Вот, значит, кто такой был Вальтер! Не зря Бреттшнайдериха говорила, что он непохож на графиню. «…Повыше ростом, вот как пан барон…» Естественно, раз это он и был! Как же вдова не узнала его? Наверное, потому, что дело было в сумерках, а барон говорил с иностранным акцентом. А потом сделал так, чтобы подозрение пало на графиню. Да, похоже, что барон лично и всерьез занимался поисками Золотого Будды, поскольку слуги его оказались такими бездарными. Ведь и раньше, когда агенты не устраивали его, он брал дело в собственные руки: переодетый, он ходил среди рабочего люда, как король в сказке, только наоборот, он вредил народу. Что же Риссиг теперь предпримет?
Беспокойные мысли не оставляли Красла все время, пока он отсиживался в укрытии в горах. Это была землянка, замаскированная кустарником, недоступная с трех сторон. Здесь и прежде скрывался Голан после побега. Теперь его, раненного, уложили на дощатую кровать. Альбина ухаживала за женихом. Шойе отправился в Либерец. Там у него был знакомый врач, разделявший идеи социал-демократов, может быть, удастся уговорить его посетить больного. Голан крепко заснул. Здорово вымотала его, видно, потеря крови.
Шойе вернулся ночью. Врача он не застал, поручил переговоры с ним товарищам, зато принес бинты, воду и еду. Теперь можно отсиживаться. Может, и Яреку полегчает.
— Да ничего ему не будет!.. — сказал Шойе. — Коли за ним такая красотка ухаживает, — он улыбнулся Альбине. Она только вздохнула. С тех пор как умер отец, ее преследовали несчастья. Она отказалась от ужина, хотя Шойе принес сыр и свежий хлеб. Красл чувствовал, что еще не наелся. За этот день он практически ел в первый раз и без труда проглотил бы весь каравай. Но еду надо экономить.
— Пошли-ка по ягоды! Я такое место знаю!.. — сказал Шойе и вывел Красла наружу.
— Ягод мы, конечно, не найдем — темно, — сказал Шойе. — Я хотел показать вам совсем другое! — Он махнул рукой в сторону Свагова. На горизонте алело зарево.
— Пожар? — ненужно спросил Красл.
— Горит дом Павлаты. Надо пойти туда, вы один им можете показаться! Надо выяснить хотя бы, кто поджег дом.
— Все ясно! — сказал Красл и почти бегом пустился в Свагов.
Когда он подошел к пожарищу, огонь уже погасили, вокруг никого не было. Ночь была мрачная, над самой землей клубились тучи, стоял промозглый холод. В такую погоду случайность пожара маловероятна.
— Занялось как солома… — сказала всеведущая бабка. — Будто керосином полили! Но с фабрики тут же прибежали жандармы. Вот уж мы обрадовались! Ведь дом горел как свеча, и сын боялся, что к нам перекинется. Он тоже хотел тушить, но Пальме никого к огню не подпускал.
— Всем, значит, Пальме распоряжался?
— Ага. Очень они старались! Горелые головешки уносили на фабрику или разбивали тут же, чтобы ни искры не осталось. А уж пожар был такой, какого никто и не помнит! Скорее всего вспыхнули в лавке бутылки с керосином…
— Возможно… — равнодушно согласился Красл. — Благодарю вас, пани. Хочу проститься с вами, еду домой…
Без всякой надежды что-то найти или узнать Красл прошелся по пожарищу. Мокрый пепел прилипал к подметкам. От дома ничего не осталось, его буквально сровняли с землей. Что не сгорело, унесли. Вот он — следующий ход Риссига! Раз не помогли убийство и отравление — пусть пожар уничтожит то, что Павлата так старательно спрятал! А на всякий случай, наверное, еще и землю вскопают, благо есть предлог — фундамент для нового дома надо же подготовить! Если и при этом не обнаружат таинственные записи под названием «Золотой Будда», пан барон наконец успокоится. Учитель присел в саду под яблоней с обгорелыми ветвями. Огонь дошел даже сюда. Рядом стоял чудом уцелевший пчелиный улей. Красл машинально закурил, хотя не был заядлым курильщиком. Просто ему стало не по себе от близости пчел. Правда, ночью, надо думать, пчелы спят. Доктор Х. из Праги не слишком-то удачное название придумал для своих рабочих кооперативов. Слово «Улей» напоминало обо всякой насекомой нечисти. А рабочие все-таки люди… Что, собственно, связывало Павлату с доктором Х., таким образцовым патриотом? Улей? Внезапно Красл вскочил, словно готовясь бежать от целого роя пчел. Ведь улей-то он не осмотрел, когда три дня назад обыскивал сад. Побоялся пчел!..
Вот и сегодня пожарные, видимо, не пожелали рисковать… Улей! Что, если он и скрывает тайну Павлаты?.. Когда-то в молодости учитель имел дело с пчелами. Прямо в улей соваться нельзя, ночью там полно пчел. А вот внизу есть такое малозаметное отделение для хранения воска или выращивания новых маток. Надо осторожно поднять улей и откинуть дно. Учитель опасливо пошарил рукой. Почувствовав что-то кожаное, от неожиданности чуть не опрокинул улей. Это была книга, переплетенная в кожу, довольно толстая, с пергаментными страницами. Аккуратно водворив улей на старое место, Красл сунул книгу под мышку и изо всех сил бросился бежать по направлению к лесу.
Остановился он лишь через четверть часа, убедившись, что никто его не преследует. На минуту из-за туч выглянул месяц. Красл с любопытством открыл книгу: «Der goldene Buddha» гласили готические буквы среди завитушек в восточном стиле. Verlag Hungerdt, Leipzig…[10] На третьей странице он прочел:
Огонь страстей навеки погасив,
Достигнешь ты божественной нирваны,
Вражду, обман в себе преодолев,
Достигнешь ты божественной нирваны,
Неверие, смятение души,
К делам недобрым тягу победив,
Достигнешь ты божественной нирваны…
Луна спряталась. Учитель был разочарован тем, что успел прочесть. Неужто книга восточных преданий настолько важна, чтобы из-за нее пролилась кровь?.. Красл медленно направился к трактиру. Хватит, надо ехать в Прагу. Вещи собраны еще вчера. Когда он приблизился к окраине поселка, снова выглянула луна. Учитель нетерпеливо раскрыл книгу. Только сейчас он заметил, что текст набран только на одной стороне каждого листа, а другая оставлена для заметок. Заметок было много, все они были сделаны уверенным мужским почерком. Наверное, какие-нибудь бухгалтерские счета… «Лавочнику Павлате за сообщение о рабочих Голане и Финке — два золотых» — остановили его взгляд знакомые фамилии. Учителю стало жарко. «Рабочему Ганке за сообщение о либерецких беспорядках… — пятьдесят крейцеров» — шло следом. Вот скупердяй: за предательство — жалкие гроши!.. Красл лихорадочно читал дальше. Суммы были разные. На десятой странице среди других крупных трат — «Подарок судье Шустеру в Млада Болеславе — тысяча золотых». На других страницах были записаны епископ из Градца, консул в Вене… «Консулу Вомчаке за проект таможенной пошлины на ввоз английского сатина — сорок тысяч пятьсот». В скобках приписано «для всех его людей»…
Так вот, значит, что это за книга! Грязная история о том, как Риссиг овладевал этим краем, а потом и всей страной. Солидные суммы Венского банка чередовались с копеечными суммами местным доносчикам. Красл шел, не глядя под ноги, не в силах оторваться от этой книги. Споткнувшись, он увидел, что подходит к трактиру. Там стояла знакомая карета Риссига. По переулку к Краслу приближались двое мужчин, сзади послышался свист. Дурак, как он мог подумать, что барон даст ему спокойно уехать в Прагу?! Учитель свернул в первую попавшуюся улицу и тут же понял, что это тупик. Залаяла собака, снова послышался свист, на этот раз совсем рядом. Красл бросился вперед, перескочив низкий забор. На счастье, залаяла еще одна собака в противоположной стороне. Учитель заметил мужской силуэт у дома напротив, и тут луна спряталась за тучу. Слышно было, как преследователи тихо переговариваются между собой по-немецки. К счастью, снова пошел дождь. Раздались ругань и проклятия, потом они стали удаляться и стихли. Красл безропотно продолжал мокнуть, радуясь удаче. Наконец он решился двинуться дальше. Махнув рукой на вещи, в гостинице, он добрался пешком до самого Брода, где сел в ночной поезд на Прагу.
Он появился у доктора Х. на неделю позже срока, без пальто и без вещей, но с бесценной тайной, грозящей гибелью врагу сватовских рабочих и пражских патриотов, жестокому и коварному Риссигу.