Итоги № 9 (2013)

Собраны в совок / Искусство и культура / Культура

Собраны в совок

/ Искусство и культура / Культура

В эпоху победившего капитализма важнейшим из искусств оказалось социалистическое

В этом году советское изобразительное искусство буквально оккупировало выставочные залы и галереи. В январе в столице прошли четыре (!) выставки социалистического искусства — «Советский неореализм», «Советский дизайн», «Венера Советская», «Библия глазами соцреалиста». В феврале открылась «Рабочие и колхозницы», а также выставка Аркадия Пластова — одного из отцов соцреализма. В марте на выставке «Советская Москва» покажут живопись, графику и плакаты того времени. Из пыльных запасников достают, казалось бы, навсегда похороненные портреты ударников, колхозников и генсеков. Критики кропают хвалебные рецензии. В общем, новый культурный курс налицо.

Жизнь после смерти

Под соцреализмом принято понимать искусство официозное. Парадно-скучные портреты членов Политбюро и секретарей ЦК, вдаль глядящие хлеборобы, доярки с рубенсовскими формами, вечнозеленые, залитые солнцем коммунизма пейзажи и смачные натюрморты с крынками домашней сметаны и караваями. Третьяковская галерея — ее советский отдел расположился на Крымском Валу — является главным хранилищем этого «тяжелого наследия тоталитаризма». Фонды практически каждого музея страны, даже если это «краеведческий филиал», ломятся от такого добра. Среди студентов-искусствоведов издавна считалось: нет ничего хуже, чем попасть по распределению в отдел советского искусства, ибо это в прямом смысле жирная точка в едва начавшейся карьере.

Но сегодня все изменилось. Советское искусство вошло в моду и у системного истеблишмента, и у левой молодежи, и у «креативного класса», и даже у читателей глянцевых журналов.

И вот главная сенсация — лондонская презентация обновленной премии имени Аркадия Пластова. Вообще эта премия существовала в Ульяновске, на родине художника, уже давно, но как-то без большой помпы. А недавно вдруг получила мощную поддержку от местных предпринимателей и властей. В этом году ее фонд будет составлять астрономическую сумму в 500 тысяч фунтов стерлингов. Это вам не 40 тысяч фунтов, как у престижной британской Turner Prize, и не 50 тысяч евро, как у Премии Кандинского, выбирающей лучшего современного российского художника… Лишь бы родился новый Коржев или Герасимов, а уж мы за ценой не постоим — вот принцип меценатов покойного соцреализма. Вероятно, на их отношение к искусству повлиял спорт: хорошего футболиста можно купить, ибо футболисты исправно и регулярно рождаются из поколения в поколение. А вот с художниками-реалистами сегодня, в эпоху постмодернизма и радикального акционизма, дело обстоит куда сложнее. Они, как и мамонты, свое на Земле отгуляли.

Вот и в прошлом году премию в миллион рублей «За выдающийся вклад в развитие изобразительного искусства» получил Зураб Церетели. Хотя клан Церетели поощряет не реалистическое, а модернистское творчество, и самого себя Зураб, как известно, сравнивает не с Пластовым и Решетниковым, а с Ван Гогом и Пикассо.

Премия Аркадия Пластова — не единственная затея, призванная возродить на российской почве соцреализм. В 2011 году меценатом Алексеем Ананьевым был открыт Институт русского реалистического искусства. В самом центре Москвы на площади 4,5 тысячи квадратных метров разворачивается экспозиция того, что владелец считает «национальной реалистической школой ХХ века», то есть все тот же соцреализм. Рамы заказали итальянские, подвыцветшую живопись освежили французскими лаками. Теперь нам демонстрируется «Библия глазами соцреалиста» — так названа проходящая там выставка гения социалистического официоза Гелия Коржева.

Сегодня на манеже

Другим знаковым событием стала серия выставок советского искусства, организованная Мариной Лошак. Известный куратор и искусствовед, сделавшая карьеру на изучении русского авангарда, в прошлом году г-жа Лошак стала арт-директором музейно-выставочного объединения «Столица», куда вошли «Манеж», «Новый Манеж», «Рабочий и колхозница». Все помнят, как Большой Манеж деградировал в лужковские времена до ярмарок меда и меха, перемежаясь с запредельной роскошью антикварных салонов и ярмарок миллионеров. Теперь все три муниципальные выставочные площадки были переориентированы на художественные цели. В Малом Манеже прошла выставка «Советский неореализм». Кстати, такого термина до сих пор не существовало. Некоторые критики считают, что куратор Семен Михайловский этим неологизмом до небес вознес скромные дипломные опусы студентов Ленинградского института живописи имени Репина выпусков 1960-х годов. Куратора увлекла идея показать зрителю, что эпоха оттепели сказалась во всем. В академических штудиях, по его выражению, зазвучали «нотки гуманизма». Михайловский отмечает первые признаки очеловечивания советского гомункулуса, которого, добавим от себя, в виде монстра и дебила в эти же годы рисовал выдающийся ученик той же академии Олег Целков, изгнанный из этого храма искусств за формализм.

Выставка «Советский дизайн 1950—1980-х», по убеждению ее куратора Алены Сокольниковой, должна была убедить российскую публику, уже наполовину состоящую из людей, не помнящих эпохи тотального дефицита, что в СССР тоже был дизайн. К слову, в общей сложности экспозицию посетили более 150 тысяч человек. Очереди в здание Манежа напоминали очереди за дефицитными товарами в СССР. Для сравнения: крупнейшую выставку Пабло Пикассо в ГМИИ имени Пушкина посетили 300 тысяч человек. Наконец, выставка «Венера Советская» представляла образ нашей женщины, не очень меняющийся от сталинизма до брежневского застоя. Все выставки обставлены торжественно и задекларированы как новый взгляд на советское художественное прошлое.

Однако рамки тоталитарного искусства не могут охватывать все советское, от авангарда до перестройки. Было другое искусство, позитивно-идеологическое, которое, однако, не вписывается в мировые тенденции. На перечисленных выставках представлено как раз такое средненькое искусство. Это не брутальный росчерк сталинизма и не сопротивление ему, а нечто среднее — искусство вечных троечников. Впрочем, проблема даже не в том, по какой причине этих троечников выставляют. Вопрос в другом: почему народ на эти выставки валит? И ведь это далеко не ветераны госбезопасности, ностальгирующие по прекрасному далеку. Совок оказался востребован в первую очередь тем классом, который у нас принято называть креативным. И дело не только в том, что нынешние глазуновы и шиловы вышли из советской шинели. Возможно, интерес к хрущевско-брежневскому совку — это форма протеста тех, кто разочаровался и в «болотных», и в «поклонных». Ведь, любуясь металлургами времен застоя, зритель тешит себя одной нехитрой мыслью: прошло всего несколько лет, и этот кошмар закончился бесследно. А потом, вглядываясь в лица шиловских портретов и церетелевских истуканов, отыскивает в них признаки скорых и неминуемых перемен в нашей нынешней жизни.

Впрочем, это всего лишь одна из версий...