейлер, – голосом, не допускающим возражений, сказала Айя, – можете говорить при Томасе. Я ему доверяю, а Вам нет. Что Вы от меня хотите?

– Я хочу получить эликсир бессмертия, хотя бы не полного, пусть просто для существенного продления жизни.

– Вы уверены, что это правда, про эликсир? – заговорил Томас. – Я читал, что в те времена, по преданиям, Чингисхан как раз приказал создать подобный эликсир. И существуют грустные факты его испытания. Создающий эликсир, должен был испытать его на себе. Испытание было характерным для тех времен: после того, как знахарь выпивал свой состав, ему отрубали голову, потом отрубленную голову приставляли к телу и, если она не прирастала, на испытание попадал следующий знахарь. Чингисхан развлекался так довольно долго, до тех пор, пока однажды его не посетил даосский монах Чан Чунь. Хан чтил, как ни странно, мудрость и любил побеседовать с умными людьми, особенно нравилось ему беседовать с этим монахом. Однажды он завел с ним разговор о бессмертии. Чан Чунь якобы тогда ответил ему: «Есть лечебные средства, продлевающие жизнь, но нет эликсира бессмертия. Выпив эликсир и живя во дворце, а не на поле боя, не рискуя жизнью, ты сможешь прожить долго. Но если стрела пронзит сердце, то ты все равно умрешь. И никогда отрубленная голова не прирастет к телу. Я сделаю тебе такое средство. Рецепт лучше моего есть только в монастыре, но запомни: бессмертия бренного тела не существует. Бессмертны только дела умершего человека и его дух». Чингисхан прожил 65 лет, по тем временам – долгожитель.

Вейлер перебил Томаса.

– Айя, я не буду ходить вокруг да около. В свитке, который хранился в подставке к статуе Будды с твоим телом, прямо говорилось, что ты знаешь часть рецепта эликсира бессмертия, а остальная часть хранится в монастыре, где ты раньше жила. Ты, конечно, не скажешь мне, где, да мне и не надо. Я не поеду в Китай и в рецепт полного бессмертия я не верю, но мне думается, что ты не просто так пробыла внутри статуи тысячу лет и осталась жива. Что-то такое действительно имеется. И я бы хотел этим воспользоваться. Если тебе нужно в Китай, я помогу тебе туда отправиться. Дам яхту, пищу, даже подберу команду. Много безумцев, склонных к путешествию в неизвестность. Я думал, что смогу быть одним из них ради бессмертия, но, увы, ошибся и рад этому.

– А если я не хочу никуда уезжать? – спросила девушка.

– Сделай эликсир и живи, забудь про мое существование. Кстати, нужны две дозы – для меня и для Лиз. А где и как ты будешь жить в дальнейшем, меня не интересует.

– А если я не хочу его делать для Вас?

– А вот тут прости. Я обнародую информацию о статуе, то есть о тебе, внутри. Тебя отправят в научно-исследовательский центр при вооруженных силах страны и будут долго и тщательно изучать. Там врачи не такие прекраснодушные, как Мейсен.

Томас не выдержал и вступился:

– Тогда все узнают, что вы поместили в статую предмет весом со скелет и обманули заказчика.

– А вот это как раз не меня очернит, а тебя, Томас, и особенно Сэма. У меня есть запись, как Сэм ворует статую. Есть запись, как вы с Сэмом помещаете внутрь нее куклу нужного веса. Меня в помещении не было, на записи только вы. Поэтому я могу все на вас свалить. Вас арестуют за подлог, кражу, обман. Айя, тебе не жалко Сэма или тем более влюбленного в тебя Томаса? Ведь посадят мальчиков, и надолго.

– А как вы докажете, что там была она? – спросил Томас.

– Томас, Томас, – улыбнулся Вейлер, – ты же не глупый. На ткани, в которую была завернута мумия, имеются остатки кожного покрова. Анализ ДНК покажет, что это один и тот же человек, и не простой к тому же человек. Я, кстати, сделал анализ, он настолько своеобразный, что заинтересует власть и деньги имущих. Фотография скелета также подойдет отлично для доказательства. Она тоже не пропала, а хранится в сейфе.

– Ну, вы и подлец, Вейлер!

– Я не подлец, Томас, я игрок и бизнесмен. И в любой игре стараюсь иметь на руках козыри. И вот, по непонятной странности, хочу жить долго и счастливо. И я не люблю проигрывать, вот не люблю. Айя, тебе трудно создать эликсир, тем более что я плачу? Я обычно честно играю.

– Я вам не доверяю.

– А у тебя есть выход? Кстати, то, что ты не оправдываешься, косвенно указывает, что кое-что создать ты можешь. Правда, ведь?

Вейлер был доволен собой невероятно. Он обыграл их. Уверен, что обыграл.

– Ладно, детки, я пошел, а вы подумайте. Только учтите, выйти незамеченной из клиники у Айи уже не получится. Позабочусь об этом.

Когда за ним закрылась дверь, Айя повернулась к Томасу и тихо на ухо сказала:

– Я могу, вернее, уже создала эликсир, только его нужно испытать. Эффект не мгновенный. Сразу не заметно. Только через пару недель в крови человека возникают какие-то изменения. И потом, постепенно, происходят дальнейшие преобразования.

– Преобразования чего? – растерянно спросил Томас.

– Не совсем разбираюсь, что и как называется. Трудно понять. Но я буду стараться. А ты хочешь стать бессмертным? – почти безразличным голосом спросила она парня.

– А ты долго будешь жить? – ответил вопросом на вопрос Томас.

– Не знаю, думаю, не мало. А что?

– Я хочу, чтобы ты была рядом всю мою жизнь. Сейчас кажется, что она длинная и вся впереди. Но без тебя я ее не представляю. Главное – быть там, где ты. Единственное – не хочу заразиться, поэтому иммунитет к этому заболеванию мне бы не помешал. Я ведь в любом случае еду с тобой. Может, нам стоит поискать способ смыться от Вейлера и уехать самим?

– Может, но я бы не хотела, чтобы ты рисковал. Оставайся, я не пропаду.

– Нет, Айя, даже если…

Дверь резко распахнулась, появился Мейсен и с порога выдал:

– Недооценил я этого гада. И на тебя нашел способ надавить, и на воздыхателя твоего компромат создал. – Ты, правда, можешь сделать эликсир, замедляющий старение?

– Могу только первую стадию. Возможно, лет на двести-триста хватит. А вторая часть рецепта, которая в монастыре, как бы закрепляет результат и еще немного удлиняет возможный срок жизни.

– Ну, твоего монастыря и в помине может не быть, – предположил Мейсен. – Поэтому будем работать с тем, что знаешь ты. Я слышал весь разговор и даже то, что ты на ушко этому красавчику шептала. Значит, есть. Как долго пить и сколько у тебя доз?

– А Вы-то тут причем, доктор? Вы же не едете никуда.

– Не еду в Китай, но хочу испытать. Я же врач. Ты возражаешь?

– Сейчас сделала шесть небольших флаконов. Больший объем употреблять нельзя. Может быть обратный эффект.

– Значит, Вейлер, Лиз, Томас, я и еще два остается. Ты не возражаешь, если это будет Жанин?

– И Сэм, – вдруг сказал Томас. – Он всю эту эпопею с кражей статуи и зарабатыванием денег хотел произвести с одной целью: уехать и посмотреть мир.

– Господи, да с таким талантом он тут через три года будет богатым человеком. Зачем ему приключения на задницу? – воскликнул Мейсен.

– Он с детства мечтает.

– Пусть будет Сэм, – сказала Айя. – Я не возражаю, если он с нами поплывет.

– Айя, ты при мне подпишешь с Вейлером договор на испытание эликсира. Но не говори, что его будут принимать не только он и Лиз, это важно. И скажи: чем ты соблазнила Мэгги, что она помогла тебе сбежать?

– Я сделала препарат от бесплодия для ее дочери.

– Понятно, – только и хмыкнул Мейсен. – Я пошел работать, и ты, сотрудничек, тоже, кажется, тут еще работаешь, – гаркнул он на Томаса. – А твое дело, Айя, привести свой организм в окончательный порядок. Поэтому процедуры, питание и раздумья о неурядицах в разумных границах. Кстати, тебе стоит успокоиться. Давай отведу тебя на сеанс в эмомоделирующей камере. Пойдем.

Утром следующего дня договор с Вейлером был подписан, гарантом стала Лиз.

Вейлер взял на себя обязанности по организации поездки и отнесся к этому добросовестно, чем очень удивил не питающих к нему любви Айю, Мейсена и Томаса. Айя обещала со своей стороны, что снабдит эликсиром его и Лиз, а если найдет остальную часть рецепта и его можно будет изготовить в условиях Австралии – пришлет текст Вейлеру. Первая часть рецепта разглашению не подлежала.

Пришлось посвятить в планы Сэма. Радости его не было предела, и он взялся прокладывать маршрут, так как, оказывается, давно интересовался всеми возможными способами выезда из Австралии и разрабатывал маршруты достижения других стран. Они с Томасом собирали информацию о мире за пределами счастливого материка. Многое не радовало, но их путь должен был пройти вдали от очагов насилия и войн.

Первым обязательным пунктом был выбран небольшой остров Путашань или Путо, входящий в состав архипелага Чжоушань. Айя рассказала Мейсену и Томасу, что надеется встретиться там с матерью. На нее посмотрели странно, но промолчали. Что в этой ситуации вообще было не странным?

Не менее странными для Стива Мейсена были процессы, происходящие в его голове. Раньше, задумываясь о своей ущербности в плане неспособности чувствовать так же, как обычные люди, он всегда утешал себя словами бессмертного высказывания Декарта: “Я мыслю, следовательно, я существую”. Мыслил Стив неплохо. Но сейчас ему хотелось перефразировать эту истину. В те минуты, когда они проводили совместный сеанс с аппаратом Сэма или даже просто общались с Жанин, он ощущал в себе нечто совершенно незнакомое, несвойственное ему, что делало его более живым. И ему хотелось воскликнуть: «Я чувствую, значит, я существую».

В этот раз перед сеансом Сэм предложил несколько уменьшить влияние префронтальной коры мозга у Стива.

– У вас она очень мощная и, возможно, поэтому ниже лежащие участки мозга, ответственные за эмоции, блокируются. Я вот этим устройством ослаблю ее влияние на вашу кору, доктор, – и показал что-то типа двух магнитных катушек. – Согласны?

Стив согласился, и они с Жанин сели напротив друг друга. Сэм сел за монитор прибора. Сначала все было, как обычно. Но вдруг Стив начал отчетливо вспоминать то, чего не было и не могло быть в его жизни. Картинки чужой жизни бежали так быстро, как, говорят, может пробегать вся жизнь человека перед смертью. Стив видел рыжего мальчишку, крепкого, зеленоглазого, играющего с другом. Он весело улыбается, они борются, и все вокруг прекрасно до определенного момента. Обеспеченная жизнь, богатая юрта. Отец в его девять лет нашел ему, как полагается, красавицу невесту, и семьи подписали договор. Борте – девочка, девушка, жена, императрица. От упоминания этого имени становится тепло, но потом... Потом в воспоминаниях начался кошмар. В памяти всплыла заплаканная женщина, видимо, мать, четверо братьев и сестренка, все с опущенными головами, потому что отца отравили, и они лишились всего, что имели. Он говорит: «Братья, мы не позволим нашим мамам умереть от голода». Мамам – потому, что у отца было две жены. Зима. У него в юрте холодно и голодно. Дядя забрал все, принадлежащее семье, поэтому он рыбачит, охотится, и обычно удачно. Но в этот раз на него нападает волк. Он убивает его. Подвиг. Потом убийства в жизни становятся обыденным делом. Убивает не только волка, но и брата, потому что тот воровал у младших детей рыбу. Мать, узнав об этом, избила его отцовской плетью до полусмерти. А потом ненависть застилает глаза. У дяди появляется повод наказать мальчика. На него начинается охота. Триста воинов на десятилетнего мальчика! Он на горе девять дней, окруженный преследователями. Хочется пить и он слизывает воду с камней. Потом мальчик с колодкой на шее, дядя сделал его рабом. Долгие пять лет унижений. Он учится ненавидеть и резать по дереву в свободное время. Вырезает стрелы. Потом побег. Он знает, что колодка не даст ему утонуть, поэтому бросается в реку, прячется в камышах. Какой-то человек помогает, прячет его и, наконец, он дома. Их семье нужно выжить. Он старший. Он вырезает стрелы и меняет их на овец. Взрослый мальчик-мужчина в пятнадцать лет.

Все это и многое другое пронеслось перед глазами у Стива до момента, как Сэм сорвал с него и Жанин шлем, так как она упала в обморок. Сэм несет ее на кушетку, а Стив стоит, и его глаза застилают реки крови. Холодные, безжалостные зеленые глаза смотрят на всадников на конях. Они беспрекословно подчиняются приказам. Харизма, власть взгляда настолько сильны, что конница несется вперед, летят стрелы, падают отрубленные головы и орда завоевывает все перед собой, двигаясь вперед и вперед до самого "закатного последнего моря". Достижение этого моря имело сакральное значение.

Стив так и стоял, не шевелясь, и смотрел на Жанин. Жуткий человек внутри него потихоньку уходил вглубь мозга, и Мейсен становился собой.

Жанин открыла глаза и тут же зажмурилась от ужаса. Сэм осуждающе посмотрел на Стива.

– У вас был дикий всплеск эмоций. Всплеск ненависти и агрессии. Жанин не выдержала, да и прибор заклинило. Кого Вы так ненавидите?

– Это не я ненавижу, – только и сказал Стив. – Присмотри за ней, дай успокоительное.

Затем он вышел из кабинета, нашел Томаса, схватил его за рукав, отрывая от работы, и потащил в палату Айи.

Оба, и Айя, и Томас, смотрели на растрепанного, почти невменяемого Мейсена с удивлением.

– Айя, ты была права, Чингисхан действительно внутри. Я сегодня увидел часть его жизни и ощутил эмоции этого человека. Это было ужасно. Его детство, рабство, побег. Потом – плен у манчжуров в юности, опять побег, а потом он становится тем, кто смог завоевать полмира.

Стив уперся головой в стену палаты, его рыжие волосы, казалось, шевелились от ужаса. Айя подошла и взяла его за руку, пытаясь чисто по-женски, забрать боль. Стив глянул на нее благодарно и опять заговорил, пытаясь понять случившееся:

– Видимо, у меня чрезмерно сильно развитая латеральная, особенно префронтальная, кора и в связи с этим отсутствует способность чувствовать. Эмоции ее не пробивали и не позволяли его личности или, возможно, правильнее – индивидуальности, влиять на мою. Сейчас я взрослый человек, со своими взглядами, убеждениями и достаточно крепкой психикой. Я ненавижу жестокость. Мне не нужна власть. Мне и клиники более чем хватает. Мои мечты не заходят дальше, чем научиться лечить еще ряд заболеваний, включая шизофрению, но никак не управлять миром. Но боюсь, что загнать его обратно не смогу. Мои занятия с Жанин показали, как это здорово – уметь чувствовать. Но, если она будет ощущать внутри меня Темучина, это ее убьет или она просто распрощается со мной. А я этого не хочу. Поэтому у меня ряд вопросов к вам, важных. Айя, как можно избавиться от того, кто сидит внутри? Есть способы?

– Я не знаю точно, как это сделать. Мне было чуть более шестнадцати лет, когда отец спрятал меня от Чингисхана. Я не совсем понимаю, зачем была нужна ему. Отец предполагал, что ему нужен наследник от меня. Боялась до ужаса Вас, доктор. Однажды почувствовала Его у Вас внутри и так испугалась, что решила бежать. Вы-то сами поняли, для чего я была нужна Темучину?

– Нет, Айя, не понял. Его мучили предчувствия, да кого, впрочем, они не мучают. Он хотел, должен был предотвратить что-то опасное, то, что могло случиться. Он был должником всю жизнь.

.– Как это? – недоверчиво произнес Томас. – Темучин – должником?

– Так я представил его из увиденного. С самого детства должен: он должен был думать о семье с девяти лет, должен жене, которая ждала его почти десять лет, должен отплатить за рабство дяде. Он был вначале изгоем. Его выбросило традиционное общество. Таких, как он, называли людьми длинной воли. Он отдавал долги свои – похитителям, которые украли жену, людям, которые доверились ему. Защитить, отомстить, предупредить набег набегом. Двадцать лет: вижу, как его поднимают в воздух на белой верблюжьей кошме, нарекают именем Чингиз – "сильный". Когда его избрали, он должен был сплотить, защитить доверившиеся ему племена. Потом он продолжал это «должен»: объединил дикие племена в единое целое с железной дисциплиной. Стал именоваться Чингисханом и должен был защитить Монголию. Иначе ей было не жить. Китайцы готовили поход для захвата рабов и уничтожения людей. При этом вырезали бы всех. От монголов бы вообще ничего не осталось. Китайцы были очень жестокие. Он предупредил поход, сам напал на Китай: девяносто тысяч воинов против миллионной армии китайцев. И победил. И все время кровь, кровь, кровь. Женщины, битва, власть. У него был один талант – глаза, как огонь, и лицо, как заря. Харизма. Он воодушевлял. Не хотел воевать, но должен был. А я не хочу! Видеть, знать, чувствовать это. Не хочу!!!

Мейсен, повернулся головой к стене и застонал.

В комнату влетела Жанин. Подскочила к Стиву, обняла.

– Стив, стой. Смотри на меня. Я с тобой. Я его не боюсь больше. Смотри на меня. Я тепло и радость, я жизнь, я любовь. Да-да, любовь. Поверь, он спрячется опять, и не будет показываться. Пусть ты ничего не будешь чувствовать и дальше, но я буду с тобой, если захочешь. Айя, ты можешь помочь?

– Нет. Но думаю, есть человек или не совсем человек, который поможет. Во всяком случае, подскажет, что делать. Мы с Томасом и Сэмом едем на Путошань к моей матери. Не смотри так странно. Доктор Мейсен не хочет ехать, но многое могло бы решиться, если бы он нашел могилу Чингисхана.

Это высказывание Айи вывело из себя молчащего и внимательно слушающего всех до сих пор Томаса.

– Где расположена могила Чингисхана – страшная тайна.

– Это почему? – поинтересовалась Жанин, прижимаясь к Стиву.

Он так и стоял с закрытыми глазами, прислонившись к стенке.

– Во-первых, было предсказано – если будет найдена могила Чингисхана, мир закончится. Вот вскрыли могилу его потомка Тамерлана, и на следующий же день началась самая страшная война 20-го века. Погибло 20 млн. человек. А уж если вскрыть могилу Чингисхана, то всем конец. На его могиле лежит ещё более страшное заклятие. Оно касается судеб не отдельной страны, а всего мира, всей планеты, всего человечества. Говорить тогда, что это просто совпадение, будет уже некому.

– Ты в это серьезно веришь? – спросила Жанин с сомнением в голосе.

– Кстати, к вопросу невероятного и совпадений, – продолжал Томас. Припоминаю, я читал, что китайцы, а они в 21 веке уже достаточно обжились на территории Сибири и Забайкалья, провели в 2030 году детальное зондирование из космоса территории, где мог быть захоронен Чингисхан. Считается, что рядом с телом завоевателя по преданиям поместили невероятное количество золота и серебра. Исследования вроде бы показали наличие явной аномальной зоны. Китайцы подсуетились и получили разрешение на проведение гидрологических работ в районе реки Онон, возле какого-то там острова, не помню названия, на родине Чингисхана. Начали ли они их – не знаю. Вероятнее всего, только готовились. Это был 2032 год. Но потом в 2033-ем произошла эпидемия. Двести лет назад начался почти конец света. Совпадение? Каждый пусть думает, как хочет.

– Томас, ты историк, черт возьми, – зашипел Мейсен. Где может находиться эта проклятая могила, почему ее нельзя было найти? Только не надо мистических вариантов интерпретации событий.

– Прятали, говорю, прятали тщательно. Всех попадавшихся на пути похоронной процессии убивали. Рабов, хоронивших тело, убили. Все затоптали. Или, еще по одной версии, похоронили в глубине реки Онон, сначала отведя воду, а потом вернув русло назад.

– Тогда мне никогда не найти этой проклятой могилы, – сказал Стив.

– Тебе достаточно найти место и почувствовать его, – неожиданно сказала Айя и ойкнула. – Простите, сама не знаю, почему так решила.

– Стив, – вдруг решительно и четко проговорила Жанин, – если тебе надо ехать, чтобы освободиться от этого кошмара, то я с тобой.

– Ты с ума сошла, Жанин, – с удивлением посмотрел на нее Стив, – это же Китай. Зачем тебе это, зачем тебе я? Ты молодая…, – и хотел продолжить, но Жанин перебила.

– Да-да, я еще встречу нужного мне, своего человека, и с ним у меня будет все тип-топ. Стив, не надо мне говорить слова, которые тебе самому, наверно, набили оскомину. Я встретила этого человека, и это ты, Стив. Если я не нужна тебе, тогда понятно.

Жанин попыталась отстраниться, но Стив крепко держал ее и, смотря в глаза, сказал:

– Нужна, – это было самое простое и искреннее объяснение в любви, которое слышала Жанин от кого-либо.

Все молчали, не зная, что сказать при таком непредвиденном повороте событий.

Неожиданно дверь отворилась и в палату вошла улыбающаяся Мэгги с подносом, на котором стояла чашка чая и еще какая-то еда для Айи.

– Ой, как вас тут много, – только и сказала она. – Принести сюда еще чая?

– Нет, пожалуй, принеси его ко мне в кабинет, а то тут и присесть некуда. Приглашаю всех.

– Может, еще Сэма захватим? – ни на что не рассчитывая, спросил Томас.

– Валяйте, хуже уже не будет. Значит, прием зелья и сборы. Первый пункт поездки – Путошань.

Айя

Со следующего дня все участники эксперимента начали принимать препарат. Мы – отдельно от Лиз и Вейлера. Незачем им знать лишнее. Лиз было заартачилась, но Вейлер ее уговорил. Рядом с ней он сиял и искрился.

Я попросила Мейсена отвезти меня к морю. Хотела проверить, смогу ли снова получить видение. Томас давно предлагал Стиву отпустить меня с ним, но доктор не соглашался. А тут сам неожиданно решил пообщаться с Жанин за пределами клиники. Так вчетвером и поехали на машине Стива. Он разрешил мне так себя называть, раз уж я настолько древняя особа, а он сравнительно молодой мужчина. Жанин смеялась и смотрела на него влюбленными глазами. Кругом идиллия, романы, вот и Томас смотрит на меня влюбленными глазами, а я не могу понять, как себя вести. Все-таки я из совершенно другого мира, да я дальше монастыря нигде не бывала. Проживание в этом времени сильно изменило мои представления о жизни, но девочка-монашка, худенькая (мы питались в монастыре очень скромно) и тихая, не оставляла меня.

Море было не таким спокойным, как в прошлый раз. Оно не было тихим, ласково обволакивающим ноги. Встречный ветер ревел, смешивал голубизну, синь, бирюзу вод с желтизной поднятого со дна песка. Хаос. Вода бурлила со всех сторон. На этих высоких волнах скользили серфингисты, ловя кайф от закручивающихся волн. Они передвигались по поверхности легко и непринужденно и то, что скрывалось в глубине вод, их совершенно не интересовало. Как, впрочем, и большинство людей в обычной жизни. Скользя и ничего не замечая, они не задумывались о причинах и последствиях поступков не только чужих, но и своих.

Мейсен и Жанин пошли гулять по берегу. Волны могли сбить меня с ног, но очень хотелось получить подсказку, как действовать дальше. Слишком все было сложно. Может, просто опуститься в воду у берега за причалом, в месте, где потише, и попросить Томаса подстраховать? Плавать-то я не умею. Так и поступила.

– Если я на некоторое время отключусь, ты не трогай меня, пожалуйста, так надо. Только если потянет в море, вытаскивай.

Парень стоял и удивленно смотрел, как я опускаюсь в воду прямо в одежде. Раздеваться при Томасе было неудобно.

Видение пришло не сразу. Мать явно выходила из медитации и вернулась в реальность через некоторое время. Может, мне показалось, но глаза ее смотрели уже не так грустно, как в прошлый раз. Она взглянула на меня, потом на Томаса и сказала:

– Все происходит совсем не так, как предполагал Темучин, – и улыбнулась. – Это интересно. Тысяча лет – большой срок для мира и судеб. Хочу тебя увидеть и побыть с тобой рядом. Я не имела права нарушать вращение колеса Дхармы. Твой отец сделал все, что мог, для тебя и многих, еще не рожденных. Он спас тебя. Путь, которым тогда хотел пройти Темучин, не имел нужного будущего. Но так уж получается, об этом потом. Вижу, вы едете впятером. Не направляйтесь на яхте сразу к острову. Море возле острова стало мелким, поэтому, чтобы причалить к берегу, нужно более мелкое суденышко. И сделай еще один эликсир на своей крови, не продлевающий жизнь, а исцеляющий от болезни. Сама поймешь, какой и как.

Она смотрела внимательно, сначала на меня, потом, вероятнее всего, на Томаса.

– Познакомишь меня с ним. Ты стала другой, дочка, и в твою судьбу время вносит свои изменения. Прости, в ближайшее время встреч в видениях со мной не будет. Увидимся, когда на остров приедете. Я должна уйти в глубокую медитацию, чтобы вам помочь. Но не волнуйтесь о пути до острова. Раньше моряки обязательно перед длительным плаваньем приходили и просили меня защитить их в море. Неужели я не защищу свою дочь? У вас будет спокойное море.

Волна накрыла меня с головой, я глотнула воды и связь разорвалась. Томас вытащил меня на берег, обнял, прижал к себе и коснулся губами щеки.

– Ты соленая, мокрая и холодная. Давай согрею. Как ты могла замерзнуть в теплом море?

Он расстегнул рубашку и прижал к горячему телу. Я дрожала. Такая связь забирает много энергии. Мы так и стояли, пока Жанин и Мейсен не стали идти в нашу сторону.

– Где ты была? – тихо спросил Томас, – я сначала испугался, ты так побледнела и как будто потеряла сознание, но что-то подсказало, что не стоит трогать тебя сейчас.

– Да, я потеряла сознание, вернее, оно покинуло мое тело и улетело. Я увиделась и разговаривала с матерью. Жаль, волна накатила и прервала связь. Так хотелось побыть с ней подольше. Она сказала, чтобы мы не волновались, океан будет спокойным. Мы ведь будем плыть по Южному морю, а одно из имен моей матери – Пю-то-Шан – владычица Южного моря. Она приехала к отцу, восседая на голове морского дракона, держась за его усы. Приехала, чтобы появилась я.

– Постой, Айя. Южное море – это же редко упоминающееся название, его применял испанский конкистадор Бальбоа. Он, кажется, первым увидел его в начале шестнадцатого века. Сегодня Южным океаном называют водные окрестности Антарктиды. А современное название, Тихий океан, пошло от Магеллана. Когда он переплывал его в 1519 году, ни одна буря не коснулась кораблей более чем за три месяца пути. Видимо, твоя мама хорошо к нему относилась.

Томас засмеялся – видно было, что он совершенно не верит в мои слова – и добавил:

– Ничего себе мама.

– Она мудрая и невероятно красивая, – буркнула я.

– Такая же, как ты?

– Нет, что ты, она невероятная.

– Ты тоже.

Мне неудобно было поддерживать такие разговоры. Мои рассказы Томас воспринимал как сказку, поэтому я спросила, переводя разговор на обыденное:

– А как твоя мать отнесется к тому, что ты уедешь навсегда? – мне вдруг стало жаль женщину, которую я даже не знала. – Ты никогда о ней не рассказывал.

– Она сильная и умная, многому меня научила и помогала. Мечтала, чтобы я стал медиком, как она. А меня интересовали древние века, как и почему что-то случалось с людьми на их путях и как возникали и рушились империи. Она потом смирилась с моим выбором, хотя до сих пор сожалеет. Считает, что я хороший массажист, и эта профессия надежнее прокормит меня всю жизнь, чем какая-то там история. Сейчас у нее новый муж и новый ребенок от него. Она будет скучать, но хорошо, что есть брат, это облегчит ей расставание. Мне будет ее не хватать. Надеюсь, электронная интернет-связь между континентами когда-нибудь будет разрешена, и мы сможем общаться.

– А сейчас этой связи совсем нет?

– Есть, конечно, но только правительственная. Почему-то населению ею не позволяют пользоваться. Но, думаю, это временно. Когда ее наладят, буду с ней общаться долго-долго. А может и такое случиться, что разрешат приехать назад. Я надеюсь.

– А Сэм и Мейсен, как они?

– Сэм так же, как и я, не один ребенок в семье. И уж он-то уверен, что найдет интернет даже на необитаемом острове и ему обязательно удастся связаться с друзьями и родителями. Он большой фантазер, но удивительным образом вещи, о которых он мечтает или о которых задумывается, приборы в основном, работают, а теперь и поездка осуществляется.

– Только мой саркофаг украсть правильно не удалось, – засмеялась я.

– Как раз правильно и удалось. Тебе надо было попасть в клинику к Мейсену, вот он, сам не ведая, что творит, туда и доставил. – Томас тоже засмеялся и опять приобнял меня.

– А вообще он давно мечтал уехать, буквально болел этой мечтой, поэтому привык к мысли о расставании с родными. Давно бы уехал, все денег не было. Но, видимо, всему свое время. У Мейсена родителей нет уже давно. А Жанин? Поговори с ней сама, если интересно. Кажется, она не ладит со своими.

Томас смотрел на меня неотрывно, а я смущалась и пыталась отодвинуться подальше от него. Он явно это понял, так же явно огорчился и, наконец, выдавил печально:

– Айя, я не знаю, как себя вести с тобой. У нас, когда парень ухаживает за девушкой, он пытается быть привлекательным для нее. Старается быть, хотя бы на время ухаживания, таким, каким она мечтает его видеть. Но я понятия не имею, какие у тебя представления о желанном мужчине. Я могу побриться ради тебя налысо. Разговаривать о Будде или просто молчать, если нужно. Если бы я знал, наверное, придумал бы тысячу способов привлечь твое внимание, но мне просто хочется, чтобы ты на меня смотрела и не убегала в себя. Скажи, как мне быть?

Я молчала, удивленная вопросом, поставленным с такой прямотой. Если бы за мной раньше кто-то ухаживал – наверное, знала бы, что ответить. А так я, как какая-то героиня сериала (я ведь имела информацию об этом мире только из сериалов, которые любила смотреть Мэгги, сидя рядом возле меня с капельницей или готовя что-то на кухне, когда сбежали), сказала самое простое, что могла придумать:

– Давай не будем спешить. Просто будем общаться, разговаривать. Мне нравится, когда ты рассказываешь что-то о событиях давних и недавних лет. Смотри, вон Мейсен просто гуляет с Жанин. Я тоже так хочу.

Томас грустно вздохнул.

– Это как в начальной школе предлагают дружбу. Пусть так.

Но через минуту он резко притянул меня к себе легонько и поцеловал в губы.

– Ну, вот, – оттолкнула его я. – Томас, мы же договаривались.

– Ты сказала: как Стив и Жанин, – засмеялся он. – Посмотри туда.

Я обернулась и так и замерла, открыв рот. Они стояли у моря, которое на что-то сердилось. Оно с такой силой билось о песок, что вода взлетала вверх на много метров, обрушиваясь затем на берег каскадом из множества брызг. Море стремилось охладить их поцелуй, но даже этим многочисленным брызгам, насквозь промочившим их одежду, это почему-то не удавалось.

– Они показывают нам пример, – засмеялся Томас, но отпустил меня. –Извини, не буду торопить события. Ты такая притягательная для меня, что просто не мог сдержаться, а тут такой случай. Только один поцелуй.

– Один ты уже совершил, поэтому все на сегодня, – сказала я так строго, как смогла.

– А на завтра? – не унимался парень.

– Все – значит, все. Пойдем, побродим. Люблю море. Наш монастырь находился недалеко от него, и я медитировала на берегу.

– Расскажешь?

– Трудно рассказывать. Какие-то отрывки, ощущения, кусочки действительности или уже придуманные воспоминания. Да я и была совсем не такая, как сейчас.

– А какая? – Томас слушал внимательно.

– Спокойная и знающая, что и как нужно. Умеющая отключиться от бренного, сиюминутного. Думающая о нирване больше, чем о пище и питие. Уверенная, что мне обязательно откроется суть пустотности всего сущего, и я остановлю колесо перерождений.

– Совсем не такая, как сейчас? А какая «эта» ты?

– А «эта» я – совсем молодая девочка, заблудившаяся во времени. Это трудно понять. Меня учили совсем другому. Учили, что смысл пребывания на этой земле – научиться вырваться, избежать сансары. То есть «скитания, длящегося вечно» – это в переводе.

Мы сели на песке, и я пыталась объяснить Томасу суть того, чему училась тогда. Было трудно подбирать слова. Ложились они коряво и не слишком уверенно. В Австралии было немало приверженцев буддизма, но мой собеседник к ним не относился.

– Лама Гампопа – он жил где-то менее чем за сто лет до моей той жизни, и отец его очень почитал, – назвал три основные характеристики сансары.

Первое: природа её – пустота или, вернее, пустотность. Поэтому он полагал, что не стоит искать истину в бесплотной фантазии, а постоянство – в изменчивом.

Второе проявление сансары – иллюзия. Жизнь самих разумных существ является обманом, миражом. И, как любая иллюзия, сансара может нести бесчисленное число проявлений. Она может принимать все мыслимые и немыслимые формы, выражаться в бесконечном числе образов и явлений.

Третий атрибут – самый важный, ибо главная характеристика сансары – страдание. Помню хорошо и про боль и желания:

Боль (дукха) – всё в земной жизни пронизано страданиями.

Желание (самудая) — причинами всех страданий являются нескончаемые и неутолимые желания.

Страданиям приходит конец (ниродха), когда отсутствуют всякие желания.

Правильный путь (магга): источник страданий – желания – можно искоренить, следуя особым методикам.

– Тебе это чуждо, а я с этим жила всю жизнь. Только тут все стало иначе, непонятно, трудно. Может, мне стоит опять в монастырь вернуться? Сложно ко всему этому привыкнуть. Ты пойми и не торопи меня.

– Я постараюсь доказать тебе, что я не иллюзия и мое отношение к тебе тоже. Только не уходи в монастырь, – сказал Томас и все-таки еще раз притянул меня к себе и поцеловал в нос. Но потом сделал строгое лицо и, решив поговорить серьезно, спросил:

– Расскажи о том, как вы жили. Китай своеобразная страна. Жители считали ее центром земли и очень удивлялись, когда кто-то думал по-другому. Прочитал недавно про средние века в Китае и был поражен, что китайцы и тогда были самой многочисленной народностью в мире. В Китае любили во всем порядок и тщательно следили за количеством своих подданных. В твое время в империи Цзинь и Сун вместе проживало около 100 – 110 млн. человек. А все население земли составляло чуть меньше 300 млн. Вы уже тогда были третью населения земли. Расскажи, что помнишь. Где находился твой монастырь?

– Наш монастырь находился на берегу Бохайского залива, в древности он назывался Цанхай (синее море), но прозрачным и голубым оно было не там, где впадали реки. В мое время его называли заливом Чжили или Бейчжили. Я любила медитировать у моря. Правда, зимой оно замерзало у берега. Тогда же дули холодные ветры с Севера. Весной прибрежный лёд сходил, но в воде оставалось много плавающих льдин. А весной и летом, особенно в начале весны, берега устилались густым туманом так, что и моря было не видно. Летом часто было очень жарко и душно. Выпадало много дождей. Но все равно было очень красиво. Море не такое синее и прозрачное, как тут. Ты ученый и знаешь, что в залив впадает множество рек, самой большой из них считают Хуанхэ. Все реки, в особенности Хуанхэ и Ляохэ, переносят в море взвешенные частицы почвы – лёсс. Он чем-то похож на глину. Именно этот лёсс насыщает воду жёлтым цветом, из-за чего Жёлтое море и получило своё название. Мы с отцом несколько раз ездили далеко вдоль берега моря. Дальше от поймы рек оно не такое мутное.

Айя посмотрела на море и заговорила снова:

– Еще помню высокие приливы, когда вода поднималась больше, чем на два моих роста. В некоторых местах отливы и реки образовали большущие илистые участки морского дна. Крестьяне огораживали их от моря дамбами. Земля там была очень плодородной и на ней выращивали злаки и овощи. Земляные дамбы иногда страдали от разливов рек и ураганов с моря. Они приходили к нам и просили молиться о защите. Крестьяне были свободными людьми и имели права на землю, но только если ее возделывали. Поэтому все трудились. Другие люди ловили рыбу и добывали разных морских обитателей: креветок, крабов, осьминогов, моллюсков. Недалеко от нас было много солеварен.

– Вы молились о них, а как жили? – спросил Томас.

Айя немного замялась, но продолжила:

– Ты знаешь, у нас были как-бы разные слои, уровни, стороны монастырской жизни. Для отца главным была аскеза. Множество физических и нравственных упражнений, направленных на освобождение духа. Многие считают, что монастырь - это святость и аскеза. Но это совсем не так. Монастырь в основном был сосредоточием сокровищ, денег, произведений искусства, книг. Многие приносили дары в монастырь и его богатства росли. Наш настоятель, и не только наш, со слов отца я поняла, что так было и в других монастырях тоже. Те ценности, что давали в дар или на хранение охотно отдавали в рост. Служители были уверены, что увеличение богатства общины – сангхи – это весьма добродетельное дело. Увеличение подаренного богатства увеличивает заслуги дарителя. Монастырь, можно сказать, выполнял функцию и банка, и ломбарда. Ты знаешь, у нас проводились лотореи, служители изготавливали талисманы и торговали ими. При монастыре был постоялый двор и даже помещения, которые сдавались внаем за деньги. Ежегодно проводились большие ярмарки и даже осуществяли моленья в честь императорского дома. Знаю, что монастырь Сянгосы славился продажей оружия, домашних животных, книг и письменных принадлежностей. Монахи, презрев аскезу Будды, угощали посетителей фирменными блюдами из жареной свинины.

Айя подняла глаза на Томаса. Пока она рассказывала про монастырь, она усиленно изучала песок под ногами и смотрела на парня. Ей было стыдно за них. Почему. Этих людей нет уже более тысячи лет? Но она сказала:

– Правда, это звучит немного не так, как ты ожидал? Но все эти детали – не суть. Томас, это не значит, что все были такими. Монастырей было много. Кажется, во всем Китае буддийских и даосских монахов было около 400 тысяч человек. Много разных течений. Просто каждый в ответе за себя и свое будущее. Прошлого нет, имеет значение только то, что сейчас, и то, что будет завтра и после смерти. В монастыре мы жили под одной крышей с теми, кто видел смысл не только в учении, но и в зарабатывании денег. Но каждый жил своей жизнью и не осуждал и не мешал другим. Отец и его ученики познавали суть учения Будды, а не суть торговли. Знаешь, благодаря работе монахов населению прививались духовные ценности, а сами люди становились грамотными, учились писать и читать. Грамотные могли сдать экзамены и стать чиновниками, а это было почетно и хорошо оплачивалось.

Томас посмотрел на нее и сказал:

– Ты живешь уже в другом мире, Айя. То, что было – пыль на ветру. Всегда думал, что любые боги и «околобоги» не творят чудес, а их творят должности и деньги.

Айя поежилась от его слов, а Томаса пробило на патетику:

– Оставь это знобящее, разрушающее разочарование, выбрось как смятую бумажку. Ты сейчас в другом мире, а значит, ты стала немного другой. Сама знаешь, что буддизм исходит из того, что нет никакого постоянного, стабильного "я". Все вокруг меняется, поэтому меняемся и мы. Наша личность обновляется очень быстро. Хотя мне не нравится идея, что есть только мы в настоящий момент времени. Не нравится идея про иллюзорность сущего. Да, мы можем в любой момент измениться. Сегодня всегда отличается от вчера. Что-то в этом есть. Но суть, стержень должен быть неизменным. Давай оставим философию. Расскажи лучше, где конкретно располагался твой монастырь? Мы туда должны будем поехать.

– Наш монастырь находился на западном берегу Бохая, недалеко от города Шаньхайгуань и от Великой Китайской стены. Вернее, от участка стены на горе Цзяошань. Стена там довольно высокая, была построена еще в эпоху правления династии Мин. Я ходила на нее смотреть. По-вашему, метров десять в высоту и где-то пять метров в ширину. Сделана она из местного камня. Но, увы, она не защитила нас тогда от монголов.

Томас грустно добавил:

– Ваша стена самое грандиозное и в тоже время самое бесполезное сооружение в мире. Она никогда ни от кого не защитила. Все находили способ ее преодолеть или обойти.

– В 1211 году около 50 000 конных монгольских воинов вторгаются в нашу империю Цзинь. Их было не так много, как китайцев, скорее, очень мало, по сравнению с китайской армией, но они были хитры и жестоки. В 1213 году они осаждают столицу Чжунду, сейчас я поняла: город назывался Пекином. Наш император Сюаньцзун заключает унизительный для себя договор, спасающий Чжунду от грабежа, но двор переезжает в «Южную столицу» — Кайфэн. А после Чингисхан пришел в наш монастырь. И все. Вся моя история.

Клиника доктора Мейсена.

Месяц эксперимента с приемом препарата подходил к концу. Впереди предполагался развернутый анализ крови на все возможные и невозможные компоненты, которые могут измениться в результате принятия эликсира. Предварительный, контрольный анализ месяц назад был сделан. Стив задействовал свои связи в клинике гематологии и хорошо приплатил за конфиденциальность результатов. Сейчас более-менее легальное тестирование должны были пройти только для Вейлера и Лиз. Остальные участники экспедиции даже близко не должны были светиться. Те показатели, которые явно изменились, собирались измерить, но каждый компонент отдельно и в разных клиниках, чтобы не привлекать внимания.

Вейлер догадывался, что Мейсен, и остальные участники экспедиции также принимают препарат, но не вмешивался. Он хотел ухватить свою удачу за хвост, а главное – ухватить ее вместе с Лиз и не отпускать ни одну, ни другую. Отношение с Лиз приобретали черты не просто кратковременной интрижки. При этом даже при упоминании где бы то ни было словосочетания «настоящая любовь» Марк кривился. Не верил он словам. Ну не верил. Даже себе не верил, когда внутри становилось тепло при взгляде на Лиз. Он боялся, что она в домашнем платье рядом на диване не настоящая, а просто играет в какую-то придуманную ею игру типа «влюби и проведи Марка». Хотя постепенно его неверие растворялось от прикосновений волос, когда ее голова лежала у него на плече, а рука гладила ключицы или когда она утром заспанная варила себе и ему кофе, а он делал омлет.

Он смеялся, когда Сэм и Мейсен, пытались продемонстрировать на экране прибора удивительную слаженность работы их с Лиз зеркальных нейронов.

– У вас удивительная синхронизация, я поражен, – говорил Стив, а Сэм хмыкал и сообщал, что они непостижимым образом настраиваются на одну волну.

Сам Вейлер относился ко всему с определенной долей иронии, считая, что в развитии их с Лиз отношений основная заслуга их самих. Ну, возможно, десятая доля процента – заслуга прибора.

Он не нарушал своих обещаний. Яхту готовили к отплытию. Собирали документы, разрешения на отплытие и выход из двухсоткилометровой зоны отчуждения, что позволяло не быть уничтоженными. Готовили провиант, медикаменты – все, что могло понадобиться в пути. Жанин была счастлива и дарила ощущение счастья всем, кто ей был дорог. Она, кажется, дождалась своего мужчину. Того, кто брал ответственность и за нее тоже, не прятал свою силу и страсть, не подбирался украдкой, шаг за шагом или с оглядкой на обстоятельства. Стив появился в ее жизни и предъявил на нее права, а она не возражала. Напускная самостоятельность и независимость рассыпались и оказались совершенно неважными. Она должна ему помогать – и это главное. Сейчас главное.

Мейсен передавал работу клиники Лиз, вводя ее во все, ранее не известные ей тонкости работы. Писал кучу бумаг. Клиника-то была частная. На него было грустно смотреть, он и оживал-то только рядом с Жанин. Пациентки долгое время были смыслом его жизни. А тут все, построенное им, становилось не его. Временами он проклинал тот день и час, когда Мэгги нашла тело Айи в коридоре. Новые, возникающие в нем чувства, не всегда радовали его. Например, он ненавидел. Ненавидел сидящую в нем личность, высунувшуюся в процессе испытания прибора. Но без всего этого не было бы Жанин, а значит, и жизни, опьяняющего чувства жизни.

В дальнейшей продуктивной работе клиники он возлагал большие надежды на изобретение Сэма. Прибор, усиливающий действие зеркальных нейронов, открывал новые возможности в лечении многих заболеваний, связанных с патологиями мозга. Идея непосредственной передачи в сознание позитивных ощущений и нравилась, и одновременно напрягала его скептический ум. Кто будет передавать? Если это такой человек, как Жанин, то да, а остальные? Жанин была уникальная, единственная, и она научила его чувствовать. Его Жанин. А он, оказывается, еще и собственник.

Сэм мастерил еще что-то и, кажется, перестал спать, хотя и до этого ему хватало четырех - пяти часов, чтобы выспаться. Некогда было. Иногда он так же, как Айя, будто улетал сознанием в неведомые края, где его было не достать, и находил там решения, которые не удавалось найти никому до него. Он вдруг сообщил, что энергия разлита по всему миру, и он уверен, что знает, как ее извлекать. И сейчас ему стоит этим заняться. Еле уговорили отсрочить это неотложное дело. Сэм смотрел на все вокруг с некой непонятной многим безмятежностью и даже отстраненностью. Он не позволял чувствам въедаться в кожу и душу, разрушая их сомнениями. Да и в душе у него, казалось, лишнего не оседало. Он воспринимал все с поразительной простотой, удивляясь и тут же забывая о реакции людей на тот или иной свой поступок.

Несмотря на занятость и полеты в непонятную и незнакомую никому реальность, он также умудрялся прокладывать маршрут и вычислял, куда стоит заходить, а куда нет, какой остров обогнуть, а куда удастся зайти безболезненно и без лишней угрозы. И еще у него как-то получалось связываться с нелегальными источниками информации, находящимися за пределами Австралии. Это они обсуждали только с Томасом.

У Томаса тоже было полно работы. Массажем он больше не занимался, но собирал и систематизировал все имеющиеся сведения о Китае, Монголии и Забайкалье. Об этом его попросила Айя, тихонько объяснив, что надо хотя бы приблизительно рассчитать нахождение места могилы Чингисхана.

А еще он был занят ухаживанием за девушкой, которое развернул со всей бьющей ключом молодой энергией и напористостью. Но дальше мимолетных поцелуев, скорее украденных, чем заслуженных, дело не заходило.

Айя для себя твердо решила не привязывать к себе парня на пороге неизвестной ситуации. Она старалась держаться отстраненно и не отвечать на обжигающие душу взгляды, прикосновения и приглашения на прогулки под луной. Но, как известно, чем сильнее сопротивляется и быстрее прячется добыча – девушка, тем сильнее возникает желание влюбленного парня догнать, схватить и никогда не отпускать.

По совету матери она готовила новый эликсир – это был ее вклад в подготовку экспедиции. Понимание, каким он должен быть и из чего состоять, пришло.

Томас не узнавал себя. Куда делся уравновешенный и спокойный историк? Куда? Откуда в нем эта горячее, сжигающее до костей желание хотя бы прикоснуться к кончикам пальцев, подержать Айю за руку? Защитить от всех и вся. Удостовериться, что она тут, а не улетела куда-то туда, как улетало ее сознание. Он не находил себе места, так как считал, что если оно не рядом с Айей, то вообще нигде. Ее рассказ про иллюзорность сущего раздражал, просто бесил. Ведь его чувства были реальны настолько, что если он проводил несколько часов без нее, его внутренности заполнял странный холод, дрожь, лихорадка, словно при высокой температуре. Он был болен. Серьезно болен. Поэтому всеми мыслимыми и немыслимыми способами старался чаще оказываться рядом с ней: спрашивал о пути, пытался разобраться в ее воспоминаниях. Айя же отстранялась и выскальзывала сквозь загребущие пальцы.

Спас его от полного отчаяния Мейсен. Он врач, и этим все сказано. Болезни надо лечить. Поэтому он настоятельно, с трудом пряча улыбку, рекомендовал Айе не прерывать массаж, так как мышцы еще не в том тонусе, в каком должны быть. Добавил, что в путешествии она нужна им здоровая. А также посоветовал почаще бывать возле моря, чтобы тело окрепло и привыкло к свежему воздуху. А лучшим способом попасть на пляж, конечно, оказалась машина Томаса, соответственно с ним в качестве водителя. Плавать, как и большинство китайцев, она не умела. В Китае и загар считался признаком нижайшего сословия. Но парень взялся обучать ее плаванию с особым рвением.

После проникновенной речи Мейсена, при которой присутствовала и Жанин, та наклонилась и тихонько проговорила ему на ухо:

– Не знала, что ты такой сводник.

– Мужская солидарность, – сказал ей Стив, когда они с Жанин оказались одни. – Тем более Томас – парень хороший. А еще мне нужно подстраховаться. Вдруг этот Чингисхан начнет у меня в голове невесть что творить. Заставит соблазнять Айю или того хуже – заделать ей ребенка, а так у меня двойная подстраховка. Ты ведь не позволишь мне теперь предаться разврату, правда, Жанин? Да и Томас, в крайнем случае, морду попытается набить. Он молодой, горячий, а я немного потертый временем мужчина, который боится потерять голову, вернее, предоставить ее в пользование другому.

Мэгги продолжала работать в клинике и помогать Айе. Однажды она въехала в ее палату с огромным тортом. Въехала, потому что в руках он не умещался, и его пришлось прикатить на столике.

– Есть повод для праздника. Я верила в тебя, – сказала довольная донельзя Мэгги. – Бог подбросил тебя мне тогда в коридоре. Младшенькая сделала тесты, и у меня будет еще один внучек или внученька. И знаешь, она словно очнулась от сна, в котором жила. Не буду говорить больше ничего. Боюсь сглазить. Ты чудо, Айя.

Они ели торт, и не только они, потому что съесть такое количество сладкого вдвоем было невозможно.

Клиника Мейсена. События

Время летело быстро. Вот уже и были сделаны анализы. Все было прекрасно у Вейлера и Лиз. Как ластиком стерся хронический гастрит и панкреатит у Марка и даже начинающийся геморрой, о котором он молчал. А Лиз, так кстати для Вейлера, и настолько же некстати для Мейсена, оказалась беременной.

– Я тебя задушу, Вейлер, – орал Стив, узнав результаты. – Как ты мог? Ты что, мальчик, не умеешь предохраняться? Что теперь будет с клиникой? Что делать? Откладывать поездку, когда все готово?

– Делать? – безмятежно улыбался Вейлер. – Мы идем регистрировать брак, а тебя с Жанин приглашаем на скромное, так желает Лиз, торжество по этому поводу. Успокойся. Лиз умница и рожать ей не завтра. Работу она не собирается оставлять надолго. Найдет решение. Поговори с ней, она сама в случившееся поверить не может.

Потом у Стива был разговор с Лиз. Долгий и трудный, деловой. Просто пришлось обсуждать много разного. Но нужно было решить главное. Они оба смотрели на результаты теста, полученного отдельно от других, и понимали, что появление антител против вируса – это главное чудо, подаренное Айей. Чудо, которое спасало всех уезжающих от возможного заражения в Китае. Это же чудо могло привести к запрещению выезда из страны людям, имеющим такую ценную кровь, если об этом узнают. Наличие антител в крови позволяло разработать сыворотку против ужасной болезни. Заложниками могли стать и Лиз, и Марк, но хотели ли они этого? Врачебная этика говорила Стиву и Лиз, что надо помочь, а собственная, человеческая, просто орала: придумайте что-нибудь, не хотим быть подопытными кроликами.

– Я делала анализ через Анет Кериэт, – рассказывала Лиз. – Она умница, и я хорошо ее знаю. Ей можно довериться. Она одна из ведущих вирусологов в той закрытой лаборатории, где можно было проверить, какие антитела выработались. Я ведь после приема эликсира сразу поняла, что надо искать. Поговорю с ней и предложу, как вариант, взять кровь у всех нас и, главное, у Айи. Кровь законсервируют. Она сделает сыворотку. Мировая слава и причитающиеся к этому огромные деньги обеспечены. Думаю, сторгуемся на моих условиях – забудет о нас. Мне быть под наблюдением всю жизнь не хочется.

– Немаленькую жизнь, заметь, – усмехнулся Стив,– поэтому привлекать к себе внимание не стоит ни за какие деньги в мире. Хорошо бы она сделала некоторое количество сыворотки сразу, чтобы мы могли взять с собой. Может понадобиться.

– Это вряд ли. Или конфиденциальность, или свобода.

Отъезд. В пути

Проходили, пролетали дни, что собирались как птицы в стаи и становились неделями, а улетая дальше – превращались в месяц.

Отъезд был намечен на завтра. Сегодня каждый прощался с теми, кого, вероятнее всего, уже никогда не увидит. Айя прощалась с Мэгги. Они посидели тихо в ее доме. Мэгги выпила немного виски, а Айя, она уже и сама часто называла себя этим именем, пила компот. Мэгги же провожала ее и на пристань, обнимала, рыдала, пыталась подбодрить.

Красивая, большая яхта приняла их немногочисленную команду и пассажиров. Море было удивительно спокойным. Через несколько дней им уже пару раз отсалютовали патрульные корабли, и они вышли за пределы зоны отчуждения Австралии.

Томас с Айей в основном проводили время на палубе. Они оба выросли возле моря, но не могли налюбоваться его бесконечностью и мощью. Сегодня они стояли под звездным небом и говорили о том, что ночь над океаном несравненно прекраснее ночи над землей. И что правы люди, которые считают, что неправильно называть нашу планету Землей, а стоит переименовать ее в Океан. И он чем-то напоминает время – всегда в движении и постоянен в своем непостоянстве.

Айя просила рассказывать ей больше про Китай последнего столетия, как будто это могло что-то изменить... Томас цитировал строки китайского писателя и художника Фэн Цзицая, который написал: «Океан сказал: – Если разгладить все складки моей печали, я смогу затопить весь мир». И тут же вспоминал, что во время «культурной революции» студия, где работал Фэн Цзицай, была закрыта. Так как борьба с классической живописью стала пунктом программы уничтожения «четыре старых» – старой культуры, идеологии, нравов и обычаев.

Сэм постоянно общался с капитаном. Прокладывая курс, они постарались миновать острова. Заманчиво было заглянуть, что стало с легендарными островами Индонезии, но осторожность – прежде всего. Курс – только на Восточно-Китайское море, сложное море с неожиданно появляющимся мелководьем и неравномерным рельефом. Мореплаватели, посещавшие его ранее, писали про отмели, банки, перепады глубин, рифы и скалы. К тому же приливы в нем довольно значительные, полусуточные, и достигают семи с половиной метров.

Вот они вошли в нужную акваторию, но так и не решили: плыть им в Шанхай или пытаться добраться до архипелага Чжоушань и острова Путо другим путем.

В Шанхай не хотелось плыть по нескольким причинам. Огромный, самый большой порт мира, как говорили, был мертв, как и город. Могучая река Янцзы, самая длинная в Евразии, несла в море гигантское количество песка. Песчаная мутно-коричневая вода реки делает море Желтым, и цвет был не метафорой. Море так часто и называли. На совете решили, что песчаные отмели могут быть опасными для яхты. Томас шутил: рассказывал про аллигаторов, водившихся в водах Янцзы, и предполагал, что они в отсутствии людей, вероятно, очень расплодились.

Было решено стать на якорь, не доплывая архипелага Чжоушань. Потом добраться до острова на небольшой моторной лодке. Сэм вместе с капитаном, пользуясь старыми спутниковыми снимками глубин, рассчитал курс, поэтому яхта, благополучно преодолев опасные места, бросила якорь максимально близко к берегу острова Путо.

По описаниям это был небольшой остров, чуть больше 12 км², с горой и множеством монастырей. В одном из них Айя надеялась отыскать мать. Увидеться, познакомиться и узнать, что делать дальше.

В лодку сели впятером, только свои. Всех интересовал вопрос – есть ли на острове кто живой. Плыли не так уж и долго. Море было спокойным, как и было обещано. Вскоре появились очертания острова. Подплыв ближе, заметили небольшую лодчонку и в ней человека с пятью или шестью бакланами. У бакланов было перевязано горло, а на лапке веревка, с помощью которой они были привязаны к лодке. Один из бакланов вдруг взмахнул крыльями и нырнул в воду. Вынырнул, держа в клюве довольно крупную рыбину, которую не мог проглотить. Человек забрал рыбу у баклана, а вместо крупной дал какую-то мелкую.

Томас прокомментировал увиденное:

– Китайцы так издревле рыбу с помощью ручных бакланов ловят. Надеюсь, это не единственные обитатели острова.

Айя прокричала что-то на своем родном языке. Рыбак удивленно посмотрел на нее, пока она повторяла сказанное, и, разобрав или догадавшись, наконец, что она хочет сказать, показал место, куда лучше причалить. Причалили в южной части острова.

Путники выбрались на берег, привязали лодку и нетвердым после длительного пребывания на яхте шагом пошли вверх по тропинке. Остров поражал. Томас рассказывал, что это своеобразный китайский рай с древними деревьями, пагодами, пещерами для медитации, памятниками. Все были уверены, что за двести лет все тропинки зарастут дикой порослью, так как остров более чем на 80 процентов был покрыт лесом. Действительно, леса буйствовали. В зарослях камфорных деревьев порхало множество птиц. Под кронами – заросли цветов. Но ничего не было разрушено, не покосилось, не распалось. А 33-х метровая металлическая статуя Гуань Инь по-прежнему держала колесо Дхармы.

Выложенные камнем дорожки не заросли, не рассыпались. Было видно, что по ним ходили, вероятнее всего, к горе Путо, где располагался самый знаменитый храм, Гуань Инь, и множество пещер для медитации. Айя предположила, что монахи сейчас молятся, поэтому остров выглядит таким безлюдным.

Она остановилась, чтобы рассмотреть статую. Томас тоже отстал.

– Ищешь сходство с матерью? – спросил он. – Догадался, кто она, после твоего рассказа о владычице Южного моря. Скромный историк влюблен в дочь богини. Гуань Инь – легендарная богиня милосердия и сочувствия. Не могу поверить в это.

– Я тоже, – тихо сказала Айя. – Все люди любили ее, почитали невероятно. Имя Гуань Ши Инь означает: та, что внимательно смотрит, наблюдает или слушает звуки мира. Мы верили, что она могла еще несколько тысячелетий назад уйти в блаженную нирвану, но остановилась на пороге, услышав мольбы мира и людей, что донеслись до ее ушей. Осталась, чтобы помогать страждущим, беременным женщинам, рыбакам и просто ничем не выдающимся людям. В тексте, называемом "Гуань-Инь сутра", описывалось тринадцать случаев бедствий, от которых она может спасти: от кораблекрушения до пожара, заключения в тюрьму, грабителей, демонов, смертельных ядов и кармических проклятий. Тем, кто желал получить спасение, следовало читать текст сутры ежедневно по многу раз. И я верила, что человек будет спасен, если ум его будет направлен на созерцание силы Гуань Инь. Как такое может быть? Она – и я.

– Айя, или лучше, с учетом места и обстоятельств, Син Цы, думай о ней как о матери, а не как о богине. И иди к ней, как к матери, а не, как к самому популярному божеству Китая. Хотя вся эта история – то, как она обошлась с тобой – меня смущает.

Айя кивнула, не задумываясь о последней фразе Томаса. Они спешно догнали шедших впереди спутников.

Предположительно обитель Гуань Инь находилась на юге острова, на горе Путо Лоцзя. Местность была испещрена множеством пещер, и в некоторых жили и раньше, и сейчас. Появился первый монах, потом второй. На лицах не замечалось удивления, только характерное, ничего не значащее дружелюбие.

Айя резко остановилась и сказала:

– Пришли. Сначала я зайду. Подождите, – и шагнула в пещеру.

Айя. Свидание

Айя сложила руки, как подобает делать воспитанной китайской девушке, поклонилась, но не могла начать разговор. Слова застряли в горле. В полумраке виднелась фигура женщины, совершенно не похожая на статую. И чем-то Айя действительно была похожа на нее.

– Син Цы, присаживайся. Циновку видишь? Сейчас глаза привыкнут к полумраку. Наконец-то дождалась тебя. У тебя много вопросов, знаю. Спрашивай. Но отвечу не на все. Готовые ответы ломают тонкую структуру мира.

– Почему я? – первое, что выдавила из себя девушка и услышала спокойный ответ:

– Ты была рождена для спасения. Ты не принесешь ни новое учение, ни новые знания. Ты принесешь свою кровь и свои гены. Все дело в твоей крови и генах.

– Так ты заранее знала, что случится с миром.

– Нет, просто это был один из вариантов. Кстати, Чингисхан и его потомки еще тогда хотели уничтожить все население Китая. Они уничтожали города и людей, ровняли их с землей и засевали ячменем для корма многочисленных лошадей. И страны не стало бы еще в 13 веке. Я отстрочила неминуемое, вложив слова мудрости в уста его ближайшего советника Елюй Чуцай. И он уговорил Чингисхана, что полезнее получать дань от трудолюбивого населения, чем использовать такую огромную территорию как пастбища. Так что тогда народ удалось спасти, но не сейчас. Мир много раз погибал, возрождался, и возродится опять. Я отдала тебя отцу, чтобы Чингисхан узнал о тебе, возжелал. Все получилось так, как получилось.

– Но я бы и тут, у тебя на острове, согласилась бы уйти в самадхи, – горько проговорила Айя. – Мне не хватало матери.

– Так должно было быть и стало. Он, Темучин, хотел не только тебя, но и эликсир продления жизни. Жалел потом, что всех монахов убил. Горяч был, скор на решения, когда взбешен. И он не дошел сам до нашего острова, умер раньше. Только его потомки добрались.

– Отца жалко.

– Жалко. Жалко и его, и шесть миллиардов жизней, что двести лет назад унесла болезнь и сами люди, убивая друг друга в диком озверении. Думала – сама умру. Весь мой эгрегор разрушился. Люди, верящие во что-то одно общее неизбежно создают, как говорят в Европе, общее коллективное бессознательное, или свой эгрегор. Все, кто возносил мне молитвы и чьим дыханием жила, все ушли. Я ослабла, Син Цы. Хорошо, что ты жива. Все начнется опять – и жизнь, и учение. Но как это произойдет – не знаю, пока плохо вижу будущее. Пригласи Томаса. Хочу познакомиться с ним лицом к лицу.

Айя удивилась столь скоротечной беседе. Не так ее представляла. Вспомнила Мэгги, как она обнимала ее и плакала при прощании. Но послушно выглянула и позвала парня.

Томас зашел, обезоруживающе улыбаясь.

– Здравствуйте,– проговорил он спокойно, без всякого подобострастия.

– И тебе здравствовать, человек, который нарушил предвидение.

Но Томас не был бы собой, если бы вдруг начал разговаривать с чрезмерным почтением.

– Чем это нарушил? – ответил он без всякой робости в голосе и вполне напористо и продолжил. – Тем, что не дал возможность Чингисхану, вернее, его реинкарнации, встретиться и окрутить Син Цы? Не отдам ее никому. Пусть вы хоть тысяча раз богиня.

– О, какой догадливый и бесстрашный. С чего ты решил, что я против?

– Я же нарушил предвидение, а значит – неугоден. Или нарушать – это правильно? – и Томас весело улыбнулся, глянул на погрустневшую Айю и шагнул ближе к ней.

Богиня качнула головой и тоже улыбнулась, но не совсем искренне, как показалось Айе.

– А если я заберу Син Цы к себе на остров в монастырь? Как тебе перспектива? Тут останешься? Чем займешься? Рыбу для монахов с дрессированными бакланами ловить будешь?

Томас на некоторое время замолчал, но потом заговорил:

– Чем заняться – я не мог планировать, не зная ситуации. Ее нужно увидеть изнутри, а потом решать. Но кое о чем догадывался. Например, был уверен, что вы не планировали монастырь для дочки. Монашки не рожают. Сначала было подумал, что ее кровь просто предназначена как основа для сыворотки от болезни, но потом предположил, что роль Айи более значимая.

– Ее зовут Син Цы, – поправила богиня.

– Была Син Цы, а сейчас скорее Айя. Так вот, раздумывая о ней, я понял еще одно ее предназначение.

Томас повернулся к девушке и, не стесняясь присутствия богини, обнял ее за плечи.

– Айя, потерпи, может, это будет неприятно услышать, но ты должна знать. Я предположил следующее:

События двухсотлетней давности катастрофичны. Населения нет, страны нет, а самое главное – нет целой огромной расы. Той, которая составляла большую часть ваших почитателей, вашей паствы и, соответственно, эгрегора. Боги часто вынуждены отдавать своих детей для спасения многих. Как Саваоф из семьи Ноя возродил человечество, так из детей Син Цы вы планируете восстановить – не знаю, как правильно сказать, кого: китайцев, монголов, японцев – мелко, думаю, всю монголоидную расу.

Айя и даже богиня напряглись. А Томас, все так же улыбаясь и крепче прижимая девушку к себе, продолжил:

– Все хотел попросить Мейсена показать расшифровку ДНК Айи. Но он бы все равно не дал. Я ошибаюсь, или у нее имеется участки ДНК пяти азиатских дочерей Евы:

A — Айгуль

С — Чулпан

I — Ильмира

D — Диляра

W — Венера

Не так ли ? Участи ДНК всех этих недостающих сейчас гаплогрупп. Айя у нас – азиатская митоходриальная Ева. Ученые больше любят название “удачливая мама», «Luky mother». Я немного интересовался ДНК-генеалогией. Без нее историку сейчас никак нельзя. Только для отца этим детям предполагался Мейсен, как человек, который получит силу Чингисхана. Если не прав, бросьте в меня камень.

Тишина после слов парня ударилась о своды пещеры, прокатилась болью каждого и прервалась горьким плачем.

Айя заплакала, горько и навзрыд, закрыв лицо руками. Заплакала первый раз с момента, как очнулась в саркофаге. Да и в той жизни она плакала только в самом глубоком детстве. У нее появились слезы. И они потекли от осознания, что она не любимая дочь, не человек, она – носитель того, что сейчас называют гены. Она просто сосуд, который избрали, которым вертели, играли в свои игры боги, отец, Чингисхан.

Томас повернул ее к себе, обнял сильнее, целовал волосы, гладил, утешал.

– Успокойся, маленькая. Никогда не видел, как ты плачешь. Успокойся. У нас будут обычные дети. Наши дети, а не носители будущих свойств целых наций. Мы будем их любить, целовать, баловать, учить радоваться. Будем жить, Айя. И я не пойду просветляться в момент, когда буду тебе нужен. Ну, ее, эту Син Цы. Люблю тебя. Люблю, Айя. Станешь моей женой?

Она кивнула, прижалась к парню, но плакать не перестала.

Богиня потирала большим пальцем о средний, а другая рука ее перебирала хрустальные четки.

– Жаль, резко судишь, Томас, резко. Молодой, не мудрый. Жаль. Любишь, значит? Любить одного человека иногда тяжелее, чем целый народ.

– Вы благословите нас?– скорее утверждающе, чем прося, сказал, парень.

– А тебе оно нужно, благословение?

– Син Цы нужно, – сказал Томас и потерся щекой о макушку девушки.

– Завтра произнесу, – резковато сказала богиня и продолжила. – Син Цы, дорогая. Я была плохой матерью тебе, но поверь – я хочу тебе счастья, и людям его хочу. Завтра вечером начнем обряд единения. Завтра и продолжим разговор, а сейчас идите. Мейсена и Жанин позову сама, через некоторое время. А ты, Томас, напои девушку водичкой. Утешь.

Гуань осталась одна. Дочь и ее избранник ушли. «Повезло с родственничком, – пробежала человеческая мысль. – Меня, богиню милосердия, какой-то мальчишка обвинил в бессердечии. Осудил как мать. Не понравилась ему теща. Резкий, сообразительный, но не мудрый. Одна надежда – Син Цы будет мудрой. Гены все же. Проснутся со временем. А сейчас дочери нужен такой вот симпатичный, любящий, заботливый муж. Защищал от меня, как тигр, значит, и другим в обиду не даст. Это хорошо. По-человечески ей было жаль, что дочь доверяет ему больше, чем ей. «Но это по-человечески», – горько усмехнулась про себя богиня. Заслужила, не заслужила, а это ее Карма – не быть матерью. Сколько миллионов семей, жаждущих детей осчастливила. А сама была ли счастлива? Люди считали, что она еще в незапамятные времена освободилась от страданий и желаний. Увы. Не освободилась. И осталась на Земле не только потому, что захотела остаться, услышав страдания людей и возжелав им помочь. Осталась потому, что желала, желала и так и не перестала желать. Страдала и сострадала. Ей путь в нирвану не был открыт. Хотя все – и буддисты, и даосы считали ее олицетворением идеала «бодхисаттвы», что буквально означает «существо бодхи», «просветленное существо». Существо, почти не человек, которому предопределено стать Буддой, но тот, кто отказался войти в блаженство Нирваны, дав обет спасти всех детей Бога. Разве она смогла их спасти двести лет назад? Не смогла. Впрочем, никто бы не смог.

Мысли уплывали, блуждая то в прошлом, то в будущем, и им так неуютно было в настоящем. В прошлом она была способна воплощаться в 32 образа и спасала людей от 12 бед. В храме, что рядом с ее пещерой для медитации, стоят скульптуры, олицетворяющие различные ее перевоплощения. Кому какое нравилось.

У тысячерукого ее изображения на каждой ладони имеется глаз, этими глазами она, якобы видит одновременно всех, находящихся в беде, и этими руками она их спасает. Монахи на острове, которых она спасла и продлила жизнь, молятся о ней. Ради чего?

Воспоминания возвращали к отцу Син Цы – умному, рассудительному Ляо Буню. Родила дочь. Страдание. Так уж повелось, что боги за людские проблемы расплачиваются не сами, а своими детьми. Подвиги за них совершают дети, как Геракл, сын Зевса. Умирают на кресте, как Христос. Возрождают пропавшую ветвь человечества, как Син Цы, вынужденная появиться в совершенно другом мире через тысячу лет с предназначением стать митохондриальной Евой. Богиня знала, что ее дочь родит трех девочек – трех Ев и сына, а одна из трех дочек потом возродит оставшиеся два генома.

Мысль богини стала более простой и приземленной, как то: хорошо, что Син Цы любят. А что не Мейсен, так не так уж это и важно. У него своя задача. Да и Томасу отдыхать не придется. Она задумалась о еще одном важном предстоящем разговоре и опять окунулась в грусть и прошлое.

Сейчас придет человек, являющийся реинкарнацией того, от которого спасали дочь, потому что было не то время. За свою жизнь своими деяниями он погубил миллионы людей. Теперь человек, в котором возродилась его душа, помог превратить мумию Син Цы в нормальную девушку. И не ее одну спасет. Он врач и, как сам говорил: «Я ненавижу жестокость. Мне не нужна власть. Мне и клиники более чем хватает. Мои мечты не заходят дальше, чем научиться лечить еще ряд заболеваний, включая шизофрению, но никак не управлять миром». А его дочь пойдет еще дальше, да, много дальше… Интересно, догадывается ли он, что и по мужской линии существуют люди, ушедшие в самадхи? У-хромосома тоже нужна. С мужчинами она пошла другим путем, не таким сложным, как с Син Цы. В двадцать первом веке многие люди тоже увлеклись буддизмом. Выбирать было из кого. Ушли в самадхи многие, но кого можно будет вернуть к жизни, она не знала. Потеряла прежнюю силу. Но надеялась на опыт Мейсена. Пусть Томас их разыщет сначала. Они в разных монастырях на трех из четырех Буддийских священных горах находятся (Уташайшнь провинция Шаньси - высотой 3058 м. Эймейшань провинция Сычувнь,– 3099 м. Цзюхуашань в, провинции Аньхой – высотой 1341 ми тут Путошань провинция Чжэцзян, 284 м). Кто в пещере, кто где. Томас разыщет, а Мейсен восстановит вышедших из самадхи.

Мейсен. Насколько было бы проще с ним в роли мужа дочери. Сильный, умный, ответственный. Почти мудрый. Не получилось… Прикусила губу – нельзя сравнивать. Она сосредоточилась на перебирании своих хрустальных четок и поймала себя на мысли, что так же делал Чингисхан, не расставаясь со своими, такими же хрустальными, никогда. Опять Темучин. Образ давно ушедшего человека – "потрясателя Вселенной", "владыки всех людей" и даже "повелителя скрещения планет". Который считал, что ему богами предназначено достигнуть "закатного последнего моря". И он упорно направлял орду на запад.

Гуань Инь опять начала перебирать четки и вспомнила бабку Темучина, старую шаманку и прорицательницу, принимавшую у невестки роды. Увидев сгусток крови, зажатый в кулаке новорожденного внука, она предвидела, как много крови прольет он, но станет великим, прославит свой род. Поэтому передала ему свои магические хрустальные четки и поведала о тайне трех смертей: белой «Цагааг ухэх», что приходит к обычным людям в свое время, красной «Улаан ухех», что уносит воинов с поля битвы, и черной «Хар-ухех», предназначенной для избранных. Этот «избранник неба» мог опять возвратиться на землю. Пусть в другое время и в другом облике, но возвратиться. Помочь ему в возвращении должны священные хрустальные четки. Шаманка рассказала, передавая четки, что произойдет это только при условии, если никто не узнает, когда и где повстречал он черную смерть и никто не должен знать, где похоронено его тело. Так верили монголы. Гуань Инь улыбалась наивным язычникам. Душа Темучина возвратилась, но Вселенная ломала ее под новое время, исправляя кармические грехи. Душа, причастная к смерти 40 миллионов людей, сейчас вселилась в тело, ставшее врачом. Душа - правильно ли это название? Мысль о том, что в этом (или каком-либо другом мире) может быть что-то незыблемое, у буддистов не приветствовалась. Она знала историю о том, как Будда реагировал на слова бродячего отшельника, который прямо спросил учителя, существует ли атман (душа). Учитель промолчал в ответ. Но дальше учил: заблуждение человека состоит в том, что он занят поисками в себе отдельной личности и не обращает внимания как на «блаженство праведности», так и на «бессмертие истины».

Бессмертие истины – «Время», – думала богиня. – С ним никогда не знаешь, кто выиграл, а кто проиграл». Она проиграла, не смогла спасти людей тогда. А сейчас? Опять задумалась.

Что сказать человеку, желающему избавиться от бремени чужой души, которая жила тысячу лет назад? Сказать полуправду, полуложь. Гуань многое знала. Она знала о силе Темучина. Удивительной силе. У него глаза, как огонь, и лицо, как заря. Харизма. Энергетика, как ни у кого. Он не был великим полководцем, как Тамерлан. Но он воодушевлял. И к нему приходили и служили ему не за страх, а за совесть. Предали лишь однажды – дядя, когда Темучин был еще мальчишкой. Потом за всю его жизнь никто ни разу не предал. Сила. Харизма. И она нужна миру. Она получит ее не сама, а та… Она создаст и понесет новое учение, великое, учение. (не очень понятно)

Легко, почти не касаясь земли, Гуань Инь выпорхнула из пещеры и позвала:

– Стив, Жанин. Хочу поговорить. Зайдите.

Стив задвинул девушку за спину, как будто пытался закрыть собой. Сильный. Умный, но не безжалостный. Колесо крутнулось, сделало оборот и получилось по-другому.

– Знаю, что будешь спрашивать, Стив. Как от его души освободиться? Спрошу только – согласен ли ты отдать ее тому, о ком не знаешь и не догадываешься? Подумай.

Молчание было отчаянным и недолгим.

– Я о многих не знаю, но зла никому не желаю. Уж такое никому не пожелаю и не отдам, соответственно.

– Значит, будешь с ней жить. Жанин тебе поможет сдерживать напор его личности. Она поможет справиться. Благословлю ее. Но ты должен получить его Силу. Для этого попробуй с Темучином договориться.

– А с кем нужно договориться? С тем, что внутри, или еще и с трупом? Никогда не предполагал, что буду участвовать в этом театре абсурда.

– Ты умный человек Мейсен. Не говори глупостей, – махнула рукой Гуань Инь. – Найди место захоронения, но не тревожь прах. Ибо было сказано им: «Как только мой прах найдут и потревожат, родится человек, который завоюет весь мир». С предсмертными пророчествами такого человека даже я ничего не могу сделать. Он имел в виду приход своего потомка. Только его ждал. Все с покорением Вселенной успокоиться не мог. Но, думаю, этому миру хватит бедствий. Однако силу духа своей душе, скорее всего, передать он может. Поговори с ним. Захочет он ее отдать – отдаст. Слишком долго хранить даже великие устают.

Когда его дух там, на могиле, тебя почувствует, успокоится и его душа, давить перестанет. Поэтому придется вам в Забайкалье, на родину Темучина, ехать. Томас правильно место обозначил. Как туда приедете – сам найдешь место, почувствуешь.

– А потом что? Что потом делать буду?

– Мир большой. А Китай-то какой большой! Все стоит, не работает. Что пропало, а что и нет. За эти годы дух смерти выветрился. Кости илом, песком, землей занесены, травой поросли. Вы заразиться уже не можете, сам знаешь, а Син Цы эликсир сделала, который поначалу подстрахует приехавших. Как только в Австралии это поймут – въезд разрешат, сможете вернуться.

– А Вы что от меня хотите? Вижу же, что хотите.

– Хочу, чтобы ты возродил Адамов.

– Он не один, как Ева? – удивился Мейсен. – Про Еву догадался, думал, где же Адам?

– Син Цы уникальна во всех отношениях. Женщины труднее входят в самадхи, чем мужчины. Поэтому Адамов у нас будет много. Игрек- хромосома значительно короче, чем Х. Поэтому у каждого мужчины в самадхи имеется только своя гаплогруппа. Надо найти их тела и восстановить организм. Клиника в Пекине – нетронутая, с оборудованием получше, чем в Бримстоуне, стоит. Тебя дожидается. Сила поможет тебе добиться, чтобы туда поехали люди и все заработало. Ты подумай.

– Если еще вопросы возникнут, сможем завтра поговорить? – спросил Стив.

– Поговорим. Отпразднуем свадьбу, обряд единения Томаса и Син Цы, после отвечу, если будет на что отвечать. Поговорю с Сэмом, а вы идите отдыхать или по острову погуляйте. Вам помогут устроиться и покормят. Но учтите, у нас тут одни морепродукты. А сейчас позовите парня.

Гуань Инь посмотрела на покидающих пещеру Мейсена и Жанин и подумала: «Живые». Они живые, а она? Столько веков живет заботами о чужих жизнях. Чужими страданиями, бедами, проблемами. Не задумываясь, что сама тоже была когда-то человеком. Такой, какая она сейчас, она стала после третьей реинкарнации, внешность только пробилась индийская, исконная. Она вспоминала эту забытую судьбу, которая многократно рассказывалась людьми в их любимых сказках о прекрасной принцессе Мяо Шань. Ее образ терял изначальность, превращаясь в идеальный в многочисленных картинах художников. Красивые, впрочем, были картины. Белый тигр несет бездыханное тело молодой прекрасной девушки. Да, красиво. Но так давно. Разве, правда?

Богиня вспоминала свою третью жизнь. Тогда Гуань Инь еще была человеком, принцессой по имени Мяо Шань. Теперь она вспоминала ту жизнь уже почти как не свою. Так, сказка, в которой все, как в сказке. Жестокий отец император Мяо Чжуана захотел выдать ее замуж. Но Мяо Шань замуж выходить наотрез отказалась. Она придумала условия, на которых согласится на брак – понятное дело, невыполнимые. Она сказала отцу, как ей казалось, мудро, что подчинится его велению, если брак облегчит три несчастья: страдания людей от старения, страдания людей от болезней и страдания от смерти. А поскольку это невозможно, её жизнь – это путь самосовершенствования и дорога к Будде. Отец был в гневе, не желал он дочери монашеского пути. Однако все-таки отправил ее в монастырь Белой птицы, приказав монахиням заставлять ее делать самые тяжелые работы и отговаривать от желания стать монашкой. Но что бы ни придумывали монахи, Мяо Шань выполняла все их задания и не хотела возвращения во дворец. Император вконец осерчал, заковал дочь в цепи и приказал казнить. О дальнейшей ее судьбе люди придумывали кто что, но чаще всего рассказывали такую историю: когда палач занес над ней топор, тот разлетелся на тысячу осколков, затем, так же раскололся меч, а стрелы отворачивались от неё. Тогда палач в отчаянии убил её голыми руками. Милосердная Мяо Шань простила его, понимая, что он был вынужден выполнить приказ, и приняла на себя его кармическую вину. Поэтому она и попала после смерти в ад. В подземном мире Боги десяти кругов ада вышли приветствовать Мяо Шань. После молитвы Мяо Шань ад превратился в сад радости, орудия пыток – в цветы. Чтобы предотвратить разрушение своего царства, Яньло послал её обратно на землю, и после этого она появилась на Горе Путошань.

После девятилетнего пребывания на острове Путо Мяо Шань достигла высшей степени совершенства и обрела титул «Самой милосердной и самой сострадательной». У нее теперь много имен, много образов. Сколько скульптур создали, изображая ее, сколько картин нарисовали. Но мало людей, которые искренне верят в милосердие. Разве только для себя. Новое время. Необходимо новое учение. Новое…

Гуань Инь задумалась. Сколько лет живет она на этой горе, в этой пещере, не покидая ее. Да, было давнее путешествие к отцу Син Цы в монастырь, что недалеко от современного Пекина.

Приплыла к нему на морском драконе. Сначала для зачатия, а потом, через год, держа в руках тихую маленькую Син Цы. Вот и все ее личное счастье. Общалась, конечно, и с другими великими. Были и любимые ученики: Шань Цзай, калека из Индии, и Лун Ну, внучка короля драконов.

Но сейчас... Перестали звучать в ушах просьбы, видимо, разлюбили ее люди, разочаровались. Она стала уходить в медитации на все более долгое время. Улетала сознанием в разные точки планеты, но не ощущала радости. Не ощущала жизни. «Новое время», – звучало в голове.

Пригласила зайти в пещеру Сэма. Что ему скажет? Ты новый гений, родившийся в мире? Не скажет. Мальчик еще не осознал этого, настолько он не такой, как другие. Осознает ли? Хорошо ли это? Нужны ли миру гении? Может, ну его, этот дальнейший прогресс? Богиня не могла ответить на эти вопросы.

В проеме пещеры появился мальчишка. Ничем не выдающаяся внешность. Симпатичный. Взгляд не мудрый, просто глаза открыты широко и всё его удивляет. Не знает, чего от него хотят сейчас и в дальнейшем. А он сам-то знает, что хочет? Путешествовать ему хочется. Смешно, это при том, что он может в дальнейшем сотворить невероятные вещи, да и сейчас уже может. Нужно ли это?

Не зная почему, она встала, взяла за руку и подвела парнишку к циновке.

– Здравствуйте, – тихо произнес смущенный Сэм.

– Рада тебя видеть. Присаживайся. Расскажи, чего ты хочешь, и что волнует тебя.

–А вы исполните? – спросил он удивленно.

– Подумаю, – спокойно сказала богиня.

– Я хочу совершить кругосветное путешествие, но не просто обогнуть мир по экватору, хочу увидеть, как живут на севере и на юге планеты, в Африке, везде. Узнать, какая она, Земля. Мне кажется, что она живая. Увидеть своими глазами вулканы и горы, перейти пустыню. Хочу ощутить, пережить, запомнить. А потом…

– «Потом» не надо, Сэм. Пусть люди сами увидят то, что надо увидеть. Твой прибор, я знаю, вернее, догадываюсь, будет лучше телекамеры. Он сможет передавать увиденное тобой или кем-то прямо в мозг. Люди будут видеть мир глазами наблюдающего – твоими или кого-то еще. А если этот «кто-то еще» передаст то, что хочет он лично? Тебе нравится заниматься проблемами мозга, но это опаснее создания ядерной бомбы.

– Откуда…?

– Откуда может знать богиня? Следила, скажем, так. Видела, как ты учишься отпускать сознание и оно, еще робкое, бродит в поисках решения проблем. Сейчас тебе это дается не так просто, нужно приложить усилия, но дальше... Дальше будет все легче и легче.

– Вы летаете над миром? Здорово! Мне удалось несколько раз увидеть мир за пределами Австралии. Сначала думал – приснилось. А потом понял – нет, не сон.

– Летаю, смотрю. Но не во сне, конечно. Ты понимаешь меня?

– А Вам хочется наяву? – вдруг спросил Сэм.

– Странный вопрос, мне его никто не задавал. Не знаю.

– А попробовать не хотите?

– Ты предлагаешь свою компанию,– усмехнулась богиня, вступая с какую-то странную игру.

– А согласитесь?

– На морском драконе поедешь? – продолжила она игру. А может, и не игру вовсе.

– Согласен. Когда едем? И где дракон?

– Он спит в море, недалеко от острова.

Гуань Инь почувствовала себя невероятно странно. Ей вдруг представились волны моря. И она опять держит за усы дракона, а сзади сидит мальчик с совершенно детскими глазами. Брызги от ветра и волн. Им иногда и холодно, и жарко. Иногда хочется, есть, когда не удается добыть пищу. Иногда они бредут пешком или едут на чем придется. Просто они увидят мир. А потом… Зачем потом? Она не может сейчас заглядывать далеко. А главное, не хочет заглядывать. Не хочет наблюдать за жизнью ни Томаса и Син Цы, ни Стива с Жанин. Не хочет вмешиваться в их жизнь. Она сама хочет на волю. От этих мыслей ее отвлек голос Сэма:

– У меня вопрос, Гуань Инь. Они дальше без меня поедут? Жаль, что придется оставить друзей. Справятся без меня?

– Должны. Они взрослые и разумные. А ты действительно решил ехать по морю со мной на драконе? Веришь в это?

– Я верю Вам, разве этого мало? Когда едем?

– Нет, не мало, но мне бы хотелось, чтобы ты верил в себя, а я… Впрочем, у нас будет много времени для разговоров. Завтра отметим свадьбу Син Цы и Томаса, затем они отдохнут на острове и дальше поплывут во Владивосток. Незачем им под Пекин ехать. От монастыря ничего не осталось. Нет больше сведений об эликсире. Это хорошо. Проводим, уплывут они – и мы уплывем. Ты с капитаном яхты маршрут обговори – и свободен. Как тебе этот вариант событий?

– Устраивает вполне. Много вещей не надо брать, надеюсь?

– Не надо, – сказала богиня и улыбнулась улыбкой – загадочной, но простой и совсем не божественной.

Гостей острова разместили в хорошо сохранившемся отеле. Там было чисто и уютно. Подушки, набитые шелковыми нитями, мягкие матрасы и все, что нужно для нормального отдыха. Поэтому все спали хорошо.

Сны

В эту ночь многим снились удивительные сны. Много разнообразных снов.

Томасу снилась свадьба. Айя, сидящая в палантине, которую несли монахи. К нему несли. Она в кимоно и невероятно красивая. А потом они в номере для молодоженов. Она рядом, такая родная и любимая. Он учит ее целоваться. И ему так хорошо, как в сказке. Ночь, утро и опять ночь. Сказка. Провал в счастливое забытье.

Потом пришел другой сон. Они вчетвером уже в Забайкалье. Начало лета. Степь. Трава по пояс. Леса. Скальные выходы. Людей нет. Он ходит с картой и доказывает Мейсену, что надо искать координаты 50⁰ с.ш. и 132⁰ в.д. Что тут была деревня, в которой родился Темучин. И захоронить себя великий хан велел на родине. Они находят утес. Стив смотрит на реку и говорит:

– Там захоронено золото и драгоценности, а тела нет.

Он садится, думает и чего-то ждет, а потом они едут к каким-то каменоломням. Бывшие урановые рудники. Стив садится на краю и просит их с Айей уйти. Так они вдвоем с Жанин и сидят.

А потом Томасу снится, как они с Айей ездят на священные горы Китая. Утайшань - место просветления Манджушри, в Цзюхуашань просветился Кшитигарбхи, а в Эмэйшань - Самантабхадра.

Спускаются в пещерные монастыри. Находят монахов, пребывающих в самадхи. Больше сотни монахов обнаружили. Привозят их в Пекин, где Стив уже наладил работу клиники, способной восстановить организм человека после самадхи.

Мейсену снился Владивосток. Как он удивительно просто и без излишних бюрократических проволочек договорился с начальником порта и таможенной службы. Быстрый тест на носительство вируса – и разрешение на поездку на поезде по Транссибирской железной дороге получено. Она, как ни странно, работала, и поезда ходили по расписанию. Китай и Россию разделяли и Великая Китайская стена, и зона отчуждения. Эта зона, отделяла Россию от многих стран, в том числе и от Китая и от Монголии. Сон такой реалистичный. Поезд, степь. Город Чита, затем в Нерчинск. Долина Делюн-Болдок и урочище под тем же названием. Утес над рекой Онон в районе острова Экэ арал. Он чувствует, что в реке на дне лежит золото, много золота, но самого Темучина там нет. Тихий голос в голове советует идти в другое место. Он едет, слушается совета. И вот они с Жанин одни, и осторожно совместно снимают контроль коры в мозге Мейсена и дают возможность личности Темучина проявить себя. Темучин разговаривает с девушкой. Ему нравится Жанин, а Стив ревнует. Чингисхан смеется и говорит, что он, когда стал ханом, запретил воровать чужих жен, и соглашается отдать Силу.

Стив получает эту странную, непонятную ему Силу. Неожиданное, сложное чувство. После ее получения многое удается делать легко и просто: договориться, найти желающих и устроить переезд в Пекин многочисленным людям, которые хотят, счастливы с ним работать. Конечно, подстраховавшись сывороткой, защищающей от возможного заражения, созданной Айей. Главное – люди с радостью соглашаются ехать в страшную, опасную страну вместе с ним. Верят ему, возрождают умерший город. Томас привозит Адамов. Их много, работы много. Но так интересно. А Жанин рядом. Всегда рядом. И он понимает, что так и должно быть, и это правильно.

Жанин снилась дорога и Стив рядом. Она за ним, как за каменной стеной – так, как хотела. Думала, что хочет быть самостоятельной, а оказалось – за мужем ей лучше. Их свадьба. Снилось, как нянчит дочь, как она растет, и у нее тоже есть Сила, та же, что и в муже. Приезд Гуань Инь и ее подарок –хрустальные четки. У дочки не женская, властная энергетика, харизма. С ней рядом нелегко. Она все время находится где-то вдали, не здесь. Вертит в руках хрустальные четки, думает и улетает, куда – неизвестно.

Айе снилась свадьба. Ночь вдвоем с Томасом. Смущение, но чувство, что так и должно быть. Никто другой ей не нужен и не будет нужен никогда. Ей жарко и хорошо. Поцелуи, огонь и счастье. Потому, что она с ним. Потом дороги, скитания по монастырям и их дом в Пекине. Девочка, такая симпатичная, похожая на Гуань Инь. Снилось, что богиня склоняется над ее кроваткой и что-то шепчет.

Сэму снилось путешествие, долгое, невероятное. Кажется, ему не будет конца. Но иногда дракон останавливался возле побережья, обжитого людьми, и они с Гуань Инь недолго жили среди них. Он многое мог придумать и изобрести. Но сказанное Гуань Инь, что люди могут применить это не во благо, останавливало его. Ему снились ее грустная улыбка и слова: «Повзрослей. Повзрослей сам, и пусть мир немного повзрослеет».

И даже Темучину снился сон, где слова звучали, как стихи:

А ночью снились костры похода, стальной змеёй извивалось войско. Пылал в полнеба огонь восхода, и вместе с ним догорали доски на крышах крепости покоренной. Охра стекала с клинков и копей. Победой славною окрыленный.

Кипели в ярости змеи-вены…

Опустошали свои колчаны, наполнив воздух густым гуденьем, ордынцы-лучники по приказу, смертельно жалили шершни-стрелы… Гортанно вслух высекая фразы, на карте мира чертил пределы своей империи необъятной - от океана до океана…

Но возвращался он к ней, обратно…

Туда, где нежно сшивает раны, губами чуткими та, живая, что лечит душу от шрамов рваных, и ночью гладит, любви желая, лицо уставшего Чингисхана.

/www.newauthor.ru/poetry/sny-chingishana Олег Панов

Только Гуань Инь ничего не снилось. Она спала впервые за много лет, веков и даже, может быть, тысячелетий. Спала, как человек. Просто спала, глубоко и без сновидений.

Конец

Очень благодарна Ирине Мартыновой и Ларисе Новак, которые поддерживали меня во время написании этого произведения.

Также благодарю Дмитрия Галкина за моральную поддержку, помощь в создании обложки и подготовке книги к печати.

Я ненавижу жестокость. Мне не нужна власть.