История России в занимательных рассказах, притчах и анекдотах IX - XIX вв

Почти всю свою недолгую жизнь А. В. Долгушин провел в ссылке и тюрьмах и умер в Шлиссельбургской крепости 37 лет.

1877—1878 годах Россия начала войну с Турцией на двух фронтах — на Балканах и на Кавказе. Одними из первых успешных сражений на Балканах были сражения у города Зимницы и на Шипке, а на Кавказском театре военных действий — взятие крепостей Карс и Ардаган.

Ниже приводятся несколько фактов, взятых из газет и журналов 1877—1878 годов.

ночь с 14 на 15 июня

1877 года произошла переправа через Дунай у города Зимницы. Накануне переправы русских войск здесь же произошло сражение, которое многие суеверные солдаты и офицеры заранее считали обреченным на неудачу. Сражение у Зимницы происходило 13 июня, в нем участвовало 13 генералов, эти генералы командовали отрядами, в которых насчитывалось 13 ООО человек, да и сам бой под Зимницей длился 13 часов. Однако в опровержение суеверных предположений операция закончилась победой русских.

газете «Новое время» так описывались особенности русско-турецкой войны 1877— 1878 годов:

«Можно с уверенностью сказать, что теперешняя русско-турецкая война окажется, с научной точки зрения, не менее интересною, чем все предыдущие. Насколько можно судить наперед, крупную роль в ней суждено играть конным пионерам. В конные пионеры предполагается брать лишь самых смелых, ловких и решительных солдат. Легковооруженные, верхом на быстрой лошади, они имеют при себе в мешке за поясом несколько фунтов пироксилина или динамита. Ничтожное количество последнего, положенное на рельсы и зажженное, достаточно, чтобы отнести несколько фунтов железа на большое расстояние и таким образом в одно мгновение испортить всю линию железной дороги. Всадник может слезть с коня, положить заряд под телеграфный столб, зажечь его и снова сесть на лошадь — все это в течение одной минуты. Несколько бесстрашных наездников могут таким образом в самое короткое время порвать телеграфные проволоки и приостановить всякое сообщение в неприятельской стране».

время русско-турецкой

войны 1877—1878 годов среди добровольцев находился старый солдат Василий Колесов. Он одним из первых ворвался в город Ардаган. Колесову было тогда 73 года, а службу свою начал он в 1821 году еще при Александре I.

Скобелев (1843—1882) отличался необыкновенным хладнокровием и большой храбростью. Во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов Скобелев как-то писал приказ, сидя на открытом воздухе, вблизи неприятельских позиций. Он уже дописал приказ и хотел было наклониться, чтобы, по старому обычаю, засыпать чернила песком, как вдруг совсем рядом взорвался турецкий снаряд и бумагу засыпало песком. *

— Что-то нынче турки особенно внимательны ко мне. На каждом шагу стараются оказать мне какую-нибудь услугу, — проговорил Скобелев весело.

время русско-турецкой

войны 1877—1878 годов одним из главных событий были бои на Шипкинском перевале в Болгарии, которую Россия хотела освободить из-под власти турок. В официальной печати часто появлялись донесения командира отряда, занимающего Шипкинский перевал, генерала от инфантерии Ф. Ф. Радецкого.

В них непременно встречалась фраза «На Шипке все спокойно», хотя из других сообщений явствовало, что отряд Радецкого обстреливается турками с трех сторон, а солдаты голодают, мерзнут и терпят великие мучения.

Выдающийся художник-баталист Василий Васильевич Верещагин (1842—1904), отвечая на эту «успокоительную» фразу и протестуя против заключенной в ней лжи, создал триптих под названием «На Шипке все спокойно». Первая часть изображала солдата, стоящего на часах по колено в снегу.

На второй части снег уже засыпал часового по грудь. На третьей части из-под сугроба виднеется только кончик серой солдатской шинели.

Выражение «На Шипке все спокойно» после появления триптиха Верещагина стало означать недоверие и злую иронию по отношению к официальной правительственной лжи, скрывающей истинное положение дел.

Александр III и его время (1881—1894)

У марта 1881 года бомбой, брошенной народовольцем Гриневицким, был убит Александр II. Через девять дней, 10 марта 1881 года, Исполнительный комитет «Народной воли» обратился с письмом к сыну только что убитого императора — новому российскому самодержцу Александру III.

Вот фрагменты этого письма:

«Ваше величество!

Кровавая трагедия, разыгравшаяся на Екатерининском канале, не была случайностью и ни для кого не была неожиданной...

Вы знаете, ваше величество, что правительство покойного императора нельзя обвинять в недостатке энергии. У нас вешали правого и виноватого, тюрьмы и отдаленные губернии переполнялись ссыльными. Целые десятки так называемых «вожаков» переловлены, перевешаны.

...Правительство, конечно, может еще переловить и перевешать многое множество отдельных личностей. Оно может разрушить множество отдельных революционных групп. Допустим, что оно разрушит даже самые серьезные из существующих революционных организаций. Но ведь все это нисколько не изменит положения вещей. Революционеров создают обстоятельства, всеобщее неудовольствие народа, стремление России к новым общественным формам...

Окидывая беспристрастным взглядом пережитое нами тяжелое десятилетие, можно безошибочно предсказать дальнейший ход движения, если только политика правительства не изменится... Страшный взрыв, кровавая перетасовка, судорожное революционное потрясение всей России завершат этот процесс разрушения старого порядка.

Из такого положения может быть два выхода: или революция, совершенно неизбежная, которую нельзя предотвратить никакими казнями, или добровольное обращение верховной власти к народу.

Мы не ставим вам условий. Пусть не шокирует вас наше предложение. Условия, которые необходимы для того, чтобы революционное движение заменилось мирной работой, созданы не нами, а историей. Мы не ставим, а только напоминаем их.

Этих условий, по нашему мнению, два:

1) общая амнистия по всем политическим преступлениям прошлого времени, так как это были не преступления, но исполнение гражданского долга;

2) созыв представителей от всего русского народа для пересмотра существующих форм государственной и общественной жизни и переделки их сообразно с народными желаниями.

Считаем необходимым напомнить, однако, что легализация верховной власти народным представительством может быть достигнута лишь тогда, если выборы будут произведены совершенно свободно. Поэтому выборы должны быть произведены при следующей обстановке:

1) депутаты посылаются от всех классов и сословий безразлично и пропорционально числу жителей;

2) никаких ограничений ни для избирателей, ни для депутатов не должно быть;

3) избирательная агитация и самые выборы должны быть произведены совершенно свободно, а потому правительство должно в виде временной меры, впредь до решения народного собрания, допустить: а) полную свободу печати, б) полную свободу слова, в) полную свободу сходок, г) полную свободу избирательных программ.

Итак, ваше величество, решайте. Перед вами два пути. От вас зависит выбор. Мы же затем можем только просить судьбу, чтобы ваш разум и совесть подсказали вам решение, единственно сообразное с благом России, с вашим собственным достоинством и обязанностями перед родною страной».

момент вступления на престол Александру III шел тридцать седьмой год. С того времени, как умер его старший брат Николай и Александр стал наследником престола, его занятия и вся жизнь сильно изменились. С 1865 года его целенаправленно готовили к предстоящей миссии, ожидавшей цесаревича после смерти отца, — стать самодержцем, сосредоточив в своих руках все нити управления огромной империей.

Воспитанием Александра главным образом занимались три человека: профессор-правовед Московского университета Константин Петрович Победоносцев, его коллега профессор-экономист Чивилев и главный воспитатель, названный «попечителем», генерал-адъютант граф Борис Алексеевич Перовский. Цесаревич прослушал курсы политических наук и правоведения в объеме университета, что позволяло ему не выглядеть одиозно в должности канцлера Гельсингфорсского университета.

Хорошая военная подготовка, соответствующая программе Академии Генерального штаба, делала его профессионалом, когда он занимал различные армейские должности — от командира полка до атамана казачьих войск и командующего Петербургским военным округом. А то, что ему довелось участвовать в русско-турецкой войне 1877—

1878 годов, придавало новому императору заслуженный авторитет боевого генерала.

Александр III был глубоко русским человеком, однако любовь ко всему отечественному переходила у него в откровенный национализм. Он немедленно распорядился упростить военную форму и сделать ее более удобной. Угождая вкусам царя, всех военнослужащих переодели в полукафтаны и шаровары, перепоясав их цветными кушаками и надев на головы барашковые шапки. Прежде всех были переодеты генералы свиты. Когда после введения этого новшества состоялся первый придворный прием, то только один из генералов, князь Барятинский, командир Преображенского полка, болезненно гордившийся полковым мундиром и своей принадлежностью к славному аристократическому братству офицеров лейб-гвардии, нарушил приказ и явился на прием в прежнем мундире.

Когда министр двора сделал ему в связи с этим замечание, князь ответил, что мужицкой формы он носить не станет. Этот ответ был равнозначен отставке, и князю пришлось донашивать свой старый мундир в Париже, но уже частным лицом.

Александр навел строгую экономию во всех отраслях государственного управления, особенно урезав расходы дворцового ведомства. Он сильно сократил штат министерства двора, уменьшил число слуг и ввел строгий надзор за расходованием денег и в своей семье, и в семьях великих князей.

Александр III запретил закупку для своего стола заграничных вин, заменив их крымскими и кавказскими, а число балов ограничил четырьмя в год.

Сколько замечаний высказано было недоброжелателями Александра в связи с его мужиковатостью, неотесанностью, совершенно не царской простотой в быту! Сколько стрел было выпущено левыми журналистами и писателя-ми-эмигрантами по поводу его тупости и невосприимчивости к искусству! А он чаще, чем кто-либо, посещал оперу, очень хорошо музицировал, а на тромбоне играл столь искусно, что был солистом в дворцовых квартетах.

В 1869 году у цесаревича начал собираться маленький оркестр медных духовых инструментов, в который входил он сам и еще восемь музыкантов — офицеров гвардии. С течением времени кружок разросся и в 1881 году превратился в «Общество любителей духовой музыки».

Александр, еще в бытность цесаревичем, стал одним из основателей Русского исторического общества, под его покровительством находился Исторический музей в Москве.

Серьезное увлечение искусством началось у цесаревича с осмотра дворцов и музеев Копенгагена. Приезжая туда к тестю и теще, цесаревич вместе с Марией Федоровной обходил стекольные заводы, фабрики по производству фаянса и фарфора, мастерские ювелиров, приобретая лучшие образцы производимых там изделий, а затем и старинную мебель, гобелены и самый разнообразный антиквариат. Наконец, наступила очередь и картин. Здесь, вопреки канонам, он стал приобретать полотна современных художников, а о школе старых мастеров сказал однажды: «Я должен ее любить, ибо все признают старых мастеров великими, но собственного влечения не имею».

В Аничковом дворце Александр отвел два зала под музей, а в Царскосельском — разместил коллекцию картин русских художников 20—50-х годов XIX века.

Александр III вел себя безукоризненно в вопросах семейной морали. Даже в таком антимонархическом издании, каким были «Новые материалы по биографии российских коронованных особ, составленные на основании заграничных документов», автор XII тома А. Колосов писал, что Александр III «не в пример всем своим предшественникам на русском престоле держался строгой семейной морали. Он жил в честном единобрачии с Марией Федоровной, не заводя себе ни второй морганатической жены, ни гарема любовниц».

Если говорить об отрицательных качествах Александра III, прежде всего следует отметить свойственный ему воинствующий национализм, вскоре переросший в шовинизм. Насильственная русификация, запрет обучения многих «инородцев» на их родных языках, откровенный антисемитизм — тоже были неотъемлемой чертой мировоззрения Александра III.

Другой его негативной чертой был определенный сословный обскурантизм. Александр считал, что образование не может быть общим достоянием и должно оставаться привилегией дворянства и зажиточных сословий, а простому народу — так называемым «кухаркиным детям» — подобает уметь лишь читать, писать и считать. В этом вопросе Александр III полностью разделял взгляды своего наставника Победоносцева, утверждавшего, что истинное просвещение зависит не от количества школ, а от тех, кто в этих школах учит. Если в школах засели длинноволосые нигилисты и курящие папиросы дамочки, то не просвещение, а лишь растление могут дать они детям. Истинное просвещение начинается с морали, а в этом случае гораздо лучшим учителем будет не «ушедший в народ» революционер, а скромный, нравственный и верный царю священник или даже дьячок.

1889 году в Женеве было издано открытое «Письмо императору Александру III», принадлежащее перу известной писательницы, редактора журнала «Воспитание и образование» Марии Константиновны Цебриковой. Это письмо вскоре разошлось в многочисленных списках, так как затрагивало многие больные вопросы истории и жизни русского общества.

Вот оно, это письмо:

«Ваше величество! Законы моего отечества карают за свободное слово... Русские императоры обречены видеть и слышать чиновничество, стоящее стеной между ними и русским земством, то есть миллионами, не числящимися на государственной службе. Кары за превышение власти, за наглое грабительство, за неправду так редки, что не влияют на общий порядок. Каждый губернатор — самодержец в губернии, исправник — в уезде, становой — в стане, урядник — в волости. Прямая выгода каждого начальника отрицать и прикрывать злоупотребления подчиненного.

Еще Александр I сказал, что честные люди в правительстве случайность и что у него такие министры, которых он не хотел бы иметь лакеями. И жизнь миллионов всегда будет в руках случайности там, где воля одного решает выбор.

Если бы Вы видели жизнь народа не по тем картинкам, которые выставляют Вам на глаза во время поездок Ваших по России, знакомились с русским народом не в лице одних волостных старшин и сельских старост, когда они в праздничных кафтанах подносят Вам хлеб-соль на серебряных блюдах, если бы Вы могли невидимкой пройти по городам и деревням, чтобы узнать жизнь русского народа, Вы увидели бы его труд, его нищету, увидели бы, как губернаторы ведут войско расстреливать рабочих, не подчиняющихся мошенническим штрафам и сбавке платы, когда и при прежней можно жить только впроголодь; Вы увидели бы, как губернаторы ведут войско расстреливать крестьян, бунтующих на коленях, не сходя с облитой их потом и кровью земли, которую у них юридически грабят сильные мира сего.

Тогда бы Вы поняли, что порядок, который держится миллионной армией, легионами чиновничества и сонмами шпионов, порядок, во имя которого душат каждое негодующее слово за народ и против произвола, — не порядок, а чиновничья анархия. Анархия своеобразная: чиновничий механизм действует стройно — предписания, доклады и отчеты идут своим определенным ходом, а жизнь идет своим. Прямая выгода каждого чиновника доказать несправедливость жалоб на него и подчиненных его и заявить, что все обстоит благополучно в его ведомстве.

Ходят слухи, что Вы не терпите ложь.

Как же Вы не поймете, что тот из чиновников Ваших, кто против гласности в суде и в печати, тот находит свою выгоду во мраке и тайне. Каждый честный человек, кто бы он ни был — министр или простой смертный, — который не скажет: «вот вся моя жизнь, пусть меня судит мир, грязных пятен нет на совести», тот не может быть честным человеком.

Народ наш беден. Крупный процент его живет впроголодь, и в урожайный год крупный процент народа ест хлеб с мякиной. Избы его — сырые вонючие лачуги. Топить нечем. Под печкой приют для новорожденных телят, ягнят, домашней птицы. Более половины детей умирает в раннем возрасте от плохой пищи матери, изнуренной работой, от родимчика — следствия слабости организма или отравления вредным воздухом. Брошенные без присмотра дети, пока мать на работе, также становятся жертвами несчастных случайностей.

У народа почти нет больниц; число существующих ничтожно на миллионы. У безземельных батраков, у городских рабочих нет убежища под старость. Изжив все силы на работе, приходится умирать, где придется — под забором, в придорожной канаве.

На школы и больницы, на устройство приютов для детей, для престарелых нет средств, но находятся средства на массу непроизводительных расходов — строительство и покупку дворцов, на министерство двора, управление царскими имениями.

Вас убедили почти из всего делать тайну доводами государственной необходимости, но правительство, скрывающееся во тьме и прибегающее к безнравственным средствам, само роет себе могилу.

Вас отпугивают от гласности доводами, что гласность подрывает доверие общества к правительству своими разоблачениями, что и без того общество готово верить всему дурному насчет лиц, облеченных властью.

Если это так, то это доказывает одно: что горький опыт веков подорвал в обществе доверие к правительству и правительство давным-давно потеряло всяческое нравственное обаяние — и всего этого не воскресить ничем, потому что произволу нет оправдания. Тайна свидетельствует о неверии в себя. Кто верит в себя, тот света не боится. Тайна нужна только тому, кто сознает, что держится не нравственной, но одной материальной силой.

Ученый мир Западной Европы заметил, что за последнее двадцатилетие сильно понизился в наших представителях науки не только уровень талантливости, но и добросовестного отношения к науке и человеческого достоинства.

Замеченный безотрадный факт есть прямое следствие систематического выпалывания талантливого юношества руками государственной полиции. Чем крупнее сила, тем менее она мирится с гнетом. Чем сильнее в юноше любовь к знанию, тем менее может он чтить науку, преподаваемую в полицейских целях.

Молодежь вступает в практическую жизнь без необходимой подготовки. Молодежь, уцелевшая потому, что не знала другого Бога, кроме карьеры, — молодежь, изолгавшаяся и продажная, будет плодить чиновничью анархию — насаждать сегодня, завтра же вырывать насаждаемое по приказу начальства, вносить еще более яда разложения в язвы, разъедающие родную страну.

Цензура наша ведет к тому, что молодежь жадно кидается не только на то, что есть верного в подпольной и заграничной печати нашей, но и на нелепости. Если гонят слово — значит боятся правды.

Писатель — игрушка цензорского произвола и никогда не может знать, как взглянет на его труд и в какую минуту тот или другой цензор. Случалось, что московская цензура пропускала то, что запрещала петербургская и наоборот.

Наконец, цензура дошла до геркулесовых столбов — император Александр II оказался нецензурным в своей империи: прессе было запрещено перепечатывать его речь болгарам о конституции.

Правительство признает силу печатного слова, потому что субсидирует свою прессу и пропагандирует ее через исправников и становых. Оно открывает объятия перебежчикам из оппозиционной и революционной прессы — и ошибается в расчете на силу их поддержки: слово предателя не может иметь силы искреннего убеждения.

Когда цвет мысли и творчества не на стороне правительства, то это доказательство того, что создавшая его идея вымерла и оно держится лишь одной материальной бездуховной силой. Только живая идея может вдохновлять таланты.

Печать гонят, когда она указывает на зло тех мер, какими сильные мира сего, не зная жизни народа, ломают ее во имя теорий, измышленных в своих кабинетах и канцеляриях.

Масса чиновничества и офицерства — сплошь карьеристы, по приказу насаждающие сегодня то, что завтра будут выпалывать, и наоборот, и всегда доказывающие, что и насаждение и выпалывание — на благо России, потому что на то есть высочайшая воля. Они сами отлично ведают, что творят, но их всегдашний девиз: «Хватит на наш век и детей наших, а там хоть трава не расти!»

Верховная власть не может руководствоваться таким девизом: на ней лежит ответственность не только за настоящее, но и за будущее страны, на котором неизбежно отзываются все ее меры. Самодержавный монарх оказывается неизбежно ответственным за каждую кроху зла: он назначает чиновников, заправляющих Россией, он преследует все обличения зла, он оказывается солидарным с каждым губернатором, по-шемякински правящим краем, с каждым спекулянтом, жиреющим на счет народа, с каждым офице* ром-держимордой, с каждым шпионом, по доносу которого сошлют в Сибирь человека политически невинного или даже виновного.

Люди слова, люди науки озлоблены, потому что терпится только слово лжи, рабски славословящее, распинающееся доказать, будто все идет к лучшему, которому само не верит, потому что нужна не наука, а рабская маска ее, а передержка и подтасовка научных фактов для оправдания чиновничьей анархии.

Если Вы захотите оставить мрачный след в истории, Вы не услышите проклятий потомства, их услышат дети Ваши, и какое страшное наследство передадите Вы им!»

За распространение этого письма М. К. Цебрикова была сослана под надзор полиции в Вологодскую губернию.

Глава IV

Калейдоскоп имен и событий XIX века

(Q/O этой главе, которая представляет собой своеобразный калейдоскоп имен и событий, вы узнаете о героях Отечественной войны 1812 года, об известных людях XIX века, встретитесь с деятелями литературы и искусства, прочитаете забавные анекдоты. А начинается глава с историй из жизни Михаила Богдановича Барклая-де-Толли.

О/д семье Барклаев сохранилось такое предание: трехлетнего Мишеньку привезли в Петербург и отдали на воспитание в семью тетки — сестры его матери. Шел 1764 год. Тетка взяла мальчика на прогулку и решила прокатиться с ним в санях по Невскому проспекту.

Внезапно на их сани налетела карета, и Мишенька упал на дорогу. Тут же из кареты выскочил гвардейский офицер и подхватил мальчика на руки. Офицер передал ребенка напуганной тетке и, извинившись за случившееся, сказал: «Каков молодец! Он не только не заплакал, но даже и не испугался. Этот ребенок будет великим мужем». И, прощаясь, добавил: «Всегда готовый к услугам капитан гвардии Григорий Потемкин». Потемкину было в ту пору 28 лет. Он же вручил 28*летнему Барклаю его первую боевую награду — штурмовую медаль за взятие Очакова.

Потемкин был тогда фельдмаршалом, а будущий фельдмаршал Барклай в 28 лет был, как и в свое время Потемкин, капитаном.

(у/С'Осле огромных потерь, понесенных русской армией под Бородином, остатки 1-й и 2-й армий были слиты воедино. Командующий 2-й армией князь П. И. Багратион умирал в деревне Симы, командующий 1-й армией Барклай-де-Толли практически остался не у дел, исполняя отдельные поручения Кутузова.

К тому же 19 сентября 1812 года, на пути к деревне Тарутино, Барклай заболел и подал Кутузову рапорт об отставке. Рапорт его через два дня был удовлетворен.

Прощаясь со своим адъютантом, майором Владимиром Ивановичем Левенштерном, Барклай сказал:

— Я должен уехать. Это необходимо, так как фельдмаршал не дает мне возможности делать то, что я считаю полезным. Притом главное дело сделано, остается пожинать плоды. Я слишком люблю Отечество и императора, чтобы не радоваться заранее успехам, коих можно ожидать в будущем. Потомство отдаст мне справедливость. На мою долю выпала неблагодарная часть кампании; на долю Кутузова выпадет часть более приятная и более полезная для его славы. Я бы остался, если бы я не предвидел, что это принесет армии больше зла. Фельдмаршал не хочет ни с кем разделить славу изгнания неприятеля со священной земли нашего Отечества. Я считаю дело Наполеона проигранным с того момента, как он двинулся от Смоленска к столице. Это убеждение перешло во мне в уверенность с той минуты, как он вступил в Москву... К тому же император, коему я всегда говорил правду, сумеет поддержать меня против обвинений со стороны общественного мнения. Время сделает остальное: истина подобна солнцу, которое в конце концов всегда разгоняет тучи. Я сожалею единственно о том, что не могу быть полезен армии и лично всем вам, разделившим со мной труды. Я передал фельдмаршалу армию сохраненную, хорошо одетую, вооруженную и не деморализованную. Это дает мне наибольшее право на признательность народа, который бросит теперь, может быть, в меня камень, но позже отдаст мне справедливость...

21 сентября русская армия подошла к Тарутино — последнему своему рубежу, дальше которого она уже не отступала.

Таким образом, Барклай прошел с русской армией весь ее горестный путь — от Вильно до Тарутино. Этот путь продолжался ровно сто дней, не став путем победы, но навсегда оставшись в истории России дорогой чести и славы.

jj генералы явились про

ститься с ним и провожали его до экипажа, — писал Левенштерн. — Все были растроганы. В эту минуту армия считала себя осиротевшею». В карету вместе с Барклаем сели флигель-адъютант А. А. Закревский, лечивший Михаила Богдановича врач Баталин и офицеры Вольцоген и Рейц.

Всю дорогу Барклай был печален и мрачен. Немногословный вообще, в эти дни он за все путешествие не произнес ни единого слова...

24 сентября 1812 года Барклай писал царю из Калуги: «Государь! Мое здоровье расстроено, а мои моральные и физические силы до такой степени подорваны, что теперь здесь, в армии, я, безусловно, не могу быть полезным на службе... и эта причина побудила меня просить у князя Кутузова позволения удалиться из армии до восстановления моего здоровья.

Государь! Я желал бы найти выражения, чтобы описать Вам глубокую печаль, снедающую мое сердце, видя себя вынужденным покинуть армию, с которой я хотел жить и умереть...»

Находясь вне армии чуть более четырех месяцев, Барклай потратил значительную часть этого времени на осмысление случившегося с ним лично и, прежде всего, — произошедшего со всей армией.

Итоги этих раздумий вылились в составленные им «Записки» .

Барклай не знал, что его слова о «камне, который бросит теперь народ», не были фигуральны. Через несколько дней после отъезда из Тарутино дорожная карета Барклая остановилась на одной из почтовых станций неподалеку от Владимира. (Левенштерн с чужих слов утверждает, что это случилось в Калуге.)

То ли из-за того, что был какой-то праздник, то ли по другой причине, но около дома станционного смотрителя, когда Барклай прошел туда, было много досужей публики. Как только люди узнали, кто находится в доме, то тотчас же собрались толпой и стали кричать и ругаться, обзывая Барклая изменником и не желая пропустить его к экипажу. А. А. Закревский, обнажив саблю, проложил дорогу к возку и заставил ямщика ехать.

Из Владимира Барклай двинулся на северо-запад в свое эстонское имение. 9 ноября он послал царю из Новгорода «Отчет», который Александр вскоре и получил, после чего попросил Барклая вернуться в армию.

теперь Алексей Петрович Ермолов (1777—1861). Вольнолюбец и храбрец, герой многих войн, он слыл изрядным острословом.

Однажды, встретив во дворце князя Александра Сергеевича Меншикова — правнука знаменитого фаворита Петра I, Ермолов обратил внимание на то, что князь пристально вглядывается в собственное отражение в зеркале.

Александр Сергеевич Меншиков был известен, как и Ермолов, тем, что не лез за словом в карман и был тоже знаменитый шутник и весельчак. <

— Что это ты так внимательно рассматриваешь? — спросил Ермолов Меншикова.

— Да вот, боюсь, не слишком ли я небрит, — ответил Меншиков, проводя ладонью по подбородку.

— Эка, батюшка, нашел чего бояться! Высунь язык, да и побрейся.

(ррмолов, будучи вызван к Николаю I, увидел возле двери его кабинета группу генералов, говоривших по-немецки.

— Господа, — обратился к ним Ермолов, старший среди них всех и годами и званием, — кто из вас знает по-русски? Доложите государю, что Ермолов прибыл.

...Царь остался доволен беседой с Ермоловым и, прощаясь, спросил его, какую бы награду он хотел получить.

— Произведите меня в немцы, ваше императорское величество, — ответил Ермолов.

(2-/£етр Андреевич Вяземский рассказывал, что однажды при Ермолове сказали об одном из генералов, что тот во время сражения не точно исполнил приказ и тем повредил успеху дела.

— Помилуйте, — возразил Ермолов, — я хорошо и коротко знал его. Да он при личной отменной храбрости был

такой человек, что, приснись ему во сне, что он в чем-нибудь ослушался начальства, он тут же во сне с испуга бы и умер.

Ермолова спросили как-то об

одном из известных ему генералов, каков он в бою.

— Застенчив, — ответил Ермолов.

(З'Ъ'сесильный фаворит Алексей Андреевич Аракчеев недолюбливал Ермолова и однажды в его присутствии доложил Александру I, что в дивизии Ермолова лошадей кормят плохо и это не может не отразиться на репутации и самого Ермолова.

— Знаю, ваше превосходительство, что репутация честного человека часто зависит от скотины, — ответил Ермолов.

<=^евиз графа Михаила Андреевича Милорадовича «Без страха и упрека», пожалованный ему Александром I в 1813 году, не был случайностью, ибо Милорадовича в русской армии называли русским Ба-ярдом.

Между тем сегодня далеко не каждый знает, кто такой Баярд истинный. «Рыцарем без страха и упрека» называли французы своего легендарного земляка Пьера дю Терайля, родившегося в замке Баярд неподалеку от Гренобля. Пьер дю Терайль (1476—1524) доблестно сражался во многих войнах, не запятнав своей чести даже в смертельно опасных ситуациях. Его имя стало синонимом рыцарской чести и абсолютного бесстрашия.

Михаил Андреевич Милорадович (1771 —1825) происходил из сербской семьи, переселившейся в Россию из Герцеговины при Петре II. С 18 лет он начал служить в армии и уже в 27 лет стал генералом. Во время итальянского и швейцарского походов Суворова Милорадович был дежурным генералом при штабе и зарекомендовал себя одним из самых энергичных, расторопных и храбрых его сподвижников.

В наполеоновских войнах начала XIX века Милорадович еще более укрепил эту репутацию. Особенный успех выпал на его долю в 1805 году, когда он командовал бригадой, прикрывавшей отход Кутузова от Браунау к Ольмюцу. В русско-турецкой войне 1806—1812 годов на его долю выпали лавры победителя в сражениях при Турбате и Оби-лешти и освободителя Бухареста.

В Бородинском сражении Милорадович командовал правым крылом 1-й армии Барклая. После оставления Москвы, во время движения к Тарутино, он командовал арьергардом, а при наступлении — авангардом.

Кутузов сказал о Милорадовиче: «Мой авангардный начальник — настоящий Баярд, рыцарь без страха и упрека».

храбрость, проявленную в

Бородинском сражении, Милорадович получил в награду алмазные знаки ордена Александра Невского. Как-то, рассказывая о Бородине, Милорадович сказал: «При Бородине сыпались на нас, как град, ядра, картечь, пули и бриллианты! »

Ьлдатской награды — знака

военного ордена Георгия, то есть солдатского Георгиевского креста, был удостоен единственный из русских генералов — Милорадович.

Александр I наградил его этим знаком, сказав: «Носи солдатский крест, Милорадович, ты — друг солдат».

декабря 1825 года петер

бургский военный генерал-губернатор Милорадович поехал на Сенатскую площадь уговаривать восставших сложить оружие, но был смертельно ранен декабристом Петром Григорьевичем Каховским, отставным поручиком. Вместе с Милорадовичем Каховским был также смертельно ранен и командир лейб-гренадерского полка Н. К. Стюр-лер. Милорадович, отправляясь к восставшим, надеялся на любовь солдат к себе — соратнику Суворова. Он не терял сознания и во время операции. Когда ему вырезали пулю, он осмотрел ее и сказал: «Я уверен был, что в меня выстрелил не солдат, а какой-нибудь шалун, потому что эта пуля — не ружейная». Умирая, он велел всех своих крестьян отпустить на волю.

теперь расскажем несколько историй о человеке, который отличался и остроумием, и решительностью, и щедростью, и смелостью. Более всего известен он из-за московского пожара 1812 года. Звали его Федор Васильевич Ростопчин. При императоре Павле он был фактическим руководителем Коллегии иностранных дел, в годы Отечественной войны находился на посту Московского главнокомандующего и генерал-губернатора. Ростопчин отличался живостью ума, и о нем сохранилось множество интересных историй.

Вот некоторые из них.

стопчин начал свою карьеру

благодаря карточному выигрышу, впрочем, не совсем обычному. Будучи поручиком, оказался он по казенному делу в Берлине и там довелось ему обыграть в карты одного старого майора. Выигрыш Ростопчина был очень крупным, а у майора не было денег, но он славился своей честностью и предложил отдать проигрыш не деньгами, а богатейшей коллекцией мундиров, оружия, доспехов и оловянных солдатиков, которые всю жизнь собирал его отец и которые достались ему по наследству.

Ростопчин согласился, запаковал огромную коллекцию во множество ящиков и отправил груз в Петербург.

Там слухи о необыкновенной коллекции быстро разошлись по городу. Особенно восхищены ею были гвардейские офицеры, посещавшие дом Ростопчина с единственной целью — осмотреть его домашний музей.

От офицеров узнал о том и Павел, тогда еще наследник престола.

Однажды он приехал к Ростопчину и так же, как и другие, пришел в восхищение от увиденного.

— Как вы могли составить такое полное собрание в этом роде! — воскликнул цесаревич.

— Ваше императорское высочество, — ответил Ростопчин, — усердие все превозмогает. Военная служба — моя страсть. (Ростопчин конечно же не сказал Павлу, как на самом деле появилась у него эта коллекция.)

С тех пор Павел стал отличать Ростопчина, а после того как Ростопчин подарил ему свое собрание редкостей, Павел

сделал его своим другом.

Карьера ловкому царедворцу была обеспечена.

Однажды император Павел, находясь среди нескольких князей, вдруг спросил:

— А скажи мне, Ростопчин, отчего ты не князь?

— Предок мой, татарский мурза, государь, выехал в Россию зимой.

— Какое же отношение имеет время года к достоинству, которое было ему пожаловано? — спросил Павел, недоумевая.

— Когда татарский вельможа в первый раз являлся ко двору, ему предлагали на выбор либо шубу, либо княжеское достоинство. Предок мой приехал в жестокие морозы и предпочел шубу княжескому титулу.

^стопчин сидел как-то в од-

ном из парижских театров. Один из актеров играл очень плохо, и вся публика шикала и освистывала его. Один лишь Ростопчин намеренно громко ему аплодировал.

— Что вы делаете? — спросили Ростопчина. — Зачем вы аплодируете?

— Боюсь, что как сгонят его со сцены, то и поедет он к нам в Россию в учителя, — отвечал Ростопчин.

ерой Отечественной войны

1812 года генерал Николай Николаевич Раевский (1771 — 1829) был язвителен и остроумен.

Говоря как-то об одном бедном майоре, не имевшем ни крестьян, ни денег, а всего лишь небольшую пенсию, Раевский заметил, что майор весьма заслуженный и храбрый офицер, но отставлен от службы хотя и с правом ношения мундира, но без штанов.

(Q^cL время отступления Наполеона один из русских генералов, человек робкий и нерасторопный, сумел захватить несколько французских пушек, брошенных неприятелем при отходе. Генерал сделал из этого эпизода громкую историю, обрисовав дело так, будто эти пушки были взяты им в бою.

Главнокомандующий представил его к ордену, и в штабе поздравляли генерала с успехом. В этот момент там появился Раевский, и, чтобы предупредить ожидаемые остроты, генерал бросился к Николаю Николаевичу. Раевский отступил и сказал с улыбкой:

— Ваше превосходительство! Вы, кажется, принимаете меня за пушку без прикрытия.

(2/^еперь несколько историй о декабристах. Первая из них посвящена главе Южного общества Павлу Ивановичу Пестелю — сыну бывшего сибирского генерал-губернатора, вора, взяточника и самодура, отрешенного от должности и отданного под суд. Его сын унаследовал от отца многое, но многим, разумеется, отличался. Прежде всего — честностью. Однако в его полку, образцовом во всем, жестоко били солдат шпицрутенами за малейшую оплошность и держали в страхе всех господ офицеров — от подпрапорщика до старших штаб-офицеров.

Пестель был суров, деловит, умен и отменно храбр. Ордена Анны, Владимира с бантом и особенно почитаемая

его подчиненными золотая шпага «За храбрость», полученная им в 19 лет за Бородино, когда был он прапорщиком лейб-гвардии Литовского полка, делали его авторитет в полку непререкаемым, и даже главнокомандующий 2-й армией граф Витгенштейн сказал как-то о полковнике Пестеле: «Годится на все: дай ему командовать армией или сделай каким хочешь министром, везде будет на месте».

На Тульчинском смотру в присутствии Александра I полк Пестеля был признан лучшим. «Превосходно, точно гвардия», — сказал царь и пожаловал командиру полка три тысячи десятин земли. И очень был огорчен, когда узнал, что полковник Пестель не только вовлечен в заговор, но и является одним из двух директоров тайного общества...

Представ перед судом, Пестель держался с холодным мужеством, честно и откровенно отвечал на все вопросы, стараясь всю вину взять на себя и тем самым облегчить участь своих товарищей.

^реди декабристов было четверо братьев Муравьевых: Александр, Николай и Михаил Николаевичи и их двоюродный брат Никита Михайлович. Лишь один из них — Никита — испил до дна чашу горечи поражения восстания, хотя и не участвовал в нем, находясь 14 декабря 1825 года в деревне. Однако за подготовку восстания и участие в деятельности тайных организаций был приговорен к смертной казни, которую Николай I заменил 20-летней каторгой. Он и умер в сибирской ссылке, так и не дожив до освобождения.

Трое других Муравьевых сделали блестящую карьеру: Александр умер сенатором и генерал-лейтенантом, Николай — генералом от инфантерии (последний чин перед фельдмаршалом) и членом Государственного совета, Михаил был удостоен титула графа и тоже дослужился до чина генерала от инфантерии.

Михаил Муравьев во время польского восстания 1863— 1864 годов был назначен генерал-губернатором Северо-Западного края с чрезвычайными полномочиями и за исключительную жестокость при подавлении восстания получил

Преподобный Александр Невский.

Икона

ш

SdkL

I 'W* r,

W r

A

^:Ц|Ь

ВШУр

Парадный (церемониальный) княжеский убор. Реконструкция

Владимир Мономах. Изображение на старинном знамени

Дары греков Святославу. Фрагмент миниатюры из Радзивилловой летописи

Александр Невский отвергает предложение папских послов о принятии католичества и совместной борьбе с монголами. Художник Г. И. Семирадский

Благословение на битву. Художник Ю. Ракша

Вывоз новгородского вечевого колокола в Москву. 1478 г. Миниатюра из Лицевого летописного свода

Иван III разрывает ханскую грамоту с требованием дани. Художник Н. С. Шустов

Царь Михаил Федорович Царица Евдокия Лукьяновна,

вторая жена царя Михаила Федоровича

Вид домика в Саардаме, в котором жил Петр I в августе 1697 г.

Mi i

к '■• Cr'V'V- .■•■

i-A if* •*■>

m ' r^f" *

Царь Алексей Михайлович Царица Наталья Кирилловна,

вторая жена царя Алексея Михайловича, мать Петра I

Теремной дворец в Коломенском

Листы из «Букваря» Кариона Истомина. Конец XVII в.

I Ц£)

Школа в Московской Руси. Художник Б. М. Кустодиев

Императрица Анна Ивановна

Здание Главной

аптеки на Красной

площади,

где первоначально

находился

Московский

университет

М. В. Ломоносов. Неизвестный художник XVIII в.

Московский университет

Императрица Екатерина II

Братья А. Г. и Г. Г. Орловы. Художник Ж. Л. де Велли

Граф Н. И. Панин, воспитатель великого князя Павла Петровича.

С гравюры Воллингера

Император Александр I

П. И. Багратион. М. Б. Барклай-де-Толли.

Неизвестный художник Художник Дж. Доу

М. И. Кутузов на командном пункте в день Бородинского сражения.

Художник А. Шепелюк

хо С^Я)

^ ' •)

^; ST ~-vf* ^

«Русская правда»

П. И. Пестеля

Восстание 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади. Художник К. Я. Колъман

П. И. Пестель.

Портрет работы матери П. И. Пестеля

М. С. Лунин. Литография по оригиналу П. Соколова

А. С. Пушкин.

Художник О. А. Кипренский

В. А. Каратыгин.

Рисунок И. И. Теребенева

М. С. Щепкин.

Рисунок А. Добровольского

Д. Скобелев

Шипка. Защитники Орлиного гнезда. Художник А. П. Попов

П. М. Третьяков

кличку Вешатель, а петли виселиц прозваны были «му-равьевскими воротниками».

'екабрист Михаил Сергеевич Лунин четыре первых года заключения провел в Шлиссельбурге. Каземат его был настолько сырым, что с потолка и стен постоянно стекала и капала вода. Однажды комендант крепости вежливо и дружелюбно высказал Лунину свое сочувствие и сожаление, добавив, что готов сделать для него все, что не противоречит его обязанностям, чтобы облегчить участь узника.

Лунин ответил ему на это так:

— Я ничего не желаю, генерал, кроме зонтика.

^халее вам предлагаются сюжеты, связанные с именем светлейшего князя Александра Сергеевича Меншикова. О нем говорили, что он принадлежал к числу самых остроумных людей своего времени.

Из числа недоброжелателей Меншикова больше всего доставалось от него графу Арсению Андреевичу Закревско-му, назначенному в 1848 году московским военным генерал-губернатором. Закревский имел чин генерала от инфантерии и по дворцовому ведомству — генерал-адъютанта. Это делало его безнаказанным в действиях, даже когда он для избавления от холеры посылал вместо врачей войска. Самодурство Закревского вошло в пословицы.

Однажды Николай I, разговаривая с Меншиковым после его возвращения из Москвы, сказал:

— Святая Москва.

— Этого теперь для Москвы еще мало. Ее по всей справедливости можно назвать не только святою, но и великомученицею.

[нажды Закревский приказал, чтобы все собаки в Москве ходили в намордниках. Меншиков по этому поводу сказал:

— Все собаки в Москве разгуливают в намордниках. Только собаку Закревского я видел без намордника.

ог^енис Давыдов, высоко ценя Александра Сергеевича Меншикова, как-то сказал ему:

— Ты так умно и так ловко умеешь приладить ум свой ко всему по части дипломатической, военной, морской, административной, за что ни возьмешься, что, поступи ты завтра в монахи, в шесть месяцев будешь митрополитом.

(Q/Znv

иколай I подарил члену Го-

сударственного совета, генералу графу Петру Андреевичу Клейнмихелю, руководившему важнейшими строительными работами в Петербурге и прокладыванием железной дороги между Петербургом и Москвой, очень дорогую трость с бриллиантами в рукояти.

Все придворные поздравляли Клейнмихеля с наградой, и только князь Александр Сергеевич Меншиков сказал ему: «На месте государя я не пожалел бы для вас и ста палок».

днажды Николай I совершен-

но внезапно появился в Пулковской обсерватории. Вместе с ним вошло множество придворных и генералов, увешанных орденами.

Директор обсерватории академик Василий Яковлевич Струве настолько растерялся, что непроизвольно отступил и спрятался за телескоп.

— Что это с ним? — удивился царь, обращаясь к свите.

А. С. Меншиков тут же ответил: «Он испугался, увидев такую огромную россыпь звезд не на своих местах».

(2^?Х1Х веке русская литература и живопись, музыка и театр прочно заняли одно из первых мест в Европе благодаря своей всемирности и всечело-вечности, пропаганде идей добра и справедливости, братского единения всех людей мира.

Далее вы познакомитесь с эпизодами из жизни и творчества деятелей русской культуры XIX века.

(Q/д царствование Александра I Г. Р. Державин был назначен министром юстиции и в этом качестве получал множество самых разнообразных прошений. Одно из них оказалось более чем оригинальным. Некая весьма расторопная дама принесла Державину белую шелковую подушку с просьбой передать ее в дар царю. На подушке же вышита была овца и такие, с позволения сказать, стихи:

Российскому отцу Вышила овцу,

Сих ради причин, Чтоб мужу дали чин.

Министр-поэт, подлаживаясь под стиль просительницы, написал на белом шелке чернилами:

Российский отец Не дает чинов за овец.

иколай Михайлович Карам-

зин распоряжением Александра I был назначен официальным государственным историографом.

Однажды Карамзин явился с поздравлением к одному из вельмож, но, не застав хозяина дома, велел лакею записать в книге посетителей свое имя и звание.

Лакей записал Карамзина, а тот полюбопытствовал, правильно ли сделана запись, и увидел: «Николай Михайлович Карамзин, истории граф».

лены литературного обще-

ства «Арзамас», в которое входили В. А. Жуковский,

А. С. и В. Л. Пушкины, П. А. Вяземский, К. Н. Батюшков и другие, шутливо называли себя «арзамасцами». Однажды один из членов кружка, провожая домой В. А. Жуковского — эстета, царедворца и франта, прощаясь, сказал ему:

— Ну, будь здоров, Василий Андреевич, арзамасский обыватель.

Проходивший мимо пьяненький бородатый приказчик, услышав последние слова, приостановился, внимательно поглядел на Жуковского и вдруг бросился к нему с поцелуями и объятиями, крича на всю улицу:

— Ну, приятель, хоша ты и выбрит, а земляка я завсегда облобызаю!

Ах! не с нами обитает Гений чистой красоты;

Лишь порой он навещает Нас с небесной высоты;

Он поспешен, как мечтанье,

Как воздушный утра сон;

Но в святом воспоминанье

Неразлучен с сердцем он!

Через четыре года, в 1825 году, талантливейший ученик Жуковского, Пушкин, вставил эту строку в свое стихотворение «Я помню чудное мгновенье...»:

Я помню чудное мгновенье; Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты.

Из-за того что стихотворение Пушкина сразу же обрело необыкновенную популярность и было переложено на музыку, превратившись в один из самых модных романсов благодаря М. И. Глинке, эти слова традиционно приписываются Пушкину.

ссказывали, что один не

очень умный генерал, встретив В. А. Жуковского вскоре после восстания 14 декабря 1825 года, сказал ему:

— Ну вот, Василий Андреевич, что наделали ваши поэты!

Видимо, подразумевая Рылеева, Кюхельбекера и других поэтов-декабристов.

— Скажите лучше: наши эполеты, — возразил Жуковский.

Все же офицеров среди декабристов было поболее, чем поэтов.

детстве Михаила Юрьевича Лермонтова (1814—1841) сохранилось несколько преданий. Одно из них живет и в наши дни среди крестьян деревни Тарханы.

Однажды в день рождения Миши Лермонтова его бабушка со стороны матери — Елизавета Алексеевна Арсеньева, безумно любившая рано осиротевшего внука, спросила мальчика:

— Что подарить тебе, Мишенька?

И он ответил:

— Дайте мне один день поуправлять имением.

Бабушка согласилась, а когда к барскому дому пришли

крестьяне, чтоб поздравить мальчика с днем рождения, он подарил им рощу, Долгую рощу, как ее называли.

Только бабушка на следующий день отобрала ее назад.

Однако в следующий день рождения Мишенька сумел настоять на своем. Тогда крестьяне собрали на подарок молодому барину 36 рублей — весьма немалые деньги — и купили красивого серого коня. Мальчик был несказанно рад подарку и упросил бабушку дать мужикам из Долгой рощи столько леса, сколько нужно будет каждому из них, чтоб построить для себя по новой избе.

Бабушка разрешила, и вскоре в деревне появилась новая улица, над каждой избой которой красовался искусно вырубленный деревянный конек.

естор Васильевич Куколь-

ник — известный литератор, приехав в Севастополь, нанес визит градоначальнику.

Тот, улышав фамилию и не зная, кто перед ним, раздраженно ответил:

— Ну, хорошо, хорошо. Обратитесь в полицию, и вам отведут место на площади.

И, увидев удивление на лице посетителя, добавил: «Мне, батюшка, нет времени возиться со всякими фокусниками, кукольниками, а уж когда устроите на площади свой балаган, я как-нибудь зайду взглянуть на ваших кукол».

(Однажды один из читателей посетовал Ивану Андреевичу Крылову:

— Басня ваша «Лисица и виноград» хороша, да где же вы, батенька мой, видывали, чтоб лисица виноград ела?

— Да я сам не верил, да вот Лафонтен убедил, — ответил Крылов.

ван Андреевич Крылов по

приказу императора Николая I был принят в Публичную библиотеку на должность библиотекаря.

Там же, в здании Императорской Публичной библиотеки, находилась и квартира, в которой Крылов жил.

Рядом с библиотекой стоял один из дворцов — Аничков, в котором часто бывал Николай.

Однажды император и библиотекарь встретились на Невском, и Николай радушно произнес:

— А, Иван Андреевич! Каково поживаешь? Давненько не виделись мы с тобой.

— Давненько, ваше величество, а ведь, кажись, соседи.

Однажды, сидя за обедом в столовой Английского клуба, Крылов стал свидетелем невероятных рассказов одного из рыбаков-вралей.

«Раз, — сказал этот враль, — я поймал на Волге стерлядь длиною от меня... — Он подумал немного, прищурился, примерился к столу и показал: — И вот до конца этого стола!» Крылов сидел на самом конце стола и, услышав это, стал отодвигать свой стул как можно дальше от стола.

— Что вы делаете? — спросил рассказчик.

— Я отодвигаюсь, чтобы пропустить вашу стерлядь, — ответил Крылов.

1833 году после выхода в свет басни И. А. Крылова «Белка» крылатой стала фраза «Как белка в колесе».

В басне рассказывалось о Белке, бегающей в колесе, установленном для забавы на окне в барском доме. Живущий

в том же доме Дрозд спросил Белку, зачем она весь день бегает в колесе, на что Белка ответила:

Я по делам гонцом у барина большого; Ну, некогда ни пить, ни есть,

Ни даже духу перевесть.

И далее Крылов изрекал следующую сентенцию:

Посмотришь на дельца иного: Хлопочет, мечется, ему дивятся все; Он, кажется, из кожи рвется,

Да только все вперед не подается, Как Белка в колесе.

естор Васильевич Куколь-

ник шел за гробом Ивана Андреевича Крылова.

— Кого это хоронят? — спросил у него прохожий.

— Министра народного просвещения.

— Разве граф Уваров скончался?

— Это не Уваров, а Иван Андреевич Крылов.

— Но ведь Уваров — министр, а Крылов был баснописцем.

— Это их смешивают, — ответил Кукольник. — Настоящим министром народного просвещения был Крылов, а Уваров в своих отчетах писал басни.

(&$Лицее во времена Пушкина служил гувернером некто Трико, докучавший лицеистам бесконечными придирками и замечаниями.

Однажды Пушкин и его друг Вильгельм Кюхельбекер попросили у Трико разрешения поехать в находившийся недалеко от Царского Села Петербург.

Трико, однако, не разрешил им этого. Тогда довольно уже взрослые шалуны все равно вышли на дорогу, ведущую в Петербург, и, остановив два экипажа, поехали по одному в каждом из них.

Вскоре Трико заметил, что Пушкина и Кюхельбекера нет в Лицее, понял, что друзья ослушались его и уехали в Петербург. Трико вышел на дорогу, остановил еще один экипаж и поехал вдогонку.

А в то время у въезда в город стояли полицейские заставы и всех ехавших в столицу останавливали, спрашивали, кто они и зачем едут.

Когда ехавшего первым Пушкина спросили, как его зовут, он ответил: «Александр Одинако».

Через несколько минут подъехал Кюхельбекер и на такой же вопрос ответил: «Меня зовут Василий Двако».

Еще через несколько минут подъехал гувернер и сказал, что его фамилия Трико.

Полицейские решили, что или их разыгрывают и подсмеиваются над ними, или что в город едет группа каких-то мошенников.

Они пожалели, что Одинако и Двако уже проехали, и догонять их не стали, а Трико арестовали и задержали до выяснения личности на сутки.

иколай Иванович Турге-

нев, будущий декабрист, избежавший ареста только потому, что за год до восстания на Сенатской площади уехал за границу, был вместе с А. С. Пушкиным у Н. М. Карамзина. Речь зашла о свободе, и Тургенев сказал:

— Мы на первой станции к ней.

— Да, — подхватил молодой Пушкин, — в Черной Грязи.

А следует иметь в виду, что Черной Грязью называлась первая почтовая станция на тракте Москва — Петербург, расположенная в 20 верстах от Москвы.

(ti/6'ушкину предложили написать критическую рецензию на один из исторических романов Булгарина. Он отказался, сказав:

— Чтобы критиковать книгу, надобно ее прочесть, а я на свои силы не надеюсь.

днажды А. С. Пушкин при-

гласил нескольких своих друзей и приятелей в дорогой ресторан Доминика. Во время обеда туда зашел граф Завадов-ский, известный петербургский богач.

— Однако, Александр Сергеевич, видно, туго набит у вас бумажник!

— Да ведь я богаче вас, вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный — с 36 букв русской азбуки.

©Же

ногие выражения из драмы А. С. Пушкина «Борис Годунов» стали крылатыми. К числу таких относится и фраза из монолога Бориса: «И мальчики кровавые в глазах».

В сцене, названной Пушкиным «Царские палаты», Борис говорит:

Ах, чувствую: ничто не может нас Среди мирских печалей успокоить;

Ничто, ничто... едина разве совесть.

Так, здравая, она восторжествует Над злобою, над темной клеветою.

Но если в ней единое пятно,

Единое, случайно завелося,

Тогда — беда! как язвой моровой Душа сгорит, нальется сердце ядом,

Как молотком стучит в ушах упрек,

И все тошнит, и голова кружится,

И мальчики кровавые в глазах...

И рад бежать, да некуда... ужасно!

Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.

-осле выхода в свет 2-й главы «Евгения Онегина» в 1826 году крылатыми стали слова:

Мы почитаем всех нулями,

А единицами — себя.

Мы все глядим в Наполеоны...

В контексте поэмы эти строки звучат так:

Но дружбы нет и той меж нами.

Все предрассудки истребя,

Мы почитаем всех нулями,

А единицами — себя.

Мы все глядим в Наполеоны; Двуногих тварей миллионы Для нас орудие одно;

Нам чувство дико и смешно.

©Жл

-аленькая трагедия Пушкина «Моцарт и Сальери», написанная в 1831 году, начиналась строкой: «Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет и выше». После публикации трагедии строка эта стала еще одним крылатым выражением.

-ушкину принадлежат и крылатые слова: «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Великий поэт вложил их в уста Моцарта во 2-й сцене трагедии «Моцарт и Сальери»:

Моцарт

Он же гений,

Как ты да я. А гений и злодейство —

Две вещи несовместные. Не правда ль?

фористичность, образность и точность многих пушкинских выражений были столь сильны, что входили в русский язык, в народную речь раз и навсегда.

Так случилось и с названием его последней поэмы «Медный всадник». Одним из центральных образов ее стал памятник Петру I — конная статуя, отлитая французским скульптором Этьеном Морисом Фальконе. В 1782 году монумент был поставлен на Сенатской площади и сразу же сделался одной из достопримечательностей Петербурга.

После выхода в свет поэмы «Медный всадник» это название прочно укрепилось за памятником. Наряду с Петропавловской крепостью и Адмиралтейством Медный всадник справедливо считается одним из символов великого города.

Ключевский писал: «Пушкин был историком там, где не думал быть им и где часто не удается стать им настоящему историку. «Капитанская дочка» была написана между делом, среди работ над пугачевщиной, но в ней больше истории, чем в «Истории пугачевского бунта», которая кажется длинным объяснительным примечанием к роману».

<зМт,

теперь два сюжета об Иване Сергеевиче Тургеневе. Однажды Тургенев опоздал к званому обеду в одном из домов и, найдя все места за столом уже занятыми, сел за маленький столик.

В это время вошел еще один опоздавший гость — генерал. Он взял у слуги суп и подошел к Тургеневу, ожидая, что тот встанет и уступит ему свое место.

Однако Тургенев не вставал.

— Милостивый государь! — сказал генерал раздраженно, — знаете ли вы, какая разница между скотом и человеком?

— Знаю, — ответил Тургенев громко. — Разница в том, что человек ест сидя, а скотина — стоя.

1862 году, оценивая положение правящего и среднего сословий, а также общее состояние дел в России вскоре после опубликования Манифеста от 19 февраля 1861 года, Тургенев писал: «Общество наше, легкое, немногочисленное, оторванное от почвы, закружилось, как перо, как пена; теперь оно готово отхлынуть или отлететь за тридевять земель от той точки, где недавно еще вертелось; а совершается ли при этом, хотя неловко, хотя косвенно, действительное развитие народа, этого никто сказать не может».

(З^ссказы о литераторах XIX века завершают истории из жизни Федора Ивановича Тютчева (1803—1873) — поэта и дипломата, начавшего писать в 20-е годы, но выпустившего свой первый поэтический сборник лишь в 1854 году.

Тютчев более 20 лет провел на дипломатической службе в Германии и Италии, а возвратившись в Россию, до конца своих дней служил при Министерстве иностранных дел.

(2/Пушкин, получив из Германии стихи Тютчева, был восхищен ими и поместил их в издаваемом им «Современнике». Тютчев, в свою очередь, искренне почитал великого поэта. В 1837 году на смерть Пушкина откликнулись многие поэты. Среди них был и Федор Иванович Тютчев. Он написал стихотворение «29 января 1837 года», заканчивающееся знаменитым четверостишием:

Вражду твою пусть Тот рассудит, Кто слышит пролитую кровь... Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет.

©возвращаясь в Россию из-за границы, Тютчев написал жене из Варшавы: «Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины».

1869 году московская городская дума выступила с политическим адресом (заявлением), притом довольно умеренным. Однако и на него правительство прореагировало крайне раздраженно. По этому поводу Тютчев сказал: «Всякие попытки к политическим выступлениям в России равносильны стараниям высекать огонь из куска мыла».

еперь истории об актерах

и театре. Начнем с великого русского драматурга Александра Николаевича Островского (1823—1885).

Один провинциальный актер, совершенно бездарный, но с непомерно раздутым самомнением, встретился с Алек-

сандром Николаевичем Островским в Московском артистическом кружке.

— Здравствуйте, батюшка, — приветливо поздоровался с актером Островский, — в Москву пожаловали?

— Да так, мимоездом остановился на ваших хваленых актеров посмотреть.

— Вот как! А знаете, какой со мной случай вышел. Нанял я извозчика. Лошаденка у него оказалась никуда не годная. Он ее и лаской, и кнутом, — а она ни с места.

Говорю я ему: «Чего она у тебя такая?» А он мне: «Чего только, барин, с ней ни делал — даже на бега ее, подлую, два раза водил, рысаков ей показывал, а она, подлая, ни в какую: как была клячей, так и осталась».

(S^/еликий русский актер Михаил Семенович Щепкин (1788—1863) — основоположник реализма на отечественной сцене, играя с 12 лет сначала на любительской, а потом и на профессиональной сцене, был по рождению крепостным и лишь 34 лет оказался свободным, так как его выкупили у его господ графов Волькенш-тейнов по подписке. Вскоре после этого он был принят в труппу Малого театра, где и развернулся во всю силу его необычайный талант. Московское окружение Щепкина самым благотворным образом влияло на него, ибо рядом с ним были Пушкин и Гоголь, Белинский и Герцен, Тургенев и Сухово-Кобылин.

Беря многое от этих писателей и драматургов, Щепкин немало давал и им.

Особенно любил актер рассказывать услышанное, узнанное и прочувствованное им Гоголю.

Внук Михаила Семеновича сообщал, что из рассказов его деда Гоголь брал «иногда новые черты для лиц в своих рассказах, а иногда целиком вставлял целый рассказ его в свою повесть. Это делалось по просьбе Михаила Семеновича, который желал, чтобы характерные выражения или происшествия не пропали бесследно и сохранились в рассказах Гоголя...».

Так, например, именно от М. С. Щепкина Гоголь впервые услыхал полюбившуюся ему фразу, которую он вложил в уста Чичикова в одной из редакций романа «Мертвые души». Анекдот, рассказанный Чичиковым, оканчивался так: «Не стыдно ли тебе так поступать с нами? Ты все бы хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках. Нет, ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».

Именно последняя фраза была передана Гоголю Щепкиным, и именно она стала крылатой после того, как «Мертвые души» были опубликованы.

(^нажды к Щепкину подошел монах и попросил дать что-нибудь Богу. Щепкин ответил:

— До сих пор все, что давал мне Господь, я брал, но сам предложить ему что-нибудь не смею!

е слишком известная, одна-

ко талантливая певица Махина переезжала из Москвы в Петербург и попросилась дебютировать на сцене Мариинского театра.

Вакансий там не было. Начальник репертуарной части петербургских императорских театров некто Лукашевич, прослушав Махину, обнаружил у нее хороший голос, но должен был придумать какую-нибудь причину, по которой ей следовало бы отказать в просьбе. ,

— Голос ваш хорош, — сказал Лукашевич Махиной, — да жаль, ростом вы очень уж малы.

— Да помилуйте, ваше превосходительство, я ведь не в Преображенский полк прошусь.

(З^еликая русская балерина Анна Матвеевна Павлова, позднее для благозвучия переменившая себе отчество на Павловну, родилась в Петербурге в семье отставного солдата и прачки. Отец ее умер, когда Ане было два года, и им с матерью нередко приходилось голодать. Случались, однако, и светлые дни. Так было, когда Ане исполнилось 8 лет и мать повезла ее в Мариинский театр на балет «Спящая красавица». «С первых же нот оркестра, — писала потом Павлова, — я притихла и вся затрепетала, впервые почувствовав над собой дыхание красоты. Но когда взвился занавес, открыв раззолоченную залу дворца, я тихонько вскрикнула от радости. И, помню, закрыла лицо, когда на сцену выехала старая злая волшебница в карете, запряженной крысами.

Во втором акте толпа мальчиков и девочек танцевала чудесный вальс.

— Хотела бы ты так танцевать? — с улыбкой спросила меня мама.

— Нет, не так. Я хочу танцевать так, как та красивая дама, что изображает Спящую красавицу. Когда-нибудь и я буду Спящей красавицей и буду, как она, танцевать в этом самом театре.

Мама засмеялась и назвала меня глупенькой...»

И все же права оказалась восьмилетняя девочка, а не любящая ее мать.

Павлова поступила в балетную школу среди 11 претенденток из числа 60 конкурсанток.

«Поступить в Императорскую балетную школу — это все равно что поступить в монастырь, — писала Павлова впоследствии, — такая там царит железная дисциплина». Сходство с монастырем дополнялось частыми молитвами, почти постоянным чувством голода и ужесточалось, по сравнению с монастырем, ежедневными обливаниями холодной водой и многочасовыми занятиями в репетиционных залах, перемежающимися обычными уроками за партой.

Павлова сформировала для себя несколько заповедей и на первое место ставила следующие из них:

«Красота не терпит дилетантства. Служить ей — значит посвятить себя ей целиком, без остатка.

Даже балерина, имеющая успех, не может позволить себе лениться.

Не пытайтесь рабски подражать великим балеринам, выражайте свои чувства по-своему».

'ледующие пять театральных

анекдотов относятся к выдающимся актерам XIX века, братьям Каратыгиным — Василию Андреевичу (1802— 1853) и Петру Андреевичу (1805—1879). Петр Андреевич,

будучи членом театрально-литературного комитета, усердно просматривал поступающие туда рукописи пьес. Не находя ничего достойного внимания, он написал однажды:

Из ящика всю выбрав требуху,

Я двадцать пять пиес прочел в стихах и прозе.

Но мне не удалось, как в басне петуху,

Найти жемчужину в навозе.

етр Андреевич Каратыгин был плешив и иногда подтрунивал над этим. Однажды он заметил толпу зевак, собравшуюся возле железной дороги.

— Что здесь произошло? — спросил Каратыгин.

— Да вот человек чуть под поезд не попал. На волосок был от смерти, — отвечали ему.

— На волосок? Слава Богу, что это был не я, а то конечно же был бы уже покойником, — сказал Каратыгин и, сняв шляпу, показал голову, на которой не было ни единого волоска.

-о поводу одной из пьес

В. А. Каратыгин высказался так: «Первое действие — в селе, второе — в городе, а остальные — ни к селу ни к городу».

/асилий Андреевич Каратыгин хоронил как-то знакомого офицера-картежника.

— Ну, как вам понравились похороны? — спросили его.

— Сначала ехали казаки с пиками, за ними шли музыканты с бубнами, затем — духовенство с крестами, по* том и сам с червями, а за ним шли тузы, дамы, валеты и в конце — двойки, тройки и четверки.

а. похоронах писателя Николая Алексеевича Полевого его вечный недоброжелатель Фаддей Булгарин взялся было за ручку гроба, но Василий Андреевич Каратыгин сказал громко: «Отстань! уж ты довольно поносил его при жизни!»

/еликому русскому художнику Карлу Брюллову (1799—1852) приписывают крылатое выражение «В искусстве все чуть-чуть», хотя популярным оно стало через полвека после смерти художника, благодаря статье JI. Н. Толстого «Что такое искусство?». В этой статье Толстой привел такой рассказ о К. П. Брюллове: «Поправляя этюд ученика, Брюллов в нескольких местах чуть тронул его, и плохой мертвый этюд вдруг ожил.

«Вот чуть-чуть тронули, и все изменилось», — сказал один из учеников. «Искусство начинается там, где начинается чуть-чуть», — сказал Брюллов, выразив этими словами самую характерную черту искусства».

героем этой истории является Антон Григорьевич Рубинштейн (1829—1894) — выдающийся музыкант и композитор, способности которого проявились очень рано: он еще ребенком начал давать фортепианные концерты. Пятнадцати лет мать отвезла его в Берлин, где он учился у знаменитого музыканта Денна, а девятнадцати лет вернулся в Россию уже блестящим виртуозом с европейским именем. Когда мать увезла Рубинштейна за границу, у него по малолетству не было паспорта, а в Германии ему паспорта не давали, так как он был российским подданным. Но и вернувшись на родину, он не мог получить паспорт из-за полицейской волокиты и чудовищного бюрократизма. Рубинштейн часами выстаивал в приемных петербургского обер-полицмейстера Галахова, но тот упорно не принимал его.

Наконец он отослал Рубинштейна к начальнику своей канцелярии, некоему Чеснокову, и тот велел Рубинштейну играть на старом разбитом фортепьяно. Только после этого Галахов разрешил дать музыканту вид на жительство, но и то только на три недели.

Административно-командная система и 150 лет назад не жаловала талантливых музыкантов.

г

этот раздел назовем «Всякая всячина». Александр И, прогуливаясь по известному фешенебельному чешскому курорту Карлсбад, познакомился с немцем — местным жителем. Царь был в статском платье и гулял один.

— Чем вы занимаетесь и как вообще вам живется? — спросил немца Александр.

— Я имею сапожную мастерскую, и положение мое прекрасно, — ответил немец и спросил в свою очередь:

— А вы кто такой и чем занимаетесь?

— Я русский император, — ответил Александр.

— Да, это тоже хорошее положение, — флегматично заметил немец.

-резидент Академии наук граф Николай Николаевич Новосильцев предложил избрать в почетные члены Аракчеева.

— В чем же его заслуги перед наукой? — спросил Новосильцева один из академиков — А. Ф. Лабзин.

— Он ближе всех к государю, — ответил президент.

— Тогда я предлагаю избрать царского кучера Илью Байкова. Он не только близок к государю, но и сидит перед ним, — отвечал Лабзин.

?сть ли глупые люди в России? — спросил один англичанин русского посланника в Неаполе Александра Булгакова.

— Вероятно, есть, и полагаю, что их не меньше, чем в Англии, — ответил Булгаков. — А почему вы об этом спросили?

— Мне хотелось узнать, — пояснил англичанин, — почему ваше правительство, имея столько собственных дураков, нанимает на государственную службу еще и чужеземных.

начале XIX века в Москве большой популярностью пользовался доктор Христиан Иванович Лодер. В 1812 году он возглавил создание в Москве военных лазаретов, по его проекту был построен Анатомический театр, где Лодер читал лекции. В конце 20-х годов он открыл лечебницу искусственных минеральных вод. Последнее нововведение Лодера стало особенно модным.

Множество людей посещало его лечебницу, причем едва ли не более половины были здоровы и ни в каком лечении не нуждались. После водных процедур Лодер обычно рекомендовал своим пациентам длительную прогулку. Отсюда и пошло выражение «гонять лодыря».

с^йя того чтобы курс рубля не падал, царское правительство время от времени увеличивало количество серебряных монет, сжигая на такую же сумму бумажные ассигнации.

Однажды министр финансов Александра I граф Дмитрий Александрович Гурьев хвалился при А. А. Нарышкине тем, что приказал сжечь бумажных денег на миллион.

— Напрасно хвалитесь, — сказал Нарышкин — они, как Феникс, возродятся из пепла.

Скобелев (1843—1882) однажды был опечален кончиной близкого ему человека и, недовольный тем, что врач не спас того от смерти, обратился к нему с раздражением и досадой:

— Почтенный эскулап, много ли вы отправили людей на тот свет?

— Тысяч на десять меньше вашего, — ответил доктор.

сЗ^виз дворян Склифосовских «В знании — сила» как нельзя лучше выражает смысл жизни и деятельности самого известного представителя этой фамилии, выдающегося хирурга, просветителя и крупного организатора науки и здравоохранения Николая Васильевича Склифосовского (1836—1904). Окончив в 1859 году Московский университет, Склифосовский с 1870 года занимал кафедры в Киевском университете, в Петербургской медико-хирургической академии, а с 1880 года на протяжении тридцати лет был профессором и деканом медицинского факультета Московского университета.

Склифосовский не только был выдающимся врачом-хи-рургом, но и активно внедрял в медицинскую практику передовые научные методы (асептики и антисептики), был одним из пионеров полостной хирургии, развивал военно-полевую хирургию, методику и практику оказания скорой медицинской помощи. Его заслуги имели всероссийское и международное признание. Склифосовский с 1891 года был соредактором журнала «Летопись хирургического общества», инициатором врачебных «Пироговских съездов», президентом XII Международного конгресса врачей (Москва, 1897 год), учредителем Общества русских хирургов и председателем его первого съезда (1900 год). Имя Николая Васильевича Склифосовского в 1923 году было присвоено Московскому научно-исследовательскому институту скорой помощи, который и поныне носит его.

Москве, в переулке Мечникова, во дворе дома № 5 установлен бюст «святому доктору», врачу-филантропу Федору Петровичу Гаазу (1780— 1853). Этот бюст работы скульптора Николая Андреевича Андреева был установлен в 1909 году во дворе той больницы, где работал доктор Гааз, и которая в памяти множества людей осталась гаазовской больницей, хотя официальное ее название было Полицейская больница, куда собирали больных бродяг, арестантов и нищих.

Доктор Гааз приехал из Германии в Россию в начале XIX столетия, поселился в Москве и вскоре стал главным врачом Павловской больницы на Серпуховке.

В 1812 году Гааз стал военным врачом, а с 1828 года являлся членом Московского губернского Тюремного комитета. Здесь*то и проявились в полной мере филантропические склонности, милосердие и великое человеколюбие Гааза. Став в 1829 году главным врачом всех московских тюрем, Гааз добился отмены кандалов для больных и старых арестантов, а прочим — замены тяжелых кандалов на более легкие. Гааз добился открытия специальной тюремной больницы на 120 коек, а сам жил во флигеле Полицейской больницы, раздавая все, что заработал, бедным и увечным.

Гааз опубликовал книгу «Обращение к женщинам», в которой одна из фраз могла бы стать девизом его жизни. «Спешите делать добро», — написал доктор Гааз. Эту фразу скульптор Андреев поместил и на постаменте памятника «святому доктору».

•к -к к

Итак, уважаемый читатель, вы проследили, хотя выборочно и фрагментарно, тысячелетний путь России, точнее — пути и перепутья ее истории, переполненной мучениями и терзаниями ее граждан, их героизмом и самоотверженностью, великими порывами и высокими взлетами и столь же сокрушительными падениями и катастрофами.

Я прощаюсь с вами, мой терпеливый и любознательный друг, и благодарю за внимание к моей книге с надеждой, что чтение оказалось временами полезным, временами — интересным, а быть может, и поучительным.

Если же встречались сюжеты, которые нельзя отнести ни к полезным, ни к занимательным, ни к поучительным, то я приношу мои искренние извинения, уповая, что таковых не так уж много.

Содержание

глава IV. Калейдоскоп имен и событий XIX века . . 191

Серия «Познавательно! Занимательно!»

Балязин Вольдемар Николаевич

ИСТОРИЯ РОССИИ В ЗАНИМАТЕЛЬНЫХ РАССКАЗАХ, ПРИТЧАХ И АНЕКДОТАХ.

IX—XIX века

Зав. редакцией Т. И. Никитина Ответственный редактор Т. В. Естеферова Художественный редактор В. В. Голубева Технический редактор Н. И. Герасимова Компьютерная верстка Г. М. Татаринова Корректор Т. К. Остроумова

Санитарно-эпидемиологическое заключение № 77.99.15.953.Д.005481.08.04 от 25.08.2004.

Подписано к печати 25.03.05. Формат 60x907i_e- Бумага офсетная. Гарнитура «Школьная». Печать офсетная.

Уел. печ. л. 14,0+2 уел. печ. л. дв. вкл.

Тираж 5100 экз. Заказ № 0503570.

ООО «Дрофа*. 127018, Москва, Сущевский вал, 49.

Предложения и замечания по содержанию и оформлению книги просим направлять в учебную редакцию издательства «Дрофа»: 127018, Москва, а/я 79. Тел.: (095) 795-05-41. E-mail: chief@drofa.ru

По вопросам приобретения продукции издательства «Дрофа» обращаться по адресу:

127018, Москва, Сущевский вал, 49.

Тел.: (095) 795-05-50, 795-05-51. Факс: (095) 795-05-52. Торговый дом «Школьник».

109172, Москва, Малые Каменщики, д. 6, стр. 1А.

Тел.: (095) 911-70-24, 912-15-16, 912-45-76.

Сеть магазинов «Переплетные птицы».

Тел.: (095) 912-45-76.

Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных диапозитивов в ОАО «Ярославский полиграфкомбинат»

150049, Ярославль, ул. Свободы, 97.

IUI Ш'|

ML

d p о ф a

ISBN 5-7107*9539-9

3

<0

И

a

(8

1

3

(4

S

О

ft

notes

1

Имеется в виду галльский петух — старинный символ Франции.