Из Басурмании с любовью

«Щерк-щерк-щерк». Дворник метет мостовую. Значит, пора вставать, уже 7 утра. Пока я умываюсь, оживает наша улочка, открывается магазинчик на углу. «Доброе утро! Хорошего дня!» – кричит продавец из магазина мотороллеру, который привез свежих газет. «Грр-бррр-гррр», – приветственно рычит уезжающий мотороллер. Я уже знаю, что через пять минут приедет машина из пекарни, привезет свежий, горячий хлеб. Слышу, как открываются окна, из них вывешиваются корзины соседей, чтобы в них положили свежую газету и хлеб. «Доброе утро!» – говорит одно окно другому. «И вам хорошего дня», – отвечает соседнее.

«Буублиикии! Свежие бууублики». Раздается вопль на улице, значит, уже 7.30, завариваю чай, и пока я раздумываю купить бублики или нет, вопль стихает за поворотом.

«Кыс-кыс-кыс! Идите, мои золотые, кушайте. Кыс-кыс-кыс». Сердобольная соседка кормит уличных котов. Ого, значит, уже почти восемь – пора будить мальчиков.

«Подъем!» – радостно ору я. Дом наполняется звуками, муж плещется в душе, ребенок врубил мультик про какого-то робота, но ничто не заглушает то и дело раздающихся с улицы приветствий: «Доброе утро! Хорошего дня!»

«Пилик-пилик-пилик», – противно поет электронный звонок на машине, развозящей газовые баллоны. Значит, уже 8.30.

«Не бойся! Трам-парам-трам… Моя страна… Трам-парам-трам», – нестройным хором поют дети марш в школе неподалеку. Ого, уже 9 утра!

Выбегаем из дома, впереди меня муж, за ним я. В моей руке зажата ручонка отпрыска, который почти летит, и от этого ему весело. «Доброе утро!» – дружным хором кричим мы продавцу, соседям, корзинам в окнах и уже сытым кошкам. «Хорошего вам дня!» – кричат в ответ продавец из магазина, соседи, корзины в окнах и уже сытые кошки.

Я живу в одном из прекраснейших городов на земле. Да, иногда мне хочется убить дворника, продавца из магазина, мотороллера, соседей, поющих школьников и мяукающих кошек. Но одно я знаю точно, что никогда уже не смогу быть счастлива вне этого города – Стамбула…

В нашей турецкой Басурмании жить непросто. Здесь все и всё друг про друга знают, а я даже не знаю, кого как зовут.

Иду себе домой с работы, сумочкой в руке размахиваю, песенки под нос напеваю, никого не трогаю, вдруг какой-то дядька мне говорит:

– Здравствуйте! С приездом вашу маму!

– И вашу тоже, – отвечаю я, потому что с детства приучена к вежливости и обучена хорошим манерам.

Но на дядьку таращусь, всем своим видом изображая немой вопрос. А он головой кивает и улыбается.

– Я ваш сосед, через три улицы наш дом. Видел вашу маму, рад, что она опять приехала, – объясняет он на ходу, убегая по своим делам.

– Хорошо, – соглашаюсь я ему в спину.

И иду себе дальше, опять никого не трогаю, сумочкой только помахиваю. Навстречу уличный торговец овощами с тележкой, персики продает.

– Здравствуйте, – говорит он, улыбаясь. – С приездом вашу маму.

– И вам здравствовать, – отвечаю я и не схожу с намеченного курса.

– С приездом вашу маму, – говорит мне идущий мимо старьевщик.

Киваю и улыбаюсь.

– С приездом вашу маму, – говорит мне пробегающий почтальон.

Киваю и улыбаюсь.

– С приездом вашу маму, – говорит мне продавец из бакалеи.

Снова киваю и снова улыбаюсь.

– С приездом вашу маму! – кричит из окна незнакомая мне басурманская домохозяйка.

Киваю и улыбаюсь.

– С приездом вашу маму! – кричит аптекарь на всю улицу.

– С приездом вашу маму, – радостно подхватывает булочник.

– С приездом вашу маму, – эхом откликаются многочисленные прохожие.

Мы все дружно киваем и улыбаемся.

Подхожу к двери нашего дома, на пороге сидит толстая, холеная, общеуличная кошка и смотрит на меня.

– МЯУ, – говорит кошка, что в переводе означает «с приездом вашу маму!».

Я живу в мегаполисе, в котором помимо меня проживает еще 15 миллионов человек, страшно подумать, сколько мне еще придется кивать и улыбаться.

В нашей Басурмании совершенно не стыдно и совсем не стеснительно говорить о естественном. Вслух. Прилюдно. Вне зависимости от возраста, социального положения. В общественном транспорте или магазине.

– Ох, у меня расстройство желудка! – вещает красивая молоденькая девочка сидящему рядом знакомому парню.

– Да ты что? И давно? – с сочувствием отзывается собеседник.

– Уже второй день! – громогласно сообщает девочка. – Не знаю, или съела что-то, или живот застудила.

Такие откровения никого не смущают. Даже наоборот, некоторые незнакомые пассажиры или прохожие с радостью откликнутся и надают кучу полезных советов на тему «как победить диарею». А чего тут стесняться, расстройство желудка – это вам не сигарету при маме курить.

Да и запоры относятся к той же опере. Моя глубокообожаемая турецкая свекровь считает своим долгом провозгласить, что у нее уже который день запор. Выходим мы с отпрыском погулять, а свекровь с балкона кричит:

– Вы в парк идете?

– Дааа, – отвечает ей внук, – пойдем с нами!

– Нет, не могу! У меня запор! Пойду посижу еще в туалете, может, чего получится.

Незамедлительно в разговор вступила соседка из дома напротив:

– Ой, запор – это так неприятно. Помню, у меня однажды был, так намучилась, так намучилась. Кое-как освободилась. Но и то не без последствий, сами понимаете.

– Про последствия и думать не хочу, – отвечает ей свекровь, забыв о нас с отпрыском.

– Да, знаете, у меня как раз после того запора и случился геморрой. Теперь так мучаюсь, так мучаюсь. Вы не знаете, что надо применять, чтобы геморрой успокоился? – продолжает светскую беседу соседка.

Вместо свекрови, которая чего-то замешкалась, любезно отвечает продавец из бакалеи:

– О! У моей жены недавно был геморрой, доктор выписал ей какие-то свечи. Сейчас позвоню, узнаю название. Но я помню, что есть какое-то народное средство от запоров.

– Да? И какое же? – интересуется идущий мимо почтальон. – У меня как раз запор!

– А у меня расстройство! Надо, наверное, морковки вареной поесть, нет? – поддерживает разговор дворник.

– Неее, лучше всего выпить айрану! – кричит булочник.

– Дааа, айран – это самое действенное средство. И при запоре, и при расстройствах, – уверяет всех продавец фруктов.

Пока вся улица дружно обсуждала естественные проблемы басурманских организмов, мы с отпрыском благополучно продолжили свой путь.

Вообще-то соседи – это особая часть басурманской популяции. Они могут любить вас, как родное дитя, что не помешает им обсудить вас в разговоре с другим «родным дитем». Это издержки менталитета, не со зла же в общем-то. Но вот если соседская тетя Айше решит испечь кексик, то она испечет два. Один для своей семьи, а второй – чтобы раздать соседям. Порежет она кексик на сто сорок восемь частей и пойдет по домам-квартирам. Будет улыбаться мило-мило и кексиком угощать.

– Здравствуйте-здравствуйте, баян[1] Наталья, – скажет она. – Вот вам кексик к чаю, угощайтесь.

– Спасибо-спасибо, – скажу я, подумав: «сама ты баян». – Какой замечательный кексик, как раз у нас ничего к чаю не было. Да продлит этот самый ваши дни.

Соседка же от счастья вся так и тает, мало того, что кексиком порадовала, так еще и тему для разговора с теткой Ясмин нашла, о том, что «у этих» к чаю ничего не подают, и если бы не ее кексик, то так и жили бы впроголодь.

Тетка Ясмин покачает головой туда-сюда, поохает да и приготовит какой-нибудь тушеной зеленой фасоли. Сейчас как раз сезон, и фасоли этой немерено, а цена такая смешная-смешная, что же не порадовать соседей. Натушит она пять казанов фасоли и пойдет по домам-квартирам. Будет улыбаться мило-мило, фасолью угощать.

– Здравствуйте-здравствуйте, Наталья-ханым! Как поживаете? Устаете небось на работе-то? Вот я вам тут фасолечки тушеной принесла, откушайте на здоровье, – скажет соседка.

– Спасибо-спасибо, – отвечу я, подумав: «хорошо, что ханым, а не баян». – Будет у нас теперь ужин, да продлит он самый ваши дни.

А соседка счастлива еще больше прежней, мало того, что у них к чаю ничего не подают, так еще и ужина нет. И пойдет к тетке Фатьме, чтобы посетовать на непростую жизнь нашей семьи. Тетка Фатьма послушает-послушает да и приготовит халвы. И пойдет по домам-квартирам халвой угощать, как раз ведь выходные, чего бы не порадовать соседей.

– Здравствуй-здравствуй, дочка моя Наталья, – скажет тетка Фатьма, – вот я тут халвы сделала, будете кушать и сериал новый смотреть.

– Спасибо-спасибо, – отвечу я, подумав: «нашла тоже дочку». – Обязательно покушаем, да продлит тот, кто наверху, ваши дни, мы любим халву, только я ее делать не умею.

Тетка Фатьма и рада-радешенька, а сама бегом к соседке, той, что через три дома живет, и давай рассказывать, что эта Наталья даже халву делать не умеет.

И пусть себе рассказывают, нам не жалко, тем более что халву хасбанд не хуже делает, а даже лучше. Относили мы как-то тетке Фатьме нашей халвы попробовать, так она тарелку до сих пор не вернула – то ли с тарелкой слопала, то ли разбила с досады.

Разговоры соседские это пустяк, самое ужасное, что все, ими принесенное, приходится есть. Так это еще не все. Не принято здесь пустые тарелки отдавать, поэтому на каждое их угощение необходимо приготовить свое угощение. И ходим по кругу, то я к ним с тарелкой, то они ко мне. А тарелки соседские я все в лицо знаю: с розовыми цветочками – это тетки Фатьмы, желтенькая – это тетки Ясмин, с голубым ободком – это точно тарелка тетки Айше.

Вот такой получается круговорот тарелок в Басурмании. И никакой возможности похудеть.

Когда мой муж был маленьким мальчиком, у него имелась няня, которая его растила. Пухлая рыжеволосая турчанка с выдающейся грудью и широкими плечами. Няня мальчика очень любила, хотя он уже тогда был хроническим интровертом. Из-за мальчиковой интровертности няня очень расстраивалась, так как не знала, что это всего лишь такой тип личности, а вовсе не тяжелое заболевание.

Когда мальчик подрос до пяти лет, родители подумали, что неплохо бы отдать его в детский сад. Первый раз в своей жизни няня устроила страшную истерику, пытаясь спасти больного непонятной болезнью ребенка. Родители же были непреклонны. Первый день в саду прошел без эксцессов, однако идти туда еще раз мальчик отказался наотрез. Няня мальчиково желание поддержала и тоже наотрез. Однако родители их желание не поддержали и тоже наотрез.

Мальчик ходил в сад целую неделю, ревел так, что было слышно по ту сторону Черного моря. На игровой площадке он забивался в дальний угол и в гордом одиночестве играл с камушками. Камушки были выбраны не случайно, ведь они не только заменяли игрушки, но и могли служить средством защиты суверенитета и личного пространства. За забором детского сада стояла няня и тоже блюла мальчикову свободу личности. Хорошо, что без камушков.

Как уж случилось, что и мальчик, и няня потеряли контроль – история умалчивает, но однажды враг пробрался и звезданул мальчика по башке железным ведром. Такого насилия над своим подопечным няня снести не могла, поэтому она снесла забор, за которым стояла. Ворвавшись на территорию ненавистного заведения по воспитанию детей, она отодрала мальчика от обидчика и, обругав весь педагогический состав, гордо удалилась. Надо ли говорить, что родители мальчика были очень недовольны няниным поведением, и мальчик снова пошел в сад.

Прошла неделя, мальчик стал осваиваться в саду и даже выбрал себе друга. Няня же стояла на посту около починенного забора, зорко следила за происходящим. Но опять не уследила: какая-то девочка от большой любви расцарапала няниному любимчику лицо и укусила его за ухо. Мальчик был так шокирован этим проявлением любви, что даже не дал ей сдачи. Про то, как детский сад снова остался без забора, писать не буду. Вечером за семейным ужином няня сообщила, что ребенку нельзя ходить в детский сад, ибо он не умеет за себя постоять.

Родители ответили, что он обязательно научится, если няня наконец-то угомонится, перестанет его опекать. Но няня на этот счет имела совершенно другое мнение.

Однажды папа с мамой вернулись с работы и застали своего ребенка сидящим за кухонным столом и грызущим большую баранью кость. И все бы ничего, но огромный бараний мосол был сырой. С ошметками сырого мяса, правда заботливо вымытый. Мальчик сидел с огромной сырой костью в руке, а над ним стояла няня и ласково приговаривала: «Грызи, мой лев!» Мальчикова мама хотела умереть прямо на месте, но мальчиков папа ей категорически запретил заниматься такими глупостями, потому что совершенно не знал, как совладать с этой сумасшедшей няней в одиночку.

Няня сказала, что это очень древний басурманский способ по воспитанию мужественности в детях мужского пола. И поскольку наш мальчик мало того, что болен неизвестно чем и не может дать царапающей его девице в глаз, то теперь каждый день он будет грызть сырую кость от лучшего в городе мясника. Потому что ей, няне, в отличие от них, родителей, на мальчика не наплевать, и когда его бьют в этом ужасном заведении по воспитанию детей, у нее разрывается душа и останавливается сердце. Раз забрать мальчика из сада ей не позволяют, то она будет решать проблему своими методами.

И таки решила – больше мальчик в детский сад не ходил. Кости сырые тоже не грыз. Во всяком случае, официально, кто же знает, как няня его воспитывала, когда родители были на работе. Но девочек он не бьет, даже если девочка кидает ему в голову керамическую пиалу и жутко орет – это проверено на практике. А интровертом так и остался, но это уже совсем другая тема, тут сырые кости бессильны.

Есть у меня басурманская уборщица по имени Памук. Обычная такая тетка, носит платок, но считает себя слегка образованной, то есть читать-писать научилась в начальной школе. В среднюю школу она не ходила, потому что в платке нельзя, а без платка отец не пускал. Сидела дома в деревне и ждала, пока ее выдадут замуж. Выдали, за мужика на десять лет старше с двумя детьми от первой жены. С женой той мужик разошелся, вернее, она уехала от него в Стамбул, детей же подарила мужу, чтоб не мешали ей строить новую жизнь.

На свадьбе, где, согласно обычаю, зарезали не одну баранью тушку, молодые собрали килограмм золота (это у них так принято – молодоженам дарить только золотые монеты). Посидели-подумали, взяли этот килограмм и поехали в Стамбул. А что? Им тоже надо строить новую жизнь. В Стамбуле новоявленный муж устроился в какую-то шарашкину контору «белим-красим» и стал работать. Памук-ханым родила быстренько мужику еще одного сына, а потом и дочь для полного комплекта. Из деревни, на помощь по хозяйству, приехала бабка-свекровь, которая тут же принялась блюсти порядок в доме и нянчить детей.

Памук моей ханым все это не то чтобы не нравилось, но было скучно. Мужика дома совсем не бывало, помимо шарашкиной конторы он еще сам по себе ходил по квартирам и делал белим-красим. Не бедствовали. От скуки Памук-ханым сделала ход конем, заявив мужу, что идет работать. Муж чего-то там попыхтел-попыхтел, но спорить не стал. Ага, поспорь с ней, и она куда-нибудь урулит, а четверо детей останутся ему в наследство. В итоге Памук-ханым стала убирать в квартирах басурманских буржуев…

Мне Памук-ханым досталась в самом начале своей уборочной карьеры, когда у нее еще не было наработанной клиентуры, была низкая ставка, и она гладила белье без дополнительной оплаты.

Первый наш диалог сложился следующим образом:

– БырТырМыр? – спрашивает Памук-ханым.

– А? – не понимаю я.

– БырТырМыр, говорю! – повторяет она.

– А?

– Нэпонымат меня быртырмыр, дэлат быртырмыр нада?

– А?

– Трыдцат, ок?

– Да! – радостно откликнулась я.

Памук-ханым цокнула языком, уверенным жестом отодвинула меня со своего пути и приступила к делу. Через пять минут в моем доме кипела работа, жужжал пылесос, лилась вода и воняло хлоркой. Еще через три часа дом блестел чистыми окнами, вымытыми коврами, а в шкафах аккуратными кучками лежало глаженое белье.

Памук-ханым глуха на одно ухо и обладает совершенно особенным турецким, я ее почти не понимаю, а мой басурманский муж не понимает вообще. Поскольку видимся мы очень редко, a телефонное общение у нас складывается на пример приведенного выше диалога, то она пишет мне записки. Пишет коряво, дня два мы с хасбандом гадаем, что именно она от нас хочет, в конце концов оставляем эту затею и ничего ей не отвечаем. Она не обижается и снова пишет.

А еще у нее есть традиция: в каждый свой приход она обязательно что-нибудь ломает или разбивает. Пугается и звонит мне на работу.

– Але, – орет она в трубку. – Але! Я тут это самое, такое круглое, нет, квадратное, нет, прямоугольное или это было треугольное… неважно, разбила, сломала, уронила и выкинула.

И, не дождавшись моего ответа, кладет трубку. Иногда я даже не знаю, что именно круглое, квадратное, прямоугольное или треугольное она выкинула. Приходится только догадываться.

Все случайно найденные в нашем доме деньги: выстиранные, упавшие под диван, деньги о которых мы благополучно забыли и никогда бы не хватились, она соберет вплоть до копеечки и подпишет корявыми буковками, в каком кармане, под каким креслом нашлись эти сокровища.

Когда у нас Памук-ханым, наш дом надежно защищен. Однажды утром я забыла рабочий договор домa и мне пришлось за ним возвращаться. Ключи от входной двери остались в сумке, сумка в машине. Звоню в домофон.

– Тырбыр че надо? – громогласно спрашивает домофон голосом Памук-ханым.

– Дверь откройте. Это я, – отвечаю.

– Тырбыр нет никого иди отсюда, – сообщает домофон.

– А? – традиционно теряюсь я.

– Иди-иди, все ушли на работу! – заявляет домофон.

– ЭТО Я! Откройте мне дверь, я кое-что забыла! – ору изо всех сил.

– НЕТ! Тырбыр. НЕ ОТКРОЮ! Тырбыр. ХОЗЯЕВ НЕТ! Тырбыр.

Понимая, что убедить Памук-ханым не получится, бегу к машине за ключами. Беру ключи, открываю дверь в подъезд.

– Эй, тырбыр, кто там, ну-ка иди отсюда! – орет сверху моя уборщица.

– Осподя, да я это, не вопи! – бормочу себе под нос.

Увидeв меня, Памук-ханым расплывается в улыбке и радостно начинает тырбыреть, рассказывает, как только что защитила дом от посягательств неизвестных проходимцев. Я киваю, благодарно улыбаясь.

Так и живем, улыбаясь, в этой прелестной, но такой странной Басурмании.