Итальянская свадьба

6

На другой день Пьета спала допоздна, а потом сидела в саду с чашкой кофе, наслаждаясь свалившейся на нее праздностью. Жизнь всегда проходит в такой суете; иногда кажется, будто у тебя нет ни одной свободной минуты. И хотя ей еще только предстояла работа над платьем Адолораты, она заранее чувствовала изнеможение и нуждалась в нескольких часах полного безделья. Это будет мой подарок самой себе, рассудила она.

А потом зазвонил телефон, и она машинально сняла трубку.

— А, Пьета! Слава богу, ты дома.

Это была Адолората. Судя по ее голосу, у них там что-то стряслось.

— Что случилось?

— Два официанта позвонили и сказали, что больны, а у нас зарезервировано несколько столиков на одну огромную компанию. Я не смогла найти никого другого, кто согласился бы их подменить. Мне, конечно, неприятно просить тебя, зная, что сегодня у тебя первый день отпуска, но…

Подростком Пьета постоянно подрабатывала официанткой в «Маленькой Италии» по выходным и во время летних каникул. Немало воды утекло с тех пор, когда она в последний раз принимала заказ или разносила дымящиеся тарелки с кушаньями. Ей всегда нравился веселый хаос, царивший в заведении, — отец кричит на кухне, повара сбиваются с ног, пытаясь работать в том темпе, которого он требовал, в битком набитом обеденном зале стоит гул, довольные посетители с аппетитом налегают на угощение и вино. Натянув узкие черные брюки и приталенную черную рубашку, она поняла, что ей не терпится провести день в знакомой обстановке.

Адолората нервничала, и это чувствовалось. На кухне вовсю готовились к рабочему дню. Крепко пахло луком, жарившимся в оливковом масле, и тушенной с помидорами говядиной. Каждый чем-то занимался: шинковал, помешивал, чистил овощи так быстро, как только мог, — и все-таки в воздухе почему-то чувствовалось напряжение.

В отличие от отца Адолората, будучи на взводе, никогда не кричала. Все считали ее человеком, сохраняющим самообладание в любой ситуации. Но Пьета сразу заметила, что плечи у сестры опущены, а лицо необычайно бледно.

— Эй, я пришла, — окликнула ее Пьета. — Давай загружай меня работой.

Адолората ответила ей усталой полуулыбкой:

— Слава богу. Ты мне нужна только до обеда: мы обслужим этот громадный стол, и суматоха уляжется.

— Все нормально. Я пойду на улицу и помогу накрывать, но, если тебе понадобится моя помощь здесь, просто крикни.

Следующие несколько часов у нее не было возможности обменяться с сестрой и парой слов. Пьета забыла, как оживленно бывает в «Маленькой Италии». Вскоре за всеми столиками уже сидели посетители, спешившие сделать заказ, чтобы перекусить во время обеденного перерыва. Одни вели себя высокомерно, обращаясь с ней как с прислугой. Другие были завсегдатаями; Пьета знала их уже не один год. Когда она, сбиваясь с ног, носилась из кухни к столикам и обратно со стопками тарелок в руках, у нее не было времени подумать, не говоря уж о том, чтобы передохнуть. Интересно, как у других хватает выдержки и терпения проделывать это изо дня в день, недоумевала Пьета.

Казалось, суматоха улеглась так же быстро, как и поднялась. Вдруг Пьета заметила, что столики, которые они убрали и снова накрыли, не заполняются, и в ресторане осталось лишь несколько посетителей, засидевшихся с кофе и десертом.

Она бегом вернулась на кухню, чтобы посмотреть, не может ли она еще что-нибудь сделать.

Адолората встретила ее у дверей с тарелкой спагетти, приправленных чесноком, перцем чили и оливковым маслом и присыпанных рваными листьями рукколы.

Пьета смутилась и посмотрела на стену с прикрепленными к ней листочками заказов.

— Куда это отнести?

Адолората весело рассмеялась — в первый раз за весь этот беспокойный день:

— Дурочка, это тебе. Пойди найди укромное местечко и не спеша поешь. Да, и спасибо тебе. Не представляю, как бы мы без тебя управились.

Пьета отнесла свою тарелку к любимому столику отца и, усевшись, пообедала на солнышке, наблюдая за представлением на уличном рынке: ларечники громко препирались, стараясь привлечь внимание покупателей к своим уцененным тряпкам и дешевой бижутерии, покупатели сновали между рядами в поисках дешевого товара. Она подбирала остатки масла с чили кусочком чиабатты, когда появился Эрнесто.

— Что-то отца твоего нигде не видно, а? — сказал старик, присев напротив нее за столик. — Никак почуял, что мне сегодня повезет.

Пьета улыбнулась:

— Папа ненавидит, когда его обыгрывают в карты.

— Он ненавидит, когда его хоть в чем-то обыгрывают, cara, и так было всегда.

Эрнесто и ее отец знали друг друга с тех пор, как молодыми людьми пытались пробить себе дорогу в большом незнакомом городе. Ровесники, оба уроженцы южных горных деревень, они особенно сдружились на почве беззаветной любви к красному вину и картам. Пьета вспоминала, как они сидели за этим столиком, когда она была еще совсем маленькой. Иногда они смеялись, часто кричали, а порой и ссорились, но всегда вовремя мирились, и карточные баталии продолжались.

Потом ей пришла в голову мысль: если отец и делился с кем-нибудь, это мог быть только Эрнесто. Отодвинув тарелку в сторону, она наклонилась к нему:

— Не знаю, говорил ли тебе об этом папа, но в последнее время мы с ним не очень-то ладим, — сообщила она ему.

— Да? Что ж, иногда с ним бывает непросто, с твоим отцом. И у тебя тоже характер дай бог, я думаю. — Эрнесто засмеялся. — Все итальянцы ругаются. Я бы не стал особенно беспокоиться.

Пьета стала прикидывать, как бы половчее сформулировать следующий вопрос.

— Он ведь беседует с тобой, верно? И многим с тобой делится? — наконец спросила она.

Эрнесто кивнул:

— Да, делится. А что?

— Если бы тебе была известна причина их вражды с Джанфранко Де Маттео, ты бы сказал мне?

— А, эта давняя вражда… — Эрнесто покачал головой. — Если бы ты знала, сколько раз я пытался из него вытянуть, что именно за этим кроется. Но он повторяет мне то же, что, как я подозреваю, говорит и тебе. Это, мол, вопрос чести, уважения и оскорбления достоинства, и произошло все много лет назад.

— Он должен был сказать тебе больше, — раздраженно бросила Пьета.

— Но не сказал, и, если честно, не могу понять почему. В любом случае это его дело, а не мое.

— Значит, это все, что тебе известно?

Эрнесто задумался:

— Твоя мать случайно обмолвилась кое о чем много лет назад, когда еще работала официанткой у твоего отца.

— И что она сказала?

— О, точно не помню, но у меня сложилось впечатление, что это имеет какое-то отношение к сестре Беппи.

— Изабелле?

— Да, точно.

Пьета не узнала ничего нового. Она не сомневалась: старик должен знать что-то еще.

— Но что? — продолжала настаивать она. — Что могло произойти такого ужасного, что они до сих пор, все эти годы, не хотят иметь друг с другом ничего общего?

Эрнесто вздохнул и, поманив пальцем официанта, велел ему принести стакан красного вина.

— Знаешь, ты смотришь на это не совсем правильно, — мягко сказал он.

— Неужели?

— Ты смотришь на это со своей колокольни, а тебе следует взглянуть на это глазами твоего отца. Ты выросла среди всего этого изобилия. — Он обвел рукой «Маленькую Италию». — У тебя всегда была еда на тарелке и башмаки на ногах. Когда мы росли, все было совсем по-другому.

— Я знаю.

— Попытайся представить себе это, Пьета. Иногда у нас дома еды совсем не хватало, моя мать ставила на середину стола одну на всех тарелку со спагетти, и тому, кто меньше всех говорил, доставалось больше всех.

Пьета улыбнулась. Подобные истории из прошлого она уже слышала от своего отца.

— У меня было больше братьев и сестер, чем у Беппи, так что мы, пожалуй, жили беднее — впрочем, особой разницы ты бы не заметила. Мы никогда не ели досыта. Нам не покупали игрушек. Малышом я играл с камушками в дорожной пыли. Мои братья ради забавы ловили угрей или певчих птиц, а мать готовила их на ужин, чтобы поставить хоть немного лишней еды на стол. — Он отхлебнул глоток вина из стакана. — Я до сих пор помню, каково это — вечно ходить голодным. Такое не забывается, знаешь ли.

Пьета оглядела морщинистый лоб Эрнесто, его реденькие волосы, толстый живот. И с трудом представила его себе вечно голодным молодым человеком.

— А потом мы покинули наши деревни и приехали сюда. — Эрнесто полностью погрузился в воспоминания. — Мы не чурались тяжелой работы и хотели добиться успеха. Твой отец занял денег, всем рискнул. Он работал не покладая рук, и днем и ночью. Когда ты родилась, твоя бедняжка мать практически его не видела. Она сидела наверху в их крохотной квартирке, совсем одна, с грудным малышом на руках.

— А потом она очень быстро родила Адолорату, да? — Пьету всегда занимал этот вопрос.

— Это была ошибка со стороны твоей матери, большая ошибка. Неудивительно, что… — Эрнесто вдруг замолчал и покачал головой. — Так что, видишь, Пьета, не пытайся судить отца со своей колокольни. Мы родились в разных странах и в разные времена.

— И все-таки мне хотелось бы знать, — настаивала Пьета, — оттуда взялась эта вражда и что случилось с бедняжкой Изабеллой.

— Может, когда-нибудь я тебе все расскажу.

— Сомневаюсь. — Пьета встала. — Пойду посмотрю, не нужна ли Адолорате моя помощь. Сожалею, что тебе не удалось перекинуться с папой в карты, Эрнесто. Но я передам ему, что ты приходил.

Вместо того чтобы отправиться прямо домой, Пьета прогулялась по рынку. Побродила по рядам, заполненным ненужными ей вещами: дешевыми духами, нейлоновыми тряпками, электроникой сомнительного качества. Она купила матери пучок подсолнухов, а затем повернулась, чтобы идти домой.

— Пьета! Подожди меня.

Ее догонял Микеле. В руках он держал две пластиковые сумки, до отказа набитые зеленью. Он улыбнулся:

— Ты сегодня не работаешь?

Пьета тревожно огляделась по сторонам:

— Нет-нет, не работаю.

— У тебя есть время присесть на минутку и выпить по чашечке кофе?

— Нет, Микеле, я не могу, извини.

Он с недоумением посмотрел на нее:

— Все нормально?

— Да… Нет… Понимаешь, вся проблема в том, что мой отец придет в ярость, если узнает, что я с тобой разговаривала. Все дело в этой глупой вражде, знаешь ли. Мне очень жаль, но я не могу выпить с тобой кофе.

— Старики такие упрямые, правда? — Микеле явно погрустнел. — Спустя все эти годы, наверное, можно было помириться.

— Знаешь, я с тобой полностью согласна… — Она пожала плечами. — Но что я могу поделать? Давай просто держаться подальше друг от друга, так будет проще…

Удаляясь от него вдоль рыночных рядов, Пьета обернулась. Микеле стоял на том же месте, где они расстались, крепко держал свои пластиковые пакеты и глядел ей вслед. Похоже, он даже не заметил, что начал накрапывать дождь.

К тому времени, как Пьета добралась до дома, слабый летний дождик перешел в настоящий ливень. Порывы ветра сотрясали деревья, и вода потоками лилась по сточным канавам. Промокшая и иззябшая, она заторопилась на кухню, неизменно самую теплую комнату в доме. Но отца там не было.

Она выглянула в окно, решив, что он в огороде, подвязывает покрепче свои драгоценные помидоры. Несмотря на то что их садик был защищен высокой кирпичной стеной, его сотрясали порывы ветра, да и дождь лил как из ведра. Но Пьета и там отца не увидела.

Пьета побежала вверх по ступеням, чтобы переодеться в сухое, зовя на ходу:

— Мама, ты здесь? Есть кто-нибудь дома?

— Я здесь, — донесся из родительской спальни мамин голос. — Я прилегла.

Пьета заглянула в дверь:

— Ты хорошо себя чувствуешь? Может, тебе что-нибудь принести?

— Просто голова немного болит, вот и все. Я приняла таблеточку. Скоро пройдет.

— А где папа?

— Ему пришлось ненадолго уйти. Он скоро придет.

— Эрнесто его обыскался в «Маленькой Италии».

Мать села на постели и прислонилась спиной к подушке.

— Да? — безучастно спросила она. — Вообще-то, Пьета, не могла бы ты заварить мне чашечку чая?

— Да, конечно, мама. Я только обсушусь немного. — Пьета помолчала. — А потом мы могли бы взяться за платье Адолораты, но, если ты чувствуешь, что не в состоянии сегодня мне помогать, все нормально, я справлюсь одна.

В швейной мастерской стоял затхлый, нежилой запах несмотря на то, что мама несколько раз заходила сюда в последние дни, чтобы в очередной раз проверить, все ли готово к работе.

Пьета уже потратила на это платье не один час работы. Она продумала дизайн, сделала эскизы, выбрала идеальную шелковую тафту изысканного нежно-белого цвета и поставила ткань на подкладку, чтобы она стала достаточно тяжелой и с ней было удобно работать. Когда она снимала мерки с Адолораты, ей пришлось порядком понервничать. Сестра вертелась и извивалась, как угорь.

— Только не говори мне, какой у меня объем бедер, я не хочу это знать, — стонала она, пока Пьета измеряла ширину ее плеч, длину спины от шеи до талии, длину ног.

За этим последовала техническая часть — вычерчивание выкройки и превращение ее в модель. Пьета изготовила четыре ситцевых образца, чтобы добиться идеальной формы, и в конце концов настало время кроить.

Когда она разворачивала разрезанную на большие куски материю, в комнату вошла мать с чашкой чая в руках и устроилась в стареньком кресле в углу. Она безмолвно наблюдала, как работает Пьета.

— Знаешь, Пьета, я так тобой горжусь, — сказала наконец она. — У меня никогда не хватало уверенности в себе, чтобы достичь того, чего достигла ты. Посмотри, как много ты добилась за такое короткое время.

— О, мама… — Пьету неизменно смущали подобные разговоры. Мать почему-то всегда умудрялась изливать на нее свою любовь в самый неподходящий момент, и Пьета невольно противилась этому.

— Но это правда. Мы с твоим отцом оба так гордимся тобой и твоей сестрой. О лучших дочерях и мечтать нельзя… — Ее глаза начали наполняться слезами.

— Я знаю, мама, я знаю.

Пьета попыталась сосредоточиться и принялась раскладывать ткань, но мать все говорила и говорила. Она повторяла то же, что и всегда, вспоминая, как тяжело приходилось им с отцом, когда девочки были маленькими, как они боролись, чтобы обрести крышу над головой, как работали день и ночь, тревожась о детях. Пьета слышала это много раз, но теперь, когда в ушах у нее еще звучали слова Эрнесто, этот разговор заинтересовал ее больше обычного.

Подняв глаза от шитья, она спросила:

— Почему папа приехал сюда, раз здесь так трудно жить? Почему не остался в Италии?

— Я думаю, он сделал это отчасти из-за меня, — ответила мать. — Он знал, что я скучаю по родным. Но и его там тоже ничего хорошего не ожидало. Он хотел лучшей жизни. Хотел, чтобы у его детей было то, чего никогда не было у него.

— Это правда, что в молодости он был очень беден?

— В Равенно все были бедны. Это горное местечко — настоящая глухомань. Твои бабушка и дедушка владели клочком земли, а еще они разводили цыплят и держали коз, так что им не приходилось голодать, как большинству семей. И растили они только двух детей — твоего папу и его младшую сестру, потому что все остальные умерли в младенчестве. У нее была нелегкая жизнь, у твоей бабушки Адрианы. К тому времени, как я с ней познакомилась, она уже состарилась и осталась почти без зубов. Я едва ее понимала, а она почти не понимала меня, но всегда была неизменно добра ко мне.

— Но когда вы познакомились с папой, он уже жил в Риме, разве не так?

— Верно, потому что в Равенно не было работы. Он работал официантом в одном крупном отеле и посылал большую часть заработка домой, Адриане и Изабелле. К тому времени твой дедушка уже умер, и им пришлось совсем тяжко.

Пьета вспомнила старые черно-белые фотографии родителей: эффектная парочка на фоне большого фонтана в стиле барокко. Отец — статный черноволосый юноша, а мать — хорошенькая молодая женщина в косынке и темных очках.

— Зачем ты отправилась в Италию, мама?

Пьета часто задавалась вопросом: почему ее мать оставила свой дом в Лондоне и уехала в Рим. Как получилось, что она оказалась там, у фонтана, вместе с папой? Глядя на нее сейчас, ссутулившуюся в старом кресле с пустой чашкой на коленях, было почти невозможно представить, что эта робкая женщина когда-то решилась на такую авантюру.

— Зачем? — вслух размышляла Кэтрин. — О, я была молода, а ведь на такие вещи решаешься, только когда ты молод, не так ли?

— Но почему в Италию?

— Вообще-то это не я придумала. Все это затеяла моя подруга. Она начала ходить на курсы итальянского языка и меня за собой потащила. Мы узнали об искусстве, кухне, о потрясающе красивых зданиях и захотели увидеть все собственными глазами.

— Но как вы смогли себе это позволить? Дорога, наверное, обошлась безумно дорого.

— У нас не было ни гроша, и мы едва наскребли деньги на дорогу. — Кэтрин улыбнулась, припоминая подробности.

— Так как же вы туда добрались?

— О, мы… — Кэтрин замолчала и встала, чтобы поближе рассмотреть тафту. — Если ты сегодня раскроишь ткань, завтра я помогу тебе с вышивкой, — предложила она.

— Ты не ответила на мой вопрос, мама, — настаивала Пьета. — Как вы добрались до Италии? И что произошло, когда вы там оказались?

Кэтрин рассмеялась.

— Зачем тебе это знать? Я ведь толком ничего и не помню. Столько лет об этом не вспоминала.

— Просто вспомни, и все. Мне интересно.

— Все эти старые истории… Я и не знаю… Что ж, посмотрим, посмотрим… — пробормотала мать, и Пьета не сомневалась, что она не собирается больше ничего ей рассказывать.