История советской фантастики

1 PERSONALIA: Обольянинов

Аристарх Кириллович Обольянинов родился 8 августа 1886 года в Санкт-Петербурге, в семье товарища министра путей сообщения графа Обольянинова, получил хорошее домашнее образование, экстерном закончил Лицей, а затем Историко-филологический факультет Санкт-Петербургского Университета (восточное отделение). Обольянинов много путешествовал, дважды бывал в Китае, второй раз — в качестве чиновника для особых поручений Департамента здравоохранения. Первая публикация — повесть «Утро в усадьбе» (1912) в журнале «Русское богатство». Популярность молодому писателю принесли так называемые «помещичьи рассказы», в духе тургеневских «Записок охотника», но только с большей мерой юмора и самоиронии («За оврагом», «Мешок», «Холостой выстрел» и т. д.), напечатанные сначала в горьковской «Летописи» (1913) и затем вышедшие большим тиражом в «дешевой библиотеке Сытиных» (1914). Скандальную известность принесла автору повесть «Танцовщица из Шанхая» (1915) — произведение авантюрно-приключенческого жанра, с элементами фантастики и эротики. Виктор Буренин в суворинском «Новом времени» желчно обозвал повесть «китайскими каникулами наглого бонвивана» и предрек автору «скучную смерть от ножа в каком-нибудь тяньцзинском притоне». Произведение между тем имело успех, сравнимый разве что с успехом «Санина» М.Арцыбашева. (Достаточно сказать, что ночной ресторан на Литейном в Петрограде, названный «Смуглая Чи», — прозвище главной героини повести Обольянинова, — просуществовал два с половиной года. Причем автор и все его друзья имели право посещать ресторан бесплатно: хозяин больше выигрывал на рекламе и автографах.) После Октябрьского переворота А.Обольянинов несколько месяцев проработал во «Всемирной литературе» и даже написал по заказу Горького пьесу о Спартаке, однако летом 1918 года все-таки эмигрировал во Францию. Парижский период А.Обольянинова — наименее изученный историками литературы. Известно лишь, что писатель вошел вместе с Н.Чайковским, М.Алдановым-Ландау и А.Толстым в редколлегию журнала «Грядущая Россия» (вышло только три номера, в третьем рассказ А.Обольянинова «Соломенный букет»). Частично опубликована любопытная переписка Обольянинова с издателем Гржебиным, где писатель жалуется на скудость гонораров, а Гржебин — на стесненные обстоятельства. В эмиграции А.Обольянинов так ни с кем и не сблизился, от салона Мережковских держался на отдалении, настроен был умеренно-просоветски. Первая крупная зарубежная публикация — фантастический роман «Красная Луна» в берлинском «Накануне» (1920) — стала основанием для триумфального возвращения на родину. В 1921 году роман был напечатан в Москве, в Государственном издательстве, и с тех пор переиздавался не менее шестидесяти раз. Дальнейшие попытки закрепиться в «лунной» тематике (роман «Профессор Гелий» (1922), повесть «Тени кратера» (1926) и некоторые другие) были довольно благосклонно приняты читателями, однако автору самому быстро надоело сочинять вариации на тему одного и того же романа, и на несколько лет он прекращает занятия литературным трудом. В 30-е годы А.Обольянинов пишет очерки для «Огонька», рецензии для «Литературного критика» — авторитет «советского Жюль-Верна» был еще довольно высок. В 1939–1940 писатель читает в ИФЛИ блестящий курс «История фантастики в СССР» (сохранились только фрагменты и отдельные воспоминания студентов). В 1941 году А.Обольянинов добровольцем уходит в ополчение и гибнет от осколка авиабомбы в октябре 1941-го. Похоронен в Ленинграде, на Волковом кладбище, в фамильном склепе графов Обольяниновых.

2 PERSONALIA: Величко

Анастасия Юрьевна Величко родилась 13 января 1890 года в селе Пырки Самарской губернии в крестьянской семье. Читать научилась только в возрасте 16 лет после того, как переехала с родителями а Самару. Одной из первых прочитанных книг Насти стал роман Герберта Уэллса «Война миров», что, без сомнения, было определяющим моментом в ее биографии. Анастасия работала посудомойкой, много и бессистемно читала, примерно с 19 лет сама начала писать стихи. До революции опубликовала в «Самарском вестнике» четыре подборки стихотворений, в основном, эсхатологической тематики; наиболее типичным для Величко можно считать стихотворение «Армагеддон» («Когда трехстворчатые башни // Взойдут огнями до небес,// И черный грач сгорит на пашне.// И Черный Всадник въедет в лес…» и т. д.), в котором весьма любопытно переплелись Уэллс и Апокалипсис. В годы гражданской войны работала санитаркой в полевом госпитале при корпусе Думенко — где и познакомилась с Лежневым. С момента создания «Красного Селенита» бессменный член правления «КС»; с первого же и до последнего выпуска «Селены» — главный редактор альманаха. Сама в «Селене» никогда не печаталась. До середины 20-х еще пишет стихи, однако маленький авторский сборник «Люди и звери» (Москва, Гиз, 1924) критиками дружно признан «упадочническим» (см., например, рецензию С.Городецкого в «Веке» и пр.). Единственное прозаическое произведение А.Величко, поверь «Враги» (1925) создано было под очевидным влиянием все той же «Войны миров», образы которой причудливо смешались с впечатлениями автора о гражданской войне. Повесть была издана «Никитинскими субботниками», но, в силу своей необычности, жестокости «фактуры» и некоей эмоциональной взвинченности тона повествования, особого успеха не имела (любопытно, что захватчики-«лунники» чересчур напоминали «дикую дивизию» Шкуро, только посаженную на аэропланы…). В дальнейшем, несмотря на советы Лежнева — которому, в отличие от многих, повесть понравилась, — А.Величко больше ничего не пишет. Современники отмечали, что, при всем недостатке систематического образования, вздорном характере и необъяснимых подчас чисто житейских ее поступках, она была отличным редактором, чутким к слову. Политическая «ценность» того или иного произведения для нее, конечно, имела важное, но не определяющее значение. Сама талантливый художник, она понимала смысл литературного творчества, а потому никогда не диктовала автору. Дмитрий Горбов приводит в своем дневнике фразу Величко, сказанную на редколлегии при обсуждении вызвавшей споры рукописи Сергея Кондратьева «Берлога» (опубликована в 15-м выпуске «Селены»)' «Кондратьев слишком художник, чтобы изменить себе. Он скорее изменит революции. И не следует толкать его на этот отчаянный шаг. Считаю необходимым принять во внимание точку зрения самого писателя и печатать повесть в авторском варианте…»

После распада «Красного Селенита» А Величко работает в школьном отделе Наркомпроса, затем в редакции журнала «Литература в школе». В 1936 году, в связи с семейными обстоятельствами, переезжает из Москвы в Хабаровск. Вероятно, это и спасло ее от ареста. В Хабаровске А.Величко преподает литературу в средней школе. Умерла в 1947 году от воспаления легких.

3 PERSONALIA: Лежнев

Алексей Львович Лежнев (Гринбаум) родился 8 марта 1887 года в Санкт-Петербурге в семье купца 1-й гильдии Льва Гринбаума. Алексей окончил гимназию, после чего поступил в «Новую жизнь» театральным обозревателем (интерес к театру мальчик впервые испытал, еще когда учился, и даже одно время был занят в «ролях без речей» в Александринке — в спектаклях «На дне», «Уриэль Акоста» и «Доктор Штокман»). Тогда же и появился псевдоним «Лежнев», ставший фактически фамилией. Перу Лежнева принадлежали сотни статей и рецензий в десятках столичных изданий, он был работоспособен и неутомим. В 1914 году Лежнев добровольцем уходит на фронт, служит в кавалерии, награжден двумя Георгиевскими крестами. («Былинный» образ русского богатыря Козьмы Крючкова, придуманный в годы 1-й мировой войны журналистом «Нового времени» Бельским и ставший, благодаря тысячам лубочных картинок, весьма популярным, как это ни парадоксально, «делался» с Лежнева-Гринбаума, обладателя роскошных казацких усов, бывшего театрального репортера и, безусловно, храброго конника).

В годы гражданской войны А.Лежнев воюет в 1-й Конной, под началом Думенко. В 1919 году получает из рук комкора именной маузер «за мужество и революционную стойкость». В 1920 году возвращается с фронта в Петроград, полгода работает в Петросовете — вплоть до возвращения Обольянинова в Россию. С 1922 года живет в Москве. Трудно сказать, когда идея «Красных Селенитов» была оформлена Лежневым в конкретную программу литературного объединения, однако несомненно, что встреча «советского Жюль-Верна» и будущего руководителя «КС», состоявшаяся уже в марте 1921-го, сыграла решающую роль. Кстати, именно благодаря стараниям Лежнева процесс возвращения Обольянинова из «благополучного» Парижа в разоренный Петроград прошел наименее болезненно. Через Петросовет Лежнев выхлопотал писателю дополнительный «академический» паек, а после выхода в Москве 1-го советского издания «Красной Луны» — квартиру на Невском. (В ней Обольянинов прожил до середины 20-х, после чего перебрался в новую столицу — и там квартира им была получена по ордеру, раздобытому все тем же Лежневым через канцелярию Совнаркома.)

В 1920–1921 годах Лежнев занят подготовительной работой по созданию «КС», а после 1921 года и своего выступления в клубе завода имени Зиновьева — уже руководит объединением (руководящее ядро «КС» — в Москве, отделения в Петрограде, Киеве и Екатеринбурге). В эти годы Лежнев пишет значительно меньше, чем до революции, хотя практически в каждом номере «Селены» все-таки выходит по одной его обширной статье. Лежнева увлекает глобальная идея — «объединение всех групп, всех фракций в одно сплоченное ядро, для того, чтобы помочь писателям идти к светлому будущему». Основные тезисы этой идеи Лежнев проговаривает на конференции ВАПП в 1926 году, они получают определенную поддержку некоторых видных членов ЦК ВКП(б). В 1927-м году выходит в свет первый — и последний — сборник его статей по проблемам фантастики и «литературного дела» — «Луна и революция». В 1928-м году Гиз прекращает выпуск альманаха «Селена» под предлогом «острой нехватки бумаги». В том же году Григорий Рапопорт уволен из Лито Наркомпроса с обвинениями в «буржуазной мягкотелости». Сам Лежнев вызван в Агитпроп и узнает там, что «дальнейшее существование объединения фантастов в таком виде, в каком оно существует в настоящий момент, политически нецелесообразно», и что он сам, Лежнев, получает «ответственное партийное поручение» — ехать в Курск для контроля правильности проведения культурной политики ЦК. Лежнев пытается встретиться со Сталиным, пишет ему письмо, дважды телефонирует, но его попытки успеха не имеют. В конце 1928-го Лежнев выезжает в Курск, а в январе следующего года «Печать и революция» в той же равнодушно-спокойной манере, в какой некогда сообщала о рождении нового писательского объединения, повествует о его «самороспуске в связи с ошибками в руководстве и некоторыми творческими причинами». До сентября 1932 года Лежнев работает в курском Агитпропе, занимается «культурным обеспечением коллективизации»; в сентябре возвращается в Москву, где определен вторым заместителем ответственного секретаря «Профсоюзной газеты».

С 1932 года Лежневым не написано ни строки. Он мало с кем общается, большинство бывших друзей и соратников — кто из осторожности, кто стыдясь своего отступничества — избегает его. Воспоминания Б.Михайловского (опубликованы только в начале 60-х) доносят до нас резкие и злые комментарии Лежнева к 1-му Съезду Писателей СССР, где в числе выступавших и избранных в президиум было не менее трети авторов из бывших «красных селенитов» или просто публиковавшихся в альманахе Величко (Лежнев, естественно, не получил на съезд даже гостевого билета). В начале марта 1938 года с формулировкой «скрытый троцкист» исключен из партии и уволен со службы. В ночь на 15 марта 1938-го за ним пришли. Пока агенты НКВД выламывали дверь, Лежнев застрелился из врученного ему Думенко именного маузера, уже сам факт наличия которого мог бы стать причиной ареста и расстрела. Сотрудники НКВД обнаружили на столе Лежнева (это отражено в протоколе обыска) один из выпусков альманаха «Селена», который Лежнев в последние годы, судя по всему, часто перечитывал. Этот выпуск был раскрыт на первой странице повести Ю.Шпилевого «Стук в дверь»…

Где похоронен Алексей Лежнев — неизвестно.

4 PERSONALIA: Кургузов

Степан Петрович Кургузов родился 13 апреля 1902 года в Твери, в семье столяра-краснодеревщика. Закончил три класса городской гимназии, после чего работал в мастерской отца. В годы гражданской войны слу жил рассыльным в Тверском губисполкоме, потом некоторое время был начальником Посадской милиции (Тверская губ.). В 1923 году переезжает в Москву устраивается наборщиком в типографию им. 25 Октября. Свою новую должность Кургузов использовал как возможность для самообразования (типография печатала книги по физике, журналы «Электричество», «Природа и мы», «Авиатор» и др.). Однако, судя по его романам, азы естественных наук Кургузов усвоил поверхностно, в точных же почти не разобрался. В 1927 году он пишет свою «Катапульту», которую напечатать ему удается только в 1928 — и то с большим трудом, помогло то, что тесть Кургузова был близким другом коммерческого директора издательства «Круг». (Об этом факте писатель позднее поведал сам в своих воспоминаниях, усматривая в том некий перст судьбы…). Начиная с 1929 года, увольняется из типографии и в дальнейшем занимается только литературной деятельностью. В принципе, несколько лет автор мог бы жить только на доходы от переиздания «Катапульты» (1929 год — три издания, 1930 — пять, 1932 — семь (!) переизданий за год и т. п.). Однако Кургузов предпочитает все-таки писать. В 1934 году появляется новый роман «Конец „Острова Негодяев“» (М., Гиз) — своеобразное продолжение «Катапульты». В романе выясняется, что после мировой революции утонули не все капиталисты и прочие эксплуататоры: некоторые из них ускользнули от народного гнева и обосновались на острове в Карибском море. На этом «Острове Негодяев», единственном оставшемся в мире заповеднике заповеди «человек человеку волк», по-прежнему зреют коварные планы мирового господства. Карл Цумтойфель и Джон Рокфорд — дети погибших в первом романе акул империализма — собирают свою собственную катапульту и решают отомстить мировой коммуне. К счастью, на остров проникает агент Коминтерна Василий Кандыба. Он входит в доверие к Кларе Цумтойфель, сестре Карла (судя по выбору имен героев, Кургузова в момент написания романа неотвязно преследовала известная поговорка про кражу кораллов и кларнета!) Дальнейшее понятно: в критический момент, когда катапульта вот-вот будет включена, распропагандированная Василием Клара взрывает бомбу. Чтобы ей помешать, Карл стреляет в сестру из «смит-вессона», но поздно… «Остров Негодяев» взлетает на воздух вместе с катапультой и двумя миллионами населения. Василию в последний момент удается спастись на дирижабле «Сталин», посланном ему на выручку Коминтерном. (Сюжет романа, нелепый до анекдотичности, здесь пересказан только лишь потому, что большинству сегодняшних читателей он неизвестен: роман, правда, трижды издавался в 30–40-е годы, но после 1959 года — года победы Фиделя Кастро на Кубе — автору посоветовали это произведение пока больше не переиздавать и не включать в собрание сочинений, так как в контексте кубинских событий любое упоминание советского автора об «Острове Негодяев» в Карибском море выглядело бы, мягко говоря, несвоевременным…)

В 1932 году Кургузов входит в оргкомитет единого Союза советских писателей (наряду с Гронским, Билль-Белоцерковским, Вс.Ивановым и др.). В августе 1934 года избран в правление Союза писателей СССР, возглавил Секцию фантастов. В 30-е годы он много выступает в центральной печати с теоретическими статьями по «проблемам литературной фантастики в русле текущего момента» (в «Правде», в «Известиях», в «Комсомольской правде» и особенно почему-то в «Профсоюзной газете» — возможно, ему доставляет удовольствие, что Лежнев, работая в секретариате газеты, вынужден сам отправлять эти статьи в набор…). Наиболее известна его статья «Луна реальность!» (в «Литгазете»), где он от имени Секции фантастов дает отпор «нытикам и маловерам, сомневающимся в нашем светлом будущем». В 1937 году появляется роман «Счастливое Завтра», в 1938 — «Упреждающий удар» (издательство Наркомата обороны выпустило роман в «Библиотечке солдата и матроса» тиражом около 2 миллионов экземпляров, точные цифры тиража, впрочем, неизвестны; роман удостоен Сталинской премии 2 степени 1939 года). В эти же годы влияние Секции фантастов, руководимой Кургузовым, резко возрастает.

После войны появляется целый цикл, посвященный грядущей «победе нашей науки над тайнами природы», так называемая «лунная серия Кургузова» («Транзит: Антарктида — Луна» (1952), «Ловушка моря Лапласа» (1955), «Кратер Браге» (1959) и «Исправленному — верить!»(1961), также несколько рассказов (1960–1962) на всё ту же тему). В 1950–1960-е годы активно борется с «чуждой нашему строю и нашей морали зарубежной фантастикой» (статьи в периодической печати, выступления на 2 Всесоюзном съезде писателей СССР (1954), на I Учредительном съезде писателей РСФСР (1959), на Всесоюзной конференции по вопросам развития литературы народов СССР (1962) и на некоторых других писательских форумах). В июле 1968 года — один из авторов коллективного письма «Не надо врать, господин президент!» (в «ЛГ»). В 1969-м — общественный обвинитель на процессе «группы писателей-антисоветчиков» (Штерна, Малахова, Юрьева, Руденко, Орлова).

В 1972-м году к 70-летию со дня рождения удостоен звания Героя Социалистического Труда. В 1978 году в издательстве «Молодая гвардия» выходит «шпионский» роман-тетралогия «Каракурт» (Государственная премия СССР 1980 года), после чего больше ни одного прозаического произведения С.Кургузова в печати не появляется. С 1979 года писатель изредка публикует в периодике статьи, эссе, «заметки по поводу», фрагменты мемуаров. В 1990 году выходит книга его воспоминаний «Что было, то было».

Степан Кургузов скончался в ночь с 22 на 23 августа 1991 года от острой сердечной недостаточности, похоронен на Ваганьковском кладбище.

5 PERSONALIA: Шпаковский

Николай Александрович Шпаковский родился в 1900 году в городе Ростове-на-Дону, в семье фабричного рабочего. С четырнадцати лет работает на местной картонажной фабричке, сначала учеником, потом помощником мастера резательного цеха. В годы гражданской войны судьба забросила Шпаковского на Дальний Восток, там же он потерял руку и ногу. (Обстоятельства, в ходе которых Шпаковский остался калекой, достаточно запутанны уже много лет спустя, после 1956 года, появились веские доказательства, что Шпаковский пострадал отнюдь не от японских пуль — как он писал во всех анкетах, — а просто зимой задремал на посту). Тем не менее, после 1921 года Шпаковский получает пенсию по инвалидности, живет в Москве. С 1923 года пробует писать, сначала воспоминания о войне, затем и беллетристику. До 1933 года автора никак нельзя было назвать преуспевающим писателем: мучительный процесс писания (по трафарету, левой рукой — пишущей машинки тогда у него не было) отнимал много сил, в то время как исступленная работоспособность, к сожалению, не сопровождалась творческой удачей. Оба его романа о гражданской войне — «Конница» (1927) и «И на Тихом океане…» (1930) с натугой изданные «ЗИФом», были практически не замечены читателями а критикой встречены довольно прохладно. Шпаковский не умел строить сюжет, сбивался то на описательство, то на риторику: герои его, как будто взятые из реальной жизни, выглядели травмированными или инопланетянами — словно увечье автора наносило непоправимый ущерб и всем его персонажам. (Позднее, отвечая на анкету «Как мы пишем?» журнала «Огонек» (1936 год), Шпаковский не без гордости заметит: «Все мои персонажи похожи на меня», и с этим трудно будет не согласиться…)

К моменту знакомства Кургузова со Шпаковским тот впервые попробовал свои силы в жанре фантастического романа. «Вспашка» была закончена в 1933 году; в начале следующего года, благодаря помощи Кургузова, была издана сначала в журнале «30 дней», потом отдельной книгой в «Молодой гвардии». Роман был высоко оценен прессой — во многом, в результате поддержки все того же Кургузова, чье влияние в писательской среде в это время было уже весьма значительно. Впрочем, судя по тому, что роман получил одну из первых Сталинских премий, эта поддержка была санкционирована на самом верху.

В 30–40-е годы Ник.Шпаковский занимается исключительно общественной работой: избранный членом правления СП СССР, он участвует во всевозможных политических кампаниях. Одно время даже возглавляет комиссию партийной чистки при СП; по мнению многих современников, самоубийство поэта Андрея Соболева и арест нескольких бывших «селенитов» — на его совести.

В конце 40-х, после долгого перерыва, появляется его второй фантастический роман «Начало новой эры» (1948), достаточно традиционное, весьма добротно сколоченное чисто «производственное» произведение на тему «разведки лунных недр». Роман был вновь удостоен Сталинской премии II степени (1949 год), дважды переиздавался. Однако уже в 1954 году, после смерти Сталина и последовавшего за ней временного ослабления влияния С.Кургузова в СП, разразился скандал. Выяснилось, что настоящим автором романа «Начало новой эры» является Григорий Рапопорт, которому Шпаковский просто пригрозил арестом как «космополиту» и, напротив, пообещал заступничество, если тот возьмется за роман для него. Весной 1954 года состоялся товарищеский суд Московского отделения СП. Ник. Шпаковский был исключен из Союза писателей СССР (союзный секретариат не утвердил исключение, мотивируя свой отказ боевыми заслугами Шпаковского и его инвалидностью). В 1955–56 годах «Крюк» — как за глаза называли Шпаковского все московские писатели — ничего не пишет, даже «докладных»; лечится от алкоголизма в Бутовской больнице. Умер в 1956 году от цирроза печени.

6 PERSONALIA: Курицын

Вячеслав Михайлович Курицын родился в 1896 году в Екатеринбурге в семье горного инженера. Окончил реальное училище и затем два курса Санкт-Петербургского Горного института. После чего был изгнан из учебного заведения «за проступки, нарушающие Устав института» (хитроумное устройство, сконструированное Курицыным и подброшенное в плевательницу туалета для господ преподавателей, стало возвращать каждый плевок в физиономию тому, кто решался воспользоваться «заминированным» сосудом).

Вячеслав не стал задерживаться в столице и возвратился на Урал. Призыва на войну 1914 года сумел избежать, в гражданской войне тоже не участвовал ни на одной стороне, умело ускользнув и от красных, и от колчаковских вербовщиков — оба раза обе полевых призывных комиссии вручали ему освобождение от службы с одной и той же, почти швейковской формулировкой: «Призыву не подлежит. Страдает врожденным слабоумием». Перед колчаковцами Курицын вдобавок еще мастерски разыграл приступ «пляски святого Витта» и получил не только право не служить в армии, но и право беспошлинно торговать всякой мелочью на городской толкучке. (Последнее, кстати, помогло ему в годы войны содержать родных — отца и младшего брата-гимназиста). Литературой Вячеслав увлекся в двадцатилетнем возрасте, отдавая предпочтение «серебряному веку»; писал стихи, последовательно пройдя через Бальмонта, Северянина, Гумилева и раннего Маяковского. В 1923 году, в пику столичному рапповскому журналу «На посту», основал свой журнал, который принципиально назвал «Пост Модерна» Вышло два номера, причем оба были заполнены одними собственными произведениями: Курицына стихами, прозой, эссеистикой. В своем журнале автор выступал, естественно, под разными псевдонимами: «Владимир Сорокин», «Михаил Эпштейн», «Игорь Преображенский» — и даже какой-то «Ролан Барт». Под именем Барта Курицын и написал несколько умопомрачительных эссе, что способствовало, в конце концов, прекращению выхода журнала в свердловском наркомпросе, чьим попечением издавался «Пост Модерна», сообразили вдруг, что журнал вовсе не «культурно-просветительный ежемесячник для молодежи», как аттестовал свое издание молодой редактор. «Дураки! Мы опережали время!» — сказал на прощание наркомпросовцам Курицын и сделал стойку на голове, после чего прозвучавшее было со стороны местных деятелей народного образования предложение занять вакансию директора одной из вспомогательных школ отпало само собой.

До середины 30-х Вячеслав Курицын работает хроникером в свердловской комсомольской газете «На смену!», причем дважды был на грани увольнения и передачи дела в суд: первый раз после статьи «По следам бородатой женщины» (за последнюю он, два месяца мороча местных естествоиспытателей — не говоря уж об обычных совгражданах! — выдавал своего приятеля, бородатого художника Шмидта). Второй раз — после информации о том, что бывший вице-губернатор Екатеринбурга будто бы не умер от апоплексического удара в 1918 году, а заснул летаргическим сном, был складирован в подвале местного почтамта и через пятнадцать лет начал проявлять призраки жизни. Допрошенный в НКВД, Курицын клялся, что самолично обнаружил тело вице-губернатора, когда разыскивал в подвале затерявшуюся посылку, а в качестве доказательства своей правоты то и дело предъявлял старенькую справку о врожденном слабоумии. Шутка едва не кончилась арестом и политической статьей, поскольку Курицын по ошибке показал сначала колчаковскую бумажку, подписанную адъюнктом Военно-медицинской академии ротмистром фон Рашке. К счастью, в последний момент ему удалось подменить этот опасный документ аналогичным, только уже за подписью старшего фельдшера Федотова, военврача призывкома РККА.

Есть самые серьезные подозрения, что и роман «Границы неба» был написан автором как пародийный, а послан именно С.Кургузову с откровенно оскорбительными намерениями — как литературное возмездие за убогую и многократно тиражируемую «Катапульту». Вероятнее всего, Курицын и на этот раз ожидал скандала и уже заготовил впрок свое вечное медицинское алиби. Каково же было его изумление, когда через два месяца он получил пачку свежих авторских экземпляров «Границы…» с одобрительным предисловием Кургузова. И с почти что ультимативным требованием переехать в Москву, поближе к Секции фантастов.

С 1937 года Вячеслав Курицын живет в Москве. После того, как его роман был обласкан «Правдой», «Литгазетой», «Известиями», автор понял, что шутка зашла слишком далеко, но ничего поделать уже не мог: книга зажила собственной жизнью, Курицын как бы оказался навечно «при ней», и ему ничего не оставалось, как, стиснув зубы, стать баловнем официальной Фортуны. Разумеется, никакого нового романа в таком же духе, которого дружно требовали у него на Секции, Курицын, писать не мог и не хотел. Тем не менее хватало и первого. В воинских частях (особенно пограничных) отношение к создателю «Границ неба» было очень уважительным. Ему даже предписывалось в виде исключения — почаще встречаться с подобными читателями, поднимать их боевой дух. Курицын недолюбливал армию, потому на каждую такую встречу брал, для успокоения, флягу с медицинским спиртом — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Скорее всего, частые запои Курицына, его многочисленные выходки в Доме Герцена (один раз он даже покусился на телескоп) и небезобидные шуточки имели подспудной целью избавиться от ненавистной репутации — пусть даже и ценой крупных неприятностей. Однако Кургузов бдительно улаживал все скандалы, не давая им разрастись. В 1939 году дело дошло едва ли не до исключения из Союза писателей — Курицыну было инкриминировано «политическое хулиганство», состоящее в написании ядовитой и малоцензурной вариации на тему михалковского «Дяди Степы». У Курицына поэма называлась «Дядя Эрик» и, соответственно, начиналась словами: «По фамилии Эрастов // И по имени Эраст, // Из районных педерастов…» и так далее. Самое интересное, что скандал был начат вовсе не молодым С.Михалковым — которому внимание Курицына, скорее, польстило. А неким Э.Овчаренко, московским литературным критиком, принявшим почему-то эти стихи за личный выпад и вдобавок оказавшимся родственником Георгия Маленкова. Впрочем, если верить мемуарной книге К.Симонова «Глазами человека моего поколения», «дело» Курицына моментально закрылось, когда на одном из полуофициальных приемов на Ближней даче Сталин в присутствии Маленкова продекламировал наиболее смачные отрывки из «Дяди Эрика» и прибавил: «Ай, мастер, курицын сын!»

Алкоголизм между тем имел для писателя фатальные последствия. Вячеслав Курицын погиб в апреле 1940 года: будучи в сильном подпитии, неосторожно (или намеренно?) выпал из кабины военного геликоптера системы «стрекоза», на котором возвращался в Москву после встречи с пограничниками на Памире. Последними его словами, которые услышал пилот «стрекозы», были: «Вот она, граница неба… твою мать!»

Тело его так и не было найдено. Могила Вячеслава Курицына в Москве на Новодевичьем кладбище представляет собой кенотаф.

7 PERSONALIA: Вершинин

Глеб Адольфович Вершинин родился в Одессе в 1910 году в семье учителя математики. Отец получил свое достаточно редкое в Российской империи имя в честь героя романа писателя Бенжамена Констана, однако Глеб так никогда и не простил родителю своего отчества: из-за него всегда были сложности с анкетами, а в 1941 году в нем чуть не заподозрили скрытого немца — и только Кургузов замял дело, дабы не бросить тень на Секцию. После окончания школы Глеб поступил на физико-математический факультет Киевского университета, закончил его, поступил в аспирантуру и был уже на пути к кандидатской степени. Но выход в свет романов Ник. Шпаковского и тем более Вяч. Курицына изменил жизнь математика. Вершинин понял, что есть шанс преуспеть гораздо быстрее и «результативнее». Дальше все (почти все) шло как по написанному сценарию. Вершинин явился в Москву, в Союз писателей к самому Кургузову с уже готовым романом. Роман был вскоре издан, получил положенную долю похвал в печати. Но, к сожалению для автора, сам Сталин отнесся к книжке довольно безразлично: то ли каким-то странным образом угадал в романе «математически выверенную» халтуру (ТАКИХ умников генсек недолюбливал), то ли обиделся, что на лунной базе не нашлось места геологу-грузину. В конечном итоге роман был издан всего трижды и никаких наград (как и сам автор) не получил.

Второй досадной случайностью в жизни Глеба Вершинина стал взрыв немецкой авиабомбы: в 1941 году, направляясь в эвакуацию в Чистополь (от фронта его упас все тот же авторитет кургузовской Секции), эшелон попал под бомбежку. По едва ли не мистическому совпадению, эшелон был разбомблен напротив ЕЛЕНЫ — маленькой деревушки в московской области.

По всей видимости, похоронен Глеб Вершинин там же, в братской могиле. Правда, на стеле, поставленной в 1958 году на месте гибели эшелона, фамилия Вершинина отсутствует.

8 PERSONALIA: Булычев

Константин (Кирилл) Михайлович Булычев родился в 1915 году в Москве, в семье видного московского адвоката Михаила Булычева, прославившегося своей блестящей защитой чечерейцев — маленькой волжской народности, ложно обвиненной в 1897 году в каннибализме. Кирилл закончил школу, затем историко-филологический факультет Московского университета, однако преподавателем не стал. Трехмесячные журналистские курсы — и наш герой с удостоверением спецкора «Известий» уже высаживается на льдинв и полтора месяца дрейфует вместе с папанинцами (позднее его очерки составили первую книгу «Сквозь холод»). Первоначально Булычев не задумывался о карьере писателя или драматурга. Однако сам Сталин заметил талантливого репортера «Известий» и через верного С.Кургузова предложил Булычеву «попробовать свои силы в драматургии». Годы Великой Отечественной войны, когда Булычев был военным корреспондентом буквально на всех фронтах, на несколько лет отсрочили пожелание генсека. Однако Сталин не забыл о своей просьбе и уже в 1946 году вновь напомнил о ней. Одновременно, в целях поощрения молодого потенциального драматурга, Булычев был введен в Комитет по Сталинским премиям, где сблизился с Симоновым и Бор.Полевым.

1947 год — год величайшего триумфа для автора «Лунного вопроса». Конечно, и до пьесы имя Булычева было известно (его корреспонденции читали все, а песня «На привале», музыку к которой написал Вас. Соловьев-Седой, стала восприниматься едва ли не как народная). Но слава Булычева-драматурга затмила всё. Автор «Лунного вопроса» не был конъюнктурщиком, он называл себя «солдатом партии», а написание пьес — исполнением «приказа партии»; сам же он недолюбливал свои драматургические опыты. В 1948 году появляется новая пьеса Булычева — «Чья-то тень», поставленная Московским Художественным Академическим Театром (режиссер Евг.Рубин). Сюжетной основой пьесы стала печально знаменитая сессия ВАСХНИЛ 1948 года, когда под предлогом «неверия в возможность выведения злаков, пригодных для использования в условиях Луны» были изгнаны со своих постов многие видные «вейсманисты-морганисты», которые имели смелость усомниться в том, что пшеница сама может «приспособиться» к лунному климату (вакуум плюс космический холод). Главным героем пьесы Булычев сделал академика Татаринцева (чьим явным прототипом был Лысенко). Академик вступал в неравную схватку с нытиками и маловерами и одерживал победу на Научном Коллоквиуме. Впоследствии Булычев категорически запретил переиздавать и ставить обе свои пьесы, а за «Чью-то тень» принес публичные извинения доктору наук Зайделю и профессору Дубровскому, чьи речи на сессии цитировали его «отрицательные персонажи». Кроме того, Булычев покаялся в своем малодушном молчании, когда травили тех из театральных критиков, кто не выразил восторгов по поводу его «Лунного вопроса».

До середины 60-х Булычев не пишет ничего, кроме очерков для «Известий», оставаясь все эти годы обозревателем газеты. Начиная с 1967 года, писатель обращается вновь к жанру научной фантастики — на сей раз уже без всякой «злобы дня» или какого-либо политического оттенка. Конст. Булычев пишет целый цикл повестей о приключениях мальчика Алеши и его электронной собаки Протона. Правда, от «лунной» темы автор отойти не смог. Оба его симпатичных персонажа переживают приключения, всегда хотя бы косвенно связанные со спутником Земли: разыскивают сокровища, находят следы пропавшей экспедиции, путешествуют во времени и т. п. Повести Булычева («Путешествия Алеши», «День рождения Алеши», «Алеша в Стране Чудес», «Алеша и Король», «Алеша в Новом Свете» и др.) принесли автору популярность у совсем юного читателя, который и не слыхал никогда о «Лунном вопросе». Вероятнее всего, официозные произведения, написанные в 40-е Булычевым, были двадцать лет спустя уже благополучно позабыты и многими взрослыми читателями. Однако для самого автора пьесы эти так и остались вечным проклятием, от которого сам он не мог избавиться, даже став популярным детским писателем. Вероятно, больная совесть заставила Конст.Булычева первым поставить свою подпись под коллективным письмом в защиту Андрея Гамова, а позднее и самому написать своё знаменитое «Письмо Всеволоду Кочетову» — в начале 70-х оно широко распространялось в самиздате. После того как письмо это было напечатано в парижской «Русской мысли» и прочитано по «Свободному французскому радио», имя Булычева исчезло из всех издательских планов. Даже «Пионерская правда», чей высокий тираж был обеспечен бесперебойными «Приключениями Алеши», закрыла свои двери перед фантастом. В 1974 году писатель обратился в ОВИР с просьбой выдать ему гостевую визу для поездки во Францию. Туда его пригласила Французская Академия, чтобы он прочел курс лекций по советской детской литературе. Визу писатель получил, на удивление, быстро. Только потом стала понятна причина такой скорости: Булычев еще только миновал Брест, а в Москве был уже подписан указ о лишении писателя советского гражданства.

В 70-е годы писатель живет в Париже, часто выступает по «Свободе». В Париже Булычев пишет четыре повести и множество рассказов (на родине пресса назовет их «клеветническими»). В 1987 году несколько друзей Конст.Булычева, оставшихся в СССР, — Д.Гранин, Б.Окуджава, С.Потапов. Б.Яковлев обратились в ЦК с просьбой, чтобы писателю было возвращено советское Гражданство. Это обращение было рассмотрено только 4 апреля 1988 года ровно через двое суток после того, как Булычев в своей парижской квартире скончался от сердечной недостаточности. Похоронен писатель в Париже на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа.

9 PERSONALIA: Потапов

Сергей Владимирович Потапов родился в 1928 году в Саратове. Отец его, Владимир Иванович, в молодости сочувствовал правым эсерам, потом покаялся, был заместителем главного редактора «Нового мира» с 1926 по 1928 год, после чего в связи с семейными обстоятельствами переехал из Москвы в Саратов. Это не спасло его от ареста в 1938 году. Десятилетний Сережа, «сын врага народа», переехал в Ершов к бабушке. По окончании средней школы Сергей, опустив в анкете сведения о том, что родители осуждены по 58-й, смог поступить в Саратовский медицинский институт. Окончив его с отличием, он имел возможность остаться в Саратове и поступить в интернатуру, но поехал в Ершов и три года проработал главврачом районной больницы. Тогда же он впервые начинает писать фантастическую прозу. Первая публикация — рассказ «Амнезия» в областной молодежной газете «Молодой сталинец», там же вышло еще несколько рассказов, выдержанных в привычном «кургузовском» духе. Уже был готов договор с Приволжским книжным издательством на выпуск авторского сборника, когда Сергей Потапов, неожиданно для всех, уволился из больницы и поехал в Москву. К тому времени родители его уже были посмертно реабилитированы, и он мог, не таясь, остановиться у московских родственников отца. В конце 50-х и в начале 60-х Потапов много пишет, но почти ничего не публикует. На неоднократные предложения Сем.Шпаныря и В.Понятовского вступить кандидатом в Секцию отвечает отказом. В это время Потапов работает сторожем в больнице и подрабатывает внутренними рецензиями в «Новом мире», где кое-кто еще помнит его отца. Через сотрудников отдела прозы одна из его повестей (заведомо «непроходная») попадает в руки Паустовского, а от него — к Анне Софроновой. 1963 год — время мгновенно пришедшей популярности. С.Потапова вынуждены принять в Союз писателей СССР. Самого же автора начинает всерьез интересовать больше процесс организации литературного дела, нежели писание. В 60–70-е Сергей Потапов часто выступает в печати по проблемам НФ, одновременно работает в отделе прозы «Нового мира». Благодаря его поддержке многие молодые фантасты получают шанс что-то напечатать в журнале. В 1979 году, после известных событий, связанных с выходом альманаха «Лунариум» (Потапов напечатал там рассказ «Бедлам»), из редакции журнала уволен. Несколько лет без работы, зарабатывает на жизнь рецензиями на «самотек» в «Советском писателе». С 1985 года Потапов служит в «Советском писателе» — опять-таки в качестве редактора помогая своим коллегам. Сам он теперь пишет мало, и лишь после долгих уговоров издает собственный сборник тиражом в 15 тысяч экземпляров (повесть «Четверо» и избранные рассказы). С марта 1990 года Сергей Потапов — директор сначала издательского кооператива, затем собственного издательства «Альфа-Фантастика». Прославился тем, что опубликовал несколько заведомо убыточных книг С.Шпаныря, В.Маркелова, А.Н.Спирина, О.Хрусталева и других бывших «кургузовцев», которые в условиях резкого падения читательского интереса к отечественной фантастике перестали публиковаться где бы то ни было. Тиражи этих книг были символическими — от 500 до 2,5 тысяч экземпляров, а гонорары намеренно увеличенные. (Этот поступок не встретил понимания в среде многих его единомышленников и коллег.) К слову сказать, репринтное издание «Последнего экземпляра» было осуществлено с благотворительной целью: тираж был продан с аукциона, а деньги перечислены в фонд Кунцевской больницы, где по традиции две палаты в терапевтическом отделении занимают московские фантасты. На момент написания этих строк Сергей Потапов продолжает руководить издательством «Альфа-Фантастика» и по-прежнему сам ничего не пишет. И, видимо, вообще уже ничего не напишет…

10 PERSONALIA: Бенько (Бабенко)

Борис Артемьевич Бенько родился в 1915 году в Житомире в семье мелкого скобяного торговца Артемия Бенько. Закончив школу, Борис поступил в Московский университет на физико-математический факультет. К середине 30-х талантливый студент был замечен вербовщиками расчетной группы проекта «Катапульта» и приглашен по окончании вуза работать во 2-й Наркомат авиастроения (то есть, в ракетное ведомство). Первоначально Борис работает в группе, занятой непосредственно двигателями, затем становится заместителем начальника отдела ходовых частей и механизмов торможения (ХЧМТ). Звание Героя Советского Союза ему присваивают в сентябре 1943 года, когда вступает в действие новая система гвардейских минометов. Бенько сам руководит боевыми испытаниями экспериментальных установок и в критической ситуации, после неожиданной высадки вражеского десанта, берет командование на себя и спасает машины от уничтожения или захвата немцами.

После войны Борис Бенько — ведущий научный сотрудник королевской «семерки», его открытия, позднее оформленные в виде кандидатской и докторской диссертации, дали мощный толчок «Проекту-К». Однако сам Бенько всё более разочаровывается в проекте — не в технической стороне дела (тут как раз «свет в конце туннеля» виден), но в нравственной. В письме к сестре (май 1967 года) он откровенно признается: «Великолепная техника попадает в руки каннибалов. Для них Луна — просто еще один стратегически выгодный военный плацдарм. Иногда я даже рад, что нам еще далеко до запуска собственного „лунника“ с пассажирами и пилотами…» Примерно к тому же времени относятся и первые литературные опыты Бориса Бенько фантастические рассказы «Монреаль», «Крошка Енох», «Случай на гравилке» и другие, в которых причудливый мир Босха и Брейгеля был распластан на тусклой глади советских «конторских будней».

Исследователи полагают, что история, ставшая сюжетной канвой рассказа «Авангардист», действительно произошла с одним из знакомых автора, хотя и не закончилась так трагично, как в рассказе. По всей видимости, сюжет повести «До следующего раза!» (другу название — «Встреча») имел самое прямое отношение к реальности. Вероятно, это было самое нефантастическое произведение генерала Бенько. Судя по косвенным данным, в повести речь шла о попытке ГРУ организовать перехват в тропосфере одного из американских лунных «челноков» системы «Аполлон» с последующей его принудительной посадкой в Капустином Яру — в то время, как наш корабль-имитация должен быть взорваться якобы во время случайной аварии. Эксперты ЦРУ считают, что такой проект был действительно разработан уже в сентябре 1968 года и не исполнен только по причине его дороговизны и непредсказуемости последствий: никто не мог предугадать, как поведет себя ядерный реактор «челнока» в силовом поле, и никто не мог гарантировать, что пленный корабль не превратится в огромную атомную бомбу. Борис Бенько был одним из самых энергичных противников такой акции. Видимо, он и написал свое произведение, когда ему показалось, что план будет все-таки принят. Есть сведения, что к концу 70-х эта идея чуть не была снова реанимирована. Потому-то генерал Бенько и поспешил передать свое предупреждение, рассчитывая что в случае публикации повести на Западе замысел похищения будет считаться рассекреченным. Отчаянная попытка генерала не пропала даром: опасаясь огласки, ГРУ окончательно похоронило свой замысел.

К глубокому сожалению, «Повесть до следующего раза!» — вероятно, лучшее прозаическое произведение Бенько — постигла та же судьба, что и перевод Андрея Гамова: все тексты были то ли уничтожены, то ли утеряны в недрах КГБ. Разыскания, предпринятые в 1990 году издательством «Московский рабочий» при подготовке тома избранной прозы Бенько, успеха не имели. Сборник все-таки был, чисто символически, назван «До следующего раза!», но самого этого произведения, как нетрудно заметить, в книге нет…

Будучи талантливым ученым и даровитым писателем, Бенько чисто по-человечески был достаточно наивен. Он совсем не был похож на своего литературного «двойника» хладнокровного супермена генерала Ренько, героя шпионских романов англичанина Мартина Круса Смита «Парк Горького» и «Красная площадь», написанных по отдаленным мотивам реальных событий. В статье, опубликованной парижской «Русской мыслью» в связи с 70-летием со дня рождения генерала Бенько (май 1985), Аркадий Гинзбург писал: «Сейчас говорят о том, что Бенько был дилетантом во всех областях, кроме ракетостроения и литературного творчества. Мол, дилетанта в нем выдавало решительно все — от выбранного псевдонима, настолько прозрачного, что раскрыть его мог даже ребенок, до наивных надежд на открытый судебный процесс. Однако произведения именно этого „дилетанта“ будили мысль и воображение в те годы, когда, казалось, вся наша фантастика пребывает в состоянии летаргии и неизвестно, когда очнется. Борис Бенько был многократно талантлив, смел и честен. Наша утрата невосполнима…»

Борис Бенько действительно не дождался ни открытого процесса, ни даже просто суда. По специальному указанию Суслова он был официально признан невменяемым и помещен в психиатрическую лечебницу усиленного режима, где «больного» и должны были, при помощи аминазина и барбитуратов, довести до состояния, обозначенного в диагнозе. В короткий миг просветления генералу удалось развязаться и выпрыгнуть из окна четвертого этажа. По всей видимости, тело его захоронено там же, на территории больницы. Родные получили только на руки справку, где в графе «причина смерти» значится воспаление легких.

11 PERSONALIA: Щербаков

Владимир Израилевич Щербаков прожил короткую, но яркую жизнь. Родился он в 1945 году в Москве. Отец его, Израиль Маркович, был одним из тех «окулистов-вредителей», которых арестовали в декабре 1952 года и реабилитировали сразу же после смерти Сталина. По окончании Московского политехнического института Владимир работает в редакции журнала «Юный техник» (ведет отдел писем), потом его приглашают в штат журнала «Изобретатель и моделист», где Щербаков заведует отделом «Страна Фантастика». После конфликта с руководством журнала (принципиально отказался публиковать одну из статей А.Казанцева о «лунной природе» Тунгусского метеорита) покинул редакцию. С января 1979 года — редактор издательства «Молодая гвардия». Альманах «Лунариум» был первой и единственной его работой в «Молодой гвардии». Как только альманах вышел в свет, В.Щербаков был немедленно из издательства уволен. Правда, большой международный резонанс «Лунариума» (рецензии в «Нью-Йорк Таймс», «Франкфуртер Алльгемайне», «Фигаро», «Гардиан», обращение американского ПЕН-клуба, Европейской ассоциации фантастов и др.) помешал после ареста предъявить Щербакову политические обвинения: он был осужден только по статье «Злоупотребление служебным положением в личных целях». Просидев два года из отмеренных ему шести, Щербаков неожиданно был освобожден с условием немедленно покинуть страну. После чего по приглашению Энтони Бёрджесса, Кингсли Эмиса и Грэма Грина вылетел в Англию. Самолет «Аэрофлота» приземлился в лондонском аэропорту Хитроу утром 18 мая 1981 года. При выезде с территории аэропорта на шоссе в такси, где ехал Владимир Щербаков, врезался нагруженный трейлер. Создатель «Лунариума» погиб сразу, его не удалось довезти даже до больницы; шофер такси скончался в реанимации. Репортер «Таймс», первым оказавшийся на месте аварии, высказал предположение, что это была отнюдь не простая дорожная авария, а политическое убийство. Однако реальных доказательств у него не было. Советская печать не удостоила гибель В.Щербакова ни единой строчкой хроники.

Владимир Щербаков похоронен в Лондоне, на Хайгейтском кладбище. На мраморной плите — имя, фамилия, годы жизни и надпись по-русски: «Прости, Володя…» Место на кладбище в течение более чем десятилетия оплачивалось Обществом научной фантастики Великобритании. Начиная с декабря 1991 года все расходы на себя взяло российское посольство в Лондоне.

12 PERSONALIA: Якубовский

Михаил Аскольдович Якубовский родился в 1956 году в Минусинске в семье ветфельдшера. Он закончил школу и первый. курс автодорожного техникума в Абакане. На этом его образование закончилось и начались путешествия по стране. Михаил был рабочим в Волгограде и преподавателем в Саратове, служил редактором в Перми и руководителем детского клуба «Бригантина» в Свердловске. В середине 80-х он оказался в Москве сотрудником НИИ химических удобрений и ядохимикатов. И куда бы ни заносила его судьба, везде он писал научную фантастику, причем довольно неплохо печатался. К лету 1988 года, когда он был избран новым руководителем Секции, Якубовский уже опубликовал романы «Крыша Вселенной», «Варяги без стука», «Великая Лунная дуга», «Пенелопа покидает Одиссея», десять повестей и свыше полусотни рассказов. К большому сожалению, Якубовский был действительно чересчур честолюбив: вместо того, чтобы тихо перевести Секцию на коммерческие рельсы и хотя бы обеспечить благосостояние своим соратникам при помощи издания Филипа Дика и Роберта Хайнлайна (благо поначалу спрос еще не упал), новый шеф советских фантастов с головой окунулся в общественную деятельность. Его лицо замелькало на ТВ и на митингах, за границей он был чаще, чем в Москве. В 1989 году он стал депутатом союзного, а в 1990 — российского парламентов. После августа 1991 года Якубовский стал членом Верховного Совета РСФСР, возглавил фракцию «Полет ради прогресса». По его мнению, подготовка советской лунной экспедиции была необходимой — но не по тем причинам, по которым в свое время требовали полета коммунисты, а по прямо противоположным: чтобы окончательно доказать народу, что на Луне нет ничего ценного и что мы действительно можем прекрасно обойтись без нее. Первое время своего депутатства Михаил Якубовский еще успевал руководить Секцией и даже выхлопотал персональные пенсии С.Шпанырю и А.Зайцеву. Однако затем служение народу окончательно все вытеснило. И пока Михаил Якубовский председательствовал во всевозможных комиссиях и подкомиссиях, Секцию постигла судьба всего Союза писателей: она окончательно распалась. Если бы не благотворительность Сергея Потапова, два десятка неприкаянных старичков — бывших «кургузовцев» остались бы просто без средств к существованию (Литфонд приказал долго жить одновременно с Секцией). Тем временем Михаил Якубовский сначала чуть не стал лидером НПСР (Национальной партии социалистов-революционеров), затем поменял несколько коалиций и, в конце концов, присоединился к блоку «неприсоединившихся». Карьера его была бы успешной, если бы не сомнительные финансовые операции, к которым имела прямое касательство одна из парламентских подкомиссий. Когда пресса запестрела заголовками о «деле Якубовского», Михаил Аскольдович почел своей обязанностью временно не возвращаться из-за границы, где был в командировке.

Ныне М.А.Якубовский живет в Швейцарии. Если верить газете «Аргументы и факты», он вновь занялся писательством и не без успеха — фантастика в Швейцарии все еще популярна.