Из дневника военного врача

Антон АЛЕШКО ИЗ ДНЕВНИКА ВОЕННОГО ВРАЧА 1942—1945 гг.

Всякое выпадало на долю военного врача. Случалось и так, что кроме основ­ных служебных обязанностей — операций, лечения раненых, больных, прихо­дилось заниматься и тем, чем в мирное время занимаются совсем иные службы, а никак не военврачи. В критических ситуациях приходилось принимать един­ственно правильное решение.

Однажды во время боев за освобождение Беларуси произошел такой эпизод. На наш аэродром сел француз из авиаполка «Нормандия—Неман». Самолет как- то неуверенно бежал по взлетной полосе. Я понял, что с летчиком что-то случи­лось. Вместе с авиационными техниками побежал к машине.

И вдруг самолет вспыхнул. Из кабины на землю тяжело вывалился охва­ченный пламенем французский летчик. Все вместе — летчики, авиационные техники, военврачи — мы быстро погасили вспыхнувшую одежду, оказали меди­цинскую помощь. Это был командир эскадрильи Лефевр, которому вскоре было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вспоминается мне и такой случай. Однажды после одного из обхо­дов раненых я направился к своей палатке, которая находилась недалеко от взлетной полосы. Вдруг заметил, что самолет командира 3-й авиаэскадрильи М. А. Ануфриева, который недавно приземлился, снует по полосе. «Наверное, ранен», — подумал я и бросился к самолету, вскочил на плоскость и выклю­чил зажигание. Летчику оказал первую медицинскую помощь, а затем он был отправлен в госпиталь.

По приказу командования М. Ануфриев провел дальнюю разведку, попал под жесткий огонь вражеской зенитной артиллерии, был тяжело ранен. Однако отважный летчик нашел в себе силы долететь до своего аэродрома. После посад­ки он потерял сознание. Но все же очень важные на то время сведения о дислока­ции войск противника были добыты!

Служба военврача на фронте была нелегкой, небезопасной еще и потому, что авиационный полк, как правило, размещался на аэродромах подскока — это зна­чит в нескольких километрах от линии фронта. Аэродромы часто бомбили.

Все эти боевые эпизоды, примеры отваги наших воинов в борьбе с фашиста­ми очень помогали мне в работе над новым романом, который я назвал «Дороги без следов».

4.IV.42. Встал с пригорка и направился с мешком на аэродром. Попалась машина. Хорошо. Думаю сегодня быть в городе. Как оно получится — будет видно. Нужно баню дать для полка. Также надо пойти поговорить. Сегодня пас­мурный день, не похож на вчерашний, теплый. Холодно. Когда здесь начинается весна? Кто его знает. Сегодня суббота, а завтра Пасха. Я, когда узнал об этом, очень удивился — рано. Вот почему, когда мы шли по Арзамасу, старушки направлялись в церковь. А я не мог понять, в чем дело...

6.IV. Встал рано. Несколько часов торчал в продовольственном отде­ле. Ждал талонов. Поел и завалился спать. Каждую ночь вижу сны. То я воюю, то бомбардировщики гоня­ются за мной. Наверное, что-то новое будет... Читаешь газеты о событиях на фронте, сводки и думаешь: что же будет весной? Ох и бои будут! Будет, наверное, поставлено на карту все.

Только бы не врасплох, как в июне, захватили. Было очень обидно. Вчера Долгов сказал, что академия выехала в Самарканд. И вообще, все, что я оставил в Ленинграде, — пропало.

Литейный пробит бомбой, психоневрологическая клиника разбита. Во двор фармакологии упала бомба. В детскую поликлинику попала. И все это в одном квартале.

9.IV. Вчера утром летчики поехали в Чебоксары. Там будут летать. Осталь­ные остались здесь, и машины будем получать здесь. Был в городе. Для доку­мента нужно фото — сфотографировался. [...] фотограф сказал: «Принесете пирамидон, может, быстро сделаю фото, а так не раньше восьми дней.» Я живу в одной комнате с Медведевым. Он до войны служил в Латвии. Много рассказывает.

А я? Выучился — ничего не видел, а закончил учебу, сразу рванул на фронт. Здесь тоже много не увидишь. Так же и Шура, и Валерик. Что мы видели? Только собрались в дорогу — и вот тебе на. Ничего не имели — ничего и не осталось, все пропало. Вот и подумай — кому была жизнь, а кому?..

Что весна еще покажет? Очень о ней много говорят немцы. Правда, наши тоже не боятся. На днях был Всеславянский митинг в Москве. Колас на нем выступал. А вчера в городе по радио выступал Лыньков. Читал рассказ. Плохо было слышно — не слушал я.

13.IV Сегодня дежурил на старте: летали ПЕ-2, «дугласы» и У-2. Вчера первый раз услышал пение жаворонка. Он напомнил годы детства. Сегодня рано шел на аэродром и снова слышал пение — как серебряный звоночек заливался в небе.

19.IV Утро было светлым и хорошим. В полдень поднялся ветер. К вечеру стало прохладнее. Ходил в выездное. Сегодня слышал пение скворца. Снег почти растаял. Земля оголилась черная-черная и клейкая, как смола.

Недавно видел сон: Ленинград, Выборгская сторона. Был где-то около инфекционной клиники. Налет. Бомбардировка. Намучился. Все мимо. Бросали зажигательные, от них по спине ударяло, как песком.

В Чебоксарах кто-то из наших разбился. Кто — еще неизвестно.

Сейчас пишу рассказ. Половину написал.

19. VI. Встал рано по поводу иммунизации. День обещает быть неплохим. Наверное, сегодня полк вылетит. Поругался с начштаба. Пообещал его сдать в психиатрию как сумасшедшего. Разговаривал с командиром, комиссаром. Сло­вом, стоим на подмазанных колесах и вот-вот тронемся в дорогу.

22. VI. Не вылетели и сегодня: погода не пускает. Сегодня годовщина с начала войны. Уже год, как я был вместе с Шурочкой, год, как видел ее, дорогушу. Где она теперь? Я давно потерял надежду на то, что она жива. Иногда пробивается сомнение: вот бы все обошлось, а вдруг она жива? А Валерик? Сын мой, сын! Отец твой носится, где надо и где нельзя. Что будет дальше — неизвестно.

24.VI. Вечером добрался до Арзамас-2. Утром выехал в Москву.

27. VI. Стоим в Москве.

28. VI. Были в Серпухове, вернулись в Москву. Утром шел дождь. Мы ехали в метро с Курского вокзала на Киевский. Сидим и ждем поезда на Калугу. Едем в Зубово, оно недалеко от Юхнова.

29. VI. Остановились на станции Тихонова Пустыня. И правда пустыня. Стан­ция разнесена в дым. Элеватор разбит. Походили по станции, ни одного целого дома. Вокруг ямы от бомб. Обедали в столовой. Повар сказал, что 5-го был налет. Сбросили 99 бомб. Семь человек убили, в том числе и доктора. Сегодня мимо станции пролетел один бомбардировщик. Наверное, разведчик. Настрое­ния нет. Жарко.

Прибыли на ст[анцию] Потанино. Это последняя станция. Вышли. Ни одно­го целого дома: развалины и обломки. Я подумал, что здесь шли сильные бои. Оказалось совсем другое. Когда заняли наши, немцы целый месяц бомбили. Сидели возле дома, а одна бабуля и говорит:

— Немцы у нас были два месяца и двадцать дней.

— Наверное, все забрали?

— Нет. У нас были немцы хорошие. Австрийцы.

Только поговорили, как на станцию летит Ганс. Зенитка как дала, пулемет помог. Он сменил высоту и скорость. Свернул и улетел.

30. VI. Деревня Зубово — одно название. Ни одного целого дома. Все выгоре­ло. Природа что надо. А для меня, белоруса, одно удовольствие.

1. VII. Хламово. Уже второй день стоим на реке Теча возле села Хламово. Погода отвратительная. Льют дожди. Леонов и Востоков упали на У-2. Санитарной машины не было близко, и другой не нашли. Летал на место аварии на У-2. Летел, первый раз оторвавшись от земли. На разворотах немного подмывало, а так ничего.

3. VII. Вчера утром был сбор руководства. Ругали почти всех. Говорили и насчет доктора.

— Не следишь за здоровьем летчиков, не знаешь, как они отдыхают, спят. Люди ложатся на землю, а разве так можно? Если и дальше так будет, откоман­дирую, — сказал командир.

Комиссар Талдыкин, шатаясь на худых ногах, рассказывал, как мы, врачи, наблюдали Востокова:

— Какая теперь стала беспомощная медицина. Собрались три врача, смо­трят, щупают, отойдут и не знают, есть перелом или нет.

Талдыкину не комиссарить, а быть лекарем, может, тогда не болели б люди.

Чуть рассвело, а я на ногах. Туман повис сонно над лентой реки, а на взгорке замаскированные машины ревут моторами. Техники пробуют моторы. Так начи­нается день. Скоро послышится стальной гул чужого мотора, и, присмотревшись, можно увидеть черный силуэт самолета-разведчика. Вид у него такой: всегда ходит высоко, за облаками. Через некоторое время доносится гул канонады. Это бьет артиллерия на переднем крае. Так продолжается почти целый день.

Наблюдения играют большую роль. Например, я заметил, что если над солнцем стоит венец — хорошей погоды не будет. Об этом я догадался, когда мы были около Одоева прошлой осенью, в Арзамасе — этой весной и вчера утром. Сказал: будет дождь и холод или сегодня, или завтра. Вчера был дождь и сегодня идет.

Разведка донесла, что по смоленской дороге идут эшелоны с цистернами. Неужели применят химию? Приказано носить противогазы.

5. VII. Сегодня прекрасный день. Погода хорошая. Правда, аэродром мокрый и вязкий, как вымоченная овчина. Я упал на колени. В сапогах хлюпает, словно в маслобойке. С самого утра полеты. Вылетали много раз. В районе Белево скопле­ние войск. Мочалин сказал, что надо вешать осколочные бомбы — много живой силы. Еще не вернулся Степуренко. Гребенщиков говорил, что он пикировал на зенитки несколько раз, а Степуренко остался. Только что прошел над аэродро­мом Ю-88. Белый. Через несколько минут прошел еще один. Майор посмотрел в бинокль.

— Ю-88. Ах, черт. Надо поставить дежурное звено.

7. VII. Какой сегодня прекрасный день! Чистые облака, не забрызганные вой­ной и горем, плавают в голубом просторе. Иногда задумаешься, и только настой­чивый стук БС из кустов и свист ветра от пуль над аэродромом напоминают о войне. Трава зеленая и пышная, как постель дорогой. Лег бы и заснул. Запуска­ют моторы, взлетают самолеты. По дороге пылит БМЗ. Жизнь бежит.

Полк провел несколько воздушных боев. Комиссар Любимов сбил МЕ-109. Да так дал, мимо только обломки летели. Бил разрывными. Кожур сбил «Юнкерс- 88», прилетел домой и сел «на живот». «Забыл выпустить шасси», — пояснил летчик. Полк сбил шесть самолетов. Баринову отрезали плоскость, и он пошел в «штопор». Успел выпрыгнуть с парашютом, только над своими ли?..

8. VII. Сегодня ранили комиссара Любимова. Пуля пробила кабину, ударила в ракетницу, отскочила и ударила в боковую часть правого бедра. Наверное, там и осталась. Выходного отверстия нет. Жалко, что нет рентгена. Так бы посмо­трел — и пожалуйста.

Перед посадкой я отошел в 1-ю эскадрилью. Вижу, пошла санитарка. И я хотел идти за ней. Не пустили — садились самолеты. Я отвез Любимова в лаза­рет. Вернулся. Меня встретил майор, посмотрел злыми глазами.

— Я буду ходатайствовать о снижении вам звания. Вы сколько получаете процентов надбавки?

— Пять.

— Я их скощу, — так и сказал.

— Товарищ майор. — было заикнулся я.

— И говорить не хочу, — был его ответ.

Скорее бы приехал начсандив. Я бы ему все рассказал, может, перевел бы куда-нибудь. Майор не знает, что должен делать у него в части врач. Я же не обя­зан сидеть в санитарной машине, на это есть дежурный фельдшер. Мне нужно и насчет бани договориться, и в 1 -ю, и во 2-ю эскадрилью зайти. Столовую надо проверить. А когда же я все успею, если буду сидеть в «санитарке»? Тем более, он меня прогнал с командного пункта. Сам себе противоречит. Скорее бы от него перевестись. Я всегда работал в полках, где меня уважали. А если с ним не сошлись, так можно и разойтись.

17. VII. Вчера от нас уехал начсандивизии. Был у нас в полку два дня. Я ему все показал и рассказал. Целый ряд мероприятий запланировали. Видно, умный человек, и главное — человек!..

Наши дела стали хуже. Немец уже в Воронеже, где я начинал свою медицин­скую науку. Отдадут или нет?

Только собрался идти в деревню, как со стороны Зубово послышался рев моторов. Присмотрелся. Три бомбардировщика и два истребителя шли над трактом. Самолеты немного пролетели и стали пикировать. Даже видно, как сбрасывали бомбы. Зенитка била без остановки. Разрывы белели далеко сзади самолетов. Несколько раз ухнула земля. На дорожке, около командного пункта, со свистом упали осколки зенитных снарядов.

Сегодня получил часть химпакетов. Долго был в Хламово. Сидел на крыльце санчасти. Подошла женщина с ребенком.

— Доктор есть?

— Что?

— У сына болит.

— Покажите.

У сына стоматит. Я посмотрел, сказал, что надо делать. Женщина пошла, но вскоре вернулась.

— Где вы живете?

— Постоянного места нет.

— Если хотите молока, — заходите, коровка у меня есть.

— Что вы?! Бог с вами.

Над извилистой рекой вербы пышно подняли свои чубы, поседевшие на солнце. Глядятся в зеркало реки. Неслышное течение. От пеньков, песка и чертового мостика веет миром и спокойствием. Эх, пойти бы далеко в лес и забыть про все. Может, тогда не горлопанили бы.

20.VII. Был жаркий день. Дымка застилала все вокруг. В небе стоял гул вра­жеских самолетов. Вечером меня вызвал командир дивизии. Прихожу. Он сидит за столом и просматривает содержимое моей сумки. Предупредил, что в полк прибывают девушки.

— Смотри, чтобы не было больных и беременных. Остальные меня не инте­ресуют.

Получив приказ, я вышел. Хороший человек командир дивизии полковник Баранчук!..

26. VII. С самого утра начала летать «королевская» авиация. Не понял, в чем дело. Потом приехал Заболотный из дивизии, и часов в десять я узнал, что наши летят за Можайск на какую-то операцию. Подробностей не знаю. Знаю лишь одно, что это хорошее дело. Собрался с силами, дал как следует, а потом можно перебираться и на другой участок.

8. VIII. Вчера ходил в штаб дивизии, который разместился в Красновидово. Когда-то здесь была усадьба барона фон Мекка. По словам главного врача, ее немцы не сожгли, потому что не успели.

Сдавал пакеты в стройотделение. Проторчал там дотемна, а в отделении никого не было. Ходил в лазарет, разговаривал с Грачевым — Героем Советского Союза. С ним был еще один раненый. Грачев совсем простой человек. Малень­кий, щуплый и не гордый. Это только потом мне сказали, что он Герой. Такими должны быть все!..

В темноте добирался до Глазово. Встретил Попова, и мы пошли вместе. Дождь [.] прихватил, мы спрятались в будке часовых. Вздремнули. Вечером немцы сбрасывали бомбы недалеко от аэродрома.

Вчерашние бомбы упали где-то в километре от нас. Наверное, немцы сбра­сывали их по расчету. Сегодня вызвал командир Вахров.

— Почему до шести не сдал пакеты?

— Никого не было в стройотделении.

— Выговор.

Целый день льет дождь. Все раскисло, хлюпает. Негде склонить голову. В сапогах мокро. Везде мокро. Ну и непогода!

Сегодня получил новую нагрузку: следить за доставкой продовольствия, за ночлегом людей.

С фронтов ничего обнадеживающего. Немец лезет и лезет на юге. У нас, на Западном, идут вперед, хотя и неспешно. Наши уже под Сычевкой, недалеко от Ржева, под Зубцовым. Если отрежут этот район — Вязьма будет нашей. Потом пойдем на Смоленск.

9. VIII. Ночь. Шумит монотонно лес. Я заснул. Подхватился из-за шума и пле­ска по крыше моего шалаша. Пока дошло, что случилось, ливень уже кончился. Я повернулся на другой бок под мокрым одеялом, накрылся с головой. Пытался заснуть. Долго лежал. Тишина. Кажется, что кто-то ходит вокруг шалаша, слыш­ны шаги. Послышался выстрел. Я поднялся. «Может, десант?» — подумал. Так можно заснуть и навсегда, надежной охраны нет. Наверное, спят. «Что я могу сделать? — думаю. — Отобьюсь своим пистолетом?»

Лежу. Успокоился. Потом сам детализировал свой страх.

— Это просто не отдохнула нервная система. Сильно взвинчена. Вот и стало разное казаться.

В синюю зазубренную тучу на горизонте втиснулся желток заходящего солн­ца. Лучи мажут тучу на востоке. Там вспыхнула разноцветная яркая радуга.

Дым с сигнального пункта застелил весь аэродром, а елки, казалось, покры­лись инеем. Холодок прополз по спине. Дорога бледная, выполосканная дождем, пропала в высокой траве. Мы идем на аэродром.

Сегодня утром полетела шестерка наших. Не вернулось звено: Сачко, Вол­ков, Гребенщиков. Один взорвался в воздухе, один будто бы спланировал, а тре­тий — неизвестно где делся. Среди летчиков началось волнение. Ничего не пьют и не едят. Заговорили ребята. Надо думать!..

17. VIII. Дождь. Дождь. Все залило. Вчера ходил на минное поле. Подо­рвался Подолякин. Сегодня будут хоронить.

Сегодня снимаюсь и лечу в Хламово. Перелетаем все.

Хламово. Здесь все иначе. Земля суше, чем в Глазово. Грязи на аэродроме, естественно, нет. Пошел в санчасть. Встреча с людьми прошла весело. Говорили и смеялись. Все были довольны, что я приехал. Так и вечер наступил.

18. VIII. Встал рано. Через несколько часов перелетели все наши. Так нача­лись жизнь и работа в Хламово.

19. VIII. В полдень дошло, что будем перебираться. Перебазироваться так перебазироваться. К четырем быть готовыми. Собрались и вечером выехали в сторону Юрьево. Ехали всю ночь. Заблудились. Приехали утром, только не в Юрьево, а в Железинки.

20. VIII. Ознакомился с Железинками. Грунт твердый, сухой. Аэродром, ничего себе. Ознакомился с санчастью. Ничего хорошего. Скучно. Хочу спать, умираю.

23. VIII. Хороший сегодня день. Синева неба высоко-высоко. Вдалеке синий туман трясет темной гривой над лесом. А там поплыли Илы. Уже воюем два дня. Позавчера был налет на Сещинский аэродром. Цапкин мне рассказывал о том, что сам видел, как два самолета взлетели от взрыва. Уничтожено около 50 само­летов. Там, наверное, не успел ни один подняться.

Санчасть здесь не обустроена. В одной комнате живут хозяева, а во второй размещаются амбулатория и лазарет. Грязно и полно мух.

29. VIII. Сегодня очень жаркий день. По улицам Железинки болтаются пятни­стые петухи и куры. Гудят мухи. Плачут дети. Словом, жизнь идет.

10.ІХ. Курово (за Калугой). Из Железинок переехали в Хламово. Сняв сапоги, я посмотрел вокруг, а дневника нет.

— Потерял!..

Однажды идем в Хламово, а Ропотяк и говорит:

— Ты потерял дневник?

— Я.

— Приедем в Курово, отдам.

И вот он снова у меня.

Вчера выехали из Хламово. Были в Калуге. Гористый город. Ночевали у Охлобинина. Старушка отдала нам кровать.

— Спите, детки. Гитлер, гад, затеял войну.

Спали хорошо. Утром приехали в Курово. Кругом грязь. Располагаемся. Мироновский рассказал о гибели Григория Михайловича Бегуна — 3 сентября в Горелово. Сгорел. Там же, в Горелово, и похоронили.

11.ІХ. Познакомился со старшим врачом Лопновым. Интересный человек. [...] Глаза живые, выразительные. После разговора с ним понял, что он очень грамотный человек.

Вечером мы встретились. Лопнов играл на скрипке. Я слушал этюды, и мне было не до войны, далеко улетели от нее мысли под звуки скрипки.

14. ІХ. Сегодня отправил людей в дом отдыха. На одном дыхании написал рассказ «Тело». Какой он получился, посмотрим.

19.ІХ. Был в санчасти. Трехлетнему Вите вправляли парафимоз. Очень пла­кал. Дали хлорэтиловый [...].

23.ІХ. Сегодня солнечный день с легким ветерком. К нам прибыл новый командир полка капитан [...]. Был сбор всего полка. Говорили коротко.

Лес пожелтел. Опадает листва. И такое разноцветье вокруг — глаза устают. Сегодня выступал цирк. Посмеялись от души.

24.ІХ. Поднялась полная красная луна. Ветер усилился. Дорога белой поло­сой вилась в конце деревни. По улице пронеслись машины. Куда-то переезжал мотобатальон. Небо застелили темные тучи, накрапывает дождь.

27.ІХ. Надумал поехать в Кольцово. На самом деле: там молодые летчики, нужно их осмотреть, оформить санкнижки. Собираюсь после обеда лететь, только как мы усядемся с Долгушевым в У-2? Можно сделать некоторые выводы насчет Курово. Грязная деревня, больше напоминает небольшой хлев. Однако люди живут. Девушек и женщин — хоть отбавляй. Я только наблюдал, об актив­ности не может быть и речи.

Вчера лег и долго ворочался в постели. Не спалось. В нашем доме ночевали шоферы. Один рассказывал:

— В финляндскую войну одному оторвало ногу. Узнала жена и, проведав его в госпитале, не захотела больше с ним жить. «Тогда давай поцелуемся в послед­ний раз», — сказал раненый. Жена нагнулась. Муж вместо поцелуя откусил ей кусок щеки. После этого они стали жить вместе.

6. Х. Дует сильный ветер. Высушивает серую землю. Зеленая трава аэродро­ма вымочена дождем, высушена солнцем, сломана ветром и теперь напоминает поседевшие волосы. Утром стелется туман.

Дует ветер. Березовый бор желтый-желтый. Сбрасывает лист под ноги и шумит. Солнце еще греет.

Завтра часть наших вылетает. Я, кажется, остаюсь здесь. Надоело, давно надо сменить место.

7. Х. Утром возле столовой встретил Лобынцева.

— Я вас искал. Наш командир разбился.

Я быстро пошел в штаб. Овегушев говорил с Воронцовым про гроб. А мне сказал, что самый маленький солдат покидает свой адрес. Что поделаешь? Нужно было, когда приехали, найти квартиру и доктору, а то он скитается где попало. Руднев где-то около Серпухова разбился. Вошел в штопор и не вышел. Нет у нас командира полка. Нет. Кого сейчас назначат?.. Кого бы ни назначили, а лучшего не будет. Не пришлось с ним поработать. За ним полетели на самолете. Я жду на аэродроме.

Что там, дома?

Сколько раз я думал о родном доме, сыне, Шуре. Кажется, ночью бы вылетел на У-2, сел на окраине — посмотрел на дом, на своих. Тогда душа бы и успокои­лась, даже если бы и застал там одно пепелище.

Тяжелое время сейчас мы переживаем — если выдержит Сталинград до зимы и начнется второй фронт, то есть надежда, что зимой можно будет побывать в Беларуси. А если нет — то кто его знает, где придется сложить голову и при каких обстоятельствах. Вот она жизнь!..

12. Х. Все полки вылетели на фронт в район Ржева. Из нашего полка взяли эскадрилью и присоединили к 242-й. Мы остались здесь. Был несколько раз у Боброва.

— Подожди. Как только будут расформировывать, дам телеграмму Затилову и оставлю в дивизии.

Мы, наверное, переберемся в Курово. Что будет?

14. Х. Сегодня Покрова. Вспоминаю слова Якуба Коласа:

Папасеш каровы

І будзеш дома на Пакровы...

Вот они Покрова. Чем сейчас занимаются дома?..

22. Х. Иду в Поливаново к Боброву. От него поеду на курсы повышения ква­лификации по хирургии в Калугу. Что будет дальше?

24. Х. Калуга. Приехал сюда позавчера вечером. Сразу отправился на Пле­ханова, 33 — ночевать. А вчера весь день искал, где бы определиться на курсы. Попал в ПЭП. Они почти целый день промариновали. Даже удивились, что такие курсы будут. Звонили в санотдел. Вечером прикомандировали меня к ППГ. К ведущему хирургу я не попал. Его уже не было. Пойду сегодня.

Калуга сильно разрушена, много сожжено домов. Магазинов нет. А если они и есть, то в них пусто. В ПЭПе сидят одни [.] или им подобные. Обмундирование на всех скрипит, гимнастерки габардиновые, сапоги новые. А у меня левый сапог разо­шелся, и я не знаю, что буду делать. Зайду сегодня в 20-й РАБ. Может, получу.

27. Х. В Калуге ничего не достал. В ППГ работы нет: раненых нет, а если и поступают, то очень мало. Калугу я осмотрел как надо. Город больше разрушен от берега Оки. Словом, Калуга отметилась во время оккупации. С немцами очень возились.

13. ХІІ. Сегодня прочитал «Фауста» и «Радугу» Ванды Василевской. Повесть так себе. Мало правды. Расписывает сцену родов в мороз. Интересно, как бы она рожала на морозе? Словом, пишет.

Второй день оттепель. Падает мокрый снег. Завтра думаю попасть в Осташево. Познакомился с врачом 651-го БАО Болотиным. Жить можно. У старшего врача 198-го ИАП яркий маникюр с грязью под ногтями.

3.І.43. Новый год встретил впустую. Был с больным у рентгенолога в Воло­коламске.

На улице тепло. Идет мокрый снег. Наши окружили немцев под Сталингра­дом. Трофеи, трофеи.

21.І. Вчера закончил повесть «Вихри войны». Прошло двадцать дней с тех пор, как я начал ее. Надо как-то съездить в Москву и «сосватать».

31 февраля будут введены новая форма и погоны. Врачей уже подравняли до общевойсковых званий. За два месяца приказано провести переаттестацию. Начинается. Дадут какого-нибудь капитана мед службы — и на нем будешь ехать, как на ишаке. Не радует ни первое, ни второе. По сроку службы в дей­ствующей армии я должен быть врачом І ранга, но все это затирается. Так оно и дальше будет. Побудешь в одном полку — жух в другой, и пошел.

Один налил в термос водки и положил под подушку.

— Кто выпил водку?

— Мы. Думали, вода — и ночью выпили.

Так было в Арзамасе.

С фронтов хорошие известия. 19-го прорвали блокаду Ленинграда. Идет наступление на Ростов.

24.І. Ночь такая светлая, что иногда даже боишься своей яркой тени. Снежин­ки блестят большими алмазами на белом полотне. А небо, подсвеченное холодом, напоминает горячий июньский день. Сегодня в шесть часов утра пришел домой. Иду и на подъеме останавливаюсь. Ноги подкашиваются, плечи разваливаются на части. Ездил в 4-й отдел санотдела 29-й армии. Зашел в палатку, осмотрелся, достал рецепты и отдал аптекарше.

— Прошу.

Особа, скользкая, как маринованный гриб, взяла в руки рецепт и повернулась к свету.

— Подумаешь.

— Без «подумаешь» приготовить все, сейчас же.

На мое замечание — в ответ сто слов от аптекарши, я ее сразу обрубил. Жаль, что не было шомпола. [.] Несколько раз — и все стало бы на свои места. Потом вернулся в отдел. Начальник и помощник, один на вид брезгливый, и морда непри­ятная, все время бурчал. Второй будто смазан вазелином, [...] говорил, растягивая слова. Между ними сидел писарь, малокровная и на вид дурноватая особа.

— Ну и собрались.

— Автоматчика сюда!

Был в кабинете еще один человек, высокий. Лица я его не видел. При каждом слове старшего в тени печки он казался тенью, не человек, а сплошное — смир- на-а! Господи, что было в этом кабинете, когда они узнали, что в палате упала бутыль и 20 литров водки вылилось. Ура! Ура! Гвалт!

Уже известно, что Воротников едет в учебную бригаду. На его место назна­чен Мерзеликин. Особа казенная и шкурная. Если быть под таким начальником, то лучше куда-нибудь капитаном медицинской службы.

Когда был в ИАП, видел одну девушку-летчицу, которая прибыла из-под Вязьмы. В январе прошлого года она там упала и все это время жила у учитель­ницы. У нее спрашивали: почему не пошла в партизанский отряд?

— Не было там настоящих партизан. Были только немецкие шпионы и чуть не засыпались.

На Смоленщине наши уже вышли на Днепр. Я думаю, что слухи о том, что фронт движется, доходят до родного дома. Что сейчас делают мои дорогие Шура, Валерик, мама? Живые ли они? Я на Западном — и обязан идти по родной земле.

19.ІІІ. Опять в деревне Острово. В августе я сюда приходил из Железинок за сывороткой. Сегодня чуть свет встал с лавки весь замерзший (где ночевал, идя от станции Кудринская) и пошел. Под ногами стоял хруст льдинок. Казалось, что иду по толченому стеклу. Штаб на аэродроме, люди живут в землянках. Познакомился с командиром гвардии майором, его заме­стителем и начстроем. Не буду спешить с выводами. Время покажет, какие здесь люди. Вот он, 523-й ИАП. Воюют на ЛА-5. Летчиков мало, машин еще меньше.

1.ІV. День туманный. Грязи по уши. На полях только в ложбинах еще белеет снег. Весна. Первого жаворонка я слышал 22 марта. Зимой стояли в таких живо­писных местах, а весной чуть ли не в чистом поле.

Жизнь моя в новом полку еще не обозначилась. Живу с пилотами 2-й аэ. Начальство находится где-то на окраине. Работы в полку много, а внимания на нее мало кто обращает. Писем я не получаю. Уже забыл, как их получать. Вот так и живу.

В Островах увидел первую амбулаторию, пародию на медицинское учреж­дение. Присесть негде, ни одной табуретки. Старший врач Чмыхалов и рангом ниже — мелочные люди. А если послушаешь разговоры работников санча­сти — диву даешься:

— Я приказал. Приказ. Так исполняют приказ?..

13.ІV. Синий туман стелется по черным горбам полей на западе. Летние белые облака плывут по небу, плывут вдаль, туда, где мой дом. Есть ли он? Живые ли Шурка и Валерик?.. Может, нет. Может, убили варвары.

19.V. Я уже два месяца в этом полку. Живу одиноко. На аэродром село много самолетов. Встретил Фериери, Губернаторова и других. Наверное, мы переедем в Волосово. Все давно позеленело. Стояли теплые дни. А сегодня холодно. Сумрачно.

20.V. Прошел дождь. Мы взлетели на У-2. Колышет, как в коляске. Пересекли железку. В лесу войска, войска. В одной ложбине по нам чуть не ударили зал­пом человек сто. Я замахал руками. Тогда они поднялись и помахали нам вслед. Сели.

Волосово. Волосово — большая деревня, вся разграблена и ни одного окна. Людей — ни души. Ночевали в деревне. Встали ни свет ни заря. Ночью был дождь, а сейчас погода улучшилась. Холодно.

23.V. Вчера целый день лил дождь. Ночью невыносимо холодно. Дом, в кото­ром мы ночевали, напоминал собой решето. Под назойливую капель я заснул. Сегодня ветер и солнце.

Соловьи поют не умолкая. Лес вокруг густой, колышет кроной на ветру. На западе — гром артиллерии. Слышна бесконечная канонада.

26.V. Дождь лил-лил и устал. Сквозь разрывы высоких, как стога, белых дождли­вых облаков выглянуло солнце. Жаворонок залился в песне. Земля, как губка, натя­нула воды и пищит под ногами. Так и сидим тихо. Вся наша задача и заключается в том, чтобы сидеть незаметно под самым носом у немцев. Генералу этот аэродром понравился, и он сказал, что если линия продвинется вперед — обязательно сде­лает на этом месте центральный аэродром. Бьют пушки. Особенно ночью.

Вокруг пусто.

Здесь я встретил И. И. Кокаева, бывшего начальника санслужбы 784-го БАО. Старый добряк, но все еще пыжится и посматривает поповским глазом на жен­щин. Невыносимый бабник.

6. VІ. Полошково. Лето. Расцвело все что только могло. Зелень вобрала все что можно было из землицы. Прислушаешься, и кажется, слышно, как сосет зелень соки.

11. VІ. .Три МиГа из-за Москвы гнали «Хейнкеля-ІІІ». Уже опустили его с шести тысяч до трехсот. Летят и подкручивают усы:

— Мы его сейчас положим.

Возле Подольска повстречались «харрикейны». Один развернулся и сбил «Хейнкеля-ІІІ». МиГи сели и не могут сдержаться.

— Столько гнали. Пусть теперь летят. Ты гони, а они перехватывают.

7. VІІ. Дерягино. Второго июля переехали на новое место и попали в 651-й БАО. Старший врач здесь уже другой, остальные те же. Встретили хорошо.

5-го началось наступление немцев на Орловском, Курском и Белгородском направлениях. Пока ничего не известно, но немцу дали хорошо.

15. VІІІ. Получили почти все машины. Сразу растерялись.

— Людей маловато.

На душе как-то тяжело, и непонятно, откуда что взялось, что этому причиной.

На дворе дождь, а шинель кто-то украл. Думаем идти вперед.

8. Х. Сидим на шоссе недалеко от Рославля. Испортилась машина. Вчера ремонтировали два раза. Вокруг один и тот же рисунок: сожженные деревни, угнанные в плен люди. Однако всюду говорят одно: если бы не наши, немцы давно убежали бы. Жандармы, полицаи выдавали наших людей. С пленными расправлялись, как со скотиной. Многие жили с немцами, у многих есть уже маленькие «фрицы». На варшавском шоссе взорваны все мосты. Вдоль дороги могилки, огороженные белыми березовыми прутами. Там, где жили немцы, все сделано из березы: забор, ворота, лавки.

Снова сидим на дороге. Я вспоминаю, что приблизительно в этом месте мы отдыхали в июле 1941 года, когда я работал в комиссии по мобилизации в Смо­ленской области. Тогда стоял жаркий летний день, полный тревог и разочарова­ний. Тяжело было сказать, что произойдет через час. Могли налететь самолеты и разбить все. Шоссе тогда пустовало, поблескивая черным гудроном на солнце. Сейчас по ней сильное движение. Телеграфные столбы спилены, подорваны. Мостов нет. Идут и едут в разные стороны люди. Знакомых нет, да и сложно их здесь встретить. Назойливо крутится вопрос:

— Застану я дома своих? Живые они или нет?

И на душе тяжело-тяжело.

Шаталово. Осталось одно название от городка. Все взорвано. Обслужива­ет 177-й БАО. Дежурит Шура Петкевич.

Наш дом еще далек, далек.

Он там, за боем, там, за дымом,

Он там, где тлеет уголек

На пепелище нелюдимом.

Он там, где, нас уставши звать,

Босая, на жнивье колючем,

Все плачет, плачет, плачет мать,

Все машет нам платком горючим.

(К. Симонов. «Возвращение»)

16. Х. Самолеты все добили. Сегодня полетели на «дугласе» в Москву за новыми.

В голове пусто, как никогда. Жители со мной. Каждый — темная капризная республика. Шерстнев — болтун и обжора. На женщин падок, как муха на струп, без разбора. Борташ, думает, что пуп полка. Иванов ничего не думает. Нужно писать, писать, но нет условий. Потом.

7. ХІІ. Хламово. Поужинал и топлю печь. В столовой принимают вещи и другое. За это время мы проехали много. Были в Прикуповце, Поломе (рядом Бел. Горки), потом переехали сюда. Подобной ямы и черт не знал. Ничего нет. Негде и палки вырвать. Да ладно. На старте дежурит Марья Михайловна, в три обхвата молодица.

— Ты откуда?

— Из Балашова.

— А фамилия?

— Балашова.

Ничего не прибавишь.

4. ХІІ. Зима сильно пристегнула нас к Хламово. Отсюда нескоро вырвешься. Снег падал несколько раз, таял, шел дождь. Вчера весь день мело. Сегодня рас­погодилось, взялся мороз. Наверное, будет зима, несмотря на то, что снег налез во все щели. Зима. Зима.

12. XІІ. Даниловка. Переехали на аэродром Ржавка и окончательно зазимова­ли. Обслуживает 72-й БАО.

18.V.44. Смоленск. В эту ночь был налет. Понес меня черт ночевать возле железной дороги. Три часа сыпались на голову бомбы, и ни одна не попала. Вышел я из подземелья — и будто второй раз родился.

6.VІ. Подошел Свитченок к санитарной машине и сказал:

— Новость. Открылся второй фронт. Правда.

Бывает одиночество такое,

Что хочется хоть собственную тень

Потрогать молча на стене рукою.

(К. Симонов)

11. VІ. Сегодня хороший день. Вечером потянуло холодком. Здесь меняются батальоны, спать будем на досках. Недалеко проходит железная дорога. Один за другим идут эшелоны. Машины, танки. Сейчас напряженное время. Воз­дух, кажется, сгустился до отказа, скоро должен быть взрыв. А если будет, дай Бог побыть дома и посмотреть, что до чего. Мы сидим и ждем, куда прикажут вылететь.

Сегодня утром вышел на аэродром, а потом весь день не находил себе места. День какой-то был такой, что чувствовалась пустота и внутренняя легкость. Казалось, подует ветер — и полетишь пушинкой. Не было твердой опоры. А почему так?

18. VІ. Шубки. Приехали в Шубки. Деревня пустая. Живем в палатке. Аэро­дром пыльный и горбатый. Под вечер над деревней появился У-2 и пошел в петлю. При выходе на полном ходу у самолета оторвался хвост, и он камнем пошел в землю. Побежали к нему. Разбился Негров.

22. VІ. Три года идет война. Три года. Вспоминается один день 1941 года. Ясный, теплый, действительно летний день, такой, как и три года назад.

Какая тишина!

Летали весь день на разведку. Должна была начаться война, ну, приблизи­тельно в эти три-четыре дня.

Написал новеллу «Песня» на литературный конкурс в «Сталинский пилот».

23. VІ. Началось наступление.

24. VІ. Война в самом разгаре. Тучи самолетов идут и идут. А ночью — еще больше гудят и наши, и немецкие самолеты. Ночь холодная. Спал не больше двух часов.

Неужели мы не сможем быстро попасть на новую границу? Тогда попрошусь домой: посмотрю хоть одним глазом. Если бы было куда ехать, за три года можно было взять три раза отпуск.

27. VІ. Тихое утро. Туман и пыль расстелились в ложбинах. Война идет быстро. Наверное, скоро продвинемся вперед, так как отсюда далеко доставать.

28. VІ. День жаркий. Настоящее лето. Пыль стоит на километр в высоту. Наши разведчики почти не долетают до немцев. Надо двигаться вперед. Очень устал, хочется отдохнуть. На душе какая-то пустота.

30. VІ. Жаркий день. Ветер. Пыль лезет сквозь окна и запудривает все вокруг. Кажется, нет ни одного места, где не было бы пыли. Попробуешь, трещит на зубах. События на фронте вселяют оптимизм. Уже заняты Осиповичи, Свислочь. На нашем участке дело несколько затормозилось. Сидим мы здесь вынужденно, а надо идти вперед.

2.VІІ. События развиваются с молниеносной скоростью. Наши были под Бобруйском, забрали Осиповичи, а вчера, первого числа, передали: Слуцк— Погост. Сегодня утром я пошел на радиостанцию: заняты Красная Слобода, Копыль, Греск. Встает вопрос: что с моей местностью? Целая она или сожжена. Вчера написал три письма домой. Две ночи подряд путались разные сны. Сегодня во сне видел надпись на бумаге: «Шура вышла замуж.»

Вообще на душе какая-то темнота, непонятность. Томит неизвестность. Что там дома? Кто живой? Есть ли живые? Шура, Валерик?..

Ждем «дуглас» для перелета в Докудово. Мы остались уже в глубоком тылу. Как дела в Беларуси, потом посмотрим. А пока стоим на колесах... Жить в Шуб­ках окончательно надоело. Выселенные жители возвращаются и лазают по аэро­дрому. Только смотри, кому-нибудь точно отсекут голову пропеллером.

О чем бы ни говорил, а мысли мои далеко отсюда. Я думаю, что моя дерев­ня сожжена. Ветер разносит сизый пепел. Старчицы, может, и остались. А кто там живет? Может, Шура там, а Валерик где? Если жив — пятый год ему. Это уже возраст! Не узнает отца, если встретимся. Очень интересно знать, что и кто дома. При первой возможности надо будет слетать домой, хоть на несколько часов.

2.VІІ. На «дугласе». За окном мелькает рожь, выбитая земля аэродрома беле­ет под нами. Под ногами дрожит пол. Вот уже повисли в воздухе и легли на курс. За нами поднялись два Яка для сопровождения. Под широким крылом плывут поля и лес. Перелетели линию бывших окопов, вскопанных снарядами. Под нами лежали торфяники ровными грядками. Снова лес, поле, деревни. Поля засеяны полосками единоличников. На деревенских улицах людей мало.

5. VІІ. Жаркий день. Пыль и дым. Появляются три фрица. Два босиком, один в лаптях. Вот такие они, даже фантазия Ефимова не может показать в кари­катуре фрица 1944 года.

Летчики пошли пострелять в лесок. Стали в ряд и начали бить в мишень. Через три минуты выходят из леса двенадцать немцев:

— Дай плен.

Насмешка истории. Три года назад мы бежали от немцев. Теперь они бегут.

6. VІІ. Ясный день. Высота миллион на миллион километров. Утром к нам прилетели самолеты сталинской дивизии. На них вечером насели фрицы. Всю ночь отбивались, а утром взлетели и начали штурмовать. Какое сейчас там положение?

7. VІІ. Сталинцы вновь вылетели в Минск. Сегодня командир ездил к Хрюкину, потом летал в Радошковичи. Наверное, мы перелетим туда. Сегодня я решил сходить на речку. Первый раз в этом году искупался, потом собирал землянику. А день жаркий как огонь. В лесу душно, приторно пахнет смолой. Только немного дует ветерок и спасает от самовозгорания.

Я наблюдал за летчиками, техниками, а мысли были далеко-далеко, в Старчицах. На душе было какое-то раздвоение и беспокойство. Последние дни я сплю мало. Днем никак не могу урвать часок. А между тем для пополнения сил надо бы поспать, отдохнуть.

11. VІІ. День сгорел. Было 15 решений. Часть вылетела в Лиду, а нас отправ­ляют в Ручицы, за Молодечно. По дороге застала молния — четверо вернулись. Так и пробежал день в подготовке к переезду.

12. VІІ. На американском «дугласе». Вечером на западе поднялась туча. Подул ветер. Вылетели самолеты на новое место, но вернулись, так как впереди была гроза. Пришел «дуглас». Мы незаметно взлетели. Под широким крылом плыли поля, леса и завивались реки. Шли прямо на тучу. Пересекли Березино. Над городом я заметил, что идет дождь. В щель в окне залетали брызги воды. Мы все дальше вклинивались в стену дождя. Над лесом стоял синий дым, поднимал­ся седой туман. Внизу плыли поля, обмытые дождем, блестели мокрые дороги. Дождь и дождь. То слева, то справа прорезали стену дождя блестящие молнии. Наконец впереди показалась [.]. Мы направились туда. Сели возле леса на пло­щадку. Здесь много Яков.

Ручицы. В одну сторону Сморгонь, в другую — Вилейка. Новоселки и Ручицы сожжены. Красивая природа, белорусская. Вечером пошел дождь. Чуть при­подняли палатку и заснули.

15. VІІ. Микунтаны. Вчера летал на «дугласе» в Микунтаны. Вместо целых лесов здесь уже попадаются отдельные квадратики. Кроме деревень попадается много хуторов. Имения и фольварки сохранились полностью. Редко попадаются сожженные деревни. Живут здесь исключительно поляки.

21. VІІ. Сегодня ночью шли наши самолеты. Стонала земля. Ночью началась перестрелка. Несколько трассирующих пуль стукнули по крыше гумна, где мы спали. Я слез и перешел в дом. Утром выяснилось, что это на наш дозор нарва­лась группа фрицев.

26. VІІ. Почти месяц, как из дому ничего нет. Жду каждый день, однако пусто и пусто. На самолете не достать. Что там? Наши воюют. Уже летали на Кенигсберг, Тильзит. Мне кажется, что здесь погода хуже, чем в тех местах, где были раньше. Вчера была холодная ночь, сегодня теплее. Уже сегодня начали жать рожь. Ячмень и другие культуры слабые.

Ночью частая перестрелка. А в лесах много шастает фрицев.

30. VІІ. Тихое хмурое утро. Ступишь шаг, и он гулко отзывается в лесу. Из далеких хуторов слышны голоса петухов. Сонно на стоянках. Я жду «дуглас». Побрился, почитал. Наконец пришел. Мы садимся и выруливаем на старт. Пилот дает газ, и мы побежали. Снизу слышно, как гремит под колесами земля. Я сижу с правой стороны и смотрю в окно. Мелькает клевер. Пробежали взлетную полосу, мелькнули наша КП, стоянки. Правое крыло поднялось, и мне показалось, что мы оторвались. Не успел я как следует посмотреть на землю, как с правого бока что-то треснуло и мы куда-то полетели. Я левым плечом и головой стукнулся кому-то в спину и прилег. Мешки, чемоданы и приборы перемешались с людьми. Была доля секунды, когда я, лежавший, ждал еще сильнейшего удара, крови, а может, и повреждения.

Прошел миг. Я поднял голову. За окном колосья ржи. Я подхватился — и в дверь. Выбежал в поле. Трещит под ногами камыш, рожь.

— Не взорвется? Не будет гореть?..

— Пилот.

Пилот высунул голову из рубки. Страх перекосил его загорелое медное лицо. Я посмотрел в левую сторону. Стабилизатор проломлен, левого крыла нет. Двор, гряды табака и ржи перемешаны и сдвинуты под самолет. У дома покосилась крыша на левую сторону, а сени и хлев будто перепугались армады самолетов и отскочили подальше, разломавшись по углам. На улице стояли перепуганные жители дома. Мы вытащили все свое из самолета.

— Прилетели!

— В Моздок я больше не ездок!

— Нога болит.

— Руки не чувствую. Колено!..

— Зубы выбил!

Я перевязал раненых. Поехал на КП. Лег на сено и стал думать. В высоте виднелись макушки тонких сосен. Они не шевелились.

Через некоторое время я обдумал все, что случилось. Еще один волосок — и был бы конец. Я побыл в деревне, и у меня появилась какая-то злость. Мне захо­телось сесть на самый быстроходный самолет и полететь.

Второй «дуглас» прилетел вечером. Сели и еле-еле оторвались в конце взлет­ного поля.

Алитус (Алита). Районный городок. На правом берегу Немана аэродром. Берега обрывистые, высокие. Внизу течет бурный, быстрый Неман. Непроиз­вольно вырвались слова Я. Коласа:

Гэй ты, Нёман, наша рэка,

Поіш ты і корміш нас...

Наверное, там, вверху, в Беларуси, он и лучше, и богаче. Здесь, если честно, на песке он мало кормит. Зато много немцев напоил до самой смерти. Мы сидим на берегу, а «Нормандия» напротив.

Только сейчас я вспомнил вчерашний момент. Мы летим, а к самому крылу пристроился француз на Яке и, как на рисунке, идет, усмехается, поднимает руку. А «ячок» разукрашенный. Потом он рванулся вперед и пошел с набором вверх.

2. VІІІ. Из дома нет писем. Это начинает беспокоить!

Стемнело. Появился самолет над аэродромом. По нему начали стрелять. Он развернулся и сбросил бомбы. Прошел еще раз и сбросил маленькие бомбы. Словом, два самолета сгорели. Мы тем временем спрятались в кустах, а после подались в поле.

3. VІІІ. В лесу поймали двух фрицев и с ними девушку — русскую. Она из Брянска. И что с ней делать?

5. VІІІ. Ура! Ура! Ура!Сегодня получил письмо из дома. Пишет мама, Шура. Собирался написать мне и Валерик, но куда-то пошел гулять. Алесь дома, Алена дома, нет только Виктора. А где он? Мне писали в 1942 году, что он пропал без вести. Мне все не верилось, что он погиб. Однако все может быть.

Шура недовольна тем, что я не писал ей, а писал только домой. На самом деле я писал сразу на три адреса. Неважно, что она не получила; важно то, что сейчас знает мой адрес. Какая она сейчас? Какой сын? Когда немного поутихнет, тогда, может, поеду в отпуск.

13. VІІІ. Понемногу проясняется, как дома. Шура живет у соседей, так как наш дом сгорел. Алесь живет у мамы.

16.ІХ. Наконец нас разъединили с «Нормандией». Мы выезжаем на новое место. Прощание. Машины быстро перевезли нас. Мариямпольское шоссе очень оживленное.

Винцы. Среди хуторов притаился луг. Это аэродром. Мы пошли осматри­вать помещения. Здесь живут литовцы как у Христа за пазухой. Война, а им что с гуся вода.

Мы идем на аэродром. Наши взлетают, а с запада идут два «фока». Они раз­вернулись и пошли в атаку. Промахнулись, а нашим хоть бы что! Немец пошел еще раз в атаку. Наши полетели за Неман. Потом выяснилось, что наших пощи­пали. Я шел и думал, какие лопухи эти вчерашние немцы.

Холодно. Ночью еще холоднее. Темно. Звезды, как бобы, рассыпались в небе. На западе вспыхивают зарницы, бьет артиллерия. Я засыпаю под гул машин на шоссе.

1.Х. На этом аэродроме обжились так, будто год на нем стоим. Встает вопрос об отпуске. Сегодня, наверное, поедем на подскоки в Чехово. Погода как назло стоит хорошая. Хозяин-литовец на ломаном русском сказал:

— В прошлые года в эту пору шли дожди и вокруг было болото. А сейчас на удивление сухо.

У нас есть «Мессершмитт 109Г-6». Пильщиков летал на нем, вылетали и другие.

2. Х. «Отчеты печатаемые имеют не больше связи с действительностью, чем самые невероятные арабские сказки с обычными случаями из повседневной жизни на Востоке» (Бальфур).

«Ведь, конечно, было бы большим несчастьем, если бы союзники на заклю­чительных этапах борьбы были лишены того сорта воинственного гения, при помощи которого ефрейтор Шикльгрубер в столь значительной мере содейство­вал нашей победе» (Черчилль).

15. Х. Ишланджи (8 км зап[падней] Мариямполя). Вечером собрались в одной комнате. Пильщиков сказал:

— Завтра начинается поход в Вост[очную] Пруссию, чтобы окончательно расправиться с немцами.

Поговорили и разошлись. Стемнело. Сразу пошла наша АДД. Три часа стонала земля от рева моторов. На горизонте в ряд висели фонари, как на каком-то неведо­мом проспекте. Темную даль пронизывали разноцветные бусы трассирующих пуль и снарядов. Как близкий горизонт, так и даль по всей линии фронта вспыхивали ослепительными зарницами от взрывов бомб. Прожекторы без перерыва крутили лучами, кивали, дрожали на месте или, как мяч, перерезали высоту неба.

Ночь звездная. Холодно.

Мы живем у хозяина, он немного говорит по-русски. Сегодня рассказал нам стихотворение, которое учил еще в школе: «Петушок, петушок, золотой гребешок.» У хозяина две дочки. Они не говорят по-русски. Но поют красиво. У одной высокое приятное контральто, а у второй — мелодичное сопрано. Давно я не слышал таких песен. Их бы голоса да на нашу землю. Какой бы был урожай!

Вчера получил письмо от Шурки. Она уже в Слуцке. Работает завучем в детском доме. Что это за должность, мне непонятно. Плохо одно: живет [.]. Последнее мне не нравится, совсем не нравится, что она живет с Шуркой. Из письма видно, что она там старается изо всех сил и обивает все пороги насчет квартиры. Дай бог ей найти квартиру и жить по-человечески.

Сейчас два часа ночи, и я, понятное дело, могу мечтать и в мечтах вспоми­нать все что хочу. Я поймал себя на том, что никак не могу представить, какая сейчас Шурка, а тем более Валерик. Она мне кажется такой, какой я ее впервые встретил в Лапичах. Почему так? На этот вопрос не могу дать ответ. Никто не знает и никто не узнает, как хочется побыть наедине, в семейной тишине. А когда будет отпуск?

Что такое Ишланджи? Полоска среди хуторов возле дороги. Какой черт тут делал аэродром, трудно сказать.

18. Х. Вчера в 9.30 задрожала земля. «Бог войны» заговорил. Началось насту­пление. За один день прошли до Кибартая.

21. Х. Значки. Переехали в Значки. Сразу попал к генералу Попову. Погово­рили и разошлись.

23. Х. Разговаривал с командиром по поводу отпуска.

27. Х. Летал с командиром в Бирштаны. Полет был с рисунками.

Ура! Ура! Еду завтра домой.

Подготовка к публикации Валерия АЛЕШКО.