История Турции в средние века и новое время

Первые вторжения огузо-туркменских племен.

Слово "Турция" впервые было употреблено автором одной хроники крестоносцев в 1190 г. в применении к землям, захваченным тюркскими племенами в Малой Азии. Еще раньше, в некоторых армянских, грузинских и византийских исторических сочинениях начала XII в., появляются упоминания о "турках" — новых противниках Византии, утверждавших свою власть в малоазийских владениях империи. И хотя по традиции их чаще именовали "персами”, или "варварами", несомненно, что и на Кавказе и в Константинополе уже достаточно хорошо представляли себе тех, кто олицетворял грозную опасность, надвигавшуюся с востока.

В XI в. часть мощной племенной конфедераций огузов во главе с предводителями из рода Сельджуков двинулась из Средней Азии на юг. За короткий срок в Передней Азии было создано огромное государство "Великих Сельджукидов", включавшее весь Иран, Месопотамию и часть Закавказья.

Согласно армянским источникам, впервые тюркские отряды появились на армяно-византийской границе в 1016 г. Автор одной из хроник XII в., оправдывая отступление армянского ополчения, писал: "До этого [армяне ] никогда не видели тюркской конницы. Когда же встретились, поразились их облику. То были лучники с распущенными, как у женщин, волосами, армянское же войско не умело защищаться {44} от стрел [конных лучников ]". В последующие годы зафиксированы еще некоторые такие же набеги, но сведений об их участниках мало. Лишь с 30-х годов XI в. можно более уверенно говорить о нападениях, руководимых сельджукскими военачальниками. Угроза новых нашествий вынудила армянских правителей принять вассальную зависимость от Византии, но расчеты на помощь константинопольских императоров не оправдались. Ослабленная внутренними распрями, испытывавшая растущее давление своих противников в Европе, Византия не могла ослабить напора тюркских кочевников.

С середины XI в. началось широкое наступление огузо-туркменских племен на Малую Азию. Непрерывные нападения на армянские земли имели крайне тяжелые последствия. Очевидец событий, армянский хронист Аристакэс Ластивертц горько оплакивал судьбу своей родины: "Обезлюдевшая страна в руинах, города разрушены, поля заросли терновником и являют проходящим страшное зрелище… Ныне же селения в развалинах, они опустели и обезлюдели, и жителям некуда приткнуться". Вслед за богатыми армянскими городами набегам стали подвергаться и собственно византийские владения. Нападающие все чаще проникали в Малую Азию не только с северо-востока, но и с юга — вдоль речных долин Тигра и Евфрата и через горные перевалы Северной Сирии. Сфера их действий постепенно расширялась, захватывая районы Центральной и даже Западной Анатолии.

Из рассказов византийских и армянских современников явствует, что поначалу организаторы и участники набегов стремились захватить как можно больше добычи и не делали попыток закрепиться на византийских землях. Поэтому правители империи полагали, что существовавшая на восточных рубежах пограничная система, основу которой составляли поселения воинов-акритов и крепости с гарнизонами наемников, сможет, как и раньше, достаточно эффективно противостоять подобным нашествиям. Однако обычная тактика акритов, позволявшая останавливать нападавших на обратном пути и отбивать у них награбленную добычу, не могла сдержать усиливавшегося наплыва кочевников. К тому же среди акритов было немало тюрков, перешедших на византийскую службу. С 60-х годов нападающие уже не ограничивались набегами, но стали захватывать отдельные районы Восточной Анатолии, превращая их в опорные пункты для дальнейших атак. В этих условиях византийский император Роман IV Диоген попытался обеспечить безопасность и целостность своих владений с помощью крупной военной экспедиции против сельджукского султана.

Тщательно спланированная операция позволила Роману выйти на поле боя у стен крепости Манцикерт (севернее озера Ван) с огромным войском, включавшим разноплеменных наемников (франков, армян, алан, русов, печенегов). Армия сельджукского султана Алп Арслана {45} оказалась не столь многочисленной, да и сам султан, как будто, не был готов бросить решительный вызов византийцам: к Роману отправилось посольство с предложением о мире, но император не принял его.

Сражение произошло 19 августа 1071 г. Оно окончилось катастрофой для византийцев, в панике бежавших с поля боя. Одна из причин поражения — измена тюркских наемников, находившихся на левом и правом флангах войска василевса. Увидев против себя огузо-туркменских воинов и, видимо, услышав их тюркские боевые кличи (ураны), они поняли, что противник близкородствен по языку, и перешли на сторону сельджуков вместе со своими военачальниками. А еще одна часть византийской армии под командой протостратора (конюшего) Михаила Тарханиота (Тархан — имя тюркского происхождения) вообще отказалась сражаться на стороне византийцев. Сам Роман попал в плен и вынужден был подписать договор, по которому уступал победителям несколько крепостей, в том числе Манцикерт, Эдессу (Урфу), Антиохию (Антакью) и обещал уплачивать дань. Со своей стороны Алп Арслан гарантировал неприкосновенность восточных границ империи. Мирный трактат не был признан в Константинополе. К тому же в развязавшейся гражданской войне Роман Диоген вскоре погиб. Отныне ничего не сдерживало тюркских кочевников, которые широким потоком устремились вглубь Анатолии.

Малая Азия в конце XI в. (От Манцикерта до первого крестового похода).

За короткий срок, примерно в четверть века, огузо-туркменские племена утвердились на значительной части Анатолии, дойдя до побережья Мраморного и Эгейского морей и стен Скутари (Ускюдара, азиатской части соврем. Стамбула). Столь быстрое продвижение на запад можно объяснить рядом причин, из которых особо следует остановиться на двух. Во-первых, многочисленные набеги сначала арабов, а затем тюркских отрядов привели к тому, что обширные территории Восточной и Центральной Анатолии заметно обезлюдели. Многие города и селенья были разорены или вовсе снесены с лица земли, их жители либо уведены в плен, либо вынуждены были бежать в другие районы империи. Поэтому завоеватели не испытали серьезного сопротивления со стороны местного населения. Анонимный грузинский автор XII в. прямо отмечает, что после битвы при Манцикерте "покинули греки страны свои и города, коими владели на Востоке, и ушли. Их [города] захватили турки и поселились в них". Не следует забывать также, что среди оставшихся довольно велик был удельный вес христиан-еретиков — павликиан, богомилов, близких к ним тондракитов, которые связывали с приходом тюркских завоевателей надежды на прекращение религиозных гонений. {46}

Успеху захватчиков, во-вторых, способствовала и сама византийская знать, пытавшаяся использовать их военную мощь в ходе междоусобной борьбы за власть. Так, в 1073 г. мятеж вождя франкских наемников вынудил императора Михаила VII Палеолога вступить в переговоры с тюркскими предводителями. Один из них — Артук-бей разгромил мятежников недалеко от ворот Никомедии (Измида). Спустя несколько лет на константинопольском престоле оказался вождь восточной провинциальной знати Никифор III Вотаниат (1078—1081). Нуждаясь в союзниках для борьбы со своими противниками в Азии, он использовал тюркские племена, действовавшие под водительством Сулеймана Кутлумуша, передав им земли вдоль черноморских проливов и открыв для них некоторые города, в частности Никею (Изник). В 1081 г. на смену Вотаниату пришел Алексей Комнин, который сначала безуспешно пытался освободить район проливов из-под контроля Сулеймана, ставшего эмиром Никеи, а затем пошел на заключение с ним мирного договора.

Тот факт, что Сулейман Кутлумуш был из рода Сельджуков и принадлежал к одной из боковых ветвей султанской династии, утвердившейся в 1055 г. в Багдаде, дал основание историкам предполагать, что тюркское наступление на Малую Азию было частью завоевательной политики сельджукских правителей и направлялось ими, в частности Мелик-шахом (1072—1092). Имеющиеся фактические сведения не позволяют принять эту версию. Отец правителя Никеи Кутлумуш был известен своей неудачной борьбой против Алп Арслана за султанский престол, стоившей ему жизни. Его сыновья, пытавшиеся установить связи с правящей верхушкой Египта, были объявлены "мятежниками"; им пришлось искать спасения на дальних окраинах державы Великих Сельджукидов. Из четырех наследников Кутлумуша лишь Сулейману удалось избежать расправы. Неслучайно и то, что, оказавшись в Малой Азии, он встал во главе племен, ранее взбунтовавшихся против Алп Арслана и ушедших в византийские земли. Хотя после заключения договора с Комнином Сулейман именуется в византийских источниках султаном, это еще не означает, что высокий титул был ему присвоен Мелик-шахом или халифом. Более точным показателем отношений между никейским эмиром и багдадским султаном могут служить события 1086 г., связанные с попыткой Сулеймана захватить крепость Халеб в Северной Сирии. Узнав о начавшейся осаде города, Мелик-шах направил к нему на выручку войска под командованием своего брата. Осаждавшие потерпели поражение, а сам Сулейман был убит.

Конфликт Мелик-шаха и Сулеймана показывает, что наиболее активное участие в военных действиях в Малой Азии приняли те огузо-туркменские племена, которые не подчинились власти Великих {47} Сельджукидов и предпочли уйти из-под их контроля. Более того, ясно, что "завоеватель Анатолии", как именовали Сулеймана более поздние арабские хроники, был не единственным военным предводителем этих кочевников. Наряду с ним и вполне независимо от него действовали и другие племенные вожди и военачальники. Известны имена некоторых из них, сумевших стать самостоятельными правителями: Гюмюштегин, Менгучек, Чака, Салтук. Даже если считать, что признавшие власть Сулеймана племена контролировали южный путь через Малую Азию, соединявший Северную Сирию и Верхнюю Месопотамию с Никеей, то вдоль северного пути, соединявшего Заказказье с Западной Анатолией, действовали другие группы завоевателей, имевших своих предводителей. Турецкие исследователи установили, что первоначально при расселении племен в Малой Азии сохранялось традиционное деление на правое и левое крыло (соответственно: "бозок" и "учок”). Те из них, которые шли через Анатолию южным путем, принадлежали к объединению "учок" ("три стрелы"), двигавшиеся по северным областям составляли другое объединение — "бозок" ("сломанная стрела").

Особо следует отметить, что политическая анархия, воцарившаяся в Малой Азии после 1071 г., способствовала появлению и некоторых независимых христианских государств. Одно из них было создано в 1080 г. в Киликии, куда после разгрома Анийского царства в 1065 г. ушли многие армянские семьи. Первым его правителем был местный византийский наместник Филарет Вахамия, отказавшийся подчиняться приказам императора. Под властью Филарета оказались такие крупные центры, как Мелитена (Малатья), Одесса и Антиохия. Заключая мирный договор с Сулейманом, Алексей Комнин рассчитывал руками своего союзника разгромить новое государство в Киликии, но гибель эмира сорвала реализацию этого замысла. Практически одновременно с Филаретом другой представитель местной греческой знати Феодор Гавра создал независимое княжество на черноморском побережье Анатолии с центром в Трапезунде, которое просуществовало до середины XII в.

Возникновение подобных политических образований в конце XI в. свидетельствовало о том, что тюркские завоеватели не смогли утвердиться на всей территории Малой Азии. Они были степняками и для своих поселений выбирали более равнинные участки, а не горные массивы или приморское побережье. Неслучайно огузская топонимика — названия племен или их частей в наименованиях деревень, небольших городков (касаба), городских кварталов (махалле) — лучше всего представлена в степных районах Центральноанатолийского плато, тогда как в горах Восточной Анатолии и на морском побережье лучше сохранились дотюркские топонимы. {48}

Сами завоеватели переживали период разложения родового строя и образования раннеклассового общества. Из среды номадов уже выделилась племенная знать, сосредоточившая в своих руках основную часть поголовья скота и права на распоряжение пастбищами. Для укрепления своих экономических позиций и власти над соплеменниками феодализировавшаяся верхушка видела один путь, состоявший в завоевании новых территорий и ограблении других народов. Новая религия —ислам, принятая среднеазиатскими тюрками в IX—X вв., как нельзя лучше отвечала интересам кочевой знати, объявляя богоугодным делом войну с "неверными”, прославляя как героя каждого павшего в "священной войне" — джихаде (тюркский синоним этого арабского слова — газават). Вместе с тем тюркским завоевателям не был свойствен религиозный фанатизм. По отношению к христианам они проводили ту же политику терпимости, которая практиковалась на Ближнем Востоке со времен арабских завоеваний. Тем не менее утверждение власти мусульманских правителей в Малой Азии стало одной из причин, вызвавших ответ христианской Европы — крестовые походы.

Первые тюркские государства в Малой Азии.

Ситуация в восточных владениях Византии стала объектом особого внимания в Западной Европе задолго до первого похода крестоносцев в 1096—1099 гг. Особенно ею интересовались в Риме, где трудности, переживаемые Византией, породили надежды на подчинение империи и греко-православной церкви папскому престолу. Верхушка римско-католической церкви начала пропагандировать идею военного похода рыцарства на Восток для защиты христианской веры и оказания помощи православным грекам против мусульманской угрозы. Для этого использовались легенды о гонениях, которым подвергали тюркские завоеватели христиан в восточных странах, о поругании ими христианских святынь, о преследованиях паломников, посещавших Святую землю — Палестину… Брошенный на Клермонском соборе 1095 г. папой Урбаном II призыв взяться за оружие для борьбы против "персидского племени турок… которые добрались до Средиземного моря… поубивали и позабирали в полон многих христиан, разрушили церкви, опустошили царство Богово [т.е. Византию]", нашёл широкий отклик. Весной 1096 г. толпы бедняков, а за ними отряды рыцарей поднялись на "священное паломничество". Спустя год крестоносное воинство уже переправлялось на малоазийское побережье.

Ситуация в Анатолии благоприятствовала реализации планов крестоносцев. Тюркские завоеватели не успели еще создать единого государства. На захваченных ими землях образовалось несколько самостоятельных эмиратов (княжеств), правители которых постоянно враждовали между собой. История возникновения этих довольно аморфных политических общностей еще не изучена в полной мере, и среди {49} историков существуют разногласия как по вопросу времени их появления, так и характера отношений между собой и с государством Великих Сельджукидов. Более других известна история двух объединений: государства, созданного Сулейманом Кутлумушем и получившего в дальнейшем названия Сельджукского, и эмирата Данышмендидов.

Некоторые историки начинают отсчет существования первого с 1075 г., когда Сулейман объединил под своей властью ряд огузских и туркменских племен "левого крыла", но более правомерным представляется мнение тех, кто определяет его начало 1078 годом, когда в распоряжении Сулеймана оказались Никея и окрестные земли, составившие основу Никейского (Изникского) эмирата. Точные пределы этого государства установить вряд ли возможно, но известно, что Сулейман успешно отразил все попытки византийцев вернуть себе Никею и, более того, сумел установить свои таможенные заставы на азиатском берегу Босфора. В 1083—1084 гг. он распространил свою власть далеко на восток, захватив города Адана, Тарсус, Антиохию, вынудив правителя Киликии Филарета бежать ко двору Мелик-шаха, чтобы принять там ислам. В течение нескольких лет после гибели Сулеймана Никейский эмират переживал трудные дни, поскольку войска, посланные багдадским правителем, дважды осаждали столицу княжества. Со смертью Мелик-шаха в 1092 г. в империи Великих Сельджукидов началась ожесточенная борьба за власть, что позволило сыну Сулеймана Кылыч-Арслану I (1092—1107) бежать из плена и встать во главе созданного отцом государства.

Еще более значительны расхождения историков относительно даты появления эмирата Данышмендидов. По мнению одних, он возник в 1067—1068 гг., после захвата тюрками города Себастии (Сиваса), ставшего в дальнейшем столицей княжества. Другие считают, что первоначально основатель династии Гюмюштегин Ахмед Гази был вассалом Сулеймана и лишь в 1085 г. стал независимым правителем. Его владения располагались главным образом в Каппадокии (Центральная Анатолия) и включали помимо Сиваса такие центры, как Анкира (Анкара) , Кесария (Кайсери) и Малатья.

Наряду с этими государствами существовали и другие. Одним из первых тюркских княжеств в Малой Азии считается эмират, созданный Менгучеком Гази и включавший территорию между современными городами Эрзинджан, Кемах и Дивриги. Правители этого княжества совместно с Данышмендидами вели борьбу против греков на черноморском побережье. В 1080 г. эмир Салтук устанавливает свою власть над районом Феодосиополя (армянское название Карин, турецкое — Эрзурум). Вплоть до смерти Мелик-шаха он считает себя его вассалом, но затем становится вполне самостоятельным правителем. Эмират Салтукидов в Восточной Анатолии просуществовал до 1201 г. В 90-х годах XI в. {50} здесь же появляются еще два княжества. Одним из них был эмират Артукидов ( 1098—1234), включавший такие центры, как Амид (Диярбакыр), Мардин, Харпут, другим — эмират Секмели около озера Ван.

В 1081 г. тюркский бей Чака захватывает порт Смирну (Измир) на побережье Эгейского моря, который становится центром Измирского эмирата. За короткое время Чака, используя греческих моряков, создал собственный флот, с помощью которого попытался установить свой контроль над островами Эгейского архипелага. Затем он вступил и переговоры с печенегами о совместной осаде византийской столицы. Этот план не удалось осуществить, но напуганный активностью Чаки Алексей Комнин приложил все старания, чтобы натравить на него Кылыч-Арслана I. Последнему удалось умертвить "пиратского" эмира во время пира, но окончательно угроза Константинополю с моря была устранена лишь во время Первого крестового похода.

По совету Алексея Комнина крестоносцы начали свои военные действия в Малой Азии с осады Никеи. Их наступление застало врасплох Кылыч-Арслана, который в это время находился в Восточной Анатолии под стенами Малатьи и не успел вернуться в свою столицу. Отбив несколько атак крестоносцев, защитники города сдали его византийцам, чем спасли свои жизни и обманули надежды осаждавших на большую добычу. На своем дальнейшем пути через Малую Азию крестоносцы еще дважды вступали в сражения с войсками "сарацин”[1]. Первый раз это произошло 1 июля 1097 г. в битве на р. Порсук, недалеко от Дорилеи (Эскишехира), где объединенные силы Кылыч-Арслана и данышмендидских эмиров Гюмюштегина и Хасана потерпели сокрушительное поражение. "И мы взяли большую добычу, — вспоминал позже хронист крестоносцев, — золото и серебро, коней, ослов, верблюдов, овец, быков и многое другое". Второе сражение произошло спустя полтора месяца около города Иконий (Конья) и также закончилось победой крестоносцев. В основном же тюркские военачальники избегали крупных битв, предпочитая нападать на небольшие отряды крестоносцев, разрушать мосты, приводить в негодность колодцы, угонять население близлежащих сел и городов. Эта тактика существенно замедляла движение рыцарского войска, обрекая "воинов Христовых" на большие потери от голода, жары и недостатка питьевой воды.

В целом же, ценой огромных потерь крестоносцы надолго обеспечили безопасность Константинополя, остановив первую волну тюркских завоеваний и отбросив ее участников из приморских долин Западной Анатолии в степные просторы Центральноанатолийского плоскогорья. Основной удар крестоносцев пришелся на Никейский эмират, который понес тяжелые потери и на время утратил свою ведущую роль среди тюркских политических образований в Малой Азии. Кылыч-Арслану I и его преемникам пришлось заново создавать свое государство, сделав его столицей Конью. {51}

Малая Азия в XII в.

Более 100 лет после первого крестового похода положение в Малой Азии оставалось неустойчивым. Соотношение сил на политической арене часто менялось из-за многочисленных военных столкновений, междоусобной вражды, все новых и новых коалиций между представителями различных правящих династий, закреплявшихся династийными браками. Тем не менее в калейдоскопе событий того времени можно выделить две тенденции, отражавшие две возможных перспективы дальнейшего развития истории Малой Азии. Одна была связана с попытками изгнания тюркских завоевателей, вторая — с усилиями последних по упрочению своих позиций и объединению захваченных земель под единой властью.

При Комнинах Византия оправилась от потрясений предшествующего времени, вновь стала одним из сильнейших государств Средиземноморья и возобновила наступательную политику как на западе, так и на востоке. Используя религиозное рвение участников новых крестовых походов, играя на противоречиях мусульманских правителей, Комнины пытались восстановить свое влияние в Малой Азии, Сирии и Палестине. К концу XII в. авторитет византийских василевсов на Ближнем Востоке заметно вырос, но в главном — в борьбе за возвращение малоазийских владений — они не добились успеха.

Неудачей окончился Второй крестовый поход в 1147—1148 гг. Армия немецкого короля Конрада III дошла лишь до Коньи, но, потерпев здесь поражение, вынуждена была повернуть обратно. В Никею вернулась лишь десятая часть этого воинства. Армия французского короля Людовика VII, к которой примкнули остатки немецкого ополчения, избрала другой маршрут — по западным и южным областям Малой Азии к порту Атталия (Анталья), чтобы затем морем добраться до Антиохии. Хотя этот путь сводил до минимума возможность столкновений с тюркскими отрядами, тем не менее лишь половина французских рыцарей сумела достичь намеченной цели. Другая половина погибла в результате атак тюрков-сельджуков, от голода и лишений.

Столь же неудачным оказался и поход византийского войска во главе с Мануилом Комниным на Конью в 1176 г. Сражение с сельджуками в узкой горной долине близ крепости Мириокефал (севернее оз. Эгридир) закончилось страшным разгромом нападавших. Византийский историк Никита Хониат писал о случившемся: "Беда превосходила то, что можно оплакать. Из-за множества трупов ущелья сделались равнинами, долины превратились в холмы, рощи едва были видны". Как и после сражения при Манцикерте, победитель предпочел не преследовать разбитых византийцев, но заключить с ними мирный договор, утверждавший его позиции в Центральной Анатолии. {52}

Государство Сельджукидов Малой Азии (Иконийский султанат) в XII—XIII вв. {53}

Третий крестовый поход 1189—1192 гг. первоначально складывался более успешно для его участников. Под водительством германского императора Фридриха Барбароссы они сумели захватить Конью и взять богатую добычу. Но вскоре при переправе через горную реку в Киликии Барбаросса утонул, его войско оказалось дезорганизованным. "Так все были охвачены сильным горем, — оправдывал их хронист, — что некоторые, мечась между ужасом и надеждой, кончали с собой; другие же, отчаявшись и видя, что Бог словно не заботится о них, отрекались от христианской веры и вместе со своими людьми переходили в язычество”. Ясно, что и эта военная экспедиция не смогла серьезно поколебать тюркское присутствие в Малой Азии.

Дальнейшей консолидации власти тюркских эмиров на захваченных землях мешало их взаимное соперничество, а также династийные распри внутри каждого княжества. На протяжении большей части столетия продолжалась борьба за верховенство в Анатолии между конийскими Сельджукидами и Данышмендидами, в которой активно участвовали и другие мусульманские правители. Первоначально Ахмед Гюмюштегин, используя ослабление Сельджукидов, принявших на себя удар крестоносцев, сумел значительно расширить границы своих владений, установив контроль над важным центром Восточной Анатолии Малатьей. Большую популярность и титул "гази", т.е. борца за веру, принесли ему успешные действия против крестоносцев. Однако после его смерти Кылыч-Арслан I вернул утраченное влияние, заставив наследников Ахмеда Гази признать свое верховенство. Вслед за своим отцом он снова бросил вызов багдадскому султану и должен был также заплатить за это жизнью (1107 г.). Сын Гюмюштегина Эмир Гази (1105—1134) не упустил выгодной ситуации. Разжигая рознь среди наследников Кылыч-Арслана, он добился не только ослабления конийских Сельджукидов, но и своей протекции над ними. К концу жизни он утвердил свою власть над обширной территорией от р. Сакарья на западе до Евфрата на востоке. В отличие от конийских правителей Эмир Гази сумел наладить отношения с Багдадом и получил от султана Санджара титул "малика" (суверенного правителя) и соответствующие атрибуты власти. После его смерти на некоторое время наступило равновесие сил, поддерживаемое с обеих сторон союзами с другими малоазиатскими княжествами и Византией.

В дальнейшем государство Данышмендидов распалось на несколько отдельных владений; внимание восточноанатолийских эмиров переключилось на Ближний Восток, где рядом с быстро слабевшей державой Великих Сельджукидов возникли государства крестоносцев, что резко обострило конфликтную ситуацию в этом районе. Указанные перемены способствовали победе конийских Сельджукидов, которых также стали именовать султанами. Наиболее известный из них — {54} Кылыч-Арслан II (1155—1192) — сумел подчинить своей власти последних Данышмендидов и других анатолийских беев. Попытка Мануила Комнина в 1176 г. остановить процесс его возвышения не принесла успеха. С того времени правителей Коньи стали именовать "султанами Рума", т.е. властителями византийских земель. Однако окончательного объединения всех тюркских владений в Малой Азии под эгидой конийских султанов в XII в. не произошло.

В 1186 г. Кылыч-Арслан II, опасаясь вспышки династийной вражды, разделил все свои владения между 9 сыновьями и 2 племянниками, оставив себе лишь Конью. Его последующая судьба напоминает участь шекспировского короля Лира. Став самостоятельными владельцами уделов, наследники тут же вступили в борьбу за султанский престол и забыли о родственных чувствах и обязательствах перед Кылыч-Арсланом. Последний был вынужден покинуть Конью и последние свои годы провел в странствиях от одного сына к другому в тщетных надеждах вернуть утраченное. Ожесточенные распри продолжались около 10 лет. За это время погибло большинство претендентов на конийский трон. Реальная власть Сельджукидов в Малой Азии заметно ослабела, чем и пытались воспользоваться предводители Третьего крестового похода. Лишь к началу XIII в. одному из сыновей Кылыч-Арслана II Рукнеддину Сулейман-шаху (1196—1204) удалось положить конец внутреннему кризису и утвердить единую власть в Румском султанате.

Складывание единого государства и прекращение междоусобных войн обеспечивало благоприятные условия для ускорения процесса оседания тюркских кочевников на землю, их сближения с местным греческим и армянским населением, восстановления нормальной хозяйственной жизни как в сельских районах, так и городах.

Апогей могущества Румского султаната.

На протяжении первых 40 лет XIII в. наследникам Кылыч-Арслана II удалось достичь ряда крупных военных и политических побед, которые высоко подняли авторитет и влияние малоазийских Сельджукидов. Отчасти это стало возможным благодаря прекращению междоусобиц, что позволило объединить под единой властью все материальные и человеческие ресурсы, но в еще большей степени — в силу благоприятной внешнеполитической обстановки как на восточных, так и на западных границах султаната. {55}

На востоке в это время завершился распад державы Великих Сельджукидов. Правители отдельных областей стали фактически независимыми государями и вели ожесточенную борьбу между собой. На западе захват Константинополя участниками Четвертого крестового похода (1204 г.) привел к краху Византийской империи и появлению на ее месте нескольких государств: Латинской империи, созданной крестоносцами на Балканах, Никейской империи в западных районах Малой Азии и Трапезундской империи на южном побережье Черного моря. Почти сразу все они включились в борьбу за византийское наследство. В сложившейся ситуации и воцарившемуся в Никее Феодору Ласкарису, и утвердившемуся с помощью грузинской царицы Тамар (1184—1213) в Трапезунде Алексею Комнину необходимы были мирные отношения с тюрками-сельджуками, которых можно было бы использовать в качестве союзников. Фактически у правителей Коньи были развязаны руки для осуществления собственных планов по укреплению и расширению их власти в Малой Азии.

Султан Рукнеддин уделял основное внимание восточным и северным рубежам Румского султаната, пытаясь — без особого успеха — оспаривать инициативу действий у своего основного соперника — грузинской царицы Тамар. Однако его брат и преемник Гияседдин Кейхюсрев I (1192—1196, 1205—1211) считал более важными акции на южных и западных границах своего государства. Вначале, использовав в качестве предлога жалобы мусульманских купцов из Александрии на притеснения, чинимые им в Анталье хозяйничавшими там европейцами ("франками") во главе с известным авантюристом Алдобрандини, сельджукский султан захватил этот порт и крупнейший торговый центр на средиземноморском побережье Анатолии. Тем самым Румский султанат получил выход для своих торговых операций с Египтом и Венецией. Вскоре новый владелец Антальи заключил торговый договор с венецианцами, предоставив им ряд важных преимуществ.

Воодушевленный успехом Кейхюсрев попытался использовать противоборство латинян, никейцев и трапезундцев для того, чтобы подчинить себе западные районы Малой Азии. Однако осада крепости, прикрывавшей южные границы Никейской империи, не принесла успеха, а в сражении с отрядом Ласкариса султан был убит. Мирный договор, заключенный вскоре Сельджукидами с «императором ромеев», означал окончательное урегулирование взаимоотношений между Никеей и Коньей. Прочность договора была проверена в ходе начавшейся со смертью Кейхюсрева борьбы за султанский престол между тремя его сыновьями. Ласкарис не стал вмешиваться в этот конфликт и тем самым помог старшему из сыновей Иззеддину Кейкавусу (1211—1220) утвердиться на отцовском престоле. В свою очередь, новый султан в своих военных экспедициях ни разу не преступил западных рубежей {56} своей державы. Вряд ли такое постоянство можно объяснять лишь чувством благодарности к Ласкарису. На самом деле Никейская империя выступала своеобразным барьером, отделявшим Румский султанат от крестоносцев, обосновавшихся в Константинополе и постоянно претендовавших на бывшие владения Византии в Малой Азии. Спокойствие на западных границах позволяло султану бросить все свои силы на противоборство с другими соседями, в частности с Трапезундом и Киликийской Арменией.

Наиболее крупным успехом Кейкавуса был захват Синопа (1214) — черноморского порта, принадлежавшего Трапезундской империи. В результате Сельджукиды обеспечили себе выход к Черному морю и вместе с тем сумели затруднить контакты между двумя греческими государствами в Малой Азии. Отчасти взятию Синопа способствовало то обстоятельство, что сельджукам удалось захватить в плен Комнина. После того как город был сдан его защитниками, трапезундский император был освобожден в обмен на признание вассальной зависимости и уплату ежегодной дани в 10 тыс. золотых монет.

Удачными оказались и военные действия Кейкавуса против царя Киликийской Армении Левона II. Воспользовавшись многолетним конфликтом между Левоном и антиохийским правителем Боэмундом IV, султан сумел захватить несколько крепостей на севере Киликии. Вслед за тем он ввязался в междоусобную борьбу мусульманских эмиров в Северной Сирии, но окончательно закрепиться там не смог. Незадолго до смерти 35-летний Кейкавус попытался установить тесные связи с аббасидским халифом ан-Насиром, утвердившим свое влияние в Ираке, однако посол халифа появился лишь на коронации его преемника Алаеддина Кейкубада (1220—1237).

Правление Кейкубада обычно оценивается историками как апогей могущества малоазийских Сельджукидов. Начало подобной традиции положил еще турецкий хронист XV в. Языджиоглу Али, который, воспевая деяния второго сына Кейхюсрева I, писал, что после него "не явился еще султан, который так бы возвеличил знамя ислама". Оснований для высокой оценки деятельности Кейкубада действительно немало. Был он личностью незаурядной, обладал большими познаниями в мусульманской теологии, а также истории и химии, увлекался шахматами и различными видами художественного ремесла, показал себя дальновидным политиком, опытным дипломатом и умелым военачальником. Все это помогло ему успешно продолжить внешнеполитический курс, начатый его предшественниками.

При нем существенно укрепились позиции сельджуков на Средиземном и Черном морях. На юге он в 1221 г. отвоевал у одного из вассалов Киликийского царства крепость, господствовавшую в восточной части Анаталийского залива. Она была названа в его честь Алайей {57} (Аланья) и стала затем зимней резиденцией правителей султаната. Следом были захвачены и другие приморские центры на пути от Алайи до Антальи. На севере новый конфликт с Трапезундом стал толчком к проведению морской экспедиции в Крым, где трапезундцы располагали решающим политическим влиянием и прочными торговыми позициями.

Предлогом для похода, дата которого еще не установлена точно, стали жалобы купцов из сельджукских земель на притеснения, чинимые им в Сугдее (русское название Сурож, ныне Судак). Пока трудно установить, были ли эти притеснения следствием захвата и разграбления города монголами в 1223 г. или они были связаны с действиями русских князей, чье влияние усилилось в Сугдее после ухода монголов из Восточной Европы в 1223—1224 гг. Возможно также, что купцы мусульманского Синопа не хотели подчиняться порядкам, установленным трапезундскими наместниками в приморских городах Крыма. Как бы то ни было, но, следуя приказу Кейкубада, его давний соратник и управитель области Кастамону эмир Хюсамеддин Чобан сумел высадить на крымском побережье значительный отряд своих воинов, преодолеть сопротивление воинов крепости, их союзников половцев и русского отряда из Тмутаракани и утвердить султанскую власть в Сугдее. В городе был поставлен гарнизон, православная церковь переделана в мечеть и начал действовать мусульманский судья-кадий. Тем самым по интересам Трапезунда в Крыму был нанесен сильный удар. Впрочем, и сельджукская власть продержалась в Сугдее лишь до окончательного завоевания Крыма монголами в 1239 г.

После крымской экспедиции основное внимание Кейкубада было сосредоточено на восточных областях Малой Азии, где политическая ситуация стала быстро меняться. Два важнейших обстоятельства определяли происходившие сдвиги: складывание на территории бывших владений Великих Сельджукидов новой обширной державы хорезмшахов и начавшееся монгольское нашествие на страны Центральной и Передней Азии. Два столь разных процесса были тем не менее тесно связаны друг с другом, поскольку монгольские завоевания вызвали, или по крайней мере значительно ускорили, вторую волну тюркской миграции, устремившуюся в западном направлении и в 20–30-е годы XIII в. докатившуюся до Восточной Анатолии. Благодаря наплыву множества людей, спасавшихся от набегов Чингисхана, небольшое государство, созданное в Мавераннахре правителями Хорезма — хорезмшахами, быстро выросло и к началу 20-х годов XIII в. включало в свой состав почти весь Иран, земли Азербайджана и нынешнего Афганистана. Пришедший в это время к власти Джалаледдин Мангуберти (1220—1231) был человеком авантюрного склада и всерьез рассчитывал стать новым завоевателем мира. После того, как ему удалось захватить Тебриз {58} и совершить ряд разорительных походов в Закавказье, соседние мусульманские правители стали искать либо сближения с ним, либо поддержки со стороны более сильных династий — Айюбидов, утвердившихся в Египте и Сирии, или Сельджукидов.

Происшедшие перемены не прошли мимо внимания Кейкубада, который решил, что пришла пора решительных действий. Вначале, захватив Эрзинджан, он подчинил себе княжество Менгучекидов. Последние представители местной династии, придерживавшейся курса на тесное содружество с Сельджукидами, получили от султана в порядке компенсации земельные держания в центре Анатолии. Следом наступила очередь Арзурума, являвшегося уделом одного из сыновей Кылыч-Арслана II. Его преемник поспешил договориться с Джалаледдином о совместной борьбе против Кейкубада. В свою очередь, Кейкубад заключил союз с Эйюбидами и киликийским царем Хетумом I. В июле 1231 г. соединенные сельджукско-айюбидские силы в ожесточенном трехдневном сражении недалеко от Эрзинджана нанесли поражение войскам Джалаледдина Мангуберти и его союзника. Победителям достались огромная добыча и множество пленных, сам хорезмшах бежал и вскоре погиб. Исход сражения решил и судьбу Эрзурума, доставшегося Кейкубаду.

Дальнейшие действия сельджукского султана, направленные на подчинение эмирата Артукидов, привели к разрыву с Айюбидами, которые также претендовали на Амид и другие владения Артукидов. В результате замысел Кейкубада смог реализовать лишь его сын Гияседдин Кейхюсрев II (1237—1245).

Со взятием в 1240 г. Амида под властью Сельджукидов оказались все владения тюркских правителей в Анатолии. В это время Румский султанат выступал наряду с державой Айюбидов как самое сильное государство на Ближнем Востоке. Этот факт признавали его христианские и мусульманские соседи. Так, по сообщению побывавшего тогда в странах Передней Азии доминиканца Симона де Сент-Квентина, царь Киликийской Армении Хетум I обязался ежегодно поставлять на службу султана 1400 лучников сроком на 4 месяца, никейский император Иоанн Ватац — еще 400 без ограничения во времени, правитель Трапезунда — 200, эмир Халеба — 1000. Грузинская царица Русудан должна была отдать свою дочь в жены Кейхюсреву II. Сам Кейхюсрев гордо именовал себя "истребителем неверных и многобожников", "султаном Рума, Армении, Диярбакыра и Сирии", "повелителем побережья".

Социально-экономическое развитие сельджукского общества. Свидетельства европейских и восточных путешественников, побывавших в Конийском султанате в первой половине XIII в., позволяют говорить о заметном оживлении хозяйственной деятельности на большей части Анатолии. Прекращение междоусобиц и утверждение сильной {59} центральной власти стало важнейшим условием подъема экономики страны. Современники отмечали обширные площади обрабатываемых земель, где выращивались пшеница, ячмень и другие злаки, различные бахчевые и огородные культуры, многочисленные посадки абрикосов, слив, груш, персиков, инжира и миндаля, большое поголовье овец и коз, а также лошадей и мулов. Они писали также о железнорудных, медных, серебряных рудниках, соляных разработках и особенно о добыче квасцов, которые широко применялись в средневековом текстильном производстве и при выделке кож и потому пользовались повышенным спросом у итальянских и иных торговцев Средиземноморья.

В рассказах о жизни городов Малой Азии часто упоминаются ремесленники, занятые изготовлением шелковых и хлопчатобумажных тканей, выделкой ковров, обработкой металлов, дерева и камня, производством керамики. Сохранившиеся от сельджукской эпохи ковры, парадные одежды, изделия из меди и серебра, облицовочная плитка из монохромного фаянса, инкрустированное оружие подтверждают мнение путешественников о высоком качестве работ анатолийских мастеров. Появление целой сети каравансараев на основных караванных путях, пролегавших через Конийский султанат, и многочисленных торговых помещений — ханов в городах можно рассматривать как свидетельство достаточно интенсивных торговых связей и между отдельными районами страны, и с различными государствами Азии и Европы. В труде иранского автора XIV в. Хамдуллаха Казвини доход правителей Коньи был определен в 15 млн. динаров. Для сравнения отметим, что поступления в казну правителей Египта, по тем же сведениям, составляли 4 млн. динаров.

Одним из показателей уровня развития средневекового общества историки считают состояние аграрных отношений. Сложившаяся в сельджукском обществе система землевладения была основана на сочетании трех разновидностей земельной собственности — государственной, общинной и частной. Для огузо-туркменских общинников, только переходивших к оседлому образу жизни и сохранявших приверженность к племенным обычаям, вряд ли был приемлем принцип индивидуального владения землей. Поэтому в начальный период тюркской колонизации Малой Азии все обрабатываемые земли включались в государственный фонд, а те, кто ими пользовался, воспринимались как зависимые от государства держатели. Прочие земли — выгоны, пастбища, пустоши признавались владениями отдельных общин, предназначенными для совместного пользования.

Вместе с тем на сельджукскую систему землевладения оказали большое влияние аграрные порядки, существовавшие как в Византии, так и в мусульманских странах Ближнего Востока. Как бы они не различались между собой, всем им в XI—XII вв. была присуща общая {60} тенденция к усилению частновладельческих начал за счет государственного и общинного. Ее влияние во владениях конийских султанов прослеживается в появлении частных земельных угодий — мульков — и земель, использовавшихся для содержания мусульманских религиозно-благотворительных институтов — вакфов. В работах средневековых юристов мульки и вакфы рассматривались как различные категории землевладения, но на практике они были близки между собой, поскольку, согласно мусульманской традиции, в вакф могло передаваться лишь частное недвижимое или движимое имущество. Судя по сохранившимся вакуфным грамотам, практика подобных пожертвований в государстве малоазийских Сельджукидов сложилась в конце XII в. Примерно в то же время утвердились и мульки как особая категория земельных владений. Их появление, вероятно, связано с практикой дарения земель конийскими султанами своим приближенным за верную службу, ратные подвиги и иные заслуги. Однако упоминаний о раздаче мульков и документов об учреждении вакфов все же немного, что позволяет предполагать их невысокий удельный вес относительно общего количества обрабатываемых земель.

Гораздо чаще встречаются сведения о раздаче служебных пожалований — икта. Этот вид земельных держаний известен на мусульманском Востоке с VII в., причем к IX в. он превратился в наиболее распространенный вариант условного землевладения, предоставляемого правителем страны тому или иному лицу на условии выполнения определенной, чаще всего военной, службы. Первоначально икта напоминала собой западноевропейский бенефиций, поскольку она давалась лишь на время службы. В Х—ХII вв. степень условности подобных держаний заметно уменьшилась, а их размеры увеличились. Владельцы икта — иктадары (другое название — мукта) добились целого ряда иммунитетов, которые сужали до минимума возможности вмешательства государства в вопросы использования земельных угодий и взаимоотношений иктадара и крестьян, обрабатывающих землю в пределах данного владения. Подобные икта более напоминают западноевропейские феоды, или фьефы, хотя социальный статус держателей фьефов был отличен от статуса иктадара.

Трудно сказать, какой тип икта преобладал в Конийском султанате, поскольку известны случаи предоставления небольших пожалований (в две деревни) и случаи передачи в держание целых административных округов. Однако последние жаловались тем анатолийским эмирам, которые признали верховенство Сельджукидов, и потому их раздача выступает скорее как исключение. К тому же конийские султаны стремились довольно жестко регламентировать отношения крестьян — райи с иктадарами, не разрешая последним произвольно увеличивать степень эксплуатации земледельцев. Об этом, в частности, {61} свидетельствует практика переписей податного населения, введенная малоазиайскими Сельджукидами по примеру других ближневосточных правителей.

Жившие во владениях мукта крестьяне в источниках именуются "музари", т.е. держателями пахотного надела. Их отношения с землевладельцами предполагали уплату последним ренты в виде поземельного налога — хараджа. Кроме того, музари-немусульмане были обязаны выплачивать государству подушный налог — джизья. Впрочем, точное употребление этих терминов редко соблюдалось сельджукскими властями, нередко словом "джизья" выражалась вся совокупность повинностей немусульман, а "харадж" использовался для обозначения подушного сбора. Если поземельная рента имела, как правило, натуральное выражение и взималась в виде доли (чаще всего 20%) выращенного урожая, то подушный налог представлял собой денежный сбор, величина которого варьировалась в зависимости от размеров состояния немусульман. В условиях, когда общий объем повинностей и формы их реализации устанавливались государством, степень личной поземельной зависимости крестьян от иктадара была невелика. Вероятно, что в период утверждения власти Сельджукидов над Анатолией материальное положение земледельцев было не столь тяжелым, как при прежних византийских правителях, когда объем налогового гнета и степень произвола землевладельцев были явно выше. Это обстоятельство помогает лучше понять факт оживления хозяйственной жизни в Малой Азии.

Среди сельского населения Анатолии местный хронист XIII в. Ибн Биби выделял также категорию "дикхан". Этим словом в средневековом Иране первоначально обозначали землевладельца вообще, как крупного, так и мелкого, в том числе и крестьянина, выделившегося из общины или ставшего ее главой. Однако с XIII в. термин получил значение всякого крестьянина, как собственника, так и издольщика. Вероятно, Ибн Биби хотел обозначить им тех, кто, в отличие от музари, обрабатывали собственно государственные земли и имели дело непосредственно с агентами центральной власти. Последние выступали и как управляющие, и как сборщики налогов. В такой ситуации эксплуатация крестьян осуществлялась в централизованной форме, что было типичным явлением и для Византии IX—XI вв. и для многих мусульманских государств Ближнего и Среднего Востока в XI—XIII вв. Столь же общим был и принцип исчисления поземельного налога с дикхан, он определялся исходя из величины земельного надела — чифта — и мог выплачиваться либо деньгами, либо натурой в соответствии с ценами, установленными властями или существовавшими на рынке.

Третьим компонентом сельского населения Малой Азии были кочевники-скотоводы, чей удельный вес к XIII в. несколько снизился в {62} результате перехода части из них к полукочевому и оседлому образу жизни. Хотя в имеющихся источниках очень мало сведений о процессах, происходивших в среде номадов, но их влияние на сельджукское общество нельзя преуменьшать. Всем складом своей жизни они резко отличались от обитателей анатолийских деревень. Основным богатством для кочевников был скот, а земля, и прежде всего выпасы и пастбища, рассматривались ими как общеплеменное достояние. Поэтому они не признавали каких-либо форм личной и поземельной зависимости. Их отношения с представителями центральной власти всегда были напряженными, и государству вряд ли приходилось рассчитывать на регулярные поступления налогов от туркмен-скотоводов в Малой Азии.

Возможность — при благоприятных климатических условиях — быстрого увеличения поголовья скота создавала почти постоянную потребность в расширении площади пастбищ и усиливала напряженность во взаимоотношениях земледельцев и скотоводов. В столь неустойчивой ситуации появлялись дополнительные стимулы к упрочению деревенской общины, подчинению действий отдельных ее членов интересам коллектива. С другой стороны, характерные для кочевой среды эгалитаристские потенции тормозили процесс расслоения и дифференциации сельского населения, помогали сохранять низкий уровень социальной мобильности, присущий раннесредневековым обществам. Ясно, что постоянное присутствие значительной массы туркменских номадов способствовало воспроизводству родоплеменных традиций и сдерживало развитие частнособственнических тенденций в аграрной сфере сельджукского государства.

Иной была ситуация в анатолийских городах. Сельджуки унаследовали от византийцев высокий, по средневековым меркам, уровень урбанизации. По сообщению Симона де Сент Квентина в Конийском султанате насчитывалось свыше 100 городов, а арабский географ Абу Саид писал о 24 провинциальных центрах, в каждом из которых были свои губернатор и судья-кадий, мечеть и бани, свои торговцы тканями. Наиболее крупным населенным пунктом была столица — Конья, обустроенная и процветавшая благодаря заботам сельджукских султанов. Ее население насчитывало до 100 тыс. жителей. Арабский путешественник Ибн Баттута, побывавший в городе в 30-х годах XIV в., отмечал: "Это большой город, хорошо застроенный, изобилующий водой и ручьями, садами и фруктами. Улицы Коньи очень широкие, базары расположены удивительно [хорошо] и каждый цех занимает отдельное место". Вторым по величине и значимости был Сивас, разбогатевший на транзитной торговле. Немногим уступали ему Кайсери, Анталья, Синоп, Эрзинджан и Малатья. В основном сельджукские {63} города были продолжением византийских, хотя многие из них обрели новые наименования.

Если в анатолийских селах сохранялась этническая и религиозная однородность, то города отличались сложным составом населения: с "людьми низкими и ремесленниками" соседствовали эмиры, султанские сановники и их челядь, рядом с мусульманами жили немусульмане. Внешний вид городской застройки довольно точно отражал неоднородность городского населения. Вот как описывал Конью великий поэт и мыслитель XIII в. Джалаледдин Руми в послании своему сыну: "Взгляни, сколько тысяч домов, дворцов, принадлежащих эмирам, вельможам и икдишам. Дома купцов и икдишей выше, чем дома ремесленников, а дворцы эмиров возвышаются над домами купцов; точно так же купола храмов и дворцы султанов возвышаются над всеми остальными…"

Наиболее многочисленной и вместе с тем приниженной в правовом отношении частью населения анатолийских городов были немусульмане, прежде всего греки и армяне. Они составляли большинство мастерового и торгового люда, объединенного в профессиональные корпорации. В отличие от западноевропейских цехов эти торгово-ремесленные организации были лишены едва ли не всех прав самоуправления и находились под контролем особого государственного чиновника — мухтасиба. Последний наблюдал за состоянием городских рынков и через посредство назначаемых глав корпораций руководил хозяйственной жизнью юрода.

Особое место среди горожан занимали упомянутые в послании Руми икдиши. Этим персидским термином обозначались в Малой Азии представители тюрко-мусульманского населения, которые родились в смешанных браках. Чаще всего они использовались для выполнения функций полицейского надзора под командованием особого икдишбаши, иногда — для сбора налогов. В целом же султаны рассматривали их как некую срединную группу между немусульманами и мусульманами.

Тюрки-сельджуки, а также иранцы, арабы и другие выходцы с мусульманского Востока играли решающую роль в общественно-политической жизни городов, но оставались в явном меньшинстве и не могли определять состояние городской экономики. Их вклад в процесс урбанизации связан с деятельностью социально-религиозных братств — футувва. Подобные организации возникли на Ближнем Востоке в XII в. в связи с распространением суфизма (мистических течений) в исламе. Им покровительствовал багдадский халиф ан-Насир, который видел в них инструмент социального единения, способный приостановить распад халифата. Под влиянием его советника Шихабеддина Умара Сухраварди, посланного в Конью к султану Иззеддину Кейкавусу I {64} (1211—1220), футувва появились и в Малой Азии. Здесь их члены — фитьяны — создали новую разновидность социально-религиозного братства — организацию ахи.

Подобно объединениям такого рода в других странах, братства ахи не являлись профессиональной корпорацией, хотя состояли в основном из представителей ремесленников. Среди них было немало бывших скотоводов и земледельцев, переселившихся в города и стремившихся здесь закрепиться. Фитьяны и руководители ахи видели свою цель в использовании возможностей всей мусульманской общины данного города для оказания новым ее членам необходимой моральной и материальной помощи, в том числе в обеспечении жильем, питанием, в приобщении к какому-либо виду городских занятий, а также в защите от произвола местных властей. Подобная деятельность вполне устраивала сельджукскую правящую верхушку, ибо способствовала расширению этнорелигиозной опоры ее власти в городах. Поэтому многие ее представители поддерживали как религиозную, так и социальную активность ахи, демонстрировали свой интерес и уважение к труду ремесленников. Так, по сообщению хрониста, султан Алаеддин Кейкубад I (1220—1237) в часы досуга не только сочинял стихи, но и плотничал, шорничал, делал луки, изготовлял ножи. При поддержке сельджукских правителей влияние ахи распространилось по всей стране, а само братство стало представлять реальную политическую силу.

Отношение правящих кругов к ахи вытекало из общей направленности политики Сельджукидов, которые видели в городах главную опору своей власти и потому стремились создать благоприятные условия для их развития. Такое покровительство городам было на Ближнем Востоке традиционным, оно и обеспечивало высокий уровень урбанизации в регионе. Вместе с тем существование широкой сети городов предполагает и достаточно высокий уровень развития товаро-денежных отношений. Денежная форма части налоговых повинностей анатолийских крестьян в первой половине XIII в. свидетельствует о том, что эти отношения проникали и в деревню. Однако значение рынка и денег не следует преувеличивать. Большая часть сельскохозяйственной продукции, попадавшей в города, получалась за счет принудительных изъятий и насильственных конфискаций по низким государственным расценкам, а то и в результате прямого ограбления сельских жителей. Усилия Сельджукидов по созданию системы централизованного управления и эксплуатации означали в конечном итоге преимущественное развитие институтов распределения, а не обмена. По существу, ими воспроизводились порядки, известные с первых веков средневековья и типологически сопоставимые с раннефеодальными отношениями в Западной и Юго-Восточной Европе. {65}

Утвердившиеся в сельджукском обществе нормы аграрных отношений и городской жизни отражали несомненный социальный прогресс бывших кочевых завоевателей, перешедших к оседлости, но процесс адаптации самих тюрков-сельджуков к новым условиям бытия был непростым. С другой стороны, для немусульманского населения Малой Азии акции сельджукских правителей сулили бо́льшую упорядоченность и умеренность налоговых повинностей, избавление от наиболее тяжелых личностных форм несвободы и угнетения. Поэтому они могли способствовать не только оживлению хозяйственной активности, но и известному спокойствию в стране.

Особенности государственной организации.

Имеющиеся очень неполные и довольно фрагментарные сведения позволяют все же увидеть некоторые характерные черты режима политической власти в первой половине XIII в. Внешне местная система государственного управления очень похожа на ту, что сложилась в империи Великих Сельджукидов и была описана ее главным министром (везиром) Низам аль-Мульком в конце XI в. в трактате "Сиясетнаме” ("Книга об управлении") . Это сходство вполне объяснимо: правители Коньи стремились воспроизвести у себя те же порядки, которые были заведены почти два века назад в Багдаде. Однако условия в Анатолии были иными, чем в центре мусульманского мира, и потому местные политические институты заметно отличались от своих первоначальных моделей. Близкое соседство Византии и других христианских государств несомненно оказало воздействие как на структуру, так и на формы деятельности сельджукских органов управления.

Султаны Коньи располагали фактически неограниченной полнотой власти. Объявленные "тенью Бога на земле", они выступали одновременно и светскими и духовными владыками. Существование последних аббасидских халифов, формально признававшихся духовными вождями мусульман, не могло сдерживать их действия. Малоазийские Сельджукиды всячески подчеркивали свое уважение к халифам, но были совершенно самостоятельны. Как правило, за халифами оставалось лишь право придания законности султанской власти, выражавшееся в присылке почетного халата. Кроме того, черный цвет — цвет аббасидских халифов — был избран правителями Коньи для своего знамени, он стал символом радости. Вместе с тем красные сафьяновые сапожки, что носили султаны Рума по примеру константинопольских василевсов, выдавали стремление заимствовать атрибуты придворной жизни Византии.

Даже в период наивысшего расцвета сельджукской державы в Малой Азии она не знала четкого размежевания двух частей административного механизма — султанского двора и государственных служб. Двор сохранил многие черты военной ставки — основного центра управления {66} в степных империях. С этим обстоятельством связана высокая роль многих придворных сановников, в частности атабека и перване. Первый (как это следует из самого титула) занимал должность воспитателя молодых султанов, которая давала возможность вмешиваться в дела государственного управления. Персидский титул второго (в переводе означает — мотылек) никак не разъясняет его подлинную роль при дворе. Первоначально перване, видимо, выступал в качестве личного эмиссара правителя, но в конечном итоге превратился в некое подобие министра двора, фигуру наиболее близкую к султану и потому чрезвычайно влиятельную.

Другую часть центральной администрации составлял султанский совет — Диван, где заседали высшие чины бюрократического аппарата. Часть из них оставалась в Конье даже тогда, когда султан и его окружение покидали столицу. Главной фигурой в Диване был везир, отвечавший за деятельность гражданской администрации и прежде всего за сбор государственных поступлений. Его влияние в Конье было не столь велико, как в соседних мусульманских странах, поскольку этот пост могли занимать и обращенные в ислам представители византийской знати. Кроме него в султанском совете заседали главы четырех основных ведомств: государственного казначейства — мустоуфи, канцелярской службы — туграи, военного ведомства — ариз и управления султанских владений — мушриф. Наибольшим влиянием среди них пользовался мустоуфи, в ведомстве которого 12 секретарей вели учет доходов от государственного имущества, а 12 других ведали расходами на армию и административный аппарат. В ведении ариза находилась канцелярия, которая составляла реестры земельных пожалований — икта. В распоряжении туграи была султанская печать в виде особого знака — тугры. Этим знаком удостоверялись султанские указы — ферманы, жалованные грамоты — бераты и прочие документы, выходившие из правительственных канцелярий.

Помимо названных служб значительную роль в управлении страны играло судебное ведомство, представленное большим количеством мусульманских судей — кадиев. Их статус был иным, нежели у других представителей администрации, поскольку они выступали в качестве хранителей и истолкователей мусульманского права — шариата, а их существование обеспечивалось главным образом за счет доходов от вакфов. Наряду с кадиями, ведавшими гражданскими делами, действовали и особые военные судьи — кадиаскеры. Правосудием от имени султана занимались также особые чиновники, в чьи функции входило пресечение попыток произвола и беззакония со стороны административного аппарата.

В отличие от судебной системы, типичной для исламского мира, организация сельджукской армии в XIII в. была отмечена большим {67} своеобразием. Часть войска султанов Рума, как и других средневековых мусульманских правителей, составляли освобожденные рабы — гулямы. Как правило, это были малоазийские христиане, захваченные в плен в ходе набегов на пограничные византийские владения, или рабы, купленные в "стране Кыпчак”, т.е. в Северном Причерноморье, и обращенные позже в ислам. Использование гулямов было выгодно по двум причинам. Во-первых, лишенные родственных и социальных связей, они верно служили своему патрону — султану; во-вторых, с их помощью сельджуками усваивались особенности военного знания, и военной технологии, которые не были известны на Востоке. По тем же причинам в армии малоазийских Сельджукидов использовались отряды икдишей, а также христианских наемников. Появление последних в мусульманском войске было явлением крайне необычным, ибо противоречило традициям исламского мира, согласно которым лишь "правоверные" могли принимать участие в военных действиях. Привлечение для участия в походах отрядов славян, норманов, итальянцев и других "франков", а также частей христианских союзников выступает как самое очевидное свидетельство использования Сельджукидами в своих государственных делах опыта "гяуров", прежде всего византийцев.

Система провинциального управления Конийского султаната складывалась под воздействием, с одной стороны — стремления правителей к утверждению сильной центральной власти на всей территории страны, а с другой — отсутствия в их распоряжении достаточно развитого государственного аппарата. В результате положение отдельных областей значительно отличалось, что отразилось и в титулатуре провинциальных наместников. Так, управитель западной пограничной области Кастамону носил титул бейлербея (бей над беями), который свидетельствовал, что в его подчинении находятся местные туркменские беи. Во главе других провинций находились субаши — предводители племен, поселившихся в этих землях, позже они превратились в хакимов и вали, т.е. губернаторов, совмещавших административные и военные функции. Некоторые территории рассматривались как полузависимые уделы, во главе которых ставились эмиры из ближайшего султанского окружения или из прежних владельцев данной области. Вместе с тем пестрый состав населения и отсутствие прочных связей между различными этнорелигиозными группами вынуждали правящую верхушку полагаться преимущественно на военную силу. Поэтому все провинциальные наместники были прежде всего военачальниками, в чьем распоряжении находились военные гарнизоны, размещенные в крупных городах, и конное ополчение, состоявшее из местных иктадаров. {68}

Культурная и религиозная жизнь.

Нормализация условий для хозяйственной и общественной деятельности и особенно оживление городов создали необходимые предпосылки для активизации и расширения культурной среды в Румском султанате. Этому во многом способствовала и правящая верхушка страны. Со времени Кылыч-Арслана II она стала претендовать на то, чтобы выступать в качестве воспреемников Великих Сельджукидов и потому была готова расходовать любые средства на широкое городское строительство, на попечительство религиозно-культурным центрам, складывавшимся вокруг мечетей, на привлечение ко двору людей науки и искусства. К тому же напряженная обстановка в Азии накануне и в начальный период завоевательных походов Чингисхана вынуждала многих ученых, поэтов, художников, врачей из Средней Азии, Ирана, Закавказья искать покровительства на земле Анатолии, вдали от бесконечных междоусобиц и ужасов монгольского нашествия. В итоге за несколько десятилетий в городах Малой Азии сложился широкий круг лиц духовной культуры, чья деятельность оказывала несомненное влияние на жизнь сельджукского общества. Об этом свидетельствуют многочисленные рукописи того времени, сохранившиеся в библиотеках и частных коллекциях Турции. Среди них — энциклопедии по медицине, ботанике, астрологии, механике, труды богословов, юридические трактаты и исторические сочинения, стихотворные и прозаические переложения сюжетов из арабской и персоязычной литературы.

Среди тех, чей талант и умение привлекли внимание щедрых покровителей в Конье, Эрзинджане, Диярбакыре, было немало и местных христианских мастеров. Поэтому во многих сельджукских памятниках культуры соединились элементы исламского искусства Средней Азии и Ирана с византийскими и армяно-грузинскими заимствованиями. Это слияние разных культурных традиций особенно заметно в архитектуре. Еще в начале XIX в. в Конье сохранялись городские стены, воздвигнутые по приказу Кейкубада I в 1221 г. Некоторое представление о фортификационном искусстве сельджуков можно составить по уцелевшим городским стенам Диярбакыра: их высота 10-12 метров, ширина 3-5 метров, а общая протяженность около 6 тыс. метров. Раскопки, проведенные в Конье, позволяют увидеть, что городские стены были построены в виде круга со 144 башнями через каждые 40 шагов. В центре города на холме возвышалась цитадель, где находились главная мечеть и дворец султана. Вероятно, Кейкубад хотел отстроить Конью как своеобразное повторение Багдада, воспринимавшегося им как идеал исламского города. Реализация же этого замысла отчетливо демонстрирует мотивы явно неисламского характера: все башни были сооружены из прекрасно обработанного камня и украшены античными колоннами и рельефами, на которых видны изображения слонов, львов и драконов. Над главными воротами красовались два барельефа крылатых гениев.

Сохранился целый ряд культовых и гражданских сооружений той эпохи, в частности Голубая мечеть в Сивасе (1196—1197), мечети в {69} Нигде (1233) и Амасье (1237—1246), мавзолей (тюрбе) Кылыч-Арслана в Конье, медресе, построенное сельджукским сановником Эртокушем близ Испарты (1224), каравансарай в Эвдире (в 18 км от Антальи), возведенный Кейкавусом, и султанский хан на дороге из Коньи в Аксарай (1228—1229). Их отличает использование обработанного камня вместо кирпича, применявшегося в Иране и Средней Азии. Первоначально внешний облик сооружений был прост и непритязателен: гладкая, ровная поверхность стен, за исключением богато орнаментированных порталов. Со второй четверти XIII в. и внешнее, и внутреннее убранство заметно меняется благодаря все более широкому использованию для украшения стен, фасадов и куполов резного камня и дерева, мозаики из фаянса и облицовочной керамики.

Судя по сохранившимся образцам оружия, домашней утвари из меди, бронзы и латуни, ювелирных украшений, ковров и тканей, работы сельджукских мастеров отличались изобретательностью, вкусом и тонким расчетом, они умело владели искусством чеканки, инкрустации, филиграни. Вместе с тем они не соблюдали строго ограничений, накладываемых исламом на изобразительное искусство, поэтому в декорировке своих произведений наряду с арабесками и геометрическим рисунком, растительным узором и каллиграфическим письмом ими использовались фигурные изображения, особенно животных. В этой же связи можно отметить и первые опыты миниатюрной живописи, столь характерной для средневековой рукописной книги. Среди них особо выделяется сохранившийся в музее Топкапы манускрипт, содержащий персидскую версию арабской сказки под названием "Варка и Гюльшах". Рукопись насчитывает 71 миниатюру, которые дают богатое представление о стиле тогдашней жизни, поведении и одежде людей, конской утвари, оружии.

В сфере духовной жизни воздействие собственно исламской традиции ощущалось более определенно. Оно характеризовалось не только широким притоком лиц умственного труда из старых центров мусульманской культуры, но и активной деятельностью религиозных учебных учреждений — медресе, которые начали создавать в Малой Азии с середины XII в. Впрочем, восприятие ислама в сельджукском обществе не было однозначным. Сами Сельджукиды были ортодоксами — суннитами и старательно соблюдали предписания веры. Особым ореолом уважения в исторических хрониках окружено имя Кейкубада I, который строго исполнял все обряды и даже собственноручно переписал Коран. Однако среди подданных султана далеко не все были столь ревностными суннитами. В сельских районах, особенно среди туркменских кочевников, получили распространение различные течения шиизма, от "умеренных" имамитов до "крайних" (алидов и исмаилитов).

Если основными носителями идей суннизма выступали улемы — ученая верхушка мусульманского духовенства, то пропагандистами шиизма чаще всего были странствующие дервиши, устремившиеся в Малую Азию из Хорасана, Сирии, Ирака, Средней Азии, прикаспийских областей Закавказья. Многие из них сохраняли элементы старого, {70} языческого мировоззрения, и потому их проповеди и радения встречали сочувственный отклик номадов, сравнительно недавно приобщившихся к исламу.

Не менее широко распространились в Малой Азии различные мистические братства — тарикаты. Установление тесных контактов Сельджукидов с халифом ан-Насиром, покровителем суфиев, привело к тому, что шейхи суфийских тарикатов стали желанными гостями у правителей Коньи и их приближенных. Трижды в Анатолию приезжал из Египта "великий шейх" суфиев философ Ибн Араби (1165—1240). При этом в 1215 г. он посетил Румский султанат по приглашению Кейкавуса I, который принимал его как духовного наставника и советовался по многим вопросам, в том числе и о политике в отношении христиан. В Конье Ибн Араби жил в доме своего последователя, чей сын Садреддин Коневи (ум. 1274/75) в дальнейшем стал виднейшим малоазийским мистиком. В 1225 г. в Малой Азии обосновался и другой суфийский проповедник Бехаеддин Велед (ум. 1231) по прозвищу "Султан улемов", отец знаменитого поэта и ученого-мистика Джалаледдина Руми (ум. 1273). Вспомним также о приезде в 1221 г. в Малую Азию еще одного известного суфийского шейха Шихабеддина Сухраварди, пропагандировавшего здесь идеи футувва и способствовавшего появлению организаций ахи.

Среди народа идеи суфиев распространяли странствующие тюркоязычные проповедники — баба, которые были связаны со знаменитым тарикатом, основанным в Средней Азии Ахмедом Ясеви (ум. 1166) и сыгравшим важную роль в распространении ислама у тюркских кочевников. Наряду с баба пропагандистами суфизма в Румском султанате выступали дервиши, принадлежавшие чаще всего к орденам рифаи и календеров. Эти братства были близки друг другу, оба относились к числу бродячих и нищенствующих, но между ними были и некоторые различия. Рифаи (другое название ахмеди) прославились своими радениями, приводившими их участников в экстатическое состояние, что позволяло им ходить по огню, протыкать раскаленным железом щеки и язык и т.п. Календеры (точнее каландары, другое название абдалы) выделились в отдельный тарикат лишь в начале XIII в. Упомянутый уже Сухраварди, отмечал, что члены братства одержимы идеей "душевного покоя” и потому "не уважают ни обычаев, ни обрядов и отвергают общепринятые нормы общественной жизни и взаимоотношений… не пекутся о ритуальных молитвах и посте, выполняя только самое обязательное,… их не заботят земные радости, дозволенные снисходительностью божественного закона". Вполне естественно, что поведение календеров и рифаи воспринималось как явный вызов существовавшим общественным порядкам, но именно благодаря им суфизм, выступавший изначально как оппозиционное течение горожан, получил распространение в среде сельского населения, что обеспечило ему массовую поддержку низов наряду с популярностью у верхов сельджукского общества. {71}

Вторая волна тюркской колонизации Малой Азии.

Упрочение власти султанов Рума составляло важную, но не единственную особенность жизни сельджукского общества в первой половине XIII в. Не менее значимые последствия имело и переселение в Анатолию большой массы жителей Средней Азии, Ирана, Закавказья, Северного Причерноморья, вызванное угрозой завоевательных походов Чингисхана. Основу этого миграционного потока составляли кочевники, которым вообще свойственны большая подвижность и готовность к освоению новых территорий. Однако наряду с ними, спасаясь от монгольского нашествия, бежали и многие оседлые жители, земледельцы и горожане. Поскольку волна беженцев захватила преимущественно районы тюркоязычного расселения в Юго-Западной Азии, именно тюрки оказались вовлечены в процесс миграции в наибольшей степени, хотя вместе с ними в движение пришли и другие этнические общности (иранцы, курды, арабы и др.).

Наиболее компактной группой переселенцев можно считать племена, объединившиеся вокруг хорезмшаха Джалаледдина Мангуберти. После поражения от войск Кейкубада и гибели их предводителя они перешли на службу малоазийских Сельджукидов, получив икта в районах Эрзинджана, Амасьи и Ларенды (Карамана). Среди ушедших на территорию Анатолии было и племя кайы, вожди которого, как утверждает историческая традиция, встали затем во главе зарождавшегося Османского государства. К этому же времени можно отнести и переселение из Ирана в Южную Анатолию кочевников-караманов, относившихся к огузскому племени салор. Их предводители во второй половине XIII в. создали Караманский бейлик.

Темп миграционного движения, естественно, был весьма медленным. Поэтому монгольские завоеватели довольно быстро опередили волну переселенцев, продолжавших приходить в Малую Азию и после появления здесь войск Байджи-нойона. Фактически миграция тюркского и нетюркского населения в значительных масштабах длилась до конца XIII в. Уже в эпоху монгольского владычества в районах верхнего течения Тигра и Евфрата появилось сильное туркменское племя каракоюнлу. Новой чертой миграционного движения во второй половине века можно считать переселение в Анатолию ряда монгольских племен, например карататар.

Вплоть до решающего столкновения с монголами в 1243 г. правители Румского султаната пытались держать под своим контролем движение массы переселенцев, выделяя им районы размещения и устанавливая {72} обязанности вновь прибывших по отношению к представителям султанской власти. Основная часть появившихся номадов была направлена на границы государства, где в центре их жизненных интересов оказались отношения с христианскими соседями — жителями Никейской империи, Киликийской Армении, Трапезундского государства. Но влияние второй миграционной волны выходило далеко за пределы отношений переселенцев с государственной властью. Оно прослеживается в самых разных сферах жизни сельджукского общества.

Прежде всего следует отметить заметное увеличение удельного веса номадов среди подданных конийских Сельджукидов, в результате чего существенно осложнилось развитие процесса перехода первых тюркских завоевателей Малой Азии к оседлости, возросла роль родоплеменных связей и институтов военной демократии, свойственных кочевому обществу. С другой стороны, значительно увеличились масштабы перемен в среде самих кочевников, что проявилось в дроблении племен, их смешении, складывании новых объединений, имевших более политический, нежели племенной характер.

Если в начале XIII в. тюрки-сельджуки составляли, по утверждениям некоторых современников, примерно десятую часть населения завоеванной ими страны, то в дальнейшем их удельный вес заметно вырос. В результате сильный импульс получил процесс складывания новой этнической общности — турок — путем взаимной ассимиляции разных этнических коллективов в Румском султанате. Быстрее шел процесс слияния членов местных мусульманских общин — тюрок, иранцев, курдов, арабов. Одним из первых результатов этого процесса можно считать упоминаемое в источниках с середины XIII в. племя гермиян, состоявшее из подвергшихся сильной тюркизации курдов. Медленнее осуществлялась ассимиляция тюрок-мусульман с местными христианами, поскольку ислам, разрешая мусульманам брать в жены немусульманок, запрещал брачные союзы между "неверными" мужчинами и мусульманками. Известно, что матери и жены многих сельджукских султанов были христианками. Возможно, что подобная традиция идет еще от Кылыч-Арслана I, женой которого была Изабелла, сестра Раймонда Тулузского, одного из предводителей крестоносцев. В XIII в. обычай жениться на чужеземках стал еще более распространенным: на дочери византийского вельможи был женат Гияседдин Кейхюсрев I, грузинская царица Русудан отдала свою дочь Тамар в гарем Гияседдина Кейхюсрева II. О нем доминиканский миссионер фламандец Гильом де Рубрук писал, что у султана жена из Иберии (Грузии), от нее один сын, другой сын от наложницы-гречанки, третий от тюрчанки.

Впрочем, этническое самосознание у тюрок-сельджуков еще не пробудилось, поэтому при султанском дворе в Конье явно преобладало иранское влияние. На персидском языке составлялись документы султанской {73} канцелярии. Наследники сельджукского престола в XIII в. получали имена мифологических иранских героев. Неслучайно византийские авторы того времени обычно называют тюрок-сельджуков "персами", отличая их от "скифов" — монголов. Несомненно, что в первой половине XIII в. конфессиональное самосознание у Сельджукидов еще явно преобладает над этническим.

Обострение социально-политических конфликтов в Румском султанате.

Появление большой массы тюркских переселенцев ускорило развитие противоречий, присущих сельджукскому обществу, и обнажило внутренние слабости власти конийских султанов. Одно из важнейших противоречий определялось разрывом в уровне развития "верхов" и "низов". В то время как правящая элита быстро усваивала достижения как мусульманской, так и христианской политической культуры средневековья, среди простого люда сохранялась тяга к эгалитарным традициям кочевого, родоплеменного общества. Он медленно и неохотно втягивался в новые социальные отношения, с их явным правовым и материальным неравенством, эксплуатацией, произволом власть имущих. Переселившиеся в Анатолию кочевники-скотоводы не желали превращаться в обычное податное население и подчиняться распоряжениям султанских наместников. Стремление номадов к сохранению своей свободы самым тесным образом переплеталось с недовольством тех тюрок, которые уже стали земледельцами и попали под гнет феодализирующейся сельджукской верхушки.

Не меньшей остротой отличались противоречия внутри господствующего класса. В борьбе за власть столкнулись интересы старой кочевой знати и чиновной верхушки. Первые отстаивали свои прерогативы, связанные с участием в курултаях — советах представителей огузских племен, на которых происходило провозглашение нового султана. Вторые, стремясь подорвать влияние племенных вождей, выступали за усиление султанского единовластия. Противоборство двух группировок осложнялось личностными мотивами, несовместимостью интересов различных родственных кланов, взаимными подозрениями и частыми изменами. С приходом к власти бесталанного и неуравновешенного Гияседдина Кейхюсрева II соперничество в рядах правящей верхушки резко усилилось. Вначале пользовавшийся доверием султана везир Саадеддин Кёпек сумел путем оговоров и интриг устранить одного за другим наиболее влиятельных лиц из окружения правителя, став настоящим диктатором во дворце. Однако спустя два года султан при поддержке ряда эмиров расправился и с Кёпеком.

Свидетельством растущей напряженности может служить все более активная пропаганда шиитских догматов и идей суфизма, находившая широкий отклик в сельджукском обществе. Стремясь сгладить остроту религиозных несогласий, Сельджукиды старательно {74} подчеркивали свою веротерпимость. Существуют свидетельства, что Кейкавус I завязал тесные контакты не только с Ибн Араби и халифом ан-Насиром. Он поддерживал также связь, посылая время от времени подарки, с руководителями ассасинов (одного из ответвлений "крайних" шиитов — исмаилитов), которые обосновались в Иране в неприступной крепости Аламут и пытались бороться с суннитскими правителями с помощью террористических актов. Впрочем, щедрые дары не спасли жизнь султана, который был отравлен при неясных обстоятельствах. Так же трагически оборвалась жизнь благочестивого Кейкубада, причем к его смерти прямое отношение имели его старший сын и везир Кёпек.

В конечном итоге долго сдерживаемый конфликт вылился в массовое антиправительственное выступление, начавшееся в 1239 г. Оно известно в истории как восстание Баба Исхака. Сам предводитель восстания был родом из Самосаты (Самсат), старинного города на берегу Евфрата, расположенного севернее Эдессы, и известного тем, что здесь в III в. н.э. жил основоположник павликианской ереси Павел Самосатский. Впрочем, еретики были и в роду Исхака: его дед вначале придерживался несторианства, а затем перешел в ислам. Сам Исхак отличался подвижническим образом жизни, некоторые современники называли его шаманом и чародеем, а другие считали прорицателем. После того, как в самом начале правления Кейхюсрева II Самосата была присоединена к владениям Сельджукидов, Баба Исхак перебрался ближе к Амасье. Здесь обосновался его духовный наставник Баба Ильяс Хорасани, который был последователем Ахмеда Есеви и вместе с тем разделял идеи шиитского мессианства (махдизма). Амасья в то время, видимо, стала центром религиозной оппозиции, и Баба Ильяс, открыто объявив себя "посланцем Аллаха", бросил тем самым вызов правителям Коньи, придерживавшимся суннитских норм ислама.

Действуя от имени своего учителя, Баба Исхак сумел объединить вокруг себя множество последователей (мюридов), которые затем стали распространять его мятежные проповеди по значительной территории — от Амасьи и Токата до Марата и Малатьи. На призывы Баба Исхака откликнулись многие крестьяне и кочевники-скотоводы. Восстание началось выступлениями туркменских племен в районах Марата и Эльбистана. Затем приверженцы Баба Исхака двинулись на Сивас и далее к Амасье. Против бунтовщиков султан бросил свои войска, которые никак не могли с ними справиться: вначале был дважды разбит у Малатьи предводитель гермиян Музаффареддин, затем потерпел поражение икдишбаши Сиваса. Тогда султан обратился к помощи наемников — "франков", которые под предводительством коменданта Амасьи наконец смогли окружить отряд Баба Исхака и захватить его в плен. Баба Исхак был казнен, но восстание не прекратилось. Его участники {75} двинулись на запад и захватили Кыршехир. Охваченные религиозным рвением, они отказывались верить в смерть своего вождя и продолжали расправляться с султанскими ставленниками и "именитыми людьми". Понадобилось еще два года, чтобы войска, снятые с восточных границ, сумели окончательно погасить огонь мятежа. Восстание было жестоко подавлено. Султан приказал казнить всех его участников. Как утверждает сельджукский хронист Ибн Биби, пощажены были лишь дети в возрасте двух-трех лет.

В выступлении приверженцев Баба Исхака проявилось широкое недовольство тюркского населения своим приниженным и угнетенным состоянием, упорное сопротивление кочевых племен процессу феодализации. Вместе с тем это восстание можно рассматривать и как свидетельство внутреннего ослабления сельджукского государства накануне монгольского нашествия.

Битва при Кёсе-даге (1243) и ее последствия.

Угрозу, надвигавшуюся с востока (из страны "Чина и Мачина", как писали хронисты того времени), в Малой Азии ощутили еще в 20-е — начале 30-х годов. В 1220 г. 30-тысячный корпус под водительством Джэбэ и Сугэдэя, совершив нападение на земли хорезмшаха, вышел к Западному Ирану и Кавказу. Этот разведывательный поход не затронул владений султанов Рума, поскольку монголы по горным перевалам прошли через Кавказские горы и вышли в степи Северного Причерноморья, где состоялось первое сражение с русскими войсками на р. Калке (1223).

В ходе завоевания Азербайджана в 1231—1232 гг. отдельные отряды монголов совершили ряд грабительских набегов на владения Кейкубада I, доходя до Сиваса и Малатьи. Эти действия заставили сельджукского султана пойти на улучшение своих отношений с Грузией и эйюбидскими правителями в Сирии. В 1236 г., после захвата Грузии и Армении и окончательного подчинения Кавказа, монгольские завоеватели направили свое посольство в Конью, чтобы потребовать от Сельджукидов присылки регулярных посольств с данью. Правда, в последующие несколько лет монголы не возобновляли своих претензий на верховенство в Малой Азии из-за внутренних династийных споров, особенно обострившихся со смертью преемника Чингисхана Угэдэя (1241). Однако сельджукская верхушка не сумела воспользоваться этой паузой, чтобы подготовиться к отпору захватчикам.

Монгольское наступление на Малую Азию началось в конце 1242 г. В то время как часть войск совершила нападение на Верхнюю Месопотамию, полководец Байджу осадил Эрзурум и после двухмесячной осады захватил его. Армянский хронист тех лет Киракос Гандзакеци, описывая это событие, отмечал, что "татары [т.е. монголы ] разделили городские стены на участки между разными отрядами… воздвигли множество катапульт и разрушили стены. После этого они ворвались в {76} город, без всякой пощады предали мечу жителей, ограбили их имущество и богатство, а город сожгли огнем". С захватом Эрзурума Байджу обрел необходимый плацдарм для дальнейших военных действий в Анатолии, которые он возобновил весной 1243 г.

Получив известие о падении Эрзурума, Кейхюсрев стал предпринимать экстренные меры для сбора своих войск. К ним затем присоединились отряды наемников и части, присланные его союзниками и вассалами из Халеба, Трабзона, Никеи; лишь Хетум I предпочел направить своих послов в ставку Байджу. В итоге, как сообщает Киракос Гандзакеци, султану удалось выставить "бесчисленное количество людей". Гильом де Рубрук говорит об армии в 200 тыс., но сельджукский хронист Ибн Биби приводит значительно более скромную цифру — 70 тыс. Тем не менее все современники сходятся на том, что войско Байджу явно уступало по численности армии Кейхюсрева II.

Сельджуки встретили своих противников, заняв выгодные позиции в горном ущелье Кёсе-даг, западнее Эрзинджана. Однако Байджу сумел перехитрить султанских военачальников, использовав традиционную тактику кочевников с ложным отступлением и внезапной контратакой, в которой участвовали отборные части монголов, а также отряды грузинских и армянских князей. В результате находившиеся в засаде воины, по словам того же Гандзакеци, "встретив султанские войска, разбили и обратили их в бегство. Султан едва спасся и бежал. Татары преследовали бегущих и беспощадно истребляли их”. К вечеру 26 июня 1243 г. сельджукской армии уже не существовало.

Разделив богатую добычу, монголы двинулись дальше на запад и, не встречая серьезного сопротивления, захватили Сивас и Кайсери. Затем они остановили свое наступление, вступив в переговоры с султанским везиром. Последний сумел убедить монгольских полководцев в том, что полное завоевание Малой Азии будет трудной задачей в силу ее удаленности от основных баз монгольского войска в Муганской степи. Ему удалось заключить мир на условии признания Сельджукидами вассальной зависимости и выплаты ежегодной дани; за султанами Коньи сохранялась власть на той части государства, которая не была завоевана монголами. Этот договор был подтвержден затем ханом Батыем, командовавшим монгольскими войсками в западных областях империи Чингизидов. Он прислал Кейхюсреву ярлык, объявлявший того представителем Батыя в землях Рума.

Битва при Кёсе-даге стала переломным моментом в истории государства малоазийских Сельджукидов, когда рост могущества этой державы сменился ее прогрессирующим упадком. Новая ситуация характеризовалась падением авторитета центральной власти, снижением эффективности работы государственного механизма, ростом центробежных тенденций. {77}

Ослабление престижа султанской династии стало особенно заметно после смерти Кейхюсрева в конце 1245 г. Старшему из его трех сыновей было в то время 11 лет, младшему — всего 7. Пользуясь малолетством наследников престола (шахзаде), придворные вельможи и государственные сановники захватили власть в свои руки. Вначале все три шахзаде были объявлены соправителями. Затем за спиной каждого из них образовалась своя партия, стремившаяся оттереть от престола соперников. Взаимная неприязнь умножала интриги, заговоры, тайные убийства и конфискации имущества. Начавшуюся междоусобную борьбу охотно поддерживали монголы, к которым за поддержкой обращались представители враждующих группировок.

Взявшие верх при дворе временщики стремились в первую очередь поживиться за счет государства, грабя казну, присваивая и раздавая своим сторонникам все более крупные земельные пожалования. В условиях ослабления контроля центрального правительства за положением на местах икта стали терять свой условный характер, превращаясь в наследственные держания, где их хозяева располагали по существу всей полнотой правовой и административной власти. В своих деревнях сельджукские вельможи чувствовали себя в полной безопасности, поэтому при различных осложнениях они предпочитали покидать Конью, чтобы переждать тревожное время в собственных владениях. Нередко они считали возможным передать полученные от султана земли и доходы от них в вакфы. Так, за счет вакфа, основанного одним из наиболее видных царедворцев Каратаем, были выстроены мечети в Анталье, медресе и ряд других общественных зданий в Конье.

Слабость султанского правительства определялась не только усилением соперничества и интриг среди сельджукской знати, но и резким сокращением государственных доходов. По подсчетам некоторых историков, примерно треть поступлений казны уходило в качестве дани монголам (без учета вымогательств и грабежей монгольских войск, время от времени вторгавшихся на земли султаната), еще треть оседала у частных лиц, главным образом крупных землевладельцев, и лишь последняя треть оказывалась в распоряжении властей. Этого было явно мало для поддержания порядка и усмирения туркменских кочевников.

Единственной возможностью увеличить доходы было повышение ставок налогов и введение новых сборов, взимаемых с податного населения, и прежде всего с сельских жителей. Однако подобный курс еще больше подрывал авторитет султанов Рума, поэтому в крестьянской среде находили поддержку как всевозможные самозванцы, так и местные правители, отказывавшиеся подчиняться приказам из Коньи.

Вышли из повиновения и перестали выполнять султанские указы и многие племенные объединения кочевников. Вторая половина XIII {78} в. стала временем интенсивных перемещений значительных масс номадов по территории Малой Азии, во все больших масштабах скапливавшихся в пограничных районах — уджах.

Чем сильнее проявлялись центробежные тенденции и чем меньшим оказывался султанский контроль над провинциями, тем значительнее становилась роль икдишей и особенно ахи в городах Анатолии. Ослабление центральной власти ставило под угрозу и нормальную деятельность и само существование торгово-ремесленного населения, поскольку нарушались установившиеся поставки сельскохозяйственной продукции в города, усиливался разбой на торговых путях, да и в самих городах произвол местных властей подрывал сложившийся порядок жизни. В подобных условиях организации икдишей и ахи зачастую брали на себя функции охраны городов, обеспечения порядка и условий жизнедеятельности горожан. Ибн Биби отмечал: "Там, где нет султана [т.е. правителя], его обязанности исполняет ахи … порядок, которому они следуют в управлении, верховые выезды те же, что и у эмиров". Созданные ахи народные ополчения часто использовались враждовавшими между собой эмирами.

Сельджукиды — вассалы Хулагуидов.

Упадок государства вынуждал султанов Коньи все чаще обращаться за поддержкой к монгольским ханам, теряя последние остатки своей самостоятельности. Тем временем и в самой Монгольской империи произошли серьезные изменения. Брат великого хана Мункэ-каана Хулагу, направленный им для окончательного завоевания Юго-Западной Азии, покончил с существованием Аббасидского халифата, захватив Багдад ( 1258), и создал для себя и своих потомков особый улус. В него наряду с Ираном, землями Закавказья и Месопотамии вошла и Восточная Анатолия. Румский султанат, так же как и Грузинское царство, Трапезундская империя, Киликийская Армения и островное королевство Кипр стал вассалом нового улуса, правитель которого принял титул "ильхана". Складывание государства Хулагуидов означало установление более регулярного и жесткого контроля монголов над ситуацией в Малой Азии.

Первоначально сельджукская правящая верхушка рассчитывала сохранить самостоятельность во внутренних делах государства, поскольку внимание ильханов было отвлечено затянувшейся борьбой с Айюбидами за Сирию. Именно таковы были намерения Муинеддина Сулеймана Перване, бывшего фактическим правителем страны в 1261—1277 гг. Его утверждение в качестве первого министра связано с окончанием династийного спора между сыновьями Кейхюсрева II. Еще в 1254 г. младший из них — Алаеддин Кейкубад II (сын грузинской царевны) был отравлен во время поездки ко двору монгольского хана, а в 1257 г. спор между оставшимися братьями пытался решить Мункэ, разделив земли султаната между ними. В дальнейшем младший из {79} соправителей Рукнеддин Кылыч-Арслан IV сумел заручиться поддержкой Хулагу, обвинив своего брата Иззеддина Кейкавуса II в антимонгольском заговоре, заключенном с туркменскими беями и египетским султаном Бейбарсом. Узнав о появлении в Малой Азии монгольского войска, Кейкавус II, чьей матерью была гречанка, бежал в Константинополь, а оттуда в Крым. Вместе с ним ушла часть его сторонников, расселившихся затем в Добрудже (и получивших название гагаузов).

Сам Муинеддин Перване, названный в одной из эпиграфических надписей "королем эмиров и везиров", а в грузинских летописях — "султаном", стремился возродить авторитет центральной власти и сохранить целостность государства. С этой целью он вел борьбу с непокорными туркменами и одновременно — путем широкой раздачи икта — пытался привлечь на свою сторону влиятельных эмиров и сановников. Последствия его политики отмечает Ибн Биби: Кылыч-Арслан, следуя советам своего министра, "сделал большую часть своего государства владениями знати и простолюдинов и повелел выдать каждому законные свидетельства, грамоты султана и дивана". Этот же курс продолжал Перване после убийства Кылыч-Арслана IV в ставке нового ильхана Абаги (1265) и объявления султаном малолетнего Гияседдина Кейхюсрева III (1265—1284). Несмотря на все усилия первого министра сохранить хорошие отношения с монголами, ему не удалось избежать конфликта с Хулагуидами. Причиной тому стало все более увеличившееся присутствие представителей ильхана в Малой Азии, которые более не ограничивались получением дани, а требовали новых земельных угодий, денежных подарков и все более активно вмешивались в дела государственного управления. В конечном итоге один из близких к Перване сановников установил связи с главным противником Хулагуидов — Бейбарсом, пригласив его занять престол Румского султаната. Экспедиция Бейбарса в Малую Азию успеха не имела. Войска Абаги жестоко расправились со всеми, кто подозревался в антимонгольских настроениях. Казнен был и Муинеддин Перване. С его гибелью окончился период относительного спокойствия в жизни султаната.

Нашествие Абаги привело к значительному уменьшению владений правителей Коньи: за ними были сохранены лишь земли к западу от р. Кызыл-Ирмак. Кроме того, под влиянием чиновников ильхана был осуществлен ряд административных реформ, включавших утверждение некоторых собственно монгольских институтов. С этого времени Хулагуиды сами стали назначать везира в Румском султанате. В 1284 г. по приказу ильхана был убит Кейхюсрев III, а на его место возведен один из сыновей Иззеддина Кейкавуса II — Гияседдин Масуд (1284—1293, 1294—1300, 1302—1304). Сами даты его правления свидетельствуют о том, что ему пришлось вести упорную борьбу за престол в Конье против других претендентов, в том числе против своего племянника {80} Алаеддина Кейкубада III (ум. 1302). Основной силой, удерживавшей Масуда на султанском троне, были монгольские войска, вновь и вновь приходившие в Малую Азию, сея смерть и разрушения.

Стремясь справиться с нараставшей силой сопротивления, ильхан Кейхату осуществил давно уже вынашиваемое разделение султанских владений, а вместе с ними и всех государственных учреждений, на две части. Эта акция вызвала рост соперничества, споров и беспорядков. Самостоятельность сельджукских султанов стала простой фикцией, а процесс распада государства на множество самостоятельных княжеств — бейликов и эмиратов еще более ускорился. Со смертью Масуда сельджукская династия фактически перестала существовать, власть в Конье окончательно перешла в руки монгольских наместников.

Малая Азия в период монгольского владычества.

В Румском султанате вторжение монголов в 1243 г. оставило те же следы, что и в других странах, подвергшихся их нашествию: разграбленные города, сожженные нивы, опустевшие селения. Все же масштабы разорения Анатолии были не столь велики, поскольку Байджу не пошел дальше Кайсери и весь поход занял не более трех месяцев. В дальнейшем Хулагуиды не раз еще приводили свои войска во владения Сельджукидов, сея смерть и разрушения, но эти карательные экспедиции имели относительно кратковременный характер. Они не могли существенно повлиять на состояние хозяйственной жизни.

Более значимым оказалось воздействие экономической политики монгольской администрации. Масштабы этого влияния увеличивались по мере того, как расширялась сфера прямого управления ильханов в Малой Азии. Довольно быстро после завершения завоевательных походов монголы перешли от хищного грабежа к извлечению регулярных доходов с покоренных ими стран. С этой целью они ввели практику переписей податного населения. Это нововведение было впервые осуществлено в 1247 г., а спустя 8 лет повторено. С созданием государства Хулагуидов экономическая эксплуатация земель Рума обрела более четкие формы.

Дань, поступавшая монголам из Малой Азии, распадалась на две части: первая (инджу) шла в казну государства, другая (далай) направлялась в распоряжение самого ильхана. Сбором этих поступлений ведали два различных ведомства. Поскольку государственный механизм сельджукской державы быстро пришел в упадок, а численность монгольских агентов — баскаков — была явно недостаточна, взимание дани обеспечивалось широким применением практики мукатаа, т.е. откупа всех сборов с данной территории или определенного вида занятий. В {84} качестве откупщиков выступали обычно сельджукские вельможи. В их числе был и один из последних везиров Румского султаната Фахреддин Казвини, назначенный самими монголами и крайне непопулярный в народе из-за жестоких методов, к которым тот прибегал при сборе податей.

Сама налоговая система вряд ли претерпела сколь-нибудь значительные изменения. Во всяком случае известно, что монгольские правители еще до своего обращения в мусульманскую веру (в начале XIV в.) сохраняли сбор джизьи — подушной подати с немусульман. Правда, после утверждения прямого управления Малой Азией здесь вводится ряд налогов, которые были известны в других странах Ближнего Востока, но не существовали при Сельджукидах. Среди них: тамга — сбор с продуктов ремесла и других товаров, выносимых на рынок, авариз — налог, вводимый при чрезвычайных обстоятельствах, и некоторые другие.

Наследники Чингисхана известны своей заботой о развитии торговли. Эта же особенность экономической политики хорошо прослеживается и у Хулагуидов. Во всяком случае в Малой Азии продолжается широкое строительство мостов, каравансараев и укрепленных постов вдоль основных караванных путей, заметно оживляются внешние связи, в том числе и с христианской Европой. В 1255 г. Гильом де Рубрук отмечал, что монопольное право на торговлю квасцами находится в руках двух итальянцев — генуэзца и венецианца. Согласно другим сообщениям, в Малой Азии сбывались различные товары из Флоренции, Генуи и Венеции, ткани из Фландрии, торговцы из Прованса посещали Анталью. По всей стране были распространены итальянские монеты (флорины). Ясно, что ильханы видели в торговле один из основных источников пополнения своей казны, об этом же свидетельствует и взимание тамги.

Если верить свидетельствам Рашид ад-Дина, первого министра хулагуидского правителя Газанхана (1295—1304), то к концу XIII в. вся держава ильханов, в том числе и Малая Азия, оказалась в состоянии полного экономического упадка. Из-за неумеренных притязаний монгольской правящей верхушки и ее пренебрежения к проблемам хозяйственной жизни "одна десятая часть [владений] обработана, а все остальные в запустении". Это утверждение подкрепляют и расчеты доходов с земель Рума, приведенные Хамдуллахом Казвини. В начале XIV в. они составляли лишь 3,3 млн. динаров, что почти в 5 раз меньше суммы поступлений правителей Коньи в домонгольское время. Однако нельзя забывать, что Рашид ад-Дин был заинтересован в том, чтобы подчеркнуть значимость реформ, осуществленных во времена Газанхана, когда правящая верхушка Хулагуидов приняла ислам. Неясно также, указал ли Хамдуллах Казвини всю сумму сборов с податного {85} населения или только величину поступлений в казну ильхана, имел ли он в виду общую территорию Румского султаната или только земли, находившиеся под властью баскаков. Во всяком случае свидетельства об интенсивной хозяйственной жизни анатолийских городов и активизации торговли не подтверждают заключения о плачевных результатах экономической политики ильханов. Видимо, правильнее говорить о негативных последствиях политического курса монгольской администрации в землях Рума.

Значимость Малой Азии для наследников Чингисхана определялась не только возможностью получения оттуда большой дани, но и стратегическим ее положением в Восточном Средиземноморье. Опираясь на здешние базы, ильханам было легче продолжать борьбу с Айюбидами за контроль над Сирией. Кроме того, удерживая власть над Конийским султанатом, Хулагуиды препятствовали реализации планов совместных действий двух своих основных соперников — правителей Золотой Орды и айюбидских султанов Египта.

Несомненно, что основной заботой монгольских наместников было всемерное упрочение господства завоевателей в землях Рума и ослабление тех сил, которые могли бы угрожать их власти. С этой точки зрения вполне понятны и радушный прием в ставке ильханов соперничающих претендентов на султанский престол, и разжигание вражды между различными группировками внутри сельджукской правящей верхушки, и активная поддержка султанских министров, пытавшихся помешать росту антимонгольских настроений, и жестокая расправа с теми, кто стремился наладить связи с мамлюкскими правителями Египта. Понятен и успех посольств Хетума I, в результате которых армяне сумели не только предотвратить монгольское нашествие на Киликийское царство, добиться независимости от правителей Коньи, но и вернуть ряд крепостей, ранее захваченных Кейкубадом I. Нетрудно себе представить и последствия курса монгольских наместников: быстрый распад султаната Сельджукидов Рума, междоусобная борьба, своеволие кочевников — все это должно было сказаться на экономическом состоянии Малой Азии, привести к сокращению посевных площадей, уменьшению численности крестьянства, а в конечном итоге и сокращению поступлений от податного населения.

Антимонгольские выступления и крах господства Хулагуидов.

Политика завоевателей чем дальше, тем больше вызывала недовольство разных слоев сельджукского общества. Противниками монгольского владычества активно выступали три социальные силы: часть близких к султанскому двору эмиров, желавших восстановить сельджукскую государственность; туркменские и иные кочевники, чье стремление к самостоятельности вступало в противоречие с претензиями иноземных правителей на полновластное хозяйничание в Малой Азии; горожане, {86} экономическая деятельность которых страдала от произвола монгольских наместников и введенных ими новых поборов. Групповые интересы мешали объединению этих сил, зачастую они вступали во взаимную борьбу, что существенно снижало общие результаты антимонгольских выступлений.

Первоначально движение возглавлялось представителями султанской династии. Наиболее известным из них был Иззеддин Кейкавус II (ум. 1280). Старший сын Кейхюсрева II не был последовательным борцом за сохранение сильного Румского султаната, его поведение определялось в первую очередь обстоятельствами династийного соперничества. Но в ситуации, когда его брат и соправитель Кылыч-Арслан IV выступал за безусловное подчинение приказам монгольских предводителей, попытки Кейкавуса II отстоять свое право на отцовский престол воспринимались в Малой Азии как открытый вызов завоевателям.

Такие акции предпринимались им по крайней мере трижды: в 1254, 1256—1257, 1260 гг. Состав его сторонников был разнороден и переменчив. В поддержку Кейкавуса выступали то христиане-наемники из Никеи, то мусульманские фанатики, требовавшие объявить джихад (священную войну) монголам за их покровительство христианам и буддистам, то туркмены из пограничных уджей. В 1260 г. египетский султан послал ему в помощь отряд мамлюков в 300 человек. Однако всякий раз Иззеддин Кейкавус терпел поражение от монгольских войск.

После того, как в 1265 г. попытка Кылыч-Арслана IV занять более независимую позицию по отношению к своим покровителям завершилась его гибелью, сельджукская верхушка фактически отходит от активной борьбы. Ее представители предпочитают вступать в ряды последователей знаменитого поэта и философа Джалаледдина Руми, получившего в народе прозвище "Мевляна" (наш учитель). Мевляна проповедовал равенство всех людей перед Богом и веру в бессмертие человечества:

Первоначально среди ближайшего окружения Руми были простые горожане — мастеровые, вольноотпущенники, художники, музыканты, затем круг его последователей стал расширяться за счет вельмож и эмиров, стремившихся авторитетом поэта-философа повысить свой престиж в обществе, очистить свое имя, запятнанное служением {87} монголам. После смерти Мевляны его ученики объединились в религиозное братство "мевлеви", которое канонизировало привычки поэта, его пляски и манеру одеваться, а его стихотворная эпопея "Месневи" ("Двустишия") стала частью религиозного обряда.

С начала 60-х годов наиболее активной оппозиционной силой становятся туркменские племена, обосновавшиеся в северных, западных и южных уджах и отказывавшиеся повиноваться приказам монгольских агентов. В 1256—1257 гг. и 1261 г. они поддержали выступления Иззеддина Кейкавуса. Несмотря на жестокие репрессии монголов, они еще долго продолжали нападать на противников Иззеддина в областях Денизли, Чанкыры, Анкара, Кастамону, Токат. Особой воинственностью отличались туркмены, разместившиеся в предгорьях Тавра в районе Эрменека. Их предводителем был Караман (ум. 1262), начинавший как горный разбойник и превратившийся затем в предводителя большого племенного ополчения. Его возвышению, вероятно, способствовал и духовный авторитет отца: судя по сообщениям некоторых хронистов, им был некий Нури Суфи, который прибыл из Азербайджана, чтобы встретиться с Баба Ильясом Хорасани. Одновременно с выступлениями против правителей Коньи, отряды Карамана совершали набеги на земли Киликийской Армении; в отражении этих атак принимал участие даже Хетум I.

Следующий всплеск туркменских мятежей связан с ожиданием прихода мамлюков во главе с Бейбарсом в Малую Азию. С ним уже вели переговоры не только некоторые лица из окружения Перване, но и вожди племенных ополчений во главе с сыном Карамана и его наследником Караманоглу Мехмед-беем. Видимо, предполагалось, что появление мамлюкского войска, только что нанесшего очередное поражение ильхану, станет толчком к широкому антимонгольскому выступлению. Однако эти ожидания не сбылись. Пока Бейбарс готовился к походу, монголы успели провести ряд карательных экспедиций против туркмен, а также перебросить в западный удж из-под Малатьи племя гермиян, дабы разжечь огонь взаимной вражды среди кочевников пограничной области. Весной 1276 г. египетский султан действительно появился в Малой Азии, в Кайсери он был торжественно возведен на сельджукский престол. Однако общего восстания не произошло, лишь туркмены Тавра поддержали Бейбарса. Узнав о приближении новой армии монголов во главе с ильханом, он вынужден был вернуться в Египет.

Тем временем Мехмед Караманоглу сумел заключить союз с другими предводителями тюркских племен, в том числе с Эшреф-беем и Ментеше. Их 20-тысячная армия взяла Конью. На престол был возведен самозванец, выдававший себя за Сиявуша, сына Иззеддина Кейкавуса, более известный под прозвищем "Джимри" (прокаженный). {88} Его везиром стал Караманоглу Мехмед-бей, поспешивший установить связи с самим Иззеддином. Однако осенью подошла армия Абаги и туркменским вождям пришлось отступить от столицы Румского султаната. Впрочем, зимой они еще дважды приступали к стенам города, и лишь благодаря усилиям местных ахи Конья не была взята. В условиях, когда султан и его окружение бежали из Коньи, именно лидеры ахи и их вооруженное ополчение — рунуд — возглавили оборону города. Весной 1277 г. монголам удалось окружить в горах предводителя караманцев. Мехмед-бей и его два брата погибли. Тем временем сельджукский везир с помощью гермиян сумел подавить восстание в западном удже, захватив Карахисар, куда бежал Джимри. Сам Джимри был вскоре пойман и казнен, жестокие репрессии обрушились на его сторонников.

Через несколько лет преемникам Абаги вновь пришлось иметь дело с мятежными туркменами, которые открыто демонстрировали свое неподчинение ставленникам ильхана на престоле в Конье. Такими выступлениями они смогли упрочить свое влияние в общественной жизни Малой Азии. Политическая дезинтеграция в Румском султанате способствовала также усилению роли организаций ахи. Особенно это заметно в событиях, связанных с восстанием Джимри. Но занимая явно враждебную позицию по отношению к караманцам, столичные ахи выражали столь же сильные антимонгольские настроения. Так, во время нового выступления туркмен в 1290—1291 гг., вызванного вымогательствами монгольского ставленника Фахреддина Казвини, они призывали очередного претендента на сельджукский престол расправиться с местным монгольским баскаком и поддерживали связи с мятежным Эшреф-беем. После прихода карательной экспедиции ильхана, когда многие районы Малой Азии подверглись разорению, пользовавшийся большим авторитетом лидер ахи спас Конью от разграбления, но затем он был убит одним из приближенных Алаеддина Кейкубада III. Султан, страшась взрыва возмущения жителей столицы, вынужден был казнить убийцу.

Начавшийся в 90-х годах политический кризис в державе Хулагуидов не позволил ильханам в дальнейшем уделять достаточное внимание событиям, происходившим в Малой Азии. В какой-то мере обращение монгольской правящей верхушки в ислам в период правления Газан-хана ослабило остроту антимонгольского движения. Правление хулагуидского наместника Чобана не было отмечено сколько-нибудь значительными выступлениями, хотя именно при нем окончательно пресеклась династия Сельджукидов (1307 г.). Чобану и его сыну Тимурташу еще удавалось удерживать власть над землями Рума, однако обострившаяся династическая борьба между наследниками Газан-хана существенно ослабила их позиции в Анатолии. В 1327 г., спасаясь от немилости Абу-Саид-хана, занявшего престол Хулагуидов, Тимурташ {89} вынужден был бежать в мамлюкский Египет. С его уходом фактически прекратилось монгольское владычество в Малой Азии.

Образование первых бейликов.

Развал государства малоазийских Сельджукидов во второй половине XIII в. и изменившаяся ситуация в державе Хулагуидов на рубеже XIII—XIV вв. создали благоприятные возможности для появления на территории Анатолии ряда небольших эмиратов — бейликов. Формально они сохраняли зависимость от монгольских наместников и правителей Коньи, выплачивая им ежегодно определенную сумму податей, но фактически довольно скоро превратились в самостоятельные государственные образования. Этот процесс обозначился прежде всего в уджах, где сосредоточилась большая часть кочевых и полукочевых племен, незадолго до этого переселившихся в Малую Азию. Побывавший в этих районах в конце XIII в. известный путешественник Марко Поло так описывал население уджей: "Туркмены чтут Мухаммеда и следуют его закону; люди простые и язык у них грубый. Живут они в горах и на равнинах, повсюду, где знают, что есть привольные пастбища, так как занимаются скотоводством". По свидетельству наблюдательного итальянца, туркмены составляли основную массу сельского населения, тогда как в городах преобладали греки и армяне, занимавшиеся торговлей и ремеслами.

У племен, живших на границах Конийского султаната, сложился определенный военно-кочевой быт: часть соплеменников несла военную службу, другие пасли скот, занимались домашними промыслами. Практически все жители уджей были вооружены — постоянные стычки с соседями из-за пастбищ и угона скота, набеги с целью грабежа или захвата новых земель составляли неотъемлемую часть их каждодневной жизни. Внутреннее управление в уджах отличалось патриархальной демократичностью. Как правило, местные правители — беи — избирались на советах племенной знати и выступали преимущественно в роли военных предводителей. В качестве ближайших сподвижников бея подвизались его родственники — сыновья и братья, которых он назначал управителями захваченных городов и крепостей. Постоянное участие в военных экспедициях сплачивало население уджей и превращало в послушное орудие в руках их вождей. Общему единению способствовала деятельность странствующих мусульманских вероучителей — "баба", выступавших активными проповедниками войны с "неверными". В целом ситуация в пограничных уджах напоминала те порядки, что сложились в Малой Азии в ходе первого вторжения тюркских племен.

Большинство первых бейликов начало свое самостоятельное существование на землях, отвоеванных у "неверных"; это Караман, {90} Ментеше, Чобан. Другие княжества сложились на землях, отведенных их вождям сельджукскими или монгольскими властями; позже, воспользовавшись политической обстановкой, местные эмиры порвали связи со своими сюзеренами и стали независимыми правителями. Так возникли бейлики Эшреф, Гермиян и Хамид. История княжеств Караман, Ментеше, Гермиян известна лучше, ибо они оказали наиболее существенное влияние на дальнейший ход турецкой истории.

Бейлик Караман сложился в предгорьях Тавра к северу и западу от Киликийской Армении. Интересное свидетельство о ранней истории этого княжества оставил армянский летописец XIII в. Смбат Спарапет. Рассказывая о событиях 1263 г., он записал, что "появился некий Хараман из рода кочующих племен исмаильтян (т.е. мусульман), и присоединились многие из его племени, и потребовал он, чтобы величали его султаном. Он сделался настолько сильным, что румский султан Рукн-ед-дин [Кылыч-Арслан IV] не осмеливался возражать ему. Хараман захватил в свои руки большинство областей с крепостями и стал сильно притеснять Исаврию и Селевкию [области к северу и западу от Киликии], пленив жителей. Он дважды разгромил войска царя Гетума, охранявшие границы". Наибольшую известность приобрел его сын Мехмед, завязавший тесные связи с Бейбарсом. Поддержав восстание Джимри, он стал при нем фактическим правителем Коньи. С именем Мехмеда Караманоглу связывается и первая попытка перевода канцелярского делопроизводства с персидского языка на язык "тюрки". Монгольские наместники неоднократно предпринимали походы в земли Карамана, но несмотря на тяжелые поражения княжество продолжало существовать. При преемниках Мехмед-бея оно значительно расширилось. В 1308 г., вновь завладев Коньей, караманские эмиры открыто заявили о своих претензиях стать преемниками сельджукских султанов.

Сын сельджукского наместника в Сивасе Ментеше Челеби начал действовать как вассал Карамана, но затем основал собственное княжество в юго-западной части Малой Азии на территории византийской провинции Кария. Само расположение бейлика — на значительном удалении от монгольских властей и по соседству с владениями византийцев, генуэзцев, венецианцев на побережье Эгейского моря — определило и характер действий эмира и его преемников. Они были направлены на расширение зоны влияния Ментеше в Западной Анатолии и одновременно на получение доходов от левантийской торговли. Свои замыслы наследники основателя бейлика сумели реализовать лишь отчасти. Им удалось установить контроль над землями южнее р. Меандр (Большой Мендерес). С помощью местных греческих моряков был {91} создан собственный флот. Его назначением были не столько торговые перевозки, сколько пиратские операции в Эгейском море. Однако активность пиратов Ментеше оказалась вскоре скована противодействием рыцарей Ордена госпитальеров (иоаннитов), обосновавшихся в 1306—1309 гг. на о. Родос и посвятивших себя борьбе с мусульманским присутствием в Средиземноморье.

Как и Ментеше, бейлик Гермиян сложился на базе западного пограничного уджа, соседствовавшего с владениями Никейской империи. Еще в начале 40-х годов гермиянцы были использованы для подавления восстания Баба Исхака. Спустя два десятилетия их переместили на запад, к Кютахье, чтобы противодействовать местным туркменским вождям из бейлика Денизли, который был уничтожен монголами после восстания Джимри. В начале 80-х годов гермиянские эмиры сами выступили против правителей Коньи. Укреплению нового бейлика в немалой степени способствовали внешние обстоятельства, в частности крах Латинской империи и воссоздание Византийской империи в 1261 г. Вновь утвердившиеся в Константинополе Палеологи сосредоточили все свое внимание на сохранении балканских владений. Оборонительная система, существовавшая до этого времени в западных районах Малой Азии, пришла в упадок и не могла более сдерживать напор тюркских кочевников — "отчаянных воинов", по определению арабского автора XIV в. Успешные походы гермиянских военачальников на византийские земли подняли престиж княжества и позволили существенно расширить его территорию. В начале XIV в. бейлик располагался на землях, простиравшихся от Филадельфии (Алашехира) на юге до Анкары на севере и Кыршехира на востоке.

В отличие от первых трех княжеств эмират, управляемый наследниками Хюсамеддина Чобана, предводителя экспедиции в Крым, просуществовал недолго. Он сложился на базе северо-западного уджа, занимавшего важную в стратегическом отношении территорию между Никейской империей и Трапезундом. Его вожди часто выступали в качестве предводителей местных "гази". Они также активно участвовали в сложной политической борьбе между различными претендентами на султанский престол в Конье, помогая то одному, то другому представителю династии Сельджукидов поддерживать связи с Константинополем и Трапезундом. Эта деятельность не прошла мимо внимания монгольских властей в Анатолии. В 1291 г. монголы помогли предводителю небольшого отряда Шемседдину Яману Джандару разделаться с последним эмиром из рода Чобанидов и создать собственное княжество на захваченных землях. {92}

Борьба за сельджукское наследство.

Успех караманцев, захвативших в 1308 г. Конью, оказался кратковременным. Вскоре очередная экспедиция монгольских войск под предводительством ильхана Олджайту вынудила караманского бея ретироваться к горам Тавра. Однако само появление туркменских вождей в Конье имело важные последствия: с падением столицы наступил окончательный крах государства малоазийских Сельджукидов. Пресеклась не только династия, правившая в землях Рума, но и перестала существовать в какой бы то ни было форме зависимость правителей бейликов от конийских султанов. Соперничество отдельных эмиров обрело отныне ясно выраженную цель: достижение верховенства над всеми тюркскими владениями в Малой Азии.

На первых порах борьба за сельджукское наследие сдерживалась монгольским присутствием. Однако ситуация в корне изменилась после того, как вместо Тимурташа анатолийским наместником был назначен Шейх Хасан Бозорг. Он мало интересовался происходившим в Малой Азии, передав все дела по управлению своему ставленнику уйгуру Алаеддину Эретна (ум. 1352). А после гибели в междоусобной войне в Иране Шейха Хасана Бозорга (1356) малоазийские бейлики окончательно освободились от всякой внешней зависимости. Эретна еще в 1333 г. объявил себя правителем Румского эялета, превратившегося затем в крупный самостоятельный бейлик. Наряду с ним в 20–30-х годах XIV в. в Центральной и Восточной Анатолии появилось еще несколько независимых княжеств — Джандар, Джаник, Эрзинджан. Несколько позже в районах, прилегающих к северной Сирии, утвердились туркменские династии Зулькадирие и Рамазаногуллары, тесно связанные с мамлюкским Египтом. Именно правители этих бейликов, заручившись поддержкой беев Карамана и египетского султана, добились падения Киликийского Армянского царства в 1375 г.

Какова бы ни была ориентация тех или иных эмиров, все они — в силу союзнических отношений, династийных браков неродственных связей — оказались втянуты в борьбу за право считаться преемниками Сельджукидов. Достижение этой цели могло стать первым шагом на пути к бывшей столице Великих Сельджукидов — Багдаду, а иными словами — к утверждению своей власти на мусульманском Ближнем Востоке. Поскольку в соперничество вступали все новые и новые претенденты, оно растянулось вплоть до конца XIV в. {93}

Анатолийские бейлики в первой половине XIV в. {94}

Эгейские эмираты и их роль в жизни Западной Анатолии.

В стороне от борьбы за сельджукское наследство остались лишь княжества, созданные на рубеже XIII—XIV вв. на малоазийском побережье Эгейского моря военачальниками из Ментеше и Гермияна. Их имел в виду византийский автор второй половины XIV в. Никифор Григора, рассказывая об упадке Сельджукского государства. Он отмечал, что "не только сатрапы и люди, отличавшиеся родом и заслугами, разбили между собой царство на множество участков, но и многие из людей незнатных и неизвестных, окружив себя всяким сбродом, взялись за разбой, не имея при себе ничего, кроме лука и колчана".

В византийских источниках начала XIV в. часто упоминается Сасан (Саса-бей), зять Ментеше, действовавший первоначально от его имени. Затем он создал собственный бейлик, захватив в 1304 г. Эфес (Сельчук), Тир (Тире), Бирги и Магнезию (Манису). Примерно в это же время объявил о своей независимости военачальник из Гермияна Айдын, подчинивший себе земли к северу от р. Меандр. Сначала Саса-бей и Айдын действовали совместно, как союзники. Затем их интересы разошлись и начались раздоры, в ходе которых Саса-бей погиб, а победитель присоединил владения бывшего союзника к своему бейлику.

Севернее земель Айдына обосновался еще один выходец из Гермияна Сарухан. На территории Мизии стали хозяйничать наследники Мелика Данышмендида — Калем и его сын Кара-Иса. По имени последнего получил название созданный ими бейлик Кареси. По соседству с ним, в Вифинии, начал свое существование и Османский бейлик, из которого позже выросло Османское государство.

Отрезав владения гермиянских эмиров от территорий, населенных "неверными", новые бейлики взяли на себя важнейшую функцию пограничных уджей, заключавшуюся в ведении "священной войны" за захват владений византийцев и итальянских государств в бассейне Эгейского моря. Именно этим княжествам с 20–30-х годов XIV в. стала поступать и большая часть награбленных богатств "гяуров", сюда же устремился и основной поток пришельцев из внутренних районов Анатолии, желавших влиться в ряды "борцов за веру". К середине 30-х годов практически вся Западная Анатолия оказалась в руках правителей Эгейских эмиратов. Никифор Григора с горечью констатировал, что "варвары заняли земли до самого Лесбоса и поделили их между собой".

Важнейшую роль в жизни приморских бейликов стали играть пиратство и работорговля. Создав, по примеру эмиров Ментеше, собственный флот, беи Айдына, Сарухана, Кареси стали причинять большой вред левантийской торговле и населению островов Эгейского моря. Уже в первые десятилетия XIV в. отряды из Эгейских эмиратов стали появляться и на территории Балкан, действуя в качестве союзников отдельных {95} балканских правителей и подвергая местное население жестокому грабежу и насилиям. Ущерб, который несли балканские государства и европейские страны в результате действий тюркских пиратов и наемников, заставил их правителей предпринять совместные ответные действия.

Они нашли свое наиболее полное выражение в организации крестового похода в 1343—1344 гг. с целью отвоевания Смирны (Измира). Этот крупнейший порт на Эгейском побережье Малой Азии был захвачен в 1329 г. айдынским эмиром Гази Умур-беем, который использовал его как базу для совместных с соседними беями пиратских экспедиций. Никифор Григора назвал его "самым могущественным из сатрапов", отмечая, что он заполонил море своими судами, за короткое время стал хозяином моря и страшной угрозой для эгейских островов, а также для Эвбеи и Пелопоннеса, жителей Крита и Родоса, всего побережья от Фессалии до Византии. По сообщению ал-Умари, правитель Айдынского бейлика мог выставить войско в 70 тыс. конных и пеших воинов.

Крестовый поход против Умур-бея увенчался успехом. Соединенные силы участников Священной лиги — папа Римский, Венеция, Орден госпитальеров — захватили Смирну, была уничтожена большая часть турецкой флотилии. В 1348 г. при попытке вернуть себе Смирну Умур-бей погиб. К середине XIV в. в результате активных действий членов Лиги военный и экономический потенциал Эгейских эмиратов был существенно подорван, заметно снизилась их внешнеполитическая активность.

Факторы возвышения Османского бейлика.

Условия развития бейлика, известного по имени первого независимого правителя этого княжества — бея Османа (1258—1324), оказались более благоприятными, чем другие.

Османский бейлик образовался на базе располагавшегося вдоль течения р. Сакарья пограничного уджа, где главную роль первоначально играли представители династии Хюсамеддина Чобана. Владения отца Османа, Эртогрула, утвердившегося здесь же в первой половине XIII в., находились западнее Сакарьи в византийской области Вифиния. После монгольского нашествия зависимость правителей бейлика от сельджукских султанов стала чисто номинальной, а с распадом княжества Чобанидов османцы стали играть ведущую роль в удже, возглавив походы на земли "неверных". Принято считать, что около 1300 г. Осман окончательно освободился от подчинения Сельджукидам и стал проводить самостоятельную политику, нацеленную на расширение своих владений. В труде византийского историка начала XIV в. Пахимера имя Османа впервые упомянуто в связи с битвой у Бафеуса, близ Измида, состоявшейся 27 июля 1302 г. Обеспокоенные возросшей активностью османцев, действовавших по соседству с {96} Константинополем, византийские правители направили против них отряд в 2 тыс. воинов под командованием Музалона. Навстречу им выступило войско Османа, насчитывавшее около 5 тыс. человек. В разыгравшемся сражении византийцы были полностью разгромлены.

Османский бейлик уступал другим княжествам и по территории, и по ряду социально-экономических показателей. Однако географическое положение, а также политическая ситуация, сложившаяся к началу XIV в., благоприятствовали его быстрому расширению. Район вокруг городка Сёгют, ставший первоначальным ядром будущего государства, был весьма далек от тех областей, где господствовали монголы. Выплачивая им дань, правители княжества могли быть фактически самостоятельны в своих действиях. Бейлик не имел общей границы с Караманом, и предводители последнего не могли помешать начальным успехам османцев. Сильное соседнее княжество Гермиян вело в то время войны с Византией, к тому же соперничество с Караманидами отвлекало внимание гермиянских эмиров от событий в Вифинии. Эгейские эмираты были слишком заняты своими пиратскими набегами, чтобы следить за действиями Османа и его окружения.

Важным фактором, способствовавшим росту княжества, было его соседство с Византией. Наступление османцев на владения империи в Малой Азии позволило им существенно расширить границы своих земель и вместе с тем обеспечило постоянный приток новых сил в виде добровольцев из других малоазийских бейликов для участия в "священной войне" против "неверных". В результате походов, осуществленных еще при жизни Осман-бея, была захвачена территория вокруг хорошо укрепленной крепости Бруса (Бурса), которая сдалась после длительной осады уже сыну Османа — Орхан-бею (1324—1362) и стала новой столицей бейлика. В 30-х годах пали и последние византийские города Никея и Никомедия. Посетивший в это время Малую Азию арабский путешественник Ибн Баттута гак рассказывал об Орхане: "Этот султан — самый могущественный из туркменских правителей, самый богатый сокровищами, городами и воинами. У него около ста укрепленных замков, которые он беспрестанно объезжает. Он проводит по нескольку дней в каждом из замков для наблюдения за их состоянием и ремонтом". При всей преувеличенности оценок Ибн Баттуты его рассказ интересен как свидетельство быстро растущей силы княжества. Неслучайно, что в 40-е годы османцы легко смогли аннексировать соседнее княжество Кареси и выйти к черноморским проливам.

В последующие годы под контролем Орхан-бея оказался важный экономический район Малой Азии от Бурсы до Анкары, через который проходили основные торговые пути из внутренних районов Азии к портам Эгейского моря. Торговые сборы стали обеспечивать османской {97} казне большие доходы. Вместе с тем военный потенциал княжества был еще недостаточен, чтобы османцы могли преодолеть Босфор и захватить Константинополь, считавшийся крупнейшей крепостью своего времени. Не были уверены османские беи и в благополучном исходе соперничества с Караманом, Гермияном и другими малоазийскими бейликами за сельджукское наследство. В таких условиях основным объектом новых захватнических планов стали земли, лежавшие за Дарданеллами. Решение, принятое Орханом и его окружением, было достаточно рискованным: ведь переброска основных сил на Балканы лишала османские владения в Анатолии надежного прикрытия. Однако продолжавшееся противоборство малоазийских эмиров оказалось достаточной гарантией сохранности границ княжества.

Эретна и другие бейлики Центральной и Восточной Анатолии.

К середине XIV в. эпицентр политической напряженности в Малой Азии переместился в центральные и восточные районы, где после окончательного краха монгольского владычества вновь проявился ряд самостоятельных эмиратов. Среди них особо выделялся бейлик Эретна (или Эртена). Свое название он получил по имени основателя правившей в нем династии, бывшего первоначально наибом (помощником) монгольского наместника в Анатолии. Эретна стал фактическим хозяином большей части Центральной и Восточной Анатолии, включая Сивас, Кайсери, Аксарай, Анкару, Нигде, Амасью, Токат, Эрзинджан, Самсун и Мерзифон. Через несколько лет его имя стало упоминаться в пятничных молитвах (хутбе) и чеканиться на монетах с титулом "султан", что свидетельствовало об утверждении Эретны в качестве независимого правителя. Вплоть до самой смерти в 1352 г. он признавался одним из наиболее влиятельных малоазийских властителей, поскольку ему удавалось не только сохранить целостность своих владений, но и расширять их за счет соседей. Однако осуществление этого курса давалось ему нелегко. Не раз он был вынужден обращаться за помощью к мамлюкским султанам Египта и объявлять себя их наибом. Его наследники не были столь же удачливыми политиками и не смогли предотвратить отпадение ряда земель (Амасья, Джаник, Эрзинджан и др.), управители которых объявили себя независимыми беями.

Попытку восстановить бейлик в его прежних границах предпринял Кади Бурханеддин Ахмед (1345—1398), известный в то время правовед, государственный деятель и поэт. Он вырос в семье кадия Кайсери и еще в молодые годы сменил отца на его посту. Благодаря своим способностям и высокой образованности Бурханеддин сумел быстро выдвинуться при дворе внука Эретны Алаеддина Али в Сивасе. В 1378 г. последний назначил его своим везиром. После смерти Алаеддина Али-бея (1380) Бурханеддин Ахмед стал фактическим правителем княжества, а в 1390 г., устранив последнего отпрыска династии Эретна, {98} провозгласил себя султаном. Опираясь на союз с туркменскими и монгольскими кочевыми племенами, умело играя на противоречиях и амбициях владетелей небольших соседних бейликов, он сумел в значительной мере осуществить задуманные планы. Ему удалось добиться покорности мятежных наместников и вернуть под свой контроль многие города и крепости Центральной Анатолии. Однако попытка утвердиться в Малатье вызвала острый конфликт с мамлюкским Египтом. Египетские войска совместно с отрядами некоторых анатолийских беев в 1388 г. в течение 30 дней осаждали Сивас. Не добившись успеха, египетский султан Баркук пошел на заключение мира с Кади Бурханеддином.

На следующий год султан Сиваса выступил одним из инициаторов антиосманской коалиции, в которую вошли эмиры Карамана, Айдына, Сарухана, Ментеше, Гермияна и Хамида. Союзники, поняв наконец всю опасность дальнейшего роста могущества османов, попытались использовать сербский поход сына Орхана Мурада I (1362—1389), чтобы нанести сокрушительный удар по его владениям в Малой Азии. Эта цель не была достигнута. Более того, новый османский правитель Баязид I (1389—1403) быстро нанес ответный удар, в результате которого им были оккупированы земли княжеств Западной Анатолии. Новый союз, объединивший Бурханеддина с беями Карамана и Кастамону, вынудил Баязида остановить дальнейшее наступление и принять посредничество Каира для временного замирения со своими противниками.

В отличие от других малоазийских беев сивасский султан не испугался угроз среднеазиатского эмира Тимура, который в 1394 г. вторгся на территорию Анатолии. По инициативе Кади Бурханеддина начала создаваться коалиция противников Тимура, в которую вошли Баязид I, Баркук и хан Золотой Орды Тохтамыш. Известия о переговорах союзников вынудили грозного завоевателя на этот раз отказаться от дальнейшего продвижения вглубь Анатолии и отправиться в поход на Тохтамыша.

Арабский историк тех лет Айни, высоко оценивая политику правителя Сиваса, писал, что "Кади Бурхамеддин не склонил головы ни перед османским государем, ни перед египетским султаном, ни перед Тимуром". Тем не менее последние годы деятельности этого политика и ученого были наполнены трудной борьбой против соперников, наступавших с разных сторон. В их числе оказались не только османцы и караманцы, но и менее именитые противники — Мутаххартен, правитель известного с 30-х годов XIV в. княжества Эрзинджан, беи Зулькадирие и Рамазаногуллары, а также вожди сложившихся в Восточной Анатолии после распада державы Хулагуидев туркменских конфедераций Аккоюнлу (Белобаранные, по изображению тотема на знамени) {99} и Каракоюнлу (Чернобаранные). В столкновении с войсками "белобаранных" Кади Бурханеддин потерпел поражение и был убит (1398). Его гибель привела к быстрому распаду государства, большинство подданных которого предпочли принять власть Баязида.

Не надолго пережил своего соперника Мутаххартен, умерший в 1403 г., а вскоре перестало существовать и его княжество со столицей в Эрзинджане. Все эти события создали благоприятные возможности для укрепления и территориального расширения конфедераций Аккоюнлу (в верховьях Тигра с центром в Диярбакыре) и Каракоюнлу (основные владения в районе оз. Ван с центром в Эрзуруме). На протяжении первой половины XV в. оба объединения превратились в две большие соперничающие державы, владения которых охватывали не только Восточную Анатолию, но и Азербайджан, Армению, Курдистан, западные области Ирана и Месопотамию (Ирак Арабский).

Конец существования анатолийских бейликов.

Если в первой половине XIV в. в Малой Азии насчитывалось до 20 больших и малых княжеств, то к концу столетия их количество заметно уменьшилось за счет поглощения одних другими. К этому времени выделились три основных центра притяжения: Караман, правители которого в 1335 г., еще раз завладев Коньей, объявили себя преемниками Сельджукидов, Сивасский султанат Кади Бурханеддина и быстро набиравшее силу Османское государство. Закрепившись на Балканах, османская верхушка решила, что настало время для утверждения своего верховенства и в Анатолии. Курс на поглощение соседних бейликов начал осуществлять еще Мурад I, но наиболее активно его проводил Баязид.

В пылу междоусобной борьбы за сельджукское наследие малоазийские эмиры не смогли своевременно оценить возросшие возможности османцев и оказались не в состоянии соперничать с ними. К тому же Мурад предпочитал не прибегать к силе в отношении мусульманских княжеств, а использовать различные дипломатические средства, династийные браки, фиктивные покупки тех или иных земель. Первая крупная военная операция была проведена в 1387 г. во время конфликта с беями Карамана из-за раздела территории бейлика Хамид (Центральная Анатолия). В данном случае применение оружия османская сторона оправдывала тем, что Караманиды вступили в сговор с "неверными" — правителями Венеции, Сербии, папой Римским.

Сама готовность мусульманских беев заключить союз с христианскими противниками Мурада показывала, что собственных сил Карамана было недостаточно для противостояния османцам. Однако ни попытки договориться с европейскими государями, ни усилия Кади Бурханеддина по созданию антиосманской коалиции в самой Малой Азии не принесли ожидаемых результатов, поскольку замыслы участников были узко эгоистичны. Каждый из них рассчитывал обойтись {100} малыми жертвами, полагая, что сможет, не вступая в прямое противоборство с сильным соперником, ослабить его борьбой с другими своими союзниками. Османская верхушка искусно использовала взаимную подозрительность и нерешительность, царившие в стане противников. В 1389—1390 гг. Баязиду удалось подчинить себе княжества Западной Анатолии — Ментеше, Айдын, Сарухан и Гермиян. В 1390—1392 гг. им были разгромлены основные силы Карамана и уцелевшим членам династии пришлось признать его главенство. Несколько позже вынужден был подчиниться Баязиду и правитель Кастамону из династии Джандарогуллары.

В последующие годы ситуация в Анатолии осложнилась, поскольку у Баязида появился новый и очень грозный противник в лице Тимура. За 35 лет своего правления (1370—1405), проведенных в непрестанных военных походах, Тимур создал огромную империю, простиравшуюся от Северной Индии до Восточной Анатолии. Желая стать единовластным правителем мусульманского мира, он последовательно убирал всех возможных своих соперников.

Угроза нашествия Тимура, ставшая реальной после первых его вторжений в 1394 и 1396 гг., вынудила малоазийских эмиров определить свою позицию к этому удачливому и жестокому завоевателю. В то время как Кади Бурханеддин выступил за совместные с Баязидом действия против Тимура, другие беи поспешили установить с ним дружественные связи. С его помощью они рассчитывали подорвать могущество как Баязида, так и Кади Бурханеддина и тем самым изменить соотношение сил в Анатолии в свою пользу. Такова была реакция Мутаххартена и спасшихся Караманидов. На приход Тимура надеялись и бывшие правители Эгейских эмиратов, тайком перебравшиеся в его ставку.

Гибель Кади Бурханеддина, внутренние неурядицы в Египте позволили Баязиду существенно расширить свои владения в Анатолии: он присоединил к ним земли Сивасского султаната, бейликов Джаник и Амасья, а также города Малатья, Эльбистан, Дивриги, ранее находившиеся под контролем мамлюков. Вместе с тем неизбежным оказалось и его столкновение с Тимуром. В решающем сражении в 1402 г. под Анкарой на сторону Тимура перешли войска, набранные в Кареси, Сарухане и Айдыне. Их примеру последовали отряды из Ментеше, Хамида и Гермияна. В результате Баязид потерпел сокрушительное поражение.

Чтобы не допустить возрождения османского могущества Тимур восстановил самостоятельность бейликов, но большинство из них, оказавшись в состоянии династийной и междоусобной борьбы, просуществовало лишь 15-20 лет. Все они были вновь поглощены Османским государством. К началу 20-х годов XV в. окончательно перестал {101} существовать бейлик Сарухан, спустя несколько лет — Ментеше, Айдын и Теке (часть Хамида, сохранившая свою самостоятельность после раздела княжества в конце XIV в.). В 1428 г. отказался от своих владельческих прав последний эмир Гермияна Якуб Челеби. Определенную самостоятельность сохранили до середины XV в. лишь несколько бейликов: в Западной Анатолии — Джандар (другое название Исфендиярогуллары), вобравший в себя соседние бейлики Синоп и Борлу, в Центральной Анатолии — Караман, заметно сократившийся со времен Тимура, в Юго-Восточной Анатолии — Зулькадирие и Рамазан, продолжавшие существовать благодаря покровительству мамлюкского Египта. Вне османских владений оставалась Восточная Анатолия, где шла упорная борьба между Каракоюнлу и Аккоюнлу.

В начале 60-х годов османский султан Мехмед II Фатих, осуществляя завоевание черноморского побережья Малой Азии, аннексировал владения Исфендиярогуллары. Затем в 1465 г. он направил свои войска против Карамана. Правители этого княжества пытались противостоять ему, вступив в союз с главой правящего клана Аккоюнлу Узун Хасаном и заручившись обещаниями о помощи со стороны Венеции, Венгрии и некоторых других европейских государств. Однако, как и прежде, попытки наладить совместные действия успеха не имели. В течение двух лет Мехмед Фатих сумел сломить сопротивление караманцев, но окончательно включить княжество в состав своего государства он смог лишь после победы в войне с Аккоюнлу. В сражении при Башкенте (1473) османская армия разгромила войско Узун Хасана и его союзника караманского бея. Благодаря этому успеху Фатиху удалось в основном завершить объединение Малой Азии под властью османской династии.

Преемственность и перемены в сельской жизни.

Образование независимых бейликов заметно сказалось на жизни основной массы населения Анатолии. Само по себе исчезновение единого центра политической власти не могло вызвать каких-то сдвигов в характере деятельности земледельцев и кочевников-скотоводов, но условия их жизни и труда изменились. Постоянные конфликты между бейликами, борьба за верховенство, стремление беев к расширению своих владений серьезно осложняли жизнь деревенских общин, зато позволили номадам {102} получить большую свободу действий и добиться увеличения площади пастбищ за счет пахотных земель. Одновременно с умножением массы кочевых и полукочевых элементов произошло сокращение численности земледельцев из-за разорения, ухода части крестьян в отряды беев и эмиров, а также из-за оттока сельской молодежи в города.

Другим следствием политической раздробленности можно считать перемены в аграрных отношениях. В то время как существование пограничных уджей в государстве Сельджукидов было связано с узурпацией прав государства как собственника земли и с повышением удельного веса мулька, т.е. безусловного, наследственного землевладения, последующее превращение уджей в самостоятельные политические образования дало толчок для обратной эволюции — обращения собственных владений правителя уджа (уджбея) в казенные земли (мири). По мере упрочения власти правителя княжества и удачного осуществления им курса на аннексию владений соседних династов государственный земельный фонд увеличивался. Этому способствовало также возросшее в результате монгольского нашествия воздействие тюрко-монгольской традиции в жизни Анатолии. Выступавшие носителями патриархально-общинных устоев и представлений скотоводческие племена были той социальной силой, на поддержку которых опирались анатолийские беи в своей политике, направленной на максимальное расширение государственных земель.

Дальнейшая история бейликов отмечена складыванием системы условного землевладения за счет раздачи служебных пожалований. Этот процесс не означал наступления нового этапа в развитии аграрных отношений в средневековой Турции, но выражал определенный возврат к тем порядкам, которые уже существовали в сельджукском обществе. Разумеется, речь идет не о возрождении институтов, существовавших при Сельджукидах, но о появлении в XIV—XV вв. категорий землевладения, типологически схожих с теми, что были широко распространены в ХII—ХIII вв. В разных бейликах это сходство было неодинаковым. В таких княжествах, как Караман, что сложились на территории Конийского султаната, аграрные порядки были ближе к сельджукидскому образцу, чем в Эгейских эмиратах, образовавшихся на землях, которые еще недавно принадлежали византийцам.

Общим моментом для большинства бейликов можно считать появление еще в XIV в. такой категории служебного землевладения, как тимар. Его характерной чертой было пожалование права на сбор налогов, как правило с сельского населения, за выполнение определенной, чаще всего военной, службы. В этом он был схож с классическим для мусульманского средневековья институтом икта. Однако использование нового, заимствованного из персидского языка термина (означающего "попечение, милость, вознаграждение") для обозначения условного пожалования свидетельствует о том, что тимар имел и определенные отличия от сельджукского икта, отражая специфические условия, существовавшие в Анатолии XIV — первой половины XV в. {103}

В Караманском бейлике тимар оказался тесно связан с системой "маликяне-дивани". Поскольку правители княжества утверждали преемственность своей власти от Сельджукидов, они не могли насильственно упразднить прежние аграрные порядки, для которых было характерно широкое распространение мулькового и вакуфного землевладения. Не имея возможности увеличить фонд казенных земель, Караманиды пошли по другому пути. За владельцами мульков и управителями вакфов было сохранено право на получение "текялиф-и шерие", т.е. шариатских налогов (ушр, джизья и некоторые другие). Эти сборы назывались "маликяне”. Право на взимание других групп налогов, в частности "текялиф-и орфие” (сборы на основе традиции) и "авариз-и дивание" (чрезвычайные налоги), правители княжества оставили за собой. Эта часть доходов составляла категорию "дивани". Именно они и передавались в качестве условного пожалования. Тимар в Карамане был очень схож с "классическим" видом икта IX в. Оба эти аграрных института представляли собой не столько земельное держание, сколько право на получение дохода от труда земледельцев. Поскольку государство определяло и размер территории, и количество крестьянских наделов, с которых следовало собирать налоги, и саму величину поступлений, то можно считать, что основу икта IX в. и караманского тимара составляло отчисление от взимаемой государством централизованной ренты. Однако второе владение отличалось от первого более сложным порядком получения дохода.

В Эгейских эмиратах тимар воспроизводил византийскую пронию — земельное пожалование за службу, получившее широкое распространение в Византии с XIII в. Кстати, и само слово "тимар" эквивалентно по значению термину "прония", который, в свою очередь, эквивалентен латинскому "бенефицию". Судя по сохранившимся свидетельствам, тимары в Западной Анатолии делились на "свободные" (сербест) и "несвободные" (сербестсиз), в зависимости от того, как присваивались поступления с податного населения. Свободные держания, передаваемые представителям власти на местах, отличались тем, что основные подати (кроме джизьи) принадлежали их владельцам. Держатели несвободных тимаров должны были делить отдельные виды сборов, в частности штрафы за проступки и налог на скот, с местными управителями.

Чаще всего тимары предоставлялись на условии несения военной службы. Их владельцы назывались сипахи, а у греческих авторов тех лет они именовались тимариотами. Вместе с тем право на получение земельных держаний имели и другие лица, в частности кадии. Крупные тимары, носившие название хасс, давались родственникам и лицам из ближайшего окружения бея.

Сами условные держания делились на две части. Большая часть земли, отведенной тимариоту, составляли наделы (чифты) крестьян. Сам же тимариот имел право на отдельный участок, называвшийся хасса чифтлик. Как правило, местные крестьяне должны были обрабатывать этот чифтлик, получая взамен часть урожая с него. {104}

Сами крестьяне представляли собой весьма разнородную массу деревенского населения. Среди них были обычные райяты, располагавшие правом наследственного держания своих наделов и обязанные за это платить соответствующие подати, и земледельцы-издольщики, вынужденные обрабатывать землю частных владельцев за право на часть урожая. Наряду с ними существовали отдельные группы сельских жителей, обязанных выполнять определенные повинности перед государством. К ним относились, в частности, ремесленники, дровосеки, рудокопы, которые за свой труд освобождались от уплаты "текялиф-и орфие" и "авариз-и дивание".

Особую категорию сельского населения составляли общинники, относившиеся к категории "аскери" (военному сословию). Первоначально они входили в состав племенного ополчения, затем, по мере складывания сипахийского войска, на них было возложено выполнение различных военно-вспомогательных операций, в том числе разведывание действий неприятеля, охрана обозов, обеспечение безопасности дорог и горных перевалов, курьерская служба. К их числу относились и те, кто был занят выпасом эмирских лошадей, дрессировкой охотничьих соколов и т.д. Как правило, такие общинники освобождались от уплаты податей, но их средств не хватало для приобретения соответствующего снаряжения и покрытия других расходов, связанных с участием в походах. Поэтому они обычно объединялись в оджаки (общины). Члены оджака участвовали в подобных экспедициях в порядке очередности, причем те, кто в данный момент были освобождены, оплачивали расходы того, кто должен был отправиться на войну. В ряде случаев такие общины получали тимары в совместное пользование. Конечно, их членов нельзя отнести к числу сипахи, но вместе с тем их статус был явно выше, нежели обычных райятов.

Торговля, ремесло и строительство в городах.

Трудности, переживаемые сельским населением, ощущали и горожане. Города Анатолии в XIV — первой половине XV в. невелики по площади и численности жителей. В списках товаров, выносимых на городские базары и подлежащих обложению рыночными сборами, преобладали продукты земледелия и ремесла, хотя наряду с ними значились и изделия ремесленников — кожевенников, гончаров, медников, кузнецов, свечников, шорников и других мастеровых.

Арабский путешественник Ибн Баттута был поражен дешевизной жизни в Анатолии: половина жирной бараньей туши стоила всего 10 дирхемов (т.е. 10 акче), а за 2 дирхема можно было купить хлеба на целый день для 10 человек; хотя стояли сильные холода, вязанка дров стоила 1 дирхем. Ясно, что помимо всех других обстоятельств низкие цены на рынке определялись невысоким спросом.

Постоянные конфликты в Центральной и Восточной Анатолии во второй половине XIV — начале XV в. существенно сузили возможности торговых связей со странами Востока. В этих условиях в более выгодном положении оказались города, связанные с левантийской торговлей. Судя по сведениям о ней, список товаров, закупаемых в {105} Анатолии европейцами, был достаточно велик. На первом месте находились зерно, хлопок, шелк, лен, квасцы. В большом количестве вывозились различные растительные красители, необходимые для крашения кож, шелка, шерсти и хлопка, и дубильные вещества (корень марены, валонея, чернильный орешек, шафран), а также благовонные смолы и воск. Хороший спрос существовал на лес, скот и рабов. Вместе с тем иностранные торговцы охотно закупали и некоторые изделия анатолийских ремесленников: различные виды шелковых изделий, производимых в Бурсе, в том числе бархат и парчу; туркменские ковры, по свидетельству Ибн Баттуты, украшали дворцы мамлюков в Египте; доброй известностью пользовались хлопчатобумажные ткани, кожевенные и гончарные изделия.

Выгоды от левантийской торговли довольно быстро перевесили доходы от морского пиратства и грабежей купеческих караванов. Уже с 30-х годов XIV в. заключаются торговые соглашения между западноанатолийскими эмирами и управителями европейских владений в Эгейском и Средиземном морях. Первым дошедшим до нас подобным актом было соглашение 1331 г. между Орхан-беем из эмирата Ментеше и дукой венецианского острова Крит. Эмир представлял венецианцам церковь св. Николая, землю для строительства необходимых зданий, соглашался на присутствие в княжестве консула, чьими обязанностями были забота об имуществе умерших торговцев, разрешение споров между венецианцами и участие в рассмотрении тяжб между венецианцами и турками. Устанавливалась двухпроцентная пошлина на ввозимые и вывозимые товары.

Аналогичный договор был заключен дукой Крита с правителями княжества Айдын в 1337 г. Неоднократно обновляемые и уточняемые, эти соглашения определяли отношения венецианцев с Эгейскими эмиратами вплоть до конца XIV в. Они сыграли важную роль в развитии левантийской торговли, позволив преодолеть острый конфликт между христианскими и мусульманскими государствами Средиземноморья. В немалой степени благодаря им Венеция смогла выдвинуться на ведущие позиции среди европейских партнеров по торговым операциям.

Важно отметить, что на тех же основаниях в последующие годы были построены торговые связи эмиратов с малыми торговыми государствами Европы — Дубровником, Анконой, герцогствами и королевствами Италии. Эти же договоры послужили образцом для соглашений, заключенных в конце XIV — начале XV в. османскими правителями с Генуей, Венецией, Византией и другими участниками левантийской торговли.

Соглашения интересны и с точки зрения торговой политики анатолийских эмиров. Обращает на себя внимание низкий процент сборов на экспортируемые и импортируемые товары. Для сравнения отметим, что в тот же период в мамлюкском Египте они составляли 10% на ввозимые грузы и 5-10% на вывозимые. Другое обстоятельство, характерное для этих же операций: эмир оговаривал для себя право преимущественной покупки заморских товаров. В течение первых трех дней {106} после привоза товара купцы были обязаны вести с ним переговоры о цене понравившейся ему вещи. Лишь по истечении этого срока, если товар не был куплен эмиром, купец мог предложить его другим покупателям. Из текстов соглашений следует также, что торговля определенными товарами была объектом государственной монополии; их сбыт обычно передавался на откуп. Поэтому заботой венецианцев было добиться уменьшения сферы деятельности откупщиков.

В соглашении 1331 г. оговаривалось также, что приехавшие купцы должны покупать кожи "во владениях и на базарах эмира, но не в лавках мясников". Это положение свидетельствует о том, что правитель эмирата поддерживал строгую регламентацию ремесленного производства. В данном случае шкуры у мясников имели право закупать только дубильщики. Выделанную ими кожу разрешалось покупать кожевникам (сапожникам, седельщикам, шорникам), и лишь после того, как будет удовлетворен их спрос, дубильщики могли предложить кожи другим покупателям. Столь четкая регламентация отношений ремесленных мастеров и торговцев свидетельствует о существовании каких-то форм профессиональных объединений среди горожан, которые должны были прийти на смену столь влиятельным в условиях политической анархий организациям ахи.

Те же торговые соглашения позволяют говорить об укреплении государственного контроля над жизнью городов. В них, в частности, отмечается деятельность некоторых чиновников эмира, прямо связанных с надзором за горожанами. Среди них можно отметить мухтасиба, чьей обязанностью было следить за стандартизацией продукции и рыночными ценами, сборщика рыночных пошлин (бадджи), откупщика (амаля).

В существовавших в то время условиях усиление государственного надзора воспринималось горожанами как необходимое условие устойчивости и безопасности их жизни и труда. Не случайно поэтому многие сельские жители стремились переселиться в города. Со своей стороны, правители усматривали в процветании городов не только источник пополнения доходов казны, но и свидетельство прочности собственной власти. Поэтому они уделяли много внимания как регулированию и стимулированию активности городского населения, так и городскому строительству, стремясь поднять свой авторитет сооружением дворцов, мечетей, усыпальниц (тюрбе), торговых ханов. Если в эпоху сельджукидов основное внимание султанов было обращено на благоустройство Коньи, Кайсери и Сиваса, то образование большого числа независимых бейликов привело к активизации строительства в Кютахье, Бурсе, Изнике, Манисе, Миласе, Адане, Афьоне, Малатье и других городах, сохранивших и поныне памятники архитектуры XIV — первой половины XV в. Особенно широко строительство шло в городах, отвоеванных у византийцев, поскольку быстро увеличивавшееся мусульманское население нуждалось в больших и малых мечетях, медресе, обителях для приверженцев различных религиозных орденов. {107}

Состояние духовной жизни.

Эпоха бейликов ознаменовалась не только политическим соперничеством и острыми социальными конфликтами, но и глубокими идейными исканиями, яростными столкновениями различных мировоззрений, в которых рождалась общность самосознания нового этноса — турецкого народа.

Одной из наиболее примечательных черт религиозно-культурной жизни анатолийского общества стало заметное увеличение удельного веса мусульман за счет исламизации местного греческого населения. Об этом свидетельствуют как расширение сети мусульманских религиозных и благотворительных учреждений, так и сокращение числа православных метрополий, уменьшение численности прихожан в них, оскудение и закрытие церквей и монастырей. "В той Турции, которая называется Малой Азией, — отмечал ученый монах Журден де Северак после путешествия на Восток, — живут турки и в малом числе греки — схизматики и армяне".

Процессу исламизации содействовала настойчивая пропагандистская деятельность различных суфийских братств (тарикатов). Успеху проповедей их членов в немалой степени способствовало то, что сами проповедники восприняли некоторые элементы христианской обрядности и зачастую признавали равенство христиан и мусульман. В этом отношении особенно показателен тарикат бекташей, созданный во второй половине XIII в. одним из последователей Баба Ильяса Хаджи Бекташем. Бекташи проявляли терпимость ко всем религиям; придавая основное значение внутреннему состоянию верующего, а не внешним признакам веры, они не настаивали на соблюдении мусульманской обрядности (ритуальные молитвы, пост), допускали употребление вина и появление на улице женщин с открытым лицом, но ратовали за безбрачие. Концепция христианской Троицы трансформировалась у них в убеждение в единстве бога, Мухаммеда и Али. Члены братства, подобно христианам, должны были исповедываться в своих грехах перед шейхом.

Показательно и то, что бекташи, отправившиеся вместе с османскими гази на Балканы, провозгласили своим святым покровителем еще одного последователя Баба Ильяса Сары Салтука, который в 1261 г. переселился в Добруджу. Позже он стал героем эпических сказаний, в которых выступал в качестве ревностного проповедника и борца за веру. Судя по этим преданиям, Сары Салтук, переодевшись в монашескую рясу и вооружившись деревянным мечом, проповедовал ислам в церквах. Несомненно, что используя подобные приемы, бекташи могли достаточно успешно вести свою пропаганду среди простого народа, но столь же ясно, что их эклектические верования были весьма далеки от ортодоксального ислама. {108}

Впрочем, бекташи были не одиноки. Эпоха бейликов стала временем наибольшего расцвета неортодоксальных религиозных движений, а также шиитской активности. В какой-то мере тому способствовала сама политическая ситуация, в неменьшей степени это было связано с увеличением численности туркменских племен с их примитивными представлениями об исламе.

Религиозные братства, действовавшие в то время в Анатолии, можно разделить на две группы. К первой из них относились накшбенди, мевлеви, хальвети. Это были уже сложившиеся ордена, с утвердившейся символикой и ритуалом, действовавшие в основном в городах и вербовавшие себе сторонников из представителей правящей элиты. Вторая группа состояла из целого ряда новых, но уже популярных в народе братств. К ним принадлежали и странствующие дервиши — абдалы, календеры, бабаи и другие, позже вошедшие в ряды бекташей. Новые тарикаты стали базой деятельности тех социальных сил, которые выступали против существующего политического строя и защищали идею равенства людей. Наиболее полно их представления отражены в трудах выдающегося ученого-философа и суфийского шейха Бедреддина Симави (1358—1416), а также в проповедях его последователей, таких как Бёрклюдже Мустафа (ум. 1416). Заметное влияние на членов новых братств оказывали носители шиитских идей с их полным неприятием политики анатолийских эмиров в силу приверженности последних к ортодоксальному суннизму.

Помимо бекташей и последователей Бедреддина Симави можно отметить и другие ордена, появившиеся на рубеже XIV—XV вв. и активно содействовавшие развитию социально-религиозных движений. Таким, в частности, был орден байрамие, созданный крестьянином из-под Анкары Хаджи Байрамом (ум. 1430). Он призывал своих сторонников, среди которых было много крестьян и ремесленников, объединяться в общины с тем, чтобы пользоваться только плодами своего труда, полученными в результате совместной обработки земли или занятия ремеслом. На вырученные от продажи продуктов средства он помогал бедным и обездоленным. Поскольку число подобных общин стало расти, деятельность Хаджи Байрама вызвала подозрение властей. Он был схвачен, обвинен в пропаганде ереси и доставлен на суд к османскому султану Мураду II, который, однако, был известен своими симпатиями к дервишам. Он не только помиловал Хаджи Байрама, но и освободил его общины от некоторых повинностей, чем явно поднял свой авторитет в народе.

Более трагичной оказалась судьба членов братства хуруфи, основанного ремесленником из иранского города Астрабада Фазлуллахом (ум. 1394). Фазлуллах объявил себя Махди, который пришел, чтобы соединить мусульман, христиан и иудеев в единой вере. Его интерпретация {109} Корана базировалась на кабалистическом восприятии букв этого сочинения. С Бедреддином Симави его объединяло убеждение, что мир вечен и находится в состоянии постоянного обновления. Как и Хаджи Байрам, он призывал трудиться сообща и пользоваться только плодами своего труда. Учеными улемами проповеди хуруфитов воспринимались либо как выражение полного неверия, либо как пропаганда христианства. Против членов ордена были развязаны жестокие преследования. Принадлежавший к числу анатолийских хуруфи азербайджанский поэт Несими был казнен в Халебе "за богохульство": с него была заживо содрана кожа (1409).

Из рядов суфийских проповедников и философов вышли выдающиеся поэты, чьи сочинения положили начало развитию турецкой литературы. Среди них первое место безусловно занимает Джалаледдин Руми. Его произведения оказали огромное влияние на многие поколения мыслителей и поэтов. Не менее заметной фигурой той эпохи был поэт Юнус Эмре (1250—1320). Всю свою жизнь он провел в странствиях в качестве мюрида одного суфийского шейха. В его лирике тема странствий, чужбины, тоски по родине стала одной из главных, она сливается с другой — темой страждущего суфия, ждущего божественного откровения. По своим религиозно-философским взглядам Юнус Эмре был сторонником пантеизма, считая, что божественное начало присутствует повсюду. Воспевая природу, поэт тем самым славил Бога, растворенного в ней. Само творчество Юнуса Эмре носит традиционно-песенный характер, в его стихах широко использована народная поэтическая символика. Он стал основоположником поэзии народных певцов-ашугов. Наряду с лирическими произведениями Юнусу Эмре принадлежит и философское сочинение в стихах и прозе "Назидательное послание", где изображена борьба пороков и добродетелей во внутреннем мире человека, который уподоблен большому городу, где правит падишах Разум. Каждый из шести дестанов "Послания" построен по определенной схеме: попавший в сети порока взывает к Разуму и тот неизменно посылает для его освобождения добродетельные силы — Умеренность, Скромность, Щедрость, Правдивость.

К той же плеяде суфийских авторов принадлежит и младший современник Юнуса Эмре Ашик-паша (1271—1332). Дед поэта был одним из активных участников восстания бабаи в 1239—1240 гг., его отец стал главой этого братства и вместе с тем важным сановником. От них к Ашик-паше перешла репутация высокой образованности и святости. Основу творческого наследия поэта составили дидактические поэмы, в которых толковались основные положения суфизма. В своем понимании суфизма сам автор отошел от тех крайних взглядов, которые были характерны для Джалаледдина Руми и Юнуса Эмре. Он попытался соединить суфийские этические нормы с представлениями {110} ортодоксального ислама. В своем наиболее известном произведении "Поэме скитальца" он утверждает, что истинный суфий, озаренный внутренним прозрением, не должен избегать людей и чураться вопросов быта. Для Ашик-паши главная добродетель — человеческий разум, он проповедует необходимость и пользу знаний, с помощью которых человек может облагородить себя и благоустроить окружающий мир.

Особо подчеркивал поэт, что создает свои поэмы для турков, стремясь преодолеть пренебрежительное отношение к турецкому (точнее, к старому анатолийско-тюркскому) языку, на котором прежде никто не писал. Эта тенденция к использованию родного языка для создания литературных произведений берет свое начало еще от сына Джалаледдина Руми Султана Веледа (1226—1312), ставшего главой "мевлеви" (отсюда и титул "султан”, свидетельствующий о высоком положении Веледа в среде суфиев). Из 25 тысяч двустиший, составивших его поэтическую трилогию "Велед-наме", 235 написаны на старотурецком языке, еще несколько — на греческом. По-видимому, автор стремился полнее донести суфийские идеалы своего отца до простого люда.

В этот же период начинают складываться и другие жанры турецкой литературы, в частности воинская повесть, представленная сказаниями о легендарном богатыре Баттале, о не менее легендарном борце за веру Сары Салтуке, об основателе тюркского государства Данышмендидов — Мелике Данышменде. Популярны и житийные сочинения о мусульманских святых и о создателях религиозных орденов Джалаледдине Руми, Хаджи Бекташе, основателе объединений ахи Ахи Эврене (Насиреддине Туси). Создаются и любовно-романтические поэмы о рыцарских подвигах и возвышенной любви, примером которых может служить сочинение Шейада Хамзы "Юсуф и Зулейха".

Особо следует отметить появление поэмы "Искандер-наме". Ее автор — поэт Ахмеди (1329—1413) начинал свою придворную карьеру в качестве воспитателя наследника престола при дворе айдынского эмира, затем нашел себе другого покровителя в лице правителя княжества Гермиян; в конце XIV в. он оказался при дворе османских султанов, а в начале XV в. — в свите Тимура, после смерти которого поэт окончательно вернулся в Анатолию. Посвященная деяниям Александра Македонского, его поискам живой воды, под которой автор подразумевал науку, приносящую бессмертие тому, кто ее постигнет, поэма Ахмеди представляет собой и стихотворную историческую хронику, доведенную до событий в Малой Азии начала XV в. В этом отношении она служит еще одним примером растущего самосознания турецкого народа, пытающегося осмыслить свое место в жизни человечества.

Поскольку анатолийские эмиры и их приближенные, как правило, знали лишь родной язык, они поощряли переводческую {111} деятельность. В итоге появилась большая переводная литература, причем не только религиозного или художественного содержания, но и научная. Можно отметить выполненные для Умур-бея Айдыноглу переводы арабских назидательных историй "Калила и Димна", сокращенное изложение поэмы Саади "Бустан”, сочинение арабского ветеринара XIII в., в котором систематизированы данные о травах и способах лечения ими лошадей. Среди сохранившихся в библиотеках Турции рукописных книг того времени особенно много медицинских трактатов, трудов по философии и теологии, юридических сочинений и дидактических наставлений для правителей, что свидетельствует о широте интересов представителей правящей элиты и их стремлении приобщиться к достижениям культуры античной эпохи и современного им мусульманского мира.

Пути и методы османской экспансии.

Османские порядки стали определять жизнь Анатолии лишь к середине XV в., до этого времени их влияние было не столь ощутимо. Более того, вплоть до 60–70-х годов XIV в. оно с трудом прослеживается. Тем не менее знакомство с ранней османской историей позволяет лучше понять, почему правителям небольшого бейлика в Вифинии суждена была роль собирателей тюркских владений в Малой Азии.

Сведения о деятельности основателей османской династии — Османе и Орхане крайне скудны и противоречивы. Они основаны на устных преданиях и легендах, сложившихся позже вокруг их имен. Почти все документы, по которым ученые могли судить о замыслах и поступках этих исторических личностей, при внимательной проверке оказались позднейшими подделками. Для восстановления ситуации, существовавшей в бейлике, обычно используются рассказы первых османских летописцев — Ашикпашазаде, Оруджа, Нешри, но нельзя забывать, что их хроники создавались в конце XV — начале XVI в. и притом по воле продолжателей османской династии. Поэтому с достаточной достоверностью можно говорить лишь о наиболее значительных военных экспедициях османцев.

Направлялись они преимущественно на запад, против христианских правителей в Малой Азии и на Балканах. Для самих участников эти походы были выражением "газавата”, но объективно частые набеги и захваты земель "неверных" приносили их организаторам не только славу "гази" — борцов за веру, но и необходимые средства для укрепления власти и расширения своих владений. Как и ранее, в эпоху наступления тюрок-сельджуков в Анатолии, так и почти три столетия спустя современники явно недооценили замыслы и возможности завоевателей. Балканские политики —византийцы, болгары, сербы — считали, что {114} малоазиатские "варвары" (агаряне, сарацины, персы, мусульмане — так их называли в византийской литературе тех лет) способны лишь на кратковременные набеги, поэтому они рассчитывали использовать "агарян” как своих временных союзников либо в соперничестве с соседними государями, либо в борьбе за реализацию собственных династийных планов.

На Балканах ко времени начала османской экспансии существовало несколько самостоятельных государств и княжеств. Наиболее крупными из них были: Византия, Сербия, Болгария, Босния. Феодальные правители Юго-Восточной Европы постоянно враждовали между собой, отнимали друг у друга земли и города. Взаимное соперничество и внутренние распри ослабляли силу балканских государств, а тяжелый налоговый гнет вызывал широкое недовольство крестьян и городских низов. В обстановке обострения межгосударственной и классовой борьбы сопротивление завоевательным экспедициям турок-османов не могло иметь всенародного характера. Боязнь народных выступлений заставляла балканских властителей опираться на наемников, количество которых было невелико. С 30-х годов XIV в. они приглашали и отряды из анатолийских бейликов, заключая союзные договоры с их правителями.

Османские акынджи (от слова "акын" — набег) появились на Балканах в 1345—1346 гг. в качестве союзников претендента на византийский престол Иоанна Кантакузена. Эта совместная акция была закреплена и династийным браком: одолевший своих соперников новый василевс отдал свою дочь Феодору в жены Орхану. В 1348 г. сын Орхана Сулейман появился во Фракии с большим войском для участия в задуманном его новым родственником походе на Сербию. Спустя год акынджи совершили жестокое нападение на болгарские земли. По свидетельству Никифора Григора, на оплату этих походов османских наемников Иоанн Кантакузен израсходовал средства, пожертвованные на ремонт храма св. Софии в Константинополе наследником Ивана Калиты, московским великим князем Симеоном Гордым. Так впервые сопряглась история двух княжеств, ставших основой соседних могущественных держав — Российской и Османской империй.

Кантакузен вскоре стал тяготиться союзом с Орханом, поскольку масштабы набегов "агарян" все время увеличивались. Однако его предложение о союзе против "варваров" не было поддержано ни болгарским царем, ни сербским деспотом. Поэтому в 1352 г., когда другой претендент на византийский престол выступил против Кантакузена вместе с болгарскими и сербскими отрядами, тому вновь пришлось призвать на помощь воинов Сулеймана. На обратном пути в Вифинию они завладели небольшой крепостью Цимпе на Галлиполийском полуострове. Кантакузен попытался вступить в переговоры с Орханом, предлагая {115} крупную сумму денег в качестве компенсации за крепость. Но в марте 1354 г. произошло землетрясение, разрушившее многие галлиполийские укрепления. Путь через Дарданеллы для османцев оказался открытым. Сулейману не составило большого труда оккупировать весь полуостров, ставший базой последующего наступления на Балканы.

Начавшиеся завоевательные операции уже ничто не могло остановить: ни гибель инициатора османского проникновения в Юго-Восточную Европу Сулеймана (1357), ни междоусобная борьба, начавшаяся в бейлике после смерти Орхана и завершившаяся приходом к власти его третьего сына Мурада (1362—1389), ни захват византийцами в 1366 г. османских владений в Галлиполи, что более чем на 10 лет крайне затруднило связи между войском, действовавшим на Балканах, и правителями бейлика в Малой Азии.

Под предводительством своих военачальников Хаджи Ильбея, Эвренос-бея, Михал-бея, Туракхана османцы развернули широкое наступление, действуя по трем основным направлениям: на запад, вдоль побережья Эгейского моря; на северо-запад, вдоль известной с римских времен "царской дороги", что соединяла Адрианополь с Софией и Белградом, и на север, вдоль черноморского побережья.

Смысл османских военных экспедиций меняется: они перестают носить характер грабительских набегов, все большее значение приобретает захват земель с целью взимания дани и других повинностей с покоренных народов. Однако эти перемены еще не были оценены в полной мере балканскими правителями, как и важность совместной борьбы против чужеземных завоевателей. В битве при Черномене (на р. Марице) в 1371 г. были разгромлены силы первой антиосманской коалиции во главе с сербским деспотом И. Углешем. После этого сражения сила сопротивления туркам-османцам ослабела, но и сами завоеватели изменили свою тактику, стремясь добиться добровольного подчинения балканских феодалов Мураду в качестве его вассалов.

К началу 80-х годов почти вся Фракия и Македония оказались под османской властью. Оставив Константинополь в тылу, Мурад сосредоточил все свои усилия на подчинении Сербии. Решающая битва произошла на Косовом поле 28 июня 1389 г. В день сражения погибли предводители обеих сторон — и Мурад I и король Лазарь. Собранное Лазарем ополчение из сербов и босняков не смогло одержать верх над войсками Мурада. Это неудача решила судьбу сербского государства, потерявшего свою независимость.

Османская экспансия нанесла огромный ущерб хозяйственной жизни балканских стран. Десятки тысяч людей погибли, многие были угнаны в рабство, другие бежали из родных мест. Общая численность населения значительно уменьшилась. Завоеватели подвергли ограблению многие города, разрушили местные очаги культуры. По существу, {116} установление османского господства представляло собой явный шаг назад в историческом развитии балканских народов.

В результате балканских завоеваний небольшой пограничный бейлик в короткий срок превратился в обширное государство с сильной центральной властью. Все захваченные земли были сведены в единую административную единицу — Румелийское бейлербейство (иначе — Румелия, от турецкого Рум эли, т.е. страна Рум). В Адрианополь (Эдирне), ставший центром новых владений, Мурад перенес свою столицу. Возросшее военное могущество позволило ему начать расширение своей власти и в Малой Азии. В военном столкновении с караманским беем из-за княжества Хамид он широко использовал силы своих балканских вассалов. В этом конфликте османцы впервые применили огнестрельное оружие — пушки и пищали.

Преемник и сын Мурада Баязид I (1389—1403) в полной мере развил отцовскую тактику: с помощью своих христианских вассалов он сумел в короткое время подчинить себе западноанатолийские бейлики, а затем использовал войска малоазийских беев для продолжения военных действий на Балканах. В 1393 г. турки-османцы уже овладели столицей Болгарии г.Тырново, а в 1396 г. они столкнулись под стенами Никополя, что к югу от Дуная, с объединенными силами венгров, валахов, болгар и европейских рыцарей-крестоносцев, насчитывавшими до 20 тыс. человек, и в кровопролитном сражении разгромили их. После этого Баязид I, уже прозванный за свои быстрые военные успехи на Балканах и в Малой Азии "Йылдырым" (Молниеносный), задумал завоевание Константинополя и приступил к строительству большого флота для осады этой первоклассной крепости. Однако успешному завершению осады помешали войска Тимура, вторгшиеся в Малую Азию.

Султанская власть и имперские амбиции.

Внутреннее управление османского бейлика на первых порах было крайне примитивным. Осман и Орхан утверждались в звании бея на совете племенной знати. Бей выступал прежде всего как военачальник, а основной его функцией являлась организация военного дела для осуществления грабительских походов против соседей. В качестве ближайших сподвижников бея выступали его родственники — сыновья, братья, которых он назначал правителями захваченных городов и крепостей.

В ходе предпринятых в первой половине XIV в. завоеваний процесс социальной дифференциации в османском обществе усилился. Племенная знать, сосредоточившая в своих руках большие богатства в виде земель, скота и золота, все дальше отрывалась от основной массы населения, постепенно оформляясь в правящий класс.

Большое значение для ускорения эволюции общественных отношений имело постепенное слияние тюркских племен с местным оседлым {117} населением, являвшимся носителем иных (византийских) цивилизационных порядков. Важную роль в социально-экономической жизни княжества играли и города, особенно Бурса, Изник и Анкара, которые были не только административными, но и торговыми, культурными и ремесленными центрами.

По мере расширения территории бейлика усложнялось его управление. При Орхане появились первые везиры, начала чеканиться собственная монета — акче, весом 1,15 г, содержавшая первоначально до 90% серебра. Изменилась и организация армии. Были созданы отдельные отряды пехоты (яя, или пияде) и конницы (мюселлем). Во время походов воины, входившие в эти отряды, получали жалованье в размере 1 акче ежедневно. В мирной обстановке они обрабатывали земли, выделенные им для личного пользования центральной властью и освобожденные от налогов. Так был сделан первый шаг на пути перехода от племенного ополчения к феодальной армии. Хотя созданное в первой половине XIV в. войско состояло в основном из пеших и конных общинников-ополченцев (азапов и акынджи), военные преобразования в бейлике, свидетельствовали о далеко идущих планах его правителей. Новое войско должно было обеспечить не только завоевания на Балканах, но и объединение Малой Азии под их властью. Успешная реализация этих планов позволила Мураду незадолго до смерти принять титул султана.

Важнейшую роль в укреплении централизованной монархии сыграло обращение османской правящей верхушки к практике раздачи условных земельных пожалований — тимаров. Как правило, первые османские тимары представляли собой ненаследственные пожалования части завоеванных земель, дававшиеся их владельцам — сипахи при условии обязательного выполнения определенной, чаще всего военной, службы. С XV в. условные держания (их общее название дирлики) различались прежде всего по размерам их доходов. Собственно тимарами считались владения, приносившие от 3 тыс. до 20 тыс. акче. Получавшие их сипахи обычно называются тимариотами. Более крупные земельные пожалования — зеаметы — давали их держателям (заимам) доход от 20 тыс. до 100 тыс. акче. Наконец, существовали и крупные наделы — хассы — с доходами свыше 100 тыс. акче. Основной обязанностью тимариотов и займов было участие в военных походах вместе с определенным количеством снаряженных ими людей. Хассы предоставлялись лицам, занимавшим высокие государственные посты, на время их службы.

Тимарная система должна была обеспечить воспроизводство основной массы сипахи — наиболее многочисленной прослойки складывающегося феодального класса. Авторы XV—XVI вв. относили их к категории "людей меча", поскольку сипахи были обязаны нести военную {118} службу в рядах конного ополчения и одновременно отвечать за поддержание порядка на местах и исправное выполнение зависимым крестьянством повинностей перед государством. Само возникновение этой системы стало возможным в результате расширения османских владений за счет Византии и балканских государств. В свою очередь увеличение численности владельцев тимаров означало значительное повышение военного потенциала Османского государства, а следовательно, и возможности продолжения и расширения масштабов агрессивной внешней политики.

В немалой степени усилению османского могущества способствовало создание первых частей постоянного войска, состоявшего на казенном содержании. Они получили название янычар (от турецкого "ени чери" — "новое войско"). Первый такой отряд пехоты был сформирован еще при Орхане и насчитывал всего тысячу человек. Специфика нового янычарского корпуса определялась тем, что формировали его из лиц рабского статуса — военнопленных, купленных невольников. Вырванные из своей культурно-религиозной среды, лишенные родственных связей, отданные в обучение представителям дервишского ордена бекташей и обязанные соблюдать их устав, в том числе обет безбрачия, янычары превратились в замкнутую военную корпорацию средневекового войска — гвардию османских султанов. Они предназначались главным образом для ведения захватнических войн, но при их помощи султаны могли ограничивать своеволие сипахи и держать в повиновении население завоеванных стран.

Османская экспансия на Балканах привела к включению в состав государства народов, которые резко отличались от самих завоевателей как по уровню социально-экономического и культурного развития, так и по этно-конфессиональной принадлежности. Отсутствие прочных экономических и социальных связей между подданными султана заставляло правящую верхушку уделять особое внимание не только военной силе, но и исламу как важнейшему фактору духовного единения. Поэтому первостепенное значение придавалось распространению мусульманской религии на вновь завоеванных территориях в Юго-Восточной Европе за счет насильственной исламизации населения, а также создания многочисленных религиозно-культурных центров на базе вакуфной собственности.

На раннем этапе османской истории носители светской и духовной власти — военный предводитель (бей) и шейх дервишского ордена — выступали как равные по возможностям и влиянию руководители турок-османцев на территории, захваченной у "неверных". Во второй половине XIV в. военные предводители превратились в султанов, место еретических дервишских шейхов заняли улемы — ученые богословы. Благодаря усилиям последних суннитский толк ислама приобрел господствующее {119} влияние в османском обществе. С помощью улемов создавался аппарат государственной власти, из их среды вышли первые османские везиры. Привлечение основной массы улемов к административному управлению существенно укрепило авторитет султанов и централизованный характер политического режима.

Большими новшествами отмечено время правления Баязида I. Он придавал особое значение укреплению государственной казны, введению новых налогов, основанных не на шариатских нормах, но на принципе урф (на основе традиции). При нем были проведены первые переписи податного населения, учреждены соответствующие писцовые книги — тахрир дефтерлери. Тогда же в широких масштабах начала развиваться система капыкулу ("государевых рабов") — использования лиц рабского статуса не только в войсках, но и на государственной службе. Более четкие формы обрело административное устройство страны. В 1393 г. было создано второе бейлербейство в Анатолии. Как и румелийское, оно делилось на менее крупные образования — санджаки. Само слово "санджак" (как и его арабский эквивалент “лива”) означало "знамя”, иными словами — определенный воинский контингент из числа сипахи, который может быть выставлен с данной территории. Соответственно управитель санджака — санджакбей, или мирлива, считался и командиром этого военного отряда. Со времен Баязида Йылдырыма именно санджаки стали основной административной единицей в Османском султанате.

Рвение, с которым Баязид занимался организацией государственного механизма и утверждением центральной власти, определялось широкими амбициозными планами султана. Достигнутые им военные успехи породили у него идею создания могущественной империи в Европе и Азии, от Средиземного до Красного морей. С этой целью он начал даже осаду Константинополя, но поражение в 1402 г. от Тимура под Анкарой перечеркнуло эти замыслы. Армия Баязида была разгромлена, а сам султан и два его сына попали в плен.

Социально-политический кризис в Османском государстве в начале XV в.

Нашествие Тимура опустошило Малую Азию. Под угрозой оказалось будущее Османского государства, поскольку были восстановлены Караман и другие бейлики, а резко сократившиеся владения Османов в Анатолии Тимур разделил между сыновьями умершего в марте 1403 г. Баязида. В 1404 г. грозный завоеватель вернулся в Среднюю Азию, где в следующем году умер. После ухода его войск началась ожесточенная борьба между сыновьями Баязида, каждый из которых пытался занять престол умершего в плену отца. Через несколько лет из четырех братьев в живых осталось лишь двое — Муса и Мехмед. В 1413 г. в решающем бою Муса потерпел поражение, а затем {120} был схвачен и обезглавлен. Мехмед (1413—1421) стал единовластным хозяином османских владений в Европе и Малой Азии.

В междоусобной войне сыновей Баязида отчетливо проявилось столкновение различных социальных сил в османском обществе. По сообщению турецкого хрониста Ашикпашазаде, Муса в своей борьбе за власть опирался на племенное ополчение, Мехмеда же поддержали сипахи, составлявшие ядро его армии. Победа Мехмеда означала торжество феодального ополчения над войском свободных общинников. С этого момента сипахийская конница становится первостепенной боевой силой османской армии, а отряды яя и мюселлемов теряют свое значение и превращаются в военно-вспомогательные корпуса.

Захватнические войны на Балканах и в Малой Азии создали условия для ускорения социальной дифференциации среди завоевателей. Быстро накапливал материальное богатство и политические привилегии господствующий класс, куда наряду с верхушкой бейлика вошли те представители династий, правивших в анатолийских эмиратах и балканских государствах, которые перешли на службу к османским султанам. У простого люда соответственно росло количество обязанностей перед правителями и государством, а его права все более урезывались. Соответственно менялись устои хозяйственного быта, основы политической, идейной и культурной жизни. Все эти перемены не могли пройти безболезненно. Они стали причиной острого социально-классового конфликта в стране.

Его основу составил протест земледельцев и скотоводов, превращавшихся в феодально-зависимое население — райю. Особенно остро ощущалось недовольство в массе туркмен-кочевников, которая составляла ударную силу на начальном этапе османских завоеваний на Балканах и одновременно являлась средой распространения шиитских — еретических, с точки зрения правителей страны, — религиозных идей. С течением времени эти кочевники стали переходить к оседлости и сочетать скотоводство с земледелием, а военные промыслы с мирной жизнью. Поскольку их роль в военных экспедициях постепенно уменьшалась, султанские власти все более настойчиво стремились ограничить их свободу и низвести до уровня обычного податного населения. Недовольство этих "бездельников и бродяг" (как называли их османские придворные хронисты) несомненно передавалось и другим группам сельских жителей, чье экономическое положение резко ухудшилось в начале XV в. из-за разрушений, произведенных нашествием Тимура и длительной борьбой сыновей Баязида за власть.

Обострение классовых противоречий дополнялось и осложнялось конфликтом в самом господствующем классе. Представители племенной верхушки, располагавшие значительной властью в османских пограничных владениях на Балканам, открыто демонстрировали свои {121} оппозиционные настроения, поскольку их самостоятельность и влияние при султанском дворе быстро уменьшались из-за осуществления курса на создание сильного централизованного государства. Соединение протеста крестьянства с борьбой внутри высших слоев османского общества создало обстановку острого социально-политического кризиса. Отчасти он нашел свое выражение в междоусобной войне за османский престол, но высшей точки достиг в ходе восстания 1415—1416 гг.

Идейным руководителем народного выступления стал выдающийся мыслитель и общественно-политический деятель средневекового мусульманского Востока шейх Бедреддин Симави (1358—1416). Сложный путь идейных споров, нравственного совершенствования и религиозно-философских исканий привел этого ученого-теолога к еретическим идеям пантеизма (отождествления бога с окружающим миром) , к проповеди братства людей вне зависимости от их религиозного вероисповедания, порицанию социального и имущественного неравенства. Сообщения современников о том, что Бедреддин все свое имущество роздал бедным, а сам одел грубый шерстяной плащ — власяницу, бывшую символом добровольной нищеты, позволяют вспомнить замечание Ф.Энгельса об аскетизме, "который мы обнаруживаем во всех средневековых восстаниях, носивших религиозную окраску".

Проповеди шейха и его образ жизни принесли ему большую популярность задолго до восстания. Еще в 1404—1405 гг., когда Бедреддин возвращался из Каира в Эдирне, народ устроил ему восторженный прием. В Конье, Кютахье, Айдыне, Тире, Измире, Бурсе, Эдирне и в окрестных селах он приобрел много приверженцев. Один из претендентов на султанский престол — Муса, зная, что народ почитает Бедреддина за святого человека, назначил его своим кадиаскером (военным судьей). После поражения Мусы шейх был отправлен в ссылку в Изник. В ссылке Бедреддин Симави приходит к выводу о необходимости осуществления идей социального и имущественного равенства наиболее радикальным, революционным путем — через народное восстание. В начале 1415 г., зная о накалившейся обстановке в стране, он решил действовать и направил ряд своих учеников — мюридов в районы Западной Анатолии, где недовольство было особенно сильным. Весной того же года два его ученика — Мустафа Берклюдже и Торлак Кемаль подняли восстание в районах Измира и Манисы.

Социальная программа восставших выражалась лозунгом всеобщего равенства. Мустафа Берклюдже проповедовал среди крестьян идеи общего пользования и владения продуктами труда (съестными припасами, одеждой и пр.), а также землей и рабочим скотом. Ему приписывают изречение: "Я такой же хозяин в твоем доме, как ты в своем, а ты в моем, как в своем, за исключением женской половины". Программа Берклюдже носила явно популистский характер и привела {122} к нему немало сторонников — крестьян, начавших вооруженную борьбу против султана. Проповедуемые учениками Бедреддина идеи равенства религий также имели большой успех, особенно среди немусульманского населения.

Отряды, возглавляемые Берклюдже Мустафой и Торлак Кемалем, насчитывали около 10 тыс. человек, они сумели нанести ряд поражений султанским войскам. Однако вместо того, чтобы расширить район восстания и привлечь на свою сторону новые массы крестьян, руководители выступления остались на месте и придерживались оборонительной тактики. Тем временем султан Мехмед I собрал крупные силы и последовательно разгромил вначале отряды Берклюдже Мустафы, а затем Торлак Кемаля. Оба руководителя и все их сторонники, попавшие в плен, были казнены.

Узнав о начавшемся восстании в районе Измира, шейх Бедреддин бежал из своего заточения к правителю княжества Джандар Исфендияру. Тот помог шейху добраться до Валахии. Оттуда с помощью другого противника Мехмеда, господаря Мирче Старого, Бедреддин переправился через Дунай и обосновался в лесах Дели Ормана. Несколько позже во главе собравшихся вокруг него приверженцев шейх двинулся к городу Стара Загора с тем, чтобы начать наступление на Эдирне. Бедреддин принял имя Махди (мессия), который по догматам шиитского ислама должен явиться на землю, чтобы избавить людей от страданий и притеснений. Политика шейха была несколько отлична от действий его учеников: если последние обращались за поддержкой лишь к простому народу, то Бедреддин искал сторонников и среди представителей правящего класса, обещая им земли и высокие должности. Среди участников его похода было немало лиц, ранее выступавших в поддержку Мусы и потерявших впоследствии свои тимары и звания.

Начиная в июле 1416 г. поход, шейх рассчитывал, что войска султана будут заняты борьбой с восставшими в Малой Азии и осадой Салоник, где обосновался еще один претендент на султанский престол, объявивший себя сыном Баязида Мустафой и известный в османских исторических хрониках как Дюзме (Самозванец) Мустафа. Однако к тому времени восстание в Малой Азии было подавлено, а Дюзме Мустафа бежал из Салоник под опеку византийского императора. Султан смог перебросить верные ему части против сторонников Бедреддина и разбить их в ходе сражения. Сам шейх вернулся в леса Дели Ормана, чтобы начать подготовку к новому выступлению, но был выдан предателями султану и казнен в декабре 1416 г.

Движение, возглавленное шейхом Бедреддином Симави, стало наиболее ярким выражением кризиса в османском обществе. В него были вовлечены значительные массы крестьянства, кочевников, низшие {123} звенья османского воинства, которые страдали как от экономических тягот, так и от перемен, происходивших в государстве. Совпадение конфликта в верхах с открытым недовольством народных низов отражало реальные трудности развития османского общества. Сам же кризис подтолкнул султанское окружение к осуществлению более решительных мер по распространению тимарной системы и укреплению центральной власти.

Османский султанат в первой половине XV в.

Поражение восстания 1415—1416 гг. не означало еще конца кризиса. После смерти Мехмеда I вновь вспыхнули династийные распри, чему в немалой степени способствовали византийцы. Вначале они разрешили Дюзме Мустафе выступить против сына Мехмеда I Мурада II (1421—1444, 1446—1451), объявленного преемником отца. Затем в междоусобную войну вмешался еще один претендент — младший брат Мурада Кючюк Мустафа, поддержанный теми малоазийскими беями, которые еще пытались сохранить свою независимость.

Лишь к середине 20-х годов XV в. с окончательным присоединением к османским владениям княжеств Айдын и Ментеше и гибелью измирского бея Джунейда (по словам византийского автора Дуки — "самого сведущего в искусстве ведения войны турка") ситуация в государстве стала стабилизироваться. Об этом свидетельствует и активизация внешней политики султанского правительства, вновь обратившегося к завоевательным походам на Балканах. В 1430 г. турецкие войска вторично захватили Салоники, что позволило завершить завоевание Македонии. В последующие годы Мурад II предпринял новые экспедиции в Грецию, Албанию и Сербию.

Дальнейшее продвижение турецких завоевателей на северо-запад натолкнулось на упорное сопротивление венгров во главе с талантливым полководцем Яношем Хуньяди. Лишь в 1448 г. в битве на знаменитом Косовом поле турки смогли окончательно разгромить немногочисленное венгерское войско. Это поражение значительно ослабило военную мощь последнего государства в Юго-Восточной Европе, способного сопротивляться османской экспансии.

С возобновлением наступательных операций в Юго-Восточной Европе и вторичным подчинением османской власти бейликов в Западной Анатолии начинается период быстрого распространения тимарной системы. Широкая раздача завоеванных земель в качестве условных пожалований привела к заметному увеличению числа "людей меча" и расширению социальной базы султанской власти.

Одновременно возросла численность янычар и других "государевых рабов", что заставило османскую верхушку радикально изменить порядок комплектования капыкулу. Поскольку прежние источники пополнения не обеспечивали потребности государства, начался {124} систематический набор (раз в 3 или 7 лет) детей и юношей из подчиненного христианского населения Балкан, прежде всего из славян и албанцев, в порядке принудительной разверстки или своеобразного "живого налога" — "девширме". Рекруты подвергались насильственному отуречиванию и исламизации, для чего их обычно направляли в турецкие, преимущественно сельские, семьи в Малой Азии, где они использовались на различных хозяйственных работах. Через несколько лет будущих "государевых рабов" возвращали в янычарские казармы, из них отбирали кандидатов для службы при дворе, в янычарском корпусе или в различных султанских мастерских.

Потребность в пополнении постоянного войска была особенно велика, поскольку османская верхушка видела в нем важнейший инструмент укрепления сильной центральной власти и единства государства. В этот период части, состоявшие на жалованьи у султана, дифференцировались: наряду с янычарской пехотой появились отряды конной гвардии и корпус артиллеристов — топчу. Убедившись еще в конце XIV в. в эффективности нового — огнестрельного оружия, османские правители в первой половине XV в. стали активно оснащать свою армию пушками и мушкетами. Одновременно стал создаваться флот, поскольку под османский контроль перешли обширные районы на побережье Черного, Эгейского и Средиземного морей.

К середине XV в. турецкая армия по своей организации и боевым качествам не уступала европейским ополчениям и наемным войскам, к тому же, как правило, турки имели заметное численное превосходство над армиями других стран. Последнее обстоятельство сыграло важную роль в разгроме еще одного крестового похода, организованного в 1444 г. папским легатом кардиналом Джулиано Чезарини с помощью короля Венгрии и Польско-Литовского государства Владислава III. Инициаторы похода рассчитывали воспользоваться обострившимся конфликтом внутри османской правящей верхушки, в результате которого Мурад II вынужден был летом 1444 г. заявить о своем уходе от государственных дел и передаче трона своему четырнадцатилетнему сыну Мехмеду, будущему знаменитому султану Мехмеду II Фатиху (1451—1481). Когда же известие о наступлении крестоносцев под водительством Я. Хуньяди достигло Эдирне, напуганные придворные уговорили Мурада принять на себя командование османскими войсками. 10 ноября 1444 г. под Варной произошло сражение, в котором армия Мурада II оказалась вдвое большей, чем польско-венгерское войско Хуньяди. Рыцарское ополчение потерпело сокрушительное поражение, погибли и король, и кардинал.

В годы правления Мехмеда I и Мурада II продолжались и усилия по кодификации османского права в виде сводов законодательных положений (канун-наме) по отдельным санджакам. В них обобщались {125} решения по административным, финансовым и уголовным делам, устанавливались принципы налогообложения различных групп податного населения, регулировались вопросы поземельных отношений с учетом практики, сложившейся в данных районах к моменту их включения в Османское государство. С точки зрения мусульманского права подобные кодексы представляли новшество, несколько умалявшее роль шариата. Составлявшие их законоположения базировались в основном на нормах обычного права и регламентах, действовавших до османского завоевания, и потому иногда существенно расходились с шариатскими догмами, которыми обычно руководствовались мусульманские судьи-кадии.

С правлением Мурада II связано еще одно важное нововведение. От времен Орхана самыми влиятельными духовными лицами в османской иерархии были кадиаскеры. Существование института высшего военного судьи означало, что компетенция шариатских судов была ограничена главным образом сферой гражданского права и рассмотрением дел податного населения, тогда как вопросы, касавшиеся представителей господствующего класса (аскери), решались кадиаскерами. В 1424 г. был учрежден пост шейх-уль-ислама как ведущего духовного авторитета (главного муфтия). Первым главным муфтием стал Мехмед Шемседдин Фенари ( 1350—1431), входивший в круг людей, весьма близких к шейху Бедреддину Симави.

Назначая Фенари на пост шейх-уль-ислама, Мурад II явно рассчитывал обеспечить внутреннюю стабильность режима за счет более эффективного взаимодействия с улемами и одновременного контроля над ними. Положение Фенари было двойственным. За свои обязанности издавать фетвы (заключения о допустимости с точки зрения мусульманской религии того или иного действия или мероприятия) он должен был получать ежедневное жалованье в 30 акче, тогда как кадиаскеру полагалось 500 акче. Главный муфтий не был введен в султанский диван; все назначения преподавателей в медресе, муфтиев и кадиев оставались в руках султана, великого везира и кадиаскеров. Тем не менее появление в Османском султанате столь авторитетной фигуры, выступавшей в качестве главного знатока и блюстителя мусульманской веры, способствовало усилению влияния турецких правителей в исламском мире. Они как бы уравнивались с мамлюкскими султанами Египта, державшими под своим попечительством уцелевших наследников аббасидских халифов. Последние по традиции признавались духовными вождями всех мусульман, и покровительство им давало мамлюкским властителям основание претендовать на роль лидеров мусульманского Востока. {126}

Османские завоевания при Мехмеде II Фатихе.

Предпринимавшиеся султанской властью меры по распространению тимарной системы и укреплению централизованного аппарата управления позволили Османскому государству преодолеть острый социально-политический кризис и обрести силы для достижения главной цели "священной" войны — взятия Константинополя.

Упадок и разложение Византийской империи, владения которой к середине XV в. ограничивались Пелопоннесом и столицей с прилегающими к ней районами, облегчили задачу османских завоевателей. Среди господствующего класса Византии шла ожесточенная борьба между сторонниками сближения с итальянскими государствами, вплоть до унии с католической церковью и признания религиозного главенства папы римского, и защитниками греческой самобытности и православной религии. Наиболее сильными были сторонники западной ориентации, к которым принадлежал и последний император Константин Палеолог. Веря обещаниям помощи со стороны Венеции и Генуи, эта группировка соглашалась на политическое и идеологическое подчинение Византии и всего Балканского полуострова итальянским странам.

В течение ряда веков Константинополь являлся крупнейшим торговым и культурным центром. Расположенный на стыке двух материков и на перекрестке сухопутных и морских путей, связывающих Средиземное море с Черным, город получал громадные барыши от таможенных сборов с транзитной торговли. Однако в XV в. торговое значение Константинополя упало — переместились главные торговые пути, международная транзитная торговля перешла в руки итальянских купцов. Постоянная блокада Константинополя турками также крайне отрицательно сказывалась на жизни столицы Византии — тысячи жителей бежали из города. Все же город, где оставалось не более 40 тыс. жителей, являлся первоклассной по тем временам крепостью, хорошо защищенной с суши и моря.

Готовясь к походу, турки провели тщательную подготовку, обратив особое внимание на создание тяжелой осадной артиллерии. Одновременно они снаряжали большой флот, который должен был решить судьбу византийской столицы.

Султан сосредоточил против Константинополя свои отборные войска, общей численностью до 100 тыс. человек. Защитников города было чуть ли не в десять раз меньше. Среди осажденных находилось около тысячи итальянцев, специально прибывших на помощь. Несмотря на явное превосходство сил Мехмеда II, им пришлось осаждать город в течение пятидесяти дней. {127}

Османские завоевания при Мехмеде II Фатихе (1451—1481)

Падение Константинополя было ускорено предательством. При помощи венецианцев и генуэзцев, живших в пригороде столицы — Галате, турки сумели волоком перетащить более 70 судов из Босфора в залив Золотой Рог, отделяющий Константинополь от Галаты. Городские укрепления со стороны залива были ветхими, что и использовали турки. Захватив гавань, они соорудили плавучий мост через верхнюю часть Золотого Рога и получили возможность действовать и с этой стороны, отвлекая силы обороняющихся от направления основного удара.

Ценное описание последних дней Византии дали греческие авторы Сфрандзи, Дука, Критовул, Леонард Хиосский, итальянец Барбаро и др. Выдающимся историческим памятником, рассказывающем об осаде Константинополя, является "историческая повесть” русского автора, назвавшего себя Нестором Искандером. Взятый в плен и долгие {128} годы прослуживший в турецком войске, Нестор Искандер был участником осады византийской столицы. В своем дневнике он день за днем описал маневры турецких войск, их успехи и серьезные неудачи, показал, с каким трудом и напряжением всех сил удалось туркам взять Константинополь.

29 мая 1453 г. столица Византии пала. "И тех, кто умолял о пощаде, — рассказывает очевидец событий Георгий Сфрандзи, — турки подвергали ограблению и брали в плен, а тех, кто сопротивлялся и противостоял им, убивали; в некоторых местах вследствие множества трупов вовсе не было видно земли…". Убит был и император.

Мехмед переименовал город в Стамбул и перенес сюда свою резиденцию. До сих пор не установлено точно количество памятников искусства, погибших при взятии Константинополя, не уцелели и богатейшие городские архивы. Завоеватели увели в неволю большую часть уцелевших жителей города. Это была богатая добыча, которую османские воины имели право продать в рабство или отпустить за выкуп. Что касается генуэзской Галаты, то она сохранилась и после завоевания Константинополя, ее жители получили от Мехмеда II право торговли и личной неприкосновенности.

Весть о падении Константинополя глубоко потрясла всю Европу. Папа Каликст III отправил ряд посольств к различным христианским правителям, призывая их предпринять крестовый поход против "нечестивцев". В письме к германскому императору Фридриху III папа просил его "выйти в поход против турок с очень сильным флотом" и побороть "это чудовище" (Мехмеда II). Такой призыв был послан даже правителю христиан Эфиопии.

Взятие Константинополя значительно увеличило могущество Османского государства и резко ухудшило положение тех балканских народов, которые еще сохраняли свою независимость или некоторую автономию. Вслед за столицей империи были поглощены все остатки византийских владений. Затем наступила очередь Сербии (1459 г.), Мореи (1460 г.) и Боснии (1464 г.). Раньше сербские, византийские, венгерские и другие области, захваченные турками, должны были уплачивать им дань, которую собирали местные правители, причем османские завоеватели не вступали в непосредственные отношения с податным населением. Во второй половине XV в. эти области были включены в состав Османского государства в качестве обыкновенных провинций, а основная масса земельного фонда была распределена между сипахиями.

Более тридцати лет турки не могли установить своего господства в Албании, где упорное сопротивление захватчикам оказывало местное население под руководством выдающегося полководца и организатора Георгия Кастриоти. (В молодости он попал на службу к султану, был {129} обращен в ислам и получил турецкое имя Искендер-бей, поэтому жители Балкан называли его Скандербег.) Лишь к концу 70-х годов, через десять лет после смерти Скандербега (1468 г.), туркам удалось все же захватить главную крепость горцев Крою и подчинить Албанию. Правители Молдавии и Валахии были вынуждены пойти на существенные уступки Мехмеду II, в частности на уплату большой ежегодной дани, чтобы сохранить государственную и территориальную целостность своих стран. Тем самым начался процесс подчинения этих княжеств османской власти.

Окончательно утвердившись на Балканах, Мехмед II приступил к новым завоеваниям в Малой Азии и к вытеснению генуэзцев и венецианцев с Черного моря.

Прежде всего османцы овладели генуэзским портом Амасра, затем Синопом и наконец Трапезундом, являвшимся центром греческой империи Великих Комненов, существовавшей с начала XIII в. Жители Трапезунда в течение 28 дней стойко оборонялись от султанских войск, но затем греческая знать во главе с императором Давидом Комненом предательски сдала город (15 августа 1461 г.).

Правителям Караманского бейлика на протяжении 70 лет удавалось сохранить свою независимость. Однако после падения Трапезундской империи их положение стало крайне тяжелым. На помощь караманскому бею выступил его союзник — шах обширного государства Аккоюнлу Узун Хасан. В 50–60-х годах XV в. это государство включало в себя Армению, Азербайджан, Курдистан, Ирак, а также ряд областей Ирана и Восточной Анатолии. Войско Узун Хасана насчитывало до 50 тыс. всадников. Тем не менее кочевому, плохо вооруженному, хотя и храброму ополчению было трудно сражаться против турецких янычар, обладавших современной артиллерией и имевших хорошую военную подготовку. В 1473 г. Мехмед II разгромил войска Узун Хасана и караманского бея. Таким образом было в основном завершено завоевание Малой Азии: Караман потерял свою независимость, а вскоре после этого владения Узун Хасана в Малой Азии также вошли в состав Османского государства.

Параллельно со сражениями на Балканах и в Малой Азии турки развернули военные действия против Венеции и Генуи, которые пытались отстоять свое господствующее положение в бассейне Черного моря и в восточной части Средиземноморья. После упорной борьбы на суше и на море в 60–70-х годах Венецианская республика все же не смогла удержать островов Архипелага в Эгейском море, сохранив за собой лишь о. Крит и Ионические острова. Турки нанесли ряд поражений Генуе, захватив острова Хиос и Лесбос. Однако наиболее чувствительным ударом для нее было завоевание османскими войсками ее колоний в Крыму (1475 г.), главным из которых был город Кафа (Феодосия). {130} Стремясь окончательно подорвать могущество итальянских республик, Мехмед II даже попытался перенести военные действия на Апеннинский полуостров, где туркам удалось захватить небольшой городок Отранто. Однако со смертью султана эта операция была приостановлена.

К титулам Мехмеда II турки прибавили слово Фатих (Завоеватель). За три десятилетия его правления Османское государство значительно расширило свои границы и превратилось в могущественную империю, наводившую страх на всех своих соседей.

Внутренняя политика Фатиха.

В турецкой истории Мехмед II известен не только как завоеватель, но и как крупный государственный деятель, осуществивший важные преобразования в жизни страны.

Значительные военные успехи турок и установление их полной гегемонии в Малой Азии и на Балканах позволили султану в широких масштабах проводить мероприятия по дальнейшему развитию феодальной системы и расширению сферы султанской власти.

В годы его правления был составлен свод законов османского феодального права. Первый, краткий вариант этого кодекса появился вскоре после взятия Константинополя. Второй, созданный в последние годы жизни Мехмеда II, был более полон, он обобщал положения по административным, финансовым и уголовным делам, устанавливал принципы налогообложения различных групп райи, регулировал вопросы поземельных отношений. Первоначально считалось, что такие канун-наме имеют неофициальный характер, ибо их основное назначение — дать султану систематизированные сведения об институтах управления и принципах их деятельности. Однако очень скоро они стали рассматриваться как обязательные руководства при решении государственных дел и в практике кадийских судов.

Кодекс Мехмеда II представляет значительный интерес как документ, отражающий уровень социально-экономического развития османского общества в середине XV в., особенно важен он для характеристики аграрных отношений в складывающейся Османской империи.

В канун-наме Мехмеда II был окончательно оформлен режим условных пожалований и определен объем прав и привилегий различных категорий держателей. Владельцы хассов и зеаметов (эти пожалования были отнесены к числу "свободных держаний") пользовались судебным и административным иммунитетами и взимали в свою пользу почти все налоги и сборы с крестьян. Тимары же считались "несвободными”, их владельцы не располагали подобными правами и получали лишь часть поступлений от райи.

Разумеется, служебными держаниями не исчерпывалась вся картина поземельных отношений в Османской империи. Кроме них существовали мульки и вакфы. Большая часть мульков появилась в {131} начальный период завоеваний в Юго-Восточной Европе и во время присоединения малоазийских бейликов. Их собственниками были наследники Эвренос-бея, Хаджи Ильбея и других влиятельных феодальных родов на Балканах, а также признавшие османское верховенство представители прежних династий, правивших в малоазийских эмиратах.

Поскольку на мусульманском Востоке частная собственность выступала как ограниченная и не защищенная от произвола представителей центральной власти, многие владельцы мульков пытались использовать институт вакфа, освобожденный от контроля государства, для получения определенных гарантий хозяйственной самостоятельности и инициативы, а также сохранения целостности накопленного состояния. Выражением этой тенденции в Османском государстве стало появление наряду с так называемыми "истинными" вакфами (целиком обращенными, религиозные цели и нужды мусульманской общины) большого числа "неистинных", или "семейных". Последние представляли собой земли и другое имущество, завещанное в пользу своих потомков без права передачи его в другие руки при условии отчисления части дохода в пользу того или иного религиозного учреждения. На практике "неистинные" вакфы выступали как своеобразная (скрытая) форма частной собственности. Сближает их с мульками и то, что в вакф могло быть обращено лишь имущество, которое находилось в частном владении.

Таким образом, ко времени создания кодекса Мехмеда II в османском правящем классе оформились две основные группировки.

Основная часть сипахи представляла собой низшую массовую прослойку господствующего класса, располагавшую незначительной частью феодальной ренты и ограниченными правами в отношении приписанных крестьян. Тимариотам противостояла небольшая по численности, но сильная своим влиянием и богатством группа крупных феодалов. Именно им принадлежала и основная масса частных владений. Сипахи не занимались хозяйственной эксплуатацией земельных угодий и заботились не об улучшении техники земледелия или увеличения урожайности, а лишь о своевременном получении ренты. Всю землю обрабатывали зависимые крестьяне — райяты, которые за пользование ею отдавали определенную часть урожая своим феодалам.

Ряд статей кодекса Мехмеда II определял повинности крестьян в отношении сипахи. Последний имел право на взимание поземельного налога в соответствии с величиной обрабатываемого надела и десятины (ушра), собиравшейся с различных продуктов сельского хозяйства. Крестьяне платили также владельцам земли мельничный сбор, налог со скота, брачный налог, сбор за составление документа о наследственном пользовании землей (many) и всевозможные штрафы. Кроме того, {132} они должны были выполнять различные повинности — участвовали в феодальном ополчении, сооружали и ремонтировали крепости, дороги, мосты и т.п. Положение немусульман — греков, армян, болгар, сербов и других — было еще более тяжелым, поскольку с них взимали дополнительную подушную подать (джизью), которая формально представляла собой плату за освобождение от военной службы.

Феодальная рента выступала в денежной, продуктовой и отработочной формах. Преобладание издольной системы определило и господство продуктовой ренты. Барщина не имела значительного распространения. Кодекс Мехмеда II Фатиха ограничивал ее семью днями в году, при этом предусматривалась возможность откупа.

Преобладание издольщины и продуктовой ренты оказало существенное влияние и на формы внеэкономического принуждения крестьянина. В канун-наме Мехмеда II содержались определенные положения, которые устанавливали личную зависимость сельских жителей от сипахи, но в целом османский райят пользовался относительной личной свободой. Это обстоятельство тесно связано со значительными правами, которыми райяты располагали в отношении своих земельных участков. Крестьянин мог потерять свой участок лишь в том случае, если он его не обрабатывает. Земли крестьян переходили по наследству от отца к сыну. Интересно отметить, что в своды законов Мехмеда II не было включено положение о принудительном возвращении беглых крестьян на землю.

Исходя из определенных государственных потребностей, османские правители в течение XV в. были вынуждены допускать и известное расширение частного землевладения. Так, в Румелии (т.е. в европейских владениях султана) распространение мульков и вакфов объяснялось необходимостью быстрейшего хозяйственного подъема завоеванных территорий и потребностями турецкой колонизации Балканского полуострова. Способствуя в некоторой степени увеличению фонда частных владений, османское правительство вступало в конфликт с принципами централизма, которые оно само насаждало с помощью сипахийской системы. Кроме того, распространение мульков и вакфов лишало государство значительных доходов.

Опасность усиления сепаратистских тенденций среди феодалов и потребность в постоянном увеличении доходов для содержания армии вынудили Мехмеда II предпринять ряд мер, направленных против собственников мульков и на секуляризацию вакуфного имущества. Кульминационным моментом борьбы явились указы султана об упразднении части мульков и вакфов с целью расширения фонда казенных земель, предназначенных для раздачи в качестве служебных держаний. Эти действия не преследовали цели уничтожения вакфов и мульков как определенных институтов османской аграрной системы, но {133} были направлены против "ненастоящих" вакфов и тех частных владений, которые образовались незаконным образом на государственной земле.

При всей своей ограниченности указы Мехмеда II затронули довольно значительный круг людей. Прежде всего был нанесен удар по остаткам малоазийской знати, поскольку была подорвана материальная база их былого могущества. Вместе с тем султан попытался ослабить формирующуюся внутри самой империи феодальную верхушку, которую уже не удовлетворяли ограниченные условия служебного землевладения.

Подобную реформу правительство Мехмеда II могло провести, лишь опираясь на прослойку низших сипахи. Несмотря на отчаянное сопротивление владельцев мульков и управляющих вакфами, султану удалось осуществить свои замыслы. Этот факт свидетельствует о силе сипахийства и одновременно подтверждает устойчивость курса на превращение условных пожалований в основной компонент османской аграрной системы.

Меры, предпринятые султанскими властями, окончательно подорвали мятежный дух бывших правителей анатолийских бейликов, но не смогли остановить процесс усиления османской феодальной верхушки. В правление султана Баязида II (1481—1512) ее представители добились восстановления многих существовавших до реформ мульков и вакфов. Однако курс на преимущественное развитие условного землевладения сохранился. В начале XVI в. удельный вес частных владений и вакфов составлял всего 10-12% общего земельного фонда.

Начало русско-турецких дипломатических отношений.

Вторая половина XV в. была временем расширения дипломатических контактов европейских стран с султанским правительством ("Высокой Портой", или просто "Портой" в русских источниках). Активизировалась и деятельность официальных османских представителей, посещавших страны Западной и Восточной Европы. Одним из результатов перемен в международных отношениях явилось установление прямых межгосударственных контактов между Стамбулом и Москвой. Своеобразным толчком к ним стало взятие Кафы в 1475 г. и пленение русских купцов, находившихся в городе. С этого момента развитие русско-турецких отношений могло пойти либо по пути усиливающейся конфронтации христианского и мусульманского государств, либо по пути установления официальных связей, что безусловно помогло бы решению конфликтных ситуаций в их взаимоотношениях. Обе стороны склонялись ко второму пути, но ни та, ни другая не спешили сделать первый шаг.

Первой решилась Порта. К такому действию подталкивал ее ряд обстоятельств. В 1481 г. внезапно и, как полагают историки, не без посторонней помощи, умер Мехмед Фатих. На престол был возведен {134} его старший сын Баязид II, бывший во многих отношениях полной противоположностью своему отцу. Те придворные круги, которые помогали Баязиду занять отцовское место, ждали от него вполне определенных действий, а именно — полного отказа от реформаторского курса Фатиха. Эти шаги нового султана вызвали серьезную оппозицию в стране, особенно со стороны сипахи — слоя османского феодального класса, связанного с системой служебного землевладения. На поддержку недовольных пытался опереться другой сын Фатиха, его любимец Джем, бросивший открытый вызов Баязиду. Добиться престола, или по крайней мере дележа власти, младшему брату не удалось, но на протяжении многих лет его пытались использовать те, кто опасался и противодействовал дальнейшему усилению власти Османидов, — последние представители Караманидов, мамлюкский султан Египта, крестоносцы с острова Родос, папа Римский, некоторые западноевропейские правители. Лишь смерть Джема в 1495 г. позволила Баязиду избавиться от соперничества брата.

Порта опасалась, что и в без того сложной обстановке захват ее войсками летом 1484 г. Килии и Аккермана (Белгорода) вызовет ответные действия молдавского господаря Штефана III, которого могли поддержать Польско-Литовское и Московское государства. Штефан действительно направил Ивану III грамоту, в которой призывал его к совместным действиям против турок: "Зануже ваша милость знает нас лепшее, колко господарьства было: Грецкое, и не одно, и Сербьское, и Болгарской, и Арбанайское [Албанское], и Босна — то уж Бог покорил под поганьство наших грехов деля; а теперь турци преступили Чрьмное море, занже взял Кафу…". Грамота должна была быть передана с возвращавшимся в Москву из Европы посольством Ф. Курицына. Но в 1485 г. оно было задержано в Белгороде на довольно длительный срок. В ходе бесед Ф. Курицына с османскими пашами в Белгороде и Стамбуле русскому дипломату было дано знать, что султан хочет дружбы с московским князем.

Инициатива Порты была встречена в Москве с явным интересом. В условиях нараставшей напряженности в русско-литовских отношениях Ивану III было важно, чтобы "салтан турской" оказался "недругом” великому князю литовскому. Ободренная знаками внимания, Порта вскоре сделала следующий шаг, заявив о готовности обменяться послами. Об этом в марте 1488 г. сообщил крымский хан Менгли-Гирей. В ответ на настойчивые просьбы русских представителей в Крыму дать более подробные сведения о том, "каковы дружбы" ищет султан, хан, со ссылкой на известия, привезенные его гонцом из Стамбула, писал: "…Турецкое слово таково: коли князь велики тебе Мен[гли] Гирею друг да брат, и яз потомуж хочю с ним быти в дружбе и в братстве. А прикажу еще о том к брату своему великому князю своими послами, {135} чтоб к турскому послал и о том зауморщины бы его людем не было…" Направленная султану грамота от 31 августа 1492 г. считается первым письменным документом начинавшихся межгосударственных отношений. Она посвящена в основном вопросам торговли между Московским государством и Османской империей и имеет весьма примечательное начало, где Иван III, отметив, что "меж нас с тобою наши люди не ежживали нашего здоровья видети", добавляет: "только наши гости из наших земель в твои земли ездят, нашим и вашим людям много корысти бывало".

Реакция Порты на послание Ивана III определилась к началу 1494 г., летом того же года султанский ответ был передан через крымского хана в Москву. Суть его Менгли-Гирей изложил так: "Посол мой болшой пойдет и яз тогда ответ пошлю". Одновременно Баязид II назначил в качестве наместника в Кафу одного из своих сыновей — Мехмеда. Посольство в конечном итоге было решено послать от его имени. Однако по указанию великого князя литовского, явно встревоженного перспективой сближения Москвы и Стамбула, киевский наместник не пропустил ни посла, ни сопровождавших его турецких купцов под весьма неуклюжим предлогом: "чтобы они наших земель государственных не пересматривали". Посол шахзаде был вынужден вернуться в Кафу, но о поручениях, данных ему, московское правительство получило довольно полное представление.

Готовность Порты решать столь важные вопросы была должным образом оценена Иваном III, и он решил не медлить с направлением своего посольства. Во главе его был поставлен представитель видного боярского рода стольник Михаил Андреевич Плещеев. Маршрут поездки предполагал посещение по дороге в Стамбул Кафы и встречу с шахзаде Мехмедом. В Стамбуле посол был принят Баязидом, который вручил ему ответные грамоты на имя Ивана III, но своего посла в Москву султан тогда не отправил.

Более чем сдержанная реакция султанского двора в значительной мере была ответом на поведение самого Плещеева, которое было расценено как надменное. В Стамбуле Плещеев отказался от султанского подарка — халата и не принял денежного содержания, установленного ему Портой. Иван III решил направить в 1499 г. второе посольство в Стамбул. Наказы, данные послу А.Я. Голохвастову, отражают неудовлетворенность Ивана III итогами миссии Плещеева.

А.Я. Голохвастов был более удачлив исполнении данных ему поручений. Хотя ему тоже пришлось терпеть "нечесть" от османских таможенников, общий итог поездки (март 1499 — февраль 1500 г.) был положительным. В летописной заметке особо отмечалось, что "салтан же, почтив его зело, отпустил к великому князю". Помимо ответной султанской грамоты, составленной в довольно общих выражениях, Голохвастов {136} получил согласие на продолжение официальных контактов через Кафу.

Важнейшим достижением второго посольства можно считать то, что русско-турецкие связи обрели взаимный характер. Осенью 1499 г., когда Голохвастов еще находился в Стамбуле, шахзаде Мехмед направил свое посольство в Москву. Оно находилось здесь до марта 1500 г., когда отправилось в обратный путь с русским послом А.С. Кутузовым-Лапенком. Картина дипломатической активности того времени будет неполной, если не упомянуть о посольстве, направленном к Ивану III другим сыном Баязида Ахмедом, а также о послах самого Баязида — Камал-беке и Давиде, появившихся в Кафе летом 1500 г. Болезнь Камала, а затем резкое осложнение конфликта Менгли-Гирея с правителями Большой Орды не позволили послам продолжить свой путь в Москву.

Итак, начавшийся посольский обмен между Московским государством и Османской империей завершил первый период русско-турецких отношений, период весьма долгого взаимного узнавания. Его длительность вполне объяснима. Два государства, появившиеся на политической карте в XIV в., были разделены обширными пространствами, другими государственными образованиями, разной религией. Вместе с тем они унаследовали от предшествующего времени и определенные связи, прежде всего торговые, благодаря которым стали возможны затем и иные, более или менее регулярные формы общения. Инициатива первоначально исходила от русской стороны, что вполне понятно, учитывая давние отношения Руси с Византией и славянскими народами Юго-Восточной Европы, а также определенные навыки общения русских княжеств с мусульманской периферией Восточной Европы.

Со второй половины XV в. быстрое усиление могущества Москвы заставило Порту серьезно изучать положение в Восточной Европе и роль Русского государства в ней. Вплоть до 80-х годов в Москве и Стамбуле предпочитали неофициальные и опосредственные контакты, оставлявшие больше возможности для маневра. Однако к концу XV в. стало ясно, что отсутствие прямых политических связей сулит в перспективе больше убытков, нежели выгод. Радикальные изменения в европейской политической системе и дальнейшее развитие русско-турецких отношений сделали необходимым и установление постоянных межгосударственных контактов. {137}

Превращение Османской империи в мировую державу.

В первой половине XVI в. османские правители добились значительного расширения границ своей державы за счет новых территорий, завоеванных в Европе, Азии и Африке. Однако эти успехи дались им нелегко, они потребовали напряжения всех сил империи.

В самом начале XVI в. Османидам пришлось столкнуться с новым соперником на восточных границах. Им стало только что образовавшееся государство Сефевидов в Иране. Его основатель — шах Исмаил (1501—1524) первоначально опирался на военную поддержку тюркских племен, расселившихся преимущественно в Закавказье и в восточных районах Анатолии и находившихся под сильным влиянием таких крайних шиитских сект, как али́-иляхи́ (в переводе с персидского "обожествляющие Али") . Они получили в народе название "кызылбашей", т.е. "красноголовых" за свои головные уборы с 12 красными полосками (свидетельство почитания 12 шиитских имамов). Для упрочения своих позиций Исмаил провозгласил шиизм государственным вероисповеданием во всей стране. Эта мера оправдалась, ибо к 1510 г. шах подчинил себе почти все земли, входившие ранее в состав государства Аккоюнлу.

Укрепление власти Сефевидов в Иране не только ограничивало османскую экспансию на Среднем Востоке, но и представляло серьезную угрозу для внутреннего спокойствия Османской империи, где многие туркменские племена признали Исмаила своим истинным правителем. С начала XVI в. в Анатолии усиливается волна народных выступлений, принимающих форму религиозных движений. В них ощущается влияние "еретических" идей кызылбашей. Их предводители часто обращались к лозунгам социального и имущественного равенства, широко пропагандировали тезис о грядущем явлении "скрытого имама" — Махди. Нередко они выдавали себя за Махди, чтобы завоевать доверие народа. Стремясь ослабить своего грозного соседа, шах Исмаил активно поддерживал восстания в Анатолии, направляя туда своих многочисленных "халифе" (эмиссаров).

Чтобы ослабить влияние пропаганды в пользу Исмаила, османские власти уже в 1502 г. провели многочисленные аресты сторонников иранского шаха, часть кызылбашских племен переселили в Морею (Южная Греция), а другим запретили пересекать границу с Ираном. Но эти репрессии не имели заметного успеха.

Одно из наиболее крупных восстаний кызылбашей произошло в 1511—1512 гг. Во главе его стоял Карабыйиклы Хасан-халифе, выходец из туркменского племени текелю, называвший себя Шахкулу ("раб {138} шаха", т.е. Исмаила), но более известный у местных властей как Шайтанкулу ("раб дьявола"). Первоначально, в апреле 1511 г. у Шахкулу было около 10 тыс. сторонников. Основными лозунгами восставших были освобождение от обременительных налогов и прекращение произвола султанских властей. Отряды Шахкулу взяли город Анталья и осадили провинциальный центр — Кютахью. Отдельные группы восставших доходили до Бурсы и побережья Мраморного моря. С большим трудом султанским войскам удалось оттеснить Шахкулу к Сивасу, где и произошло решающее сражение. Силы восставших уступали в боеспособности правительственным войскам. Шахкулу пал на поле боя. Повстанцы были разбиты, остатки разгромленных отрядов отступили на территорию Ирана.

Сын Баязида II Селим I (1512—1520), сместивший с престола с помощью янычар своего отца, начал правление с массовых репрессий против шиитов. Они вызвали ответные гонения против суннитов во владениях Сефевидов и привели к резкому обострению отношений между двумя державами. Вскоре соперничество Стамбула и Тебриза вылилось в длительную войну.

В 1514 г. в битве на Чалдыранской равнине близ г. Маку султанские войска, используя свое превосходство в артиллерии и других видах огнестрельного оружия, нанесли сокрушительное поражение иранцам. Затем они овладели столицей Сефевидов Тебризом, крупным торговым и ремесленным центром, но не смогли закрепиться в Иране и отошли в Анатолию. Оставляя Тебриз, они увели с собой около тысячи семей лучших местных ремесленников, которые были переселены в Стамбул. Согласно перемирию 1515 г., к Турции были присоединены некоторые районы Восточной Анатолии с г. Эрзурумом и северная часть Ирака Арабского с г. Мосулом.

После поражения Сефевидов у османских правителей остался лишь один соперник на мусульманском Востоке — империя мамлюкских султанов, включавшая Египет, Сирию, Палестину, ряд территорий в Северной Африке, а также вассальные государства в Киликии, на Верхнем Евфрате и в Аравии. Ее глава — султан Кансух аль-Гури, претендовавший на роль лидера мусульманского мира, активно поддерживал антиосманскую деятельность шаха Исмаила.

Летом 1516 г. армия Селима I вторглась в Северную Сирию. Уже первые столкновения показали военно-техническую и тактическую отсталость войска мамлюков, которые были полностью разбиты турками в сражении у Мардж Дабика под Халебом. За поражением у Халеба последовал быстрый крах мамлюкского режима в Сирии и Палестине. Города, находившиеся на пути движения османской армии, не оказали ей никакого сопротивления. При подходе войск султана к столице {139} Сирии Дамаску в нем вспыхнуло восстание местного населения против мамлюкских властей.

В Египте мамлюки оказывали туркам довольно упорное, но безуспешное сопротивление. В начале 1517 г. армия Селима I вступила в Каир. Мамлюкское войско отступило в Верхний Египет. Через некоторое время мамлюки были окончательно разгромлены. Их предводитель Туман-бей, выданный Селиму, был повешен в Каире.

После завоевания Египта власть османского султана распространилась и на Хиджаз (Западную Аравию). В Каире Селим I получил ключи от храма Каабы в Мекке, считавшегося главным мусульманским святилищем. Возвращаясь из Египта, султан увез в Стамбул последнего аббасидского халифа ал-Мутаваккиля, жившего при дворе мамлюкских правителей, и основные атрибуты его власти — плащ пророка, знамя и другие священные реликвии.

Впоследствии сложилась легенда о передаче ал-Мутаваккилем титула и прерогатив халифа всех мусульман турецкому султану. На самом деле Селим I лишь включил в свою титулатуру почетное звание "служитель обоих священных городов", т.е. Мекки и Медины. Этот титул, а также обладание священными реликвиями значительно усилили претензии османских султанов на политическое верховенство в мусульманском мире.

С установлением османского господства в Сирии и Египте не произошло существенных изменений в земельных отношениях и в общественном строе этих стран. Арабские феодалы, поддерживавшие мамлюков во время войны с турками, были лишены своих владений. Зато те, кто выступили против мамлюков на стороне Селима I, значительно усилились, расширив свои владения за счет земель, отобранных у приверженцев мамлюков. Тимарная система не получила здесь широкого распространения. Лишь в Халебском округе конфискованные земли раздавались в качестве тимаров и зеаметов. Этот округ был превращен в военный плацдарм с готовой вооруженной силой для подавления восстаний сирийского населения против османских властей.

После победы над мамлюками Селим I, получивший прозвище "Явуз" (Грозный), задумал еще один поход против Исмаила, чтобы окончательно разделаться с шахом. Однако известие о новом восстании в Анатолии вынудило его изменить свои планы.

Выступление началось в районе Токата и Амасьи в 1519 г. Во главе движения встал шейх Джеляли. Объявив себя Махди, он собрал около 20 тыс. сторонников и во главе их двинулся на Токат. После напряженной борьбы отряды шейха были разбиты султанскими войсками, Джеляли попал в плен и был обезглавлен. Хотя это восстание, как и другие, потерпело неудачу, оно настолько напугало османские {140} власти, что имя Джеляли стало для них нарицательным: в официальных отчетах народные повстанцы стали называться "джеляли".

В годы правления Сулеймана I Великолепного (как называли его европейцы) (1520—1566) Османская империя достигла апогея своей военной мощи и славы. Вслед за завоеванием Египта турецкий флот захватил Родос (1522 г.), что позволило османским властям утвердить свое господство в восточном Средиземноморье. Развернув борьбу против крестовых походов испанцев и португальцев в Северной Африке и используя активность магрибинских корсаров во главе с братьями Барбаросса, османские султаны сумели распространите свою власть на все африканское побережье Средиземного моря вплоть до Марокко. В 1565 г. войска Сулеймана даже попытались захватить о. Мальту, однако эта экспедиция потерпела неудачу.

В Европе Сулейман вступил в ожесточенную борьбу с империей Габсбургов. Взятие Белграда и разгром венгерско-чешского войска под Мохачем (1526 г.) открыли туркам путь к завоеванию Венгрии. В 1529 г. османские войска были уже под стенами Вены и попытались овладеть австрийской столицей. Однако взять Вену им так и не удалось. По договору 1547 г. Венгрия оказалась разделенной между Габсбургской и Османской империями, в вассальную зависимость от султана попала Трансильвания, внутренняя автономия ранее подчиненных Молдавии и Валахии была значительно урезана.

На юге османские войска захватили все побережье Красного моря и достигли Йемена. В 1537 г. турки, снарядив большой флот, попытались изгнать из Индийского океана португальцев, наносивших большой ущерб торговле через Красное море; впрочем, этот план не имел успеха.

На востоке султан после ряда военных экспедиций, начавшихся с завоевания Багдада в 1534 г., вынудил иранского шаха Тахмаспа в 1555 г. согласиться на подписание мирного договора, по которому вся Западная Армения (бассейн озера Ван), Западная Грузия и Ирак с Багдадом отошли к Турции.

В течение 46 лет своего правления Сулейман (который получил прозвище "Кануни" — "Законодатель") принимал участие в 13 военных кампаниях, из них 10 были проведены в Европе. Осада Вены, экспедиция к берегам Индии, попытка захвата Мальты — все эти события свидетельствовали о грандиозных планах новых завоеваний, посредством которых султан хотел превратить свою державу в мировую империю. Население Османского государства, как полагают историки, достигло 25-30 млн. человек. В это время владения турецких султанов простирались на 7 тыс. км с востока на запад и на 5 тыс. км с севера на юг, занимая территорию примерно в 8 млн. кв. км. {141}

Особенности экономической жизни.

Подавляющее большинство (от 80% до 90%) подданных империи было связано с земледелием и скотоводством. Первоначально сельское население было весьма неоднородным по своему статусу и объему повинностей. Однако на протяжении XVI в. эти отличия постепенно стирались и различные категории райи все более превращались в единую, феодально-зависимую и эксплуатируемую массу. Этот процесс вызывал сопротивление сельского населения, особенно тех его групп, чье социальное и имущественное положение стало ухудшаться. Так, в 1526—1529 гг. произошел ряд восстаний, в которых наряду с крестьянами участвовали туркменские и курдские племена. Наиболее мощное выступление произошло в районе Малатьи. Во главе недовольных встал новый "спаситель" — дервиш Календер. Восставшие, общая численность которых доходила до 30 тысяч, требовали отмены тяжелых налогов, наделения неимущих сельских жителей пахотной землей и пастбищами. Среди тех, кто примкнул к Календеру, было немало сипахи, чьи права были ущемлены в результате проведенной перерегистрации тимаров. Лишь после того, как удалось отколоть от восставших знать кочевых племен и сипахи, которым правительство обещало вернуть их держания, султанским войскам удалось справиться с отрядами Календера.

По законодательным актам и периодически проводившимся в XVI в. описям податного населения можно получить представление о состоянии земледелия и уровне жизни крестьян. Во внутренних районах, особенно на равнинах Центральной Анатолии, деревенские жители явно отдавали предпочтение посевам зерновых, причем пшеница и ячмень выступали в качестве едва ли не единственных культур. На морском побережье, вдоль больших рек и вблизи крупных городов хозяйства имели менее монокультурный и натуральный характер. Здесь крестьяне отводили большие площади под масличные, технические, садово-огородные культуры и виноград. Вместе с тем в силу неразвитости транспортных возможностей обширные сады и виноградники были отличительной чертой городов, а не деревень. Однако в целом уровень развития производительных сил в сельском хозяйстве оставался низким.

В полеводстве, по предположениям ученых, преобладало двухполье. Сельскохозяйственная техника была примитивной, наибольшее распространение имели деревянная соха, серп и т.п. Волы являлись главным видом рабочего скота.

Крестьянское хозяйство имело натуральный характер. Большинство сельского населения удовлетворяло свои основные потребности в одежде, домашней утвари, питании не через рынок, а продуктами собственного производства. Деревенские жители выходили на рынок со {142} своей продукцией, лишь когда им были необходимы деньги для уплаты налогов или покупки инвентаря.

Турецкие завоевания сопровождались огромным разрушением производительных сил в завоеванных странах. В конце XV — начале XVI в. по мере перенесения военных действий в более отдаленные районы и стабилизации внутреннего положения в стране хозяйственная жизнь в азиатских и европейских провинциях стала налаживаться, бежавшие в леса и горы тысячи крестьянских семей вернулись к мирному труду, увеличилась площадь обрабатываемых земель, возросло поголовье скота.

Данные описей податного населения показали заметное увеличение численности райятов на протяжении XVI в. Этот процесс имел важные экономические и социальные последствия. Распашка пригодной к обработке земли в ряде районов достигла своих физических пределов. Тем не менее расширение пахотных полей шло медленнее, чем росло население. В результате произошло уменьшение райятских наделов и повышение удельного веса среди деревенского населения холостых крестьянских юношей, лишенных возможности получить надел земли и завести семью. Хотя увеличение численности райи привело к расширению площади запашки и соответственному росту сборов зерновых, но в конечном итоге низкий уровень обработки почв и ограниченность ресурсов свободных земель определили возраставшую напряженность продовольственного баланса. Реакция крестьян на возникшие трудности была различной. Часть из них переходила от более высококачественных, но менее урожайных культур (пшеница) к менее качественным, но более урожайным (ячмень, просо, бобовые). Другая часть крестьян пыталась найти выход из сложившегося положения за счет переселения в города.

За 50 лет численность населения 14 крупнейших городов Османской империи (без Стамбула) почти удвоилась. Одна из главных причин быстрого роста городского общества заключалась в политике султанских властей, направленной на создание благоприятных условий для развития городов, поддержания стабильности и устойчивости жизни горожан. Рассматривая города как опорные пункты центральной власти и распространения исламской религии и культуры, османские правители уделяли много внимания вопросам снабжения городского населения продовольствием и сельскохозяйственным сырьем, а также предоставляли крупным городам некоторые налоговые льготы. Норма эксплуатации городского населения была несколько ниже, чем крестьян. Сосредоточив в своих руках значительные богатства, полученные в качестве военной добычи, а также за счет эксплуатации зависимого крестьянства, османские феодалы располагали большими возможностями для широкого городского строительства, для покупки предметов {143} роскоши, оплаты труда ремесленников, строительных рабочих, художников и т.д. Поэтому в городах особенно быстро росло число тех ремесленников, чьи изделия пользовались спросом придворной аристократии и крупных землевладельцев.

Данные налоговых реестров XVI в. показывают, что среди городских жителей преобладали ремесленники и мелкие торговцы. Большинство из них было связано с удовлетворением нужд самого городского населения и потребностей государства, особенно армии. Большое развитие в турецких городах получили текстильное производство, в особенности выработка хлопчатобумажных и шелковых тканей, кожевенное дело, обработка металлов, в первую очередь меди, производство различного оружия и военной амуниции. В то же время численность представителей тех профессий, чья продукция шла на продажу в другие города или вывозилась в соседние страны, была относительно невелика.

В ремесле того времени господствовал мелкий товаропроизводитель, не пользовавшийся наемной рабочей силой. Ремесленное производство было основано на ручном труде. Рост производительности достигался дальнейшим разделением труда. В процессе производства круг предметов, относившихся к специальности мастера, все более сужался, узкая специализация позволила довести мастерство ремесленников до совершенства. Большой популярностью в Османской империи и Европе пользовались бархат из Бурсы, ковры, вытканные в Ушаке и Конье, ткани из козьей шерсти, привозимые из Анкары. Болгарский город Самоково был известен как центр железоделательной промышленности, изделиями из меди прославились Диярбакыр, Эрзурум, Кастамону, крупнейшими центрами керамического производства были города Кютахья и Изник.

В XVI в. ремесленники османских городов уже объединились в эснафы (цеховые организации). Цехи средневековья были порождены глубокой натуральностью хозяйства, ограниченностью рынка, стабильностью способа производства.

В цехах существовала внутренняя иерархия и система контроля над производством и сбытом. Эснафы закрепляли и консервировали определенный способ производства, устанавливая соответствующие методы работы и предъявляя строгие претензии в отношении количества и качества изготовляемых изделий. Столь же строго регламентировался сбыт. Каждый цех имел определенный район, где он мог продавать свою продукцию. Никто не имел права превышать цены, установленные на товары. В условиях существования сильной государственной власти эснафы не играли большой роли в управлении городов, хотя цеховые старейшины входили в состав "именитых граждан" города. Даже в административных и финансовых вопросах автономия цеха была ограничена правительством.

По мере роста городов и расширения ремесленного производства развивалась и торговля. Сколь ни ограниченной была потребность крестьян в продуктах ремесла, все же они вынуждены были покупать в {144} городе соль, ткани, некоторые орудия производства и предметы домашнего обихода. Соответственно на рынок поступали продукты земледелия и животноводства. Основная часть торговых операций совершалась на базарах, происходивших в городах и крупных селах в определенные дни недели, чаще всего по пятницам. В ряде районов Османской империи, прежде всего на Балканах, все большую роль начинает играть ярмарочная торговля; объем закупок, совершавшихся на ярмарках, заметно возрос в XVI в. Развитие межгородских и региональных связей серьезно сдерживалось ограниченными возможностями караванной транспортировки товаров.

Торговля производилась оптом и в розницу. В городах существовали группы оптовых торговцев, располагавших довольно большими капиталами. Наиболее богатые среди них были связаны с закупками продовольственных товаров. Многие купцы были связаны с внешней торговлей — ввозили ткани, металлы и предметы роскоши из европейских стран, Ирана, Индии.

Власти были заинтересованы в развитии внутренней торговли, являвшейся одним из наиболее важных источников доходов казны. Султанское правительство принимало меры к восстановлению и охране дорог и мостов, вдоль важнейших караванных путей было построено много караван-сараев. Однако в существовавших в то время условиях торговля не могла свободно развиваться. Многочисленные внутренние пошлины, неразвитость транспортных средств, трудность морских сообщений — все это тормозило ее развитие. Особенно пагубное влияние оказывала полная незащищенность личности и имущества купцов от притязаний местных властей. Произвол пашей и султанских чиновников вынуждал торговцев скрывать свои богатства и ограничивать масштабы коммерческих операций. Многие из них предпочитали копить деньги или вкладывали их в недвижимое имущество — землю, дома, лавки, склады.

Среди торговцев преобладали армяне, греки, евреи, арабы, сербы, болгары. Сами турки мало занимались торговлей. Это объяснялось не только презрительным отношением сипахи к профессии купца, но и тем, что турецкая народность отставала в своем социально-экономическом развитии от многих народов, оказавшихся под их властью.

В XVI в. Османская империя вела довольно оживленную внешнюю торговлю как со странами Востока, так и Европы. Особенно прибыльна была транзитная торговля восточными пряностями, шелком и другими предметами роскоши, которая велась через порты Египта и Сирии при посредстве венецианских и дубровницких купцов. Торговая республика Дубровник (Рагуза) в XV в. признала протекторат Порты и обязалась выплачивать турецкому султану определенную дань, взамен чего получила большие привилегии на торговлю в Османской империи. Торговые операции дубровницких купцов охватывали главным образом балканские земли, отсюда они вывозили различные продукты сельского хозяйства, в частности шерсть, кожи, воск. {145}

Социальная структура османского общества.

Противоречия экономического развития османского общества были тесно связаны с дальнейшим усложнением его социальной структуры и политической организации. Уже авторы XV в., излагая свои представления об управлении государством, писали, что население страны состоит из двух основных групп — аскери (военных) и райи. К числу первых они относили всех, кто представлял власть султана, а именно придворных, гражданских чиновников, сипахи и улемов. Вторую группу составляли обычные подданные, как мусульмане, так и немусульмане. Формальным отличительным признаком "аскери" было наличие султанского диплома или указа, на основании которого данное лицо могло быть включено в состав господствующего класса. Фактически же их положение в обществе определялось тем, что они не участвовали в материальном производстве, были освобождены от уплаты налогов и жили за счет эксплуатации непосредственных производителей и налогоплательщиков.

Главная забота государства, по мнению османских политических деятелей XV—XVI вв., состояла в том, чтобы не допускать райятов в ряды правящего класса, не позволять им пользоваться привилегиями "аскери". Так, один из великих везиров при Сулеймане Кануни Лютфи-паша в одном из своих сочинений писал: "Тем, кто занимает какой-либо пост, неуместно быть торговцем риса или мелким лавочником. Это дело неимущих". Он решительно требовал лишать райю возможности проникать в ряды военных: "Выходец из райи, не являющийся по деду и отцу сыном сипахи, не может претендовать на то, чтобы стать сипахи. Если бы открылась такая возможность, то каждый ушел бы из райятов и захотел бы стать сипахи". Лишь те из райи, кому удалось стать профессиональными военными или, пройдя полный курс религиозного обучения, вступить в ряды улемов, могли добиться султанского диплома и таким образом войти в состав класса феодалов.

Обширные завоевания второй половины XV — первой половины XVI вв. превратили османское общество в сложный конгломерат народов, неоднородных по уровню социально-экономического развития и разных по этно-религиозной принадлежности. Огромные размеры территории и явное преобладание местного населения над завоевателями создавали благоприятные условия для активного сопротивления гнету османских феодалов. Учитывая это обстоятельство, султанский двор не стремился к унификации положения своих подданных, но предпочитал всемерно подчеркивать различия между ними. Обособляя и противопоставляя отдельные группы райи за счет предоставления им особого налогового и правового статуса, османские власти стремились свести до минимума возможности противодействия своей политике.

Внутри двух основных групп османского общества возникло строго регулируемое разделение на ряд категорий, различающихся по основным занятиям, образу жизни, религиозной принадлежности и даже форме и цвету одежды. Так, податное население делилось на мусульман и немусульман, горожан и сельских жителей, оседлых и {146} кочевников. Существование в границах империи огромной массы немусульман с их негативным отношением к турецко-мусульманским завоевателям обусловило появление во второй половине XV в. религиозных общин — греко-православной, армяно-григорианской и иудейской. Каждая из них располагала некоторой автономией, необходимой для обеспечения религиозно-культурных запросов своих членов, сбора налогов, оказания взаимопомощи и поддержания порядка внутри подобного коллектива. Поскольку наряду с созданием системы религиозных общин правители империи сохраняли общинное самоуправление в деревне и стремились к возможно более полному включению торгово-ремесленного населения городов в эснафы, можно считать, что османская политическая организация строилась на сочетании методов централизованного и децентрализованного управления.

"Военный" класс также состоял из множества отдельных групп и прослоек. В наиболее общей форме он делился на "людей меча” и "людей пера". Основной функцией первых была военная служба, вторых — служба в государственном аппарате. Однако профессиональные различия играли второстепенную роль в силу недостаточной дифференцированности отдельных звеньев государственного управления. Более важны были показатели происхождения и политического влияния. "Люди меча" являлись, как правило, мусульманами по происхождению и наследовали свои права и обязанности от родителей. Хотя они играли важнейшую роль в обеспечении порядка и спокойствия на местах, возможности их проникновения в ряды столичной правящей верхушки были сведены до минимума.

Среди "людей пера" наиболее велико было значение "государевых рабов". Выдвигая безродных, обращенных в ислам людей на самые высокие государственные должности, османские султаны рассчитывали более уверенно держать в повиновении весь аппарат власти. Чтобы в их среде не могла сложиться придворная аристократия, которая была бы серьезной помехой для деспотической власти султанов, было предписано, дабы дети "государевых рабов" не наследовали посты своих отцов, но переходили в категорию "людей меча".

Для ограничения влияния капыкулу султаны активно привлекали к государственной службе мусульманское духовенство. При участии улемов догматы ислама были положены в основу государственно-правовой жизни. Им же был поручен надзор за соблюдением норм шариата и султанских законов. Фактически же они стали осуществлять контроль за действиями представителей центральной власти на местах. Таким образом, внутри господствующего класса сложился определенный баланс сил: "государевы рабы" уравновешивали центробежные тенденции провинциальных сипахи, а улемы ограничивали произвол "государевых рабов”. Существование подобного баланса было необходимым условием работы государственного механизма и укрепления деспотической власти османских султанов. {147}

Османское государственное устройство.

Отсутствие прочных экономических и социальных связей внутри империи позволяет рассматривать Османскую державу прежде всего как политическую общность, единство которой поддерживалось главным образом благодаря военной силе и активной деятельности административного аппарата. Она во многом напоминала другие средневековые восточные деспотии, отличаясь от них лишь четкостью своей военно-феодальной организации. К. Маркс считал ее "единственно подлинной военной державой средневековья".

Увеличение роли "государевых рабов" в окружении монарха и в управлении страной, возрастание значимости бюрократических элементов в административном аппарате способствовали утверждению деспотических начал османского политического режима. Объявленный мусульманскими законниками "тенью бога на земле" султан (а точнее падишах, т.е. император) полностью распоряжался жизнями и имуществом всех своих подданных. Его личность считалась священной и неприкосновенной.

Первой фигурой в империи после султана был великий везир, который ведал всеми политико-административными и военными вопросами. Ему подчинялись все остальные везиры, государственные чиновники, губернаторы провинций. В годы правления Сулеймана I существенно возросла роль лица, считавшегося высшим духовным авторитетом в государстве — столичного муфтия, или шейх-уль-ислама. Стремление османских правителей использовать ислам для укрепления авторитета центральной власти нашло свое выражение в сложившейся практике испрашивать у главного муфтия фетву по важнейшим решениям, принимаемым султанским правительством.

Наиболее важные вопросы обсуждались в государственном совете — диване. Первоначально султан лично присутствовал на всех заседаниях дивана, но с конца XV в. стал все реже там появляться, а затем и вовсе перестал принимать участие в его работе. В диван входили великий везир, шейх-уль-ислам и наиболее важные сановники, в частности глава финансового управления и глава ведомства, разрабатывавшего законы и руководившего внешними связями, а также два главных военных судьи, назначаемых из числа улемов и ведавших вопросами правосудия и просвещения.

В середине XVI в. Османская империя делилась на 21 эялет (провинцию). Во главе каждого эялета находился бейлербей (губернатор) , имевший титул паши и сосредоточивший в своих руках всю полноту военной и административной власти в провинции. Каждый бейлербей имел свой двор, канцелярию и диван. Эялеты делились на санджаки (уезды), правители которых носили титул санджакбеев и пользовались на подчиненной им территории той же полнотой власти, что {148} и бейлербеи в провинциях. Санджак был основной административно-территориальной единицей империи. В правление Сулеймана I насчитывалось до 250 санджаков.

Всю свою энергию османские правители направляли на создание боеспособной армии и на поддержание военно-феодальных устоев государства. Военные силы турок состояли из сухопутных войск и флота. Турецкий флот стал быстро расти с конца XV в., когда султанское правительство развернуло интенсивное строительство морских судов в портовых городах империи. В первой половине XVI в., одержав ряд побед над испанскими, португальскими и венецианскими эскадрами, османский флот стал контролировать большую часть Средиземного моря. В ряде операций, как, например, во время осады Родоса и Мальты, султанская флотилия насчитывала до 300-400 различных военных судов.

Еще более грозной и могущественной была сухопутная армия. Она делилась на постоянное войско и провинциальное ополчение. В постоянном войске, целиком находившемся на содержании правительства, выделялся янычарский корпус, которому придавались некоторые другие воинские соединения, в частности пушкари. Турецкие султаны обращали большое внимание на состояние артиллерии. В армии Сулеймана насчитывалось до 300 орудий различных калибров. Помимо янычарской пехоты имелась и султанская конная гвардия. Во время походов она обеспечивала охрану султана и великого везира, а в ходе сражений прикрывала фланги янычар.

Стремление турецких султанов к усилению центральной власти нашло свое отражение и в увеличении численности постоянного войска. Если в середине XV в. янычарский корпус насчитывал всего 3-5 тыс. человек, то при Сулеймане он вырос до 12 тысяч. Всего в постоянных войсках в эти годы служило около 50 тыс. человек.

До середины XVI в. основной силой османской армии продолжали оставаться провинциальные ополчения, состоявшие из сипахийской конницы и различных вспомогательных войск. По различным сведениям, сипахийская армия в то время насчитывала от 130 до 200 тыс. человек. В дальнейшем стали все более отчетливо выявляться результаты радикальной перестройки османской армии, начавшейся еще в XV в. в связи со все более широким оснащением ее огнестрельным оружием. Постепенно феодальное конное войско уступило свою ведущую роль пехоте, вооруженной пищалями (позже — мушкетами). Обремененная расходами по проведению частых военных экспедиций, османская казна не могла постоянно содержать большой армии. Поэтому значительная часть отрядов турецких стрельцов — тюфенкчи — набиралась на время похода из числа безземельных крестьян, вынужденных искать себе пропитание вне родной деревни. {149}

Международные связи Османской империи. Первые "капитуляции".

Превращение Османского государства в подлинно мировую империю позднего средневековья значительно усилило его влияние в международной жизни и способствовало пересмотру стратегических целей внешнеполитического курса Порты. Если на рубеже XV—XVI вв. на первом месте для османской правящей верхушки было осуществление широких экспансионистских планов в Европе, Азии и Африке, то во времена Сулеймана I и его преемников главное внимание сосредоточивалось на сохранении и упрочении статуса мировой державы. Поэтому Порту заботило не только противоборство с Австрией и стоявшей за ней "Священной Римской империей" в Центральной Европе, но и рост могущества Московского государства, наличие серьезного соперника — Сефевидской державы на восточных границах, антиосманская политика Испании в Северной Африке, успешные действия португальского флота в Индийском океане. В сочинении об открытии Америки, написанном для султана в 1580 г., отмечались опасности для исламского мира роста торговых связей, вызванного утверждением европейцев в Америке, Индии и в Персидском заливе. В этой связи была предложена идея строительства канала из Средиземного моря к Суэцу, что позволило бы сосредоточить в Суэце большой флот и с его помощью захватить морские порты Индии, дабы "изгнать неверных и принести драгоценные изделия из тех мест в нашу богохранимую столицу".

Внешняя политика Порты в XVI в. не стала менее агрессивной, но опыт затяжных австро-турецких войн показал, что к середине века в Европе установилось определенное равновесие османских и антиосманских сил. Более того, существование постоянной турецкой угрозы способствовало складыванию в Центральной и Восточной Европе крупных централизованных и многонациональных государств, способных противостоять османской военной экспансии. В новых условиях для Порты было особенно важно не допустить создания мощной антиосманской коалиции и принять все меры для ослабления тех стран, которые реально или потенциально могли быть силой, угрожавшей прочности позиций империи.

Важное место в усилиях султанских властей было отведено дипломатическим и торговым отношениям с другими государствами. С конца XV в. такие связи были установлены с Венецией, Генуей, Ираном, Венгрией, Австрией, Польшей, Россией и другими странами. Первое официальное турецкое посольство в Европу отправилось в 1479 г. после окончания войны с Венецией. В XVI в. практика обмена посольствами по случаю заключения мира дополнилась учреждением европейских представительств при Порте. Османские султаны активно использовали подобные контакты для разжигания соперничества между наиболее влиятельными соседними государствами, но вместе с тем не {150} стремились следовать европейским нормам и правилам дипломатии. Соглашения о мире с европейскими государствами трактовались ими как милость по отношению к последним, а получаемые от них денежные суммы — как харадж, дань, с помощью которой неверные могут купить мир с мусульманами.

Длительная и упорная борьба с Габсбургами, которые правили Австрией и Испанией, определила включение Османского государства в лагерь их врагов и сблизила с Францией. Военные неудачи французов в Северной Италии ускорили это сближение. Первый французский посол, прибывший в Стамбул в 1534 г. с предложением об установлении договорных отношений, нашел здесь полное понимание. В 1536 г. между двумя странами была достигнута договоренность о совместных военных действиях против Габсбургов. Тогда же начались переговоры о торговых льготах французским купцам в Османской империи. Первое такое соглашение было подписано в 1569 г. и получило широкую известность под названием "капитуляции" (от латинского слова "капитул" — статья, глава).

На основании привилегий, дарованных турецкими султанами различным европейским странам, подданным этих стран давалось право беспрепятственно въезжать в османские земли, заниматься там своими делами и отправлять богослужение. К. Маркс отмечал, что особенностью "капитуляций" является то, что они, в отличие от договоров, не основаны на взаимности, не обсуждаются совместно заинтересованными сторонами и не утверждаются ими на основе взаимных выгод и уступок. Наоборот, они являются односторонне дарованными льготами, которые соответствующее правительство может по своему усмотрению взять назад.

"Капитуляция" 1569 г. создавала особый льготный режим для французской торговли в османских владениях, устанавливала неподсудность французских купцов шариатскому суду за совершенное в стране преступление, обеспечивала неприкосновенность личности купца и его имущества, запрещала туркам захватывать французские торговые суда, брать в плен и обращать в рабство французских моряков.

В 1580 г. Англия получила у турок право организовать свою левантийскую торговую компанию. Целью ее операций стало получение из стран Ближнего и Среднего Востока сырья для своих мануфактур. Добившись права торговать в Леванте под собственным флагом (а не французским, как было до тех пор), Англия получила такие же льготы и привилегии, как и Франция. С этого времени на Ближнем Востоке между английскими и французскими купцами возникла конкуренция, перешедшая затем в открытую борьбу между Англией и {151} Францией за экономическое и политическое преобладание в Османской империи.

С присоединением к России Астраханского и Казанского ханств и после вступления в состав России кабардинского народа русско-турецкие отношения значительно осложнились. В 1569 г. турки попытались захватить Астрахань. Султанское правительство рассчитывало не только обосноваться в устье Волги и на Северном Кавказе, но и обеспечить себе возможность нападения на государство Сефевидов с севера.

Турецко-татарское войско численностью в 60 тыс. человек двинулось из Крыма в Азов, намереваясь с Дона перебраться на Волгу и направиться к Астрахани. На ста галерах были отправлены пушки, 5 тыс. янычар и 3 тыс. землекопов (последние должны были прорыть канал между Доном и Волгой). Расчет на легкую победу не оправдался. Канал так и не был вырыт, а осадные орудия не удалось переправить к Астрахани. Вместо ожидаемой помощи турки встретили враждебное отношение населения Поволжья и Северного Кавказа, что и помогло русским отстоять Астрахань. Занятая в то время Ливонской войной, Россия не имела намерения углублять конфликт, вот почему царь Иван IV отправил к султану своих представителей для мирных переговоров. После этого между Османской империей и Россией крупных военных столкновений не было около ста лет.

Развитие культуры в первые века османской эпохи.

Со второй половины XV в. в османском обществе начинается подъем в различных областях культуры, прежде всего в литературе, изобразительном искусстве, архитектуре. В это время получили также развитие математические, медицинские и географические знания, стала складываться османская историография.

По примеру большинства восточных народов у турок особенной популярностью пользовалась поэзия, а также народные сказки, предания, житийные и исторические повествования, рассказываемые обычно на улицах и площадях народными сказителями — меддахами. С их творчеством связано и рождение турецкой поэзии. Она складывалась под влиянием арабских и персидских образцов, отражая как традиции народной поэзии с ее суфийской символикой и идеалами равенства и справедливости, так и светской, городской культуры с ее интересом к реальной жизни и живому человеку.

Наиболее ярким представителем творчества странствующих народных певцов-ашиков был в XVI в. Пир Султан Абдал. Религиозно-философские взгляды поэта, основой которых была любовь к людям, "страдающим на этой черной земле", привели его в ряды противников султанской власти. Он стал предводителем одного из восстаний кызыл-башей в Анатолии, провозгласив: "Пусть шах взойдет на стамбульский трон, пусть будут свергнуты беи, паши, захвачены нами все земли". {152} После поражения повстанцев Пир Султан Абдал был схвачен и казнен, но его стихотворные строки остались в памяти народа.

С середины XV в. в турецкой литературе появляется целая плеяда талантливых поэтов, использующих различные жанры светской поэзии. Особый интерес вызывает творчество поэтессы Михри-хатун (ум. 1506), чьи стихи о любви поражают глубиной чувств. Впрочем, уже само появление на литературной арене женщины, отличавшейся оригинальным умом и образованностью, составляло выдающееся явление в общественной жизни того времени.

Блестящим представителем лирической поэзии XVI в. был Молла Махмуд, известный под псевдонимом Абдул Бакы ("Раб всевечного"), которого называли "султаном турецких поэтов". Стихи Бакы — любимого поэта Сулеймана Кануни — хотя и мало оригинальны, но отличаются высокими стилистическими достоинствами.

Среди произведений турецкой прозы необходимо отметить сборник небольших рассказов, анекдотов и шуток (они назывались "латифа"), составленный известным писателем из Бурсы Лямии (ум. 1531). Латифа были одним из наиболее распространенных в то время жанров городской литературы, поскольку откликались на самые животрепещущие вопросы, волновавшие горожан. В сборник Лямии впервые включены рассказы о Ходже Насреддине. Сельский имам, живший на рубеже XIII—XIV вв. и прославившийся своим вольнодумством и острословием, превратился в дальнейшем в легендарную фигуру "возмутителя спокойствия”. Его образ стал собирательным и вместил в себя многих героев народных рассказов и шуток о мудрецах, глупцах, веселых плутах и шутах, прикидывавшихся простаками.

Значительного расцвета в XV—XVII вв. достигла архитектура, развивавшаяся на основе использования опыта, накопленного мастерами-ремесленниками, вывезенными из различных стран. Султаны, светские и духовные феодалы стремились прославить себя возведением великолепных дворцов и мечетей и поэтому поощряли строительное искусство.

Созданием замечательных архитектурных ансамблей стяжал известность архитектор Коджа Синан, грек по происхождению, взятый по девширме на султанскую службу. За свою долгую жизнь (1489—1588) он построил свыше 360 различных архитектурных сооружений — мечетей, медресе, дворцов, караван-сараев, библиотек, фонтанов, бань, мостов. Вершиной его творчества и шедеврами мирового зодчества являются мечети Шахзаде и Сулейманийе в Стамбуле и мечеть Селима в Эдирне.

Возводимые дворцы и мечети стали украшаться богатым декоративным убранством, что способствовало расцвету резьбы по камню и дереву, орнаментальной живописи, керамики, а также каллиграфии. {153} Благодаря живому интересу Мехмеда II к европейскому и восточному искусству, в частности к живописи, получает большое развитие турецкая миниатюра, отмеченная стремлением к конкретизации образов, портретному сходству и раскрытию внутреннего мира человека. Таков знаменитый портрет Фатиха с розой, выполненный Наккаш Синан-беем в стиле мастеров итальянской школы, портреты Нигяри (ум. 1577), жанровые картины крупнейшего мастера миниатюрной живописи XVI в. Османа.

При активном участии Мехмеда II складывается многоступенчатая система образования в медресе, где наряду с изучением арабского и персидского языков, теории мусульманского права (фикх), богословия (калам) велось обучение логике, арифметике, астрономии, медицине. Тогда же открылась первая математическая школа. Ее основатель — ученик великого астронома Улугбека Али Кушчу. Не меньшей известностью пользовались труды астронома и математика Лютфи Токатлы, казненного в 1494 г. по обвинению в ереси. С успехами в математике и астрономии связано и накопление географических знаний.

Мировое значение обрели труды турецкого мореплавателя Пири Рейса (ум. 1554) — его морской атлас "Бахрийе", который содержит полное описание Средиземного и Эгейского морей, и карта мира, выполненная в 1517 г. При составлении последней Пири Рейс использовал карты итальянских и португальских мореплавателей, в том числе не сохранившуюся карту Колумба.

На рубеже XV—XVI вв. стала складываться османская историография, чье развитие находилось под пристальным вниманием султанского двора. Основным видом исторических сочинений того времени были хроники, где описывались события мировой истории и излагалась турецкая история от легендарного Огуза до правящего султана. Хроники вбирали в себя не только исторический материал, но и сюжеты житийной литературы, легенды и предания. Летописцы стремились утвердить престиж правителей империи, доказать легитимность султанской власти и превосходство Османидов над другими мусульманскими государями. Среди наиболее известных исторических сочинений можно отметить "Джихан-нюма" ("Зерцало мира") Мехмеда Нешри (ум. 1520), "Хешт-и бехишт" ("Восемь парадизов") Идриса Битлиси (ум. ок. 1523), многотомную "Османскую историю" Ибн Кемаля (ум. 1534).