История телохранителя

Матахатиро не сразу узнал в этой женщине учительницу пения О-Рин.

Он возвращался от Гэндаю Хосои, из квартала Хама в Рэйгандзиме. Пройдя через квартал Коами, он пересек улицу, ведущую в Ирифунэ, миновал кварталы Томисава и Мурамацу и, переходя через ров, вдруг заметил женщину, идущую в четырех-пяти кэнах впереди него.

Фигура женщины была необыкновенно хороша: покатые плечи, тонкая талия, ровная прямая спина — настолько изящная, что от нее трудно было отвести взгляд.

Матахатиро обратил на нее внимание не случайно. Во-первых, женщина шла в том же направлении, что и он — в сторону Рёгоку, так что не заметить ее было трудно, а во-вторых, любоваться женщиной со спины можно было безо всякого стеснения, не думая о том, что скажут окружающие. Но главная причина, пожалуй, была все же в другом. Глядя на походку этой женщины, Матахатиро заметил одну странность.

Как это обычно и бывает на городских улицах, толпа прохожих вокруг то сгущалась, то редела. Однако, оказываясь в толпе, женщина начинала быстро семенить мелкой поступью, ловко избегая столкновения со встречными людьми, а выходя на менее людные участки, напротив, замедляла шаг.

Такое необычное поведение не оставляло сомнений в том, что женщина наверняка за кем-то следит. Матахатиро не потребовалось много времени, чтобы понять, за кем. Впереди нее шел высокий седовласый мужчина сорока с небольшим лет, по виду похожий на лекаря. Рядом с ним шагал помощник, держа в руках сундучок для лекарств.

Троица проследовала дальше, в квартал Янокура-Ёнэдзава. Они шли тем же маршрутом, что и Матахатиро, поэтому невольно вышло так, будто он следит за женщиной, которая, в свою очередь, следила за лекарем и его помощником.

Мужчин и женщину разделяло значительное расстояние, тогда как между женщиной и Матахатиро было не больше четырех-пяти кэнов. Разумеется, у Матахатиро и в мыслях не было за кем-либо шпионить, поэтому он продолжал идти своим обычным размеренным шагом.

Видимо, звук его шагов и заставил женщину оглянуться. Слегка повернув голову, она лишь мельком посмотрела на Матахатиро и тут же отвела взгляд. Неизвестно, успела ли она увидеть Матахатиро — настолько мимолетным было движение ее головы. Но ему этого мгновения хватило, чтобы узнать женщину.

«Это же… О-Рин!» — подумал Матахатиро, чувствуя, как в душу закрадывается легкая тревога.

С первых дней повторной восьмой луны и до начала девятой Матахатиро довелось служить помощником мастера в школе фехтования в пятом околотке квартала Хаяси. Школу содержал один из ронинов бывшего клана Асано по имени Хорибэ. В доме, совмещенном с залом для тренировок, он устраивал тайные встречи со своими соратниками. Именно тогда Матахатиро и познакомился с О-Рин. Правильнее сказать, она сама с ним познакомилась, чтобы разузнать, что за люди приходят в дом к Хорибэ.

Однако, незадолго до окончания работы в додзё, Матахатиро стал свидетелем убийства напарника О-Рин, помогавшего ей шпионить за ронинами. После этого О-Рин исчезла, и Матахатиро никогда ее больше не встречал.

Неизвестно, заметила ли его О-Рин, однако теперь он и в самом деле решил проследить за ней. Замедлив шаг, он чуть поотстал и с этой минуты старался не выделяться из толпы. Он был уверен, что даже в самом людном месте уже не потеряет из вида ее тонкую и прямую спину.

Идущие впереди мужчины внезапно нырнули в боковой переулок. Женщина, не раздумывая, последовала за ними.

В глубине узкого переулка, залитого лучами предзакатного солнца, можно было различить играющих детей. Но трудно было сказать, куда вела эта дорожка — на задворки соседней улицы или в тупик.

«Если это тупик, то дело плохо», — подумал Матахатиро, стоя на углу и наблюдая за удаляющимися фигурами. Собравшись с духом, он решительно вошел в переулок. Пусть его заметят, пусть он даже встретится с О-Рин — что будет, то будет.

Главной причиной, по которой его тянуло идти за этими людьми, было опасение за жизнь О-Рин.

Даже после службы в додзё у мастера Хорибэ, Матахатиро не торопился причислить себя к сторонникам ронинов Асано. Он хорошо понимал их решимость отомстить за покойного господина и даже отчасти восхищался их твердыми убеждениями и сплоченностью, проявления которой ему несколько раз доводилось видеть собственными глазами, но вот желания влиться в ряды мятежных ронинов у него никогда не возникало. Матахатиро считал, что с этими людьми он не связан ничем, кроме работы, на которую, к слову сказать, его наняли за мизерную плату — один бу за три дня, — да и эта единственная нить прервалась, как только он ушел из додзё.

Он и сам не был уверен в своем завтрашнем дне. Из родного клана он бежал, прознав о заговоре против князя и убив человека. Вдобавок за ним по-прежнему охотились тайные убийцы, посланные одним из заговорщиков, управляющим замка Танго Отоми. Один такой убийца разыскал Матахатиро даже в школе фехтования, но, как и его предшественники, был повержен в смертельной схватке.

Потому-то и выходило, что, живо интересуясь деяниями ронинов Асано, Матахатиро, тем не менее, не торопился протягивать им руку помощи. Да они и сами, как ему казалось, не стремились завоевывать новых сторонников.

По этой же причине он не питал никаких особых чувств и к О-Рин — женщине, шпионившей за ронинами. Один раз, правда, они с Гэндаю Хосоей здорово напились за ее счет, однако потом, встретившись с О-Рин в корчме, Матахатиро вернул ей все, что они задолжали.

Но даже после окончания работы в додзё Матахатиро не раз посещали тревожные мысли о судьбе этой женщины, которую он про себя считал шпионкой из лагеря Кодзукэноскэ Киры.

Источником его беспокойства послужило то самое хладнокровное убийство напарника О-Рин, совершенное ронинами Кандзаки и Окано прямо на глазах у Матахатиро.

Для ронинов Асано наступал переломный момент — со дня на день из Камигаты в Эдо должен был прибыть их предводитель Кураноскэ Оиси. Произошедшее на глазах у Матахатиро убийство со всей ясностью показывало, что ронины беспощадно расправятся с любым, кого уличат в соглядатайстве.

Но для О-Рин, хоть она и была самой настоящей шпионкой, Матахатиро вовсе не желал подобной участи. Предостеречь ее он не мог, поэтому оставалось только втайне надеяться, что она сама почует грозящую ей опасность и станет держаться подальше от додзё Хорибэ.

Через несколько дней после окончания работы в додзё Матахатиро устроился ночным сторожем в усадьбу к одному хатамото, которая находилась с внешней стороны замковых ворот Тораногомон. Постепенно тревожные думы об О-Рин оставили его. В восьмую и повторную восьмую луну в эту усадьбу несколько раз залезали воры, поэтому новая работа требовала полной отдачи.

И вот теперь эта случайная встреча. В первый момент Матахатиро хотел окликнуть О-Рин, но, увидев, что она занята делом, передумал. В то же время он понимал, что уже не сможет пойти дальше по своим делам, сделав вид, что ничего не заметил. Он не сомневался, что О-Рин снова следит за ронинами Асано и понимал, насколько опасно ее занятие.

Лекарь и его спутник вошли в маленький жилой дом. О-Рин, не останавливаясь, проследовала мимо, и, дойдя до конца переулка, свернула направо.

Матахатиро ускорил шаг. Из двери дома, в которую только что вошли мужчины, высунулся какой-то краснолицый старик и внимательно оглядел улицу. Сединой он походил на того лекаря, однако был пониже ростом и пошире в плечах. Старик бросил на Матахатиро косой, полный подозрительности взгляд. Он был немного сгорблен, одет в безрукавку, без хакама и без короткого меча, и все же с первого взгляда было понятно, что это самурай.

На мгновенье встретившись с ним глазами, Матахатиро прошел мимо. Он зашел за угол — и остановился в растерянности. За этим поворотом дорога и в самом деле заканчивалась тупиком. Вокруг не было ни души.

Матахатиро медленно пошел вперед, вглядываясь в стоящие по обеим сторонам тупика дома. Три дома с правой стороны и четыре с левой. Далее переулок упирался в черный дощатый забор, за которым виднелась лишь черепица соседних крыш.

Лучи заходящего солнца не проникали в этот закуток, поэтому здесь уже царил полумрак. Было тихо.

Матахатиро так и не понял, в какой из этих домов вошла О-Рин. Отчаявшись, он собрался, было, уходить, как вдруг услышал женский голос:

— Господин Аоэ. Сюда, сюда.

Подняв глаза, Матахатиро увидел, что в доме, напротив которого он стоял, сбоку от входа было приоткрыто выступающее окно, а за решетчатым переплетом стояла О-Рин и, обнажив в улыбке белые зубы, махала ему рукой.

Пригласив Матахатиро в дом, О-Рин тут же отправилась на кухню, поджарила рыбу, подогрела сакэ и подала все это на стол. Спустя некоторое время Матахатиро, уже вполне освоившись, сидел в гостиной ее дома и попивал сакэ, глядя на хозяйку, которая пристроилась напротив него, по другую сторону от продолговатой жаровни. Матахатиро пил молча. Мало того, что О-Рин раскусила его слежку, она еще и дождалась, пока он с глупейшим видом не встал, озираясь, посреди улицы, и только после этого позвала в дом. Оставалось только запивать свое унижение горячим сакэ.

— А как поживает ваш приятель? Тот, с бородой? — спросила О-Рин. Она тоже пила сакэ, и ее щеки уже слегка порозовели. Подернутые поволокой глаза глядели на Матахатиро.

— Я только сегодня с ним виделся. Говорит, что чистит сточные канавы в Адзабу. Ему до самой весны с работой везло, а после что-то не очень.

— Какой забавный человек, — засмеялась О-Рин, прикрывая ладонью рот. Она выглядела веселой и беззаботной, словно это не она еще недавно шла по пятам за каким-то подозрительным лекарем, и словно не она пыталась заманить в свои сети Матахатиро, прознав, что тот служит в додзё у Хорибэ…

Осмелев от выпитого сакэ, Матахатиро решился поведать О-Рин о своих опасениях:

— Знаешь, ты занимаешься очень опасным делом.

— Вы это о чем, сударь? — по-прежнему улыбаясь, спросила О-Рин и посмотрела на Матахатиро.

— Я о слежке, которую ты сегодня устроила. Кто этот лекарь? Один из ронинов Асано?

— М-м, зачем это вам… — делая невинное лицо, О-Рин тонкими пальчиками взяла чарку и отпила глоток сакэ. Затем, наклонив бутылочку, наполнила чарку Матахатиро.

— Давно хотел тебе рассказать, — продолжил Матахатиро. — Я своими глазами видел, как убили твоего напарника.

Так и не налив себе, О-Рин поставила бутылочку на край жаровни. Однако, было видно, что слова Матахатиро ее не удивили. Взгляд женщины оставался спокойным.

— Я думаю, что ронины Асано не пощадят никого, кто вздумает шпионить у них под носом… Даже женщину.

— Скажите честно, сударь, — О-Рин вопрошающе взглянула на Матахатиро, — вы не были причастны к убийству Асадзи?

— Нет. — Вспомнив о том, что если бы Кандазаки и Окано не пришли первыми, ему пришлось бы самому убить этого человека, которого, как выяснилось, звали Асадзи, Матахатиро понуро опустил голову. — Нет, его убили ронины Асано.

— Я знала об этом…

— Знала, и все равно продолжаешь следить за этими людьми? Не думаю, что это самое подходящее занятие для женщины.

— Сударь, — улыбнулась О-Рин. Она медленно налила себе сакэ и грациозно осушила чарку. — Вы думаете, я кто?

Матахатиро молчал, не зная, что ответить. По большому счету он и в самом деле не имел не малейшего представления о том, кто она такая.

— Поверьте, я не из тех, о ком следует беспокоиться. Учительница пения — это всего лишь маска… — сказала О-Рин и засмеялась:

— Нет… конечно, на три порции риса в день я зарабатываю преподаванием музыки. Но это не основное мое ремесло, сударь… А в своем основном ремесле я достаточно искусна, чтобы не подвергать себя ненужному риску.

— Угу, — протянул Матахатиро и снова взглянул на О-Рин.

Похоже, она намекала на то, что Кира и его семейство никогда не наняли бы для слежки за ронинами Асано неопытного человека. Но поверить в опытность О-Рин было трудно — перед Матахатиро сидела красивая молодая женщина, черноглазая, с тонкими чертами лица — самая обычная женщина, каких немало можно встретить на улицах города. — Тебе Кира поручил эту работу?

О-Рин отрицательно покачала головой.

— Значит кто-то, связанный с кланом Ёнэдзава?

Но и на этот вопрос она ответила отрицательно. Взяв бутылочку с сакэ, О-Рин слегка наклонила голову и заглянула в лицо Матахатиро. Ее глаза смеялись.

«Она что — хочет сказать… что работает на ближайшее окружение сёгуна?!»

Протягивая свою чарку, Матахатиро ответил О-Рин понимающей улыбкой. Его догадка не была пустым предположением. Он хорошо знал, что действия ронинов Асано не являются секретом для многих высших чинов правительства бакуфу, а некоторые из этих чинов и вовсе принимают в их судьбе самое непосредственное участие.

— Сдается мне, сударь, что вы горячий сторонник ронинов Асано?

— Да нет, с чего ты взяла.

— Просто, когда я расспрашивала вас о ронинах, вы так ничего и не сказали.

— Так ведь я же в то время служил у них. Человек, получающий жалование за службу, не должен разбалтывать секреты своего хозяина.

— А сейчас?

— Сейчас тем более ничего не скажу. Молоть языком после того, как закончил работу, и вовсе последнее дело.

— Ну, я же говорю, что вы их сторонник.

— А ты на чьей стороне? — усмехнулся Матахатиро. — Неужели Киры?

— Нет, — качнула головой О-Рин, — это неправда. Я всего лишь делаю свою работу.

— В этом мы с тобой схожи, — сказал Матахатиро. — Работа и только работа. А все личные предпочтения следует оставить при себе.

— Вы правы, сударь. Действительно похожи.

— И все же, этот сегодняшний старик — он из клана Асано?

— Вы действительно хотите это узнать?

— Да.

— Хорошо. Я думаю, вам можно доверять, — опустив глаза, О-Рин заговорила вполголоса. — Этот лекарь — ронин из клана Асано по имени Соэмон Хара. Прибыл из Камигаты шесть дней назад к некоему Иссину Тагути, знатоку военной науки, который живет в шестом околотке квартала Синкодзи. На самом деле этого Тагути зовут Тюдзаэмон Ёсида, в клане Асано он командовал пехотинцами и заодно занимал должность наместника правителя провинции. Как только Хара прибыл в Эдо, он тут же направился к Ёсиде и теперь живет у него в доме.

Матахатиро слушал, не перебивая.

— С ним, как вы видели, был помощник — тот, что нес сундучок с лекарствами. Это Саваэмон, сын Ёсиды.

— А что за старик выглядывал из дома, в который зашел лекарь? Жилистый такой. Его как зовут?

— Вы его видели? — удивленно спросила О-Рин.

— Да, когда проходил мимо. Он так злобно на меня посмотрел…

— Этого старика зовут Яхэй Хорибэ.

— Хорибэ?

— Да. Человек по имени Нагаэ из квартала Хаяси, который нанимал вас на работу, никакой, конечно, не Нагаэ. Его настоящее имя Ясубэй Хорибэ, а Яхэй — его тесть. Я поселилась в этом переулке именно потому, что в том доме стали собираться разные люди… Вчера, например, приходил Ёсида и провел там за разговорами полдня. Они явно что-то затевают, — О-Рин поставила локоть на край жаровни и прижала ладонь ко лбу. — Вы бы знали, сударь, сколько людей там побывало за последние несколько дней.

В этот момент О-Рин, видимо, поняла, что рассказала слишком много, поскольку вдруг встрепенулась и настороженно посмотрела на Матахатиро.

— Мне, наверное, уже пора, — сказал он. Пить сакэ в компании очаровательной женщины было очень приятно, однако за разговорами он не заметил, как на улице совсем стемнело.

— Как? Вы уходите?

— Да. Я и так засиделся допоздна.

— Подождите, сударь, — О-Рин неожиданно встала, обошла жаровню и села вплотную к Матахатиро, прильнув к нему всем телом. — Вы и вправду хотите уйти?

— Ну не могу же я остаться здесь на ночь.

— Оставайтесь! — О-Рин нащупала ладонь Матахатиро. — Или вы к кому-то спешите?

— Нет.

— Тогда оставайтесь, умоляю вас, — она еще крепче сжала его ладонь и посмотрела ему прямо в глаза. — Вы не представляете, как я рада этой встрече. Я впервые за долгое время снова почувствовала себя женщиной. Прошу вас, не уходите.

Матахатиро молчал.

— Может быть, вам неприятны женщины, которые скрывают свое истинное лицо? Хотите, я расскажу вам, кто я такая… расскажу все.

— Не надо. Ни к чему это…

Тело убитого напарника О-Рин уплыло вниз по каналу Татэгава и было обнаружено недалеко от того места, где канал впадает в реку Сумидагава. Этот случай вызвал в городе множество пересудов. Матахатиро вспомнил, что в те дни он думал только об одном — не нашли ли приплывшее вслед за этим трупом еще одно тело — молодой женщины.

Но О-Рин оказалась жива. И Матахатиро совершенно искренне считал, что за это она должна благодарить судьбу, хотя эта женщина и не производила впечатления слабой и хрупкой.

«Кто знает, что будет завтра…»

Например, Матахатиро завтра может повстречаться с убийцей, подосланным из родных мест, а О-Рин — сколь бы уверенной в себе она не казалась — противостоит не кому-нибудь, а бесстрашным ронинам Асано. Что случится завтра — кто знает.

Заметив, что под воздействием сакэ он стал впадать в сентиментальность, Матахатиро решил отдаться во власть своих чувств.

Освободив руку, которую с силой сжимала О-Рин, он обнял ее за плечи и коснулся спелых округлостей ее грудей. Женщина тут же бросилась к нему в объятия. Обвивая руками шею Матахатиро, она в порыве страсти прильнула щекой к его плечу. И в этой ласке чувствовалось, насколько она одинока…

Матахатиро открыл дверь в контору Сагамии и тут же увидел хозяина, который, как обычно, сидел за низеньким столиком прямо напротив входа.

«Самое важное для понимания истинной сути человека, — любил говорить Китидзо, — это первое впечатление. Если я сразу чего-то не разгляжу, не пойму, что этот человек, скажем, плутоват, и порекомендую его в купеческую лавку, кто после этого будет доверять слову Сагамии?» Слушая его хвастливые рассуждения, которые всегда звучали так, словно Сагамию знал весь Эдо и он у всех пользовался безграничным доверием, Матахатиро ловил себя на мысли, что все это как-то не очень вяжется с атмосферой его конторы, где всегда царили тишина и сонное спокойствие. Изобретенная Китидзо мера предосторожности, видимо, была не лишней, поэтому все, кто входили к нему в контору, едва открыв дверь, тут же оказывались лицом к лицу со смахивающим на барсука хозяином.

Китидзо сидел, подперев рукой голову, но, увидев Матахатиро, выпрямился.

— Вчера я вас так и не дождался, господин Аоэ, — сказал он недовольным тоном. По его виду Матахатиро тут же догадался, что у старика появилась хорошая работа. В такие моменты Китидзо начинал важничать и принимал горделивую позу.

С одной стороны ему очень нравилось читать благодарность на лицах людей, которые просили у него работу, а с другой — он был премного доволен, что смог в точности исполнить их пожелания. От этого-то самодовольства он и выпячивал грудь.

— Вы же обещали зайти!

— Обещал…

Несколько дней назад Матахатиро и в самом деле спрашивал у Китидзо, нет ли у него какой-нибудь работы, и ко вчерашнему дню Китидзо намеревался что-то подыскать. Матахатиро хотел заглянуть в контору, возвращаясь от Хосои, но случайная встреча с О-Рин нарушила его планы.

— Поскольку вы так и не появились, — продолжал Ктидзо, — я решил навестить вас дома. Между прочим, это было уже в час Собаки.

— Виноват, извини…

— Но после этого я еще заходил к вам сегодня утром. И вас по-прежнему не было дома. Ни вечером, ни утром…

Матахатиро смущенно молчал.

— А ведь какую работу я нашел для вас, господин Аоэ, — сказал Китидзо таким голосом, словно ему посчастливилось выиграть в лотерее. — Давно такой не было. Два бу за день, один рё за два дня — вот какая работа! Правда, заказчик просил прислать человека как можно скорее, поэтому я ужасно переживал, что так и не найду вас, и работу придется отдать кому-то другому. Кстати, где же вы были, позвольте спросить?

Последнюю фразу Китидзо произнес и вовсе надменным тоном, еще сильнее выпятив грудь.

Разумеется, Матахатиро не собирался рассказывать, что и эту ночь, и почти все утро он провел в постели с женщиной по имени О-Рин. Время шло к полудню, когда О-Рин, наконец, встала и на скорую руку приготовила обед. Как полагается настоящему любовнику, Матахатиро подкрепился, и только после этого вышел из дома и отправился к Китидзо.

— Да случились кое-какие неотложные дела, — смущенно пробормотал Матахатиро. — Пришлось заночевать в другом месте. Извини, Китидзо, мне правда очень неловко.

— Ладно уж… Давайте лучше о работе. Вам снова придется стать телохранителем.

— Так-так, — по-прежнему ощущая вину перед Китидзо, Матахатиро перегнулся через порог комнаты, и с готовностью посмотрел на старика. Китидзо взял со столика конторскую книгу и нацепил очки. Большие стекла придавали его лицу некоторую комичность.

— Работать придется неблизко. Но вас ведь это не смущает, правда? — спросил Китидзо, взирая на Матахатиро поверх очков.

Внимательно разглядывая его чудаковатое лицо, Матахатиро ответил:

— Нисколько. Поеду, куда скажешь.

Работать предстояло в деревне Хирама, расположенной к северу от станции Кавасаки.[69] Там находился дом, принадлежавший некоему Тёдзаэмону Ямамото, который большую часть времени жил в Эдо, в пятом околотке квартала Син-Кодзимати. У Ямамото был родственник, служивший в провинции Госю.[70] Этот родственник собирался приехать в Эдо по каким-то казенным делам и хотел на первое время остановиться в деревенском доме Ямамото. В Хираме он намеревался пробыть, покуда не подыщет жилье в городе, и в течение этого времени ему требовалась охрана. Все эти сведения, полученные от заказчика, Китидзо пересказал, водя глазами по страницам своей конторской книги.

— То есть, — уточнил Матахатиро, — мне нужно будет охранять этого человека до тех пор, пока он не отправится в Эдо?

— Точно так, сударь.

— И сколько времени он там пробудет?

— Как мне сказали, он надеется подыскать себе дом в Эдо дней за десять.

Десять дней. Выходило, что за работу он получит целых пять рё. Такое предложение выглядело более чем заманчиво. Вот-вот наступят холода, и эти деньги ох как пригодятся.

«Только… как-то слишком все заманчиво…»

Опыт работы телохранителем, добытый потом и кровью, научил Матахатиро, что большое жалование всегда означает большую опасность. Кто же не мечтает найти такую работу, за которую платят много, а делать ничего не надо! Но такие мечты обычно так и остаются мечтами.

Вот и сейчас Матахатиро почуял еле уловимый запах опасности. Его инстинкты телохранителя, начавшие было притупляться за время сравнительно спокойных занятий — грузчиком, помощником мастера в додзё и ночным сторожем, — сразу проснулись.

— Можно тебя спросить кое о чем? — обратился он к Китидзо.

— Да, конечно.

— Для чего родственнику этого Ямамото потребовался телохранитель?

— Тут такое дело, сударь… — Китидзо снова раскрыл конторскую книгу и уставился в свои записи. — Горобэй Какэхи, так зовут этого родственника, изначально служил в некоем клане, затем со службы ушел и поселился в провинции Госю. Денег он, судя по всему, скопил достаточно, поэтому живет себе припеваючи и нужды не знает. В Эдо прибывает по причине судебной тяжбы, а его противник по этой тяжбе уже находится здесь. Так вот, господин Ямамото беспокоится, что этот противник может попытаться напасть на господина Какэхи. Судебные дела, знаете ли, ужасная вещь, особенно запутанные.

— Понятно. Значит, причина в том, что кто-то не прочь учинить насилие.

— Да, но есть и еще одна причина. Для ведения этой тяжбы господин Какэхи привезет с собой крупную сумму денег. А деревня Хирама, по рассказам, находится в совершеннейшей глуши к северо-востоку от храма Дайси[71] — сам-то я никогда дальше этого храма не бывал, — так что, помимо прочего, мне намекнули, что господин Какэхи не хотел бы стать добычей тамошних разбойников.

Китидзо не знал, кто выступает противной стороной в предстоящей тяжбе. Как будущему телохранителю, Матахатиро очень хотелось бы это выяснить, но было уже поздно. Он решил, что, добравшись до Хирамы, обязательно спросит об этом у Ямамото или у Какэхи.

Пока никакой особенной опасности в этой работе он не разглядел. Работа как работа. Если все сложится благополучно, то он, скорее всего, сумеет получить свои пять рё и вовсе безо всякого риска. Уже стоя в дверях, он услышал, как Китидзо, словно желая остудить его радостный пыл, нудным голосом напомнил:

— Не забывайте, пожалуйста, что господин Какэхи приедет двадцать шестого числа. Вам необходимо быть там на день раньше.

— Понял, понял.

— Будьте осторожны.

Эдо заканчивался Синагавой, поэтому Кавасаки была первой станцией тракта Токайдо, расположенной за пределами города.

Из дома на задворках храма Дзюсё-ин Матахатиро вышел после полудня. Когда он достиг лодочной переправы через реку Рокуго, солнце уже клонилось к закату. Матахатиро впервые оказался за городской чертой. Перед тем, как отправиться в путь, он спросил у соседей, понадобится ли ему походное платье, на что те с улыбкой отвечали, что паломничество в храм Дайси обычно совершают за один день, поэтому он и вышел, по обыкновению надев хакама и сандалии-сэтта. Соседи оказались правы — еще не наступили сумерки, а Матахатиро уже выходил из лодки на станции Кавасаки.

Эта станция, узкой полосой растянувшаяся вдоль тракта Токайдо, была похожа на обычную деревню, разве что более ухоженную. Народу было немного — путники, отправляющиеся из Эдо ранним утром, проходили через Кавасаки еще до полудня, а те, кто шел в Эдо, видимо, не хотели оставаться здесь на ночлег, когда цель их путешествия была уже рядом.

Правда, существовала одна причина, по которой некоторые не слишком спешащие путники, застигнутые сумерками на подходе к Эдо, предпочитали заночевать в Кавасаки — недалеко от Синагавы, прямо по соседству с трактом находилось место казни преступников под названием Судзугамори. Разумеется, проходить мимо такого места затемно никому не хотелось.

Со стороны станция казалась тихой, но стоило Матахатиро войти за ограду, как его тут же окружил шумный гомон, доносящийся с постоялых дворов и из чайных домиков. Сняв широкую соломенную шляпу, Матахатиро нырнул под крышу первой попавшейся чайной. До наступления темноты еще оставалось время. Матахатиро оказался в Кавасаки быстрее, чем предполагал, поэтому сейчас он мог позволить себе чашку чая, чтобы утолить жажду.

Подошедшую к нему молоденькую девушку он попросил принести чай, а сам уселся отдохнуть на скамью. В чайном домике было пусто, если не считать нескольких посетителей, рассевшихся по разным углам. Все они были в походной одежде. Их короткая передышка на станции Кавасаки означала, что сегодня эти люди еще намереваются дойти до Синагавы или, если они шли из Эдо, до Канагавы — следующей за Кавасаки станции Токайдоского тракта. И в ту и в другую сторону было два с половиной ри[72] пути.

— Деревня Хирама далеко отсюда? — спросил Матахатиро у девчушки, которая принесла ему чай. Она была совсем юной, лет пятнадцати-шестнадцати, с тоненькими пальчиками и такими же маленькими ступнями. Матахатиро подумал, что эта девочка, по всей видимости, только подрабатывала в чайном домике, а значит жила где-то поблизости от станции и должна была знать здешние окрестности.

Совершенно не ожидавшая, что посетитель обратится к ней с вопросом, девочка остолбенела и густо покраснела.

— Далеко? — улыбнувшись, повторил Матахатиро. На этот раз девчушка быстро-быстро замотала головой, после чего повернулась к нему спиной и вприпрыжку убежала на кухню. Ее на удивление пухлые голени, сверкающие из-под укороченного подола кимоно, были темны от загара.

«Забавно бегает, прямо вылитый мальчишка».

Изредка бросая взгляд на редких прохожих, шагающих по тракту, Матахатиро отчего-то вспомнил О-Рин.

С той памятной ночи он ни разу с ней не встречался. И не хотел встречаться. В глубине души он чувствовал что-то вроде угрызений совести за то небывалое наслаждение, которую ему подарила близость с О-Рин. В ту ночь он узнал, что под кимоно, в котором она выглядела подтянутой и даже несколько жилистой, скрывается тело, способное свести с ума любого мужчину — белое, как снег, и гибкое, как кнут.

Любое наслаждение имеет пределы, ступив за которые можно утратить чувство реальности. Той ночью, сжимая О-Рин в своих объятиях, Матахатиро чувствовал, как раз за разом он без страха вторгается в эти запретные пределы. Если и есть на свете женщины, способные погубить мужчину, то одну из них зовут О-Рин.

«Лучше держаться от нее подальше», — думал Матахатиро, ибо осознавал, что сближаясь с такими женщинами, мужчина перестает страшиться даже адских мук.

Выйдя из чайного домика, Матахатиро еще раз спросил у людей, как добраться до Хирамы. Ему сказали, что деревня находится в противоположной стороне от храма Дайси, на расстоянии в половину ри.

Вернувшись обратно почти до самой переправы, он повернул налево и пошел вдоль берега реки Рокуго.

Вскоре река, отражавшая по-зимнему холодное, сумеречное небо, повернула и унесла свои воды на север. Вместе с рекой исчезли из виду и заросли сухого тростника, сплошным ковром покрывавшие берег. Тропинка запетляла между широких полей. Время от времени по пути встречались скопления деревенских домишек в окружении деревьев или маленькие рощицы. На краю просторной равнины синели очертания горы Сагами-Ояма. Матахатиро услышал это название от попутчиков во время переправы через реку.

Похожая на неподвижное крыло гигантской птицы, гора высилась на фоне далекого неба по левую сторону от тропинки, по которой шагал Матахатиро. Временами она исчезала за деревеньками и рощицами, но тут же появлялась вновь.

День быстро клонился к концу, но Матахатиро успел дойти до нужного дома в деревне Хирама, покуда вечерняя заря еще не уступила место ночи.

— О, а я вас уже поджидаю. Милости прошу в дом, — мягким голосом произнес вышедший ему навстречу мужчина и представился: — Тёдзаэмон Ямамото.

Мужчине было за тридцать. Он был высокого роста и крепкого телосложения. Одет в повседневное кимоно с накидкой хаори. Волосы собраны пучком на темени. Но, несмотря на это, с первого взгляда становилось ясно, что в прошлом он был самураем. Лицо его отличалось худобой, подбородок был разделен ямочкой, а в глазах светилась решимость и отвага. Поначалу эти глаза цепко впились в Матахатиро, стоявшего на земляном полу у порога, но через мгновение Ямамото улыбнулся и вежливо пригласил гостя подняться. Женщина средних лет принесла лохань с теплой водой для омовения ног. Движения женщины были грубы и неуклюжи. Скорее всего, она была обычной крестьянкой из этой же деревни, нанятой в качестве прислуги.

В комнате, куда провели Матахатиро, сидели еще двое мужчин, похожих на ронинов, каждому из которых было лет по пятьдесят с небольшим. Их одежда и прически выглядели так же аккуратно, как и у Ямамото. Матахатиро представился. Мужчины поприветствовали его, но своих имен не назвали.

Служанка принесла чай. Дождавшись, когда она уйдет, Ямамото учтиво поставил чашку перед Матахатиро и, обращаясь к нему, спросил:

— Вы знаете, какую работу вам придется выполнять?

— Сагамия рассказывал мне, правда, лишь в общих чертах, — ответил Матахатиро.

— Должно быть, наша просьба показалась вам необычной, но, поверьте, эта тяжба имеет крайне важное значение для всего нашего рода. Безо всякого преувеличения можно сказать, что это вопрос жизни и смерти, поэтому мы хотели бы обезопасить себя от любых неприятностей.

Рассудив про себя, что эти двое, наверное, родственники Ямамото, Матахатиро сказал:

— Извините за неожиданный вопрос, но не могли бы вы сказать, с кем вы ведете эту тяжбу?

— С кем?

— Ну да. Иными словами, я хотел бы знать, что это за люди, которых вы опасаетесь…

Ямамото и мужчины в замешательстве переглянулись.

— Ну… я не думаю, что об этом следует беспокоиться, — пробормотал Ямамото.

Один из двух ронинов внезапно произнес: «Ну, где же ужин!» — и поспешно вышел из комнаты.

«Странные люди, — подумал Матахатиро. — И если, как они сказали, беспокоиться не о чем, зачем тогда вообще было нанимать телохранителя?» У Матахатиро сложилось впечатление, что по каким-то причинам его работодатели не хотят говорить о своих противниках. Поэтому ему оставалось нести службу, полагаясь только на собственное чутье.

Горобэй Какэхи приехал на следующее утро на исходе часа Дракона.[73]

Это был приземистый, слегка полноватый мужчина лет сорока пяти с необычной для самурая белой кожей и узкими, немного сонными глазами. Улыбаясь, он негромко рассказывал что-то Ямамото и двум другим мужчинам, которые вышли встретить его во двор.

Матахатиро наблюдал за ними, стоя на небольшом отдалении. «Силенок в нем маловато, — думал он, глядя на Какэхи. — Такой, случись что, долго сопротивляться не сможет».

Вместе с Какэхи приехали еще трое. Один из них был старый самурай лет шестидесяти с лишним. Он был высок и крепко сложен, но редкие седые волосы и многочисленные морщинистые складки под высокими скулами выдавали в нем старика. Остальные двое были, по-видимому, слугами Какэхи и его спутника.

— Я говорил, что до Хирамы осталось всего ничего, — приятным голосом рассказывал седовласый самурай, — но его милость и слушать не стал — остаемся на ночь, и все тут. Сказал, что ночью холодно идти. Но я вам, судари мои, открою секрет — на самом-то деле ему просто хотелось выпить в компании кантоских[74] красавиц. Ну и я с ними заодно, признаюсь, принял лишку. Вот такой был у нас ночлег в Кавасаки.

— Ну и славно, — сказал Ямамото. — А то у нас тут сакэ сколько угодно, а наливать некому, красавиц нет.

С дружным хохотом мужчины скрылись в доме. Проводив их взглядом, Матахатиро вышел за ворота и оглядел дорогу. Никакой слежки за ними, похоже, не было. Яркие солнечные лучи падали на дорогу, заливая ее ровным светом. Однако даже в солнечном сиянии уже ощущался холод, предвещающий близкий конец десятой луны. Дорога была усыпана листьями, облетевшими с большого дерева гинкго, что росло напротив дома, во дворе маленького храма. Вокруг не было ни души.

Матахатиро вернулся в дом и прошел в свою каморку размером в три татами, которую ему предоставили еще вчера вечером. Он не знал, полагается ли телохранителю самому представляться своим подопечным, и потому бесцеремонно улегся в своей комнате, рассудив, что если он понадобится, его позовут.

Несмотря на уличный холод, солнечные лучи, проникающие через сёдзи, прогревали комнату так, что в ней было тепло даже без жаровни-хибати. Подложив под голову руку, Матахатиро рассеянно слушал голоса и смех, доносившиеся из комнаты в глубине дома.

Смеялись мужчины часто. Для людей, затевающих важную судебную тяжбу, они были чересчур уж веселы.

Неожиданно внимание Матахатиро привлек один голос. Он и сам не понял, в какой момент это произошло, только вдруг вскочил, уселся на полу и прислушался. Через некоторое время голос раздался вновь.

Ошибки быть не могло. Он уже слышал этот голос дважды, и оба раза так же через фусума — сначала в храме Дайё-дзи, когда служил телохранителем у жены мануфактурщика Бидзэнъи из квартала Хибия, а другой раз в доме Ясубэя Хорибэ, ронина из клана Асано, который жил в районе Хондзё и скрывался под псевдонимом Тёдзаэмон Нагаэ.

«Тюдзаэмон Ёсида…»

Матахатиро показалось, что в комнате стало темнее, словно небо заволокло тучами. «Наверное, это и есть тот старик», — вспомнил он крепко сбитого седого самурая. Когда до этого старик разговаривал на улице, Матахатиро не обратил внимания на его голос, но сейчас, услышав его в доме, да еще и через фусума, он сразу же узнал говорившего.

Люди, собравшиеся в этом доме, не были родственниками, и никаких судебных дел они не затевали. Это было новое гнездо ронинов клана Асано. И только одного человека они могли встречать с такой радостью, только одного человека они ценили настолько, что наняли для него личного телохранителя.

«Значит, это и есть командор Оиси».

Матахатиро вспомнил низкорослого коренастого мужчину с сонными глазами. Итак, ему предстоит охранять Кураноскэ Оиси. Это означало, что его снова угораздило оказаться в гуще опаснейших событий, да еще и выступать при этом в роли телохранителя. В задумчивости он сложил руки на груди.

В этот момент послышались шаги. Фусума отъехала в сторону, и в комнату заглянул Ямамото (если, конечно, это было его настоящее имя).

— Если не возражаете, господин Какэхи хотел бы с вами встретиться, — произнес Ямамото. На его щеках горел легкий румянец — последствие не в меру оживленной беседы.

Войдя в гостиную, Ямамото тут же представил Матахатиро:

— Это человек, о котором я вам говорил. Господин Аоэ, мастер школы Итторю.

Матахатиро молча поклонился. Затем Ямамото представил ему гостей.

— Господин Какэхи — человек, которого вы будете охранять.

— Надеюсь на вашу помощь, — мягким киотоским говорком произнес Какэхи. Его тонкий, слегка слащавый голос звучал почти по-женски. Матахатиро снова, ни слова не говоря, склонил голову.

— А это господин Иссин Тагути, — продолжил Ямамото. — Он тоже наш родственник. Живет в Эдо, в квартале Кодзимати, преподает военную науку…

— Это тот самый господин, которого нам рекомендовал Нагаэ? — неожиданно перебил его Тагути. Ямамото на мгновение смутился, но затем с загадочной усмешкой подтвердил:

— Да, тот самый. — Повернувшись к Матахатиро, он произнес, будто оправдываясь: — Видите ли, сударь, мы все близко знакомы с Тёдзаэмоном Нагаэ из Хондзё, и когда мы советовались с ним по поводу охраны для господина Какэхи, он рекомендовал обратиться к вам. Так мы и сделали.

«Чертов Китидзо!» — выругался про себя Матахатиро. Получается, он с самого начала знал, что эта работа предназначается только для Матахатиро, но при этом говорил, что намеревался отдать ее кому-то другому, если бы Матахатиро так и не появился. Разве что теперь напутствие Китидзо «будьте осторожны», данное им при прощании, стало приобретать новый, более глубокий смысл.

По окончании знакомства Матахатиро вернулся к себе в комнатку. Там он сразу вынул из ножен меч и проверил, надежно ли крепится лезвие.[75] После этого он вышел из дома и осмотрел все боковые двери и ограду.

Он чувствовал, что взвалил на себя огромную ответственность, какой в его жизни еще не бывало. Враги, которые могли появиться в любой момент, были куда опаснее выдуманных «соперников по судебной тяжбе». Если они узнают, где прячется Оиси, то непременно попытаются с ним расправиться, потому что для этих врагов, приходивших в бешенство от одного имени ронинов Асано, не было лучшего способа нанести по ним удар, чем убить их вожака. Год назад они уже пытались напасть на Оиси, когда тот приезжал в Эдо, чтобы поклониться могиле покойного господина и попытаться исправить судьбу клана, но их затея провалилась.

Размышляя, Матахатиро внезапно остановился посреди сада. Он вспомнил, как О-Рин, шпионившая за ронинами, говорила ему, что Хара, Ёсида, Яхэй Хорибэ и другие бывшие самураи клана Асано, осевшие в Эдо, начали вести себя очень подозрительно и наверняка что-то затевают.

Но О-Рин не работала на Киру. Значит, были и другие люди, желавшие смерти Оиси. Матахатиро с сомнением подумал, что два бу за день — не слишком высокая плата за такую работу.

Его соратники, поселившиеся в Эдо, были разбросаны по всем концам огромного города — Сиба, Хондзё, квартал Син-Кодзимати… О ронинах из Кодзимати, куда позавчера вернулся Ёсида, можно было не беспокоиться, но остальным нужно было срочно сообщить, что он уже прибыл в Хираму, и дать подробные указания о том, как будет вершиться план мести.

Сидя вплотную к жаровне-хибати, Кураноскэ почувствовал, как от этих мыслей на душе становится неспокойно. Да еще этот холод… В Ямасине тоже было не жарко, но здесь как-то особенно. Днем, пока светило солнце, все вокруг дышало теплом, как будто на дворе была весна, но стоило солнцу зайти, как со всех сторон начинал подкрадываться пронизывающий холод.

«Ах, какие кутежи были в Киото…» — рассеянно думал Кураноскэ. Перед глазами, словно влекомые течением реки, проплывали лица женщин, с которыми он развлекался в Гионе, Фусими и Симабаре,[76] а за ними лицо его молодой содержанки — перед расставанием она сказала ему, что, похоже, забеременела. Если и вправду родит, как же ей быть, бедняжке… Надо бы распорядиться, чтобы о ней позаботились, подумал он, но приступать к письму по-прежнему не хотелось. Заранее растертая тушь уже начала подсыхать.

Когда ему доложили о происшествии в Эдо, и позже, когда поступил приказ о сдаче замка, Кураноскэ еще не знал самого главного — что же все-таки случилось с обидчиком князя Кодзукэноскэ Кирой. Он пытался разузнать об этом у разных людей, но за более важными делами, каковыми являлись передача замка и роспуск самурайской дружины, выяснение судьбы Киры отошло на второй план. Если князь убил Киру и за это его приговорили к совершению сэппуку, то тут уж, как говорится, ничего не попишешь, но если Кира остался жив, решение по делу князя могло породить волну недовольства.

Мало того, что их сюзерен был обесчещен, если еще его вассалы из-за этого перестанут проявлять сдержанность, клан Ако сделается посмешищем во всей Поднебесной.

Поэтому, когда он узнал, что Кодзукэноскэ Кира жив и здоров, то, прежде всего, тайно вызвал к себе Канскэ Накамуру, ведавшего клановым архивом, и поручил ему изучить записи обо всех подобных инцидентах, которые случались в замке сёгуна прежде. Результат оказался неутешительным — во всех случаях зачинщики сурово наказывались, а потерпевшая сторона получала полное прощение. Такова была неизменная политика бакуфу по отношению ко всем вооруженным стычкам, когда-либо происходившим в замке.

«Но дух нашего господина этим не успокоится», — думал Кураноскэ. По мере прояснения подробностей случившегося оказывалось, что причиной кровопролития во многом стала чрезмерная педантичность и необузданная вспыльчивость князя Асано — благо при жизни этих качеств ему было не занимать. И в этом свете приговор бакуфу выглядел вполне законным.

Только Кураноскэ не мог смириться с таким исходом. Пройдет совсем немного времени, думал он, и молва начнет высмеивать князя, представляя его человеком, который, поддавшись вспышке гнева, собственными руками разрушил клан с доходом в пятьдесят тысяч коку риса. А вместе с князем начнут потешаться и над теми, кто служил такому недостойному господину — над самураями клана Асано. При этом безнаказанность Киры будет лучшим подтверждением того, что поступок князя был в высшей степени безрассудным.

Для того чтобы уберечь покойного князя и его верных вассалов от насмешек толпы, прежде всего не следовало отказываться сдавать замок, ибо это окончательно покрыло бы позором весь род Асано. После этого Кураноскэ видел два пути — либо потребовать от бакуфу такого решения, которое позволило бы сохранить честь самураев и доброе имя их господина, либо стереть с лица земли Кодзукэноскэ Киру — живое подтверждение княжеского бесчестья.

Однако уничтожение Киры все же было крайней мерой. Перед этим Кураноскэ пытался подавать прошения о восстановлении рода Асано под началом младшего брата их бывшего сюзерена, князя Дайгаку. Кроме этого, он рассылал челобитные, в которых намекал на необходимость наказания и для Киры. В то же время Ясубэй Хорибэ, Хэйдзаэмон Окуда, Гумбэй Таката и прочие самураи клана, которые в момент трагедии находились в Эдо, настоятельно призывали к мести за покойного господина, и Кураноскэ стоило немало трудов остудить их пыл. Если бы род Асано удалось восстановить, а Кира получил бы заслуженное наказание, то ни один язык никогда не посмел бы возводить хулу на их князя. Поэтому, прежде чем вершить месть, следовало посмотреть, каков будет исход предпринятых усилий.

После благополучной сдачи замка и роспуска самурайской дружины, покончив с делами, Кураноскэ перебрался жить в деревню Ямасина. Почти сразу после переезда он повадился ходить в самые злачные заведения киотоских кварталов Гион и Сюмоку, что в районе Фусими. Разумеется, в Ямасину он перевез и всю свою семью, но его жена Рику, с молодых лет наблюдавшая за его похождениями, как всегда не говорила ни слова. Даже во время службы в клане, когда он стал командором, и на шумные развлечения уже не осталось ни времени, ни сил, Кураноскэ завел себе содержанку.

«Чего тогда только ни говорили — будто я ударился в загулы, дабы скрыть от врагов планы отмщения…»

Людская молва вещь забавная. На лице Кураноскэ появилась блуждающая улыбка.

На самом деле тогда у него и в мыслях не было спасать поруганную честь покойного князя и его дружины или уберегать их от несправедливого осуждения будущими поколениями. Все, чего он хотел, это восстановить род Асано. Только этому он посвящал все свое время, одолевая просьбами родственников князя, Асано Миноноками и Унэмэсё Тоду, а также пытаясь действовать через Юкая, настоятеля Энрин-дзи — родового храма князей Асано, монахов храма Сёсё-ин в Эдо и многих других людей, которые хоть как-то могли повлиять на исход дела. Помимо этого, сдерживая напор эдоской группировки во главе с Хорибэ, требовавшей немедленного возмездия, он не забывал о подписанной самураями клятве и готовился к тому, что это возмездие может стать последним средством, к которому им придется прибегнуть.

Но только никакой связи между этими делами и его развлечениями в веселых кварталах не было. Временами Кураноскэ чувствовал, как от вынужденного безделья у него в крови вскипает похоть. Желание плотских утех становилось настолько сильным, что он уже не мог ни сидеть, ни стоять. Всеобщее заблуждение относительно истинных мотивов его поступков было ему только на руку. Ночи напролет он носился в паланкине из Фусими в Симабару и обратно, скупая без разбору и изысканных куртизанок, и дешевых проституток. Весной этого года он отправил жену со всеми детьми, кроме старшего сына Тикары, в ее родовое гнездо — дом Исидзука, который был приписан к клану Тоёока в провинции Тадзима.[77] С отъездом семьи его загулы стали еще безудержнее.

Даже его соратники, которые поначалу лишь посмеивались над этими похождениями, начали всерьез беспокоиться. Да и среди людей пошли слухи, что Кураноскэ, похоже, забыл о своих планах.

«От людей ничего не скроешь».

Кураноскэ подумал, что время от времени он и впрямь забывал о своем намерении отомстить за князя. Но что говорить, теперь уже все позади. Князя Дайгаку Асано освободили из-под домашнего ареста и сослали в Хиросиму под опеку главной ветви рода. Надежды на восстановление клана рухнули. Оставалась только месть. Только уничтожив Киру, можно доказать обществу, что покойный князь Асано имел хороших вассалов, и в клане у него служили достойные люди. Тогда, глядишь, всеобщее презрение к клану, который погубила несдержанность собственного князя, сменится уважением или даже восхищением.

«Кира тоже все это прекрасно понимает», — размышлял Кураноскэ, уставившись на алеющие под лучами закатного солнца бумажные ставни. Внезапно он решил отбросить тягостные думы, широко зевнул и, поднявшись с пола, снова уселся в прежнюю позу, слегка касаясь коленями жаровни. Несмотря на то, что в ней горел древесный уголь, а солнце падало прямо на сёдзи, в комнате было холодно.

Кураноскэ снова стал вспоминать, какими белокожими и горячими были женщины в Киото. Отбивая такт кончиками ступней, обутых в белые таби,[78] он приятным голосом пропел куплет из старой рютацу-буси:

В этот момент лицо его сделалось вялым, как у завсегдатая веселых кварталов, давно пресытившегося развлечениями.

Матахатиро Аоэ услышал эту песню, обходя дозором сад. Голос доносился из-за плотно закрытых перегородок. Хоть Матахатиро и знал, что в этой комнате живет Кураноскэ Оиси, но все же не мог поверить, что у самурая может быть такой чистый, приятный голос.

«Все-таки есть какая-то утонченность в самураях из Камигаты», — подумал он, отметив, что предводителю такой большой дружины все же не пристало впадать в меланхолию. Хотя какое ему до этого дело. Его задача — охранять человека, который сейчас распевает песни — а больше от него ничего не требуется.

«Итого к сегодняшнему дню один рё и два бу», — посчитал про себя Матахатиро, глядя на оголенные ветви деревьев. Закатное солнце проникало в сад, где вперемешку росли ильмы и дубы, и окрашивало вершины деревьев в бледно-красный цвет. На нижнюю часть стволов солнце не попадало, и издалека они выглядели абсолютно черными. Казалось, эта чернота постепенно наполняется холодом грядущей ночи.

Едва услышав скрип половиц, Матахатиро непроизвольно схватился за рукоятку меча. С первого дня работы в этом доме он взял себе за правило не спать по ночам. Звук был знакомый.

— Кто там? Косити? Сароку? — окликнул Матахатиро. Так звали слуг, прибывших вместе с Оиси. Кроме них по соседству с комнатой Оиси должен был ночевать Кахэй Ямахико — тот самый пятидесятилетний мужчина, которого Матахатиро видел в комнате хозяина дома Тёдзаэмона Ямамото еще третьего дня, когда только приехал в Хираму. Это явно было не его имя, а псевдоним.

Ответа не последовало. Неожиданно он услышал грохот падающих на землю ставен, которые закрывали внешний коридор. Матахатиро рванул в сторону фусума и выскочил из своей каморки. Тут же прямо перед ним сверкнуло лезвие меча. За долю секунды он успел заметить, как внутрь дома проскользнули две темные фигуры.

Отбивая летящий на него сверху меч, Матахатиро закричал что было мочи:

— Эй! Все поднимайтесь! На нас напали! Сароку, Косити, вставайте!

Крики Матахатиро разнеслись по всему дому — в кухне и в гостиной зашевелились.

Матахатиро и его противник стояли так близко друг к другу, что едва не цеплялись гардами мечей. Кряхтя от напряжения, Матахатиро оттеснил противника к упавшим коридорным ставням. Его очень беспокоили те двое, что пробрались во внутренние покои дома, но сначала нужно было выиграть свою схватку. Оказалось, что противник у него не один. За его спиной он разглядел еще одного человека, и еще чей-то черный силуэт уже заносил ногу, чтобы запрыгнуть на помост. Когда Матахатиро начал теснить своего противника, те двое в спешке отпрянули обратно в сад.

Двум слугам, примчавшимся со стороны кухни, Матахатиро велел немедленно бежать в дом. Поднатужившись, он резким движением столкнул противника на землю и спрыгнул вслед за ним.

Едва ноги Матахатиро коснулись земли, трое человек окружили его, выставив вперед клинки. Они действовали согласованно и, судя по всему, были весьма уверены в своих силах. Одеты они были необычно — лица замотаны черными платками, и вся одежда, вплоть до соломенных сандалий-варадзи, тоже была черной.

Под светом высокой луны земля сверкала, словно осыпанная инеем. Один из нападавших — тот, что стоял прямо против Матахатиро, — не выдержав, бросился в атаку. Однако этот бросок оказался обманным. Как только Матахатиро сделал шаг вперед, чтобы скрестить мечи, противник проскользнул сбоку от него и отскочил в сторону. В тот же момент последовали две молчаливые атаки слева и справа. Увернувшись от одного меча и с силой отбив другой, Матахатиро сделал короткий выпад в сторону третьего противника, который снова оказался прямо перед ним, готовый к новому броску.

Матахатиро почувствовал, как острие меча пронзило живую плоть. Похоже, он поразил противника в плечо, однако тот, не издав ни звука, отпрыгнул назад, а вместо него на Матахатиро тут же бросился человек, стоявший справа. Три черных фигуры не давали ему ни секунды отдыха. Они непрестанно менялись местами. Было видно, что эта шайка хорошо обучена таким слаженным атакам.

Мало-помалу Матахатиро начал понимать тактику их перемещений. Тогда он перестал наносить ответные удары и замер на месте, вытянув меч в сторону противника, стоявшего напротив. Видимо, враги восприняли это как признак усталости. Чтобы еще больше убедить их в этом, Матахатиро изобразил ожидание.

Когда стоявший впереди противник бросился в атаку, Матахатиро даже не взглянул на него. Он внезапно присел и полоснул мечом второго нападавшего, который готовился ударить слева. Опрокинув пошатнувшегося противника ударом ноги, Матахатиро развернулся и увидел, что прямо на него летит меч третьего, который раньше стоял справа. Матахатиро успел подставить под удар свой клинок, тут же отскочил в сторону и молниеносным движением рассек противнику плечо.

Увидев это, первый нападавший, который так и продолжал стоять лицом к лицу с Матахатиро, вновь принял боевую позицию и пошел вперед. Матахатиро твердо встал у него на пути. И в этот момент где-то в глубине сада раздались два коротких звука, похожих на стрекот сверчка.

В следующее мгновение произошло то, отчего Матахатиро вмиг покрылся холодным потом. Его противник взял и попросту запустил в него мечом. Причем он не просто бросил его, а именно метнул — ровно, как стрелу, — прямо в лицо Матахатиро. Лишь каким-то чудом Матахатиро успел наклонить голову и увернуться от летящего меча, но в те несколько мгновений, покуда он стоял на месте, человек в черном не терял времени даром. Скользящей походкой он пробежал через сад, вскочил на ограду и, сделав в воздухе сальто, во мгновенье ока исчез за пределами усадьбы.

«Теперь его уже не догонишь», — подумал Матахатиро и со всех ног бросился в дом. К этому времени все звуки в доме уже затихли, и внутри царило безмолвие. Добежав до гостиной, Матахатиро увидел четырех мужчин, которые, не выпуская из рук обнаженных мечей, молча смотрели на мертвеца в черных одеждах. Гостиная являла собой жалкое зрелище — сёдзи поломаны, жаровня опрокинута набок. Нетронутыми остались только бумажный фонарь и низкий столик в углу комнаты. На столике лежала бумага. Похоже, во время нападения Оиси не спал. «Это его и спасло», — подумал Матахатиро и еще раз взглянул на Кураноскэ. Вроде невредим.

— Все в порядке? — спросил Матахатиро.

Оиси молча кивнул. Он отдал слуге Косити меч и велел ему принести новую жаровню, потому что в комнате было холодно. Было видно, что ему поскорее хочется вернуться к своему письму.

Наблюдая, как Оиси усаживается за столик, Матахатиро тихо спросил у Ямахико:

— А этого кто прикончил?

— Командор, — коротко ответил Ямахико. Он выглядел совершенно спокойным, но не обратил внимания на то, что ненароком проговорился. — Своего я ранил, но он убежал… Да, надо бы тут прибраться.

Ямахико приказал Сароку унести тело в сад и там закопать. Сообщив, что в саду перед домом лежат еще два трупа, Матахатиро повернул к входной двери и вышел наружу. Он опасался, что сбежавший от него противник может вернуться, и потому хотел внимательно осмотреть сад.

Выйдя из дома, он снова увидел два мертвых тела, которые лежали, озаренные белым светом луны. Умом он понимал, что хорошо выполнил свою работу, но никакой радости от этого почему-то не испытывал. Матахатиро отвернулся и пошел вдоль ограды. Эта часть двора была засажена кустами аукубы и самшита, которые сейчас отбрасывали черные тени.

Дойдя до этих зарослей, Матахатиро вдруг услышал, что его окликнули. Чей-то женский голос отчетливо произнес: «Сударь…» В испуге он стал озираться по сторонам. Ему показалось, что этот голос он уже когда-то слышал.

— Сударь, я здесь, — из тени самшита показалась белая рука и поманила его к себе. Приблизившись, он увидел сидевшую на корточках женщину в черной одежде. Женщина сорвала с головы повязку и оказалась… О-Рин.

— Ты? — удивился Матахатиро. — Ты ранена?

— Ногу подвернула. Теперь не могу перелезть через ограду, — с виноватой улыбкой прошептала О-Рин.

Несколько мгновений Матахатиро в растерянности смотрел на нее, а затем прошептал в ответ:

— Что надо сделать? Я бы рад тебя проводить, но не могу.

— Подсадите меня на забор, и больше ничего не надо. Там меня встретят.

— Подожди, — сказал Матахатиро, — я тебя через ворота выведу.

Матахатиро присел на корточки спиной к О-Рин. Ни слова не говоря, она влезла к нему на спину и крепко ухватилась руками за плечи.

В саду послышались голоса. Наверное, это были Косити и Сароку. Впрочем, они все равно не смогли бы разглядеть Матахатиро и О-Рин, поскольку находились на другом конце сада.

Матахатиро встал на ноги и направился через заросли кустарника к воротам. Отодвинув засов, он вышел наружу. Сидевшая у него на спине О-Рин сказала, чтобы он шел налево. Затем насмешливым тоном она произнесла:

— Теперь вы знаете, кто я, сударь. Поди, не захотите больше встречаться с такой женщиной?

О-Рин неожиданно уткнулась лицом в затылок Матахатиро. От ее горячего дыхания шея Матахатиро сделалась влажной.

— С чего ты взяла, что не захочу? — ответил он.

О-Рин еще какое-то время молча сидела у него на спине, но, когда они дошли до края храмовой ограды, попросила опустить ее на землю. Дальше начинался пустырь, поросший мискантом и разнотравьем, тускло поблескивающим в лунном свете.

— Здесь? — уточнил Матахатиро.

— Да, здесь, — уверенно ответила О-Рин и, слезая со спины Матахатиро, добавила: — А теперь возвращайтесь.

Отойдя на несколько шагов, Матахатиро услышал позади стрекочущий звук, похожий на тот, что послышался ему во время боя. Тут же издалека в ответ раздался точно такой же, как будто в этот поздний час в траве начали резвиться два неугомонных сверчка.

А в это время Кураноскэ Оиси сидел за столиком в углу комнаты и дописывал наставления своим соратникам в Эдо:

В узких глазах Кураноскэ читались спокойствие и решимость. Он уже представлял себе картину того дня, когда они пойдут на штурм усадьбы Киры. Он чувствовал, что день этот не за горами, хотя окончательное решение о штурме принял только что, во время схватки с противником, покушавшимся на его жизнь. «И покуда не свершится месть, — думал Кураноскэ, — им меня не одолеть».

Это снова была О-Рин… Еще толком не разглядев ее лица, Матахатиро про себя отметил, что ему навстречу по мосту Рёгоку идет красивая женщина. Фигурой О-Рин можно было любоваться со всех сторон, настолько она была совершенна.

— Ой, это вы, сударь, — увидев Матахатиро, О-Рин остановилась, и на ее лице заиграла смущенная улыбка. По виду она сейчас ничем не отличалась от обычной жительницы Эдо.

— Как твоя нога? — спросил Матахатиро. Пятого числа одиннадцатой луны Оиси покинул Хираму и перебрался на постоялый двор Одая в квартале Кокутё района Нихонбаси. Матахатиро тоже вернулся в Эдо. С О-Рин после той ночи в Хираме он так и не встретился.

— Вашими молитвами, сударь. — О-Рин жеманно изогнулась, приняв кокетливую позу. — Нога-то прошла, да вот только постель совсем остыла. Я так надеялась, что вы хоть разок заглянете, а вас все нет и нет…

— Извини… я как вернулся из Кавасаки, сразу столько дел навалилось…

— Ах, не лгите мне, сударь, — сердито сказала О-Рин, продолжая улыбаться одними глазами. — Просто вы решили, что со мной связываться опасно. Ну что ж, я все понимаю…

— Я зайду. Очень скоро.

— Не надо. Я уже поняла, что у вас каменное сердце, — громко засмеялась О-Рин. Проходившие мимо люди в недоумении оглянулись на нее. — Это шутка. На самом деле я уезжаю в Камигату.

— В Камигату? — удивленно спросил Матахатиро. — Зачем?

— Работа. Та, другая работа… не музыку преподавать. С ронинами Асано я закончила, и теперь — новое задание…

Матахатиро молча смотрел на О-Рин. Он видел перед собой усталую женщину, которая отчего-то вынуждена заниматься таким бессердечным и жестоким делом. Внезапно О-Рин наклонилась к Матахатиро и прошептала:

— Но когда я вернусь, мы ведь встретимся, правда?

— Обязательно встретимся, — пообещал Матахатиро.

Похоже, что именно такого ответа О-Рин и ждала. Она слегка поклонилась и засеменила прочь. Прислонившись к перилам моста, Матахатиро долго наблюдал за ее изящной фигуркой, пока она не затерялась в толпе прохожих, которые как всегда под конец года суетились и куда-то спешили.

Матахатиро хотелось догнать О-Рин, но он сдержался. Ни к чему это, подумал он, чувствуя, как его грудь наполняется тяжелой непреходящей тоской.