2 Гностицизм ii века

Как раз когда все больше людей начинают понимать, что в действительности мог представлять собой «гностицизм»… некоторые ученые считают, что следует полностью отказаться от этого понятия. По их мнению, под него пытаются подвести слишком многое: столько различных движений, идей и текстов, что гностицизм как определение становится бесполезным, и скорее может все запутать, нежели прояснить. В любом случае, полагают эти ученые, это понятие не согласуется с представлениями людей, о которых идет речь, о самих себе[11].

Что ж, без сомнения, делать подобные заявления время от времени полезно. Обобщенное обозначение различных групп, верований и писаний действительно может вносить путаницу и стать помехой. Нередко это приводит к искажению исторической реальности. Нам нужно все время быть начеку и помнить о такой опасности. Одно–два десятилетия назад наблюдалась тенденция, согласно которой нельзя было говорить об «иудаизме I века», а только об «иудаистских учениях I века». При этом множественное число напоминает нам о существовании нескольких разновидностей иудаизма, о том, что некоторые из них жестко противостояли друг другу, и о том, что сваливать всех их в одну кучу значит заниматься грубым упрощенчеством. Некоторые предполагали подобное и о разновидностях раннего христианства: может быть, заявляли они, следует говорить о христианских учениях во множественном числе. Это достаточно справедливо — в определенной мере.

Но существование разновидностей не означает, что между ними нет ничего общего. Если бы разновидности иудаизма не представляли собой именно типы иудаизма, их нельзя было бы объединить в категорию «иудаистские учения». Это же верно и в отношении гностицизма. Как мы узнаем из новой книги, такие ученые, как Марвин Мейер и Барт Эрман, согласны с использованием термина «гностицизм». Однако при условии, что мы время от времени напоминаем себе, как в случае с постмодернизмом и, конечно, с так называемым новым взглядом на святого Павла, разновидностей учения существует столько же, сколько людей, пишущих о нем; и при условии, что мы позволяем раскрыться голосу каждого текста, нет причин, чтобы отказываться от общего термина. Ириней пишет, что в самом деле существовали религиозные группы, называвшие себя «gnostikoi» — «люди знания», и поскольку Ириней оспаривал их взгляды, то можно предположить, что вряд ли он выдумал этот факт. Даже если, как в случае с понятием «методист», термин «гностик» первоначально был ярлыком, навешиваемым на одну группу другой, которая сама не хотела бы так называться, все равно вполне возможно, даже весьма вероятно, что этот термин быстро стал функциональным обозначением целой тенденции мышления и образа жизни, хотя в широких рамках движения и имелось достаточно места для вариаций и импровизаций.

Евангелие Иуды фактически четко выражает то, что многие годы рассматривалось в качестве базовых принципов «гностицизма». Эта книга ясно демонстрирует их посредством примечательного повествования: диалога между Иисусом и Иудой, кульминацией которого становится веление Иисуса Иуде предать его на смерть, и выполнение Иудой этого веления. Марвин Мейер и Барт Эрман очень красноречиво и содержательно описали представления и верования, о которых ведется речь, и предлагаемый мной конспект в четырех частях не может послужить поводом для ссоры с ними[12].


1. Самая поразительная отличительная черта гностицизма от основной иудаистской и христианской мысли — глубокий и мрачный дуализм. Воспринимаемый нами мир пространства, времени и материи — во всех отношениях ужасное место, где не только беспрепятственно процветает порок, но которого не существовало бы вообще, если бы его не создал злой бог. Другими словами, существующий мир насквозь пронизан злом. Более того, люди, состоящие из физической материи и живущие в этом порочном пространстве и времени, плохие существа по сути, если только, как мы увидим, внутри этой оболочки из порочной материи не скрывается что–то совершенно другое.

2. Это указывает на следующий важный элемент. Существующий мир был создан порочным, неумным и, возможно, капризным богом. Но есть и другая божественная сущность — чистое, мудрое, истинное божество, полностью отличающееся от этого бога творца. Иногда этого высшего бога называют «отец», что вносит неясность в умы христиан, связывающих это наименование с богом, создавшим мир. С точки зрения гностиков, бог, создавший наш мир, совместно с другими сущностями, возможно приложившими руку к проекту на какой–то стадии, является в лучшем случае заблуждающимся или неумным, а в худшем — просто злым и жестоким.

3. Посему главная цель любого «правильно» мыслящего человека — покинуть порочный мир и полностью прекратить физическое существование. «Спасение» означает именно это: избавление от материального мира и всего, что с ним связано. Только так можно найти путь к чистому, высокодуховному существованию, и освободившись от пут пространства, времени и материи, достичь блаженства, недоступного тем, кто цепляется за физический мир и по ошибке поклоняется его создателю.

4. Последний элемент не столь очевиден, но он играет центральную роль в гностическом мышлении и в самом деле составляет его неотъемлемую часть, на что указывает слово «гностический» и его производные. Путь к этому «спасению» лежит через знание, «gnosis». He через любое старое знание, и уж конечно не через то знание, которому учат в школе или в приходе. Нет, к этому особому гнозису приходят через знание об истинном боге, о действительном происхождении порочного мира и, не в последнюю очередь, о собственной подлинной сущности. И это «знание» может прийти, только если кто–то «раскроет» его. Другими словами, требуется «раскрыватель», который явится из запредельных сфер, из чистого верхнего духовного мира, дабы сообщить немногим избранным, что внутри них содержится искра света, божественная сущность, глубоко спрятанная в их непрочной и грубой материальной форме.


Порочный мир; порочный бог, который его создал; спасение, заключающееся в избавлении от мира; и избавление через восприятие тайного знания, особого знания о том, что в тебе есть божественная искра. Таковы четыре главные особенности гностицизма, которые встречаются не только в рассуждениях Иринея и других ранних христианских богословов, но и в самих гностических писаниях: в кодексах из Наг–Хаммади и других, а теперь и в Евангелии Иуды.

Но есть еще кое–что. Хотя это и трудно определить, не в последнюю очередь из–за того, что в имеющихся текстах используется кодированный язык, по–видимому, существовали и особые группы «гностиков», среди которых наибольший интерес представляют «сифиане». Согласно Книге Бытия, Сиф был сыном, рожденным у Адама и Евы после того, как Каин убил Авеля[13]. Именно для этой группы гностиков Сиф был основателем особого «племени» избранных, несущих в себе искры света.

И, по крайней мере, некоторые гностики самого Иисуса рассматривали как «носителя знания». Поэтому и появились тексты, многие из каковых были найдены в Наг–Хаммади, в которых собраны речения, будто бы произнесенные Иисусом, а не истории о нем. Авторы или переписчики называли эти книги «евангелиями», хотя, как мы увидим, в отличие от канонических евангелий, они принадлежат к совершенно другому жанру. Иногда эти собрания речений выдают за тайное знание, поверенное Иисусом некоторым самым любимым его ученикам. Иногда их представляют как особые сообщения, будто бы сделанные после воскресения Иисуса (хотя гностикам, что не удивительно, крайне не нравилась идея телесного воскресения). Все они, в соответствии с доктриной, представляют собой наставления и способствуют гностическому спасению получателя, т.е. избавлению от уз порочного мира путем обретения знания о своей истинной природе как искры света, о происхождении мира и об истинном боге, сущность которого открывает Иисус и царству которого получатель уже в действительности принадлежит.

Ключевая черта всех таких текстов — полное отрицание основных установок древнего иудаизма. Это удивительно, если учесть, что во многих гностических текстах не только использован и интерпретирован Ветхий Завет, но и, по мнению многих ученых (и не только по этой причине), гностицизм II века возник в иудаистских кругах. Как бы то ни было, в этих текстах иудейский бог регулярно предстает объектом презрения, даже гнева, считаясь (по справедливости, на основании иудаистских писаний) создателем мира, в котором мы живем. Он — порочное и злое божество, совершенно не похожее на высшего истинного бога, и те, кто ему поклоняются, обмануты, так как глупы и невежественны. Барт Эрман пишет:


ученики, поклоняющиеся иудейскому богу творцу, взывая к имени Иисуса, чтобы тот поддержал их, поняли все неправильно. Они не служат истинному Богу, а посрамляют его. И поступая так, они уводят последователей с истинного пути.[14]


Таким образом, в то время как большинство иудеев в течение двух веков до рождества Христова и двух веков после него сосредоточивались на идее наступления царства Божьего на земле, как на небе, и Божьего правосудия, врывающегося в ход истории с благими целями, дабы сберечь созданный порядок от разрушения и разложения и даровать людям обновленные (воскрешенные) тела для светлой жизни в новом мире, без прежних страданий, гностики учили абсолютно противоположному. Они верили, что истинный бог, которому они поклонялись, «находится полностью за пределами этого непостоянного мира страданий и боли, созданного смутьяном и глупцом»[15].

Вполне возможно, что именно из–за несбывшихся надежд отдельных представителей различных иудаистских движений того периода, мечтавших о царстве Божьем, некоторые иудеи, отчаявшись, принялись пересматривать свои традиции с точностью до наоборот. Подобные идеи всплыли вновь гораздо позднее, в рамках разнородного иудейского движения, известного как каббала. Если попробовать определить конкретный импульс, который мог подтолкнуть людей к новому и такому странному способу интерпретации иудейских традиций, способный объяснить активность в середине II века гностических движений, известных нам по документам, найденным в Наг–Хаммади и других местах, и осужденным Иринеем и другими, то тут есть очевидное предположение: поражение восстания Шимона Бар–Козивы, также известного как «Бар–Кохба» и «Сын Звезды». Римляне подавили это восстание в 135 году, навсегда изменив лицо иудаизма[16].

Пожалуй, это может объяснить и отчасти циничный способ интерпретации гностиками Ветхого Завета, переворачивающий все с ног на голову. Коль скоро события показали, что Яхве, Бог Израиля, поставил свой народ в безвыходное положение и допустил то, что великая мессианская фигура (сам Бар–Кохба) и выдающийся раввин (рабби Акива, поддержавший Бар–Кохбу и объявивший его Мессией) потерпели такое страшное поражение, значит, возможно, все традиционные представления о том, кто хороший, а кто плохой, искажены. Вероятно, по этой причине во многих гностических текстах герои предстают злодеями, и наоборот: если Бог Ветхого Завета все–таки плохой бог, из–за которого его народ терпит беды, то, может быть, те, кого он осуждал (такие, как Каин), все–таки были хорошими, а те, к кому он был милостив (такие, как Авель), были плохими.

И вот причудливый, перевернутый мир гностических измышлений обретает форму. И в той же степени, в какой иудеи приветствовали гностическое учение, они делали гигантский шаг в сторону от всего, что было типично иудаистским согласно Ветхому Завету, и так называемой межзаветной литературе, и все это продолжало утверждаться в рамках раввинистической мысли. (Раввины, если попытаться обобщить, продолжали поклоняться единому Богу Творцу и взывать к Нему, и даже больше не ждали прихода Его царства, на что надеялись Акива и другие.)[17]

Но были ли гностики в каком–то смысле христианами? Пожалуй, это зависит от того, что имеется в виду. В прошлом столетии было много споров об отношениях между ранним христианством и ранним гностицизмом. Как видно, многие из тех, кого сегодня считают гностиками, называли себя христианами, последователями Иисуса, так что историкам нужно учитывать, что в понятие «христианин» те или иные группы и личности могли вкладывать совершенно разный смысл. Фактически это весьма вероятно.

Однако одна научная теория пошла гораздо дальше, но сегодня о ней мало кто вспоминает. В первой половине XX века многие ученые рьяно пытались доказать, что ранние христиане, и не в последнюю очередь Павел и Иоанн, в действительности почерпнули материал для своей зрелой богословской системы, своей интерпретации деятельности Иисуса Назарянина из идей гностицизма. Попытки утверждать это на сегодняшний день практически прекратились, так как есть очень весомые контраргументы, доказывающие, что и Павел, и Иоанн были привержены Ветхому Завету и твердо отстаивали традиционный иудаистский креационистский монотеизм — именно то, что отрицали гностики.

Но поскольку Иоанн, Павел и другие авторы Нового Завета (а также те, кого они могли цитировать в ранних христианских гимнах и стихах, включенных в их писания) говорят об Иисусе как о том, кто находится в единстве с вечным уникальным Богом, и о его пришествии в наш мир с целью открыть правду, нетрудно догадаться, что эта история может сослужить очень хорошую службу любому, кто намерен пропагандировать взгляды на мир, отличные от тех, которых придерживались Иоанн, Павел и другие христианские богословы I века. Сохраняй Иисуса ключевой фигурой, великим и могущественным учителем, пришедшим с другой стороны поведать нам правду и спасти нас от тяжелого бремени… и просто измени природу этого бремени (больше не грехи, а материальность), образ Бога (больше не создатель материального мира, Бог Авраама, Исаака и Иакова, а далекая, чистая сущность, не замаранная контактом с творением первого), природу спасения (больше не справедливое царство Божье, рождающееся в рамках вселенной пространства–времени, а полное избавление людей от материального мира)… и вот, пожалуйста, мы по–прежнему последователи кого–то, кого мы зовем «Иисусом», но теперь у нас взгляды на мир и религия без всех этих отвратительных иудейских составляющих. И, как мы увидим, можно не опасаться, что римские власти решат нам возразить.

Поэтому есть вероятность допустить, что по крайней мере некоторые гностики действительно могли считать себя «христианами». Предположительно Иринею и другим антигностическим богословам не потребовалось бы так активно противостоять им, если бы гностики не называли себя христианами. Они представляли собой угрозу; они могли пошатнуть веру людей, уводя их в сторону другой веры, согласно которой поклоняются иного рода богу, что выливается в иной образ жизни.

Более того, судя по всему, первые признаки столкновения можно найти на страницах самого Нового Завета. Павел с презрением отзывается о «знании», которое заставляет раздуваться от гордости, в отличие от любви, которая помогает людям становиться сильнее[18]. И кто бы не написал Первое послание к Тимофею (многие считают, что автором был не Павел, а кто–то другой, но оно было написано не позднее 100 года), он предупреждает читателей, чтобы они не уподоблялись тем, кто «преисполнен гордыни и ничего не знает[19], а только поражен страстью к спорам и словоблудию». Некоторые, пишет автор, пошли по этому пути и прошли мимо истинной веры.

Гностицизм, описанный в текстах Наг–Хаммади и в Евангелии Иуды, фактически представляет собой гибрид. Его базовые положения не соответствуют иудаистским, однако во многих гностических текстах использованы и интерпретированы древние иудаистские тексты. В самом деле, как мы уже видели, это учение без сомнения антииудаистское и, как я докажу в дальнейшем, имеет очень мало общего с истинной миссией самого Иисуса Назарянина. Однако при наличии множества богов, религиозных движений и философских школ (многие из них — вариации платонизма с присущим ему дуализмом духа и материи) и учителей, совершенно по–новому комбинирующих существующие идеи, не удивительно, что некоторые авторы и их последователи стремятся использовать имя Иисуса, чтобы распространять и придавать авторитет учениям, сильно отличающимся от его учения. И в истории такое происходило не в последний раз. Все это возвращает нас к тексту, который вызвал столько споров. Что мы знаем об Иуде Искариоте, какое отношение к нашей информации имеет Евангелие Иуды?

Загрузка...