История русской армии. Том первый

Политическая обстановка в Европе, созданная успехами Наполеона

В то время как Суворов, закончив Швейцарский поход, располагал все войска на зимние квартиры в Баварии, Париж сделался свидетелем одного из важнейших государственных переворотов в европейской истории, известного под именем 18 брюмера: 29–30 октября 1799 г. верховная власть во Франции перешла в руки Наполеона Бонапарта, облеченного званием первого консула. Брюмерский переворот, как объявил о том в своем первом манифесте его творец, означал конец великой революции.

Но брюмерский переворот, начав собою эру внутреннего успокоения Франции, не знаменовал того же самого для Европы. Если в десятилетие великой революции французские дела составляли один из главнейших предметов международных сношений, то после 18 брюмера внимание европейской дипломатии оказалось прикованным к Парижу еще в большей мере. Только агрессивная политика революционной Франции, имевшая целью распространить за свои пределы вновь народившиеся идеи, сменилась завоевательными стремлениями ее нового правителя, политика которого, по самой природе происхождения достигнутой им власти, не могла не быть воинственной. К тому же для многообразно одаренной личности Наполеона война составляла ее главную стихию.

Консульство во Франции открыло в истории период, которому по справедливости присвоено название наполеоновской эпохи. Богатая военным содержанием, эпоха эта занимает видное место и в исторических судьбах русской армии.

Наполеону едва минуло тридцать лет, когда он смело взял в свои нетерпеливые, но твердые руки управление Францией и показал себя изумленному миру как неподражаемый воин, политик, правитель. Человек этот казался «роковым» по своим демоническим способностям. Наполеон не был теоретиком, еще менее — идеалистом. Его рассудок был покорным слугой практического успеха и беспримерной воли. «Жутким холодом веет, — читаем у одного из биографов Наполеона, — от беспощадной проницательности и находчивости этого математического ума, опиравшегося на редкую память, особенно насчет цифр и местностей». Он умел сразу вносить порядок в хаос текущих дел; ему достаточно было одной мелочи, чтобы охватить обширное целое. То был отчаянный игрок: на кон он ставил и себя, и весь мир. «Кто не рискует, тот и не выигрывает», — восклицал он.

Как южанин, Бонапарт отличался чуть ли не болезненной пылкостью, чудовищным воображением, но при этом говаривал: «Не знаю, что такое головокружение и нервная боль».

Работоспособность Наполеона была необычайной: он мог трудиться по 12–16 часов кряду, оставаться на коне по полсуток; у его секретарей костенели руки под его диктовку, у адъютантов и курьеров подкашивались ноги. Он знал цену времени, как никто; в разгар коронационных торжеств император проводил в присутственных местах по 12 часов. Бонапарт ел без разбору, что ему подложат; спал 4–6 часов и мог когда и где угодно уснуть на часок.

В момент 18 брюмера государственный механизм Франции представлял груду обломков.

Широко, быстро, твердо вел Наполеон свои реформы, которые прочностью своих последствий, по его же признанию, превзошли результаты великих сражений, им данных.

Создана была система внутреннего административного управления Франции; написан с военной быстротой и простотой свод гражданских законов, обошедший мир; умиротворены церковные распри; введена новая педагогическая система; обуздана печать; упорядочены финансы с быстрым подъемом хозяйственного быта страны; здесь Наполеон, подобно Петру, был лучшим хозяином и лучшим же контролером.

Устройство вооруженной силы не могло у Бонапарта не стать на первом месте. Вскоре после 18 брюмера военный министр доложил первому консулу, что никто не знает численности войск, никто не платит им жалованья, не кормит и не одевает их. Однако на первых порах для Бонапарта оказалось недоступным распорядиться действовавшими в то время армиями: Массены — в Италии и Моро — в Германии, благодаря особенно отпору последнего — соперника в военном искусстве с Наполеоном. Пришлось пока ограничиться созданием «собственной» консульской армии. Она была сформирована негласно, под скромным названием «резервной» численностью в 60 тысяч.

Наполеон сам заправлял внешними делами Франции. Знаменитый в летописях дипломатии Талейран оказывался лишь «отражением славы» того, кому он служил. Прекрасно знавший тогдашние взаимоотношения держав, Талейран был полезен Наполеону для ориентирования в международных вопросах, но это не мешало оракулу европейской дипломатии получать от своего принципала в готовом виде важнейшие дипломатические бумаги. Нечего говорить о том, какие выгоды извлекала стратегия Наполеона от совмещения в одном лице источника и политических, и военных директив.

Консульству прежде всего предстояло закончить войну со второй коалицией. Идя навстречу миролюбивым желаниям народа, Бонапарт обратился с мирными предложениями к Австрии и Англии, но был отвергнут. Мир надо было добыть войной. Впрочем, задача облегчалась вследствие выхода России из состава коалиции.

Мера долготерпения императора Павла I, давно уже недовольного корыстной и неискренней политикой Венского кабинета, переполнилась, когда 10 октября 1799 г. он получил известие о поражении корпуса Римского-Корсакова под Цюрихом. На следующий день разрыв с Австрией был возвещен письмом, в котором русский государь писал императору Францу: «…Видя, что мои войска покинуты на жертву неприятелю тем союзником, на которого я полагался более, чем на всех других… что спасение Европы принесено в жертву желанию распространить вашу монархию, имея притом многие причины быть недовольным двуличным и коварным поведением вашего министерства… я прекращаю действовать заодно с вашим императорским величеством.» Суворову было приказано двинуться из Баварии в Россию.

Наполеон по достоинству оценил последствия этого разрыва и изыскал пути к сближению Франции с могущественной Россией, предложив императору последней возвратить без всяких условий русских пленных, от размена коих отказались Австрия и Англия. Облеченный в такую форму встречный шаг Бонапарта произвел сильное впечатление на рыцарскую натуру Павла I, который одним из первых понял, что твердая власть первого консула возвращает Францию к порядку. Не любивший останавливаться на полдороги, русский император повел дело русско-французского сближения особенно энергично после разрыва с Англией, поставившей в невозможные условия наш корпус, направленный в голландскую экспедицию.

Со стороны английского министерства, кроме того, возникли мелочные придирки по выплате России субсидий. Возмущенный холодно-эгоистическим поведением англичан, неуважительным отношением их к нашим войскам, император Павел, приказав уведомить Сен-Джеймский кабинет, что русское правительство «не торгует войсками и не продает своих услуг», повелел уплатить денежные претензии и возвратить русские войска и эскадры в Россию. Когда же обнаружились подозрительные замыслы британцев относительно Мальты, находившейся под особым покровительством русского императора, Павел окончательно порвал с Англией. В середине апреля 1800 г. наши миссии были отозваны из Лондона и Вены.

Ревнивая самостоятельность Моро не позволила Бонапарту, сообразно ясным стратегическим выгодам, присоединить свою «резервную» армию к германской и заставила его направить ее, ценой затяжной кампании, в промежуток между армиями Моро и Массены. «Резервная» армия перешла Альпы по Сен-Бернарскому перевалу и совершенно внезапно вышла на фланг длинных сообщений австрийской армии Меласа. 2 июня у селения Маренго, по счастливой для Бонапарта случайности, австрийцы были разбиты и потеряли в Италии плоды всех успехов Суворова. Однако окончательный удар был нанесен Австрии 21 ноября 1800 г. под Гогенлинденом, где Моро разгромил армию эрцгерцога Иоанна.

Подписанный 21 ноября 1801 г. Люневильский мир, устанавливая границей Австрии Рейн, подчинял фактическому влиянию Бонапарта всю Италию и предоставлял ему надзор за вознаграждением германских князей, потерявших свои земли на левом берегу Рейна вследствие присоединения их к Франции, что, иными словами, давало Наполеону право вмешательства во все дела Германии.

Между тем в сентябре 1800 г. англичане захватили остров Мальту. Павел I счел это за вызов к войне. По инициативе России и при ее участии образовался против Англии союз, куда вошли также Пруссия, Швеция и Дания. У нас готовились к отпору на Балтийском побережье, в Париже составлялся проект похода в Индию русско-французской армии; в виде передового отряда последней выступили к Оренбургу донские казаки, и в это время, 12 марта 1801 г., на всероссийский престол вступил Император Александр I.

Новый государь, несмотря на свою молодость, обнаружил большую осмотрительность во внешних делах, которыми он любил заниматься самолично. С первых же шагов царственной деятельности у подозрительного от природы Александра I проявилось чувство, руководившее им и впоследствии: с одной стороны, стремление дать Европе твердо обеспеченный мир, с другой — недоверие к французам вообще и к главе их правительства в частности.

В инструкции, разосланной нашим заграничным миссиям, указывались следующие главнейшие основания внешней политики только что начавшегося царствования: 1) император отказывается от всяких завоевательных замыслов и расширения границ своего государства; 2) будет держаться политики невмешательства во внутренние дела других государств и признает всякую правительственную форму, какую пожелают установить у себя народы; 3) не допустит роста влияния Франции в Европе. Поэтому распря с Англией и Австрией прекращена, а Бонапарту заявлено, что русское правительство желает всеобщего покоя и что в его сближении с дворами венским и лондонским нет никакой враждебной цели по адресу Франции.

^{Император Александр I (с гравюры 1810 г. по рисунку Бозио)}

26 сентября 1801 г. наконец был подписан мирный договор между Россией и Французской Республикой, формально восстанавливающий согласие между этими державами, но, в сущности, не удовлетворивший ни ту, ни другую стороны. Поводом будущих осложнений могло послужить хотя бы то, что в сентябрьских актах не удалось устранить противоречия между энергичными требованиями русского правительства в пользу королей сардинского и неаполитанского, как завета Павловского царствования, и очевидным стремлением консульского правительства к постепенному поглощению Италии, первым этапом которого являлось состоявшееся еще в апреле присоединение Пьемонта к Франции.

В начале 1802 г. между Францией и Англией последовало заключение Амьенского мира, санкционировавшего малоприемлемые уступки со стороны последней. Англичане очень скоро поняли опрометчивость своего шага. Через год с небольшим война с Францией снова возгорелась, чтобы на этот раз окончиться только через 12 лет.

В эту эпоху ясно обрисовываются властные черты облика Наполеона. Он начинает рассыпать оскорбительные резкости и даже дерзости не только по адресу опозоренной Австрии, но и таких сил, как Россия и Англия. Исследователь русско-французских сношений того времени говорит о Наполеоне: «Лицемерие и коварство сквозят повсюду. Уже каждое движение было делом тонкого искусства, было рассчитано на душевное впечатление, на слабости противников и совершается публично, с шумом и блеском сценического представления. Уже выработалась знаменитая манера всеобщего оглушения внезапностью и неожиданностью: сегодня — беспричинные оскорбления и запугивания, рыкание льва; завтра — такие же ласки кошачьей лапки, кротость и даже лесть, особенно когда первый прием встречал твердый отпор… В душе революционного генерала разгоралась алчность мироправителя. Его хищнический взор выходил уже за пределы Европы, падая на широкую полосу народов — от Португалии до Индии, от Швеции до варварийцев Алжира и феллахов Египта». В бюджете Франции появилась новая статья — внешние доходы, т. е. сотни миллионов, взимавшихся в мирное время не только с покоренных, но и с союзных стран.

21 июля 1802 г., по всенародному голосованию, Наполеон сделался пожизненным консулом. Известие об этом произвело на императора Александра самое тяжелое впечатление. «…Нужно ожидать, — писал наш канцлер русскому послу в Париже, — всего от такой беспокойной, плодовитой на проекты головы, от человека, имеющего столько средств в своем распоряжении». На изворотливость Парижа из Петербурга отвечали холодностью и подозрительностью. Несомненно уже существовал глубокий разлад между Россией и Францией; все вело медленно, но неуклонно к обоюдному разладу.

Наполеон задумал нанести Англии решительный удар посредством высадки французской армии на Британские острова. До сих пор, однако, остается невыясненным, в какой мере великий полководец считал осуществимым такое предприятие, одни приготовления к которому повергали гордую Великобританию в нескрываемый трепет. Десант на английские берега мог представлять обеспеченную операцию лишь при условии господства на море французского флота, чего, в сущности, не было. Несчастный для французов опыт египетской экспедиции 1798 г. только что подтвердил эту азбучную истину. Поэтому, в соответствии с величием военного таланта Наполеона, правильнее остановиться на предположениях тех историков, которые принимают грандиозные приготовления на берегах Ла-Манша за маску, под покровом которой первый консул готовил превосходную армию не столько для проблематичной, с точки зрения военного искусства, экспедиции на британские берега, сколько для того, чтобы применить это могучее орудие где-либо на континенте. Поводы для того всегда могли быть изысканы.

Декретом от 2 июня 1803 г. по побережью океана, близ Булони, Амблешёза и Монтрёйля, были образованы постоянные лагеря, где в бараках и разместилась почти вся французская армия. Здесь, на вольном воздухе, в постоянных трудах, чуть ли не в виду неприятеля, жили, воспитывались и обучались французские войска. Разумная и строгая дисциплина искоренила распущенность революционных войск и с лихвой заменила их идейное воодушевление, ибо теперь, по словам историка Сореля, главным моральным стимулом французов явилась слава Франции.

Англия во всеоружии готовилась дать отпор своему исконному врагу.

Отношения между Петербургским и Тюильрийским кабинетами стали особенно натянутыми с первой половины 1804 г. В марте этого года, по приказанию Наполеона, обуреваемого призраками заговоров против его власти, совершено было вопиющее преступление, которое в свое время заставило содрогнуться всех и каждого в Европе. В баденском городе Эттенгейме французскими жандармами был захвачен один из принцев Бурбонского дома, герцог Ангиенский. Заподозренный в роялистских замыслах, принц был судим полевым судом и расстрелян во рву Венсенского замка. Пруссия и Австрия, главные государства Германии, неприкосновенность территории которой была столь поругана Бонапартом, молчали или уклончиво высказывали свое мнение. Не так посмотрел на это злодеяние русский государь.

Осторожный в своих дипломатических шагах, император Александр передал это дело суждению совета высших сановников, на котором и было постановлено о прекращении дипломатических отношений с Францией в том случае, если на русские представления по этому предмету последуют неудовлетворительные объяснения французского правительства. Само собою разумеется, что судьба герцога Ангиенского послужила лишь поводом для выражения решительного протеста России против стремления Наполеона к всемирному владычеству. К одинокому протесту русского правительства присоединились лишь второстепенная Швеция и, в качестве курфюрста ганноверского, король английский.

Последовавший из Парижа ответ, названный Талейраном «немного строгим», заключал в себе непристойно дерзкую фразу. Шильдер справедливо замечает: «Этот строгий ответ дорого обошелся Франции».

В июле 1804 г. Россия потребовала от французского правительства выполнения договорных обязательств по неаполитанскому и сардинскому вопросам, но последнее, по обыкновению, отвечало уклончиво. Тогда в октябре дипломатические миссии России и Франции взаимно покинули Париж и Петербург. Императорский титул Наполеона русским правительством не был признан. Война между Россией и Францией становилась вопросом близкого будущего.

Соловьев следующими словами очерчивает смысл происходящего тогда в Европе: «От Франции шло наступательное, завоевательное движение, в ее челе стоял первый полководец времени, задачей которого было ссорить, разъединять, бить поодиночке, поражать страхом, внезапностью нападения, силой притягивать к себе чужие народы. От России, наоборот, шло движение оборонительное, и государь ее, в соответствии этому характеру движения, отличался не воинственными наклонностями, не искусством бранного вождя, но желанием и умением соединять, примирять, устраивать общее действие, решать европейские дела на общих советах, приводить в исполнение общие решения».

Кампания 1805 г.

Россия и Англия, сильные каждая по-своему, абсолютно свободные от влияния Наполеона, естественно сошлись в преследовании одинаковой цели — обуздание международной тирании последнего. Чересполосность географического положения, как показали события, не гарантировала от появления на границах России французских армий, а вполне возможные со стороны Наполеона подстрекательства в Турции и возбуждение польских надежд на восстановление Польши могли грозить уже непосредственным интересам России.

Одним из первых звеньев третьей коалиции была русско-австрийская конвенция от 25 октября 1804 г., предусматривавшая, в случае новых покушений Наполеона на Италию или Египет, мобилизацию 250 тысяч австрийских и 115 тысяч русских войск. Но основой союза против Франции послужил договор, подписанный в Петербурге 30 марта 1805 г., между Россией и Англией. Последняя обязывалась из расчета на каждые 100 тысяч коалиционных войск уплачивать ежегодно на содержание около 12,5 млн рублей и четвертую часть этой суммы на их мобилизацию; кроме того, Великобритания поддерживала коалицию морскими силами, а также при помощи десанта английских войск на материк. Число войск, выставляемых Россией, увеличивалось до 180 тысяч.

Не легко удалось нашей дипломатии получить согласие Австрии на подписание октябрьской конвенции. Там господствовал страх перед Наполеоном. По словам нашего посла в Вене, графа Разумовского, «страшный консул» для венского двора — та же голова Медузы, «окаменяющая» все его движения и действия. Финансы Австрии были в плачевном состоянии, вооруженные силы переустраивались.

Еще труднее было склонить венское правительство на присоединение к формальному русско-английскому союзу, договор о котором, благодаря английским субсидиям, по-видимому, устранял одну из причин австрийских колебаний. Только события, затронувшие непосредственные интересы австрийской монархии, вывели венский двор из нерешительности и увлекли Австрию на путь торопливых вооружений. Затаив кровную обиду, в Вене смолчали на принятие Наполеоном титула короля Италии. Но когда в мае 1805 г. было объявлено о присоединении к Франции Генуэзской Республики, тогда наконец и австрийское правительство убедилось, что для властолюбия императора французов границ не существует. С этого момента венский двор не только признал возможным вступить в ряды коалиции, но и в принципе согласился на разработанный Россией общий план военных операций коалиции.

К союзу против Франции присоединилась Швеция, имевшая в лице своего короля Густава IV убежденного противника Наполеона.

Пруссия держалась политики пассивного нейтралитета. Прусский король Фридрих Вильгельм III, не обладавший достаточно твердым характером, но упрямый и питавший отвращение ко всякому решительному шагу, отказался от участия в союзе против Наполеона и предпочитал прислушиваться к заманчивым предложениям Тюильрийского кабинета, манившего, по случаю войны с Англией, перспективой присоединения к Пруссии ганноверского курфюрства — родины великобританской королевской династии. Император Александр, связанный личной дружбой с прусской королевской фамилией, в августе 1805 г. еще раз убеждал Фридриха Вильгельма вступить в коалицию и требовал согласия на пропуск своих войск через прусские владения. Король просил обождать окончательным решением относительно союза, но наотрез отказался дозволить пройти русским войскам через Пруссию. Приходилось прибегнуть к тому средству, о котором из Петербурга уже однажды давали понять Берлинскому кабинету, а именно — втиснуть Пруссию в коалицию силой оружия. Нейтралитет Пруссии ослаблял коалицию в двух отношениях: 1) он лишал ее содействия не менее 100 тысяч прусских штыков, занимавших грозное положение на фланге и даже в тылу французской армии; и 2) оттягивал часть сил коалиции от прямого назначения. Кроме того, война была начата при неготовности к ней Австрии, а расчеты дипломатов на приверженность к делу коалиции южногерманских государств оказались ошибочными.

Русская армия 1805 г., в общем, комплектовалась, была организована, управлялась, училась, жила и действовала как при императоре Павле. За четыре первых года своего царствования император Александр, поглощенный главным образом капитальной реформой центрального управления, естественно, не мог уделять достаточно времени делу усовершенствования армии. Леденящая строгость павловской службы смягчилась. Полкам возвращены прежние петровские областные названия вместо наименования по фамилиям их шефов; но последние еще продолжали существовать одновременно с командирами полков. Косы и букли доживали свой век.

Налаженный крутыми мерами павловского времени порядок в армии по внутреннему и хозяйственному благоустройству войск, их инспектированию, однообразию требований оставалось лишь поддерживать. Но зато вряд ли заслуживала сохранения система обучения и тактической подготовки войск предыдущего царствования, основанная на отживших свой век прусских образцах с преобладанием плац-парадной муштровки, с понижением духа инициативы начальников, с пренебрежением к справедливому во все времена правилу: учить войска тому, что им предстоит делать на войне. Император Александр был также почитателем прусских порядков.

В 1805 г. Россия имела около 280 тысяч полевых войск, из них 18 % конницы и 8 % артиллерии и инженерных войск. В пехоте гренадерские, мушкетерские и егерские полки имели по три батальона 4-ротного состава, по 165 человек в роте, и полковую артиллерию — по шесть орудий трехфунтового калибра. В кавалерии были полки: кирасирский и драгунский по пять эскадронов, уланский — по пять и десять эскадронов, гусарский — по десять эскадронов; казачьи полки насчитывали по 500 казаков. Единицы полевой артиллерии — роты в 12 орудий — сводились в батальоны и полки; по материальной части наша полевая артиллерия нисколько не уступала иноземным армиям; она была вооружена шести- и двенадцатифунтовыми пушками, а конная — и гаубицами. Инженерные войска — в виде пионерного полка и понтонных рот; последние — с деревянными и парусинными понтонами. Высшие соединения войск в мирное время не шли далее полков; управление войсками было основано на территориальных подразделениях России, называемых инспекциями. В случае войны, по особому расписанию, войсковые части сводились в бригады и далее в более крупные соединения, называемые иногда колоннами, иногда корпусами и даже дивизиями, которые, будучи сочетаниями всех родов оружия, не имели постоянного состава, по несколько раз в течение кампании менявшегося. Импровизируемые по этой причине штабы генералитета были малоудовлетворительными механизмами для управления войсками.

Основным в пехоте был трехшереножный развернутый строй батальона, и боевой порядок полка представлял линию развернутых батальонов с полковыми орудиями против интервалов. Соответственно этому походные колонны не могли быть иными, как разомкнутыми; из них быстро выстраивался фронт к стороне фланга, но развертывание по головной части было медленным. Застрельщичий бой вели егерские полки, рассыпавшиеся впереди; остальная пехота вела огонь из развернутого строя и, по замечанию Наполеона, в стрельбе уступала французам.

При построении более крупных отрядов каждая из колонн строила линейный боевой порядок в две, редко в три линии, и затем колонны действовали, разделенные известными промежутками.

Боевой порядок русской армии в умелых руках начальника мог вполне выдержать сравнение с более совершенным французским. Но нельзя не отметить, что все новое, возникшее в тактике французских революционных войск, и в том числе применение боевых колонн в пехоте, как более подвижного строя, прошло у нас бесследно, и наши войска не без справедливости заслужили упрек Наполеона в малом умении маневрировать.

Тем не менее стойкость русской пехоты, необыкновенное упорство в ведении боя, отлично знакомые Фридриху Великому, не могли не обратить на себя внимания и Наполеона, который, пожалуй, авторитетнее всего и оценил качества тогдашней нашей пехоты. После первых боевых столкновений в 1805 г. он счел необходимым рекомендовать своей пехоте особый боевой порядок, приспособленный к лучшему ведению штыкового удара, до которого как решительного акта боя любили доводить дело русские. В приказе-воззвании накануне Аустерлица Наполеон, воодушевляя армию на предстоящее сражение, особо подчеркнул, что в этот день «дело идет о чести французской пехоты». Не следует ли видеть между словами великого полководца скрытые, недоговоренные слова признания за русской пехотой высоких боевых качеств?

Кавалерия наша в войну 1805 г. прославилась атаками под Аустерлицем; по обычаю того времени, она принимала ограниченное участие в несении сторожевой и разведывательной службы; эти важные отрасли боевой деятельности, как и прежде, исполнялись казаками, обладавшими, даже без систематического обучения, природными качествами отличных разведчиков.

В боевых действиях русской артиллерии, вообще не отстававшей от других родов войск, кампания 1805 г. не дала тех выдающихся образцов, какие нашими артиллеристами были проявлены год спустя на полях Прёйсиш-Эйлау.

Хотя над русской армией уже носились веяния, не открывавшие для ее искусства особенно заманчивых перспектив, обещавшие скорее понизить ее тактическую дееспособность, но в кампаниях 1805–1807 гг. войска русские еще оставались теми же чудо-богатырями, какими они были в век Екатерины Великой. Генералы и офицеры в общей массе, так же как и значительная часть солдат, были не только носителями традиций, но и свидетелями побед Суворова. «Прусский плац-парад» только начинал свою гибельную работу над ними…

Численность полевой сухопутной армии Австрии составляла 340 тысяч. Лучший воинский авторитет того времени, эрцгерцог Карл, полагал возможным закончить постановку армии на военную ногу не ранее шести месяцев. Но правительство, под давлением опасений за свои Венецианские области, решило ускорить военные приготовления и нашло ревностного исполнителя своих намерений в лице генерала Макка, взявшегося подготовить армию в двухмесячный срок; указы о новой организации последовали в июне и августе; новый пехотный устав был введен также в июне. При такой лихорадочной поспешности реорганизация войск была произведена одновременно с сосредоточением армии к границам. С незаконченным обучением, с недостатками в материальной части войска выступили в поход, имея в своих рядах едва две трети из положенных по штатам.

Главным злом австрийской военной системы тогда, как и при Суворове, было существование гофкригсрата, обращавшего главнокомандующего армией в игрушку придворных интриг. Кроме того, несмотря на обширный боевой опыт, в австрийских военных кругах был нередким тот тип военных теоретиков, которые, по словам Петрушевского, биографа Суворова, смотрели на военное дело как на графическое искусство и не подозревали, что нельзя принимать людей только за счетные единицы. В непонятном ослеплении венское правительство в 1805 г. призвало из указанной категории двух деятелей на самые ответственные посты в армиях. Это были генералы австрийского Генерального штаба Макк и Вейротер, репутация которых в качестве знатоков военного искусства представляется каким-то недоразумением: первый погубил австрийскую армию под Ульмом, а второй — был псевдовдохновителем союзников под Аустерлицем.

Кампанию 1805 г. выиграла французская армия. Находясь в течение двух лет в постоянных лагерях, она получила высокую тактическую подготовку и была готова в любую минуту к выступлению в поход. Живя на полувоенном положении, войска эти выгодно выделялись своей походной «тренировкой», что и дало им возможность совершить знаменитый в военных летописях марш от французского побережья к Дунаю с замечательной быстротой и порядком. Наполеон справедливо писал с похода своему брату Иосифу: «Можете приказать поместить в „Монитёр“, что армия одержала уже две большие победы: первая состоит в том, что в ней нет ни больных, ни дезертиров.» Едва ли когда-нибудь великий полководец располагал лучшей боевой силой, чем эта дисциплинированная, плотно сколоченная, отлично снабженная, так называемая «великая» армия, пронизанная волей своего императора-главнокомандующего.

Она включала трехбатальонные пехотные полки разнообразного состава и различных видов — гренадерские, карабинерские, фузилерские, вольтижерские, стрелковые, с ротами силой 83–123 человека; кавалерийские четырехэскадронные полки и полевую артиллерию, с незаконченным перевооружением шести- и двенадцатифунтовыми пушками и впервые запряженную, подобно русской артиллерии, опередившей в этом отношении французскую, казенными лошадьми. Полки были сведены в постоянные бригады, дивизии и корпуса, коих в походе 1805 г. в Германию было семь, по 2–4 дивизии каждый; кроме того, на правах корпусов считались резервная кавалерия под командой Мюрата и 10-тысячная гвардия; последняя у Наполеона имела особый смысл династического отряда, связанного с его личной судьбой.

Считают, что истинным гением-стратегом Наполеон становится с 1805 г.; тогда же и тактика у него получает свое высшее развитие. Он уже не был исполнителем чужих велений; все средства государства были в его полном распоряжении, все ожидало только его волеизволения; было время сделать выводы из своего довольно богатого боевого прошлого. Всеобъемлющая личность Наполеона как полководца, его всепроникающий авторитет в управлении армией совершенно подавляли средних людей; оттого противники при встрече с ним иногда теряли голову, а его же маршалы, но вне его руководства часто не справлялись с возложенными на них задачами. Драгомиров, сравнивая Мольтке с Наполеоном, следующими словами оттеняет последнего: «Наполеон скоро соображал и скоро терял нить быстросоображенного; зато, бросая схваченное, быстро тут же творил новое, ничего общего с брошенным не имевшее, часто, однако, еще лучше, вернее приводившее к желанной, намеченной им цели».

План действий коалиционных армий в 1805 г. был отработан в более или менее окончательном виде в июле, на венских совещаниях, где представителем интересов русской армии был генерал-адъютант Винценгероде. Согласно этому плану, 80-тысячная австрийская армия вступает в Баварию и ожидает присоединения 90 тысяч русских. Другая австрийская армия, численностью 142 тысячи, сосредоточивается в Италии; по обычаю австрийцев, первоначальной целью ее действий указывалась не живая сила неприятеля, т. е. его армия, а овладение крепостями по рекам Эчу и Минчио. Для поддержания связи между названными армиями назначалось 53 тысячи австрийцев в Форарльберге и Тироле.

20 тысяч русских перевозятся морем из Ревеля и Кронштадта, высаживаются в Стральзунде и совместно с 12 тысячами шведов и англичанами действуют наступательно против французов в Ганновере; 25 тысяч русских, перевезенных из Корфу, и 5 тысяч англичан, прибывших с Мальты, высаживаются в Неаполитанском королевстве и, соединившись с войсками последнего, вытесняют французские войска из Южной Италии и стремятся в долину р. По.

Армия в Италии, по овладении линиями Эча и Минчио, и армия в Баварии, по соединении с русскими, совместно наступают через Швейцарию и вторгаются во Францию. Наконец, если бы Пруссия присоединилась к коалиции, то ее армия должна была двинуться во Францию через Средний Рейн или наступать через Голландию.

Совершенно иначе распорядился Наполеон. Не придавая почти никакого значения диверсиям союзников в Неаполе и северной Германии, он назначает в Италию лучшего из своих маршалов, Массену (45 тысяч), приказав последнему ограничиться обороной; главную же массу войск (235 тысяч) он ведет в долину Дуная, к Вене, правильно рассчитав, что, при нейтралитете Пруссии, разгром союзников на этом главном, решающем направлении само собою повергнет к его ногам всю Италию, а тем более Ганновер.

Если сопоставить группировки сил Наполеона и союзников, то нетрудно видеть, насколько простая, ясная и величавая идея первого превосходила сложные, расплывчатые, заурядные соображения коалиции. Последние были отчасти лишены даже фактической почвы: австрийцы привели в Баварию на одну треть менее предположенного числа войск, а русские имели на Дунае вместо 90 тысяч всего лишь 46 тысяч.

Общая численность русского войска составила около 258 тысяч. Развертывание этих сил на нашей западной границе и цели, указанные разным их частям, были таковы: Подольская армия Кутузова, около 58 тысяч, собиравшаяся у Радзивилова, поступала в распоряжение императора австрийского; она и назначалась к соединению с австрийскими войсками в долине Дуная. Северная армия Бенигсена, около 48 тысяч, сосредоточивалась на линии Тауроген — Гродно; Волынская армия Буксгевдена, 48 тысяч — у Брест-Литовска и здесь же Литовская армия Эссена 1-го, около 56 тысяч. Названные три армии находились под общей командой Михельсона; цель действия — с согласия прусского правительства или без такового согласия, вступить в пределы Пруссии, а затем Буксгевдену и Эссену направиться через Силезию в Богемию, а Бенигсену — на соединение с корпусом графа Толстого.

Десантный корпус графа Толстого, около 19 тысяч, должен высадиться в Стральзунде; угрожая Пруссии, совместно с шведскими войсками и английским десантом, граф Толстой должен был освободить Ганновер от французской оккупации и вместе с армией Бенигсена направиться в Голландию. На о. Корфу было сосредоточено около 17 тысяч войск; из них 12 тысяч Анрепа должны были отплыть в Неаполитанское королевство и поступить здесь, совместно с английскими и неаполитанскими войсками, под начальство Ласси.

Кроме того, резервный корпус Тормасова, 20 тысяч, должен был действовать против Молдавии, а формирующийся с октября резервный корпус Римского-Корсакова, 14 тысяч — против Пруссии.

Из всех мобилизованных Россией войск в боевых столкновениях приняло участие едва 45 %. На севере Германии, где корпус графа Толстого оказался в конце сентября, и в Южной Италии, куда русские войска были перевезены с Корфу к началу ноября, боевых действий, из-за промедления в сосредоточении союзных войск, так и не последовало.

150-тысячное войско, собранное против Пруссии, также не пришлось пустить в дело. Во время марша «великой» армии к Дунаю, один из ее корпусов прошел через прусское владение Аншпах. Бесцеремонное вторжение в пределы прусской территории вызвало в Берлине сильное раздражение, в результате чего даже нерешительный Фридрих Вильгельм сделал распоряжение приступить к мобилизации армии, а главное, согласился пропустить наши войска через свои земли. Чтобы поддержать в берлинском дворе столь благоприятное интересам коалиции настроение, император Александр в октябре отправился в Берлин, надеясь личным своим влиянием побудить прусского короля к союзу против Наполеона. Действительно, 22 октября, по Потсдамскому договору, Пруссия вступила в коалицию, но условно. Колеблющийся Фридрих Вильгельм III, под влиянием своих дипломатов, и на этот раз обратился к полумере. Продолжая приготовления к войне, Пруссия выступила вооруженной посредницей между коалицией и Наполеоном. Хотя события показали, что посредничество привело берлинский кабинет к сближению с Францией, но положение, занятое Пруссией, пока позволило двинуть на помощь Австрии русские войска, сосредоточенные на прусской границе. Армии Буксгевдена и Эссена 1-го направились к Ольмюцу, а Бенигсен вступил в Силезию.

Таким образом, операции русской армии в 1805 г. ограничились походом в Австрию армии Кутузова, к которой в конце кампании присоединились войска Буксгевдена и гвардия из состава Литовской армии. Этот поход был известен в наших войсках под названием «Цесарский поход».

Стягивание русских войск к границам производилось негласно. Русские впервые узнали про заграничный поход из указа от 1 сентября о рекрутском наборе, где цель войны была указана в следующих выражениях: «Безопасность империи нашей, достоинство ее, святость союзов и желание, единственную и непременную цель нашу составляющее, водворить в Европе на прочных основаниях мир, решили нас двинуть ныне часть войск наших за границу.»

13 августа из Радзивилова выступила Подольская армия, ведомая Кутузовым, одним из самых даровитых боевых генералов екатерининского века, замеченным по своим способностям, уму, образованию еще великой государыней. Русский до мозга костей и в то же время тонкий дипломат, Кутузов отдавал предпочтение осторожности, подчас хитрости, перед стремительностью и порывом. Зрело обдумывал он всякое предприятие, стараясь подчинить расчету каждый свой шаг, отлично разбирался в обстановке, был тверд и независим в своих решениях, но признавался, что не имел решимости отстаивать свои взгляды лично перед императором Александром, расположением которого он никогда не пользовался.

Путь Кутузова шел через Тешен, Брюнн, Кремс к Брауну на р. Инн. Армия двигалась шестью эшелонами, называвшимися колоннами, коими командовали князь Багратион, Эссен 2-й, Дохтуров, Шепелев, барон Мальтиц и барон Розен. Вследствие неблагоприятных отношений к Турции шестой эшелон был задержан и присоединился к армии уже впоследствии. Эшелоны шли в переходе один от другого, делая в среднем около 20 верст в сутки, с дневками каждые три дня; почти тысячеверстный путь первоначально было рассчитано сделать в 62 дня. Снабжение продовольствием наших войск всецело было предоставлено австрийским властям.

Для командования австрийской армией на Дунае был номинально назначен молодой эрцгерцог Фердинанд; действительным же ее главнокомандующим был генерал-квартирмейстер армии Макк, получивший от императора Франца самые обширные секретные полномочия. Эрцгерцог Карл командовал армией на второстепенном театре в Италии, а эрцгерцог Иоанн — в Тироле.

Вместо того чтобы выжидать присоединения Кутузова, Макк опрометчиво выдвинулся вперед, к р. Иллеру, в Баварию, войска которой, однако, вопреки его расчетам, не присоединились к австрийцам.

Наполеон еще в феврале мог быть осведомленным о замышлявшейся против него коалиции; ему были известны лихорадочные вооружения Австрии и передвижения ее войск к западным границам. Он утвердился в мысли обрушиться на монархию Габсбургов. Еще в августе были посланы для разведок в Баварию, Швабию и даже Зальцбург, под вымышленными именами, опытные генералы — Мюрат, Бертран, Савари. Когда 11 августа Наполеону стало известно о вступлении австрийцев в Баварию, он отдал приказание о движении корпусов своей армии к Рейну. Сосредоточение армии и ее движение производились в строжайшем секрете. Газетам было запрещено писать о передвижениях войск, французским резидентам за границей было рекомендовано проявлять сговорчивость и уступчивость; пущен был слух лишь о стягивании 30-тысячного обсервационного корпуса к Германии в качестве меры предосторожности против вооружения Австрии. 14 сентября Наполеон был уже в Страсбурге; зная о рискованном движении Макка к Иллеру, он решил направить главный удар против правого крыла австрийской армии, чтобы, став на ее сообщениях, отрезать ее от русских.

10 сентября в Вене достоверно узнали о выступлении французской армии в поход, и гофкригсрат принял меры к ускорению движения армии Кутузова. Пехота, от Тешена, преодолевала 50–62 версты в сутки — половину перехода пешком, другую — на подводах; запряжка артиллерии удвоена обывательскими лошадьми, норма провианта и фуража увеличена. Но постоянные дожди испортили дороги, и трудное форсированное движение русской армии обошлось ей ценою, по крайней мере, в 6 тысяч больных, оставленных по дороге.

Сбитый с толку искусными демонстрациями Наполеона, Макк, далекий от желания своевременно отступить на соединение с русскими, бросавшийся от одного предвзятого умозрительного решения к другому, после ряда частных поражений позволил Наполеону довести до конца замечательную операцию, результатом которой было окружение, а затем, 8 октября, и пленение австрийской армии под Ульмом. Только незначительной части войск во главе с эрцгерцогом Фердинандом, не разделявшим стратегических измышлений Макка, удалось прорваться в Богемию, да 10-тысячный отряд Кинмайера успел соединиться с Кутузовым на р. Инн.

Направив корпус Нея в Тироль и назначив ему в поддержку идущий из Франции корпус Ожро, Наполеон двинул остальные корпуса к р. Инн, куда и прибыл 16–17 октября. Надо было торопиться покончить с русскими: Пруссия, обиженная за Аншпах, могла взяться за оружие.

Армия Кутузова сосредоточилась у Браунау 10 октября; изнуренная за последние переходы крайне ненастной погодой, почти без обуви у солдат, она была отделена по крайней мере 240-верстным расстоянием от Ульма и не имела прочной связи с армией Макка. 11 октября в Браунау явился виновник Ульмской катастрофы — Макк. Кутузов из командующего вспомогательной армией становился главнокомандующим — вершителем судеб австрийской монархии.

^{Поход М. И. Кутузова в Австрии в 1805 г.}

В Браунау сосредоточилась 55-тысячная армия, в том числе около 20 тысяч австрийцев графа Мерфельдта; в 3–4 переходах находились 150-тысячные французские войска. Как русский генерал Кутузов должен был стараться сохранить свою армию, дабы при заключении мира, при том или ином исходе войны, не пострадали интересы России, но как предводителю союзных войск ему нельзя было не считаться и с другой целью, вытекавшей из союзных обязательств, — спасти Вену. Ради последнего были немедленно посланы приказания эрцгерцогам Карлу и Иоанну идти на соединение с Кутузовым. Дипломатично и вместе с тем твердо отвергнув не вяжущиеся с выгодами русской армии австрийские предложения, Кутузов, оставляя линию р. Инн, принял решение медленно, задерживая противника, отходить к Вене, сближаясь с подкреплениями из России, Тироля и Италии.

Разрушив мосты на Инне, русская армия 13 октября начала движение к р. Траун, а на одной высоте с нею, к югу, шли австрийские войска Мерфельдта. Уже здесь начал обнаруживаться антагонизм союзников: наши презирали австрийцев, а последние смотрели на русских как на варваров и невежд в военном деле. Но худшим следствием Ульмского погрома были признаки деморализации австрийского правительства, пытавшегося уже открыть переговоры с Наполеоном.

19 октября у Ламбаха, на р. Траун, восемь батальонов Багратиона, оставленные для наблюдения за разрушением моста, имели первое боевое столкновение с неприятелем; около пяти часов русские отбивали атаки и отошли лишь после разрушения моста.

23 октября Кутузов подошел к р. Энс. Здесь последовало из Вены странное распоряжение, которое не могло содействовать улучшению русско-австрийских отношений: с одной стороны, император Франц указывал Кутузову оборонять возможно дольше правый берег Энса, а с другой — австрийским войскам графа Мерфельдта было приказано отходить к Вене. Кутузов, видя полное несоответствие между этими приказаниями, ни минуты не колебался и, когда Мерфельдт, выбитый французами из Штейера, двинулся, даже не уведомив о том русского главнокомандующего, к Вене, последний отказался от борьбы с неприятелем за переправы через Энс и стал отходить по направлению к Кремсу.

Между тем французские войска появились и за Дунаем. В Линце Наполеон, для прочного обеспечения левого фланга армии со стороны Богемии и ожидаемых русских подкреплений, приказал Мортье сформировать особый корпус для движения по левому берегу Дуная. Сознавая опасное положение этого корпуса, отделенного Дунаем от остальной армии, император организовал из собранных на Дунае и его притоках лодок флотилию для поддержания связи с Мортье.

Оставление Кутузовым линии Энса давало Наполеону повод предполагать, что русский полководец будет оборонять последнюю выгодную перед Веной позицию у С.-Пельтена. Желая добиться при атаке последней более решительных последствий против ускользавшей до сей поры русской армии, Наполеон приказал главным силам преследовать русских с фронта, а корпусам Даву и Мармона — отбросить от Кутузова войска Мерфельдта и выйти против левого фланга С.-Пельтенской позиции; тогда Мортье перехватил бы кратчайший путь соединения русских с идущими к ним из России подкреплениями.

24 октября произошло два боя, весьма различных по своему характеру и последствиям. В то время, как Даву почти уничтожил австрийские войска Мерфельдта, у Амштетена Мюрат и Удино встретили самое упорное сопротивление арьергарда русской армии под начальством князя Багратиона, поддержанного пехотой Милорадовича; хотя наши в конце боя и отошли, но успех добыт был неприятелем ценой целого ряда отчаянных штыковых свалок.

В С.-Пельтене Кутузов получил сведение о движении корпуса Мортье по левому берегу Дуная и понял, что Наполеон подготавливает ему окружение в то время, как армии эрцгерцогов Карла и Иоанна находятся чуть ли не в 500 верстах от Вены. Ввиду этого он 28 октября перешел Дунай у Маутерна, сжег за собой мост и мог, таким образом, за сильной преградой реки считать себя обеспеченным от ударов французской армии.

Донесение о переправе Кутузова у Маутерна поставило Наполеона в затруднительное положение: искусный маневр русского генерала расстроил его стратегические комбинации, и прозорливому полководцу в то же время стала очевидной степень опасности, которой подвергался корпус Мортье. Первым распоряжением Наполеона была приостановка общего движения к Вене, куда так стремился пылкий Мюрат, но было уже поздно; от опытных старческих глаз Кутузова не ускользнул промах его великого соперника, и наш главнокомандующий, ничем не рискуя, не упустил случая воспользоваться хотя бы частной победой над торжествовавшим доселе противником.

Маршал Мортье вместо того, чтобы уклониться от встречи с русскими, продолжал с дивизией Газана и драгунским полком движение к Штейну; две остальные дивизии его корпуса — Дюпона и Дюмонсо — были сзади в одном переходе. И Кутузову было известно от разведчиков о появлении передовых войск Мортье у Штейна, а лазутчики, кроме того, выяснили и доложили нашему главнокомандующему разброску сил французского корпуса.

Местность, на которой разыгралось сражение у Кремса, или Дюрренштейнский бой, представляет теснину между Дунаем и невысокими, но крутыми отрогами Богемских гор, подходящих во многих местах столь близко к реке, что дорога к Кремсу превращается в узкую выемку в скалах; там, где горы отступают от реки, как между Дюрренштейном и Штейном, и в устьях оврагов, образуются ровные площадки, покрытые виноградниками. Для атаки французов с фронта был назначен авангард Милорадовича, силой шесть батальонов, два эскадрона; главная же атака на левый фланг и в тыл неприятеля поручена была распорядительному Дохтурову, который с 21 батальоном, двумя эскадронами был двинут горами к Эгельзее; остальные войска стали в резерве во главе с самим Кутузовым у Штейна, а князь Багратион с 11 батальонами, 20 эскадронами обеспечивал правый фланг армии к стороне Цветтеля. Несколько батарей расположились на берегу Дуная для обстреливания французской флотилии.

В 2 часа утра 30 октября войска Дохтурова собрались в Эгельзее и, оставив здесь пять батарей с двумя орудиями Штрика, в 5 часов двинулись далее тремя колоннами: две из них, при которых находился Дохтуров, шли через Шейбенгоф к Дюрренштейну и Вадштейну; третья же — Шмидта — шла на Реш, чтобы удерживать Дюпона; первым двум колоннам предстояло сделать всего 3,5 версты, третьей — около 5 верст. Расчеты, что войска Дохтурова закончат движение к 7 часам утра, совершенно не оправдались; колонны наши попали на труднодоступные лесисто-горные тропинки, по которым два человека рядом могли идти с трудом; непрерывный дождь еще более затруднял движение; пришлось оставить в этих теснинах и конницу, и орудия.

Около 8 часов утра дивизия Газана, ночевавшая в Обери Унтер-Лойбене, двинулась к Штейну. Постепенно вводя в дело всю дивизию и пользуясь превосходством сил, Мортье по горным тропинкам обошел наш авангард и заставил Милорадовича, успевшего занять Унтер-Лойбен, отойти к Штейну. Было 11 часов утра, но Кутузов тщетно ожидал появления Дохтурова в тылу противника. Пришлось поддержать Милорадовича силами из резерва. Не доходя до Штейна, французы, встреченные картечью, были в то же время атакованы слева Бутырским полком, спустившимся с гор от Эгельзее из отряда Штрика. Теперь Мортье убедился, что с одной дивизией ему не одолеть русских; поэтому, приостановив атаки, он ограничился перестрелкой, укрываясь в виноградниках, и послал Дюпону приказание ускорить движение.

^{Сражение под Кремсом 30 октября 1805 г.}

Только около 5 часов пополудни спустились с гор давно рвавшиеся в бой передовые войска Дохтурова — 6-й егерский полк и гренадерский батальон Ярославского полка с генерал-майором Уланиусом во главе, — которые выбили французов из Дюрренштейна, перехватив путь отступления Газана. Явившийся следующим, Вятский полк должен был построить фронт в противоположную сторону, так как уже показались головные части дивизии Дюпона. Очутившись почти в безвыходном положении, Мортье не растерялся: оставив небольшую часть войск против Милорадовича, он бросился с остальными напролом к Дюрренштейну; западнее уже шел упорный бой между колонной Шмидта и войсками Дюпона. Теснота места мешала развертыванию подходивших полков Дохтурова, а темнота — управлению ими; войска сражались по преимуществу врукопашную; на улицах городка резались штыками, бились прикладами. Мортье удалось пробиться через Дюрренштейн; он сам и часть его войск спаслись на лодках через Дунай, остальные пробились вверх по реке. Дивизия Газана потеряла до двух третей своего состава и была до такой степени расстроена, что в продолжение кампании более не вводилась в дело. Трофеями наших войск были пять орудий, штандарт, знамя и до 1500 пленных; успех, однако, достался также недешево. Наполеон назвал 30 октября «днем резни».

Так как 31 октября корпус Мортье перешел на правый берег Дуная, то ближайшим выгодным следствием Дюрренштейнского боя было освобождение армии Кутузова, прикрытой линией Дуная, от непосредственного давления противника и возможность спокойно искать соединения с армией Буксгевдена. В моральном же отношении победа под Кремсом не только освежила дух русских войск после двухнедельного отступления, но и способна была поднять упавшее настроение наших союзников. Первым делом Кутузова после сражения было дать измученным войскам вполне заслуженный ими отдых. Армия расположилась у Кремса; сюда, из России, подошел шестой ее эшелон. Однако оплошность австрийцев лишила русские войска необходимого покоя, а маститому их предводителю готовила новые испытания.

Как только Наполеон выяснил, что итоги Кремского поражения не так уж плохи, как в уме его возникает новая комбинация против Кутузова. Он дает приказ Мюрату с большей частью кавалерии, корпусами Сульта и Ланна, а также гренадерами Удино немедленно занять Вену, овладеть тамошним мостом на Дунае и, направившись к Цнайму, наперерез Кутузову, постараться отрезать последнего от шедших к нему подкреплений; вместе с тем корпусам Бернадота и Мортье было приказано, переправившись через Дунай у Мёлька, преследовать русских с тыла. 1 ноября в Вену вступили Мюрат и Ланн с отрядом гренадер Удино и несколькими взводами гусар. Маршалы, на виду 13-тысячного отряда австрийцев, обманув их басней о заключенном перемирии, овладели мостом.

^{Александр I}

Весть об этом неожиданном событии дошла до русского полководца в тот же день. Нельзя было медлить ни одной минуты — иначе французы могли предупредить нас на Брюннской дороге. Кутузов, оставив в Кремсе больных и раненых, в ту же ночь выступил оттуда с армией. 2 ноября, после полудня, в Мейсау было получено известие, что авангард Мюрата показался у Штокерау. Чтобы прикрыть справа свой фланговый марш, Кутузов выдвинул боковой авангард силой до 6 тысяч человек под начальством князя Багратиона с приказанием задерживать французов у Обер-Голлабруна до тех пор, пока армия, миновав Ецельсдорф, не выйдет на большую дорогу из Вены через Цнайм к Брюнну. Вместе с Багратионом пошел небольшой кавалерийский отряд австрийцев Ностица.

Не отдохнув после дневного марша, отряд Багратиона шел целую ночь под дождем по проселочным дорогам, среди виноградников и оврагов. Всегда непреклонно исполнительный там, где дело шло о безопасности главных сил, порученных его охранению, князь Багратион и на этот раз сумел окончить чрезвычайно тяжелый ночной переход в возможно короткий срок и к утру 3 ноября был уже с отрядом у Голлабруна. В этот день Мюрат, выступив с конницей и гренадерами Удино из Штокерау, вскоре наткнулся на передовые посты Ностица впереди Обер-Голлабруна, а армия Кутузова, увязая по колено в грязи, достигла утром, после 56-верстного перехода за 36 часов движения, Ецельсдорфа и здесь была остановлена для отдыха.

Мюрат, считая себя достаточно сильным, чтобы с имевшейся у него пехотой атаковать русских, задумал с целью выиграть время и подтянуть сюда Сульта повторить уловку, столь удавшуюся ему при захвате венского моста; он послал к Багратиону парламентера с предложением перемирия. Последний отослал переговорщика к Кутузову, который схватился за этот непредвиденный случай и со свойственным ему тонким расчетом воспользовался хитростью Мюрата в свою пользу. Он тотчас отправил к Мюрату для переговоров генерал-адъютанта Винценгероде. «Намерение же мое было, — доносит он государю, — паче всего выиграть время к снисканию средства для спасения армии и успеть отойти от неприятеля». Подписанный проект перемирия был послан на утверждение как Кутузову, так и Наполеону в Вену.

Получив вечером 3 ноября, этот документ, наш главнокомандующий, как он говорит в донесении императору Александру, «удержался ответом на 20 часов, а между тем продолжал отступать и успел отойти от французов два марша». Действительно, 4 ноября армия наша прошла Цнайм, а 5-го утром достигла Погорлица, и кризис потери пути отступления для нее закончился. Собственно говоря, уже 4 ноября первоначальная задача князя Багратиона могла считаться им исполненной. Но русская армия оказывалась в полной безопасности лишь с достижением Погорлицкого перекрестка. Вот почему, ради высшего интереса «спасения армии», Кутузов, желая скрыть свое движение от Ецельсдорфа к Погорлицу, бестрепетно жертвует отрядом князя Багратиона, оставляя его заслоном перед многочисленным противником.

Наполеон был взбешен поступком Мюрата. Отправив последнему категорическое распоряжение о немедленной атаке русских, он сам поскакал к Голлабруну, велел следовать туда же пехотной дивизии Каффарелли и гвардии и приказал выразить свое сильнейшее неудовольствие Бернадоту за его промедление переправой через Дунай и опоздание в преследовании по пятам Кутузова. Мюрат получил ответ Наполеона 4 ноября, после полудня, и под впечатлением выговора, предупредив начальника русского отряда, безотлагательно начал атаку русских, чтобы покончить дело до темноты.

Шеститысячному отряду Багратиона предстоял неравный бой против 30 тысяч — один из самых тяжелых случаев в действиях арьергарда, когда последний все более и более удаляющимися от него главными силами предоставлен самому себе. Арьергард Багратиона, его «геройская дружина», состоял из полков: Киевского гренадерского, Азовского и Подольского мушкетерского, 6-го егерского, по одному батальону Новгородского и Нарвского, Павлоградского гусарского, Черниговского драгунского, Донских казачьих — Сысоева 3-го и Ханженкова 1-го и легкой «вакантной» роты 2-го батальона 4-го артиллерийского полка, которую считают родоначальницей 5-й батареи 10-й артиллерийской бригады. Заняв в виде передового пункта егерским полком Шёнграбен, Багратион построил свой отряд в боевой порядок севернее этой деревни; в первой линии стояли киевские гренадеры, азовцы и подольцы, имея впереди в центре артиллерийскую роту, справа — черниговских драгун и слева — павлоградцев; в резерве или второй линии стояли два батальона Новгородского и Нарвского полков; деревня Грунд в тылу была наскоро приведена в оборонительное состояние.

Около 5 часов пополудни загорелся бой; гренадеры Удино, построенные в две колонны, двинулись против центра русских; дивизия Сюше — против их правого фланга и дивизия Леграна — против левого; дивизия Вандамма была в резерве; конница, из-за болотистой местности почти не приняла участия в деле. В самом начале боя наша артиллерия зажгла Шёнграбен, и егеря отошли на главную позицию. Пожар заставил гренадер Удино податься назад, но Сюше обошел правый фланг русской позиции, а Легран достиг селения Грунд. Князь Багратион, вынужденный отступать, направил свою пехоту к Грунду, на улицах которого завязалась рукопашная свалка. Руководство боем в высшей степени затруднялось для Багратиона столпотворением войск на тесном пространстве, а также темнотой; несмотря на это, Багратион, насколько возможно, не выпускал из опытных своих рук управление войсками и с обычным для него спокойствием и хладнокровием не оставлял своими указаниями частных начальников, выказавших здесь кроме храбрости и личную распорядительность.

^{Шенграбенский бой 4 ноября 1805 г.}

Для обеспечения дальнейшего отступления было занято заблаговременно двумя нашими батальонами и казаками селение Гунтерсдорф. При переходе через последнее напор противника при неизбежном замедлении движения сделался сильнее. Солдаты наши либо пробивались штыками, либо пускали в ход хитрость, когда кто-либо из командиров кричал неприятелю по-французски: «Вы стреляете по своим; мы французы!» На высотах позади Гунтерсдорфа около 11 часов французы прекратили атаки, и закончился этот беспримерный бой. По свидетельству наших историков, отряд Багратиона потерял более трети своего состава и восемь орудий, завязших в грязи, но имел и трофеи в виде знамени и нескольких пленных.

После Шёнграбена дорогое для России имя князя Багратиона повторялось во всех ее уголках. С. Т. Аксаков в своих воспоминаниях, относящихся к 1805 г., отмечает: «Знаменитый Багратион был нашим любимцем…» И для потомков Шёнграбенский бой представляет собой одну из наиболее ярких страниц среди деяний Багратиона, личным дарованием которого вверенный ему отряд во многом обязан своим спасением из трагического тактического положения, выпавшего на его долю во имя взаимной выручки русской армии.

6 ноября Багратион присоединился к Кутузову в Погорлице, где тот встретил «князя Петра», как он называл Багратиона, словами: «О потере не спрашиваю; ты жив — этого довольно!» 7 ноября в Вишау произошло соединение Кутузова с 27-тысячной армией Буксгевдена; соединенные русско-австрийские силы отошли к Ольмюцу, где и расположились на квартирах.

Поход от Браунау к Ольмюцу представляет собой операцию, свидетельствующую в самом положительном смысле о военном таланте Кутузова. На протяжении почти 400 верст, при крайне неблагоприятных погодных условиях, под непосредственным преследованием противника, русский главнокомандующий, хитроумно распутывая смелые стратегические замыслы Наполеона и ловко обходя подводные камни союзнических отношений, не только выводит в сохранности свою армию из-под ударов неприятеля, но еще и находит случай довольно чувствительно пощипать последнего под Кремсом.

Впервые, после выхода из Булонского лагеря, Наполеон дал отдых своей утомленной армии. «Великая» армия с углублением в Моравию, по мере разрастания тыла и усложнения обстановки, таяла. Надо было иметь заслон против соединившихся 14 ноября эрцгерцогов Карла и Иоанна, наблюдать за Венгрией и Богемией, заняться устройством новой, более короткой коммуникационной линии от Брюнна на Иглау через Богемию к Рейну. Все эти меры привели к неизбежной разброске войск, и в последний период кампании для ведения активных операций он располагал силами, уступающими силам своих противников.

Наступил резкий перелом в ходе кампании.

Главные армии воюющих сторон стояли неподвижно около Ольмюца и Брюнна, имея передовые посты в расстоянии одного перехода друг от друга.

С прибытием русской гвардии сила союзной армии возросла до 86 тысяч; в числе которых было около 15 тысяч слабо подготовленных австрийцев. Собранная с квартир армия стояла лагерем к югу от Ольмюца на сильной Ольшанской позиции. Материальное положение союзных войск было незавидным: чувствовался недостаток продовольствия, что усугублялось ужасной погодой; очевидец, граф П. А. Строганов, выражается сдержанно о степени этого недостатка, но авторитетные документы того времени определяют его как голод, причиной которого стала нераспорядительность австрийского правительства, не ожидавшего перенесения военных действий в Моравию. Наполеон имел у Брюнна около 50 тысяч войск; он мог усилить их через 2–3 дня до 73 тысяч, притянув корпус Бернадота и часть корпуса Даву. Французские войска, стоявшие на квартирах, были изобильно снабжены продовольствием благодаря реквизициям и контрибуции, наложенной на жителей занятых австрийских областей.

Исследователи кампании 1805 г. почти единогласно признают, что единственно правильным, целесообразным способом действий в этот период было терпеливое выжидание. Через несколько недель, с прибытием войск эрцгерцога Карла, Иоанна и Фердинанда, союзные силы удваивались; содействие Пруссии могло утроить силы коалиции. Лучшие русские генералы, с Кутузовым во главе, придерживались этих же соображений, зная из свежего опыта, что с полководческим гением Наполеона можно справиться лишь при безусловно подавляющем числе войск.

К сожалению, с прибытием в Ольмюц императоров Александра и Франца воинственные инстинкты молодых приближенных русского государя одержали верх над мнением опытных военных. Эти самонадеянные люди создали в императорской главной квартире излишне самоуверенное настроение, которого неохотно выслушиваемый Кутузов не поборол. К тому же их поддерживали и австрийцы; сознавая свое бессилие, австрийское правительство желало скорейшей развязки войны, и притом какой бы то ни было ценой. Фактически власть над армией ускользнула из рук Кутузова, и непосредственным руководителем операции сделался генерал-квартирмейстер его штаба Вейротер, сумевший, несмотря на свою бездарность, втереться в доверие к Александру.

12 ноября на военном совете было решено перейти в общее наступление против французов. Постановление совета развязывало руки Наполеону — для него отсрочка решительного столкновения грозила дурными последствиями. Его не могло не беспокоить двусмысленное поведение Пруссии; недостаточность сил не позволяла ему обрушиться на Ольшанскую позицию; он знал, что через 2–3 недели перевес в силах перейдет бесповоротно на сторону союзников. Надо было притворной уклончивостью увлечь их до того места, которое было наиболее выгодно для принятия боя французской армией.

15 ноября союзная армия двинулась из Ольшанского лагеря в пяти колоннах, причем центральная следовала по большой дороге из Ольмюца в Брюнн. На следующий день кавалерия союзников выбила небольшой конный отряд из Вишау. Было вообще замечено повсюду отступление неприятельских частей. Послав Даву и Бернадоту приказание спешить на соединение с армией, Наполеон, для выигрыша времени послал к императору Александру генерала Савари с просьбой свидания с русским государем. В ответ к Наполеону был отправлен генерал-адъютант князь Долгорукий. Последний держался с императором французов соответствующим посланцу русского монарха достоинством, но привез малодостоверные сведения о царящем во французских войсках унынии; нелишне при этом заметить, что свидание Наполеона с Долгоруким происходило во французской аванпостной цепи. Миссия князя Долгорукова окончательно закрепила намерение атаковать Наполеона. Вейротер, не имевший определенных сведений о силе противника и его расположении, вознамерился захватить потерявший уже значение путь отступления французской армии на Вену, ударив в ее правый фланг.

Вместо того чтобы идти к намеченной цели прямым путем на Брюнн, сочли необходимым нацелить армию по всем правилам линейной тактики, и 17 ноября союзная армия сошла с большой дороги влево; по невылазной грязи проселочных дорог она сделала опасное фланговое движение, пройдя за три дня 35–40 верст. Этот марш, совершенный чуть ли не на виду французской армии, лучше всякой измены обнаружил намерения Вейротера. Выжидая неподвижно за Гольдбахским ручьем, Наполеон таил замысел в удобную минуту выйти из-за Гольдбаха и самому ударить по союзникам.

Поле Аустерлицкого сражения представляет открытое холмистое пространство, подходящее, севернее большой Брюннской дороги, к лесистым отрогам Моравских гор; на западе оно окаймляется Гольдбахским ручьем, впадающим в Меницкое озеро; последнее вместе с озером Сачанским, р. Литавой и Раусницким ручьем ограничивают поле с юга и востока. Среди холмов над всей окружающей местностью выделяются Праценские высоты, разделенные оврагом, где лежит селение Працен, на две группы: северную и южную. Ряд селений: Тельниц, Сокольниц, Кобельниц, Шлапаниц, Беловиц, расположенных в довольно глубокой долине болотистого Гольдбаха, засаженного деревьями, заключают трудноодолимые теснины в виде плотин и мостов. Глинистая почва при оттепели, случившейся в день сражения, была вязкой, хотя в то же время на озерах держался все-таки слой льда.

19 ноября союзная армия подошла к полю сражения и расположилась на ночлег в окрестностях Аустерлица. Австрийский авангард Кинмайера — впереди Аугеста; 1-я колонна Дохтурова — 25 батальонов — между Аугестом и Гостиерадеком; 2-я колонна Ланжерона — 18 батальонов — и 3-я Пржибышевского — 17 батальонов — на Праценских высотах; 4-я Колловрата — 27 батальонов — за 3-й; 5-я князя Лихтенштейна — 57 эскадронов — частью впереди 2-й, частью левее 4-й; авангард князя Багратиона — 12 батальонов, 35 эскадронов — на большой Брюннской дороге; гвардия — 10 батальонов, 20 эскадронов, последний эшелон которой еще только двигался к Аустерлицу, бивакировала северо-западнее этого городка.

^{Аустерлицкое сражение 20 ноября 1805 г.}

Вейротер изготовил диспозицию для атаки противника. Напрасно Кутузов возражал, что диспозиция должна быть составлена лишь после тщательного изучения положения неприятеля. Поздно вечером она удостоилась утверждения, а после 11 часов ночи была прочитана по-немецки Вейротером начальникам колонн, собранным к Кутузову в Крженовиц. Согласно этому, местами малопонятному, документу, для главной атаки назначалось левое крыло под начальством графа Буксгевдена, состоявшее из 1, 2-й и 3-й колонн — почти половина всех сил; первоначальной целью действий указывалось форсирование Гольдбаха на участке Тельниц — Сокольниц; далее же предрешался 10-верстный обход правого фланга неприятеля до линии Шлапаниц — Турасский лес, находящейся в глубине неприятельского расположения; правое крыло армии князя Багратиона с присоединенной к нему 5-й колонной должно было держаться оборонительно и служить осью захождения для левого; 4-я колонна, при которой находился Кутузов, составляла в центре связь между крыльями, а отчасти и правый фланг главной атаки; относительно слабый резерв — гвардия великого князя Константина Павловича — был подкреплением правого крыла. Таким образом, устремляя главный удар в лишенный какого-либо значения правый фланг неприятеля, Вейротер растягивал верст на двенадцать фронт союзной армии, ослабляя ее центр и совершенно игнорируя возможность контратаки со стороны Наполеона. Войска получили неуклюжий русский перевод диспозиции чуть ли не в момент выступления с биваков.

^{Утро Аустерлицкого сражения (с картины Норье)}

Наполеон основал свой простой план предстоящего сражения на прорыве растянутого расположения союзников захватом Праценских высот. Накануне сражения он лично объяснил маршалам цели и задачи, возлагаемые на каждого из них в бою, а рано утром в день сражения дал им окончательные приказания. На правом фланге Наполеон полагал ограничиться пассивной обороной Гольдбахского ручья; нанесение главного удара на Праценские высоты было поручено корпусам Сульта и Бернадота с кавалерией Мюрата, резервом за ними служили гренадеры Удино и гвардия; корпус Сульта был еще ночью переведен на левый берег Гольдбаха; наконец, корпусу Ланна, на левом фланге, было приказано наступать против Багратиона. Для прочного обеспечения левого фланга, от которого отходил путь отступления на Брюнн, была укреплена и вооружена 18 орудиями высота Сантон, а занимавшему ее полку было приказано обороняться до последнего оставшегося в живых бойца.

Около 7 часов 20 ноября началось наступление союзников. Первыми вступили в дело три колонны Буксгевдена, которые оттеснили за Гольдбах французов, удержавшихся, однако, с прибытием Даву на высотах за ручьем.

Наполеон с восходом солнца уже стоял на Шлапаницкой высоте, окруженный маршалами и штабом; он наблюдал, как постепенно вершины Праценских высот, выступавшие из густого тумана, застилавшего все лощины, все более и более очищались от русских колонн, спускавшихся к Гольдбаху. Пехотные дивизии С.-Илера и Вандамма в полной готовности стояли у подножия высот, на которых должна была решиться участь дня. А на последних становилась в ружье и готовилась к выступлению 4-я колонна, при которой уже находился Кутузов. Один из бригадных командиров этой колонны, Берг, рассказывает, что он только в минуту подъема с бивака узнал о предстоящем сражении и что у людей даже не были заряжены ружья. Военный глазомер Кутузова сразу оценил важное значение командующих Праценских высот, и русский главнокомандующий медлил покинуть этот тактический ключ поля сражения. Подъехавший сюда со свитой Александр был удивлен, что здесь, в присутствии самого главнокомандующего, нарушена диспозиция. Государь, слегка упрекнув в этом Кутузова, приказал выступать, и около 9 часов авангард колонны, состоящий из двух батальонов Новгородского и батальона Апшеронского полков, сопровождаемый Милорадовичем, тронулся.

Низы были все еще застланы сплошным туманом; шли, как утверждает Ланжерон, без всякого охранения. Поэтому нельзя и удивляться, что головные наши батальоны по выходе из д. Працен были чуть ли не в упор встречены сильнейшим огнем передовых частей дивизии С.-Илера. Кутузов доносил впоследствии, что новгородцы «не держались нимало» и повернули назад. От безотчетной паники, как следствия внезапности неприятельской атаки, как известно, не застрахованы самые лучшие войска. Тем не менее благодаря распорядительности самого Кутузова, раненного при этом, и Милорадовича удалось водворить некоторый порядок.

Правее Працена, против Вандамма, построилась наша пехота, а левее — против дивизии С.-Илера — слабые батальоны австрийцев. Но колонны и С.-Илера, и особенно Вандамма неудержимо продвигались вперед, невзирая на отчаянные контратаки нашей пехоты, воодушевляемой Милорадовичем и дравшейся на глазах своего государя. Из удалившихся войск Буксгевдена связь с центром случайно сохранил Ланжерон благодаря тому, что, задержанная при выступлении кавалерией Лихтенштейна, его колонна растянулась и оказавшаяся в ее хвосте бригада графа Каменского 2-го могла быть направлена во фланг дивизии С.-Илера. Однако прибытие свежей бригады, как и вообще все усилия названных войск, не могли остановить французов; около 11 часов дня император Александр приказал начать отступление.

В эту-то минуту исход Аустерлицкого сражения и был решен не в пользу союзников. Исправить ошибку, т. е. отобрать у французов Праценские высоты, нельзя было при помощи войск цесаревича и Багратиона, имевших против себя корпуса Бернадота и Ланна со всей кавалерией Мюрата. «Спасение для союзников могло заключаться в том, — говорится в „Истории кавалергардов“, — если бы Буксгевден сообразил, что такое происходит в центре армии, понял бы, что против его трех корпусов у французов не может быть столько же войск, и, оставив одну из своих колонн против Даву, повернул бы остальные две на выручку своего центра. Но Буксгевден, будучи человеком весьма храбрым, был… человек надменный, упрямый и не одаренный способностями, самолюбивый, обидчивый, педант-немец, считавший, что раз он точно исполняет букву диспозиции, то ставит себя вне ответственности.»

Так, говоря словами той же «Истории», и случилось то, что в то время, как союзники были заняты «маршированием» по вейротеровской диспозиции, орлы наполеоновских полков через туман, расстилавшийся над Гольдбахом, перенеслись на освещенные «аустерлицким» солнцем высоты Працена и в этой одной точке оказались властителями всего обширного Аустерлицкого поля сражения.

^{Цесаревич Константин Павлович}

Гвардия, под командованием цесаревича Константина Павловича, построилась в боевой порядок, заняв двумя батальонами д. Блазовиц. Около 9 часов утра, однако, эти батальоны были вытеснены из селения, но на французов лихо бросились в атаку лейб-уланы, шедшие в голове приближавшейся слева 5-й колонны. Попытка цесаревича двинуться к Працену не удалась, приведя к довольно ожесточенным схваткам с пехотными дивизиями Вандамма и Риво, причем наша конная гвардия во время атаки на пехоту Вандамма отбила орла 4-го линейного полка и пронеслась до холма, на котором стоял Наполеон, вырученный из опасности контратакой своих мамелюков. Цесаревич начал отступать к Аустерлицу и приказал только что подошедшим кавалергардскому полку и лейб-казакам прикрыть переход своей пехоты через ручей. Против кавалергардов пущена была последняя часть гвардейской кавалерии Наполеона; конноартиллерийская рота полковника — Костенецкого отходила отстреливаясь; французы не решились преследовать нашу гвардию по эту сторону Раусницкого ручья.

На правом крыле князь Багратион под давлением сомнений, возникших в нем после прочтения диспозиции Вейротера, неохотно вел бой. Когда гвардия и кавалерия Лихтенштейна отошли за Раусницкий ручей и Ланн начал обходить с левого фланга наши войска, Багратион шаг за шагом, с обычным для него хладнокровием, стал отходить к Аустерлицу.

С захватом Праценских высот неприятель очутился в тылу войск Буксгевдена. Наполеон, приказав Даву перейти в наступление, направил во фланг и тыл левого крыла союзной армии большую часть корпуса Сульта, поддержанную гренадерами и гвардией. Буксгевден получил приказание отступать, посланное ему Кутузовым одновременно с оставлением последним Праценских высот, но исполнение этого приказания со стороны командующего левым крылом последовало только около часа пополудни, когда французы уже двинулись в тыл 2-й и 3-й колонн, в чем главным образом и надо видеть причину того, что Аустерлицкое поражение приняло для союзников характер бедствия. Колонна Пржибышевского, окруженная неприятелем, была почти уничтожена; колоннам же Дохтурова и Ланжерона удалось начать отступление. У Аугеста успели перейти через Литаву лишь два батальона Буксгевдена и Ланжерона.

^{Сражение при Аустерлице}

Поломка моста и захват селения дивизией Вандамма заставил остальные войска союзников, под умелым руководством храброго Дохтурова, оказавшегося здесь старшим, повернуть и искать пути отступления через теснины между озерами. Хладнокровие Дохтурова, а также мужество Новоингерманландского полка способствовали успехам в трудном деле движения по узким гатям, хотя поломка мостов и взрыв зарядного ящика сильно затрудняли последнее. Когда же гвардейская артиллерия Наполеона с высот у Аугеста стала громить столпившиеся на плотинах войска, то люди с орудиями бросились на лед Сачанского озера; последний стал проваливаться, и озеро поглотило людей, лошадей, пушки… Остатки колонн Дохтурова и Ланжерона ночью достигли Нейдорфа.

Союзники потеряли под Аустерлицем до 27 тысяч человек и свыше 150 орудий; потеря французов показывается по-разному — от 8 до 12 тысяч, число русских знамен, утраченных в сражении, доводимое историками до 30, должно быть, на основании сведений наших архивов, сокращено до 2–3, остальные были спасены солдатами.

^{Императрица Елизавета Алексеевна (с портрета В. Л. Боровиковского)}

Наполеон считал Аустерлицкое сражение одним из лучших в ряду им разыгранных; здесь, как он говорил, шансы успеха были наименее сомнительны. Наоборот, в отношении союзников оно метко названо Бюловым «странным событием». В истории же военного искусства сражение под Аустерлицем всегда будет служить примером, в котором ярко противопоставляются: единоначалие — многоначалию, исключительно реальные основы в замысле сражения у Наполеона — догадкам и предвзятым идеям Вейротера, простота сильного внезапного удара на решительную точку — расплывчатой, бессвязной атаке на 12-верстовом фронте, твердое управление боем — необъединенным усилиям частных начальников, короче, обдуманное до возможных пределов человеческого предвидения сражение — с одной стороны, и случайный, неизбежно хаотического характера бой — с другой.

21 ноября союзная армия собралась в Чейче, 22-го она прикрылась р. Моравой и достигла Голича. Надобности в преследовании ее не оказалось: было заключено перемирие с условием, что русская армия покинет австрийские пределы. Император Александр, не разделяя взгляда своего союзника на безнадежность положения, тем не менее повелел своей армии немедленно идти через Кашау, Эпериеш, Львов к Радзивилову, куда она и прибыла 26 декабря.

Коалиция рушилась… Ближайшим следствием этого у нас было сильнейшее и справедливое раздражение против австрийцев. Императрица Елизавета Алексеевна в письмах к своей матери называет их «трусами, предателями»; считает, что слово «австриец» омерзительно звучит для всякого русского…

Кампания 1806/07 г.

Из держав третьей коалиции удар, разразившийся при Аустерлице, обрушился главным образом на Австрию. Что касается России, то Аустерлиц был лишь облаком, слегка затмившим славу русского оружия, но облако это быстро рассеялось. Англия даже еще более упрочила свое господство на морях, уничтожив французский флот у Трафальгара. Но зато ореол Аустерлицкой победы сообщил и властительной политике Наполеона еще более гигантский размах. Летом 1806 г. Лагарп пишет императору Александру о Наполеоне: «Ваш неприятель никогда не откажется искренно от своих гигантских видов; он слишком подался вперед, чтобы отступить… Когда… у него все готово… он устремляется с быстротою молнии…» На этот раз объектом воинственного устремления Наполеона оказалась Пруссия, увлекшая Россию в новую борьбу с Францией.

Пруссия не только не настояла на своих требованиях, посланных Наполеону в ноябре 1805 г., но и пришла к неожиданному результату — заключению между ею и Францией союза, в «залог» которого берлинский двор получил Ганновер — опасный дар, могущий лишить Пруссию в случае нужды поддержки Англии. В июне 1806 г., из южногерманских государств был образован Рейнский союз — полувассальная Франции федерация, дававшая в распоряжение Наполеона до 60 тысяч войск. Создание Рейнского союза ставило Пруссию в беспомощное положение, особенно, если принять во внимание, что «великая» армия после австрийского похода продолжала занимать южную Германию, висела дамокловым мечом над юго-западными областями Пруссии.

Тогда, в защиту непрерывно попираемого Наполеоном достоинства монархии Гогенцоллернов, в недрах последней поднялась волна патриотического воодушевления, которая в конце концов заставила вялого и упрямого Фридриха Вильгельма III расстаться с сомнительно выгодной, но бесспорно унизительной политикой пресловутого нейтралитета. Подъем воинственных страстей населения был так велик, что, сделав неизбежной войну с Францией, он толкнул Пруссию на опрометчивый шаг — начать военные действия ранее, чем она могла заручиться фактическим содействием России, единственной державы, куда только и мог обратиться за помощью прусский король.

На подготовку к походу русской армии, однако, требовалось не менее трех месяцев, и русские войска могли прибыть в Пруссию никак не ранее ноября.

В конце июля 1806 г. в Берлине было получено известие о намерении Наполеона отнять Ганновер у Пруссии и, с целью дать удовлетворительное для Франции направление переговорам о мире с Англией, возвратить названную область английскому королю. Весть эта переполнила чашу терпения, и 28 июля Фридрих Вильгельм приказал поставить армию на военное положение. Отправка 13 сентября к Наполеону требования о выводе французских войск из Южной Германии ускорила развязку ко вреду пруссаков. В ответ на вызывающий шаг Наполеон, не любивший выпускать инициативу из своих рук, двинул к р. Заале стоявшие наготове в долине Майна семь корпусов, кавалерию Мюрата, гвардию и баварские войска, всего 190 тысяч. Великий полководец полагал, что прусская армия представляет собой весьма серьезного противника, но, как показали события, он преувеличил боеспособность пруссаков. Прусская армия и вообще вся военная система Пруссии мертвенно застыли в формах, завещанных Фридрихом Великим; прусские войска во многом отстали от требований времени; победы Суворова и Наполеона не возбудили здесь даже любопытства; самонадеянность прусского офицерства не имела пределов; генералы были дряхлы; еще существовали такие пережитки старины, как вербовка, палочная дисциплина.

В один и тот же день, 2 октября, на двух смежных полях сражений, под Йеной и Ауэрштедтом, прусская армия была разгромлена французами. Наполеон начал тотчас энергичное преследование. Веденное быстро, непрерывно, неотвязчиво до берегов Балтийского моря, оно сокрушило военное могущество Пруссии. Насколько силен был воинственный азарт перед войной, настолько же был велик всеобщий упадок нравственных сил в прусских войсках теперь; победоносный марш великой армии через всю Пруссию сопровождался позорными капитуляциями сильных прусских отрядов, целым рядом постыдных, почти без сопротивления, сдач крепостей перед незначительными французскими силами. От этого погрома у прусского правительства уцелели лишь около 15 тысяч полевых войск и несколько крепостей по Одеру и Висле. Вот при каких обстоятельствах 22 октября 1806 г. первые русские войска, назначаемые в помощь Пруссии, перешли нашу границу у Гродно.

Для предстоящей кампании против Наполеона у нас было мобилизовано около 120 тысяч солдат, которые и составили так называемую заграничную армию; большего числа не желали и в Берлине, опасаясь затруднений в продовольствии армии на театре войны. После полного поражения пруссаков неприятель мог угрожать границам России, и явилась необходимость обратиться к мере чрезвычайной — созыву временного ополчения, или милиции: 18 так называемых батальонов милиции приняли участие в весеннем походе 1807 г., а около 250 тысяч ополченцев были оставлены на службе в качестве запаса действующей армии.

Поход 1805 г. не остался без влияния на усовершенствование русских войск; немногое, сделанное в этом направлении, не могло, за краткостью времени, прочно укорениться в армии, но, во всяком случае, было свежей струей в деле боевого устройства войск. Учреждением постоянных дивизий раз навсегда было покончено в нашей армии с импровизированными высшими войсковыми соединениями, присущими организации войск в XVIII в. и страдавшими отсутствием достаточной внутренней спайки между отдельными частями. Дивизии имели разнообразную силу — среднюю 1060 штыков, 2700 сабель, 54 полевых орудия, — но заключали в себе все рода войск: примерно 6–7 пехотных полков, 4–5 кавалерийских полков с казаками, 4–6 рот батарейной, или тяжелой, легкой и конной артиллерии, пионерскую роту. Полевая артиллерия взамен батальонов и полков была переформирована в бригады; к каждой дивизии назначалась своя артиллерийская бригада, чем достигалась осознанная по необходимости органическая связь между пехотой и артиллерией.

В кампании 1806/07 г. наша артиллерия явила своими действиями образцы рационального употребления этого рода оружия в бою. Наши артиллерийские роты своей искусной стрельбой, подвижностью, массовым расположением орудий на позиции нередко влияли самым чувствительным образом на ход сражения. Массирование артиллерии, как известно, впоследствии стало излюбленным приемом у Наполеона. Конница не отставала на полях сражения от блестящих примеров кампании 1805 г.; в войну 1806/07 г. она проявила себя, кроме того, действиями малой войны. В тяжелые походы 1806/07 г., когда Наполеон испытал первые неудачи, русская пехота обнаружила то же высокое напряжение упорства и стойкости в бою, с которыми французы уже были знакомы.

Заграничная армия состояла из двух вспомогательных корпусов: один, силой до 60 тысяч, в составе четырех дивизий, под начальством Бенигсена, и другой — около 40 тысяч, также из четырех дивизий, — под командой графа Буксгевдена; последний корпус, составленный из войск, пострадавших под Аустерлицем, изготовился к походу недели на три позже первого. Кроме того, у Брест-Литовска собирался корпус Эссена 1-го, около 22 тысяч, в составе двух дивизий.

Главнокомандующим был назначен престарелый фельдмаршал граф Каменский, с боевой репутацией, утвердившейся в екатерининскую эпоху, и тогда же омрачивший свою карьеру крутостью и даже жестокостью своего нрава. Каменский, выбранный под давлением Москвы, не оправдал возлагавшихся на него надежд: за 10-летнее пребывание в отставке фельдмаршал отстал от службы, а годы сделали свою разрушительную работу над его моральными и физическими силами.

«…Ничего не вижу; ездить верхом почти не могу… мест на ландкартах отыскивать совсем не могу, а земли не знаю… малейшую часть переписки, в шести бумагах состоящую… долго выдерживать не могу. Подписываю, не знаю что», — доносил государю граф Каменский. Фельдмаршал страдал довольно обычным недостатком старости — недоверчивостью; отсюда занятия вроде самоличного отправления пакетов, собственноручного составления ничего не значащих бумаг и т. п. Бессильный в соображениях, составлявших обязательный для него как главнокомандующего круг деятельности, Каменский за семидневное свое пребывание при армии внес большую путаницу в распоряжения главной квартиры.

Театром действий для русской армии в 1806/07 г. служили провинция Восточная Пруссия, а также пространство между Вислой, Наревом и германской границей. Южная часть театра, где произошли осенние операции, — бедная страна, с труднопроходимыми лесами, с малым числом дорог, на которых осенью, вследствие невылазной грязи, застревали артиллерия и обозы. В северной части театра — районе зимнего и весеннего походов — дорог больше, и они в лучшем состоянии. Важнейшим пунктом был Кёнигсберг.

До прибытия графа Каменского Бенигсен распоряжался самостоятельно; ему был подчинен 14-тысячный корпус прусских войск Лестока; крепости Данциг, Грауденц, Торн, Пилау были заняты особыми прусскими гарнизонами. Было решено попытаться задержать наступление Наполеона на линии р. Вислы, для чего Бенигсен, расположив свои главные силы в Пултуске, выдвинул к Висле передовые отряды: Седморацкого — к предместью Варшавы, Праге; Барклая-де-Толли — к Плоцку, и Лестока — к Торну. Против 74-тысячных русско-прусских войск, растянутых на 350 верст, Наполеон сначала двинул группу корпусов в 80 тысяч, а затем, с подходом прочих, вторую — также в 80 тысяч. Но 19 ноября, когда корпус Буксгевдена приближался к Остроленке, русские из-за оплошности Седморацкого, очистившего без единого выстрела Прагу, потеряли линию Вислы.

Передовые корпуса французской армии Даву и Ланна утвердились на правом ее берегу; около того же времени Ней овладел переправами у Торна, а Сульт и Ожро готовились к переправе у Плоцка. Усилив мостовыми укреплениями переправы, Наполеон создал из Вислы исходную базу для своих операций; тогда же он стал манить поляков возрождением их независимости и воспользовался вновь набранными польскими войсками для занятия сильных тет-де-понов на Висле. Организовав основу для предстоящих действий, он, пользуясь разобщенным положением русских и пруссаков, поставил себе задачей: левым крылом армии — группой войск Бернадота, ударив в промежуток Торн — Страсбург, отделить пруссаков от русских; правой же группой, под своим личным начальством, обойти русских слева и, захватив переправу у Пултуска, припереть их к р. Нарев.

Бенигсен, в свою очередь, лишившись Вислы, предполагал собрать свои силы у Пултуска и склонил Буксгевдена сблизить сюда же и его корпус. 7 декабря вступил в командование армией граф Каменский. Он тотчас же нарушил целесообразные расчеты Бенигсена, заменив планируемое последним сосредоточенное расположение у Пултуска кордоном дивизий по р. Вкре. Двинув корпус Бенигсена к этой реке, фельдмаршал направил правее, через Маков и Голымин, две дивизии из корпуса Буксгевдена; другие же две дивизии этого корпуса были стянуты левее, к Попову, для обеспечения связи с корпусом Эссена 1-го, которому было приказано выступить из Бреста на соединение с армией.

^{Театр военных действий кампании 1806–1807 гг.}

Невзирая, однако, на столь малоискусные распоряжения Каменского, Наполеону не удалось нанести русской армии задуманного им удара.

11 декабря были атакованы французами авангарды корпуса Бенигсена на р. Вкре: Барклая-де-Толли — у Сохочина и Колозомба и графа Остермана-Толстого — у Чарнова.

Авангард Барклая-де-Толли подвергся атаке корпуса Ожро. Уступая в силах противнику, войска наши трижды останавливали попытку французов перейти реку; Барклай приказал начать отступление только тогда, когда был замечен обход неприятеля слева.

Не менее упорно защищал в тот же день переправу у Чарнова и граф Остерман, имевший до 5 тысяч воинов. Ему пришлось отбиваться от корпуса Даву, усиленного затем войсками Ланна, гвардией и кавалерией Мюрата, руководимых самим Наполеоном. Даву еще ранее успел навести мосты на Вкре и Нареве, а главное, занять остров в устье Вкры, что сокращало переправу через реку. Не будучи в состоянии сбить Даву с правого берега реки, Остерман решился зато возможно более затруднить выход французов на левый берег; он занял сильную позицию на возвышенностях, правый фланг которой обеспечивался Вкрой, у Помеховского моста, а левый — Наревом, у Чарнова. Позиция имела несоразмерное силам Остермана протяжение по фронту, около 3 верст, и требовала для своей обороны особой стойкости войск. Наполеон, произведя разведку, повел главную атаку дивизией Морана на Чарново, а в то же время дивизия Гюденя вела демонстративную — на Помехово. В сумерки французы частью по мосту, частью на лодках и паромах начали переправу. Три атаки противника на нашу позицию были отбиты картечью и штыками. «Никогда ночной бой не был разыгран в таком порядке, с такой точностью и смелостью [как под Чарновом]», — пишет про наши войска даже далеко не расположенный к русским Тьер [60]. Остерман, узнав от пленных, что против него сосредоточены почти в восемь раз большие силы с Наполеоном во главе, приказал начать отступление, во время которого наши произвели троекратные контратаки. Отчаянная оборона нашего авангарда заставила наконец французов прекратить атаки. Совершенно правильно оценив общее положение дел, Остерман понял, что потеря переправы у Пултуска может поставить нашу армию в критическое положение. Поэтому, отходя к Насельску, он послал генералу Багговуту, стоявшему с авангардом у Зегржа и ему не подчиненному, приказание спешить к Пултуску.

Доблестные действия наших авангардов задержали французов по крайней мере на 10 часов, а распорядительность частных начальников сохранила для нас Пултускскую переправу.

В ночь на 13 декабря получено было известие о приближении французов к Пултуску — это был корпус Ланна. Приказания Каменского о стягивании всех войск к Пултуску указывали на то, что фельдмаршал решился принять бой у последнего пункта. Но непосильная, без нужды лихорадочная деятельность последних дней окончательно надломила силы престарелого предводителя русской армии. Сложив в эту ночь звание главнокомандующего и выехав из армии, он доносил императору Александру: «…Нашел себя не схожим на себя: нет той резолюции, нет того терпения к трудам и времени, а более всего нет прежних глаз…» Граф Каменский передал командование армией старшему после себя, граф Буксгевдену, причем последнее приказание им отданное, — отступать к нашим границам, — отменяло ранее намеченный им план о встрече Наполеона у Пултуска. С отъездом фельдмаршала управление армией только номинально перешло к Буксгевдену, по существу же в армии наступило двоевластие, так как Бенигсен, во-первых, стремился, с риском для себя, освободиться от подчинения Буксгевдену и, во-вторых, не исполнил последнего приказания Каменского, а принял смелое решение вступить с Наполеоном в сражение у Пултуска.

Непролазная грязь, замедлявшая в высшей степени всякие передвижения и доставку сведений; трудность разведок на закрытой и пересеченной местности; блуждание русских колонн вследствие перекрещивающихся приказаний Каменского — таковы неблагоприятные обстоятельства, послужившие причинами редко встречавшегося в боевой практике Наполеона случая, что он не мог разобраться в обстановке; простояв 13 декабря в Насельске, он все-таки сделал ошибку, предположив, что наши главные силы сосредоточены у Голымина, а не у Пултуска. Соответственно этому, направив Ланна для захвата Пултусской переправы, Наполеон двинул главные свои силы на север и несколько западнее линии р. Нарев.

^{Пултусское сражение 14 декабря 1806 г.}

Позиция, избранная Бенигсеном на 14 декабря, была расположена к юго-западу от Пултуска, на высоте, отлого спускающейся в том же направлении к стороне противника и ограниченной на востоке р. Наревом и крутыми обрывами его правого берега. Подступы к позиции скрывались лесом, подходящим версты на полторы к ее фронту. Топкая почва сильно затрудняла передвижение войск, особенно артиллерии. Корпус Бенигсена, численностью до 45 тысяч, расположился для обороны в следующем порядке: пехота построилась между Мошинским лесом и Пултуском в две линии, имея в первой семь полков, во второй — шесть и слабый резерв в один полк и два батальона; правой половиной расположения командовал Сакен, левой — Остерман; Мошинский лес был занят особым отрядом Барклая-де-Толли, силой в пять пехотных полков с несколькими эскадронами, а впереди Пултуска стоял отдельный отряд Багговута, состоящий из 10 батальонов с несколькими эскадронами; на одной высоте с этими отрядами развернулась кавалерия, впереди которой были рассыпаны казаки.

Утром 14 декабря к нашей позиции подошел корпус Ланна, силой до 20 тысяч; около 11 часов французы повели одновременную атаку на обе наши передовые позиции на флангах. Багговут встретил атаку дивизии Сюше контратакой; при поддержке, направленной сюда с главной позиции, Багговут успешно отбил атаку неприятеля, сильно при этом пострадавшего от огня нашей артиллерии. С неменьшим успехом была отражена Барклаем-де-Толли атака на Мошинский лес. Тогда Ланн приостановил наступление, ожидая прибытия дивизии, направленной сюда Наполеоном, и ограничился лишь канонадой.

Около 8 часов вечера подошедшая дивизия Дольтонна ворвалась в селение Мошин. Воспользовавшись этим, Ланн снова повел атаку против Сакена, приказав Сюше возобновить удар против Остермана. Бенигсен, узнав о подходе к французам подкрепления, лично приказал Барклаю и Сакену переменить фронт правым флангом назад и усилил их артиллерией. Оценив значение промежутка между дивизией Дольтонна и остальными войсками Ланна, ослабляющего боевую линию неприятеля, он приказал перейти в общее наступление. С резервом и 20 эскадронами Бенигсен двинулся в указанный промежуток, и кавалерия произвела ряд блестящих атак во фланг французам; в то же время Барклай и Остерман остановили напор неприятеля. Считая атаку Ланна бесповоротно отбитой, Бенигсен, однако, из-за ночной темноты и вьюги не преследовал французов; мало того, он вынужден был тотчас же отступить на север, чтобы не быть обойденным главными силами Наполеона, бывшими в этот день у Голымина. Приписав себе вполне справедливо победу над Ланном, Бенигсен был не прав, утверждая в реляции, что он отбил атаки самого Наполеона.

В тот же день главные силы французской армии атаковали у Голымина сравнительно небольшой, в 10–12 тысяч, сборный отряд князя Голицына, образовавшийся случайно из полков разных дивизий, частью блуждавших со времени отступления от р. Вкры вследствие противоречивости приказаний графа Каменского, частью отрезанных от своих дивизий при наступлении французов в северном направлении; во время боя подошли еще отряды подобного же происхождения. Желая сделать остановку для войск, донельзя утомленных, князь Голицын вынужденно должен был занять впереди Голымина позицию, прикрытую излучиной болотистой речки; лес на левом фланге был занят Костромским пехотным полком под командованием князя Щербатова.

Борьба небольшого нашего отряда с превосходящими силами противника могла окончиться для князя Голицына сравнительно благополучно лишь потому, что невылазная грязь, замедлявшая движение французов, принудила Наполеона вводить свои войска в бой по частям, по мере их подхода, причем большая часть французской артиллерии, завязшая в грязи, осталась назади.

Между тем, в 15 верстах от Голымина и Пултуска, в Макове, стоял неподвижно и безучастно граф Буксгевден с дивизией Тучкова. Нельзя отрицать, что происшедший в этот день переход власти над армией, осложненный самовольством Бенигсена, затруднял ориентирование Буксгевдена; но нельзя не признать и того, что бездействие в Макове еще лишний раз свидетельствовало об узости военного кругозора Буксгевдена. «Стоять без дела, — говорит Леер[61], — когда нет специально данного поручения, слышать выстрелы в 15 верстах и не идти на выручку, это дело преступное на войне.»

Задуманное Наполеоном окружение русской армии не удалось. Весь результат осеннего похода свелся для него лишь к тому, что, оттеснив русских на север, он мог с большей безопасностью расположить свою армию на квартирах. Французская армия заняла обширный, около 200 верст по фронту, квартирный район Варшава — Пултуск — Голымин— Млава — Остероде. Она сильно нуждалась в отдыхе, ибо была до чрезвычайности истощена последними движениями; в оттепель при глинистом грунте грязь была так велика, что однажды на прохождение 11 верст потребовалось 13 часов. Кроме дурной погоды, было и другое зло, способствовавшее появлению в доселе безупречных войсках Наполеона признаков деморализации. Реквизиции ничего не давали, а подвоз жизненных припасов из магазинов был почти невозможен. Наследный принц Баденский, предпринявший с Наполеоном поход в 1806 г., говорит в своем дневнике, что голод был неизменным спутником великой армии и что здесь последняя стала впервые выражать недовольствие. Храбрые воины привыкли к усталости и опасностям, но не к продолжительным лишениям. Упадок дисциплины был несомненный. Фукар рассказывает, как 14 декабря на биваке 10-го полка солдаты кричали проезжавшему Наполеону по-польски «chleba», на что находчивый император на том же языке отвечал им «niema».

В равной мере страдали и русские войска от ненастья, и от дурных дорог, и от недостатка продовольствия. Несмотря на одно из драгоценнейших качеств русского солдата — сына суровой природы и жизни — безропотность, в армии все-таки появились бродяжничество, случаи грабежа; особенно наблюдались непорядки в корпусе Бенигсена, который был слабым строевым начальником и не отличался достаточной заботливостью о нуждах солдата. При таких обстоятельствах отход армии 28 декабря к Тыкочину, где можно было воспользоваться запасами имеющихся там магазинов, оказался более чем уместным.

Между тем создавшееся в верху армии разноначалие, или, точнее, безначалие, могло грозить большими бедами в будущем. Бенигсен вел непозволительную игру, в которой становиться на его сторону ни в коем случае не приходится, но все-таки надо сказать, что разрешение командного кризиса в армии предпочтением Буксгевдену несравненно более способного Бенигсена было весьма удачным; последний, щедро награжденный за победу под Пултуском, и был назначен главнокомандующим; Буксгевден был отозван. Указ об этом получен был 31 декабря 1806 г., на марше армии в Восточную Пруссию, куда, согласно постановлению военного совета от 20 декабря, переносились наши операции.

Современники ценили в Бенигсене его ум и способности, о чем свидетельствуют его смелые и искусные замыслы. Но замыслы без умелого и настойчивого исполнения остаются только замыслами, и, поддававшийся попеременной смене надежд, сомнений и колебаний, Бенигсен не обладал в надлежащей мере важнейшим военным качеством — твердостью характера. Оттого в итоге его полководческой деятельности в 1806/07 г. мы видим лишь отбитие ударов Наполеона; его наступательные предприятия обыкновенно замирали или, как случилось под Фридландом, приводили даже к поражению.

Располагая корпусами Эссена 1-го и Лестока (до 107 тысяч войск), Бенигсен перешел к активным действиям. Он вознамерился, оставив для обеспечения своих сообщений Эссена 1-го и одну из дивизий в долине Нарева, двинуться, под прикрытием лесов и озер, к Нижней Висле, разбить по частям левофланговые корпуса Наполеона — Нея и Бернадота, освободить Грауденц от обложения и, угрожая сообщениям Наполеона, быть может, заставить последнего начать отступление от Варшавы. Наступательные операции зимнего похода русской армии, однако, окончились обороной у Прёйсиш-Эйлау.

4 января 1807 г. русская армия двинулась из Бялы на запад. 8 января, в то время когда главная квартира Бенигсена достигла Ресселя, корпус Нея, выдвинутый слишком вперед и оказавшийся всего в одном переходе, легко мог быть атакован всеми нашими силами; но по бездействию Бенигсена этого не случилось. Другой французский корпус, Бернадота, сильно разбросанный, был предупрежден Неем о появлении русских. Бернадот тотчас же начал сосредоточивать свои войска, что ему и удалось благодаря тому, что 12 января Бенигсен, ожидая, в силу оказавшихся впоследствии ложными слухов, нападения Наполеона, пропустил и здесь удобный случай разбить хотя бы часть корпуса Бернадота.

После безрезультатного и недостаточно быстрого марша — за девять дней было сделано по уже подмерзшим дорогам 120 верст — в операции русской армии наступил перелом. Наш главнокомандующий изменил фронт армии, доселе обращенный к западу, на юг, так как не подлежало сомнению, что Наполеон снимет свои войска с квартир, чтобы броситься против русских. С переменой фронта армии Бенигсен поставил себе целью прикрыть Кёнигсберг и доступы к русской границе.

В течение почти 10 дней Наполеону оставалось неизвестным о фланговом движении нашей армии, и, отдавая 15 января приказ о подъеме с квартир своих войск, он не знал, что русские уже стоят лицом на юг. Полагая, что Бенигсен продолжает движение на запад, Наполеон задается целью демонстрациями Бернадота завлечь русскую армию возможно далее в этом направлении и, быстро притянув последнего к собранной тем временем армии, ударить в левый фланг русских; отрезав, таким образом, от России армию Бенигсена, Наполеон предполагал отбросить ее к морю или Нижней Висле. Местом сосредоточения французской армии был избран Алленштейн, куда к корпусу Сульта справа и слева должны были примкнуть прочие корпуса; Бернадоту было указано медленным отступлением, даже до Торна, увлекать Бенигсена, а затем форсированным маршем спешить на присоединение к армии; ввиду важной роли Бернадота 19 января ему были отправлены новые инструкции с приложением к ним, для лучшего ориентирования маршала, всего операционного плана Наполеона.

Разъезд Елизаветградского гусарского полка захватил молодого французского офицера с этими важными бумагами и доставил его в Лебау, к стоявшему здесь с авангардом князю Багратиону, недавно прибывшему в армию. Багратион, переслав захваченное главнокомандующему и уяснив себе общее положение дел, во-первых, для сближения с армией отошел несколько назад и, во-вторых, поручил полковнику Юрковскому, атаковав передовые посты Бернадота, показать последнему настойчивость нашего преследования, а затем быстро отойти к авангарду. Бернадот все глубже и глубже отступал к Торну.

Опасное положение нашей армии становилось очевидным. Через три дня Бенигсену удалось сосредоточить армию на позиции у Янкова; сюда же подошли авангарды Багратиона и Барклая, и только прусский корпус Лестока еще держался отдельно. Велико было удивление Наполеона, когда он, неожиданно для себя, нашел русскую армию в Янкове; его силы даже еще не были сосредоточены. Поэтому пока, ввиду подготовки предстоящей атаки русских, было решено ограничиться лишь занятием переправы на р. Алле у Бергфрида. После упорного боя Бергфридская переправа осталась за французами. Ночью русский главнокомандующий, получив известие от Лестока, что он не может прибыть в Янково, немедленно выступил на север тремя колоннами, прикрываясь тремя арьергардами — Маркова, Барклая-де-Толли, Багговута, — бывшими под общим начальством князя Багратиона.

Утром 23 января, когда подошли корпуса Нея и Ожро, Наполеон увидел исчезновение нашей армии с Янковской позиции. Располагая превосходством сил, Наполеон начал фронтальное преследование русской армии; но, стремясь, с одной стороны, отрезать русских от р. Преголи, а с другой — помешать соединению с ними прусского корпуса Лестока, он для достижения первой цели направил правым берегом р. Алле корпус Даву, а исполнение второй задачи поручил корпусу Нея с кавалерией Лассаля, направленному по левому берегу р. Пассарги.

Искусное, настойчивое и решительное преследование французами противника вплоть до 27 января, на протяжении 70 верст, встретило не менее искусное и стойкое сопротивление русских арьергардов, руководство которыми находилось в умелых руках Багратиона и Барклая. В эти четыре дня ночных маршей, делавшихся особенно тяжелыми вследствие нераспорядительности при их организации, русским войскам потребовалось проявить необычайное напряжение и самоотвержение. «Нужно обладать русским здоровьем и терпением, — говорил один из участников этих маршей, — чтобы все это переносить… Бедный солдат ползет как привидение и, опираясь на своего соседа, засыпает на ходу… все это отступление представляется мне скорее сном, чем действительностью. Наш солдат в этом отношении обладает таким терпением… которое превосходит всякую философию».

Тяжелым был для войск Багратиона бой 24 января. Почти с 7 часов утра французы яростно ломились вперед. Багратион, считавший вопросом чести арьергарда «не отдать неприятелю ни повозки, ни колеса», отбивая отчаянные атаки и искусно маневрируя, привел отряд на ночлег лишь в 11 часов вечера, преодолев за этот день с непрерывным боем 28 верст.

25 января Бенигсен начал стягивать армию на позиции у Ландсберга; на этот раз обязанность прикрыть построение армии была возложена на 5-тысячный арьергард Барклая-де-Толли, которому, невзирая на подавляющие силы противника, было приказано во что бы то ни стало удержать французов. Построив пехоту на возвышенности впереди с. Гофа, Барклай выслал к мосту Изюмских гусар. Известие о том, что на поле сражения присутствует Наполеон, способное на иного навести панику, нисколько не поколебало хладнокровия Барклая, про которого сложилась солдатская поговорка: «Поглядя на Барклая, и страх не берет». Французы стали обходить наш арьергард с флангов пехотой, а драгуны Груши с фронта смяли наших гусар. На выручку последних двинулся Костромской мушкетерский полк; три отчаянные атаки французов были одна за другой блестяще отбиты полком, и ободрившиеся гусары опрокинули неприятельских драгун. Тогда Мюрат бросил в атаку целую кирасирскую дивизию Опу. Французские латники вновь смяли гусар, перемешались с ними и начали рубить костромичей. «Я имел прискорбие, — пишет Барклай, — видеть почти совершенную гибель сего бесподобного полка». Неудачи сильно отразились на нашем арьергарде, и он с трудом прошел Гоф. На новой позиции Барклай нашел поддержку, высланную Бенигсеном, но был к вечеру сбит, и только темнота да подоспевшие лейб-кирасиры и орденцы спасли арьергард.

Бенигсен двинул всю армию в одной колонне к Прёйсиш-Эйлау. У Ландсберга был оставлен арьергард князя Багратиона. В эти минуты величайшей опасности, в трех верстах от сильнейшего противника, «князь Петр» шутил более обыкновенного и терпеливо ждал до 7 часов утра 26 января окончания вытягивания армии. В восьмом часу Багратион двинулся вслед за нею и благополучно дошел с арьергардом до опушки Грюнгефкенского леса. Багратион занял позицию между замерзшими озерами Тенкнитенским и Вашкейтенским; город Эйлау — наш тыл — был занят отрядом Барклая. Упорное сопротивление русских заставило Мюрата выждать подхода пехоты, и когда около 2 часов дня подошли головные части Сульта и Ожро, была возобновлена атака нашей позиции с обходом ее по льду Тенкнитенского озера, но французы были отбиты. С разрешения Бенигсена Багратион отвел свой отряд через город, и подошедшая пехота Сульта долго не могла ворваться в Эйлау благодаря упорству наших егерей. В городе они продолжали бой за каждое строение, тогда и был тяжело ранен Барклай-де-Толли. Уже Багратион хотел вывести отряд Барклая из города, как Бенигсен приказал вновь овладеть Эйлау. Сойдя с коня, Багратион повел наши колонны, которые ворвались в город. Однако уже в 11 часов вечера, по невыясненной достаточно причине, мы очистили Прёйсиш-Эйлау.

^{Сражение при Прёйсиш-Эйлау (с картины Звебеха)}

Наполеон, заняв город корпусом Сульта, выдвинул влево кавалерийскую дивизию Лассаля, вправо — драгунскую Мильо и эшелонировал остальные войска за городом. Бенигсен решился на генеральное сражение. При тяжелых маршах армия таяла, оставляя отсталых в таком количестве, что остановка делалась положительно необходимой.

Отказавшись от Прёйсиш-Эйлау как опорного пункта, главнокомандующий наш расположил армию на пустынных открытых холмах между селами Шлодиттен и Серпален, в расстоянии от противника около трех четвертей версты. Тактическим ключом позиции можно было считать командующие Креговские высоты за ее левым флангом.

Ввиду крайнего разноречия историков о силах сторон, столкнувшихся у Прёйсиш-Эйлау, приходится остановиться на предположении генерала Леера, который считает обе армии равносильными, около 70 тысяч каждую.

Русская армия расположилась в сплоченном и густом боевом порядке на протяжении около 3 верст по фронту и с несоответственно малой глубиной; четыре с половиной дивизии — в боевой линии и полторы дивизии с большей частью конницы — в резерве. Боевая линия образовала три линии; правым крылом командовал Тучков, центром — Сакен, левым — Остерман. Дивизии резерва, под общим командованием Дохтурова, стояли: за правым крылом — в общей глубокой колонне из развернутых батальонов и за левым крылом — под командованием талантливого графа Каменского, сына фельдмаршала, в линии полков, из которых каждый в колоннах из развернутых батальонов. Особый отряд Багговута, из четырех пехотных полков, был поставлен уступом впереди левого фланга, у села Серпален. Конница расположена была по всему фронту в нескольких группах: за правым и левым флангами, в центре, при резерве графа Каменского и в отряде Багговута. Артиллерия, под общим начальством Резвого, в большей своей части была массирована в три батареи: 60 орудий — на правом крыле, 60 — на левом и 70 маскированных орудий — в центре. Корпус Лестока ожидался к правому флангу. Грузный боевой порядок русской армии напоминал боевые порядки XVIII столетия; построение — густое, дававшее обильную жатву артиллерийскому огню, и в то же время мало глубокое, обрекавшее войска лишь на пассивное отбитие ударов и мало способствовавшее нанесению таковых при помощи маневра, ибо допускало, в сущности, единственное движение — вперед; частями, способными к маневрированию, были: отряд Багговута, вся конница числом до 150 эскадронов, случайно, в силу обстоятельств — корпус Лестока и, с мешкотным выходом из-за фланга, — шесть полков графа Каменского.

План действий Бенигсена не отличался определенностью. Судя по расположению войск, трудно сказать, какому из путей отступления, т. е. на Домнау к Кёнигсбергу или на Фридланд в Россию, он придавал значение. Побочные обстоятельства указывают, что он отдавал предпочтение первому из этих путей.

Наполеон решился на немедленную атаку русских, не выжидая корпусов Бернадота и Нея; он, очевидно, спешил разгромить русскую армию, не дав ей возможности оправиться и отдохнуть после тяжелых маршей. Главный удар направлялся на левый фланг с целью отрезать нас от России, для чего и назначался корпус Даву, все время оперировавший против этого фланга. Остальные войска могли быть распределены частью для усиления Даву, частью для привлечения внимания русских с фронта; с выходом же корпуса Нея против правого фланга армии Бенигсена было бы довершено окружение последней на поле сражения. Сообразно изложенному, две дивизии корпуса Сульта, окрыленные слева кавалерией Лассаля, занимали город, простираясь несколько западнее последнего; правее Эйлау — корпус Ожро, еще правее — дивизия С.-Илера из корпуса Сульта с драгунами Мильо; вся кавалерия Мюрата и гвардия стояли в общем резерве за городом; корпус Даву был нацелен с юго-востока.

27 января, в день сражения, был мороз 4–6°; по временам шел густой снег, переходивший в метель, так что видимость была плохая уже в 40–50 шагах; воды были скованы толстым льдом, но сугробы, видимо, затрудняли движение вне дорог.

^{Сражение при Прейсиш-Эйлау 27 января 1807 г.}

Сражение было завязано, едва забрезжил свет, дивизией Фриана, шедшей в голове корпуса Даву и наткнувшейся на отряд Багговута. Направляясь правее Серпалена, Фриан, отбиваясь от Багговута, должен был, однако, выждать как развертывания левее дивизии Морана, так и спешившей к нему на поддержку из главных сил дивизии С.-Илера, которая, задержанная снегами, сильно страдала от огня нашей левофланговой батареи. Тогда Багговут направил во фланг С.-Илера 15 эскадронов генерал-майора Каховского, опрокинувших, с захватом 130 пленных, ближайшие полки С.-Илера и отбросивших их на Морана. Когда же дивизии Даву проявили свой охват и с запада и с востока, Багговут, покинув горевший Серпален, начал отходить с боем в промежуток между войсками Остермана и выдвинувшимися из-за левого фланга полками графа Каменского. Появление последнего заставило Даву приостановиться, собраться с силами и торопить подход своей третьей дивизии — Гюденя.

Между тем уже давно грохотала наша многочисленная артиллерия, и ей отвечала меньшая числом французская: начавшись, когда уже рассвело, эта артиллерийская дуэль на дистанции в полверсты разгоралась и длилась часа три. О силе огня можно отчасти судить по тому, что пешая гвардия Наполеона, не вступавшая совсем в дело и укрытая, потеряла до 12 % людей от одного только стояния под выстрелами русских орудий; пронизывалось французскими ядрами до глубоких резервов и наше скученное построение. Подступы французской кавалерии и пехоты против нашего правого фланга были отбиваемы огнем орудий и егерей, а также контратаками в штыки.

Опасение за успех маневра Даву, от которого поступил ряд донесений о встреченном им значительном сопротивлении, при неимении известий от Нея заставляет Наполеона принять меры к тому, чтобы отвлечь от Даву в другую сторону как внимание, так и силы нашего центра. Ввиду этого, а отчасти и с целью найти выход из невыносимого взаимного артиллерийского расстреливания корпусу Ожро было приказано двинуться вперед. Две дивизии этого корпуса, под покровом снежной метели, бившей в лицо русских, перешли в колоннах низину, разделявшую противников, и начали подниматься к русскому фронту. Приняв более чем следовало влево, Ожро вышел к нашему центру не против войск Остермана, что было особенно важно в смысле содействия Даву, а ближе к правому флангу нашего боевого порядка, чем закрыл обстрел своей артиллерии и лишился помощи ее огня. Дивизии Ожро были встречены совершенно неожиданно для них, с самого близкого расстояния, картечью нашей, скрытой от них и доселе молчавшей центральной батареи. Гибельный огонь 70 орудий вывел из строя почти всех старших начальников, полки Ожро потеряли порядок, не отступали, но и не продвигались вперед. Видя заминку неприятеля, наша пехота и конница постепенно перешли в наступление, и произошел кровопролитный бой, на который иные наши полки шли с радостными криками и смехом. В этой кровавой работе штыка и сабли французские полки не выдержали и дрогнули.

Мгновенно оценил великий полководец значение наступившего момента: гибель корпуса Ожро; расстройство нашего центра, необходимость новым отвлечением наших сил от Даву расчистить путь маршалу… Не смущаясь истреблением целого корпуса, Наполеон с бесповоротной решимостью сохранить за собой во что бы то ни стало инициативу, бросает на наш фронт и в тыл наших полков, преследующих Ожро, всю свою кавалерию — 75 эскадронов Мюрата и Бессьера. Первый эшелон этой массовой атаки — три дивизии драгун, по словам Дениса Давыдова, пронеслись сквозь две русские линии и были остановлены лишь третьей; отовсюду и пехота наша, и конница ринулись на французских кавалеристов. Второй эшелон — кирасиры Опу — обрушились частью и на дивизию графа Остермана-Толстого; атаку французских латников с замечательной стойкостью и смелостью отбил Павловский гренадерский полк, сноровисто и находчиво руководимый своим начальником дивизии, Остерманом. «Начальник и подчиненные были достойны друг друга», — замечает по этому поводу участник похода князь Волконский. Наконец, третий эшелон — гвардейская кавалерия — был частью отбит огнем, частью смят елисаветградскими и павлоградскими гусарами, а также казаками Киселева. Остатки Ожро и кавалерии собирались у города; огонь артиллерии разгорелся с новой силой. Бенигсен, не сумевший сберечь своего резерва, лишен был возможности перейти в наступление против Наполеона, у которого оставались свежими лишь восемь батальонов гвардии.

Даву продвигался вперед с величайшими усилиями, особенно вследствие искусных действий графа Каменского. Много труда положено было французами, чтобы вырвать у храбрых полков последнего село Саусгартен, что случилось только тогда, когда вступила наконец в дело свежая дивизия Гюденя, охватившая наш левый фланг и принудившая графа Каменского отходить восточнее мызы Ауклапен. Войска Даву утвердились на мызе Ауклапен, заняли березовую рощу и дотянули свой правый фланг до села Кушитен.

Настал кризис: путь на Фридланд, в Россию, был в руках французов; но и положение корпуса Даву, растянувшегося на 3 версты, было непрочным; Даву не имел свежих войск для довершения своего успеха. Последнего решительного удара, коим победа, быть может, могла бы быть достигнута, Наполеон не сделал; он не рискнул последним своим резервом — гвардией. Неожиданно успех Даву и в том числе его попытки прорваться за Ауклапен были поколеблены искусным выездом нашей конной артиллерии. С правого фланга армии прискакали конноартиллерийские роты Ермолова и Богданова и, с присоединившейся третьей ротой князя Яшвиля, снялись с передков на пологой высоте над Ауклапеном. Обдав сначала французов картечью, 36 наших орудий стали громить неприятеля и вскоре зажгли мызу. Этой конноартиллерийской контратаки было достаточно, чтобы войска 2-й и 3-й дивизий бросились вперед; французы очистили мызу Ауклапен, и наступление их замерло. Огонь нашей конной артиллерии, кроме того, отлично подготовил атаку для корпуса Лестока, подходившего в это время к Альтгофу.

Отделив в арьергард бригаду Плеца, искусно увлекшую за собою Нея, Лесток с остальными войсками, численностью около 8000, проскользнул к полю сражения. Развертывание прусского корпуса началось левее полков неутомимого графа Каменского, который приготовился сопровождать пруссаков; к левому флангу их боевого порядка, в котором находился и наш Выборгский полк, примкнули московские драгуны и три эскадрона павлоградцев. Лесток выбил французов из Кушитена, опрокинул неприятельские пехотные колонны, спешившие к этому селению из березовой рощи, и начал огнем артиллерии и пехоты подготовлять атаку на последнюю. Мы овладели рощей после стремительной атаки, и французы отошли к Саусгартену. Лесток далее не двинулся. Бенигсен пропустил и эту удобную минуту для нанесения противнику решительного поражения.

После 9 часов вечера водворилась полная тишина на поле одного из кровопролитнейших сражений эпохи. Она была прервана на короткое время, около 22 часов, выстрелами, которыми была отражена появившаяся наконец головная бригада корпуса Нея. Появление только что отбитой части войск Нея в воображении истомленного боем и пораженного громадными потерями Бенигсена могло превратиться в подход целого корпуса этого маршала; главнокомандующий русской армией приказал начать отступление к Кёнигсбергу. А в это время положение противника было еще более тяжелым. Наполеон впервые увидел, как его армия не могла не только одолеть русских, но и сама была близка к гибели. В 4 часа утра, не зная еще об отступлении русской армии, он писал Дюроку: «…Возможно, что я перейду на левый берег Вислы…»

В 1809 г., в Шёнбрунне, император французов сказал Чернышеву: «Если я назвал себя победителем под Эйлау, то это только потому, что вам угодно было отступить», — основание, как видно, формального свойства. Действительно, никакого преследования со стороны французов не было.

Потери с обеих сторон были очень велики; мы потеряли до 26 тысяч; потеря французов равнялась почти 30 тысячам. Мы взяли пять орлов и не отдали врагу ни одного знамени, ни одного орудия. «Сражение, — говорит проф. Колюбакин, — отличалось страшным натиском и настойчивостью со стороны французов и таковым же упорством и стойкостью с нашей стороны и осталось нерешенным… в нем обычному искусству Наполеона мы противопоставили неслыханное после Суворова мужество.» Впоследствии Наполеон, встретив Бенигсена в Тильзите, сказал ему: «Вы были злы под Эйлау». Но не только мужество и стойкость проявили здесь наши войска. Сквозь грузность и неподвижность форм и духа линейной тактики, в Прёйсиш-Эйлауском бою пробились и заявили о себе частная инициатива и активность, коими славились войска Екатерины Великой. Мы видим их, кроме неутомимых атак нашей конницы, в искусном маневрировании уступов Багговута, графа Каменского, Лестока, в перебрасывании с одного фланга на другой конных орудий. В истории русской армии сражение у Прёйсиш-Эйлау отмечено особой наградой для офицеров за участие в нем — золотым крестом, подобным Георгиевскому.

Наполеон, чтобы убедить Европу в своей победе при Прёйсиш-Эйлау, пробыл на поле сражения девять дней, после чего отвел армию за р. Пассаргу. Поспешное движение французов было крайне беспорядочным; больные и раненые были брошены, повсюду валялись повозки и даже орудия; казаки Платова, назойливо преследовавшие неприятеля, захватили более 2 тысяч пленных.

Наступило трехмесячное затишье: обе стороны настолько нуждались в отдыхе и приведении себя в порядок, что, как бы по обоюдному соглашению, предоставили решение участи кампании весеннему походу. Скудость продовольственных припасов ощущалась в сильной степени и французами, и нами. Вследствие беспечности Бенигсена и его бессилия прекратить злоупотребления провиантского ведомства нужда достигла крайних пределов. При подобных условиях вспышка заболеваемости в войсках была такова, что, например, к 26 февраля на 48-тысячную армию было 15 тысяч больных.

С падением Данцига Наполеон в двух коленах Вислы: Варшава — Торн и Торн — Данциг, получал охватывающую базу, предоставившую большую свободу в маневрировании против русских. Его армия была усилена настолько, что для наступательных действий он мог располагать, по крайней мере, 170-тысячным войском. Главная французская армия занимала квартирный район по левую сторону р. Пассарги с выдвинутым к Гутштадту, в виде авангарда, корпусом Нея.

Наша армия стояла на квартирах около Гейльсберга, с главной квартирой в Бартенштейне и авангардом князя Багратиона у Лаунау. Она была усилена прибывшими 6-й дивизией, гвардией, несколькими батальонами милиции и несколькими тысячами рекрутов. Не считая корпуса Тучкова, имевшего специальное назначение в долине Нарева против 25 тысяч Массены, и прусского корпуса Лестока, у Бенигсена для активных операций оставалось 80–85 тысяч.

Весенний поход открылся наступательным действием русского главнокомандующего; уступая более чем вдвое силам противника, Бенигсен, отделивший корпус Лестока и часть войск под начальством графа Каменского для прикрытия Кёнигсберга, мог задаваться лишь скромными целями.

Было решено атаковать стоявший изолированно впереди Пассарги корпус Нея; двинувшись главной массой между реками Алле и Пассаргой и разобщив Нея от соседних корпусов Сульта и Даву, можно было отрезать его от переправ и, окружив, нанести ему полное поражение. Довольно хорошо рассчитанный план Бенигсена тем не менее страдал сложностью замысла, требующего для успешного его исполнения высокой степени согласованности в действиях отдельных отрядов, чего не случилось. 25 мая корпус Нея был атакован лишь частью наших сил и отошел, хотя и нанеся неприятелю урон примерно в 1500 человек, за Пассаргу.

Известие о нападении на Нея побудило Наполеона, предполагавшего вообще начать наступление против русских лишь 29 мая, не откладывать его. Французским корпусам было приказано сосредоточиться на р. Пассарге. Основная идея начатой Наполеоном операции заключалась в действиях против правого фланга русской армии с целью, отрезав ее от Кёнигсберга, отбросить затем к р. Преголи. Узнав достоверно о сборе французской армии, Бенигсен решил принять сражение и местом его избрал Гейльсберг, вокруг которого высоты, особенно на правом берегу Алле, были укреплены еще во время стоянки ранней весной. В расчете, что атака французов последует на правом берегу, здесь и расположились главные силы нашей армии; на левый же берег были переведены три дивизии и большая часть конницы с небольшим арьергардом Бороздина у Лаунау.

Вопреки ожиданиям Бенигсена, французская армия наступала как раз по левому берегу р. Алле; 29 мая, утром, к Гейльсбергу были направлены корпуса Мюрата и корпуса Сульта и Ланна; остальные силы Наполеона не тронулись вперед. Причина столь необычного явления заключалась в том, что через леса по левому берегу Алле к Гейльсбергу имелась лишь одна дорога, по которой в один день можно было продвинуть не более 65 тысяч солдат; приходилось поэтому войска вводить в бой по частям.

С 10 часов, когда арьергард Бороздина был атакован Мюратом, и примерно до 18 часов последовал ряд боев на наших передовых позициях, начиная с позиции у Лаунау, что дало Бенигсену полную возможность перебросить, по трем понтонным мостам, на левый берег Алле почти всю армию. Князь Багратион шаг за шагом замедлял наступление французов, отбивая их разрозненные и бессвязные, но вместе с тем дерзкие атаки. Около 6 часов вечера Наполеон приказал Сульту вести атаку на средний редут нашей позиции; французы трижды безуспешно возобновляли нападение; Ланн еще не появлялся; перевес в силах и свежести войск был безусловно на русской стороне. Назрел самый удобный момент для перехода в наступление, но русская армия не двинулась со своей позиции. Наш главнокомандующий подвергся мучительному припадку своей болезни и не мог руководить боем; он несколько раз сходил с лошади, ложился на землю и даже упал в продолжительный обморок. Обе армии провели ночь на поле сражения, которое было безусловно нашей тактической победой.

30 мая Наполеон не пожелал возобновить бой и вознамерился заставить русскую армию очистить Гейльсбергскую позицию посредством маневра, для чего корпуса Даву и Мортье тотчас были двинуты на Кёнигсбергскую дорогу.

Бенигсен с полным вниманием сделал оценку создавшейся обстановки и остановился на единственно возможном в его положении и целесообразном решении — двинуться правым берегом Алле к Велау и, заняв позицию за р. Преголей, прикрывающую наши границы, выждать прибытия подкреплений и таким путем затянуть кампанию. Вечером 30 мая армия наша двинулась к Бартенштейну, откуда, после короткого отдыха, истомленные войска продолжили движение. В Шиппенбейле 1 июня было получено известие о занятии неприятельской конницей Фридланда. В тот же день вечером, однако, неприятель был выбит оттуда нашей кавалерией, а к ночи у Фридланда сосредоточились все силы Бенигсена.

Французская армия двигалась параллельно нашей, по левому берегу Алле. 1 июня, чтобы окончательно изолировать Лестока от русских, Наполеон направил Мюрата, Даву и Сульта в направлении к Кёнигсбергу; корпус Ланна отправлен на Домнау с целью произвести разведку; остальная масса французских войск сосредоточилась у Прёйсиш-Эйлау, заняв весьма выгодное центральное положение относительно передовых корпусов. Находясь в 35 верстах от Кёнигсберга и в 25 верстах от Фридланда, эта 60-тысячная масса могла быть двинута в кратчайшее время, смотря по надобности, или к Кёнигсбергу, или к р. Алле.

^{Фридландское сражение 2 июня 1807 г.}

Не проверив сведений о противнике, не отвечавших действительности, Бенигсен перевел чуть ли не половину армии через Алле, чтобы, как читаем в его реляции, атаковать корпус Ланна, подать тем «вспомоществование» Кёнигсбергу и прикрывать дорогу на Велау. Подобное намерение, не заключая в себе ничего несбыточного даже при ошибочном ориентировании Бенигсена относительно группировки сил Наполеона, требовало энергичного, незамедлительного, отнюдь не вялого исполнения. Главнокомандующий русской армией не знал, что силы французов перед Фридландом, насчитывавшие к 3 часам утра 2 июня 13 тысяч, возрастут к 7 часам до 33 тысяч, а к 17 часам — до 85 тысяч. В течение ночи Бенигсен перевел через Алле всю армию, оставив на правом берегу 14-ю дивизию, большую часть артиллерии и отправив небольшой отряд Платова для обеспечения переправ у Велау и Алленбурга. Наполеон же, по первым донесениям Ланна, посылает к нему ночью драгун Груши, кирасир Нансути, корпус Мортье, а затем уже, утром 2 июня, корпус Нея, Виктора и гвардию.

Местность, на которой произошло Фридландское сражение, не представляла бы особых невыгод для действия войск, если бы Бенигсен, атаковав Ланна, своевременно отошел за Алле и продолжал свое движение на Велау; но та же местность превратилась в классически отрицательную оборонительную позицию, когда на ней пришлось принять случайный и ненужный бой. Открытая равнина, на которой расположилась русская армия, постепенно склонялась к р. Алле, с расстояния верст трех от Фридланда; фронт позиции не отмечался какой-либо заметной линией; приближение противника отлично маскировалось обширными лесами Сортлакским и Боткеймским, селениями Гейнрихсдорф и Постенен, находящейся вблизи рощей, а также высокой рожью, покрывавшей поля и холмы. Ручей Мюленфлюс, текущий в глубоком овраге и у города обращающийся в непроходимый пруд, разрезал позицию на две части, затрудняя поддержание связи между участками нашего расположения к северу и югу от него. Алле, имеющая крутые берега, замыкала тыл позиции; чтобы попасть на мосты через реку, надо было втянуться в тесное пространство между коленом Алле и Мюленфлюсом и, во всяком случае, пройти город Фридланд; к нашему счастью, к концу сражения на Алле были найдены броды.

Окончательное расположение русской армии, силой 50–55 тысяч, приняло вид обширной дуги, упиравшейся левым флангом в село Сортлак и на правом дотягивавшейся до Домераусского леса; Мюленфлюс разрезал дугу на два крыла: левое, под командованием Багратиона, состояло из авангарда, и правое, под начальством князя Горчакова, имело три дивизии с большей частью конницы. Артиллерия была разбросана по фронту; на правом берегу Алле она была собрана в три батареи: против села Сортлак, против мостов и против Клошенена.

Ланн, наткнувшийся со своим корпусом на всю русскую армию, обречен был на выжидательные действия; он искусно скрыл свою слабость, растянув свои 12,5 тысячи на 5 верст в виде тонкой линии батарей и стрелков, кое-где поддержанных кавалерийскими частями. С подходом Груши, Нансути и Мортье, французы отобрали у нас село Гейнрихсдорф. Около 10 часов Ланн, имевший уже до 40 тысяч солдат, решился сам перейти в наступление против нашего центра. Французы были отбиты, но у нас был израсходован почти весь резерв.

Около полудня наступило затишье; следовало бы очистить позицию. Хотя Бенигсен говорит в своих мемуарах, что «честь нашей армии не позволяла уступить поле сражения», но то же доброе имя русской армии не запрещало главнокомандующему распорядиться более энергично и смело русскими войсками в период постепенного накопления сил маршала Ланна. В 12 часов подошли корпус Нея и гвардейская кавалерия. Прибывший на поле сражения Наполеон, оценив опасную обстановку, в которой очутилась стоящая против него армия, руководимая изнемогавшим от острых физических болей полководцем, решил направить главный удар на левый фланг противника и вести его в кратчайшем направлении к мостам. Но Наполеон не торопился, поджидая Виктора и гвардию. В 14 часов он продиктовал свою знаменитую диспозицию; боевую линию должны были составить: Ней — на правом фланге, Ланн — в центре, Мортье — на левом фланге; корпус Виктóра и гвардия — в резерве у Постенена. Направляющим участком назначался корпус Нея; «инициатива атаки принадлежит маршалу Нею», — говорилось в диспозиции. Ради отдыха только что прибывших войск атака началась в 17 часов.

С колокольни Фридланда видны были высокие столбы пыли, возвещавшие приближение многочисленных колонн к Наполеону, но доклады об этом Бенигсен оставлял без внимания; равнодушно отнесся он и к предостережениям опытного Багратиона. Только незадолго до 17 часов, когда последовал сигнальный залп неприятеля, означающий начало общего наступления, Бенигсен разослал приказания сниматься с позиции. Князь Багратион тотчас же начал отступление, но князь Горчаков решил пока не трогаться со своего участка.

Ней наступал уступами справа, по дивизии в каждом; правый уступ, наступая ближе к Алле, занял село Сортлак. Скоро, однако, дивизии Нея попали под огонь наших батарей, удачно сосредоточивших свои выстрелы, но тяжелое положение на правом французском крыле было обращено в блестящее главным образом благодаря замечательно смелым действиям начальника артиллерии корпуса Виктóра, генерала Сенармона. Тридцать шесть орудий последнего вынеслись вперед своей пехоты и снялись шагах в шестистах от русских линий. Ошеломив наши войска, огонь артиллерии Сенармона ослабил русские батареи и дал возможность войскам Нея оправиться и возобновить атаку. Чтобы полнее подготовить последнюю, Сенармон подскакивает сначала на 300, а потом на 150 шагов к линиям Багратиона и начинает громить столпившиеся между Алле и Мюленфлюсом русские войска. По словам Дениса Давыдова, действие картечи, коей Сенармон выпустил 2154 штуки, было «неимоверно смертоносно». Тщетно бросались на французов наша пехота и конница, напрасно пытался атаковать противника последний резерв главнокомандующего, Измайловский полк, — густые колонны французов ломились вперед.

Отступление обратилось в беспорядочную свалку, в которой личный пример таких выдающихся боевых генералов и офицеров, как Раевский, Багговут, Кульнев, Ермолов и любимец войск Багратион, даже обнаживший шпагу, не мог восстановить порядка. Из свалки, например, в Императорском батальоне милиции, родоначальнике лейб-гвардии Финляндского полка, вышли живыми около 60 %, только половина которых была как следует одета. По недоразумению мосты загорелись ранее, чем было нужно. Очевидец говорит, что некоторым частям приходилось отступать не только по загоревшимся мостам, но и вплавь или с помощью кавалеристов.

^{Сражение при Фридланде (с картины Звебеха)}

Священная обязанность прикрыть отступление выпала на долю доблестных гренадерских полков Павловского и С.-Петербургского; гренадеры дали возможность Багратиону отойти через пылающий Фридланд к мостам и оказали последнее отчаянное сопротивление у ворот горевшего города, потеряв своего начальника-героя, командира Павловского полка генерал-майора Мазовского.

Войска правого крыла князя Горчакова спохватились только тогда, когда артиллерия Сенармона начала обстреливать их продольно; часть их пробилась через Фридланд, а большая — перешла Алле у села Клошенен вброд. Не могли перевезти только 29 орудий. Последние были спасены графом Ламбертом, который с александрийскими гусарами, подобрав орудия, ночью проскользнул к Алленбургу, где и перешел Алле. Сражение закончилось около 23 часов. Французская армия осталась на поле сражения, а русская продолжала движение к Велау. Потери наши исчисляются в 15 тысяч, а французов — около 8 тысяч солдат.

^{Встреча Александра I и Наполеона в Тильзите}

^{Наполеон показывает Александру I свою гвардию у Тильзита (с гравюры Куже-сына)}

Английский генерал лорд Гутчинсон, состоявший при главной квартире Бенигсена, очерчивает в следующих словах поведение наших войск под Фридландом: «Они бы победили, если бы только мужество могло доставить победу… В полной мере заслуживали они похвалы и удивления каждого, кто видел Фридландское сражение».

7 июня армия наша перешла Неман у Тильзита и уничтожила за собою мост. Бенигсен считал ее настолько расстроенной, что пришлось заключить перемирие.

Последствия Фридландского сражения были зрело взвешены враждующими сторонами. Обозначились обоюдомирные течения. Император Александр в инструкции графу Толстому, назначенному в 1807 г. послом в Париж, указывает главнейшие доводы в пользу прекращения войны 1806/07 г.: «…Я был совершенно оставлен союзниками, наконец, увидев границы моего государства подверженными опасности от сцепления ошибок и обстоятельств, которых мне нельзя было тотчас отвратить, я имел полное право воспользоваться предложениями, несколько раз деланными мне в течение войны Наполеоном». Значит, государь не признал возможным подвергать всем ужасам войны русскую землю в трудное для нее время, когда одновременно велась война и против Турции. Император французов, в свою очередь, не любил подолгу отсутствовать в Париже. Испытав в течение 8-месячной упорной кампании, на какое вообще сопротивление способны русские войска, великий полководец не считал возможным начинать «русский» поход без основательной подготовки, тем более что Пруссия была уже у ног победителя. Император Александр применил всю силу своего влияния, чтобы спасти несчастного союзника, и ему действительно удалось отстоять хотя бы тень политического существования Прусского королевства.

13 июня на особом плоту посреди Немана, в Тильзите, состоялась встреча императора Александра с Наполеоном. Начались мирные переговоры. Основы мира устанавливались во время ежедневных вечерних бесед двух властителей; дипломаты были лишь редакторами принятых решений. 25 июня были подписаны, а 27-го ратифицированы акты Тильзитского мира, из которых важнейшим был договор о русско-французском союзе. Тильзитские постановления были не безвыгодны для России, по крайней мере в смысле территориальных приобретений. Непосредственным их следствием было присоединение Белостокской области; ими же в значительной степени было обосновано завоевание Финляндии и Бессарабии. Пруссия была совершенно унижена.

Но в тогдашней России Тильзитский мир оказался весьма непопулярным. Шильдер говорит, что на Петербург, на Москву, наконец, на все российское просвещенное общество Тильзит произвел самое тягостное впечатление; что не было возможности не только наказывать за изъявление всеобщего неудовольствия, но даже и сдерживать недовольных, ибо, как выразился весьма своеобразно один из современников, «от знатного царедворца до малограмотного писца, от генерала до солдата — все, повинуясь, роптало с негодованием». К тому же условия союзного договора заключали в себе такие обязательства России в отношении Англии, которые грозили в будущем самыми тяжелыми последствиями для русских торгово-экономических интересов.

Очевидно, была лишь видимость того, что роковой для Наполеона клубок политических взаимоотношений России и Франции был в Тильзите распутан, вернее — ослаблен; с того самого рубежа, с Немана, где умолкли выстрелы кампании 1806/07 г., надлежало в 1812 г. приступить к его радикальному, опять-таки при помощи меча, распутыванию.