Ивановка

Глава 5. Свидетель

Подняв голову со стола, Илья потряс ею и потер кулаками глаза. Плечи и шея одеревенели от неудобства. Просто невероятно, как он сумел отключиться прямо здесь, ведь даже не пил. Догадка привела в чувство лучше любого будильника. Кофе! Вчерашняя сверхстранная гостья что-то ему подсыпала. Продолжая трясти головой, Илья вскочил, озираясь в поисках следов кражи. Но нет, с виду все на месте. И ноутбук с телефоном, и бумажник в кармане куртки. Кроссовки – кажется, он предложил их девушке – остались на коробке, ботинки у двери. Ушла босиком, как и явилась? В одних носках, с которых текли ручьи? Но никаких потеков на полу.

Вечерняя кружка Ильи с остатками кофе по-прежнему стояла на столе. Его, но не ее. Илья понюхал содержимое – пахло обычным дешевым растворимым пойлом. Оно тут же отправилось в ведро с помоями, кружка – в таз для мытья. А вот и ее пропавшая было напарница: стоит кверху дном, как и накануне, на купленной в райцентре кухонной тумбе.

Наверное, девушка убрала за собой, когда уходила. При этом двигалась в такой тесноте настолько бесшумно, что не разбудила Илью, и дотошно вернула каждый из немногочисленных предметов в точности на то самое место, откуда взяла.

Или же это просто был яркий сон. Настолько явственный, что щеки Ильи до сих пор жгло от ледяного ветра, исцарапавшего их на берегу, а ладонь все еще ощущала поглаживание холодных шершавых пальцев. Приятное, неожиданно чувственное прикосновение… Но девушка совершенно не в его вкусе.

Когда он увидел ее за дверью дома впервые, то толком не сумел рассмотреть. Отметил разве, что невысокая, очень худая. В памяти остались тихий голос, шершавый, как и ее пальцы, и черная юбка до пят. Вчера же, когда девушка сидела за этим самым столом – во сне или наяву, – оказалось, что вся она состоит из углов. Острый подбородок и длинноватый нос с резко вырезанными маленькими ноздрями были выпачканы размазанной кровью. Заостренные скулы, тонкие губы. Взгляд темно-серых глаз оставался тяжелым, даже когда она улыбалась. И казался каким-то не по возрасту умудренным – Илья бы дал ей лет двадцать пять. Коса русо-мышиного цвета, как будто пыльная, растрепанная, не очень густая, падала на грудь, на необычную, типично деревенскую в его представлении, серую шаль, тоже покрытую темными засыхающими пятнами. Когда она сползала, то на худой шее чуть выше воротника показывался толстый багровый след, похожий на тот, что был на ее запястье при первой встрече. Но вчера руки девушки прятались в длинных узких рукавах темной кофты.

Не красавица. И близко ничего общего с сочной, пышущей жаром жизни, полногрудой, черноглазой, темноволосой Маринкой.

Сейчас, при свете дня, отчетливо ясно, что с девушкой – если она и в самом деле была, к однозначному выводу он так прийти и не мог – произошло что-то явно гораздо худшее, чем следовало из ее слов («Не твоя проблема, Илюха!» – взывал, как и накануне, в голове рассерженный голос Лехи). Но при этом она не выглядела слишком расстроенной. Наоборот: была чересчур спокойной для человека с лицом в крови, убегавшего откуда-то босиком по снегу.

И вдруг отчетливо вспомнился сон – безусловно, настоящий и точно виденный прошлой ночью. Илье снилась кровать, такая, какую он нигде никогда не видел. Огромная, пышная, белая, занавешенная тюлевым балдахином. Он увидел ее, и все вокруг стало объятиями мягкой постели, нежной и принимающей, ждущей, чтобы ласкать и гладить.

Илья вздрогнул и поежился, хотя дом еще не успел промерзнуть. Видимо, печь догорела недавно. Он осторожно разжег ее, не прибегая к помощи керосина. Закрыл затворку, открыл заслонку, как много раз показывала соседка.

Девушка назвала свое имя и сказала, что живет у старой гадалки. Настоящая местная достопримечательность: о ней Илье рассказали уже много раз. Кто-то с почтением и чуть не благоговением, кто-то снисходительно. А горбатая соседка – с отвращением. Даже сплевывала от негодования. Буквально. Явно давняя деревенская распря. Может, корову какую не поделили, кто их знает.

Но если о гадалке говорили часто, то о ее внучке Илья не слышал. Или это ее соседка и называла «отродьем»?

А теперь интересно стало, с чего такая неприязнь. Да и в целом на сей раз очень захотелось расспросить об этой странной Варе. Есть риск, конечно, что старуха, вспомнив о ненавистной сверстнице, разбушуется на битый час, но зато в пылу эмоций точно не промолчит, как бывало, когда Илья спрашивал о местных приметах и праздниках.

«Ты поменьше думай об этом, Илюша, и в стороне держись. Водичка-то еще осталась, которую я тебе приносила?»

Илья почему-то чувствовал себя напроказившим школьником – самому смешно. Так и не смог признаться бабке, куда делась банка. Просто кивал.

Да, сейчас он ее расспросит, только как-нибудь издалека: а есть ли в деревне такая Варя? А то вдруг и в самом деле окажется, что все лишь сон.

Примерно в это время, судя даже не по часам, а по освещению за тусклыми окнами, горбунья приходила каждый день. Приносила завтрак и свежие сплетни, учила управляться с домом и жаловалась на бестолкового внука, который, когда не был в рейсах – он оказался водителем возившего в Ивановку продукты грузовика, – фанатично продолжал собирать у Ильи забор. Снег, видимо, мешал этому занятию недостаточно.

За свои первые дней десять в Ивановке Илья успел привыкнуть к этому ритуалу, хоть и по-прежнему продолжал возмущаться деревенской навязчивой простоте. Но сегодня бабка не торопилась.

В ожидании Илья просмотрел новости на ноутбуке. Стремительно, по сравнению с тем, сколько времени на них тратилось в прошлом: заряд нужно экономить. В кафе приветливой Мохнатой Брови необъяснимо неуютно, и уж точно не хотелось приближать новый визит. А он, однако, неотвратим. Электрик сказал, что нужно найти какие-то особые провода, чтобы подключить дом к линии. И это мучило невероятно. Керосинка угнетала сильнее печи и даже муторной добычи воды для мытья. Между тем бутыль на подоконнике, оставленная бабкой, напоминала, что керосин опять подходил к концу. Надо попросить еще. И лучше не даром – Илья заплатит. А чем? Пора бы уже и задуматься, на что жить дальше. Деньги подходили к концу. Это только казалось, что тратить их тут не на что. И в Ивановке, и тем более в райцентре применение им находилось. Его никогда найти не трудно, а когда у тебя вообще ничего не осталось, особенно.

Но где же бабка?

Илья открыл книгу, купленную на почте. Какой-то фантастический боевик, но он давно утратил привычку читать бумажные книги, так что теперь скорее просто скользил глазами по строкам, думая о своем. Мысли бродили по кругу. Тоска по городу и злость на прошлое – отправной пункт. Следующая станция – кошмарные неудобства Ивановки. Далее состав утыкался в необходимость разрешения бытовухи и создания хоть какого-то плана на будущее. Заворачивал назад, к Маринке, и снова заходил на новый круг. Но сегодня в маршрут вклинилось – и сломало его – новое звено: странная Варя.

А горбунья так и не появилась.

В пустом желудке сосало. Да и ничегонеделанье в этих четырех стенах заманчивым не назвать. Ему хорошо предаваться в городской уютной квартире, пока на кухне хлопочет, что-то мурлыча под нос, жена.

У бабки, конечно, свои дела. Это же хорошо, что она наконец сообразила, что и у Ильи они есть, и решила ему не мешать. Но только как-то не верилось. Горбунью ведь никакой метлой – и ее же собственной, заботливо принесенной – не вымести. Любопытный курносый нос с утра до вечера успевал ткнуться, кажется, в каждый забор деревни.

А почему бы не зайти к ней самому? Глянуть, как живут другие деревенские. Илья еще ни разу не был ни в одном из их домов. Неплохо бы представить разницу воочию. Да и ведь угостит она чем-нибудь на дорожку? Илья и в городе-то готовить не умел, а здесь научился разве что с горем пополам кипятить чайник. Но сейчас не хотелось столько возиться только ради того, чтобы запарить лапшу напополам с консервами, запасенными в райцентре.

Илья бросил книгу на стол – она захлопнулась, да и пусть, он все равно не помнил ничего из того, о чем прочитал. Закутался, закрыл дверь на ключ – на днях бородач врезал совсем примитивный, но все же замок – и, осторожно ступая по предательски скользкому снегу, направился наискосок через улицу. И как эта девушка бродила тут в одних носках и не замерзла насмерть?

Дом у горбуньи был хоть и такой же хмурый, как и все в Ивановке, но раза так в четыре побольше того, в котором жил Илья. За аккуратным забором – темно-синие штакетины одна к другой, чувствовалась азартная рука Рыжего – виднелись гараж и сараи, а из глубины торчала укутанная пленкой теплица. Учуяв чужака, в задней части двора басисто залаяла собака.

Илья нажал звонок у калитки. Он работал: треньканье слышалось даже на улице. Но дверь дома не открылась и после того, как он позвонил, с небольшими промежутками, еще дважды. Наверное, бабка ушла в деревню. Навестив Илью, она шла наверх за водой, но сперва обходила Ивановку – так и бродила по всей деревне с пустым ведром, а еще любительница суеверий.

Но Илья все же толкнул калитку, сам не зная, для чего. Не хочет же он попасть на зуб басистой бестии – судя по лаю, как минимум волкодаву? И тут дверь дома наконец распахнулась, выпустив на крыльцо внука горбуньи, непривычно помятого и понурого.

– А, это ты, Илья. Здорово, – тускло сказал он. – Если насчет забора, то сегодня я не смогу зайти. Давай после как-нибудь.

Илья почувствовал себя попрошайкой с городского перекрестка. А ведь ему и дела нет до этого забора! Кивнув, он поскользил прочь.

– Илья! – окликнул Рыжий. И зачастил: – Ты это, извини. Я доделаю все. Тут просто такое… Я под утро из рейса приехал. Вернулся, в общем, а баба Таня тут. Во дворе.

– Умерла? – опешил Илья, устыдившись своих прошлых мыслей.

Рыжий замотал головой.

– Удар хватил. Перекосило всю, говорить не может, не шевелится, только губами дергает.

Инсульт? Вот дела. Горбунья выглядела такой бойкой и расторопной, что, помимо очевидного увечья, не давала повода подозревать у нее какие-то серьезные недуги.

– А еще она калитку с вечера почему-то не заперла. А Сандра наша в течке. Вон она из-за этого и сидит на цепи, прямо у своей будки пристегнутая. Только на метр отойти может, а иначе подкопы делает под забором, – Рыжий указал рукой туда, где басистый лай сменился утробным ворчанием. А затем сморщился и прикрыл глаза.

Видимо, это нервное. Наверное, болезнь бабки настолько выбила его из колеи, что он пытался переключаться на бессмысленные мелочи в поисках почвы под ногами. Знакомо.