Иван Царевич и Серый Волк

– Когда фея Моргана дала мне почитать ваш роман «Заколдованный замок» у меня прямо-таки глаза открылись, и я сразу поняла, что сама я Изольда, а человек называющий себя Александром Александровичем Шараевым, это и есть жестокий и ужасный чародей Магон, жаждущий властвовать над миром с помощью сил ада. – Какой кошмар, – только и сумел выговорить Царевич.

– Вы правы, – кивнула головой графиня Изольда. – Магон ужасный злодей. И невероятно могущественный маг, ведь это он заставил вас найти дорогу в Берендеево царство. – Зачем? – тупо удивился Иван. – Чтобы почерпнуть там зло.

– А что, в нашем мире дефицит на этот продукт? – Нынешнее зло не обладает магической силой, – пояснила графиня Изольда.

Из всего этого бреда Царевич твёрдо усвоил и воспринял только то, что фея Моргана, ведьма Вероника и его супруга Верка, это одно лицо. Не приходилось так же сомневаться, что она использует в своих целях несчастную Ларису Сергеевну, предварительно запудрив ей мозги. Что сделать было, вероятно, совсем нетрудно, ибо российская учительница весьма неуютно чувствовала себя сначала в шкуре нимфы, а потом вакханки, поскольку оба эти образа не вполне соответствовали её сути. Зато образ графини Изольды был как на неё сшит, и сразу же расставил по своим местам все невероятные и неприятные события, случившиеся с Ларисой Сергеевной. Пятнадцать лет назад Царевич не был ещё знаком ни с Синебрюховым, ни с Ларисой Сергеевной, которая в ту пору ещё пребывала в нежном подростковом возрасте, а потому ну никак не мог использовать эту пару в качестве прототипов своих героев графини Изольды и графа Ательстана. Роман «Заколдованный замок» так бы и почил в бозе где-нибудь на полках солидных книжных шкафов, если бы коварной Верке не пришло в голову использовать его сюжет для своих тайных и наверняка некрасивых делишек.

– Ладно, – решительно поднялся с кресла Царевич. – Мы сейчас навестим с вами ведьму, в смысле фею Моргану, и выясним у неё судьбу вашего мужа. – Увы, – всплеснула руками графиня Изольда. – Я не знаю её адреса.

– Зато я знаю, – решительно направился к дверям Иван. – И будьте уверены, ваше сиятельство, выведу эту фурию на чистую воду.

Васька Кляев всё ещё возился со своим «Москвичом». Брать его с собой Царевич не собирался, дело было семейное, чреватое скандалом, в котором Ваське участвовать ни к чему. Кляев скосил плутоватые глаза на Ларису Сергеевну, ехидно подмигнул Царевичу и без разговоров отдал ему ключи от Уазика. – Погоди, я только канистры достану, – спохватился он в последний момент.

Канистры были солидные, литров этак на двадцать каждая, и Царевич головой покачал по поводу предстоящей Васькиной гульбы. По его прикидкам продлиться она могла не менее недели, если, конечно, не вмешается Галька и не выльет часть ценного продукта в унитаз.

– Лорд Базиль всё так же добр и предупредителен, – сказала графиня Изольда, усаживаясь на переднее сидение рядом с Иваном.

– Какой ещё лорд Базиль? – Ваш друг, – вскинула удивлённые глаза графиня. – А как поживает его добродетельная и прекрасная супруга принцесса Халима?

– Спасибо хорошо, – только и сумел ответить Иван, которого в эту минуту стал раздирать абсолютно неуместный смех.

Зачислить в аристократическое сословие потомственного пролетария Ваську Кляева, это ещё куда ни шло, но вот его сварливая супруга Галька в качестве прекрасной принцессы Халимы, это уже явный писательский перебор. Впрочем, пятнадцать лет назад Галька смотрелась будь здоров, и в её облике действительно было что-то восточное.

Царевич с трепетом душевым нажал кнопку звонка и с замиранием сердца услышал, как щелкает замок, открывающий вход в чертоги, расположенные, к слову, в Берендеевом царстве. Каким образом Верка умудряется жить во дворце Мокрухи, а плату вносить лишь за три паршивые комнатёнки, Царевич понятия не имел. Узнали бы коммунальщики про такой беспредел, ведьме не поздоровилось бы. – Мне фею Моргану, – сказал вежливо Царевич брюнетистой фурии.

В помещение его впустили, но это уже был не Мокрухин дворец, а Киндеряев замок.

Впрочем, не исключено, что Верке удалось соединить два капитальных сооружения в одно и добавить к ним три российские комнаты вместе с сортиром и ванной, стоивших Ивану, надо сказать, немало испорченной крови. Конечно, если ты едина в трёх лицах как дракониха о трёх головах, то и помещение тебе требуется соответствующее статусу. Царевич едва не заблудился в бесчисленных залах и комнатах, а у Ларисы Сергеевны, тоже придавленной неземной роскошью, закружилась голова.

Фея Моргана, она же ведьма Вероника, она же Вера Михайловна Царевич плескалась в бассейне, отделанном мрамором и золотом и поражающим простого российского обывателя прямо-таки царской роскошью. Во всяком случае, Царевич был поражён, но выставлять на показ мещанское воспитание в аристократическом обществе он не стал. Тем более что явился он в сказочный дворец бывшей жены не в качестве зачуханного жизнью писателя, а как раз в образе королевича Жана, который подобных дворцов видел-перевидел.

Фурия усадила гостей под пальмой, на которой красовались два здоровенных попугая. Иван на всякий случай проверил, нет ли на пальме ещё и негров, но кроме кокосов ничего больше не обнаружил. Оставалось только надеяться, что эти кокосы не упадут ему на голову, когда он, как последний дурак, сидит под пальмой в средней полосе России да ещё в предзимнее время.

Набежавшие невесть откуда служанки привели фею Моргану в товарный вид и представили пред очи доблестного рыцаря и королевича. Царевич с интересом разглядывал свою супругу, одетую в нечто невероятно роскошное, воздушное и прозрачное. Собственно, по его мнению, так и должны были одеваться феи, а то, что перед ним фёя Моргана, а не ведьма Вероника, он сообразил сразу.

– Доблестный рыцарь королевич Жан дал согласие помочь моему мужу благородному Ательстана вновь обрести подобающее обличье.

– Чары проклятого Магона рассеялись, – подтвердил слова графини Изольды королевич Жан. – Я готов как и в былые времена штурмовать замки и покорять сердца красавиц.

Лицо феи Морганы омрачилось. Возможно, её огорчила чрезмерная прыть доблестного рыцаря по части красавиц и их нежных сердец. Царевич решил на всякий случай попридержать расшалившийся язык во избежание крупного скандала. – Ваше легкомыслие, благородный Жан, для меня не новость. Что же касается графа Ательстана, то проклятый Магон наложил на него сложнейшее заклятье, с помощью не только фурий, но и вакханок. И если с фуриями мне удалось договориться, то вакханки находятся вне моего попечения. Возможно графине Изольде удастся склонить их к сотрудничеству.

– Увы, – развела руками графиня. – Я обращалась к ним за помощью, но они колеблются, боясь ослушаться великого Магона и колдунью Ираиду. – С Ираидой мы всё уладим, – легкомысленно пообещал королевич Жан. – А вот что касается козла… в смысле благородного графа Ательстана, то я надеюсь, что фея Моргана поможет нам извлечь его из Берендеева царства. – Несомненно, – кивнула головой Верка. – Благородного Ательстана я беру на себя, но не забывайте и о Магоне, он в любую минуту может вмешаться в наши дела. Не говоря уже о чародее Киндеряе.

– Киндеряй будет сохранять нейтралитет, – заверил озабоченную фею Царевич. – Мы с ним почти договорились. К тому же он лично заинтересован, чтобы благородный Синебрюхов обрёл наконец человеческий облик. – В таком случае, – поднялась с кресла из слоновой кости фея Моргана. – Я жду вас с вакханками завтра в это же время. И да сопутствует вам удача.

Царевичу не оставалось ничего другого, как сделать умно-благородное лицо вслед удаляющейся фее. Всё та же брюнетистая фурия вывела их из лабиринта роскоши и царства магии в нашу убогую российскую действительность.

– Ну что же, – сказал королевич Жан, расправляя камуфлированные плечи. – Дело сдвинулось с мёртвой точки, думаю, что не пройдет и суток, как ваш супруг, благородный Ательстана, сможет заключить вас в свои объятия.

Графиня Изольда покраснела, не исключено, впрочем, что от досады, а не от смущения, но Царевич уже до того устал, что просто неспособен был реагировать на авансы даже очень красивых женщин, тем более что этих авансов возможно и вовсе не было.

Доставив графиню к месту временного проживания, которое, к слову, находилось в одном с Самоедовской квартирой доме, Царевич благополучно убыл к родным пенатам, получив в награду от графини слезу благодарности на грудь. На третьем этаже, где проживал со своей дражайшей половиной Кузин, происходило что-то, очень похожее на скандал, во всяком случае, потолок над головой Царевича сильно вибрировал, что, впрочем, не помешало его отдохновению, хотя и слегка удивило. Кузин был тихим, прямо таки образцовым соседом, не склонным к разухабистому питию и дебошам. О супруге его Иван тоже худого слова не сказал бы. А тут на тебе, такие африканские страсти. Впрочем, не исключено, что в Кузинской квартире отмечают чей-то день рождения.

Мысли по поводу чужих семейных радостей, так же как и доносившийся сверху шум, не помешали Царевичу провалиться в пропасть сна и провести там всю ночь, прихватив ещё и утро чуть не до самого полудня. Проснувшись, Царевич с удивлением обнаружил, что потолок его квартиры продолжает опасно вибрировать. Конечно, не исключалось крайне редкое для этих мест землетрясение, но не могло же землетрясение продолжаться всю ночь без перерыва, не говоря уже о семейном торжестве, которое обычно редко доживает до полуночи по причине иссякания спиртосодержащих напитков.

Размышления Царевича прервал звонок в дверь, вызвавший в хозяине неоднозначную реакцию. Встречу графине он назначил на три часа по полудни и никак не хотел менять свои планы в угоду чрезмерной настойчивости заполошной дамы. К счастью, это был всего лишь Васька Кляев, но зато в совершенно искривлённом и донельзя истрёпанном виде.

– Ты что, на вакханок нарвался? – удивился Царевич. – Хуже, – почти простонал Кляев, падая в поспешно придвинутое хозяином кресло, – гоблины, ну гады, ввек им этого не прощу, баклажанам волосатым.

– Так это они тебя так отделали? – Галька, – всхрапнул Кляев. – Чуть живой, понимаешь, ушёл. – Самогонки вчера перебрал, – догадался Иван. – Ну, будешь теперь знать, как пить. – Кой чёрт самогонки, – взъярился Кляев. – Говорю же, гоблины мне её подменили, пока я в Киндеряевом замке с Уазиком возился.

– Да чем подменили-то? – рассердился Царевич. – Сам знаешь, жеребец, – огрызнулся Васька. – По твоей милости чуть Богу душу не отдал. Я тебе человек как-никак, а не копытное. Слушай, а почему у тебя потолок ходуном ходит?

– А чёрт его знает, – пожал плечами Иван, глядя на качающуюся люстру. – Кузины, похоже, день рождения празднуют.

– И давно празднуют?

– С вечера принялись, и никак остановится не могут.

Кляев вдруг заржал совершенно одичавшим жеребцом, едва при этом не выпав из кресла. Царевич смотрел на его веселье с опаской. Вполне мог Васька тронуться умом или захворать белой горячкой.

– Какой там белой горячкой, – оборвал смех Кляев. – У меня уже неделю по твоей милости капли спиртного во рту не было. Это я Кузина угостил за то, что он моего «Москвича» с пустыря перегнал.

– Обе канистры ему отдал? – поразился чужой щедрости Царевич. – Ну, ты, Ванька, тупой, не даром пошёл в писатели. Пол-литра я налил Кузину всего навсего. А сам, может, грамм двести опрокинул, ну и Гальки, чтобы не рыпалась, налил грамм сто. И всю ночь как заведенный по твоей милости. Тоже, наверное, у соседей люстра качалась.

До Царевича, наконец, дошло, чем гоблины подменили Кабанихину самогонку. Смеялся он так долго, что Кляев не выдержал и пнул его босой ногой в лодыжку. – Будешь знать теперь, как над чужой бедой зубы скалить, – сказал он Кляеву, отсмеявшись. – Лорд Базиль.

Васька на «лорда» обиделся, зато услышав, что женат на принцессе Халиме, смеялся так долго, что Царевич уже начал подумывать о вызове «Скорой помощи». – Слушай, – опомнился Кляев внезапно. – Не дай бог, эта нимфоманка ляпнет Гальке про дворянское происхождение, а мне потом хоть топись. И так каждый день пилит по поводу улучшения жилищных условий. А где я такие деньжищи заработаю.

Царевич разделял Кляевские опасения. Психоз, охвативший Ивановых знакомых, имел тенденцию к расширению, и надо было принимать срочные меры, чтобы придушить его в зародыше, не дав распространиться на всю страну. Правда, какие именно меры надо принимать, Царевич понятия не имел. Народ явно сходил с ума, но каждый норовил свихнуться на свой особый манер, потеряв присущее нам вроде бы от рождения чувство соборности и коллективизма. – Кипит наш разум возмущённый, – пропел Васька, спускаясь по лестнице, и, скорее всего, в оценке общей ситуации был прав.

Разум российских граждан, взбаламученный перестройкой и реформами, вскипел до такой степени, что грозил сорвать крышку котла, тем более что гайки, удерживающие эту крышку, в последнее время сильно ослабли и готовы были совсем отвинтиться с прискорбными для человечества последствиями.

– Видал хоромы, – указал Кляев на возводившийся неподалёку от хрущобы шикарный дом. – Этот будет покруче Самоедовского. Галька моя как пройдёт мимо него, так потом весь день шипит и пенится.

– Бросай пить, – посоветовал Царевич. – И копи деньги на квартиру. – Правильно, – взъярился Кляев. – Я буду копить, а они воровать, кто, интересно, из нас быстрее придет к финишу?!

Ответить Кляеву Царевич не успел, поскольку сразу же по выезде на главную городскую магистраль Уазик тормознул расторопный гаишник. Можно было бы махнуть рукой на чужую настойчивость, но, к сожалению, путь самозваным спецназовцам преградили две милицейские машины, и оттуда высыпали ребята в камуфляже и с автоматами в руках. Путь назад тоже был закрыт, не оставалось ничего другого, как тормозить и выбираться на свет божий с поднятыми вверх руками.

– Доигрались, – прошипел побелевшими губами Царевич. – Сейчас они с нас снимут волчьи шкуры.

Не приходилось сомневаться, что милиция действует по чьей-то наводке. И этим доброхотом мог быть только Леонид Петрович Костенко, у которого были свои люди и во властных и в правоохранительных структурах. Вот и доверяй после этого мафии. Царевичу уже чудилась статья за ношение огнестрельного оружия и присвоение госимущества в виде камуфляжа и милицейской машины, но Васька Кляев был почему-то абсолютно спокоен и не только не вылез навстречу подошедшему гаишнику, но даже и двери, не открыл, а только грозно рыкнул в окно:

– Ну, что ещё за фокусы? – Ваши, документы, – не остался в долгу амбал с красной как вареная свёкла физиономией.

Никаких документов ни у Царевича, ни у Кляева конечно не было. То есть документы были в виде прав на вождение автомобиля и паспортов российских граждан, но с подобными ксивами можно было отмахнуться разве что от дружинников ушедших в лету советских времён. Не приходилось сомневаться, что хамский тон «лорда Базиля» ещё отольётся обоим горючими слезами, когда обозлённые витязи внутренних дел опознают в камуфлированных аферистах писателя и пролетария, по статусу своёму ненаделённых никакими льготами.

Кляев, как ни в чём не бывало, полез за отворот куртки и достал оттуда какие-то корочки. Царевич в ожидании громкого милицейского рыка даже прикрыл глаза, но рыка не последовало. – Виноват, товарищ майор, накладка вышла.

Голос, произнёсший эти слова, принадлежал вовсе не Кляеву, как это можно было предположить, исходя из сложившейся ситуации, и донельзя удивлённый Царевич открыл глаза. – Устроили тут водевиль на дороге, – запыхтел от возмущения Кляев. – Срываете важное правительственное задание. Передайте своему начальству, что в случае ещё одного вашего вмешательства в проводимую нами секретную операцию, мы будем вынуждены доложить в Москву о неполном служебном соответствии руководства местного УВД.

Гаишник взял под козырек, и что-то крикнул перекрывшим дорогу амбалам с автоматами. Через секунду путь был свободен. Царевич тупо смотрел вслед отъезжающим в великом сраме милицейским витязям и никак не мог взять в толк, наяву всё это происходит, или он грезит.

– А кто здесь майор? – спросил Царевич после долгого молчания. – Ну я майор, – гордо сказал Кляев, бросая корочки на колени обомлевшему интеллигенту. – Прикажешь в моём возрасте ходить в лейтенантах.

Ничего, разумеется, товарищу майору Царевич приказывать не собирался, а корочки он и вовсе взял в руки с трепетом душевным. Документ был самым что ни на есть натуральным, с двуглавым орлом и горделивой надписью «Федеральная служба безопасности», и принадлежал этот документ, если верить Ивановым глазам, майору Кляеву Василию Ивановичу, что подтверждалось не только грозными печатями, но и фотографией, где лорд Базиль был изображён не только во всей красе, но и в мундире при погонах. Но самым удивительным в документе был вкладыш, где чёрным по белому предписывалось всем властным структурам и правоохранительным органам, общественным организациям и частным лицам оказывать всяческое содействие майору Кляеву в его нелёгкой миссии. А уж при виде подписи на вкладыше у Царевича едва глаза на лоб не полезли. Страшно даже сказать, кому принадлежала эта подпись, тем более что и предписание было строго секретным.

– Мама дорогая, – только и сумел вымолвить Иван, глядя на сделанные уверенной рукой завитушки.

Царевич легко смирился с метаморфозой, превратившей друга детства в волка невероятной величины, способного сразиться с трёхголовым драконом Полудурком, но в то, что Васька Кляев окажется майором ФСБ, его разум, пусть даже и возмущённый, верить категорически отказывался.

– Вот уж не думал, что всю жизнь прожил рядом с сексотом, – не удержался Царевич от диссидентской реплики.

– От сексота слышу, – не остался в долгу майор Кляев. – Ты пошарь в своих карманах, может, найдёшь что-нибудь интересное.

Иван упрашивать себя не заставил и действительно извлек из камуфляжа удостоверение аналогичное Васькиному, с которого, однако, глянули на растерявшегося писателя до боли знакомые глаза, наполненные скорбью и скепсисом по поводу несовершенства мира этого, а возможно и того. Иными словами, на документе красовалась фотография самого Ивана, тоже в военной форме и при майорских погонах. Царевич никогда майорских погон не носил и уж тем более не фотографировался на документ в столь значительном и строгом обличье. – Фальшивка, – пришёл Царевич к неутешительному выводу. – Ты хоть соображаешь, дурья голова, чем для нас всё это может обернуться? Стоит только дядям из УВД послать запрос в ФСБ, как ты, аферист, десятью годами не отделаешься. – Попрошу не оскорблять при исполнении, – огрызнулся Васька. – Документы я получил от Вадима Гораздовича Матёрого, а он к ФСБ имеет самое прямое отношение. – Какое отношение, – закипел возмущённым чайником Царевич. – Ты в своём уме? – Конечно в своём, – пожал плечами Васька. – Вадим Матёрый в органах полторы тысячи лет служит, так что никаких тайн для него в Федеральной службе безопасности нет, как и закрытых дверей, между прочим.

Царевича после Васькиных слов даже затрясло от возмущения. Ну, псих же, натуральный псих! Какое отношение наши фсбэшники имеют к Белым Волкам, у которых шефом сам Перун Громовержец.

– Тёмный ты, Царевич, – вздохнул Васька. – Воображения тебя не хватает, даром что писатель. Спецслужбы, брат, как и мафия, бессмертны. А Белые Волки, это фсбэшники языческих времён. Кому, по-твоему, сподручней бороться с вампирами, ведьмами и чародеями, нашим фсбэшникам, которые в магии ни бельмеса не понимают, или Вадиму, который века на упырях специализируется.

– Да ты пойми, чудак-человек, – вскинулся Царевич, – они же сказочные персонажи, в крайнем случае, исторические, то есть давно и надёжно умершие, какое отношение они могут иметь к ФСБ Российской Федерации?

Царевича до глубины души возмутило Кляевское легковерие и скудоумие. Взрослый человек, а не понимает самых очевидных вещей. Получил насквозь фальшивую бумажку и теперь вцепился в неё как младенец в погремушку. Ну не может писатель Иван Царевич в одночасье стать майором ФСБ, и никакие липовые бумажки этой ситуации изменить не в состоянии. – А оборотнем ты можешь быть, Ванька, а жеребцом, а королевичем Жаном? – Но это же всё фантомы, Васька, как ты этого не понимаешь!

– Всё я понимаю, Царевич. Фантомы! Родина прикажет тебе стать майором, и станешь, никуда не денешься. А то, понимаешь, все в упыри норовят, в вурдалаки, в вампиры, чтобы кровь сосать у трудового народа. А как за руку их гадов схватишь, так сразу – мы фантомы. С нас спросу нет. А вот и есть спрос, Царевич, и ещё какой спрос, можешь мне поверить. Белые Волки, это, брат, контора на все времена и на все миры, реальные и воображаемые. Не знаю, то ли наши фсбэшники в Белых Волках служат, то ли Белые Волки числятся нашими фсбэшниками, но можешь не сомневаться, что в списках Конторы мы с тобой значимся, и на любой запрос ответ будет получен положительный.

– Откуда ты знаешь? – спросил Царевич, поражённый уверенным тоном Кляева. – Так я ведь три дня среди этих ребят толокся, пока ты в подвале на сексуальные фантазии исходил. Не скажу, что всё там у них не понял, но видел я такое, что никакой писатель не придумает. Разумеется, с меня взяли подписку о неразглашении.

Если судить по Васькиному лицу, то, похоже, он не врал, хотя, не исключено, что искренне заблуждался. Надо же придумать: Контора, Белые Волки. Хотя, если раскинуть мозгами, откуда-то же взялся Вадим Матёрый. Ведь никаких Белых Волков в романах Царевича не было, он сам, а точнее его лирический герой, вершил там суд и расправу над нечистой силой и одаривал всяческими благами тех, кто, по его мнению, этого заслуживал. Какое-то дикое стечение обстоятельств привело к тому, что герои писателя Ивана Царевича стали обретать плоть и кровь. Иван винил в этом самого себя, своё необузданное воображение и тот литературный приём, с помощью которого он стал наделять сказочных персонажей чертами реально существующих людей. С другой стороны, по иному ведь и быть не могло, в том смысле, что писателю неоткуда больше черпать образы, как из реальной жизни. Любой созданный воображением писателя герой, хоть положительный, хоть отрицательный, просто не может не нести в себе черты людей реальных. И вся эта нечисть появилась на страницах его романов только потому, что и в реальной жизни бал стали править люди, мягко говоря, невысоких моральных качеств. И уж в этих-то проявлениях явного аморализма вряд ли можно обвинять Царевича. Как нельзя его обвинять и в том, что он единственный писатель в России. Писатели были, есть и будут. И пока существует реальное зло, будет и зло виртуальное. Но если есть связь между реальным человеком и образом, где последний играет подчинённую, зависимую роль, то почему не предположить, что существует и связь обратная, когда образы начинают диктовать реальному человеку свою волю. И надо полагать, возникла эта обратная связь не вчера. И если с реальными преступниками можно бороться, то что же делать с виртуальными образами, которые начинают диктовать людям нормы поведения, весьма далёкие от норм морали. Как прикажете бороться с неуловимыми виртуальными преступниками, которые неподвластны российским законам? Конечно, можно поприжать, а то и просто извести писателей, но, во-первых, всех не перевешаешь, а во-вторых, быть может, без этой прямой /человек-образ/ и обратной /образ-человек/ связи вообще невозможно функционирование общества. Ведь распадается связь времён. Настоящее, потерявшее прошлое, даже в мифологической его составляющей, теряет надежду на будущее. Отсюда вывод: человечество должно обладать способами борьбы не только в мире реальном, но и в мире виртуальном. И Белые Волки вполне могут быть инструментом этой борьбы. Правда, не совсем понятно, с какой такой стати Царевич с Кляевым были внесены в списки Конторы да ещё в столь пристойном майорском звании?

В конце концов, на месте шефа Конторы, кем бы он там ни был, смертным или бессмертным, Царевич учинил бы спрос с легкомысленного писаки, по вине которого началась вся эта катавасия с метаморфозами. Одно из двух: либо спрос с Царевича предполагается по завершению дела, либо дело вовсе не в Иване и подобные метаморфозы случаются часто, и в Конторе не хватает кадров, чтобы с этим бороться. Но если справедлив второй вариант, то значит мы на пороге конца Света, с вселенской разборкой между чистыми и нечистыми. Не исключено, правда, что разборка эта вечная, и, следовательно, люди, так или иначе в неё ввязавшиеся демобилизации не подлежат. Подобная перспектива не то чтобы ужаснула новоявленного майора ФСБ, но заставила его призадуматься. Как истинный либерал Царевич органы не любил, правда Контора, о которой вскольз упомянул Кляев, вряд ли занималась политическими распрями, по той простой причине, что границу между Добром и Злом по идеологическому принципу пытались провести многие, но никому это пока не удалось и вряд ли удастся, а будущем, значит Контору в первую очередь должны волновать принципы моральные, ибо именно они являются сутью Добра, а их отрицание неизбежно приводит вас в лагерь Зла. Не то, чтобы Царевич был завзятым моралистом, но особо крупных подлостей за ним не числилось. В любом случае на стороне сил Зла он мог оказаться только по недоразумению, тогда как пребывание в майорах вселенской службы по защите Добра ему бы даже польстило.

Пока Царевич решал сложные философские и морально-этические проблемы, не ведающий сомнений майор Кляев домчал его до бастиона Зла, в котором пребывал в мучительных раздумьях мафиози Костенко.

– Прокололись мы с этими фсбэшными корочками, – вздохнул Царевич, окидывая озабоченным взором чужие хоромы. – Леонид Петрович не рискнёт теперь идти с нами на сделку.

– По-твоему, лучше было бы сейчас куковать на нарах, – обиделся Кляев. – К тому же вряд ли милицейские начальники при нынешнем раскладе сил в верхах осмелятся крышевать Костенко от ФСБ. Это уж совсем надо без головы быть.

В Васькиных словах был, конечно, свой резон, но дело-то тут не в крышеваниии, а в простой утечке информации. Для Костенко достаточно было намека, что в лице писателя и пролетария его пасут спецслужбы, как он сразу же спрячет все хвосты.

В Костенковском доме агентов Конторы уже ждали и встретили с отменной любезностью. На круглом лице мафиози была старательно приклеена добродушнейшая из улыбок, которая, впрочем, никак не вязалась с озабоченными глазами. Ираиды в комнате не было, что нисколько не огорчило Царевича. Зато присутствовал Валерка Бердов с синяком, но теперь уже под правым глазом. То ли известный писатель заменял мафиози боксёрскую грушу, то ли его старательно гримировали перед тем, как представить пред очи коллеге по писательскому цеху. Бердов за последние дни здорово спал с лица и тела, что, на взгляд Ивана, пошло ему только на пользу.

– После некоторых раздумий, – начал без предисловий Леонид Петрович, – я решил принять ваше предложение, во всяком случае, частично.

– Что значит, частично?! – возмутился Кляев. – Я готов вам отдать золотого барана и Киндеряев замок, но десять процентов от реализации молодильных яблок, это слишком много.

– Ну, знаете ли, Леонид Петрович, – возмутился Царевич. – Это же просто смешно. Киндеряев замок и без того в руках ведьмы Вероники, а что до барана, то он нужен не нам, а аргонавтам Язона. Выходит, мы должны на вас даром ноги бить. – Ну, хорошо, – со скрипом предложил Костенко, – три процента. Поймите же, господа, у меня компаньоны. – А что они могут, ваши компаньоны, – возмутился Царевич. – Без нашей помощи у вас нет никаких шансов. Я вообще считаю, что при нынешнем раскладе нет смысла суетиться менее чем за сорок процентов.

– Но позвольте, – взорвался прижимистый мафиози. – Это же грабеж среди бела дня. – Я вам удивляюсь, Леонид Петрович, – всплеснул руками Царевич. – Сидите в абсолютном минусе без сил, без средств, да ещё и пытаетесь ставить условия людям, которые способны вам помочь. Если бы не баран Роман, который так понравился нашему союзнику Язону, мы бы вообще не стали с вами связываться.

– Сил у меня хватит, чтобы стереть вас в порошок, господа хорошие, – взъярился мафиози. – Вы ещё не знаете, с кем связались. Меня прикрывают люди из федерального центра.

– Нас побить, побить хотели, нас побить пытались, а мы тоже не сидели, того дожидались, – пропел Кляев.

– Шестьдесят процентов, – в очередной раз повысил ставку Царевич. – Мы ведь тоже не сироты, Леонид Пётрович, и подтверждение этому вы можете найти у ваших осведомителей в УВД.

Царевич решил играть ва-банк, ибо ничего другого в создавшейся ситуации ему не оставалось.

– Ваши документы фальшивые, – не очень уверенно возразил Костенко, чем окончательно убедил Царевича в правильности выбранной тактики. Мафиози был уже в курсе случившегося на дороге с милицейскими витязями конфуза. – А шкуры, – хмыкнул Кляев, – они, по-твоему, тоже липовые?

– Вы работаете на Матёрого? – прищурился Киндеряй.

– Если бы мы работали на Матерого, то с какой стати мы с тобой стали бы договариваться о дележе добычи. Цель Матёрого – прихлопнуть контрабанду, и тебе она хорошо известна, Леонид Петрович.

– Вы блефуете, – оскалился мафиози. – Я вас выведу на чистую воду. Ты здорово рискуешь, Царевич, и рискуешь головой. А этого твоего шоферюгу я на куски порву.

– Попрошу не оскорблять, – рявкнул неожиданно даже для Ивана Кляев. – Я тебе не шоферюга, а лорд Базиль, а это королевич Жан, наследник престола Беохотии, одного из самых могущественных королевств из всех существующих во вселенной.

Костенко открыл рот, потом закрыл его. Лицо Валерки Бердова пошло красными пятнами. Царевич, мягко говоря, тоже был удивлён Васькиным выпадом, но хранил подобающее случаю высокомерное молчание. В конце концов, когда вас аттестуют столь высокопарно, то вам остаётся только щёки надувать да напрягать мозги в поисках выхода из дурацкого положения, в которое вас столь неосторожно поставили. Конечно, Костенко не настолько глуп, чтобы поверить в Кляевский бред и опомнившись от чужой наглости, он немедленно потребует доказательств, а Ваське крыть это требование будет нечем. Придется быстренько уносить ноги из логова зверя, и хорошо, если дело обойдётся без стрельбы.

Костенко, наконец, обрёл себя и захохотал, хлопая ладонями по ляжкам. Валерка Бердов тоже расплылся в снисходительной улыбке интеллигента простившего пролетарию его неудачную попытку прорваться с суконным рылом в калашный ряд.

– Я знаком с Иваном Царевичем вот уже почти двадцать лет, – сказал Бердов. – Ты погорячился, Василий.

– А я знаю королевича Жана чуть не с самого рождения, – усмехнулся Кляев. – И что с того? Ты ведь вообще близорукий, Валерий. Десять лет прожил с женщиной, даже не подозревая, что женился на Семирамиде. И в Шараеве ни ты, ни Киндеряй не сумели раскусить одного из величайших чародеев и магов всех времён и миров Магона – Сан Саныч чародей? – Костенко от удивления даже оборвал смех. – Разумеется, – подтвердил Царевич, решивший, что сейчас не время отмалчиваться, – Неужели ты думаешь, что сам Кощей Бессмертный пошёл бы на серьёзную сделку с провинциальным издателем и мелким бизнесменом. А здравый смысл, а профессиональная гордость злодея, наконец.

– Но он же в КПСС состоял, – привёл последний и довольно хиленький довод в пользу Шараева мафиози.

– Я тебя умоляю, Леонид Петрович, а кто у нас в ней не состоял, – ухмыльнулся Иван. – А потом, почему ты можешь быть чародеем Киндеряем, а Сан Саныч не может быть великим магом?

– Но я ведь стал чародеем недавно, можно сказать на днях. – Все когда-нибудь начинают, – пожал плечами Васька. – Одни начинают на днях, другие за три тысячи лет до нашей эры.

Костенко бросил затравленный взгляд на Валерку Бердова, но тот, пребывавший, по наблюдениям Царевича, в глубокой задумчивости, ничем, похоже, помочь мафиози не мог. Впрочем, Ивану Бердов вопрос всё-таки задал:

– Значит, это вы, ваше высочество, закрутили карусель вокруг молодильных яблок? – А вы до сих пор полагали, что дверь в Берендеева царство вам помог открыть простой российский писатель Царевич? – вскинул бровь Иван. – Откуда такой наив, господа?

– Но зачем вам это понадобилось? – Его высочество развлекается, – небрежно заметил лорд Базиль. – И в своих развлечениях волен никому не давать отчета.

Бердов, как человек вежливый и интеллигентный на ответе и не настаивал, мучительно размышляя над решением только что заданной задачки. – Следовательно, если рассуждать логически, жену Наталью мне подсунул Магон? – Жену твою зовут Семирамидой, она давно связана с Магоном, насколько мне известно, – сообщил лорд Базиль. – На редкость распущенная особа.

– А Ираида Полесская? – вскинулся Костенко. – Трудно сказать, – вздохнул королевич Жан. – Когда речь идёт о четырехмерном пространстве, трудно утверждать что-то наверняка. Но родившаяся пятьдесят лет назад Ирина Полесская вполне может быть матерью царицы Семирамиды, вроде бы умершей тысячи лет назад.

– Но это уже даже не бред, – взвизгнул Костенко. – Это форменное сумасшествие! – Ну почему же, – неожиданно пришёл на помощь «королевичу Жану» Бердов. – Если время течет не линейно, а, скажем, по спирали, то ничего удивительного в том, что Ираида родила Семирамиду нет.

– После ваших подвигов в Берендеевом царстве, господин Киндеряй, можно было бы научиться более широко смотреть на процессы происходящие во вселенной, – укоризненно заметил Царевич. – Мы с лордом Базилем полагали, что имеем дело не с испуганным обывателем, а с человеком, способным трезво оценить ситуацию. Вы ведь обладаете магической силой, господин Костенко, почему же вас удивляют с чужие паранормальные способности?

– Не морочьте мне голову, – неуверенно отмахнулся чародей Киндеряй: – Эти способности я могу реализовать только в Берендеевом царстве. В Российской Федерации магия и чародейство не в ходу.

Лорд Базиль саркастически и очень вовремя рассмеялся. Царевич с удивлением отметил, что, став лордом и майором ФСБ, его старинный друг-приятель и внешне как-будто переменился. Во всяком случае, держится он в совершенно паскудной и проигрышной ситуации с редким даже для аристократа и бойца невидимого фронта достоинством.

– Вы просто крайне неопытный чародей, господин Киндеряй, – мягко улыбнулся Царевич. – Неужели вы всерьез думаете, что такой огромной страной, как Россия, можно управлять, не прибегая к магии и чародейству. Вы меня удивляете, уважаемый.

– Я думаю, что для господина Костенко не всё ещё потеряно, – заступился за мафиози лорд Базиль. – Лет пятьсот практической работы в Берендеевом царстве, и он вполне сможет из главаря мелкого бандформирования превратиться в уважаемого мага-олигарха пусть и не первой, но достойной третьей категории. – Но не хотите же вы сказать, что все эти люди наверху маги и чародеи? – А для кого эта секрет? – в свою очередь удивился Царевич. – По-вашему, метаморфозы с собственностью можно было провернуть, не прибегая к магии? Как же вы наивны, господин Киндеряй.

– Не судите его строго, ваше высочество, – вздохнул лорд Базиль. – Человек делает только первые робкие шаги в глобальной политике, но через два-три тысячелетия он войдет в курс дела и перестанет блуждать в потёмках реализма.

Багровое лицо Леонида Петровича яснее ясного показывало, что глобальная политика ему действительно не по зубам. И Царевич очень хорошо его понимал, как человек, подобно Костенко, выросший в условиях железного занавеса, отделявших наших не оценивших своего счастья сограждан от сил не только капиталистических, но и в некотором роде магических. Атеизм и соцреализм куда понятнее выросшему в жёстких тисках марксизма бывшему комсомольскому активисту, чем мистицизм, глобализм и питающий их постмодернизм. Другое дело, что в рамках атеизма и соцреализма не удержишь ценности, которым начал поклоняться Лёня Костенко. Примат частной собственности требует соответствующего антуража, в котором запросто может заблудиться непривыкшая к глобализму наивная душа. И строительство нового Мироздания неизбежно закончится психиатрической лечебницей.

– Если все эти люди маги и чародеи, то зачем им наши молодильные яблоки? – всё ещё пытался ухватиться за соломинку примитивной спекуляции Костенко, тонущий в пугающих глубинах вселенной.

– Нет в этом мире всесильных магов и чародеев, – снисходительно пояснил неофиту многоопытный лорд Базиль. – Любой из них будет рад-радёшенек преумножить своё могущество. А наша задача состоит в том, чтобы молодильные яблоки не попали в руки враждебных нам сил.

– Мы опасаемся, – подхватил Кляевскую мысль Царевич, – что чародей Магон использует молодильные яблоки для подкупа местных магов-олигархов и тем подорвёт равновесие, на котором зиждятся основы Мироздания.

– Тогда зачем вы, королевич Жан, открыли, Магону дорогу в Берендеево царство? – задал коварный вопрос Валерка Бердов, чем едва не поставил в тупик, воспарившего в горние выси Царевича. – А за тем, – поспешил на помощь Ивану Кляев, – что нам тоже нужны молодильные яблоки для сохранения своего могущества.

Услышав эти брошенные сгоряча лордом Базилем слова, Костенко сразу же воспрянул духом, ибо разговор переместился на хорошо изученную им почву торга и взаимной заинтересованности. – Так бы сразу и сказали, – выдохнул он. – Тридцать процентов, это все, что я могу вам предложить.

– Пятьдесят, – слегка снизил претензии Царевич. – И ни цента меньше. – Я бы на твоём месте согласился, Леонид Петрович, – вновь подал голос Бердов. – С всемогущим Магоном тебе не сладить в одиночку, а твои компаньоны против магии бессильны.

– Ты мне тут не советуй, – взъярился Костенко. – Это по твоей милости я сижу в глубочайшем дерьме. Если бы не Ираида с Семирамидой, я бы поджарил тебя на костре ещё в Берендеевом царстве.

– Я всего лишь жертва, – тоже слегка повысил голос Бердов. – Я был заколдован, зачарован, запрограммирован Магоном на похищение чемоданчика. Или, по-твоему, простой российский писатель способен совладать с чародеем и магом, который

в своём грязном деле не одну собаку съел. Тебе же люди русским языком объяснили, с кем ты имел и имеешь дело в лице Шараева.

– Пусть эти люди сначала докажут мне, что они те самые лорды и королевичи, за которых себя выдают. Я завтра назовусь персидским шахом, так мне, по-твоему, Иран будет подати платить.

Надо признать, что господин Киндеряй оказался крепким орешком, и на голую магию его взять не удалось. Царевич уже начал подумывать, как бы убраться из берлоги по добру по здорову, не роняя недавно обретённого королевского достоинства. Однако его опередил лорд Базиль:

– Я так понимаю, господин Киндеряй, что вы, как дилетант в магических науках, способны удовлетвориться лишь материальными доказательствами нашей правоты, причём доказательствами самого низкого пошиба, ибо духовное парение вам ещё недоступно.

– Именно, – коротко хохотнул Костенко. – Вы совершенно правы, лорд. Я человек прагматичный. Меня не магия интересует, а прибыль. – Мы тоже не лишены известной доли прагматизма, – продолжал, как ни в чём не бывало Кляев. – Недавно выстроенный дом на улице Морозевского, если не ошибаюсь, принадлежит именно вам?

– Допустим, – нехотя признался мафиози. – Разумеется, я не один вкладывал в него деньги. – Я покупаю его у вас. – Шутите. Он стоит миллионы.

Царевичу тоже хотелось думать, что Васька всего лишь шутит, иначе пришлось бы предположить, что тот просто сошёл с ума. Откуда, скажите на милость, у шофёра и владельца задрипанного «Москвича», с помощью которого он зарабатывает на хлеб и водку, могут взяться миллионы долларов? Видимо так же думал и Валерка Бердов, который поддакивал и подыгрывал гостям, скорее всего, из соображений собственной выгоды. Пока разговор витал в сферах магических и мистических, писатели могли довольно успешно водить за нос мафиози, но Кляев своим неосторожным предложением перевёл встречу в деловое русло и тем самым отдал бразды правления в руки практичного Костенко. И уж конечно в этой сфере человеческой деятельности мафиози без труда выведет на чистую воду зарвавшегося пролетария.

– Миллионами я сейчас не располагаю, – подтвердил Васька сомнения интеллигентов на свой счёт. – А потому предлагаю обычный бартер.

Костенко скептически улыбнулся: – Молодильные яблоки?

– О нет, – покачал головой самозваный лорд. – Вода из волшебного источника. Стимулирует сексуальную активность. С её помощью можно приворожить любую женщину и любого мужчину.

– Бросьте? – не поверил мафиози. – Я ручаюсь вам за успех, – тут же поддержал лорда Базиля королевич Жан, сообразивший, наконец, куда клонит Кляев. – Только не пейте чудодейственную воду стаканами. Три четыре капли в бокал, и можете предаваться утехам всю ночь напролет.

– Большая партия? – Двадцать литров, – сообщил лорд. – Стоит она, разумеется, дороже, чем отстроенный вами домишко, но так и быть, ради будущих наших совместных барышей я готов понести убытки.

– Я должен посоветоваться с компаньонами, – дёрнул плечом Костенко. – Привлечь экспертов.

– Не возражаю, – кивнул головой Кляев: – Я пришлю вам грамм двадцать для пробы. Ночи для экспертизы, я полагаю, вам хватит?

– Вероятно – В таком случае, разрешите откланяться, – поднялся со своего места Царевич. – Думаю, что после того, как вы познакомитесь с любовным коктейлем, у вас, господа, отпадут всякие сомнения на наш счёт.

Киндеряй скептически улыбнулся. Судя по всему, не поверил лорду, однако ему ещё предстояло приятно разочароваться в своём неверии. Уж кому как не Царевичу, испытавшему на себе чудодейственную силу волшебного напитка, это знать. Кляев не поскупился и отлил полстакана из канистры Костенко и Бердову, вышедшим проводить дорогих гостей. Леонид Петрович долго и подозрительно обнюхивал жидкость, даже смотрел её зачем-то на свет, но выпить не решился, а так и стоял посреди двора со стаканом в руке, глядя с сомнением вслед удаляющемуся Уазику.

– Не жалко? – кивнул головой Царевич на болтающуюся за спиной канистру. – Так у меня их две, – пожал плечами Кляев. – Да и новая квартира, это тебе не хухры-мухры.

– Ты же вроде целый дом купил? – Я тебе что, буржуй какой-нибудь или лорд, чтобы в ста квартирах жить. Вот всем домом и переедем на новое место. Так что выбирай квартиру, Царевич, твоя фишка первая.

Конечно, можно было бы умилиться Васькиному неслыханному благородству, но Царевич этого делать не стал. Чего-то ему не умилялось. Ничего другого от Кляева он и не ждал в принципе, поскольку его старинный приятель если и годился в лорды и странствующие рыцари, то путного буржуя из него точно не получилось бы. Собирать плату со своих соседей Кляев посчитал бы западло и чего доброго обиделся бы на Ивана, если бы тот заподозрил в нём домовладельца-крохобора. Конечно, Ваську можно было бы обозвать коммунистом, но, увы, и во времена исторического материализма таких как Кляев и близко к власти не подпускали.

Лариca Сергеевна, она же графиня Изольда, нервно прохаживалась перед подъездом собственного дома, поджидая доблестных рыцарей-спасителей. Царевич отвесил даме изящный поклон, подтвердив тем самым статус королевича. Кляев шаркать ногой не стал, но улыбнулся жертве зловредного Магона вполне дружески. – Захватим Самоедова, – сказал Царевич графине. – Он все эти вакхические притоны прошёл от и до.

Самоедов, узнав какое любопытное мероприятие им предстоит, собрался в мгновение ока и выкатился из подъезда на два корпуса впереди ходившего за ним Кляева. Увидев в салоне графиню Изольду, Мишка и вовсе расцвёл маком и забил в пол копытом, рассыпаясь при этом в двусмысленных комплиментах. Понравились ли его дешёвые комплименты Ларисе Сергеевне, сказать было трудно, но Царевич счёл своим долгом цыкнуть на распустившего хвост павлина, дабы тот осознал ответственность момента и не превращал серьёзное мероприятие по спасению графа Ательстана в дурацкое шоу с девочками.

Из предварительного собеседования с графиней Изольдой Царевич, узнал, что вакханок Ираида Полесская вербовала в стриптиз-баре, принадлежавшем всё тому жё Костенко. Сам Иван в подобного рода заведениях практически не бывал и причиной тому являлась крайняя бедность писателя, а вовсе не морально-этические соображения. Стриптиз-бар носил очень подходящее название «Афродита» и размешался в бывшей студенческой столовой, куда Царевич в юные годы неоднократно забегал с рваным рублём в потной руке. Сказать, что его в той столовой кормили по-царски, значит здорово погрешить против истины. Так себе кормили. Советский сервис, как известно, не отличался особой благосклонностью к лицам, имевшим неосторожность довериться его казенному радушию, да ещё на столь скромную сумму, как целковый. Впрочем, удачная и ранняя женитьба избавила Царевича от гастрита, который он неизбежно бы заработал нак бесплатное приложение к рыбным котлетам и недожаренным бифштексам, которые и составляли меню студенческой забегаловки. Одним из самых главных достоинств феи Морганы, в ту пору ещё Верки Царевич, было умение готовить. Иван бы погрешил против истины, если бы вздумал отрицать сей подтверждавшийся на протяжении семнадцати лет факт.

Бесспорно стриптиз-бар «Афродита» выгодно отличался от студенческой столовой как внешним оформлением, так и внутренним содержанием. И во времена Царевичевой молодости здесь можно было встретить пышущих красотой и здоровьем девиц, которые, однако, были студентками, а не вакханками.

Продвинутый по части либерализма Царевич случившиеся со столовой перемены приветствовал. Склонный к совковому консерватизму Кляев не скрывал возмущения буржуйской роскошью, которая на поверку оказалась дешёвой бутафорией. Мишка Самоедов чувствовал себя в «Афродите», как рыба в воде, и без труда отыскал свободный столик, расположенный подле то ли сцены, то ли подиума, пока что пустующего, но, судя по всему, предназначенного для вакханалий.

Появление в зале двух камуфляжей в качестве приложения к писаной красавице, вызвало лёгкое недоумение у посетителей и тревожный блеск в глазах обслуживающего персонала. Кляев наотрез отказался при входе в гнездо порока снять куртку и теперь так и сидел за столом перепоясанный ремнём с тяжёлой кобурой у бедра. Царевичу ничего не оставалось, как последовать примеру упрямого пролетария.

Обслуживающий персонал недолго пребывал в растерянности и уже минут через пять вытолкнул из своих рядов по направлению к столику, занятому подозрительными гостями, четырёх стриженых громил, на тупых физиономиях которых отчетливо читалось недружелюбие. Васька Кляев в сторону громил даже головы не повернул, а просто выложил на стол свой комиссарский маузер, чем едва не спровоцировал серьёзный инцидент в приличном заведении. Кто-то из сидевших рядом посетителей даже вскрикнул в испуге «грабят!», но, к счастью, этот крик испуганной души был заглушен громкой музыкой, а потому не имел катастрофических последствий, если не считать двух перевёрнутых столиков и залитых соусом брюк лица кавказской национальности, к несчастью своему расположившемуся неподалёку от лорда Базиля.

Недоразумение, возникшее из-за несовпадения идеологических платформ, принялся улаживать Мишка Самоедов. Именно от него стриженые громилы узнали, что замахнулись они ни много, ни мало как на офицеров ФСБ и хороших знакомых Леонида Петровича. Мишку в баре, разумеется, знали как облупленного, а потому в его словах не усомнились. Облитого соусом горячего кавказского парня выдворили вон, к большому неудовольствию других кавказских парней, которые глухо заворчали по поводу творимого беспредела и заимели претензию отомстить камуфляжам, кем бы они там ни были. Дело явно катилось к грандиозной драке, но на дружеский совет Царевича, убрать со стола маузер, Васька даже ухом не повёл Положение спасли вакханки, выпорхнувшие на подиум, пока ещё, правда, в одетом виде, но, тем не менее, отвлекшие на себя внимание возбуждённых чужой грубостью кавказцев.

Встревоженный происшествием Царевич смотрел не столько на вакханок, сколько на посетителей. Особенно на тех, которые расположились за соседним столиком, ибо именно оттуда в адрес Кляева звучали неприкрытые угрозы. К своему удивлению, он обнаружил, что кавказские парни как-то уж очень смахивают на гоблинов, к которым у него за последнее время накопилось немало претензий. – Гоблины и есть, – процедил сквозь зубы Кляев. – А кавказцами они только прикидываются.

Надо сказать, что и лица славянской национальности почему-то не вызвали у Царевича прилива энтузиазма и чувства национальной симпатии. Упырями и вурдалаками Царевич обозвать бы их не решился, но и игнорировать нехороший блеск в глазах собравшейся в «Афродите» публики тоже было бы опрометчиво. Ибо подобный блеск в глазах он уже видел на колдовском холме у собравшихся там представителей нёчистой силы. Не исключено, что не только вакханки, но и упыри с бесами и ведьмами начинали свой путь в нечистые ряды именно из-за столиков стриптиз-бара.

– А ну колись, – прошипел Царевич на ухо Мишке Самоедову. – Ты своих упырей и бесов с этих морд рисовал?

Самоедов, с упоением наблюдавший за бесчинствами вакханок, от заданного в лоб вопроса вздрогнул, но, тем не менее, попытался увильнуть в сторону: – Никого я здесь не рисовал. И вообще при чём здесь морды: люди кругом как люди. Это в тебе вирус классовой ненависти заговорил, подхваченный у пролетария. Стыдно, Царевич, видеть чёрта в каждом обеспеченном человеке.

Иван действительно почувствовал неловкость. Не даром же говориться, с кем поведёшься, от того и наберёшься. А вся беда в том, что Иван в последнее время вращался почти исключительно в кругу нечистой силы. Понасмотревшись на вампиров, магов, чародеев и ведьм, он начал шарахаться уже и от вполне нормальных наших граждан.

– А зачем эти нормальные граждане припёрлись в срамное заведение? – ехидно полюбопытствовал Кляев.

– Давай без ханжества, Василий, – попросил пролетария Самоедов. – Ты, между прочим, тоже не святой.

Васька пробурчал сквозь зубы нечто нечленораздельное, но настаивать на своей святости не стал. И, по мнению Царевича, правильно сделал, поскольку все мы грешны и в своих устремлениях частенько выходим за рамки, предписанные строгой моралью.

Молчавшая до сих пор Лариса Сергеевна указала Царевичу на голых девиц, которые, прискучив танцами на подиуме, спустились в зал к разгорячённой вином и зрелищем публике с яблоками в руках.

– Что я говорил, – усмехнулся Кляев. – Где разврат, там и наркотики. – Может, это обычные яблоки, – засомневался Царевич, хотя сомнение, прямо надо сказать, было натужным.

Посётители стриптиз-бара настолько щедро платили за яблоки, что не приходилось сомневаться в их волшебной, а то и дьявольской начинке. Российские Евы соблазняли пускающих слюни Адамов с не меньшей расторопностью, чем их праматерь, выполнявшая волю Змия-искусителя. Самоедов при виде яблок тоже заёрзал на стуле и в его глазах появился тот же блеск, что и у прочих сидящих вокруг граждан. Одна из голых вакханок угадала причину раздирающего художника желания и без стеснения присела к нему на колени с яблоком в руке. Мишка смутился, ибо не располагал суммою, запрошенной искусительницей за источник радости и наслаждения.

– А от радикулита и плоскостопия твоё яблоко помогает? – спросил вакханку Кляев.

С чувством юмора у Евы были явные нелады, к тому же она не была знакома с лешим Тетерей, а потому вопрос, заданный дядей в камуфляже, поставил её в тупик. Выщипанные брови вакханки взлетели к потолку, а вполне симпатичное доселе личико исказила брезгливая гримаса в сторону клиента, пришедшего в приличное заведение с драными карманами и чрезмерными претензиями. – Лорд Базиль, – представила Кляева графиня Изольда. – Один из самых влиятельных и богатых синьоров Беохотийского королевства.

– С кем имею честь? – надменно вскинул голову Кляев. – Вакханка Елена, – представила гостью всё та же Лариса Сергеевна.

Голая Елена с большим интересом уставилась на закамуфлированного лорда и даже рискнула выступить с сомнениями по поводу только что прозвучавших в адрес Кляева со стороны графини Изольды комплиментов:

– А мне Колька сказал, что вы офицеры ФСБ. – Одно другому не мешает, милая моя, – вмешался в разговор Царевич. – Мы к вам и вашим товаркам пришли с предложением от Семирамиды.

Прозвучавшее имя не произвело на вакханку особого впечатления, видимо, оно ей было известно, и уж конечно не из исторических хроник. Царевич сомневался, что столь восхитительное создание вообще хоть раз открывало в своей жизни книгу. Ну, разве что в школьные годы, по принуждению учителей.

– Моя супруга, фея Моргана, организует небольшое шоу с полётами во сне и наяву. Будут очень приличные люди, с богатым магическим прошлым и настоящим. Вам, как начинающей вакханке, будет, я думаю, полезно поучаствовать в мероприятии и завести знакомства в высших сферах Глобального Мироздания.

– Королевич Жан, – пояснила удивлённой Елене графиня Изольда, – один из самых могущественных рыцарей Огненного плаща, белый маг Игирийской школы, известной своими достижениями в самых отдаленных уголках Вселенной.

Видимо, прекрасная вакханка Елена выросла в местах ещё более отдалённых от тех отдалённых уголков Вселенной, где гремела слава игирийских магов, поскольку для неё слова графини явились откровением. Но в любом случае рыцарь Огненного плаща королевич Жан её заинтересовал.

– Мы с супругой будем рады, если ваши подруги вакханки тоже почтят своим присутствием наш скромный праздник.

– Хорошо, – кивнула головой Елена. – Давайте адрес. Только оплата вперёд.

Столь прагматичный подход к делу со стороны прелестной вакханки едва не поставил рыцарей и чародеев в тупик. Выручила графиня Изольда, заметившая почти с материнским укором в голосе: – Как можно, дорогая, требовать с мага оплату вперёд. Это дурной тон, который не к лицу молодой вакханке. Что могут о нас подумать рыцари Огненного плаща? – В золоте будете купаться, девушка, – холодно пообещал Кляев. – Это для с королевичем Жаном не проблема. Другое дело, что не в деньгах счастье. – А в чём? – удивилась вакханка.

– В магии, – быстро вклинился в разговор Царевич. – Впрочем, в вашем возрасте об этом позволительно не знать.

Адрес, написанный Царевичем на салфетке, вакханка всё– таки взяла, хотя по лицу было видно, что рыцари Огненного плаща убедили ее в преимуществах магии над баксами далеко не на сто процентов.

– А если вакханки не придут? – спросил с сомнением Кляев. – Придут, – сказал уверенно Самоедов, – провожая глазами уплывшее яблоко. – Любопытство в женщине столь же неистребимо, как тяга побрякушкам.

Царевич увиденным в стриптиз-баре был не на шутку встревожен, хотя вроде ничего экстраординарного там не произошло. Томило предчувствие надвигающейся катастрофы. Если верить Мишке Самоедову, то в «Афродите» собиралась самая что ни на есть нормальная наша публика. Но если нормальные люди ведут себя как полоумные при виде голой женской задницы и молодильных яблок, то можно себе представить, как поведут себя в тех же обстоятельствах люди ненормальные. Впрочем, Царевичу предстояло увидеть шоу ненормальных уже в самое ближайшее время, более того стать в некотором роде его организатором и чуть не главным действующим лицом. Конечно, цель Иван перед собой ставил благородную (возвращение графу Ательстану человеческого облика), тем не менее, его терзали сомнения. Бередили душу воспоминания об однажды пережитой не без морального ущерба камасутре в гробнице фараона. Лорд Базиль, понесший в результате вакханалий кроме ущерба морального еще и некоторые физиологические издержки, предчувствия и сомнения Царевича разделял и даже высказался в том смысле, что ну их всех к лешему с этой кришнаитской камасутрой. В противовес ему Мишка Самоедов высказал готовность лечь грудью на амбразуру языческого разврата, правда, требовал за это плату в размере трех яблок. Кляев согласился дать только два, да и то после настоятельных просьб и уговоров Ларисы Сергеевны.

К удивлению Царевича, знаменитая сумка, украденная когда-то у Костенко и опорожненная на складе Матёрого, опять была доверху набита молодильными яблоками. При виде такого богатства Самоедов завизжал от восторга, а Иван спросил с укором:

– Где консервы-то?

Консервы, как выяснилось, Василий скормил покусанному Полудурку, а яблоки получил от него же за проявленный гуманизм.

– Если бы я их у него не забрал, то Полудурок обменял бы их на шаньпень. А от шампуни драконы дуреют, как люди от молодильных яблок.

Разговор происходил у дома феи Морганы в вечернее время, и Царевичу было не до споров, хотя консервов ему было жаль. Тратить такие хорошие консервы на Полудурка, это ни что иное, как мотовство.

Кляев захлопнул дверцу прямо перед носом у раскатавшего губёнку Мишки Самоедова, который рвался облизать канистру, подозревая, что там хранится нечто таинственное и притягательное.

– Бензин там, – огрызнулся Кляев. – Про запас.

Самоедов, кажется, не поверил, но спорить с рассерженным лордом не стал. Подъём в квартиру феи Морганы не занял много времени. Двери странствующим аристократам открыла блондинистая фурия. Лорд Базиль крякнул от изумления, у Мишки отвалилась челюсть. Конечно, сама по себе роскошь Берендеевских замков не была для них в новинку, а потрясло их как раз то, что можно, оказывается, и в Российской Федерации устроиться со всеми удобствами и на столь обширной площади, которая не снилась даже нашим олигархам первой гильдии.

Десяток толокшихся в прихожей гоблинов уже до того притерпелись к зачастившему к бывшей супруге Царевичу, что даже не стали целить в него из автоматов. Кляев на гоблинов косился с нескрываемой неприязнью и даже погрозил в сторону одного из них кулаком. К удивлению Ивана, гоблин в ответ на недвусмысленный жест лорда-пролетария порозовел мордой и укрылся за спинами своих товарищей.

– Сорок литров самогонки за вами, образины, – рыкнул на них Кляев.

В ответ донеслось неразборчивое бормотание, в том смысле, что «ничего не знаем» и «пустые наговоры», и даже «кто такую гадость пить будет». Процесс выведения вороватых гоблинов на чистую воду был прерван появлением в прихожей фурии-брюнетки. Гостей препроводили в парадный зал и рассадили вдоль стен в отделанные золотом и яхонтами кресла из слоновой кости. Впрочем, кость, возможно, была не слоновая, а мамонтовая. В конце концов, фея Моргана, она же Вероника, могла себе позволить и такую роскошь. Сколь помнил Царевич, эта самая Верника-Моргана из «Колдовского замка» была настолько богата, что ей завидовал даже чародей Магон, который, собственно говоря, только из зависти её и заколдовал. Ему, видите ли, стало обидно, что какая-то там фея владеет богатствами, превосходящими его собственный не скромный достаток в несколько раз. Иван заподозрил, что Верка к Мокрухину и Киндеряеву замкам добавила ещё и замок феи Морганы, с её несметными сокровищами, тот самый, из-за которого у неё вышел спор с Магоном. Во всяком случае, Царевич готов был отдать руку на отсечение, что картина, которую он сейчас рассматривает, висела на стене заколдованного замка феи Морганы. Картина была примечательна в том смысле, что на ней обнажённая дева, верхом на Единороге, сражалась с мечом в руке с каким-то змеем или крокодилом, получеловеком, полупресмыкающимся, совершенно жутковатого и непотребного вида. А вокруг обнаженной девы рыцари в красных плащах и витязи в волчих шкурах переламывали широкими мечами живую силу неприятеля, которая состояла из существ совершенно омерзительных, рядом с которыми гоблины и упыри смотрелись форменными красавцами. Дева на Единороге обличьем напоминала фею Моргану, Веронику и Веру Царевич в одном лице.

Если Царевич сейчас верно припоминал содержание своего романа, то Жан именно по этой картине влюбился в фею Моргану-Веронику ещё до того, как увидел ее воочию. Вообще-то Моргана стала в романе ещё и Вероникой потому, что Царевич начинал роман ещё до встречи со своей будущей супругой, а заканчивал его уже в пору любовного помешательства, отсюда грозная дева-воительница Моргана превращалась к финалу просто в деву Веронику, нежное романтическое создание. Нежной и романтичной её, разумеется, сделала любовь к королевичу Жану, защитнику сирых и обездоленных.

– Видал, мазилка, как истинные художники работают, – укорил Кляев Самоедова. – Моя крокодилиха была не хуже, – обиделся Мишка. – Сами могли убедиться.

Что да, то да. В этот раз Иван готов был согласиться с художником на сто процентов. Самоедовская «девушка» вполне могла быть самкой монстра, изображенного на картине. Царевичу пришло в голову, что получилось это не случайно, и он не замедлил ухватить за шиворот, пока что фигурально выражаясь, блудливого сукина сына, который никак не желал выкладывать всю правду, которую знал или о которой догадывался.

– А ну колись, гад, ты для Шараева эту «девушку» рисовал? – Я тебе уже сто раз говорил, – возмутился Самоедов. – Заказ я получил от Валерки Бердова. Он же дал описание трёхглавого дракона-богоборца и «крокодилихи» и настаивал, чтобы это была именно самка.

– А эту картину ты прежде видел?

– Видеть не видел, но описание ее читал в твоем «Заколдованном замке»

– А тебя не удивило, что описание «девушки», принесенное Бердовым, как две капли воды похоже на описание этого монстра?

– Допустим, удивило, – нехотя признался Самоедов, – и что с того? Я художник и работаю на заказ.

– Оппортунист ты! – возмутился Кляев. – Оппортунист, это ещё не враг народа, – не остался в долгу Самоедов. – Шараев с Веркой устроили разборки, а я, видишь ли, должен оказаться крайним. – Так как же всё-таки эта «девушка» ожила? – не отставал от художника Царевич. – Случайно, – задёргался в кресле Мишка. – Я же вам говорил: зашла ко мне соседка Евочка, выкурить сигаретку тайком от родителей. И я машинально стал рисовать с девочки «крокодилиху». Ты же сам творец, Иван, и должен меня понять. Всё получилось непроизвольно. Рисунок Евочке страшно понравился, она сразу же уловила сходство… Вот тут и началась совершенно неожиданно меня страшная метаморфоза.

– А перед этим ты кормил девушку Еву молодильными яблоками, чтобы пробудить в ней сексуальное влечение, – дополнил картину происшествия Царевич, – И действительно аппетит в «крокодилихе» пробудился, но не сексуальный, а самый что ни на есть гастрономический. И она решила тобой пообедать. – Зря мы ей помешали, – хмыкнул Кляев, внимательно слушавший художника и писателя.

Самоедов обиженно дёрнул носом, демонстрируя неприятие двусмысленных шуток по поводу попавшего в переделку Пигмалиона, едва не съеденного своей Галатеей.

– Я же не виноват, что кругом сплошные монстры и оборотни, которым сожрать несчастного художника, что раз плюнуть.

Намекал сукин сын конечно на Царевича, который намёк понял и признал даже отчасти справедливым, но терзаться угрызениями совести стал. Мозги Ивана сейчас были заняты совсем иной проблемой. Не приходилось сомневаться, что именно Верка и Шараев являются главными игроками разворачивающейся эпопеи, а Костенко, Ираида Полесская и все прочие лишь второстепенные персонажи.

– А больше ты соседку Еву яблоками не кормил? – Я не псих, – возмутился Самоедов, – Ей же понравилось быть монстрихой. И теперь если она этих яблок наестся, то многим не поздоровится.

Разговор был прерван на самом интересном месте появлением вакханок из стриптиз-бара «Афродита» во главе с прекрасной Еленой, которая оправдала предсказания Самоедова и явилась в заколдованный замок для знакомства с магами и чародеями лучшей во Вселенной Игирийской школы.

– Клево, – сказала Елена, с восхищением оглядывая помещение раз в десять превосходящее размерами студенческую столовую, ныне возведенную в ранг стриптиз бара. Последнее тоже было, конечно, метаморфозой, но жиденькой. Вполне в духе мелкого мага Киндеряя-Костенко, который ни художественным вкусом, ни могуществом не мог соперничать с феей Морганой. Царевич заподозрил, что его бывшая супруга весь этот безумный хоровод затеяла именно из-за жилплощади. Как только Вера Михайловна Царевич поняла, что есть средство превратить фантазии мужа в реальные квадратные меры, тут уж никакие угрозы и препятствия со стороны чистой и нечистой силы не могли ее остановить. И теперь пусть весь мир рухнет, но Вера Михайловна будет пить чай на жилплощади, по меньшей мере, в квадратный километр и даже собачьей будки, из принадлежащего ей по праву, не отдаст. Если Царевичу память не изменяла, то кроме Кощеева замка с садом он, а точнее его лирический герой королевич Жан, обещал фее Моргане ещё и замок этого Магона, который стоял где-то на Чёртовой горе и был связан чуть ли не с преисподней. Судя по этим обещаниям, Царевич тогда планировал написать продолжение «Колдовского замка», но помешала свадьба и связанные с нею приятные хлопоты.

– Настоящее золото? – спросила Елена, оглаживая спинку предложенного ей кресла из мамонтовой кости. – Здесь, девушка, фальшивого не держат, – обиделся за хозяйку лорд Базиль, – Тот, кто в совершенстве владеет магическими науками, может себе позволить и не такое.

Зря, между прочим, Васька вылез со своими поучениями. У вакханок из бара «Афродита» и без того глаза разгорелись на Веркину роскошь. И понять девочек можно, ну что они видели в своей жизни, кроме мелких халуп новуаришей. В Кремль их не пустят, в Эрмитаж они сами не пойдут, так что дворец феи Морганы, то ли воображаемый, то ли настоящий, это единственное место, где они могут приобщиться к культуре. Эта пришедшая в голову мысль показалась Царевичу интересной, ибо он всегда ощущал в себе склонность к просветительству и искал формы выражения, доступные для восприятия нынешней не обременённой знаниями молодёжи. Впрочем, молодежь, что нынешняя, что прошлая, что будущая всегда не обременена знаниями и, в этом, наверное, её преимущество перед людьми пожившими и попривыкшими воспринимать мир лишь в знакомых с детства формах и красках. И любую метаморфозу эти пожившие воспринимают, как крах всего и вся, хотя этот крах, всего лишь мировоззренческий.

По счёту вакханок было семь, включая Елену, если добавить к ним Наташку и Ларису Сергеевну, то получится девять. Графиня Изольда объяснила королевичу Жану, что «девять» число священное. Правда, в чём его святость Царёвич так и не понял, но спорить с вакханкой, нимфой и графиней в одном лице не стал. Ларису Сергеевну волновал вопрос, сумеет ли фея Моргана отловить её вконец одичавшего в Берендеевом царстве мужа графа Ательстана. Иван клятвенно заверил прекрасную графиню, что ничего страшного с её мужем не произойдёт, сослался он при этом на свой опыт Белого Волка и Жеребца.

– А вы были жеребцом? – стрельнула в его сторону глазами вакханка Елена.

Столь интересная подробность из жизни великого игирийского мага заинтересовала не только Елену, но и её подружек, в глазах которых Царевич одним махом приобрёл статус мужчины загадочного и сексуально активного. Потуги Мишки Самоедова привлечь внимание дам своими похождениями в облике кабанчика, вызвали у младых вакханок лить скептические ухмылки. Эк, удивил в самом деле. Свиней, козлов и баранов, пусть даже и в почти человеческом обличье, эти девушки в своем стриптиз-баре нагляделись с избытком. Иное дело жеребец, существо среди представителей животного мира явно аристократическое, волнующее своими, статями и пылом не только кобыл.

Искупаться в лучах славы и всеобщего внимания Царевичу помешало появление феи Морганы, на этот раз, впрочем, кажется, ведьмы Вероники, в сопровождении восьми фурий, с распущенными волосами и в коже, по мнению Кляева, не иначе как змеиной. Вакханки при виде представительниц конкурирующей фирмы нервно задышали. Ещё недавно наивные глаза, с детским любопытством внимавшие Царевичеву трёпу о похождениях жеребца, засверкали пугающим огнём, а роскошные тела, упакованные в самые вроде бы обычные тряпки, напряглись то ли для танца, то ли для примитивной драки.

Царевич переглянулся с Васькой и наметил пути отхода, на случай если вакханалия примет уж совсем развязные и живодерские формы. Больше всего поразила Ивана графиня Изольда, которая прямо на глазах стала превращаться из скромной и склонной к романтике и лирике женщины в совершенно неуправляемую в своей неистовой страсти стерву. Царевич, пожалуй, отодвинулся бы от пышущей сексуальным жаром графини, но, к сожалению, двигаться ему было некуда, вокруг сидели такие же вакханки, не менее Ларисы Сергеевны готовые закружить мужчину в хороводе страсти. Растущее напряжение сняла ассирийская царица Семирамида, вошедшая прямо сквозь стену в сопровождении козла Ательстана. На чём Наташка поладила с Веркой, Царевич не знал, но не приходилось сомневаться, что сейчас они действуют рука об руку. В отличие от фурий, затянутых в змеиную кожу, Семирамида была в шубе, скорее всего из козлиных шкур, которую она тут же, впрочем, сбросила на плечи Ларисы Сергеевны, которой в церемонии спасения козла Синебрюхова отводилась, похоже, главная роль.

Ведьмы и фурии выстроились друг против друга в сложном и, на взгляд Царевича, лишённом всякого смысла порядке. Правда, он всё-таки отметил, что те и другие не выходят за границы начертанной на полу зала пентаграммы, в центре которой стоит козёл Ательстан и пять невесть откуда взявшихся баранов. Кляев шепнул Ивану, что бараны, это, скорее всего, охранники Костенко, заколдованные фуриями в скорбный день торжества камасутры в гробнице фараона. Судя по всему, ведьма Вероника решила вернуть им человеческий облик, и Царевич расценил этот жест со стороны супруги, как, безусловно, гуманный и заслуживающий всяческого поощрения. К сожалению, а может быть и к счастью, никто в этом зале в поощрениях Царевича не нуждался, а сам он чувствовал себя пятым колесом в чужой телеге и скромненько сидел в углу, радуясь, что вакханки и фурии о нём, кажется, забыли.

Откуда-то сверху полилась тихая нежная музыка, весьма благотворно подействовавшая на вакханок и фурий, которые начали выделывать вполне балетные па, поразившие Царевича изяществом и точностью движений. А Лариса Сергеевна в своей шубке и вовсе смотрелась пастушкой, выведшей на лужайку серого козлика. Никакой камасутры, похоже, не предвиделось, и пребывавший в некотором напряжении Царевич обмяк и расслабился до состояния зрителя на балете «Лебединое озеро». Даже погасший внезапно свет не заставил его удариться в панику, тем более что свечение пентаграммы в значительной мере компенсировало возникшие неудобства. Тьма не была такой уж непроглядной, и Царевич очень хорошо различал, что козёл и пять баранов кружатся в хороводе из женских тел, встав на задние копыта. Более того, шерсти на телах несчастных животных, в смысле заколдованных людей, становилось всё меньше и меньше, да и рога как-будто уменьшались в размерах.

Гром грянул столь неожиданно, что сомлевший от чудесного зрелища Царевич испуганным зайцем сиганул из кресла, не до конца ещё понимая, что случилось и почему вдруг неистово завизжали до селе пребывавшие в романтической меланхолии вакханки и фурии. В полутьме, буквально в двух метрах от Ивана, промелькнуло искажённое ужасом лицо невесть откуда взявшегося в чужом замке Валерки Бердова. Кто-то дико верещал в дальнем углу, и Царевичу показалось, что он узнал голос Ираиды Полесской. Впрочем, этот голос тут же утонул в озверелом, иного слова не подберёшь, блеянии барана. А вскоре Иван увидел и самого барана Романа, сияющего золотой шерстью в самом центре пентаграммы, где ещё недавно графиня Изольда мирно пасла своего несчастного мужа Ательстана. Баран дёргался как припадочный и разрастался да неприлично-жеребячьего размера. А рядом с бараном Романам вдруг неизвестно откуда проросла Ева в своем совершенно непотребном «крокодильем» обличье. И что ещё страшнее из рухнувшей за спиной Ивана стены, в зал полезла отпетая нечисть, которой Иван имел возможность любоваться на картине всего полчаса назад. – Это Магон, – узнал Царевич голос Вероники. – Будь он проклят.

У самого уха Царевича послышался треск выстрелов, это Васька Кляев отстреливался из маузера от наседающих черных рогатых монстров, которые размерами, пожалуй, людей не превосходили, но, как успел заметить Иван, отличались весьма развитой мускулатурой, позволяющей им на куски рвать попавших в руки гоблинов. Гоблины, надо отдать им должное, дрались доблестно, выкашивая из автоматов Калашникова целые ряды нападающих, которых, к сожалению, не становилось меньше.

Чёрный поток всё хлестал и хлестал из проломленной стены, заполняя волосатыми телами обширный парадный зал замка феи Морганы. Царевич, наплевав на гуманизм, тоже вытащил пистолет и выстрелил в совсем уж обнаглевшую свинячью харю, которая вздумала пообедать несчастным художником, пытавшимся на четвереньках выбраться из бедлама. Гробанув нахального рогоносца и придав с помощью увесистого пинка ускорение замешкавшемуся Самоедову, Царевич громко крикнул Кляеву:

– Бежим. – Эх, пулемёт бы сюда, – вздохнул лорд Базиль, посылая ещё несколько пуль в клубок объятых яростью тел.

Из провала запахло серой, в доблестных гоблинов полетели огненные стрелы, и они начали вспыхивать факелами один за другим. Царевичу огонь опалил брови, и он, не раздумывая более, бросился бежать вслед за повизгивающим от страха Мишкой Самоедовым. Кляев пыхтел рядом, но его лица Иван не видел, озабоченный только тем, чтобы не вляпаться лбом в какое-нибудь препятствие, которое в любой момент могло вырасти на их пути. Лабиринт, в который залетел Царевич, был слабо освещён, зато невероятно извилист, что давало шанс не только запутать погоню, но и самим заблудиться среди сужающихся каменных переходов. Во всяком случае, Царевичу казалось, что переходы сужаются, и он невольно замедлил шаги, тем более что погоня, кажется, отстала.

– Где это мы? – спросил задыхающимся шёпотом Самоедов. – А кто это «мы»? – эхом ответили из темноты.

Царевич хотел было выстрелить из пистолета в этот издевающийся над озабоченными собственным спасением людьми голос, но его остановил Кляев: – По-моему, это Бердов.

Царевич чиркнул обнаруженной в кармане зажигалкой и осветил выплывающее из тьмы бледное лицо. Валерка смигнул и облизал пересохшие губы. Из-за его спины высунулась ещё одна мордочка, и Царевич без труда опознал вакханку Елену. – Ты откуда здесь взялся? – спросил Царевич у задыхающегося Валерки. – Бежал, – почти всхлипнул Бердов.

– Так все бежали, – рассердился Кляев. – Ты как у Верки-то оказался? – От Романа спасался.

– От какого ещё Романа? – От золотого барана

Далее из рассказа перепуганного писателя выяснилось, что шибко умный Костенко почему-то вообразил, что Царевич с Кляевым вздумали его отравить волшебным зельем и не нашёл ничего лучше, как по совету премудрой Ираиды Полесской, испытать любовный напиток на баране Романе. Баран любовное зелье выпил с большой охотою, после чего воспылал неземной страстью к любезно напоившим его людям, то бишь к Костенко, Ираиде и ни в чём не повинному Валерке Бердову. Вызванная на помощь охрана, в лице трёх дебилов, дрогнула перед охваченным животной страстью бараном и выпрыгнула в окна, разбив стёкла медными лбами. Неистовый баран, гоняясь за своими доброхотами, разнёс в щепы всю мебель и все двери в доме несчастного мафиози. Самое жуткое, что этого сексуально озабоченного монстра даже пули не брали, они просто отскакивали от его золотого панциря. Возможно, делу бы помог гранатомет, но у прибывших на подмогу уважаемому в городе бизнесмену сразу двух милицейских нарядов его не оказалось. К счастью, их стрельба всё-таки слегка отвлекла барана Романа, что позволило Костенко, Полесской и Бердову выбраться из разгромленного дома и спастись бегством с помощью машины. Однако баран, разметавший доблестных стражей порядка, бросился за беглецами в погоню, развив запредельную скорость. Бердов предложил спрятаться у Верки, где по его расчетам должны были находиться Царевич с Кляевым.

Только– только жертвы животной страсти вошли в квартиру-замок, как буквально через минуту туда же ворвался и баран. Ну а дальше начался ад кромешный, который Царевич мог наблюдать собственными глазами.

– А монстриха Ева откуда взялась? – спросил Кляев. – Не было с нами монстрихи, – возразил Бердов. – Это Веркина работа. – Ты нам мозги нё пудри, – заступился за отсутствующую жену Царевич. – Монстриха эта не Веркина, а Самоедовская и нарисовал он её по твоему заказу.

Бердов зло глянул на сдавшего его конкурентам художника, но вслух ничего не сказал. Царевич не сомневался, что у Сан Саныча и Валерки есть какой-то, только им известный план, но в чём суть этого плана и какую цель перед собой ставят эти два проходимца, он, честно говоря, понятия не имел. Конечно, можно было бы подвесить Бердова на дыбу или тривиально набить ему морду, но, к сожалению, ни для того, ни для другого у Ивана не было времени, да и место не располагало к продолжительной дискуссии. Того и гляди из-за ближайшего поворота могла вывалиться погоня и в два счёта прихлопнуть всю собравшуюся в тупичке компанию.

– А где мы находимся? – полюбопытствовала прекрасная Елена.

Вакханка-неофитка, к удивлению Царевича, не выглядела испуганной, хотя и пребывала в слегка возбуждённом состоянии. Похоже, она была убеждена, что участвует в жутко интересном шоу с переодеваниями, которое закончится непременно хэппи эндом с последующей раздачей подарков наиболее отличившимся игрокам. Что же касается самого Ивана, то он ждал сюрпризов, но отнюдь не приятных, а в счастливый финал и вовсе не верил. У нас, в конце концов, не Америка какая-нибудь, и все наши метаморфозы заканчиваются очередной гадостью для раскатавшего губу народа.

– Если судить по запаху, – втянул носом воздух лорд Базиль, – то находимся мы, скорее всего, в аду.

– Я тебя умоляю, Василий, – попросил дрогнувшим голосом Самоедов, – не надо пугать девушку.

– А я не боюсь, – запротестовала вакханка. – А вы что, собрались победить Вельзевула?

В другой ситуации Царевич подобным вопросом был бы польщён и даже высказался бы в том смысле, что нам никакой чёрт не страшен. Но сейчас ему было не до широковещательных заявлений, тем более что появление этого самого Вельзевула после всего уже виденного, не показалось бы ему таким уж чудом.

– А почему Вельзевула? – спросил Кляев. – Есть же черти и поприличней. Мефистофель скажем. Я как-то по молодости лет ходил в театр Оперы и Балета, так он там прямо блистал.

– Я от Ирины Аркадьевны слышала, что воскрешать будут именно Вельзевула. – Зачем? – спросил потрясенный услышанным Царевич.

– Этого Полесская не говорила.

Царевич вопросительно взглянул на Бердова, но тот угрюмо отмалчивался, зато слово взял Кляев, с досадой хлопнувший себя ладонью по лбу:

– Я вспомнил, где читал про этого Вельзевула. В Бердовском романе. Вельзевул олицетворение злобной, но абсолютно тупой силы, способной потрясти весь мир. А героиня романа искала список, забыл его название, но солидный, на папирусе, где написаны заклинания, с помощью которых можно обуздать этого злодея.

– И она нашла этот список? – Нашла, – охотно подтвердил Кляев. – В каком-то совершенно жутком замке, заброшенном ещё две тысячи лет назад, в котором обитали злые дэвы, огромные существа персидского происхождения. Наташка обвела их вокруг пальца и выкрала папирус.

Бердов на Кляевские слова дёрнул плечом, видимо хотел возразить, но потом передумал. На лице писателя страх метался с надеждой. Похоже, Валерка ждал и боялся каких-то событий. Но, скорее всего, надежды его и страхи были, связаны с Сан Санычем Шараевым, которому Бердов и верил, и не верил. Царевич имел уже удовольствие считать шизофренический бред Иштар Полесской, но он сомневался, что такой прагматичный человек, как Шараев удовлетворится ролью олимпийского бога, пребывающего на вторых ролях в свите сбрендившей Бердовской тёщи. Шараев принадлежал к тому типу людей, которые верят только в золотого тельца, и никакой другой религии, кроме долларовой, им не нужно.

– Значит, ты выкрал из сейфа не только деньги и адреса, но и папирус? – спросил Царевич у Бердова.

– Я взял своё, – неожиданно взвизгнул Валерка. – А твой Костенко просто жулик, он заплатил лишь за папирус, клочок бумаги, на котором ничего важного не было.

У Царевича после всего с ним случившегося за последние дни начал заходить ум за разум. Но ход шараевско-бердовской комбинации с папирусом он, касается, уловил и в очередной раз удивился изощрённости Валеркиных мозгов. Костенко покупает кусок папируса, Бердов посылает ведьму Наташку в своём романе на поиски таинственных заклятий, которые она находит и запоминает, а потом записывает. – Так это было? – спросил Царевич у Бердова.

– Нет не так, – хрюкнул молчавший до сих пор Самоедов. – Наташка ничего не писала, она просто взяла Костенковский папирус, и все нужные слова, написанные нашенскими буквами, сами на нём проступили. Я видел это собственными глазами, но ни черта, не запомнил. Эти заклятья без шпаргалки произнести просто невозможно. – Ну а цель у них какая? – насел на Самоедова Кляев. – Откуда мне знать. Шараев сказал, что в золоте купаться будем. – А «девушка» твоя зачем?

– Разбудить Вельзевула, – нервно хихикнул Самоедов. – Почуяв самочку, он обязательно вылезет из своей норы, чтобы обольстить красавицу, вот тут Шараев с Бердовым и собирались взять его в оборот своими заклятьями.

– А потом что? – Не знаю, – пожал плечами Мишка. – Я ведь художник, меня сам процесс увлекал. – Дурак ты, а не художник, – рассердился Васька. – Сожрет тебя твоя монстриха, помяни моё слово. И по заслугам.

– Не кормил я её сегодня яблоками, – заныл Самоедов. – Мамой клянусь. – Значит, кто-то другой накормил, – хмуро бросил Царевич. – Ты Шараеву о монстрихе, убитой нами, рассказывал?

– Так всем рассказывал, ещё там, в гробнице, во время воскрешения Вакха-Осириса.

Теперь, после Самоедовских признаний, у Царевича уже не оставалось сомнений, что появление монстрихи Евы в Веркиной квартире не было случайностью. Яблоками невинную девушку накормил, конечно же, Шараев, он же протолкнул ее в нужное время в нужное место. А это нужное место находилось в заколдованном замке. Сан Саныч, хорошо знавший Веру Михайловну Царевич, нисколько не сомневался, что она не ограничится замками Мокрухи и Киндеряя, а непременно будет пытаться присоединить к уже имеющейся жилплощади замок феи Морганы, на стене которого висит злополучная картина, столь подробно описанная в романе Царевича. Картина была входом в лабиринт, где отсиживался потерпевший жесточайшее поражение в схватке с Белыми Волками Вельзевул. Теперь понятно, зачем этим сукиным сынам понадобился пожирающий богов дракон, зачем им понадобилась Иштар-Кибела, которая только одна могла взрастить дракона-богоборца. И этот поедающий богов монстр должен был либо уничтожить Перуна, либо сковать действия его Белых Волков, пока Шараев будет приручать Вельзевула.

Чудовищный вопль вдруг едва не оглушил Царевича, да что там Царевич, когда даже стены завибрировали и заходили ходуном, словно были сделаны из киселя. Нервы у художника не выдержали, он взвизгнул и бросился бежать. Валерка Бердов отшатнулся и вскрикнул в ужасе:

– Он проснулся, Царевич, он проснулся!

Если судить по резко усиливающемуся запаху серы, то проснулся Вельзевул где-то совсем неподалёку, ну, может, в километре от мирно беседующих в подземелье людей, которым не оставалось ничего иного, как следовать примеру расторопного Мишки Самоедова и уносить ноги. Никому не хотелось сталкиваться нос к носу с очнувшимся после долгого сна князем Зла.

Как долго продолжался этот забег средних лет российских интеллигентов, отличавшихся весьма скромными физическими кондициями, Царевич не знал, но вряд ли более получаса. Иван уже собирался падать, утомлённый непосильной для организма нагрузкой, но его неожиданно подбодрил радостный вопль Мишки Самоедова, который, похоже, обнаружил выход из жуткого подземелья. К сожалению, этот выход обернулся очередным тупиком, так, во всяком случае, показалось Царевичу, когда он обнаружил в огромном зале почти всю колдовавшую в замке феи Морганы компанию, включая Верку, Семирамиду, Ираиду Полесскую с вытаращенными от тихого ужаса глазами, мафиози Костенко, и даже Ларису Сергеевну с козлом Ательстаном. Здесь же были и вакханки-стриптизёрши из бара «Афродита». Правда, не было фурий и гоблинов. Последние, судя по всему, полегли все до единого в схватке с Вельзевуловой ратью. Зато по залу крутились пятеро Костенковских охранников в совершенно непотребном виде. Обратная метаморфоза прервалась на полдороге, и теперь все заколдованные, включая Синебрюхова, щеголяли хоть и в человеческом обличье, но с рогами на головах. И если охранники, люди, видимо, холостые, отнеслись к наростам, украшающим их головы, философски, то граф Ательстан Синебрюхов искренне страдал. Он, видите ли, считал, что виной всему не метаморфоза, прерванная на самом интересном месте, а как раз недостойное поведение его супруги графини Изольды, в смысле Ларисы Сергеевны, которая-де предавалась блуду, пока он страдал как последний козёл. Кроме всего прочего господин Синебрюхов наотрез отказался от графского достоинства, заявив во всеуслышанье, что он родился Николаем, им и умрет. Королевича Жана и лорда Базиля, которые клятвенно заверили графа в непорочности его супруги, Синебрюхов обозвал авантюристами, лжецами и аферистами. И даже позволил себе откровенно хамские намеки по адресу королевича Жана и графини Изольды, что весьма не понравилось фее Моргане.

– Ша, – рыкнула в сторону расходившегося козла ассирийская царица Семирамида, – Сейчас не до сексуальных разборок. Вельзевул проснулся, и если он доберется до этой самки Евы, то мы все сгорим в огне их страсти. – Ну, это, положим, – запротестовал Костенко. – Мне Шараев говорил, что Вельзевул если и опасен, то для существ второй реальности. И в случае неудачи нашего опыта он способен погубить только их. – А чего ты тогда от него улепетывал, – прищурился в сторону мафиози Васька Кляев. – остался бы в зале, поговорил бы с ним с глазу на глаз.

– Проблема в том, – взяла слово фея Моргана, – что мы с вами изолированы и от первой, и от второй реальности, и никто не может сказать точно, находимся мы вами сейчас в Мокрухином замке или в квартире гражданки Царевич. И уж тем более никто не возьмётся определить, в реальном мы здесь виде, то есть в плоти и крови, или являемся лишь овеществленной проекцией собственных мыслей.

Вообще-то Верка, скорее всего, была права. То есть любой из названных ею вариантов имел права на жизнь. Конечно, Царевичу было бы жалко, если бы его лирический герой королевич Жан пал в жестокой схватке со сказочным чудовищем Вельзевулом, но совсем другое дело, если бы в схватке с князем Зла скопытился бы реальный Иван Царевич, гражданин Российской Федерации, атеист по воспитанию и убеждению. Эта означало бы не только смерть самого Царевича, но и торжество князя Зла на всём пространстве России, да и не только её. Ситуация, конечно, парадоксальная: воскресить дьявола в воображении, чтобы потом пасть его жертвой в реальности, но, как говорится, чем чёрт не шутит, пока Бог спит.

– Надо опередить Вельзевула, – сказала Наташка. – И вернуть девушку Еву в первородное состояние. Нам пока удалась удержать её в сфере своего влияния.

– А каким образом вы её собираетесь возвращать в это самое состояние? – спросил Самоедов, испуганно косясь на двери, за которыми, если верить Семирамиде, находилась сейчас «крокодилиха».

– Нужен мужчина, способный увлечь девушку и направить её на верный путь, – пояснила Верка. – Лучше если это будет человек, которого она знала, находясь ещё в человеческом обличье. – Я протестую, – заверещал Самоедов, сразу сообразивший, к чему клонят милые дамы. – Нельзя насильственно принуждать мужчину к зоофилии, это уголовно наказуемое деяние. – Окстись, – цыкнула на него Наташка. – Какая здесь может быть зоофилия. Вспомни сказку «Аленький цветочек» и смело двигай на покорение заколдованной злыми волшебниками девицы.

– Так ведь она слопает любого, кто переступит порог комнаты. Я же эту стерву знаю, я уже был ею психически и физически травмирован. В конце концов, я вообще импотент.

– Стыдно, Самоедов, – укорила художника Верка. – Ты единственный здесь неженатый мужчина. Мы не можем послать к девушке этих баранов, они своими рогами произведут на Еву негативное впечатление. А потом, какая разница съест тебя сам Вельзевул или его самозваная невеста. По-моему, мужчине приятнее быть съеденным женщиной. – Протестую, – взвизгнул Мишка. – Кабы это была женщина, я бы пошёл, но это же монстриха. А с монстрихой пусть борются офицеры ФСБ, это их профессиональный долг, они за это зарплату получают. А потом Евочка лесбиянка, я это знаю совершенно точно. – Да что вы его слушаете, – нахмурилась Верка. – Забросим в комнату, а там пусть будет то, что будет. Если этому сукину сыну хватит мужского обаяния, значит, будет жить, ну а если не хватит, то на нет и суда нет.

– Как эта нет суда?! – возмутился Самоедов. – Но есть и божий суд, наперсники разврата, и он придёт, если вы отважитесь на чудовищное насилие против художника и гражданина.

Царевичу, честно говоря, было жаль Мишку Самоедова, который, к слову, хоть и был кругом виноват, но всё-таки не заслуживал столь жестокой участи. Есть же, в конце концов, гуманистические принципы. Хотя, очень может быть, в аду эти принципы как раз не действуют. Во всяком случае, Верка и Наташка были настроены весьма решительно и вполне способны были исполнить свою угрозу применения мер физического воздействия против несчастного художника. Бараны-охранники уже поигрывали мускулами и ждали только команды, чтобы наброситься на Самоедова.

– Может её пристрелить, – неуверенно предложил Костенко. – Если она уже однажды превратилась в девушку после смерти, то почему бы ни попробовать убить её во второй раз.

– Нет, – покачала головой Верка. – Мы сейчас находимся в совершенно другом мире, и убийство «крокодилихи» если ее здесь вообще можно убить, обернётся убийством невинной девушки, что вызовет астральный обвал с непредсказуемыми последствиями. Убив Еву, мы рискуем истребить весь человеческий род, ибо она сейчас олицетворение нашей общей праматери.

Если исходить из логики сумасшедшего дома, в котором пребывал в последнее время Царевич, то, надо признать, что Вера Михайловна совершенно права. Правда, Иван не был уверен, что последствия распространятся на всё человечество, но то, что находящиеся в аду граждане Российской федерации испарятся в один миг, словно их никогда на свете не было, это вполне возможный вариант развития событий.

Ситуация, что ни говори, оказалась практически безвыходной. И, между прочим, вина Царевича во всём происходящем была поболее, чем вина художника. Самоедов, как ни крути, прав – вначале было Слово. И слово это написал Иван Царевич.

– Я пойду, – махнул рукой Иван. – Ну, конечно, – пыхнула гневом фея Моргана. – На свежее мясо тебя потянуло, волк позорный. Девушка ему, видите ли, поглянулась.

Возмущение Веры Михайловны было столь велико, что она не ограничилась лексикой нормативной, но её протесты были отклонены высоким собранием, которое дружно, в один голос, благословило Царевича на подвиг во славу и спасение человеческой цивилизации.

– Что ты за него держишься? – возмутилась Наташка. – Он же разведённый. – Это я буду решать, разведённый он или нет, – вперила руки в боки ведьма Вероника. – Ты своими мужиками командуй, а моего не трогай.

Царевич не стал слушать перебранку милых дам, а решительно толкнул дверь в комнату, где пребывала в ожидании жениха монстриха Ева. Разумеется, как интеллигент и джентльмен, Иван не собирался покушаться на честь невинной девушки, в каком бы обличье она не пребывала. Просто бессмертная строка Михаила Юрьевича Лермонтова, невзначай оброненная Самоедовым, навела его на одну интересную мысль, которую он решил воплотить в жизнь. Идея, что там ни говори, была сомнительная и если бы не стеснённые обстоятельства, то Царевич не стал бы так отчаянно рисковать.

Монстриха скосила на вошедшего налитый кровью глаз и вывалила на сторону длинный, в полметра, розовый язык, словно собака, почуявшая лакомый кусок. Поскольку Царевич и был этим лакомым куском, то он почувствовал некоторое смущение и сильную слабость в ногах. Надо сказать, что расписанная непонятными символами комната, куда ведьмы заманили монстриху, была размерами в зал ожидания средних размеров железнодорожного вокзала. И если для монстрихи этот зал был по габаритам, то Царевич почувствовал себя здёсь муравьем, пришедшим говорить комплименты слонихе. Тем не менее, собравшись с силами, он произнёс заветные строки:

– Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты.

– Чокнутый, что ли? – удивленно спросила монстриха, оценивая гостя теперь уже с точки зрения не только гастрономической.

– Ну, почему же, – пожал плечами Царевич. – Слова были произнесены от чистого сердца. Средь шумного бала случайно, в тревогах мирской суеты тебя я увидел, но тайна твои покрывала черты.

– Скажешь тоже, – покраснела монстриха крокодильей мордой, которая, как показалось Царевичу, стала уже куда менее зверской.

– Я, собственно, к вам пришёл в качестве свата. У меня красный купец, а вы красная девица.

– Бизнесмен, что ли, сватает? – удивилась монстриха. – Молод, хорош собой, – соблазнял воодушевленный успехом миссии Царевич. – Сексуально и экономически активный. Аристократ по происхождению. Владеет двумя замками и виллой на Лазурном берегу.

– Мне Сан Саныч обещал власть над миром, – обиженно рыкнула монстриха. – На что мне какая-то вилла – Ну, милая моя, – разочарованно протянул Царевич, – нашла, кому верить – Шараеву. Тот ещё, я тебе скажу, сват. Он тут одну парижанку отдал за болотного принца. Можешь себе представить ужас девушки, которая из города Парижа вынуждена была перебраться в болота под Бердичевым. А муж до того зарос тиной, что несчастную уже второй год от него тошнит.

– Мой жених живет не в болоте, – обиделась монстриха. – И тиной от него не пахнет. – Твой жених Вельзевул импотент с тысячелетним стажем, и пахнет от него серой. Ты в Париже давно была? – Я там вообще не была, – тяжело вздохнула монстриха.

– Это, знаешь ли, сразу бросается в глаза, – понизил голос до шёпота Царевич. – Ты в курсе, что сейчас крокодилья кожа не в моде? – Да быть того не может, – ахнула монстриха. – А мне с Сан Саныч сказал, что на крокодилих всегда спрос.

– Врёт! – возмутился Царевич. – Тебя же засмеют, если ты в таком виде появиться на пляже не только там, но и у нас. В крокодильей коже сейчас только бабушки ходят.

Монстриха страшно расстроилась, узнав о чужом коварстве, выглядеть смешной, а уж тем более старомодной, в её нежном возрасте было невыносимо. Крокодилья кожа стала сползать с обманутой девственницы буквальна лоскутами. Метаморфоза происходила столь бурно, что Царевич не успел глазом моргнуть, как перед ним вместо ужасной монстрихи стояло чудное создание семнадцати лет, готовое хоть сейчас прогуляться по нудистскому пляжу.

– А как зовут вашего бизнесмена? – спросила Ева. – Адам, – быстро нашелся Царевич. – Но если вас не устроит этот Адам, мы найдём другого. У меня огромный опыт по части бракоразводных процессов.

– А вы кто такой? – Королевич Жан, – щёлкнул каблуками Царевич. – Великий маг игирийской школы. Рыцарь Огненного плаща. Белый Волк и майор Федеральной службы безопасности. Допущен во вселенский бомонд. Недавно был обласкан феей Морганой, моей любви добивались ассирийская царица Семирамида. Трижды я завтракал с богиней Кибелой.

– О, какой вы интересный мужчина. – К сожалению, уже женатый, – быстренько сориентировался в обстановке Царевич. – К тому же заколдован и зачарован своей ревнивой супругой. И в случае серьёзного проступка на интимной почве вынужден буду доживать свой век в шкуре осла. – Какой ужас, – всплеснула руками Ева. – Есть же такие жестокосердные стервы. – Совершенно с вами согласен, – вновь понизил голос до шёпота Царевич. – Но любовь, как извёстно, зла, а приворотное зелье ещё злее, и в нашем мужском положении приходится любить, кого ни попадя, и ведьм, и фей, и всяких других кикимор. – Я вам сочувствую, – искренне вздохнула Ева.

Появление Царевича бок о бок с прелестницей вызвало фурор в почтенном собрании. У Верки нехорошо заблестели глаза, и Иван ждал уже грома и молнии, но, к счастью, положение спасла Ева, очень вовремя задавшая свой вопрос:

– А где Адам? – Адам будет, – клятвенно заверил её Царевич. – Фея Моргана представит тебе жениха в лучшем виде. Надо потерпеть самую малость.

Взгляд Веры Михайловны потеплел, и Царевич уже собирался вздохнуть с облегчением, но тут стены замка потряс злобный и прямо таки раздирающий уши рык: – Он украл мою невесту. Приведите его ко мне.

Хотя имён произнесено не было, Царевич сразу же понял, о ком ведёт речь Вельзевул, продравший глаза после тысячелетнего сна. После страха, пережитого в компании с невестой князя Зла, Царевичу не хотелось встречаться с разочарованным женихом. Он вполне резонно полагал, что женщины ценят красноречие куда больше, чем мужчины.

Распоряжение Вельзевула было услышано, и вполне надёжные двери зала затряслись от глухих ударов расторопных служек злобного князя.

– Ну и где же твой Шараев с заклятьями?! – взвизгнул Мишка Самоедов, хватаясь скрюченными пальцами за плечо Бердова.

– Ничего я не знаю, – дико вскрикнул тот. – Слышите ничего.

А голос Вельзевула гремел уже, казалось, у самой двери: – Всех ко мне, а Царевича в первую голову.

– Не тронь лихо пока оно тихо, – запоздало выдал народную мудрость Васька Кляев.

Дубовые двери пошли трещинами, щепки полетели в разные стороны, и, наконец, в образовавшуюся щель просунулась совершенно свинячья голова с рогами. Кляев уже собирался выстрелить в неё из маузера, но Царевич удержал его руку. Сопротивление было бесполезно. Тем более что с тыла тоже наседали рогатые и хвостатые существа, готовые к крайностям, а возможно даже к убийству. – Мы сдаёмся, – громко произнёс Царевич и с сокрушением оглядел своё дрогнувшее сердцем воинство.

К его удивлению, воинство заметно поредело. Куда-то исчезли обе ведьмы, Вероника и Наташка, а с ними испарились вакханки вместе с бывшей монстрихой Евой. С одной стороны Иван почувствовал облегчение, с другой – недоумение: куда, собственно, могли испариться одиннадцать женщин из вроде бы со всех сторон окруженного помещения? Мужчины же все были в наличии: и Костенко, во главе стада баранов, и художник, и рогатый Синебрюхов, и Бердов, ну и, разумеется, неизменный лорд Базиль, который рванул было во всё горло песню о гордом крейсере, но тут же был сбит с ног и обезоружен превосходящими силами неприятеля, хлынувшими из всех щелей. Вконец ополоумевший от испуга Самоедов стал требовать адвоката и получил, как водится, по морде. Синебрюхов горячо и на полном серьёзе убеждал окруживших его чертей в том, что он местный и показывал на солидные рога, украшающие массивный череп. Бараны тоже были признаны чертями, как социально близкие, а вот Бердову с Костенко не повезло, им таки успели набить физиономии. Сам Царевич сдался благородно, вручив главнокомандующему нечистой силой свой ПМ и щелкнув каблуками. Польщенной черт, с маленькими хитрыми глазками, тоже защёлкал копытами, но вышло это у него хиленько, и он, засмущавшись, поджал хвост.

– Видите нас, маршал, к генералиссимусу, – распорядился Царевич. – Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути.

«Маршал», озадаченный Царевичевой лихостью, почесал затылок, прикидывая, видимо, в уме, где, собственно, может стоять этот бронепоезд, но так ничего не прикинув, скомандовал – вперёд.

Царевича и компанию доставили в тот самый зал, из которого они ещё совсем недавно героически бежали. В зале мало что изменилось, если, конечно, не считать картины, которая растеряла половину персонажей. Если Фея Моргана и окружающие её витязи были на месте, то Вельзевула и его нечистую рать, как корова языком с полотна слизнула. К сожалению, слизнула она их недалеко, в том смысле, что сам князь Зла горделиво восседал на гигантском троне в средине зала, а черти в большом количестве сновали вокруг, стараясь не попадаться патрону под горячую руку. Вельзевул же явно был не в духе, это было заметно по морде, покрасневший от усилий сдержать рвущуюся наружу ярость и по сверкающим лютой злобой глазкам, которые впились в Царевича, как только того ввели в зал. Размерами князь Зла раза в полтора превосходил свою невесту монстриху Еву, а уж сказать о его морде, что она похожа на крокодилью, значит обидеть крокодила. Голову чудища украшали огромные рога, которых, к слову, у монстрихи не было. Царевич, устрашённый жутким видом Вельзевула, не сразу опознал в суетящемся возле трона человечке, одетом в разрисованную звёздами хламиду, Сан Саныча Шараева. У чародея Магона был довольно бледный вид, хотя острая мефистофелевская бородка то и дело горделиво взлетала к потолку, но, увы, только для того, чтобы привлечь к себе внимание всесильного князя Зла, а отнюдь не для того, чтобы отдать ему команду. Судя по всему, заклинания, добытые Наташкой у дэвов, действовали на Вельзевула не больше, чем укус комара на разъярённого быка.

– А где ведьмы и вакханки? – грозно рыкнул с трона Вельзевул. – Ведьмы и вакханки сбежали, – пискнул испуганно «маршал». – Удалось поймать только особь, именующую себя богиней Кибелой.

Особью была Ираида Полесская, начисто утратившая в обществе князя Зла весь свой аристократический вид и не претендовавшая более ни на что, кроме статуса немолодой интеллигентной женщины, случайно угодившей в чужую вакханалию. – Догнать, лоботрясы, – даже привстал с трона Вельзевул. – Всех спалю, дармоеды.

«Маршал» исчез, словно его и не было, зато Царевич так и остался стоять в поле зрения владыки подземного царства, раздосадованного неудачей.

– Кто такой? – вопрос, похоже, адресовался Ивану, и он не стал медлить с ответом – Королевич Жан, наследник трона Беохотийского королевства.

– Врёт он, ваше сиятельство, – высунулся вперёд рогатый Синебрюхов, затаивший, похоже, злобу на ни в чём не повинного Царевича. – Это авантюрист и соблазнитель чужих жён. По его милости я хожу с рогами.

Вот ведь люди, даже настучать по умному не могут. Зачем намекать на рога, как символ бесчестья, если в данном конкретном месте они как раз предмет гордости владельцев? Бывший козёл Ательстан, увлечённый процессом разоблачения соперника, последнее обстоятельство как раз и не учёл.

– А я по чьей милости хожу рогатым? – брызнул слюной в его сторону Вельзевул.

Мишка Самоедов попытался было пинком в зад остановить сбрендившего Синебрюхова, но тот в своей дурости был неудержим.

– По его же милости, ваше сиятельство, это он соблазнил вашу невесту. – Тридцать плетей, этому сукину сыну, – лениво бросил Вельзевул. – За оскорбление князя Зла.

– Мало, – заверещал бывший козёл. – Мало? – удивился его сиятельство такой необычной самоотверженности. – Ты что, мазохист?

– В некотором роде, – заблеял растерявшийся Самоедов. – Я полагал… – Тогда пятьдесят, – смилостивился над «извращенцем» Вельзевул. – Люблю, понимаешь, мазохистов.

Черти подхватили растерявшегося Синебрюхова и потащили в угол, где уже щёлкал кнутом бравый палач с витыми рогами. Сообразивший, что угодил в отрытую другому яму, граф Ательстан завизжал как поросёнок, но, увы, в этих местах визг воспринимался как музыка. Во всяком случае, Вельзевул слушал концерт в исполнении Синебрюхова с большим удовольствием и даже изволил пару раз соединить в качестве поощрения ладони на редкость когтистых лап, не удержавшись при этом от комментариев:

– Редкостный виртуоз, а на верхних нотах даже, пожалуй, гений. А ещё мазохисты среди вас есть?

Увы, к огорчению князя Зла, больше виртуозов среди присутствующих не нашлось. Царевич высказался от имени всех своих спутников в том смысле, что истинный талант всегда редкость. И после столь профессионально исполненного визга вылезать на сцену жалким дилетантам просто стыдно, тем более перед истинным знатоком и ценителем.

– Набить бы тебе морду, – сказал Вельзевул, мечтательно глядя на Царевича. – А то и вовсе сожрать в сыром виде, чтобы чужих девок не портил. Такая, понимаешь, была красавица, пальчики оближешь, нет, превратил её, сукин сын, обратно в белую лягушку. Ты хоть знаешь, поганец, на кого хвост поднял – на Вельзевула! На хозяина мира. На князя Зла! На царя царей. Кабы не отсутствие аппетита, то я бы тобой позавтракал сейчас, но, видимо, придётся отложить удовольствие до обеда. Эй, Магон, ты закончил свои заклинания?

– Слушай, Пётр Семёныч, может, так договоримся? – сморщился Шараев. – Сожру я тебя вечером, – зевнул во всю чудовищную пасть Вельзевул. – Хоть ты, стервец, жутко неаппетитный. Гоните этих обезьян в подземелье, надоели.

Почувствовав увесистую лапу на затылке, Царевич не заставил себя уговаривать и бодро порысил вниз по лестнице вслед за поспешающим Шараевым, который на бегу продолжал шептать непонятные слова, смысла которых Иван так и не смог разобрать.

В подземелье было жарко, как в сауне, и Царевича бросило в пот сразу же, как только он переступил порог камеры, куда согнали всех арестантов за исключением Ираиды Полесской. Чем-то жутко огорченный Шараев в ярости ударил ногой в захлопнувшуюся дубовую дверь. Из-за дверей отозвались злобным хрюканьем и пожеланиями сгореть в аду во славу Вельзевула. На это пожелание пленники отозвались печальными вздохами, а мазохист Ательстан Синебрюхов даже стоном. – Ну, гад, – Шараев плюнул в дверь и в бессилии опустился на пол. – Ведь такой план порушил, скотина.

Таким Сан Саныча Царевичу видеть ещё не доводилось. Человек, можно сказать, был в полном отчаянии, словно продул последний одолженный до получки рубль в «Спортлото». О «Спортлото» Иван вспомнил не случайно, ибо за Шараевым во времена советские водился грешок азарта. Однако в те суровые времена развернуться Сан Санычу было в сущности негде. Иное дело, времена нынешние. Но, увы, и по нынешним временам чересчур азартным, оказывается, уготован ад, в полном соответствии с божественными предписаниями.

– Почему ты назвал его Петром Степановичем? – спросил у Шараева Кляев.

Сан Саныч поднял голову, почесал свалявшуюся до полного безобразия бородку и презрительно скривил тонкие губы:

– Не твоё дело, пролетарий. – А по сопатке? – не стал утруждать себя политесом Васька. – Колись, давай, – цыкнул на Шараева Костенко, слегка очухавшийся от пережитого. – Не то баранов на тебя натравлю. Они из тебя, гад, чучело сделают. Это по твоей милости мы в аду оказались.

– Да не ад это, – сказал Валерка, вытирая пот со лба, – то есть ад, но липовый.

О липовом аде никому из присутствовавших слышать ещё не приходилось, а потому все с удивлением уставились на разоткровенничавшегося писателя. – И Вельзевул ненастоящий.

– Это Куропатин Пётр Семёнович, – осенило вдруг Царевича, вспомнившего Шараевского соседа по дому, чиновника областной администрации. – А я-то всё думал, почему мне знакома морда Вельзевула.

– За моей спиной сговорились, – зашевелился в своем углу мафиози. – Костенко кинуть решили. Ну, Шараев, как только я отсюда выберусь, ни тебе, ни Куропатину несдобровать. Пасти порву обоим.

– Иди, порви, – брезгливо хмыкнул Шараев. – Куропатин наверху. Постучи чертям, они проводят.

После этого заявления боевой пыл в мафиози угас. Испугался он, разумеется, не областного чиновника, редкостную бестию надо признать, а князя Зла Вельзевула, которым все присутствующие налюбовались до тошноты. Настоящий он там или не настоящий, но сожрет за милую душу. С такими-то зубами. – Почему он тебе не подчинился? – спросил Валерка Бердов, который знал о плане Шараева больше всех. – Заклятие не сработало, Валера, – издатель забегал по камере, спотыкаясь о ноги сокамерников. – Ведь всё было сделано правильно, но эта взращённая нами скотина вышла из под контроля.

Царевич вдруг засмеялся. Его нервное хихиканье не на шутку встревожило присутствующих, решивших, что он свихнулся. Но Иван, к несчастью, пребывал в трезвом уме и твердой памяти.

– Он под контролем, этот ваш Вельзевул. – Под чьим контролем? – не понял Шараев.

– Наташка с Веркой обвели вас вокруг пальца, – пояснил Царевичеву мысль Васька Кляев. – Эх вы, мафиози. Комбинаторы хреновы.

До Сан Саныча начало, наконец, доходить. Наташка подсунула Костенко липу, а настоящее заклинание приберегла для себя, чтобы потом, сговорившись с Веркой, устроить весь этот бедлам и наложить лапу на созданного Шараевскими стараниями Вельзевула. Гениальная, что там говорить по своей простоте и незамысловатости комбинация.

– Зачем вам понадобился Вельзевул?

На вопрос Царевича вместо Сан Саныча, пребывающего в глубоком нокдауне, ответил Бердов:

– Вельзевул должен был помочь нам одолеть Кощея и захватить его сад с молодильными яблоками.

План, что там ни говори, был недурён. А и действительно, чем связываться с всякими там витязями и добрыми молодцами, которые, одолев Кощея, чего доброго решат выкорчевать его яблоневый сад, доблестные комбинаторы сделали ставку на ручного Вельзевула, а точнее на Куропатина Петра Семеновича, своего в доску мужика, кровно к тому же заинтересованного в сбыте колдовских фруктов. Однако в хитроумно задуманную комбинацию вмешались, как водится, люди ещё более хитроумные, но кто были эти люди Царевичу ещё предстояло выяснить, ибо как бы ни были самонадеянны Вероника и Наташка, они всё-таки нуждались в крышеваниии своих делишек, если не в Берендеевом царстве, то, во всяком случае, в Российской федерации.

Видимо к такому же выводу пришёл Шараев, который вдруг поднял голову и пристально глянул в глаза Бердову:

– Ты на кого работаешь, Валера?

Мафиози Костенко, тоже не отличавшийся слабоумием, действовал куда решительнее издателя и просто взял за грудки запутавшегося в многослойном предательстве писателя:

– Я тебя сейчас по стенке размажу, гад. – Меня принудили силой, – вскричал струхнувший Валерка. – Грозили тюрьмой. Да, в конце концов, они и без меня могли бы договориться с Наташкой.

– Кто они? – рыкнул ещё похлеще Вельзевула разъярённый Костенко. – Василевич, – сдался Бердов. – Ты его знаешь не хуже меня. – Значит, ты выдал ему наши секреты, – задохнулся от возмущения мафиози. – Показал все ходы и выходы в Берендеево царство.